|
|
|
(Соловки)
Проблема реконструкции древнего мореплавания на приполярном Севере принадлежит к числу малоизученных, и, прежде всего, по причине скудости и фрагментарности археологических источников. К числу таковых можно отнести сам факт присутствия на морских островах летних поселений, единичные предметы, напоминающие подобие каменных якорей, а также петроглифы, открытые в низовьях реки Выг, среди которых встречаются многочисленные изображения лодок 1. До недавнего времени археологи связывали начало мореплавания в Беломорье с посещением архипелага Кузова материковым населением западного побережья в эпоху позднего мезолита и Соловецких островов — в неолитическую эпоху 2. Работы, осуществленные Соловецкой археологической экспедицией на Соловках и Кузовах за последние пять лет 3, позволяют скорректировать эти представления и реконструировать в общих чертах историю зарождения плавания на Белом море в древности. К настоящему времени на беломорских островах обнаружено более пятидесяти памятников первобытной культуры, в той или иной степени, позволяющих осветить поставленную проблему. Древнейшими среди них являются стоянки Немецкий Кузов–1 и Немецкий Кузов–3 (архипелаг Кузова), Малое Кумино, Муксалма–3, Муксалма–5, Муксалма–6, Соловецкие 4–6 (Соловецкие острова), а также мастерские Муксалма–4 и Соловецкая–7. Все стоянки и мастерские обнаружены на высоких (18–20 метров над уровнем моря) местах, удаленных на расстояние от 0,5 до 2,0 километров от современной береговой черты (рис. 1). Площадки стоянок располагаются на краю песчаных или песчано-каменных террас поблизости от источников питьевой воды — озер или болот, бывших в древности озерами. Как правило, поселения вытянуты вдоль края террас, их длина превышает ширину в два — два с половиной раза. Культурные остатки залегают непосредственно под дерном, на глубине 5–10 сантиметров от дневной поверхности, в подзоле — горизонте светло-серого песка, перекрывающего условный материк — слой желтого песка с включениями комочков бурого орштейна. Мощность культурного слоя варьирует от 5 до 20 сантиметров, свидетельствуя о разной продолжительности жизни древних обитателей островных стоянок. Характерными чертами первых островных стоянок можно считать разные (от 400 до 1500 квадратных метров) размеры, малую мощность культурного слоя и специфическое расположение материала: преимущественно в виде скоплений (или группы скоплений) и в меньшей степени — в виде одиночных находок (рис. 2). Скопления инвентаря, заготовок и отходов каменной индустрии квалифицированы археологами как «места мастера», изготавливавшего орудия труда. Присутствие отдельных находок можно объяснить тем, что незначительная часть их была потеряна (целые изделия), а остальные (сломанные орудия, заготовки и отходы) выброшены. «Место мастера» представляет собой на одних стоянках (Малое Кумино) одно относительно крупное скопление заготовок и отходов кварцевого производства (отщепов, сколов, чешуек, первичных нуклеусов, нуклевидных желваков), на других (Немецкий Кузов–3) — несколько (до пяти) более мелких скоплений, расположенных по кругу. Особый интерес представляет одно обстоятельство — на раскопанных поселениях скопления находок тяготеют к краю террасы и располагаются вдоль ее (Немецкий Кузов–3, Соловецкая–4, Муксалма–6), иногда — на морене, в то время как одиночные предметы встречаются сравнительно равномерно и, в основном, поодаль от террасных склонов. Опираясь на это наблюдение, можно высказать предположение о существовании на некоторых древнейших островных стоянках двух функциональных зон: производственной, расположенной на краю террас, и «жилой», отстоящей от береговой линии на расстояние 10–15 метров, на песке. Непременной культурной составляющей раскопанных поселений являются кострища разных форм (круглые, овальные) и размеров (диаметром от 40 до 80 сантиметров), иногда сопровождающиеся каменной обкладкой. В процессе первичного обследования всех памятников и стационарного изучения стоянок Немецкий Кузов–3 (раскоп 250 квадратных метров), Малое Кумино (24 квадратных метра) и Соловецкая–4 (56 квадратных метра) был обнаружен объективно фрагментарный, но вполне выразительный материал (рис. 3, рис. 4) для предварительных выводов и обоснованных предположений о времени их бытования, культурной принадлежности, а также об особенностях материальной культуры первооткрывателей беломорских островов. Ряд признаков (одновысотные террасы, исключительно кварцевый и кварцитовый инвентарь, изделия аналогичных категорий) позволяет предполагать, что все эти памятники относятся к одному хронологическому периоду и одному культурному региону. По высотным отметкам, и некоторым категориям