|
Историко-культурное изучение Европейского Севера
|
||||||||||||||||||||||||
|
(Вологда)
Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов: мы ленивы и нелюбопытны… Современники Пушкина предрекали его поэтическому наследию небывалый интерес последующих поколений соотечественников. Конечно, каждый россиянин в какой-то степени знаком со многими сочинениями общепризнанного гения русской литературы. Творчеству великого поэта посвящена небывалая по охвату литература биографического и исследовательского характера, читательская аудитория в своем Отечестве и за рубежом имела неоднократную возможность познакомиться с публикациями его избранного и полного собрания произведений. Ощущаемый в нынешнее время всенародный интерес к поэтическому таланту, к жизни поэта, к эпохе того периода вновь окрасился обнародованием уникальных изысканий и интересных наблюдений, введением в научный оборот новых источников и проведением научных конференций и симпозиумов. Верится, что историки и литературоведы по достоинству оценят стремление сегодняшнего поколения специалистов по-новому прочесть наследие великого Пушкина. Вероятно, читатель согласится с автором этих строк в том, что Пушкин и его произведения входят во внутренний мир каждого человека достаточно рано и своеобразно. Взрослея, постепенно ощущая окружающую действительность, каждая личность соприкасается с наследием поэта как бы заново, воспринимая неизвестные ей ранее сочинения и штрихи биографии. И у каждого человека в этом постижении, на коротком или длинном пути, как вехи, как верстовые столбы, стоят приметные не для одного только путника, а нередко и для многих — личности особые, земные путеводные звезды. В народе, вероятно, неспроста их назвали Светочами... Публикуемые в настоящем издании заметки о вологодской пушкиниане, автор хотел бы посвятить своему Учителю — известному историку Русского Севера Петру Андреевичу Колесникову 1. Именно он, в процессе работы над рукописью последней книги «Путешествия родословия» 2, привлек внимание своего ученика к источникам и изысканиям о связях Пушкина с северорусскими территориями. Именно он подолгу любил рассказывать поздним вечером о предтече пушкинского гения К. Н. Батюшкове, о собственных поисках архивных документов в Пушкинском Доме в связи с написанием очерка о его генеалогии 3. Именно он любил вспоминать об интересных людях, которые встречались Учителю на жизненном пути. И когда разговор вновь и вновь заходил о Пушкине, Петр Андреевич с особым трепетом отзывался об исследователях его творчества, а особенно о В. А. Гроссмане, жившем длительное время в Вологде 4. Всегда с особым почтением он вспоминал об устюженском учителе А. А. Поздееве, человеке удивительной судьбы и исследователе истории создания комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», сюжет которой, якобы, подсказал А. С. Пушкин 5. В последние годы своей жизни П. А. Колесников заинтересовался генеалогией самодеятельного художника из Устюжны И. Л. Линева, запечатлевшего поэта в предсмертном портрете. Этот материал вошел в его книгу «Путешествия в родословия» и статью об устюженском дворянстве 6. Кроме того, П. А. Колесников старался обратить внимание учеников на необходимость изучения вологодского окружения А. С. Пушкина, поскольку этот вопрос до сих пор не являлся предметом специального рассмотрения. Говорил Учитель и о возможности изысканий родственных и генеалогических связей великого гения с Вологдой и северорусскими территориями 7. И в каждом случае он размышлял о вариантах и возможных итогах исследования. Он верил в вероятность успеха архивного поиска... Он хотел, чтобы такой материал появился на страницах научных изданий... Следует отметить, что какой бы ни была специализация, какие бы научные титулы ни украшали его биографию, П. А. Колесников всегда и, прежде всего, оставался педагогом. Современники согласятся в утверждении об его амплуа исследователя-просветителя, поскольку ему всегда хотелось донести до самой широкой читательской аудитории азарт и увлекательность исторического поиска, живительную силу исторических знаний. Как-то по-особому воспринимал известный историк Русского Севера и массовый интерес к истории Отечества, древностям малой родины, генеалогии своей фамилии. Именно в изучении своих родовых корней Учитель видел желанное восстановление насильственно прерванной тысячелетней связи времен, обретение утраченной целостности истории российского государства. Позволю себе надеется, что в какой-то степени желание Учителя о появлении на свет очерков о вологодской пушкиниане осуществилось. Постараюсь в этих заметках восстановить в памяти и рассказать об одном из последних изысканий П. А. Колесникова. Постараюсь привнести в эти заметки элемент воспоминаний об услышанном и показать собственные незначительные усердия в этой тематике. Представляется, что публикуемые «записки» покажутся интересными с точки зрения проникновения в «творческую лабораторию» историков и литературоведов, занимавшихся изучением творчества поэта. Вероятно, заметки помогут восстановить в памяти читателей изыскания вологодских исследователей пушкинского наследия. Кроме того, публикуемые очерки могут оказаться полезными в изучении «биографии человека науки», его личности, особенностей мышления и психологического облика, «климата» и «микроклимата» науки и краеведения 8, и, наконец, изучения источниковедения историографии вологодской пушкинианы. * * * Об Н. Ф. Остолопове (1782–1833), исследователе русской литературы, критике, поэте, переводчике и издателе, вологодском губернском прокуроре, исправлявшем должность в 1808–1812 годах, вологодском вице-губернаторе, служившим в 1814–1820 годах, статском советнике и кавалере ордена святого Владимира 4-ой степени в пушкинском окружении знали не только по его поэтическим и прозаическим опытам, но по непосредственному общению в литературных салонах и богемных обществах. По сохранившимся агентурным донесениям от 13 июля 1827 года, А. С. Пушкин и другие лица, куда входил, в том числе Н. Ф. Остолопов, находившиеся под надзором Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, посещали А. П. Завадовского 9 на его даче, которая находилась на Выборгской стороне в Петербурге 10. Кроме того, сохранилось письмо А. С. Пушкина к П. А. Вяземскому, в котором он в начале июля 1825 года писал: «Вот еще эпиграмма на “Благонамеренного”, который, говорят, критиковал моих “Приятелей”». Письменное упоминание касалось заметки издателя журнала «Благонамеренный» А. Е. Измайлова «Дело от безделья, или краткие замечания на современные журналы» (1825. — Ч. 19), где находились такие строки: «Страшно, очень страшно! Более же всего напугало меня то, что у господина сочинителя есть когти!». Исследователь О. П. Проскурин по этому поводу писал: «В действительности автором “Кратких замечаний” был Н. Ф. Остолопов, о чем Пушкин не знал» 11. 
Почетный академик Российской академии образования,
почетный гражданин Вологды и Устюжны, заслуженный деятель науки РСФСР,
доктор исторических наук, профессор Перипетии судьбы известного литературного деятеля начала XIX века Н. Ф. Остолопова связаны в основном со столичной жизнью. Вологодские события вкрадывались в его биографию незаметно, становясь, однако, этапными, определявшими его положение в обществе в последующие периоды. Втягивание в провинциальную суету чиновника губернского ранга не оставили, к сожалению, исследователю его творчества заметных свидетельств времени и подробностей для жизнеописания 12. Среди архивных документов в основном преобладают делопроизводственная документация, служебная переписка, циркуляры, предписания… И только благодаря документам дворянского самоуправления, воспоминаниям его современников, рецензиям, да нескольким книгам творческого наследия, сегодня удалось восстановить основные вехи жизни и творчества одного из образованнейших людей, жившего в эпоху классицизма 13. Метрические книги Сольвычегодских соборов сообщают, что Н. Ф. Остолопов родился 3(14) ноября 1782 года. Происходил из мелкопоместных дворян. Его отец Ф. И. Остолопов (1757–1805) служил по врачебной части, за безупречную службу получил выборную должность уездного судьи и чин надворного советника. Около 1790 года, будучи известным уездным деятелем и хирургом, его переводят в Вологду. Образование Н. Ф. Остолопов получил в Горном училище в Петербурге. Окончив его в 1801 году, поступил на службу в Коллегию иностранных дел. Назначен на должность актуариуса. Переведен в 1802 году чиновником Департамента Министерства юстиции. После объявления императорского манифеста о сборе ополчения в 1806 году принимал участие в мероприятиях по его реализации в Киевской, Подольской, Волынской губерниях. Писательская судьба Н. Ф. Остолопова прослеживается по его первым поэтическим изысканиям в журнальной периодике начала XIX века. Принадлежность к Вольному обществу любителей словесности, наук и художеств определила направленность литературного труда Н. Ф. Остолопова. Избранный действительным членом по части словесности 3 мая 1802 года, он всю жизнь оставался приверженцем идей эпохи Просвещения, он принадлежал к мечтателям, которые воспитывались на сочинениях Вольтера и Дидро, и трогательно верили, что литература способна изменить повседневность. Подтверждение воплощения этих идей находим в повести Н. Ф. Остолопова «Евгения, или Нынешнее воспитание». 
