|
|
|
(Вологда)
Православная традиция представляет собой важную составляющую этнической самоидентификации русского народа. На различных этапах этнической истории народа ее бытование отличалось как по формам проявления и глубине религиозного чувства, так и по степени воцерковления и вовлеченности в нее различных слоев этноса. В экстремальных социальных и политических реалиях 1920–1930 годов впервые за всю историю бытования русской православной традиции над нею нависла угроза насильственного вытеснения из этнокультурной повседневности. Однако, как показывают современные исследования, она выжила, адаптировалась к новым условиям и продолжала существовать в разнообразных моделях коллективного и индивидуального поведения верующих. Рассмотрим важнейшие формы бытования и трансформации православной традиции в Вологде 1920–1930 годов. Важнейшим проявлением религиозной жизни было участие прихожан в храмовых богослужениях. Именно оно, православное богослужение в храме, является важнейшей миссией Православной церкви. Совершаемое в определенном чинопоследовании, оно, по православному миропониманию, означало особое, литургическое единение человека с Богом. Установлено, что в течение 1920–1930 годов в приходских храмах Вологды совершались ежедневные богослужения, сохранялся традиционный суточный и недельный литургический круг. Редкие свидетельства помогают увидеть картину неукоснительного следования традиционным нормам поведения в храме, которые могут рассматриваться в качестве особой этноконфессиональной ценности. Важно и то, что все молящиеся, даже дети, хорошо знали порядок богослужения. На службе находились от начала до конца. Не принято было покидать храм в середине богослужения. Исповедовавшиеся прихожане подходили к причастию, все молившиеся перед исходом из храма целовали крест. На всенощной подходили на помазание. Эти нормы церковного благочестия были хорошо известны каждому православному горожанину, соблюдались осознанно и естественно. В то же время отметим, что рядом с ним в 1920–1930 годы вырастало и воспитывалось новое поколение, для которого эти нормы были пережитком прошлого, знаком отсталости и невежества. Поэтому даже соблюдение обычного, повседневного, со временем все более требовало от прихожанина известной доли мужества. Следование обрядово-нормативным установлениям Веры становилось своего рода демонстрацией непризнания нового миропонимания, знаком верности православной традиции. В период массового закрытия церквей возникает ситуация, когда верующие не имели возможности так часто, как прежде, посещать храм. Стал меняться ритм воцерковленной повседневности. Для многих посещение храма стало постепенно приобретать фрагментарный характер. Судя по всему, к концу 1930-х годов, после фактического разрушения приходской сети Вологды, доступными для подавляющего большинства прихожан остаются лишь воскресные и праздничные богослужения. Важнейшим проявлением православной традиции верующих горожан 1920–1930-х годов продолжала оставаться исповедная практика с присущим ей комплексом обрядов и норм поведения. Ее сохранение является одним из наиболее ярких свидетельств православного образа жизни верующих. Согласно имеющимся источникам, численный состав пришедших на исповедь в 1920–1930-е годы, даже в сравнении с показателями предыдущих лет, был довольно высок и постоянен. Значение исповеди для духовной жизни прихожан не снижается и позднее. Как свидетельствуют старожилы, большое число верующих ходили на исповедь в течение всего предвоенного времени. Известно и то, что согласно существующей традиции, особо благочестивые прихожане, члены семей священно- и церковнослужителей исповедывались в течение календарного года, как правило, во время каждого из четырех многодневных постов. В течение исследуемого периода традиционно значимым для населения Вологды оставались таинства крещения и миропомазания. В силу высокой религиозности старшего поколения, крещение детей происходило практически повсеместно, вплоть до 1940 года. Современники отмечали: «В эти годы почти все дети в школе были крещеные, многие носили