орудий и заготовок (наконечники стрел с не отсеченными боковыми пластинами, топоры с широким лезвием, скребки, проколки, долотовидные орудия), соответствующим топографии и инвентарю позднемезолитических стоянок низовьев реки Кемь 4 , их следует отнести к кругу памятников северо-карельского мезолита и датировать временем второй половины VI–V тысячелетием до новой эры. Дополнительными косвенными аргументами в пользу данных выводов является отсутствие подобных памятников на Онежском полуострове — втором участке Беломорского побережья, с которого осуществлялось посещение островов в древности. Открытие островов западной части Белого моря происходило, по всей вероятности, последовательно, по принципу «от острова к острову», начиная с ближайшего от материка острова в устье реки Кемь и заканчивая наиболее удаленным Соловецким архипелагом. Первым из двух крупных архипелагов были освоены Кузова. На это, скорее всего, могут указывать материалы сезонной стоянки Немецкий Кузов–3. Косвенными аргументами в пользу данного предположения являются сравнительно небольшое расстояние от архипелага до материка (15 километров по прямой) и наличие между ними множества островов, отстоящих друг от друга на расстояния не более 0,5–1,0 километра. Открытие Соловецких островов, удаленных от архипелага Кузова на 30 километров, не могло произойти без участия последнего по нескольким причинам. Прежде всего, потому, что Соловки, как цель морского путешествия, были видны только со скальных вершин Немецкого и Русского Кузова. Сложно предположить, что жители Беломорья эпохи мезолита предпринимали морские путешествия, не видя объекта, к которому они направлялись. Аргументом в пользу данной гипотезы можно считать и расположение вышеназванной стоянки в непосредственной близости от наиболее высоких скал Немецкого Кузова. Представляет интерес вопрос о первопричинах открытия архипелага, которое, безусловно, было более чем рискованным предприятием. Традиционным в археологии является мнение о том, что миграции на новые земли в древности вызывались чаще всего исчезновением объекта охоты — зверя, и, в связи с этим, необходимостью поисков неосвоенных, богатых промысловым зверем, территорий. В данной ситуации, когда одним из объектов охоты был морской зверь, такую причину можно признать возможной, если морские охотники наблюдали в районе Кузовов за его миграцией в направлении Соловецкого архипелага. Вполне вероятна и иная первопричина — присущая человеческой природе во все времена любознательность, любопытство, желание рассмотреть вблизи темные полоски далекого берега. Наблюдая со скальных вершин Немецкого Кузова эти непонятные возвышения на горизонте, и обладая некоторым опытом каботажного плавания (плавание от мыса к мысу, прибрежное плавание, совершаемое при помощи одних навигационных средств кораблевождения и не требующее средств астрономических — Прим. ред.), они могли решиться и решились на первые поездки. Серьезной проблемой, от решения которой во многом зависит достоверность сегодняшних представлений о первобытном мореплавании, является реконструкция средств передвижения по Белому морю. Круг конкретных источников для этого весьма узок и небесспорен, однако и они дают основания для формулировки гипотезы. Прежде всего, это предметы, напоминающие каменные якоря, или точнее «якорные камни», обнаруженные в культурном слое стоянок Муксалма–2 и Колгуевская–2. «Якорные камни» представляют собой сланцевые или песчаниковые плиты со слабо заметными (на Муксалме–2) или ярко выраженными (на Колгуевской–2) углублениями, выполненными на противоположных гранях для линя, соединявшего камень с лодкой. Размеры «якорных камней» варьируют от 32х30х4 до 44х31х5 сантиметров, вес изделий — от 5 до 18 килограммов. Отдельной группой источников является каменный инвентарь, использовавшийся при заготовке и обработке дерева (рубящие орудия, скребла), охоте на морских животных (наконечники копий, охотничьи топоры) и обработке шкур (ножи, скребки, проколки). Данная категория источников в той или иной мере присутствует на части поселений эпохи камня. Косвенными источниками для реконструкции морских средств передвижения можно считать одну категорию наскальных изображений, обнаруженных в низовьях реки Выг — лодки. Согласно описанию Ю. А. Саватеева, лодки, изображенные на беломорских петроглифах, несли на себе от двух до двадцати четырех гребцов. Описывая данные источники, необходимо сделать отступление общего характера, посвященное терминологии так называемых каменных якорей. Опыт их изучения, накопленный разными исследователями 5 , позволяет проследить следующую эволюцию морских приспособлений данной категории. Первоначально в качестве «якорных камней» использовались валуны подходящего веса и размеров, которые не подвергались какой-либо обработке (тип 1). Осознав со временем, что они обладают, как минимум, одним существенным недостатком (теряются из-за соскальзывания линя), древние мореплаватели начали подбирать камни (плиты) с параллельными противолежащими гранями (тип 2). Следующим этапом было оформление небольших (3х1сантиметр) углублений сначала на одной, а потом на двух противоположных гранях (тип 3). К эпохе развитого неолита относится, скорее всего, начало обработки «якорей» по всему периметру и оформление ярко выраженных углублений (тип 4). На наш взгляд, «якоря» всех выше описанных модификаций могут носить только одно определение — «якорные камни» (рис. 5). Настоящим открытием в «якорном» деле было изготовление отверстий в якорных камнях, которые позволили добавить к ним второй важнейший элемент — деревянный (а, возможно, и костяной) «рог», который, собственно, и превратил данные приспособления в каменные якоря (тип 5). По всей вероятности, в их поздней истории также имела место эволюция, выразившаяся в появлении последовательно двух противоположных (для фиксирования линя и «рога»), а затем — трех (одного — для линя и двух для «рогов») отверстий (тип 6 и 7). Появление камней с одним отверстием (для линя) можно считать переходной формой изделия от якорных камней к каменным якорям. Согласно имеющимся в распоряжении археологов источникам, в эпоху мезолита, очевидно, использовали «якорные камни» первого и второго типов. «Якорные камни» с одним и двумя маленькими углублениями (тип 3) появляются в раннем неолите, обработанные по периметру с ярко выраженными углублениями (тип 4) — в развитом неолите. Рассуждая чисто теоретически, можно предположить три возможных варианта передвижения по Белому морю в древности: Остается ответить на вопрос, на какой из этих способов указывают имеющиеся в распоряжении археологов источники. Способ первый — на плотах. Каменный инвентарь стоянок (топоры, ножи, скребки и прочие предметы) позволял заготовку материала для собственно плотов (дерево достаточного диаметра) и парусов (шкуры морских или лесных животных). «Якорные камни» 5–18 килограммового веса не позволяют делать какие-либо определенные выводы, поскольку все зависело от количества подвешенных к плоту камней. Открытым остается вопрос о том, каким материалом могли скреплять бревна плотов. Если это были ремни из шкур животных, то они размокали в воде и растягивались, ослабляя конструкцию. Если использовали какие-то гибкие прутья, то такой способ требует экспериментальной проверки. Что касается передвижения по морю на дальние расстояния, то оно, помимо очевидной опасности, было затруднено многочисленными морскими течениями и всецело зависело от наличия подходящего по направлению ветра, который к тому же должен был совпадать с направлением течения. При этом плавание на плотах было, видимо, возможно только при относительно тихой погоде, что случается при слабом ветре. Все это делает практически невозможным передвижение по морю на плотах длительное время и на дальние расстояния. Таким образом, две категории источников, но только косвенно могут свидетельствовать о возможности существования такого способа передвижения по Белому морю в эпоху камня. Напрашивается вывод, что использование плотов было возможным, но, скорее всего, лишь для преодоления небольших пространств между соседними островами в Кемских шхерах, на архипелаге Кузова и, возможно, на Соловках, но не между двумя архипелагами. Способ второй — на лодках-долбленках с балансиром. По данным палинологов 6 трудно судить о наличии или отсутствии в эпоху мезолита деревьев подходящих размеров на территории северной Карелии, но если они были, то заготовка и, в особенности, обработка (выдалбливание) их с использованием известных по материалам беломорских стоянок топоров представляется чрезвычайно трудоемким и длительным процессом. Передвижение по приполярному морю на лодках-долбленках было опасным, но менее зависимым от морских течений. Возможно первобытными людьми использовались паруса. «Якорные камни», описанные выше, могли соответствовать долбленкам обычных (средних) размеров. Таким образом, некоторые источники (топоры, «якорные камни», наскальные изображения длинных лодок) косвенно могут свидетельствовать об использовании древними мореплавателями лодок-долбленок, снабженных балансирами. Ни в археологических материалах островных стоянок, ни в беломорских наскальных изображениях более надежные источники в пользу первого и второго способах мореплавания отсутствуют. Способ третий — на каркасных лодках. Имеющиеся в распоряжении исследователей источники указывают