Николай Федорович Остолопов (1782–1833). Повесть Н. Ф. Остолопова «Евгения, или Нынешнее воспитание» примечательна своим сюжетным построением. Говоря об эпохе Просвещения, интересно увидеть на страницах этого сочинения авторские представления о современных нравственных установках. Отвлечемся сейчас от историко-литературных рассуждений, перечитаем произведение вместе… Главная героиня повести, девушка благородного происхождения, получившая одностороннее образование, обученная французскому языку, музицированию и танцам, легко поддается чарам салонного ухажера. Обольститель до этой встречи служил парижским парикмахером, влез в долги, за что был предан суду и приговорен к галерным работам. Однако ему удалось бежать в российские пределы, снискать уважение новых покровителей и выхлопотать офицерский чин. Не стесняясь обмана, он начинает постоянно бывать в уважаемом в обществе семействе, говорить о любви к Евгении. Обольстителя в нечестности заподозрила Софья, старшая сестра Евгении, начитанная девушка. Она советует не торопиться открывать ухажеру свои чувства. Однако влюбленная во француза девушка поддается голосу страсти, бежит из родительского дома со своим любовником, прихватив матушкины деньги. По закону жанра, далее проходимец бросает Евгению, и после длительных скитаний она возвращается домой в рубище нищенки и просит прощения у родительницы. Сюжет повести поворачивается с появлением на сцене господина Правдолюбова, который по авторскому замыслу олицетворял голос разума и самого рассказчика. Новый персонаж советует матери принять раскаяние дочери, далее следует бурная сцена примирения. Скандал в семье получил огласку… Общество, осуждая решение матери, теперь не принимает ее, выставляя из благородных семейств… Позиция автора отличается осуждением подхода к воспитанию Евгении. Матушка испытывает угрызения совести всю оставшуюся жизнь. Главная героиня в конце повествования умирает. Отметим, что автор ничего не говорит о дальнейшей счастливой жизни старшей сестры. Непонятно какие блага принесло ей правильное воспитание — изучение наук и книг. Очевидно, авторское молчание можно считать намеком на смысловое содержание «счастливой жизни» — благоразумной и лишенной угрызений совести. Писатель призывает своих современников «щастливить» жизнь. По поручению общества в 1806 году Н. Ф. Остолопов издавал журнал «Любитель словесности». Искания в нравственно-религиозной ипостаси привели писателя к увлечению масонскими идеями. Предположим, что впервые с масонской символикой и тайной обрядностью Н. Ф. Остолопов познакомился еще в юности, впитывая наставления своего отца, возглавлявшего масонскую ложу «теоретического градуса» в Вологде в 1791–1792 годах. Имеются сведения, что впоследствии он состоял в столичной масонской ложе «Астрея». Оставаясь на службе в учреждениях юстиции, в 1808 году Н. Ф. Остолопов переезжает в Вологду, принимает к исполнению обязанности губернского прокурора. Основной его заботой становится всеобщий надзор за надлежащим исполнением законов имперского уровня, а также губернских узаконений. Под контролем Н. Ф. Остолопова находились палаты гражданского и уголовного суда, совестный и сословные суды, городовые магистраты и ратуши. Излюбленным поэтическим жанром в русском обществе конца XVIII — начала XIX века являлись стихотворные послания. Среди небольшого творческого наследия Н. Ф. Остолопова сохранилось посвящение известному прозаику, поэту, баснописцу и журналисту А. Е. Измайлову, в котором автор сетует на забывчивость адресата и отсутствие от него каких-либо дружеских известий. Произведение интересно описанием нравов и быта вологодского общества в период службы Н. Ф. Остолопова в Вологде в 1808–1813 годах. Первоначально в названии стихотворения «К приятелю в столицу» поэт подписал свое авторство «Н<иколай> О..... из В<ологды>», что значило «Николай Остолопов из Вологды». Однако позднее он изменил подпись: «(Из С..., 1810)». Очевидно, поэт решил точнее указать на географическое расположение своей творческой находки. Возможно, что он упомянул уездный город Сольвычегодск не только в связи со своей малой родиной, а также пунктом пребывания в служебной командировке.
Сблизила Вологда Н. Ф. Остолопова с епископом Евгением (Болховитиновым). Известный собиратель древностей познакомил губернского прокурора с автобиографией Г. Р. Державина, рукописью комментариев поэта к его стихотворениям, ставшей основным источником в подготовке «Ключа к сочинениям Державина: С кратким описанием жизни сего знаменитого поэта» Н. Ф. Остолопова. Познакомился литератор в Вологде в 1812 году с П. А. Вяземским, приехавшим в губернский город после начала оккупации Москвы. Между ними завязалась переписка, последовала встреча и плодотворное творческое общение. Оставляя Вологду, П. А. Вяземский передал Н. Ф. Остолопову свои рукописные произведения. Находясь под влиянием событий Отечественной войны 1812 года, поэт на грандиозные события откликнулся стихотворением «На кончину Багратиону». Позаимствовав из переписки П. А. Вяземского и А. И. Тургенева поэтическую строку «Нам зарево Москвы осветит путь к Парижу», он поместил ее в стихотворном обращении «Победителю Наполеона». Интересна эпитафия Наполеону:
Переехав в Петербург в 1813 году, Н. Ф. Остолопов назначается в Министерство юстиции. Оттуда через некоторое время он переходит на службу в Департамент разных податей и сборов Министерства финансов. Совместно с сенатором А. З. Хитрово возглавляет ревизию Вологодской и Вятской губерний. После успешной проверки Н. Ф. Остолопова ожидает служебное повышение. Оказавшись в Вологде, он становится главным правителем казенных надзоров над питейными сборами, а в январе 1814 года — исправляющим должность вологодского вице-губернатора. Отныне Н. Ф. Остолопов возглавлял губернскую казенную палату — орган финансового и налогового управления. Казенные палаты руководили расходованием денежных средств, ревизским учетом населения, раскладкой и сбором налогов, а также выдачей паспортов, подорожных и продажей всех видов гербовой бумаги. Вологодский период в творчестве Н. Ф. Остолопова связан с созданием «Словаря древней и новой поэзии», изданного в Санкт-Петербурге в 1821 году. Вошедшее в историю отечественного литературоведения сочинение как первая поэтическая энциклопедия, оно стало для многих поколений соотечественников первым сводом теоретических и практических знаний по теории и истории стихосложения и единственным источником изучения поэтической терминологии. По мнению составителя, его изыскание, основанное на трудах известных теоретиков литературы, предназначалось учащейся аудитории, дабы «учащих и учащихся поэзии избавить от чтения множества писанных по сему предмету книг». Энциклопедия вобрала в себя поэтические термины, подкрепленные примерами из произведений классиков. Составитель предлагал своим читателям «соображать» каждое «творение (писателя — С. Т.) с нравами того века», поскольку считал поэзию XVIII века превосходящей другие виды искусства. Возвращение Н. Ф. Остолопова после отставки с должности вице-губернатора в Петербург определило его дальнейшую службу. Первоначально Н. Ф. Остолопова причисляют к департаменту герольдии, а в 1820–1824 годах — он редактирует «Журнал Департамента народного просвещения». По идейным соображениям в 1824 году переходит на службу в ведомство путей сообщения, а в 1825–1827 годах — возглавляет дирекцию петербургских театров, одновременно занимаясь драматургией. В 1827 году Н. Ф. Остолопов назначается управляющим Астраханской конторой Коммерческого банка. Писательская судьба Н. Ф. Остолопова оказалась связанной с литературными исканиями русского общества начала XIX века. Сторонник традиционных представлений о литературе как неизменной жанровой системе, он стремился привнести в поэзию новую стилистику. Писатель идейно общался с окружением Н. М. Карамзина. Современники его творчество относили к «легкой поэзии» с традиционными одами, элегиями, посланиями, эпиграммами. Произведения Н. Ф. Остолопова печатались в сборниках «Прежние досуги, или Опыты в некоторых родах стихотворства» (СПб., 1816) и «Апологические стихотворения с присовокуплением его же сочинения поэмы “Привидения”» (СПб., 1827). Выступал Н. Ф. Остолопов как переводчик западноевропейских авторов. Известность автору придавало его активное участие в столичных литературных салонах и обществах. * * * При подготовке энциклопедии «Отечественная война 1812 года» редколлегией этого издания мне было поручено подготовить биографическое изыскание о П. А. Вяземском 14. К сожалению, объем книги не позволял опубликовать все написанное. Кроме того, в моей статье о друге А. С. Пушкина основное внимание уделялось непродолжительному его пребыванию в Вологде в период наполеоновского нашествия. Понимая, что подготовленный материал, прежде всего, имеет краеведческое значение и в отношении времени похода Наполеона в Россию, и в контексте вологодской пушкинианы, я публикую его в этом издании… Вяземский Петр Андреевич (родился в Москве 12 (23) июля 1792 года — скончался в Баден-Бадене 10 (22) ноября 1878 года. Похоронен в Петербурге, в Александро-Невской Лавре) — государственный деятель, поэт, критик, мемуарист, участник Отечественной войны 1812 года. Потомок смоленских князей. Его отец — Андрей Иванович (1754–1807) — представлял собой образец аристократа-вольтерианца екатерининской эпохи. Участник русско-турецкой кампании 1787–1791 годов. Командовал Вологодским полком. За военную службу удостоен чина генерал-поручика. Незадолго до смерти Екатерины Великой назначен нижегородским и пензенским наместником. После восшествия на престол Павла Первого в связи с упразднением наместничества его перевели сенатором в Москву и удостоили чина тайного советника. Остаток жизни А. И. Вяземский провел в имении Остафьево в Подмосковье, занимаясь усадебным хозяйством и воспитанием наследника. Становление личности П. А. Вяземского, складывание его общественных взглядов, состоялось под воздействием вольтерианских интересов его отца — А. И. Вяземского. Окруженный его вниманием, он получил домашние воспитание и после этого на всю жизнь остался убежденным сторонником идеалов эпохи Просвещения. Кроме того, искушенный в знаниях аристократ, проповедник естественного права и французской философии, стремился воспитать своего наследника образованным дворянином. Следствием этого желания явилось обучение П. А. Вяземского в дворянских пансионах Петербурга: в 1805 году — в иезуитском пансионе, а в 1806 году — в пансионе при Главном педагогическом институте. Однако постижение наук в Петербурге практически не прибавило знаний будущему поэту и государственному деятелю. Оказавшись под влиянием молодых гвардейских офицеров П. Д. Киселева, М. Ф. Орлова, Д. В. Давыдова, он впитывал не теоретические познания своих старших товарищей по пансиону, а общий эмоциональный настрой этой компании. Исследователи отмечали, что П. А. Вяземский на всю жизнь усвоил некоторые