крестики. Становясь старше, мы боялись насмешек некоторых человек в классе, поэтому прятали крестики в спичечный коробок, а, выходя из школы, вновь надевали их» (из воспоминаний Е. С. Палтусовой, хранящихся в личном архиве автора статьи). К сожалению, отсутствие метрических книг не дает возможности конкретно представить бытование обычаев православного воспреемничества, своеобразного духовного родства православных вологжан. Однако из воспоминаний Е. С. Палтусовой известно, что в течение 1920-х годов наличие крестных родителей было обязательным условием для совершения таинства. Вместе с тем, с середины 1930-х годов этот благочестивый обычай несколько упрощался, и при совершении таинства крещения допускался лишь один крестный родитель, а в отдельных случаях его заменял исполняющий таинство священник. К концу 1930-х годов, в условиях ужесточения контроля власти за деятельностью священников и при существовавших запретах на совершение церковного обряда крещения, имела место «практика подпольного крещения». При этом крестили не только младенцев, но и детей старшего возраста. Об этом сообщают не только очевидцы тех событий, но и официальные отчеты. Так, в отделе пропаганды и агитации Вологодского областного комитета ВКП(б) за 1940 год отмечали: «Имеются случаи подпольных крестин детей, а в церквях Вологодского района крестят детей 7–8 и 10-летнего возраста» 1. Оставалось жизненно важным для многих вологжан и церковное венчание, особенно в 1920-е годы. Основным источником, раскрывающим практику венчания, являются брачные обыски — письменные акты, составляемые причтом перед венчанием, и содержащие сведения о брачующихся. Сохранились сведения по Георгиевскому приходу города Вологды за 1917–1929 годы. В этом храме за означенный период было совершено тридцать восемь венчаний: в 1917 году — три венчания, в 1918 году — семь венчаний, в 1919 году — семь венчаний, в 1920 году — шесть венчаний, в 1922 году — три венчания, в 1923 году — два венчания, в 1924 году — три венчания, в 1925 году — два венчания, в 1926 году — два венчания, в 1928 году — два венчания, в 1929 году — четыре венчания. Факты свидетельствуют, что даже в небольшом приходском храме число венчаний устойчиво, что позволяет думать, что и в других вологодских церквях они были нередки. Эти выводы подкрепляются и тем, что среди прошений в местные органы исполнительной власти в отношении возвращения части предметов церковно-богослужебного характера, изъятых в период кампании 1921–1922 годов, встречаются просьбы о возвращении изъятых брачных венцов. В областной газете «Красный Север» есть свидетельства тому, что до середины 1920-х годов церковный брак был довольно распространен даже среди членов партии и комсомольцев 2. По наблюдениям современников, венчание собирало огромное количество народа. Устойчивое бытование церковного брака в 1920-е годы представляется одним из наиболее важных свидетельств значимости православной традиции для горожан, поскольку решение о совершении таинства принималось, исходя из собственных убеждений самих брачующихся, а обязательность заключения церковного брака с точки зрения закона в то время не существовала. Похоронно-поминальная практика имела более открытый характер. Да и гражданские законы, в целом, не препятствовали совершению этой группы обрядов. Как правило, в течение 1920-х годов церковные похороны не были предметом осуждения даже в среде явных противников религии (официальные запреты начались лишь к концу 1930-х годов). По наблюдениям современников, в течение 1920-х годов отпевали практически всех умерших. Исключение составляли лишь наиболее убежденные последователи новой идеологии. Отметим, что в 1927 году было подписано соглашение губернского отдела коммунального хозяйства с уполномоченными Богородской кладбищенской общины о пользовании кладбищем. Данный документ официально разрешал публичное отправление общепринятых религиозных обрядов по умершим 3. После массового закрытия церквей, в Богородском кладбищенском храме в 1930 году, например, «приходилось совершать обряд отпевания одновременно у 10–15 гробов» 