на большую вероятность изготовления и использования для преодоления значительных расстояний по Белому морю именно каркасных лодок. Каменный инвентарь всех без исключения стоянок указывает на возможность относительно быстрой заготовки и обработки не толстых деревьев для лодочного каркаса и весел (рубящие орудия, скребла, скребки, ножи), охоты на морского зверя (заготовки наконечников копий, фрагменты и целые охотничьи изделия), обработки шкур убитых животных для изготовления обшивки лодок (ножи, скребки). Для сшивания обрезанных кусков шкур существовали и бытовой инвентарь (проколки) и материал (сухожилия ног лесных животных), для склеивания — смола деревьев. Следует подчеркнуть, что для обшивки могли использоваться только шкуры морских животных: тюленя, кольчатой нерпы, морского зайца и, возможно, кита и белухи, промысел которых в Белом море велся еще в 20-е годы XX века. Обнаруженные на стоянках якорные камни вполне соответствуют таким средствам передвижения. Не противоречат данному предположению и петроглифы реки Выг, где обнаружены изображения лодок с обозначением разного количества гребцов. Преимущества изготовления и использования в древности подобных лодок перед плотами и лодками-долбленками очевидны. Их устройство требует меньшего времени, они легки для переноски, на них могут идти три-четыре человека, на них можно преодолевать за одно и то же время гораздо большее расстояние, нежели на плотах. Косвенным аргументом в пользу наибольшей вероятности строительства в эпохи камня — раннего металла именно каркасных лодок свидетельствует использование таких лодок на морском зверобойном промысле современных жителей Аляски — алеутов 7. Плавание на Кузова и Соловки с западного побережья Белого моря продолжалось и в эпоху неолита, о чем свидетельствуют еще недостаточно изученные стоянки с кварцевым инвентарем Немецкий Кузов–1, Русский Кузов–2, Русский Кузов–3, Муксалма–2, Могильники (озеро Анзер). Остатки данных сезонных поселений обнаружены на более низких террасах (10–16 метров над уровнем моря), различны по площадям, мощности культурного слоя и насыщенности его каменным инвентарем, что, по всей видимости, указывает на пребывание на них разных по численности коллективов в течение различных отрезков времени. Их отличительные признаки — абсолютное преобладание в инвентаре и отходах производства кварцевых и кварцитовых предметов, а также набор инвентаря, близкого по внешнему облику мезолитическому. Судя по весьма существенному различию высотных отметок данных стоянок, они относятся к разным периодам неолитической эпохи — от раннего (Муксалма–2) до финального (Могильники). Вероятно, к развитому неолиту относятся стоянки Русский Кузов–2 и Русский Кузов–3. Материалы поселения Немецкий Кузов–1, культурный слой которого мощностью до 25 сантиметров распространен на площади до 5000 квадратных метров, и приведенные выше географические данные позволяют предположить, что в раннем неолите жители западного Беломорья могли использовать Кузова и для более продолжительного, возможно, зимнего проживания. Вместе с тем, археологические источники позволяют утверждать, что именно в эпоху неолита началось освоение западно-беломорских островов (Соловков) древним населением южно-беломорского побережья — Онежского полуострова. Свидетельством этого является археологический комплекс «стоянка Колгуевская 2 — мастерские», открытый на мысе Колгуй озера Анзер — ближайшем от стрелки Онежского полуострова. Отличная от прочих неолитических памятников топография (дюнные впадины), каменный инвентарь, в котором значительное количество орудий изготовлено из кремня, сланца и песчаника (рис. 6), а также кварцевые орудия и ямочно-гребенчатая керамика стоянки (рис. 7) указывают на совершенно другую культуру и находят прямые аналоги в топографии и инвентаре только на стоянке Галдарея–1 8. По керамике и каменному инвентарю, с учетом высотных отметок (12 метров) памятник можно датировать временем не позднее середины III тысячелетия до новой эры. «Якорный камень» стоянки Колгуевская–2 со следами обработки всей поверхности (раскалывание, оббивка, шлифовка) и ярко выраженными углублениями на противолежащих гранях отражает существенные изменения в эволюции «якорных камней». Плавание на острова западного Беломорья продолжалось в эпохи раннего металла (бронзы). Судя по материалам стоянок Муксалма–1, Колгуевская–1, Капорская (Соловки), Немецкий Кузов–2 и Русский Кузов–1, в эпоху бронзы данные архипелаги посещались материковым населением с ближайших к ним побережий: Соловки — с Онежского полуострова, Кузова — с Карельского берега. Этот, пока предварительный, вывод, возможно, будет скорректирован в ходе дальнейших