принципы, проповедовавшиеся в этот период: право личности на собственные мысли и собственные поступки; скептицизм и ирония по отношению к властям, включая самого императора; чувство независимости и внутреннего достоинства; признание большой значимости мнения друзей и товарищей по сравнению с требованиями властей и начальства. В начале 1807 года П. А. Вяземский по требованию недовольного его поведением отца оставил пансион при Главном педагогическом институте и отправился в Москву. Возвращение в первопрестольную столицу позволило будущему поэту продолжить образование. Непродолжительное время он обучается в домашних условиях у профессоров Московского университета. После смерти отца в апреле 1807 года П. А. Вяземский приходит к мысли о необходимости завершения своего образования, к сожалению, так и не овладев немецким языком и латынью. В отличие от отца он проявил полное равнодушие и к естественным наукам. Единственное, что хорошо усвоил будущий поэт за период своего обучения — это французский язык и французскую литературу, которые позволили приобщиться ему к достижениям общеевропейской культуры. После смерти отца наставником, покровителем и ближайшим родственником П. А. Вяземского стал Н. М. Карамзин, женившийся в 1804 году на небрачной дочери А. И. Вяземского Е. А. Колывановой. Поглощенный своей работой над историческими сочинениями, он, к сожалению, практически не имел возможности влиять на своего младшего родственника. Сложным казалось ему привлечь П. А. Вяземского к государственной службе. Однако в ноябре 1807 года он уговорил своего подопечного поступить юнкером на службу в Московскую межевую канцелярию. Исполнение обязанностей чиновника не слишком обременяло будущего поэта, поскольку оно носило номинальный характер. Современники вспоминали, что в этот период, материально обеспеченный и несильно занятый государственной службой П. А. Вяземский, проводил время в Москве и Остафьево, и вообще не задумывался о своей будущей служебной карьере. Иначе на этот вопрос смотрел Н. М. Карамзин, который хотел, чтобы его питомец имел прочное положение в обществе. В 1810 году он настойчиво хлопотал перед И. И. Дмитриевым о пожаловании П. А. Вяземскому камер-юнкерства. В 1811 году он получил это звание. В 1811 года произошли изменения в личной жизни П. А. Вяземского: он женился на княжне В. Ф. Гагариной (1790–1886). Следующим этапом в жизни П. А. Вяземского явилась Отечественная война 1812 года, которая стала важной вехой в его нравственном и политическом становлении. В июле 1812 года известный к этому времени поэт, как и тысячи его соотечественников, выступил на защиту Отечества. Записавшись в Московское ополчение, в качестве адъютанта он поступил на службу к генералу М. А. Милорадовичу. Принимал участие в Бородинском сражении. За отличие в этой битве награжден орденом святого Станислава 4-й степени. После сражения по причине болезни П. А. Вяземский покинул ополчение и отправился к семье в Москву, а затем в Ярославль и в Вологду. Современники вспоминали, что для тихого северного городка, коим являлась Вологда, осень 1812 года оказалась необычайно оживленной. По большой московской дороге по направлению к Вологде тянулись обозы с эвакуированными жителями первопрестольной. Отправленный в Вологодскую губернию своим отцом в августе 1812 года будущий декабрист Д. И. Завалишин отмечал в своих воспоминаниях: «Вологду мы нашли набитую уже битком приезжими, удалившимися из губерний, ближайших к Москве и Петербургу и из находившихся по пути движения неприятеля». Приехавший в конце сентября 1812 году в Вологду П. А. Вяземский поселился в центре города, неподалеку от соборной площади и архиерейского подворья. По соседству с ним он нашел проживающего в этом городе давнего друга его семьи и почтенного поэта Ю. А. Нелединского-Мелецкого. Соседство сблизило старых знакомых, поэты теперь встречались ежедневно. Ю. А. Нелединский работал над своими стихами и постоянно советовался с П. А. Вяземским. Вспоминая об этом периоде, поэт в 1848 году писал: «В Вологде, когда он на досуге занимался пересмотром и переправлением стихотворческих своих рукописей, он требовал моего мнения». Встречались поэты у П. А. Вяземского, читали собственные сочинения и сочинения других стихотворцев. Сохранившиеся источники позволяют говорить, что особенно часто поэты проводили время у «третьего литературного посредника» вологодского епископа Евгения (Болховитинова), «ум..., многие и обширные сведения, редкое добродушие, — которого, — придавали этим беседам особенную прелесть». При посредничестве П. А. Вяземского известный историк и литературовед осенью 1812 года из Вологды отправил Н. М. Карамзину некоторые документальные памятники, среди которых особенно выделялся «Боянов гимн». Наметились осенью 1812 года контакты П. А. Вяземского с известным поэтом начала XIX века Н. Ф. Остолоповым, служившим тогда в Вологде губернским прокурором. Обменявшись стихотворными посланиями, они посетили друг друга, и между ними завязалась дружба. Вспоминая об этом времени, П. А. Вяземский писал: «Вологодский поэт Остолопов, заимствовав тогда счастливое и пророческое выражение из письма ко мне А. И. Тургенева, заключил одно патриотическое стихотворение следующим стихом: Нам зарево Москвы осветит путь к Парижу… Таким образом, в нашем вологодском захолустье выведен был ясно и непогрешительно вопрос, который в то время мог казаться еще весьма сомнительным и в глазах дальновидных политиков. Недаром говорят, что поэт есть вещий. Мог ли Наполеон вообразить, что он имел в Остолопове своего злого вещего и что отречение, подписанное им в Фонтенбло в 1814 году, было еще в 1812 году дело уже порешенное губернским прокурором в Вологде…». 
Петр Андреевич Вяземский (1792–1878). Приезжал в декабре 1812 года в Вологду К. Н. Батюшков. Возвращаясь через оставленную Москву, он увидел руины белокаменной столицы. Этот образ подвигнул К. Н. Батюшкова на знаменитую поэтическую клятву-стихотворение «К Дашкову». Его он читал в Вологде и постоянно делился с П. А. Вяземским об увиденных происшествиях. 
Митрополит Киевский и Галицкий Евгений (Болховитинов). И все-таки, оказавшись оторванным от привычной московской жизни, П. А. Вяземский остро ощущал отсутствие старых друзей, составлявших узкий круг поэтического сообщества. С нетерпением он ожидал от них корреспонденции, в которой со всех сторон обширной страны сообщались известия о литературной и общественной жизни государства. Особенно часто поэт переписывался с К. Н. Батюшковым, В. Л. Пушкиным, Д. П. Севериным, П. В. Мятляевым, Н. Ф. Грамматиным. Поддерживалась его связь с Петербургом. Приходили письма от Н. М. Карамзина и В. Л. Жуковского, которые интересовались жизнью вологодских стихотворцев. «Вообще литература, — вспоминал поэт о жизни в Вологде, — была любимым развлечением в тяжкую осень 1812 года. Особенно, когда военные действия приняли лучший оборот и с освобождением Москвы от неприятеля сердце у нас отлегло и … прежние испытания были забыты…». Покинул Вологду П. А. Вяземский в феврале 1813 года. Возвратившись после непродолжительного отсутствия в Москву, он первоначально намеревался вернуться в армию, однако, по слабости здоровья покинул военную службу и поселился в Остафьево. После Отечественной войны 1812 года П. А. Вяземский впервые серьезно задумывается о своих жизненных перспективах. В «Записной книжке» сохранилась своеобразная «программа», определявшая пути общественной деятельности. Оказалось, что его финансовое состояние, несмотря на целостность и благополучие родового имения, требовало серьезных поправок. Возникал неизбежный вопрос об источниках существования. С этой целью в марте 1815 года П. А. Вяземский обратился к А. И. Тургеневу и попытался через него устроиться на службу государственным чиновником. «Я хочу ехать в Петербург и служить, но по какой части — не знаю: от полиции до дипломатики, от Архангельска до Мадрида бродит мое воображение и едва останавливается ли где-нибудь…» — писал поэт. Однако все усилия оказались безуспешными… Следующим пунктом «программы» жизненного обустройства П. А. Вяземского являлся вопрос о создании и возможной деятельности своеобразного литературного общества со своим печатным органом. Этот пункт оставался всю жизнь для поэта ключевым. И осенью 1815 года такая возможность П. А. Вяземскому представилась. В октябре 1815 года Д. Н. Блудов, Д. В. Дашков, А. И. Тургенев, С. С. Уваров и П. А. Вяземский выступили инициаторами создания «Арзамасского литературного общества безвестных людей». Главной целью этого общества провозглашалось содействие православию, народному воспитанию, монархическому правлению «и, бог даст, русской возможной конституции». В 1816–1817 годах активного участия поэт в работе литературного сообщества не принимал по причине удаления от Петербурга (он проживал в Москве). В этот период расходилась и его точка зрения на деятельность этой организации, поскольку он являлся поборником общественной активности вне государственной службы. Кроме того, отличались взгляды членов «Арзамаса» в вопросе об издании собственного журнала. Ситуация изменилась только в феврале-марте 1817 года после вступления в общество Н. И. Тургенева и М. Ф. Орлова, которые способствовали принятия устава общества и обсуждению плана издания печатного органа. После этого П. А. Вяземский представил «программу» издания и стал его литературным сотрудником, отвечая некоторое время за «доставление» материалов по вопросам литературы и искусства. В августе 1817 года в судьбе П. А. Вяземского произошли серьезные изменения. Высочайшим манифестом ему пожаловали чин коллежского асессора, и определи на службу чиновником для иностранной переписки в Канцелярию Н. Н. Новосильцева — представителя императора при Административном совете Царства Польского. В Варшаву П. А. Вяземский отправился в феврале 1818 года. Служба П. А. Вяземского в Варшаве отмечена его участием в открытии польского сейма, на котором ему представилось переводить выступление императора с программой предстоящих реформ. По заданию Н. Н. Новосильцева он готовил переводы польской конституции и заседаний польского сейма. Кроме того, П. А. Вяземский в Варшаве получил доступ к сокровенным конституционным планам российского самодержца. Наконец, он сам участвовал в подготовке в канцелярии Н. Н. Новосильцева проекта русской конституции, получившего название «Государственная уставная грамота Российской империи». Состоялся П. А. Вяземский в Варшаве как публицист. Неоднократно он в своих записках высказывался по поводу обустройства российского государства, принятия конституции и отмены крепостного права. Варшавский период в жизни П. А. Вяземского отмечен важным этапом в становлении его оппозиционных взглядов. Общение с передовыми польскими деятелями, чтение либеральной французской литературы подорвало его доверие к конституционным планам императора. Первоначально, участвуя в разработке проекта русской конституции, он верил его