4. Известны случаи, когда в приходском храме отпевали советских и партийных работников. На протяжении 1920-х годов в областной газете «Красный Север» официально объявляли о предстоящем отпевании умерших в городских храмах. В отдельных случаях происходило совмещение обрядов: гражданские похороны сопровождались очным церковным обрядом. В Вологде хоронили на трех кладбищах — Горбачевском, Богородском и Введенском. Показательно в связи с этим, что именно кладбищенские храмы оставались действующими дольше других. Церковные похороны собирали большое количество верующих. Об этом писали в своих доносах осведомители ОГПУ. Так, в сводках за 1928 год отмечалось следующее: «Особое стечение народа замечалось на погребении тихоновского протоиерея Владимира Кузьминского 21 января в церкви Покрова, где обширный храм не вместил верующих, что характеризует о существующих массах верующих в Вологде» 5. Известно, что в 1930-е годы нередко покойников отпевали в домашних условиях, приглашая для этого священника. В ряде случаев прямо на квартире умершего устраивали всенощную (из воспоминаний Е. С. Палтусовой, И. С. Полянской, Р. А. Андреевой, хранящихся в личном архиве автора статьи). Поминальная часть обряда проходила дома. Соблюдались и поминальные обычаи Димитриевской субботы, Мясопустной субботы, Троицкой родительской субботы, «Семика», Троицы. В поминальные дни верующие обязательно посещали церковь, где служилась заупокойная литургия и совершалась общая панихида. Во время церковного богослужения подавали записки «Об упокоении». В воскресные и другие праздничные дни на городских кладбищах духовенством совершались панихиды на могилах. Данные факты отмечены в сводках ОГПУ за ноябрь 1928 год. Даже в тех случаях, когда хоронили неверующего, в семьях сохранялись отдельные элементы церковного обряда: положение в гроб иконы, чтение молитв над умершим, зажигание у гроба свечей и так далее. Источники позволили установить сохранение среди вологжан некоторых обычаев, связанных с почитанием икон и других православных святынь. Особое внимание следует сосредоточить на почитании местночтимых чудотворных икон. Главная святыня Вологды, чудотворная икона Всемилостивого Спаса, до 1924 года находилась в Спасо-Всеградском соборе. После закрытия собора икона 11 марта 1924 года была передана в Кирилло-Рощенскую приходскую церковь 6, где и хранилась до 29 декабря 1926 года 7. В результате общей проверки богослужебного имущества храмов Вологды означенная икона была передана в Вологодский губернский музей. Спасо-Всеградский собор, а затем и Кирилло-Рощенская церковь, были всегда наполнены молящимися, «приходящими на поклонение этой святыне» 8. В дни празднования чтимого образа — 31 октября — совершались высокоторжественные службы. Передачу иконы в Вологодский губернский музей верующие вологжане восприняли негативно. В местные и центральные органы власти поступали многочисленные прошения о возвращении иконы верующим 9. В сводках ОГПУ за январь 1927 года зафиксирован следующий факт: «В июне 1926 года губернский исполком вынес постановление об изъятии данной иконы, однако община оказала в этом большое сопротивление и икона осталась не изъята» 10. В донесениях осведомителей в 1928 году отмечалось, что несколько староцерковнических приходов сразу же после изъятия иконы обращались в губернский административный отдел и губернский музей с просьбой выдать им икону «Спаса Обыденного», как чтимую верующими, «чтобы она была доступна для поклонения всех желающих» 11. Православные вологжане обращали внимание на то, что «возвращение в пользование верующих чтимого образа Спаса Всемилостивого, а также и других святынь Спасо-Всеградского собора, вывезенных из Кирилло-Рощенской церкви, внесет духовное удовлетворение, а может и примирит верующих с картиной разрушения местных святынь» 12. Другой общегородской святыней являлся местночтимый образ Божией Матери «Всех Скорбящих радости», находившийся до 1918 года в тюремной Скорбященской домовой церкви. После закрытия данной церкви икона была передана в Вознесенский храм. Во время проводимого изъятия церковных