исследований. Если учитывать набор инвентаря (рис. 8) и характер сырья, использовавшегося на данных стоянках (разноцветный карбоновый кремень), аналоги которому зафиксированы на Северной Двине 9, и практическую не исследованность памятников данного времени на Кузовах, то можно ожидать материалы, которые приведут к выводу об освоении в эпоху бронзы Кузовов через Соловки. Единственным предметом из культурного слоя стоянки Капорской, который можно предположительно интерпретировать как «якорный камень», является плита прямоугольной формы размерами 18х9,5х9 сантиметров и весом 4,6 килограмма с двумя небольшими углублениями (для линя?) на противоположных гранях. По имеющимся в распоряжении автора настоящей публикации данным можно предположить, что открытие островов восточной части Белого моря Жижгин и Мудьюг состоялось только эпоху раннего металла. К этому времени относятся материалы стоянки Жижгинской, расположенной на семиметровой террасе: гребенчатая керамика и типичный южно-беломорский кремневый инвентарь. Ярко выраженные особенности поселения Мудьюг–1 (низкая боровая терраса, десятки жилищных впадин, кремневый инвентарь и гребенчатая керамика) не оставляют сомнений в его культурных связях с памятниками второй половины II–I тысячелетий до новой эры, обнаруженными в низовьях Северной Двины и на ее притоках 10. Вместе с тем, наличие еще необследованных высоких коренных террас в центральной части острова обещает открытие там стоянок предшествующих эпох. Это тем более вероятно в связи с тем, что остров находится поблизости от южного побережья. Заключительным аккордом древнего мореплавания на Белом море следует, видимо, считать редкие поездки обитателей западного побережья на Соловки в эпоху раннего железа. Материалы трех стоянок этого времени (Соловецкая–1, Соловецкая–2, Андреевская пустынь) свидетельствуют об упадке каменной индустрии и серьезных изменениях в керамическом производстве. Инвентарь стоянок представлен невзрачными бытовыми изделиями (скребки, ножички, проколки, скребла), керамика — обломками грубо вылепленных неорнаментированных плоскодонных сосудов. К сожалению, на стоянках эпохи раннего железа пока не найдены «каменные якоря» и иные артефакты, которые позволили бы проследить какие-то особенности последнего этапа северного мореплавания в древности. Таким образом, накопленные к настоящему времени археологические источники позволяют сделать следующие, возможно, предварительные выводы о зарождении и эволюции древнего мореплавания на Севере. Зарождение плавания на Белом море можно отнести к эпохе позднего мезолита, VI тысячелетию до новой эры, и связать с открытием и началом промыслово-хозяйственного освоения островов, прилегающих к западному (Карельскому) побережью Белого моря (Кузовов, и, очевидно, Кемских островов). Первоначально это было прибрежное (каботажное) плавание между побережьем и ближайшими к нему островами на расстояния, не превышающие 2–3 километра. Вторым временным и качественным этапом северного мореплавания можно считать открытие Соловецкого архипелага и «хождение за море» с западного побережья (с низовьев Кеми) через Кузова в V тысячелетии до новой эры. С открытием Соловков передвижение по Белому морю приобретает иной, более широкий и сложный характер, наряду с каботажным осваивается плавание на дальние расстояния (30 километров от Кузовов и 45–50 километров — от побережья) в открытом море. Это — первый, «западный», морской путь к островам Соловецкого архипелага. При этом прибрежное плавание было, по-видимому, достаточно интенсивным, а плавание на дальние расстояния — относительно редким. Плавание древних охотников и рыболовов с Карельского побережья в западной части Белого моря имело место и во все последующие эпохи. Вместе с тем, в позднем неолите появился, и на протяжении эпохи раннего металла существовал второй («восточный») морской путь к наиболее крупному — Соловецкому — архипелагу Белого моря — с Онежского полуострова. Освоение редких островов восточной части Белого моря (Мудьюг, Жижгин) по нынешним археологическим данным началось не ранее эпохи раннего металла. Вместе с тем, слабая изученность древних коренных террас Мудьюга делает вопрос о начале мореплавания в Двинском заливе Белого моря открытым. По тем же причинам нельзя, видимо, считать окончательно решенным и вопрос об отсутствии древнего мореплавания в Онежском заливе, на островах которого пока найдены только средневековые памятники 11. Все это обуславливает актуальность продолжения комплексного изучения поставленной проблемы. Рис. 1. Ситуационный план стоянок Немецкий Кузов–1 (ранний неолит)
Рис. 2. План и профили стенок раскопа на стоянке Малое Кумино (озеро Анзер). Мезолит.