намерениям. Однако реалии варшавской жизни вызывали у чиновника энергичный протест: он не испытывал удовлетворения от медлительности государя, его нерешительности. Вызывал протест у П. А. Вяземского и административный подход многих чиновников в стремлении реформировать государство. Конечным пунктом независимой деятельности П. А. Вяземского в Варшаве явилось увольнение его со службы в апреле 1821 года. Основной причиной отставки чиновника оказалось несоблюдение «принципов, не согласных с видами правительства». Объявление отставки П. А. Вяземскому состоялось в оскорбительной форме во время его пребывания в отпуске в Петербурге. Сторонники поэта, в частности, Н. М. Карамзин, пытались изменить ситуацию: он просил императора изменить решение. Однако, не чувствуя никакой вины перед властью, П. А. Вяземский отказался вернуться на службу. В июле 1821 года П. А. Вяземский отправился в Москву. Начиная с этого времени, его судьба тесно связана с основными периодами движения декабристов. Современники вспоминали, что в Москве поэта неоднократно пытались завербовать в члены одного из тайных обществ. Политическое кредо 1820-х годов, однако, не позволило опальному, находящемуся под негласным надзором полиции, чиновнику отойти от либеральных взглядов и встать на путь прямой борьбы с царизмом. В «Записной книжке» он этому поводу писал: «Я всегда говорил, что честному человеку не следует входить ни в какое тайное общество… Всякая принадлежность тайному обществу есть уже порабощение личной воли своей тайной воли вожаков. Хорошо приготовление к свободе, которое начинается закабалением себя». Отрицательно П. А. Вяземский вообще относился к самой идее создания тайных обществ, отвергая диктат и контроль над личностью. Отрицательно относился он и к социальному строю, к которому принадлежали все члены тайных организаций — офицерской молодежи, а также к идее «военной революции». Закономерным в этом свете представляется поведение П. А. Вяземского относительно событий 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге. По определению С. Н. Дурылина, П. А. Вяземский вошел в русскую историю как «декабрист без декабря». Политические взгляды П. А. Вяземского московского периода строились на стремлении к замене самодержавия «просвещенной монархией» с конституцией и «законосвободными» государственными, построенными по европейскому образцу, учреждениями. В конце 1822 года опальный чиновник и поэт попытался вступить в борьбу с цензурными преследованиями правительства. После запрета цензором публикации одной из статей П. А. Вяземского, он, опираясь на нормы существовавших законов, подал в Главное правление училищ протест, в котором доказывал свое право публикации материалов. Главное правление училищ рассмотрело жалобу П. А. Вяземского и отклонило ее как необоснованную. Полученный в этой схватке с цензурой опыт помог известному поэту и публицисту в 1825 году при открытии журнала «Московский телеграф». Сотрудничество П. А. Вяземского с основателем этого издания курским купцом Н. А. Полевым продолжалось с 1825 по 1827 год. За этот период ему удалось развернуть небывалую по интенсивности публицистическую деятельность. В своих записках он по-прежнему оставался сторонником «просвещенной монархии» и вместе с другими писателями пушкинского окружения пытался воздействовать в этом духе на нового императора. В конце 1820-х годов П. А. Вяземский окончательно по причине финансовых затруднений подал прошение о возвращении на службу государственным чиновником. Окружение государя сомнительно отнеслось к просьбе общественного деятеля. Император подозрительно смотрел на публикации П. А. Вяземского, он помнил доносы, писанные недоброжелателями в 1827–1828 годах, в которых его называли едва ли не главной фигурой московских вольнодумцев. Невыносимая опала вынудила известного общественного деятеля отказаться от участия в «Московском телеграфе» и впервые задуматься о возможности эмиграции в одно из европейских государств. Единственным выходом для него из этой ситуации оставалось обратиться напрямую с просьбой об оправдании к императору. В конце 1828 — начале 1829 года П. А. Вяземский сочинил «Записку о князе Вяземском, им самим составленную», которая в литературу вошла под названием «Моя исповедь». В этой записке поэт упоминал о недоброжелательстве и происках его литературных противников как об источнике своих бед и ошибочного мнения о нем властей. Главное внимание публицист уделял описанию своих взаимоотношений с власть предержащими. Подробнейшим образом передавались поэтом обстоятельства его независимого поведения на посту государственного чиновника и простого публициста, выражавшего мысли и настроения определенных слоев русского общества. «Замечу, что правительство, стесняя мои занятия литературные, — писал П. А. Вяземский, — лишает меня, таким образом, права пользоваться моею собственностью на законном основании». Завершалась «Записка о князе Вяземском…» выражением готовности вернуться на государственную службу и являться одновременно добросовестным чиновником, и выразителем общественного мнения перед правительством. Император оставил поданную записку без внимания. Оставаясь в полном неведении, раздумывая о своей судьбе, П. А. Вяземский обратился за поддержкой к великому князю Константину Павловичу. И эта мера повлияла на государя. После увещеваний цесаревича и хлопот В. А. Жуковского в апреле 1830 года опальный поэт приступил к исполнению обязанностей чиновника особых поручений при министре финансов Е. А. Канкрине. С июля 1830 года П. А. Вяземский курировал «Коммерческую газету», выпускаемую при департаменте внешней торговли. В этом издании появились новые рубрики, что сделало его более популярным. Публиковавшиеся материалы посвящались обзорам экономического положения различных государств, откликам читателей на отдельные события, а также их мнениям по поводу новой экономической литературы. Постоянным автором «Коммерческой газеты» выступал П. А. Вяземский. В своих материалах чиновник популяризировал экономический курс правительства, который проводил в жизнь Е. А. Канкрин. В августе 1830 года П. А. Вяземского назначили членом общего присутствия департамента внешней торговли. Исполнение обязанностей чиновника финансового и торгового ведомств тяготило П. А. Вяземского. Испытывая затруднения эмоционального и морального характера, он неоднократно обращался к императору с просьбой о переводе его на другие должности в Министерство народного просвещения или Министерство юстиции. Однако государь все эти обращения оставлял без рассмотрения. Единственным утешением для поэта и публициста оставался выход очередных выпусков «Коммерческой газеты». Во второй половине 1830-х годов П. А. Вяземский по семейным обстоятельствам неоднократно отлучался от исполнения своих обязанностей государственного чиновника, выезжая заграницу с целью поправления своего здоровья или здоровья своих родственников. Потрясением для известного поэта явилась дуэль и смерть А. С. Пушкина. Испытывая неприятие властей, после этого события он демонстративно отказался являться на приемы при дворе, и в течение десяти последующих лет занимал неизменную позицию по отношению к императору. В 1839 году П. А. Вяземского избрали действительным членом Российской Академии Наук, а в 1841 году — ординарным академиком Отделения русского языка и словесности Академии Наук. Присуждение звания академика явилось признанием заслуг П. А. Вяземского в русской словесности. Служебная карьера П. А. Вяземского в 1840-х годах казалась внешне стабильной. В 1846 году царским указом его назначили директором Заемного банка. В декабре 1848 года за службу он удостоен ордена святого Станислава 1-й степени, а в мае 1853 году — он стал членом совета Министерства финансов. Комментируя свои успехи в государственной службе, поэт писал: «Меня герметически закупоривают в банке и говорят: дыши, действуй. Вероятно, никто не встречал нового назначения с таким меланхолическим чувством, как я. Впрочем, все мои ощущения, даже и самые светлые и радостные, окончательно сводятся во мне в чувство уныния». Современники вспоминали, что, несмотря на определенные усилия, П. А. Вяземский оставался неудовлетворенный своим положением, которое не позволяло ему воплотить в жизнь выношенные идеалы и представления. В 1851–1855 годах П. А. Вяземский вынужден оставить государственную службу и по причине болезни отправиться на лечение в Западную Европу. Возвращение его в Россию состоялось только после смерти Николая Первого, который все свое правление сохранял по отношению к поэту подозрительно-недоверчивое отношение. Эпоха Николая Первого для П. А. Вяземского осталась временем несбывшихся надежд, которые ему удалось реализовать только при следующем императоре — Александре Втором. В 1855 году его представили государю. Начался новый период в жизни П. А. Вяземского. Именно тогда осуществилась его давняя мечта служить государству, осуществляя свою деятельность по просвещению своих соотечественников. По предложению министра народного просвещения А. С. Норова в июле 1855 года П. А. Вяземский занял пост товарища министра народного просвещения. В августе 1855 года известный поэт, публицист и общественный деятель в чине действительного статского советника приступил к исполнению своих обязанностей. Основное внимание на этой должности П. А. Вяземский уделял управлению цензурными делами. Современники вспоминали, что П. А. Вяземскому на этом посту удалось осуществить мероприятия по расширению гласности и свободы печати. В качестве начальника Главного управления цензуры он содействовал смягчению цензурного контроля, он обновил состав цензоров, пригласив на эту должность писателей И. А. Гончарова и И. И. Лажечникова. Основным итогом усилий П. А. Вяземского явились новые количественные и качественные изменения в средствах массовой информации. Возможность урегулировать правовые вопросы цензуры в государстве П. А. Вяземскому представилась в ноябре 1857 года. Император свои указом создал специальную комиссию для разработки нового «Цензурного устава». Однако деятельность этой комиссии во главе с П. А. Вяземским встретила сопротивление со стороны царского окружения и, прежде всего министра юстиции графа П. В. Панина. Император также с сомнением относился к новым веяниям, его настораживало расширение гласности и свободы печати. Неизбежным итогом высказывавшихся неудовольствий стала отставка П. А. Вяземского в марте 1858 года с должности товарища министра народного просвещения. После отставки П. А. Вяземский в 1858 году уезжает в Западную Европу. Возвращение его в Россию состоялось в 1859 году уже в новом качестве. Император назначил П. А. Вяземского сенатором. В марте 1861 года российская научная общественная отметила полувековой юбилей литературной деятельности П. А. Вяземского. Сложно сказать в каком жанре литературы в основном зарекомендовал себя известный общественный деятель. Становление поэтических дарований П. А. Вяземского, также