ценностей были попытки снять медную ризу с иконы. Тогда представители Вознесенской общины заявили протест «против снятия ризы Скорбящей с иконы Скорбящей Божией Матери», они просили «оставить таковую в храме как местночтимую святыню и, <…> чтимую всем православным населением г<орода> Вологды и окрестностей, как чудотворную» 13. После закрытия Вознесенской церкви в 1928 году святыня была перенесена в храм Дмитрия Прилуцкого 14. В сохранившихся сводках ОГПУ неоднократно отмечалось, что многолюдные службы в Вознесенском, а затем и в Дмитриевском храме, напрямую связаны с наличием у приходской общины чтимой иконы. Многолюдные моления пред этой иконой в дни репрессий и гонений фактически означали акт православного осуждения антицерковной политики. В Никольской Глинковской церкви находилась чудотворная икона Божией Матери «Казанская», перенесенная в 1930 году в теплую Богородскую кладбищенскую церковь. По сведениям современников, «на поклонение к этой иконе в 1930-е годы собирался народ со всей округи» (из воспоминаний И. С. Полянской, хранящихся в личном архиве автора статьи). Икону Божией Матери «Неопалимая Купина», находившуюся в 1920-е годы в Покрово-Козленской церкви, во время пожара 1920 года носили по домам, желая предотвратить стихию. Благоговейное отношение к этой святыне особенно проявлялось в день праздника — совершалось торжественное праздничное богослужение с приглашением епископа, профессионального хора и духовенства города 15. Традиция иконопочитания в исследуемый период проявлялась и в других благочестивых обычаях. Как стало известно из воспоминаний Р. А. Андреевой, хранящихся в личном архиве автора статьи, «долгое время — до середины 1930 годов — при пересечении улиц Галкинской и Копанки, у Кузницы, находилась большая икона Божией Матери — Царицы Небесной, и все проходящие обязательно крестились на сей образ». В источниках за 1923 год находим следующее свидетельство: «На одном из домов (на окне) по улице Чернышевского (возможно, в данном случае имеется в виду дом помещика Зубова, приобретенный Братством Всемилостивого Спаса, где до 1917 года располагались бесплатная библиотека и читальня — И. С.), где находилось богоугодное заведение, находилась икона Богородицы. Прохожие останавливались и крестились перед иконой. Теперь, когда икону сняли, прохожие, проходя мимо дома, обычно по-прежнему крестятся» 16. Особо почитались верующими храмовые иконы. Вероятно, именно с этим можно соотнести желание приходских общин иметь чтимые образа даже после закрытия приходского храма, а также требования вернуть в пользование верующих приходские иконы, изъятые в результате конфискационной политики государства. Проявлением искреннего почитания приходских святынь было украшение икон и возложение к ним цветов в праздничные дни (из воспоминаний Е. С. Палтусовой, хранящихся в личном архиве автора статьи). Бережно сохранялись иконы в повседневной жизни. У многих вологжан они по-прежнему венчали красный угол. Выявлены еще три места особого общегородского почитания: целебный колодец Свято-Духова монастыря, могила вологодского юродивого Николая Рынина, и крест на колокольне Горнего Успенского женского монастыря. В 1920-е годы, до самого закрытия приходской церкви к колодцу приходили горожане и жители окрестных сел, верившие в целительную силу воды. В источниках отмечается: «В праздник 28 мая 1923 года целый день шел народ, даже была очередь» 17 Землю с могилы Николая Рынина считали целебной 18. Священнослужители Богородского кладбищенского храма вели учет исцелений от различных недугов. Это стало одной из причин ареста всего причта Богородской кладбищенской церкви в октябре 1926 года. Против священнослужителей возбудили уголовное дело 19. Между тем, по мнению современников, подобные факты чудотворений наблюдались в течение всех последующих лет, однако, о них предпочитали умалчивать, дабы сохранить чтимую могилу. В течение 1920-х годов на колокольне бывшего Горнего Успенского женского монастыря был сохранен крест, даже в то время, когда монастырь был передан военной роте. Крест всегда был освящен