Рис. 3. Каменный инвентарь со стоянки Соловецкая–4.
Рис. 4. Каменный инвентарь со стоянки Соловецкая–4. Нуклеусы. Кварц.
Рис. 5. «Якорные камни» со стоянок эпохи неолита.
Рис. 6. Каменный инвентарь со стоянки Колгуевская–2.
Рис. 7. Керамика и кварцевый инвентарь со стоянки Колгуевская–2. Неолит.
Рис. 8. Кремневый и сланцевый инвентарь со стоянки Муксалма–1. Эпоха раннего металла.
ПРИМЕЧАНИЯ 1 Савватеев Ю. А. Залавруга. — Ч. I: Петроглифы. — Л., 1970. — С. 181, 182, 197, 204–205, 222, 227, 239–241, 253 и др. 2 Мартынов А. Я. Первобытные памятники архипелага Кузова // Вестник Карельского краеведческого музея. — Вып. 3. — Петрозаводск, 1995. — С. 68–79; Лобанова Н. В., Манюхин И. С. Археологические памятники архипелага Кузова // Культурное и природное наследие островов Белого моря. — Петрозаводск, 2002. — С. 19–27; Мартынов А. Я. Древнейший памятник материальной культуры на Соловецких островах // Памятники культуры. Новые открытия. — М., 1990. — С. 481–486. 3 Мартынов А. Я. Археологическое прошлое Соловецкого архипелага: итоги и проблемы изучения // Вестник Поморского университета. — Вып. 1 (5). — Архангельск, 2004. — С. 5–17. 4 Филатова В. Ф. Мезолит // Археология Карелии. — Петрозаводск, 1996. — С. 39–40. 5 Окороков А. В. Якоря корабельные. — М., 1986. — С. 8–13; Мартынов А. Я. Археологические памятники Соловецкого архипелага и других островов Белого моря: III тысячелетие до новой эры — XV век. — Архангельск — Соловки, 2002. — С. 36. 6 Девятова Э. И. Геология и палеонология голоцена и хронология памятников первобытной эпохи в юго-западном Беломорье. — Л., 1976. — С. 99; Елина Г. А. Лукашов А. Д., Юрковская Т. К. Позднеледниковье и голоцен Восточной Фенноскандии: (палеорастительность и палеогеография). — Петрозаводск, 2000. — С. 101–108. 7 Алеуты // Новый энциклопедический словарь. — Т. 2. — М., 1998. — С. 42. 8 Брюсов А. Я. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху. — М., 1952. — С. 139–140; Куратов А. А. Археологические памятники Архангельской области: Каталог. — Архангельск, 1978. — С. 54. 9 Мартынов А. Я. Культура древнего населения бассейна Северной Двины // Культура Русского Севера. — Л., 1988. — С. 22–44. 10 Куратов А. А. Археологические памятники Архангельской области… — С. 56, 69, 76; Мартынов А. Я. Важский бассейн в эпохи мезолита — раннего металла. — Архангельск, 1983. — С. 27–39; Куратов А. А. Культура первобытного населения бассейна Северной Двины… — С. 32–35. 11 Мартынов А. Я. Отчет о работе археологической экспедиции Соловецкого музея-заповедника в 1992 году // Архив Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника (далее — архив СГИАПМЗ). № 11–12/92; Он же. Отчет о работе археологической экспедиции в 1993 году // Архив СГИАПМЗ. № 11–12/93. Лобанова Н. В. Итоги и перспективы изучения археологических памятников Онежской губы Белого моря // Природное и историко-культурное наследие Северной Фенноскандии. — Петрозаводск, 2003. — С. 103–110. |
|
А. Я. Мартынов. О начале северного мореплавания (по археологическим источникам) // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 80-96. |