как и его личности, проходило под влиянием европейской литературы эпохи Просвещения. Поклонник легкой французской поэзии XVII–XVIII веков стремился построить свое творчество в классических традициях. Одновременно отличительной особенностью поэзии П. А. Вяземского явилась легкость звукозаписи стиха, отсутствие в некоторых случаях гармонии стихотворения. Причиной этой индивидуальности П. А. Вяземского выступало желание поэта наполнить свои произведения точными мыслями и размышлениями. Вероятно, неслучайно он сам себя называл «поэтом мысли». Следует отметить, что просветительские идеалы П. А. Вяземского обусловили гражданственность и яркую публицистичность его творчества. Немаловажное значение на становление поэта оказало пушкинское влияние. Из поэзии А. С. Пушкина он заимствовал образы, созвучные его поэтическому мироощущению. Стилистическая пестрота наследия П. А. Вяземского носила у него характер сознательной установки, идущей вразрез с пушкинской «школой гармоничной точности». Выступал П. А. Вяземский мастером пейзажной и интимной лирики. Характер поэта отразился и в его эпиграммах, которыми он славился на протяжении всей своей жизни. Неоднократно в периодической печати П. А. Вяземский публиковал заметки литературно-критического и политического содержания. В конце своей жизни известный общественный деятель уделял внимание мемуарным сочинениям, запечатлев характерные подробности из жизни деятелей русской культуры, черты уклада дворянского быта и русского национального характера. Известность в XIX века приобрели «Записные книжки» П. А. Вяземского. После отмены крепостного права жизнь известного поэта, публициста и общественного деятеля проходила в придворной сфере: он находился в ближайшем окружении императрицы Марии Александровны. Постепенно к заслугам П. А. Вяземского перед императором прибавились очередные чины и звания. В 1866 году П. А. Вяземский становится членом Государственного Совета, получает придворное звание обер-шенка. Последующий период свой жизни П. А. Вяземский большую часть времени проводил за границей. Консолидация новых общественных сил, быстрый рост разночинной интеллигенции, революционное движение в Европе способствовало его отходу от либеральных убеждений. Связавший всю свою жизнь со служением Отечеству, он идеализировал времена своего вхождения во власть и русскую культуру. По словам поэта, к концу его жизни на смену баснословным временам пришли годы, когда «все измельчало». Подобная позиция свидетельствовала о бегстве П. А. Вяземского в прошлое, приобретавшее идиллические очертания. Консервативная утопия П. А. Вяземского отвергала современность и придавала поэту повод для воспоминаний во имя будущих его завоеваний. * * * Вероятно, из всех прижизненных изображений поэта последний его портрет, что экспонируется в Музее-квартире А.С. Пушкина на Мойке в Санкт-Петербурге, вот уже почти два столетия тревожит умы и сознание нескольких поколений соотечественников 15. Этот портрет отличается от известных, величественных и памятных каждому интеллигентному человеку живописных памятников поэту О. А. Кипренского и В. А. Тропинина. Он отличается силой письма, смелой лепкой, сочностью красок и, вместе с тем, и жизнерадостностью стиля. Всмотритесь, однако, на нем изображен не гениальный стихотворец и прозаик, знакомый традиционному воображению читателей, а человек с осунувшимся, поблекшим, печальным лицом, человек с потухшими глазами, застывшими навязчивой и нерадостной думой... С портрета смотрит Пушкин... За несколько месяцев до своей трагической кончины... Вероятно, он предчувствует, страдает, думает о своих горестях и печалях... Он измучился злобой завистников, подозрениями, предательством и клеветою... Конечно, читатель из писем и последних стихотворений поэта знает, в каком состоянии он находился в последние месяцы своей жизни 16. Именно тогда, на сколько это, возможно, установить, Пушкин по приглашению В. А. Жуковского позировал неизвестному художнику. Сохранилось два письма учителя поэта, в которых он приглашал его приехать для удовлетворения желания самодеятельного неизвестного художника написать портрет общепризнанного корифея русской литературы. В первом из них В. А. Жуковский просил А. С. Пушкина не забыть, что «ты у меня нынче будешь рисоваться». Но душевная печаль отодвинула поход к наставнику. Жуковский отослал второе письмо, коим зазывал поэта «посидеть под пыткою... животворной кисти» художника. «На оба запроса прошу ответить: да», — писал В. А. Жуковский. Пушкин пришел. Но обстоятельства этой встречи поэта с живописцем современным исследователям остались неизвестны. Каково было отношение А. С. Пушкина к своему изображению? Вероятно, ответить на этот вопрос искусствоведам помогло сохранившееся послание поэта к неизвестному лицу, отправленное через некоторое время. Про одно из своих изображений А. С. Пушкин писал: «Посылаю тебе мою образину». Следует отметить, что проведенное специалистами источниковедческое изучение этих документов позволило установить, что послания В. А. Жуковского могли быть им написаны в январе-марте 1836 года. К сожалению, время появления второй записки исследователям установить не удалось, однако, историки выдвинули предположение об адресовании ее П. А. Вяземскому в 1828 году. Под «образиной», возможно, имелся в виду портрет, гравированный Н. И. Уткиным с оригинала О. А. Кипренского. Вероятно, процитированные письменные свидетельства относятся к тому самому последнему портрету поэта 17. Впервые неизвестное и нетрадиционное иконографическое изображение А. С. Пушкина в научный оборот ввел Сигизмунд Либрович, который утверждал, что пушкинский портрет принадлежал кисти забытого художника. По мнению искусствоведа, памятник являлся едва ли не единственным внушающим доверие изображением поэта, поскольку он был воспроизведен «совершенно натурально, без всяких прикрас...». После этого заключения портрет подвергался реставрации и экспертизе в Государственном Эрмитаже. Специалисты по сохранившимся инициалам художника признали автором произведения некого И. Л. Линева 18. Однако сведения о таком мастере в имевшихся справочниках отсутствовали. И только уже в минувшем столетии искусствоведы сделали попытку узнать подробности его биографии. Однако вклад в изучение творчества забытого живописца внес С. М. Куликов, старейший московский интеллигент, профессор станкостроительного института. Когда автору публикуемых заметок об этом человеке рассказывал П. А. Колесников, он постоянно повторял фразу: «Всем возрастам покорна любовь к поиску». Замечу, что этих двух людей единило многое, и, прежде всего стремление познания неизведанного, и жажда успеть сделать новое, пусть маленькое, открытие. Исследователи готовились отметить почтительный юбилей — девяностолетие со дня рождения. И каждый из них пытался помочь потомкам узнать новые факты об авторе последнего пушкинского портрета. Обстоятельства разгадки таинственной старой картины подробно описал журналист Е. В. Кочин. Он поведал читателям об успехах и трудностях исследовательского поиска, он рассказал о дочери С. М. Куликова И. С. Куликовой, которая подхватила после смерти отца начатые им изыскания. Исследование привело ее в Устюжну, где в музее хранились в запасниках некоторые картины И. Л. Линева. Кроме того, сотрудники местного хранилища сообщили И. С. Куликовой, что в начале XIX века неподалеку от города действительно проживал помещик и самодеятельный художник И. Л. Линев. Вероятно, особенной удачей можно было считать обнародование информации о строительстве в усадьбе живописца Вознесенской церкви, напоминавшей по архитектуре знаменитый Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге. Оказалось, что иконостас этой церкви расписал сам автор пушкинского портрета 19. Ознакомившись с историей создания и введения в научный оборот неизвестного иконографического памятника, П. А. Колесников заинтересовался генеалогией самодеятельного художника. Поскольку из опубликованных исследований о последнем пушкинском портрете значило, что его автор происходил из устюженских помещиков, то направление научного поиска определилось благодаря знанию известным историком значительного корпуса источников по истории Европейского Севера. Первоначально П. А. Колесников обратился к «Ономастикону» С. Б. Веселовского. Оказалось, что фамилия Линевых встречалась в документах конца XV века в Новгородской пятине. От Окуня и Андрея (по прозвищу Сом) Ивановичей Линевых образовались ветви Линевых, Окуневых и Сомовых 20. Затем историк просмотрел материалы писцовых описаний 21. В писцовой книге Устюжно-Железопольского уезда 1628–1630 годов отмечались поместья за дворянами Линевыми в Вотской пятине 22. Изучив описание этого кадастра, П. А. Колесников предположил, что первопоселенцем среди обладателей фамилии Линевых являлся некто Василий Линев, поскольку за его сыном и внуком Николаем Васильевичем и Иваном Николаевичем значились жеребий сельца Квашнино и приселки Мезга, Долоцкое, 
Александр Сергеевич Пушкин. Железная Дубровка Хрипелевской волости, деревни, что были раньше пустошами Савинская, Савино тож, Медведево, Михалево. На основании нескольких отрывков из писцовой книги историк установил три поколения Линевых. Однако далее в генеалогическом поиске обнаружился обрыв в информации. Восстановить отсутствующую информацию помог сохранившийся отрывок писцового описания 1685 года. Из его материалов читаем: «За Сергеем Федоровичем сыном Линевым по писцовым книгам Северьяна Давыдова до подьячего Осипа Трофимова 136 и 137 годов (1628–1630 годы. — С. Т.) поместье деда ево Исая Кулебякина жеребий сельца, что была дер<евня> Квашнино». В итоге получилось, что отрывок все равно не позволил восстановить утраченное колено в родословной изучаемых помещиков. В подобной ситуации П. А. Колесников попытался сделать вывод о возможной принадлежности С. Ф. Линева либо к И. Н. Линеву в качестве его внука, или о его принадлежности к другой ветви первопоселенца Василия Линева. В дальнейших исследованиях П. А. Колесникова ситуация с источниковым обеспечением оказалась аналогичной предшествовавшей. Желание добраться до искомой истины определяло направление дальнейших изысканий. Поскольку к началу 1990-х годов историк практически не мог передвигаться не только по стране, но и по городу, то он решил обратиться к своему старейшему коллеге и другу Н. П. Воскобойниковой с просьбой просмотреть по Устюжно-Железопольскому уезду материалы ревизий XVIII столетия. Оказалось, что в Государственном архиве древних актов в Москве имеются списки устюженских дворян за 1713 год 23. Из них явствовало, что за Онцифером Ивановичем, которому на тот момент было 72 года, а, следовательно, он родился в 1641 году, и его сыном Степаном, кроме жеребья в сельце Квашнино, имелся еще жеребий в деревне Софронцево. Онцифер имел также еще двух сыновей: Афанасия (родился в 1688 году) и Андрея (родился в 1710 году). В списке устюженских дворян упоминалась