лампадами, проходившие мимо него совершали крестное знамение 20. Несмотря на внедрение в сознание и быт горожан новых советских праздников, православный календарь сохранял свое жизненное значение. Подтверждением тому является введение в гражданский календарь ряда церковных праздников в качестве особых дней отдыха. Так, 4 июня 1926 года было принято постановление Вологодского губернского исполнительного комитета «О праздничных и особых днях отдыха на 1926 год» 21. В связи с этим революционными и праздничными днями были установлены: 1 января — Новый год, В 1927 году особыми днями отдыха были установлены следующие церковные праздники 22 : 5 марта — Масленица, Данные решения принимались, прежде всего, исходя из общего настроя горожан, которые традиционно отмечали наиболее важные даты церковного календаря. Кроме двунадесятых праздников, большое место в церковной жизни вологжан занимали престольные праздники. В 1920-е годы, до времени массового закрытия храмов, в среде благочестивых вологжан бытовала традиция посещать тот храм, где был престольный праздник (из воспоминаний Е. С. Палтусовой, хранящихся в личном архиве автора статьи). Отмечались часовенные праздники. Так, например, вплоть до 1930 года в часовне белоризцев раз в год производилась церковная служба 23. Так, престольные праздники объединяли в едином соборном служении большое количество прихожан разных приходов Вологды. Празднование отличалось особой торжественностью. Источники отмечают, что в большинстве общин практиковалось архиерейское служение с собором духовенства города при участии профессиональных хоров певчих. Так, в день святых апостолов Петра и Павла 29 июня 1927 года Петро-Павловской общиной дополнительно были приглашены два священника и диакон, а также хор певчих 24. В престольный праздник Владимирской общины — 8 сентября 1928 года — церковная служба проводилась при участии приглашенного хора певчих 25. В сводках ОГПУ за 1930 год было замечено: «В нижнем храме (имеется в виду Богородский кладбищенский храм, принадлежащий сторонникам патриаршего направления — И. С.) устраивают торжественные архиерейские служения, как то было в день праздника Св<ятого> Духа, храмового для нашей общины и имеющего особое для нас значение. Всенощную на Духов День и литургию в самый день этого праздника в нижнем храме совершал с сонмом духовенства епископ Аполлос» 26. Даже в условиях антирелигиозных кампаний православные вологжане продолжали соблюдать ритм жизни, соответствовавший церковному канону. Подтверждением тому является сообщения, датированные 7 января 1928 года, когда многие рабочие не вышли на работу, празднуя Рождество 27. Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 24 сентября 1929 года устанавливался новый распорядок рабочего времени, предполагавший пятидневную рабочую неделю с одним выходным днем, который приходился на любой день недели 28. В результате воскресенье, отмечаемое Церковью как праздничный день, теперь чаще всего становилось рабочим. Тем самым была «сломана» седмица — мера времени в церковном календаре. В течение довольно длительного периода, по нашим наблюдениям, вплоть до середины 1930-х годов, в наиболее известные церковные праздники сохранилась традиция хождения духовенства со славой по домам верующих. В целом на протяжении всего исследуемого периода в Вологде сохранялось уставное богослужение, продолжали быть самоценными обряды жизненного круга, широкое распространение получили праздничная культура, церковное пение и др. Характерной особенностью бытования православной праздничной культуры в исследуемый период было сохранение традиции крестных ходов (внутриприходские, общегородские, крестные ходы на реку, за пределы города). До середины 1930-х годов крестный ход являлся необходимым элементом большинства церковных праздников. Длительность бытования православной традиции обусловлена тем, что религиозная жизнь горожан не потеряла своей духовной основы: сохранялся полный литургический круг, тайносовершительство, уставное богослужение, нормы христианской этики и церковное благочестие в среде верующих. Гарантом ее сохранения