также Феодора Линева, вдова Петра Линева, у которой к тому моменту находились на службе в армии в драгунах двое взрослых сыновей: двадцатичетырехлетней Алексей и семнадцатилетний Иван. За ними в Устюжно-Железопольском уезде значились жеребьи в Квашнине и Дятлове, в приселке Железная Дубровка и деревне Погорелка. Кроме того, в списке дворян значится П. Д. Линев, владевший угодьями в деревне Сысоево. После просмотра этих материалов П. А. Колесников сделал вывод о противоречивости этих данных и невозможности связать на этом этапе в единое целое родословную Линевых на основании имевшихся в его распоряжении документов. Не останавливаясь на достигнутом, П. А. Колесников обратился к материалам второй ревизии, которая отмечала за Линевыми известные из первой половины XVIII столетия владения 24. Получалось, что угодьями в деревне Софронцево владел В. С. Линев, сыновья О. И. Линева Андрей и Афанасий Онфицеровичи собирали подати с деревни Дятлово, а капрал И. А. Линев владел десятком ревизских душ в сельце Корзино. В каком родстве состояли перечисленные представители изучаемой фамилии П. А. Колесникову установить не представлялось возможным. Однако его внимание привлекла персона капрала И. А. Линева. Поскольку от него на основании некоторых источников удалось составить непрерывную родословную до самодеятельного художника и автора последнего пушкинского портрета, полковника И. Л. Линева, остановимся на начальных изысканиях П. А. Колесникова. Обозначенная часть поколенной росписи представляется следующим образом: 1. Антон (отчество неизвестно), родился в 1690 году. 2. Иван Антонович, родился в 1715 году. 3. Логин Иванович, родился в 1745 году. 4. Иван Логинович, родился в 1770 году. Некоторые уточнения об И. Л. Линеве историк отыскал в любезно присланном ему старшим научным сотрудником Устюженского краеведческого музея Е. А. Воротынцевой письме неизвестного автора. Этот источник адресовался некому Марку Васильевичу и был прислан из города Кресцы Новгородской губернии. Письмо датировалось октябрем 1901 года. В нем запрашивались сведения о внуке автора портрета И. Л. Линеве. В источнике также сообщалось, что полковник и художник И. Л. Линев владел усадьбой Линево-Дуброво около села Расторопово и похоронен он на кладбище Спасо-Слезкинской церкви под Устюжной. В письме упоминалась его супруга А. И. Линева (урожденная Комина), которая также была художницей. Корреспонденция приводила сведения о дальнем родстве Линевых с писателем А. П. Сумароковым. Кроме того, источник изобиловал сообщениями о последующих поколениях в родословной Линевых. Опираясь на информацию столоначальника Новгородского дворянского собрания, автор письма конкретизировал данные о сыне И. Л. Линева — Логине Ивановиче, у которого было девять детей: Иван (родился в 1840 году), Александр (родился в 1842 году), крещенный в церкви села Николы, Николай (родился в 1843 году), крещенный с Спасо-Слезкинской церкви, Никита (родился в 1845 году), Александра (родилась в 1847 году), Сергей (родился в 1857 году), крещенные в церкви села Расторопово, Варвара (родилась в 1852 году), Анна (родилась в 1853 году) и Владимир (родился в 1856 году), крещенные в Костроме. На этом источниковые возможности П. А. Колесников исчерпал. Ему было известно, что Линевы со временем оказались в Костроме 25. В конце XIX столетия их владения принадлежали крестьянам, а от усадьбы Линево-Дуброво через некоторое время вряд ли остались какие-нибудь признаки. Историк П. А. Колесников верил, что поколения этой фамилии можно соединить в единую родословную. Однако требовалось продолжать поиски архивных документов. Но он не успел этого сделать... Оставленные на письменном столе рукописи сегодня оказались только материалами из творческого архива П. А. Колесникова… * * * Повествование о В. И. Соколовском — основоположнике «Вологодских губернских ведомостей» — хотелось бы начать с упоминания о его сотрудничестве с журналом «Современник». Сохранившиеся сведения о контактах молодого талантливого поэта с А. С. Пушкиным, к сожалению, отсутствуют. Исследователи, однако, предположительно утверждают, что Пушкин о В. И. Соколовском мог узнать от «Плетнева и Краевского, так и от Л. Якубовича. Важнее другое — поэт, которого современный исследователь (не совсем, правда, точно) называет “последним поэтом-декабристом”, тяготел к пушкинскому кругу в 30-е годы» 26. Известно, что из Вологды произведения В. И. Соколовского в «Современник» были отправлены в 1838 году 27. Очевидно, они попали еще при жизни А. С. Пушкина, поскольку пятый том «Современника» составлялся из материалов, найденных в кабинете поэта после его смерти 28. Сохранившиеся сведения о жизни и творчестве известного русского литератора 30–40-х годов XIX века В. И. Соколовского, поэта из близкого пушкинского окружения, к сожалению, скудны и не всегда достоверны 29. Со временем его забыли… И неизвестно, забыли случайно или на основании какой-то исторической закономерности. Он ярко писал. На его долю выпали восторженные отклики современных ему читателей, но и не менее тяжкие испытания: случайный арест, одиночное тюремное заключение, ссылка, безответная любовь, болезнь, безвременная смерть. Отечественная словесность впоследствии преподала ему урок культурного забвения… Причиной всему, скорее всего, явилось литературное одиночество В. И. Соколовского, несмотря на его читательскую популярность. Поэт в своем творчестве сочетал архаизмы и эксперимент, при жизни его творчество сравнивали с классическими примерами русской литературы. Неслучайно, видимо, В. А. Жуковский воскликнул: «Вот поэт, который убьет все наши дарования!». Вспомнили о В. И. Соколовском только в ушедшем столетии. И только в связи с эпохой декабризма, всеобщих исканий и идей сторонников зарождавшегося во второй четверти XIX века освободительного движения. Историческим источником о судьбе В. И. Соколовского послужили высказывания и воспоминания А. И. Герцена, И. И. Панаева, А. А. Краевского, А. В. Никитенко. Судьба писателя незавидна — это отмечают все современники из его окружения. Памятлива… Особых средств, почестей и славы отец В. И. Соколовского — Игнатий Иванович — при жизни своей не выслужил и скончался в безвестности. Из статьи, опубликованной в журнале «Русский Вестник» в 1809 году, известно, что В. И. Соколовский происходил из семьи подполковника Селенгинского мушкатерского полка, потом — управляющего тельминскими фабриками в Иркутской губернии, и, наконец — томского губернатора, «благодетеля и друга страждущего человечества», «заступника за сибирских сирот и бедняков». После вступления в 1818 году Игнатия Ивановича в должность томского губернатора, когда в семье появились средства и возможности получить столичное образование младшему из сыновей, В. И. Соколовский в десятилетнем возрасте отправляется в Петербург для обучения в Первом кадетском корпусе — одном из привилегированных российских учебных заведений. По воспоминаниям современников, «воспитание в нем было столь же тщательное и совершенное, насколько оно возможно в какой бы то ни было стране. Там обучали многим языкам, всем наукам, образующим умы, там занимались упражнениями, поддерживающими здоровье и телесную силу: верховой ездой и гимнастикой; домашние спектакли были допущены в виде развлечения и забавы…». Воспитанникам кадетского корпуса предоставлялась уникальная возможность постигать науки благодаря превосходной библиотеке учебного заведения — единственного полного книжного собрания изданий XVIII века. Возможно, поэтический талант В. И. Соколовского, его склонность к литературным опытам возникла под воздействием лучших образцов русской и западноевропейской классики предшествующей эпохи. Несомненно, В. И. Соколовский читал и перечитывал стихотворения выпускников кадетского корпуса К. Ф. Рылеева и Ф. Н. Глинки — одних из первых русских проводников идей свободомыслия. Потом последовали громкие аресты однокашников, следствие… Об этом говорили многие. И не знать об ответственности своих предшественников воспитанники кадетской alma mater не могли… После окончания кадетского корпуса в 1826 году В. И. Соколовский «за неспособностью к воинской службе по болезни вынужден был определиться по статским делам». Получив по «Табели о рангах» чин 12 класса, приравненный должности губернского секретаря, он отправляется на службу в канцелярию Томского общего губернского правления. По личной просьбе в 1828 году его, уже коллежского секретаря, переводят в Красноярск экзекутором Енисейского общего губернского правления. По поручению губернатора А. П. Степанова (ближайшего родственника) составлял «для Императорского Высочества Государя Наследника статистические таблицы Енисейской губернии, что и исполнил в самое короткое время и с совершенною удовлетворительностию». Потом последовали учреждение первых сибирских литературных журналов. По просьбе А. П. Степанова губернский чиновник сотрудничает в журнале «Енисейский альманах». Пишет устав «Красноярской литературной беседы». Начинает публиковать свои сочинения… Впервые о В. И. Соколовском читательская аудитория заговорила после выхода в журнале «Галатея» в 1830 году его лирического стихотворения «Прощание». По мнению некоторых исследователей, В. И. Соколовский входил в окружение декабристов, сосланных под надзор енисейского губернатора, который, как ни странно, состоял со многими из них в дружбе. Сохранились сведения, что кандидатуру при назначении на должность высшего губернского чиновника М. М. Сперанскому предложил Г. С. Батеньков. После 1830 года В. И. Соколовский изъявляет желание служить в великороссийских губерниях. Позднее, уже в Вологде, он напишет А. А. Краевскому: «(служба — С. Т.) по губерниям — это самая благородная служба для нашего брата молодого». Отправляется в Москву. Игнорирует гражданскую службу, занимаясь только литературным трудом. Получает признание читателей и критики. Выпускает отдельной книгой поэму «Мироздание», «Рассказы сибиряка», а также автобиографическую повесть «Одна и две, или Любовь поэта». Общается со студенческой вольнодумной молодежью. Однако литература не приносит дохода писателю. Нужда заставляет его прибегнуть к государственной службе. После отъезда в 1834 году в Петербург В. И. Соколовский становится помощником секретаря канцелярии военного генерал-губернатора П. К. Эссена. Кроме того, не забывает он о литературе: возникают идеи создания юмористической газеты, пишет поэму об Иване Грозном, планирует составить биографический словарь. Служба в Петербурге оказалась недолгой… Московская полиция в июле 1834 года по доносу провокатора арестовала Н. П. Огарева и А. И. Герцена, а также членов их кружка Н. М. Сатина, И. П. Оболенского, Н. И. Сазонова, Н. И. Уткина. Их обвиняли в исполнении дерзких куплетов, обличающих государя-императора. Следствие установило, что песня «Русский император» принадлежала перу В. И. Соколовского. Последовал его арест в Петербурге, предварительное тюремное заключение в Москве. 