были сами православные горожане. Благодаря «оставшимся в церковной ограде» верующим, складывавшийся веками богатый православный опыт в целом не был утрачен. Однако явное смещение ориентиров при передаче традиций воцерковления все же происходило. Во второй половине 1930-х годов пожилые вологжане становились хранителями не столько вероучительных догматов, сколько форм и норм традиционной этноконфессиональной повседневности. В воцерковлении следующих поколений ослабевала роль всесторонней катехизации и усиливался акцент на обрядовой жизни Церкви. Воцерковленная повседневность до начала 1930-х годов сохраняла и воспроизводила все формы традиционного религиозного общения православных горожан. Однако и здесь наметились асинхронные процессы в эволюции внешней стороны обычая и обряда. Складывается впечатление, что раньше всего свелась к минимуму практика церковных венчаний. Со временем все более затруднялась практика крещения, которая со второй половины 1930-х годов обретала, наряду с традиционными, скрытые внешне формы: тайные крещения, крещения на дому, крещения мирянами и так далее. Менее деформированным оказалась похоронно-поминальная обрядность, сохранившая дольше других черты публичности. Что касается таинств исповеди и причастия, то их практику проследить значительно труднее. Очевидно, она зависела, главным образом, от количества действующих храмов и численности духовенства. Обычаи иконопочитания имели довольно длительное бытование, как в храме, так и в «домашней церкви», и изменялись лишь в связи с изыманием святыней из храмов. В целом церковная жизнь и православная этика как самоценные соционормативные установки сохранялись в течение всего исследуемого периода даже на фоне публичного осмеяния. К концу 1930-х годов, все больше лишаясь официального, общественного понимания и признания, церковная жизнь замыкалась в стенах храма и «домашней церкви». ПРИМЕЧАНИЯ 1 Вологодский областной архив новейшей политической истории. Ф. 2522. Оп. 2. Д. 416. Л. 13. 2 Партия и религиозные обряды // Красный Север (Вологда). — 1925. — 6 июня. — С. 4. 3 Архив Управления Федеральной службы безопасности по Вологодской области (далее — Архив УФСБ по Вологодской области). Ф. 3. Т. 18. Л. 53–55. 4 Государственный архив Вологодской области (далее — ГАВО). Ф. 53. Оп. 2. Д. 235. Л. 154–155. 5 Архив УФСБ по Вологодской области. Ф. 3. Т. 23. Л. 28 об. 6 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 309. Л. 39. 7 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 251. Л. 77. 8 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 267. Л. 71. 9 Там же. Л. 75–75 об. 10 Архив УФСБ по Вологодской области. Ф. 3. Т. 18. Л. 70. 11 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 267. Л. 70. 12 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 251. Л. 76. 13 Там же. 14 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 251. Л. 20, 104. 15 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 813. Л. 189. 16 У страха глаза велики // Красный Север (Вологда). — 1923. — 22 мая. — С. 2. 17 Матвеев Н. Источник заразной болезни // Красный Север (Вологда). — 1923. — 31 мая. — С. 2. 18 Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков: Введенская Оптина пустыня. Декабрь. — Ч. 1. — М., 1994. — С. 137–147. 19 Архив УФСБ по Вологодской области. Ф. 3. Т. 18. Л. 95–95 об. 20 Неопалимая Купина // Красный Север (Вологда). — 1925. — 24 сентября. — С. 6. 21 См.: Красный Север (Вологда). — 1926. — 5 января. — С. 7. 22 См.: Красный Север (Вологда). — 1926. — 22 декабря. — С. 4. 23 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 297. Л. 75. 24 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 267. Л. 58. 25 ГАВО. Ф. 53. Оп. 2. Д. 227. Л. 101. 26 Архив УФСБ по Вологодской области. Ф. 3. Т. 23. Л. 27. 27 Старая привычка // Красный Север (Вологда). — 1928. — 8 января. — С. 5. 28 См.: Советское законодательство. — 1929. — № 63. — Ст. 586. |
|
И. В. Спасенкова. Этноконфессиональные традиции русского города (на материалах Вологды 1920–1930 годов) // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 249-257. |