Владимир Игнатьевич Соколовский (1808—1839) Писателя В. И. Соколовского признали виновным по делу «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи». Судебный приговор утверждал император. Своей рукой он начертал: «Оставить года на три в Шлиссельбурге и потом допустить к службе в отдаленных местах». Одиночная камера Шлиссельбургской крепости ожидала В. И. Соколовского… Пробыв в заключение не более полутора лет, приобретает тяжелую хроническую болезнь. Выходит из заключения под поручительство старшего брата И. И. Соколовского. Поселяется в Петербурге. Общается с поэтами, писателями, издателями в литературных салонах. Издает поэму «Хеверь». Сотрудничает с журналом «Современник». Позднее отправляется в Вологду «на службу … под самый строгий надзор начальства». Получив рекомендации П. А. Вяземского и А. Н. Голицына, В. И. Соколовский отправился к вологодскому губернатору Д. Н. Болговскому, знавшему, кстати, А. С. Пушкина в период его кишиневской ссылки. Определив его чиновником особых поручений, он предоставил ему «занятие сколь возможно значительнее». Поручение губернатора оказалось ответственным… Правительственным циркуляром в российских пределах учреждались первые провинциальные газеты. Губернатор поручил В. И. Соколовскому редактировать «Вологодские губернские ведомости». Начиная с самого первого номера, газета определила свою программную направленность: «доставлять к сведению губернии все замечательное, любопытное и полезное». Появились инструкции, структура и штат газеты… По мнению В. А. Чивилихина, «“Вологодские ведомости” той поры были лучшей провинциальной газетой в России, а ее редактор вошел в историю русской журналистики». Несомненно, В. И. Соколовский в период вологодской ссылки упрочил свой поэтический талант. Вологодская интеллигенция сблизилась с писателем, он входил в литературный кружок, вобравший в свои ряды любителей русской словесности. Поэтическое наследие В. И. Соколовского вологодского периода представлено удивительным лирическим романом в стихах — посланиями к В. Д. Макшеевой, к которой поэт испытывал особую привязанность. В Вологде В. И. Соколовским написаны поэма «Разрушение Вавилона», «Новоизбранное» и «Искупающий страдалец».
Из письма В. И. Соколовского А. А. Краевскому в Петербург 2 октября 1837 года:
Из письма В. И. Соколовского А. А. Краевскому в Петербург 9 ноября 1837 года: По причине болезни В. И. Соколовский в декабре 1838 года покидает Вологду. Отправляется на Кавказ. Однако затянувшийся недуг прогрессирует… Скончался В. И. Соколовский в Ставрополе. Похоронен на Варваринском кладбище. * * * Принято считать, что сюжет комедии «Ревизор» Н. В. Гоголю подсказал А. С. Пушкин 31. Об этом говорил как сам писатель, так и авторы некоторых мемуарных источников. Неслучайно, видимо, Н. В. Гоголь говорил о поэте: «Как метко выражался Пушкин! Как понимал он назначение великих истин». Исследователи творческой истории создания «Ревизора» до сих пор приходят к мнению, что при нынешнем состоянии источников ответить на вопрос об исходной дате в истории замысла комедии с достоверной точностью не представляется возможным. Кроме того, споры о первоначальной идее А. С. Пушкина все еще не окончены 32. Существуют в литературе и разные точки зрения на вопрос, где случилась описанная Н. В. Гоголем история. Например, в дневнике О. М. Бодянского записано о вечере у С. Т. Аксакова, где Н. В. Гоголь заметил, что «первую идею к “Ревизору” его подал ему Пушкин», Н. В. Гоголь рассказывал о П. П. Свиньине, выдававшем себя в Бессарабии за чиновника. Далее О. М. Бодянский цитировал Н. В. Гоголя: «После слышал я, — прибавил он, — еще несколько подобных проделок, например, о каком-то Волкове» 33. Хрестоматийным представляется высказывание В. А. Соллогуба (он запечатлел в своих записках факт рассказа А. С. Пушкиным Н. В. Гоголю об истории с ревизором) о подобном случае, бывшем в городе Устюжне Новгородской губернии, когда какой-то проезжавший господин выдавал себя за чиновника министерства и обобрал всех городских жителей 34. Однако версия В. А. Соллогуба нуждается в проверке и поиске подтверждавших ее источников 35. Поискам документов, подтверждавших устюженский случай, более четверти века посвятил Андрей Александрович Поздеев. 
Александр Сергеевич Пушкин.Художник – И. И. Вивьен. Карандаш, бумага, конец 1826 – начало 1827 года. Хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН C удивительной личностью, прекрасным знатоком истории и литературы, учителем А. А. Поздеевым судьба свела П. А. Колесникова в Устюжне. Об этом человеке известный историк Русского Севера вспоминал очень часто. Именно Андрей Александрович помог ему обустроиться в этом городе, он делился с новым своим знакомым бесценными знаниями по истории этого города, воодушевлял на первые изыскания в архивах страны Советов. И после переезда П. А. Колесникова в Вологду А. А. Поздеев переписывался со своим другом и коллегой по педагогической деятельности. Вспоминается достаточно пухлая пачка писем устюженского учителя, адресованная Петру Андреевичу. Его корреспонденции были наполнены ответами на задаваемые вопросы на десятках страниц убористого почерка, их тексты являлись письмами-эссе, полными богатейшего содержания. 
Николай Васильевич Гоголь.Художник – А. Г. Венецианов. Автолитография, 1834 год. Хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН И так было со всеми его адресатами. Исследователь из Устюжны состоял в переписке со многими литературоведами, писателями, историками. Учитель российской глубинки не пропускал выхода в свет ни одной крупной книги по истории русской литературы. Прочитав книгу, он сразу откликался письмом к ее автору. Начинал эти письма А. А. Поздеев доброжелательным отзывом, затем, извинившись за беспокойство и смелость, высказывал уточнения, относящиеся к прототипам литературных героев. И, наконец, следовал довольно основательный экскурс в их родословную. Благодаря А. А. Поздееву во многих повторных изданиях авторами были сделаны дополнения и исправления 36. В процессе написания этих заметок автору вспомнились две характеристики, которые высказал в разное время об А. А. Поздееве П. А. Колесников. Современников учителя из Устюжны всегда интересовали и привлекали в жизни педагогическая и краеведческая деятельность. Отзываясь о нем как об учителе, П. А. Колесников говорил, что в этом русском учителе жил «учитель-ученый, педагог от Бога, представитель той части деятельностно-творческой и духовно-богатой русской интеллигенции, которая достойна подражания во все времена» 37. Но в А. А. Поздееве жил и краевед, «в том высоком значении слова, когда стирается грань между столично-академической наукой и регионально-краеведческой, отличавшейся от первой лишь тем, что она развивалась на перифирии великого государства» 38. 
Городничий.Неизвестный художник. Акварель, 1830-е годы. Подарок А. С. Пушкина Н. В. Гоголю. Хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН Исследователь, получив университетское образование в своем Отечестве и за рубежом, так и остался народным учителем с непогасшей до самой смерти любовью к своему тяжелому и почетному труду. На одном из Всесоюзных съездов учителей устюженского учителя назвали воспитателем человеческих душ. Но областные инспектора считали его плохим педагогом. Постоянно осуждалась индивидуальная манера вести урок при помощи яркого рассказа, иногда сопровождаемого исполнением на фортепиано музыкальных произведений. Вызывали осуждение проверяющих и экскурсы учителя на уроках по поводу прототипов литературных героев в произведениях школьной программы. Но как Андрей Александрович не мог не рассказать своим юным слушателям о прототипах городничего и ревизора и о случае, который якобы произошел между ними в их родном городе. Ведь именно он, устюженский учитель, потратил десятки лет, чтобы изучить творческую историю создания комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», разыскать письмо новгородского губернатора городничему И. А. Макшееву 39 о долгом, с неизвестными целями проживании в городе молодого человека «в партикулярном платье с мальтийским крестом», в котором губернатор заподозрил ревизора от вышестоящих властей. Именно он, учитель из Устюжны, передал от потомков городничего в Пушкинский Дом портрет И. А. Макшеева, который хранится ныне в отделе рукописей 40. 
Н. В. Гоголь на репетиции комедии «Ревизор»Художник – П. А. Каратыгин. Акварель, 1836 год. Хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН В историографии изучения творческой истории комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» А. А. Поздеев вошел как человек, разыскавший несколько документов, подтверждавших аналогичный случай, бывший в Устюжне. На основании этих источников устюженский учитель специально для сборника «Литературный архив» подготовил статью «Несколько документальных данных к истории сюжета “Ревизора”» 41. В исследовании А. А. Поздеев делает попытку ответить на два вопроса: «был ли такой случай в Устюжне и действительно ли знал о нем Гоголь со слов Пушкина?» 42. И на первый из них отвечает вполне утвердительно. Следует отметить, что А. А. Поздеев в данном случае выступил еще и как источниковед. В его руках оказалось письмо-запрос новгородского губернатора А. У. Денфера к устюженскому городничему И. А. Макшееву 43. При описании источника учитель замечал о датах написания и получения корреспонденции, причем уточняя о наличии помет инородной руки в написании даты получения письма. Исследователь подчеркивал, что «за любезным тоном скрывалась и тревога администратора, и его недовольство недостаточно бдительным городничим» 44. Он подверг сомнению возможность ношения мальтийского знака, поскольку оно каралось законом. Учитель предполагал, что факт сохранения городничим в своих домашних архивах именно этого письма имело какое-то исключительное значение. И значение это определялось комичностью ситуации, которую читатели прекрасно знают по гоголевскому произведению. 
Иван Александрович Макшеев.Неизвестный художник. Холст, масло, вторая половина 1820-х годов. Хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН Новый всплеск интереса к истории с ревизором возник в конце XIX столетия. В литературе вновь появились сведения о событиях в Устюжне. Вероятно, ощущая пристальное внимание к своей персоне, А. И. Макшеев, сын городничего 45, составил черновик записки по поводу сюжета комедии, в которой отрицал причастность своего отца к известным обстоятельствам. По всей очевидности, заметки готовились к публикации, однако, остались неизданными по причине смерти их автора. Исследователю А. А. Поздееву удалось отыскать этот черновик в бумагах А. И. Макшеева. Он привел ее полностью в своей статье 46. Проанализировав заметки А. И. Макшеева, устюженский учитель пришел к выводу об их неубедительности. По мнению А. А. Поздеева, черновик заметок преследовал задачу любыми средствами реабилитировать городничего. Каковы доводы известного географа и путешественника в отрицании причастности своего отца к истории с ревизором. Во-первых, по мнению А. И. Макшеева, Н. В. Гоголь не мог писать портреты чиновников, совершенно ему незнакомых. Он рисовал образы, создаваемые благодаря собственной фантазии и при помощи скопленного им запаса личных наблюдений. Во-вторых, в тексте комедии автор допустил некоторые ошибки фактического характера. Например, уездными судьями являлись не Ляпкины-Тяпкины, а уважаемые дворяне, выбираемые на должность сословными органами власти; попечителей богоугодных заведений в Устюжне не было в силу отсутствия оных, учителя истории, как правило, ограничивали свою деятельность спрашиванием домашнего задания. В-третьих, Н. В. Гоголь, по мнению А. И. Макшеева, «не имел в виду изобразить точной и полной картины строя уездной жизни и ограничивал свою задачу облечением в комическую форму анекдота о ревизоре, рассказанного ему Пушкиным» 47. Таким образом, на первый вопрос, поставленный учителем из Устюжны, о наличии описываемых В. А. Соллогубом событий, можно ответить утвердительно. Но оставался второй вопрос: «дошли ли рассказы о происшествиях в городе Устюжне до Гоголя в передаче Пушкина?». Ответить на него А. А. Поздееву было несколько сложнее. По мнению учителя, об устюженских событиях автор комедии, вероятно, когда-то слышал (в мемуарах В. А. Соллогуба запечатлен этот момент во времени). В текстах его сочинений присутствуют немногочисленные по сравнению с украинскими топонимами названия русских населенных пунктов. В «Мертвых душах» и «Тяжбе» несколько раз упоминаются Весьегонск, что неподалеку от Устюжны, и Устюжский уезд. Вероятно, указанное совпадение в какой-то мере подтверждало версию исследователя. Однако упомянутый факт, согласитесь, еще не является доказательством в ответе на поставленный вопрос. Здесь остается неясным, от кого дошел автору комедии рассказ о событиях с авантюристом «в партикулярном платье с мальтийским крестом». Поскольку помимо записок упоминаемого В. А. Соллогуба других сведений о знакомстве А. С. Пушкина с устюженскими событиями, по-видимому, не существовало, и, зная об этом, А. А. Поздеев в своей публикации высказал суждение, что Н. В. Гоголь имел возможность услышать о подобных случаях и от других своих знакомых в Петербурге. Кроме того, по его мнению, нельзя определенно утверждать и о достоверности мысли о создании известного сочинения по мотивам устюженских событий, несмотря на прописанную в исследовании догадку о гоголевской осведомленности 48. 
Алексей Иванович Макшеев (1822—1892)Путешественник, ученый, автор научных трудов по военной статистике, профессор Николаевской академии Генерального штаба, генерал-лейтенант. Остановимся на хрестоматийности подобных обстоятельств в обыденной практике и действительности русской провинции прошлого столетия. Конечно, читателю известны многочисленные случаи, о коих писал излюбленный автор в своем произведении. Именно он выступал против освещения конкретных ситуаций. Именно он выступал против узкого понимания своих персонажей. Помните, нельзя принимать «за личность то, в чем нет и тени личности...». Писатель неоднократно отмечал независимость своих образов от непосредственных реальных прототипов 49. «Многочисленность вариантов рассказов о “мнимых ревизорах”, якобы переданных Гоголю Пушкиным, также подтверждает обобщающую типичность не только отдельных образов комедии Гоголя, но и всего ее сюжета», — писал А. А. Поздеев 50. Современники и потомки-читатели сочинений Н. В. Гоголя долгое время обсуждали проблему правдоподобности искусно описанной им ситуации. Возможно, в какой-то степени этот вопрос разрешили так называемые «скептики», не веровавшие в вероятность подобных обстоятельств. Соприкасавшись с реальной действительностью, они перестали сомневаться в невозможности совершения таких историй «не только в провинциальных захолустьях, но близь центра и даже в самом центре нашей отечественной цивилизации» 51. 
Андрей Александрович Поздеев (1886–1975).Исследователь творческой истории комедии Н. В. Гоголя «Ревизор». Педагог, краевед. Казалось бы, в историографии с творческой историей комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» наметился какой-то определенный результат. Но исследователей постоянно волновал вопрос о существовании ответного письма городничего И. А. Макшеева новгородскому губернатору А. У. Денферу. Имелось ли оно вообще, где оно хранилось? Вспоминается, что П. А. Колесников рассказывал в связи с этим обстоятельством о вологодском краеведе В. К. Панове, который и отыскал то самое письмо в отечественных архивах 52. Сохранившийся источник стал основой для написания В. К. Пановым статьи «Еще о прототипе Хлестакова» 53. Основываясь на документе, краевед сообщил читателям о приезде в Устюжну 10 мая 1829 года вологодского помещика в чине отставного подпоручика Пл. Г. Волкова, который был «в партикулярном платье, имел Мальтийский знак». Он неоднократно навещал городничего, смотрел острог, лазарет, аптеку, посетил духовное училище, собор, где осматривал ризницу. При этом «самым вежливым образом» обходился со всеми, с кем общался. Из письма городничего явствовало, что автор документа не хотел относить «партикулярного человека» к числу «подозрительных людей». Городничий, как свидетельствовал источник, что-то скрывал. Вероятно, он умалчивал о случившемся факте принятия Платона Волкова за ревизора. Возможно, устюженские чиновники действительно приняли его за проверяющего начальника. Основания сказать об этом, исходя из документа, отсутствуют. Однако народная молва в Устюжне еще и в 30-х годах минувшего столетия хранила воспоминания о комическом происшествии. Известному историку Русского Севера П. А. Колесникову об этом приходилось неоднократно слышать. Вспомните, как О. М. Бодянский в своем дневнике передавал монолог Н. В. Гоголя о реальных случаях с «проезжими господами». Он обмолвился о «каком-то Волкове» 54. Вероятно, это и есть тот самый вологодский помещик. Конечно, упоминание вскользь еще не означает совпадение этих двух личностей, однако, есть все основания предполагать правильность высказанного суждения. Знакомство с биографией Платона Волкова 55 указывает, что он происходил из вологодских дворян, получил приличное по тем временам образование, его имя звучало на устах светских писателей. Он был вхож во все литературные салоны и кружки. Вологодский помещик упражнялся в стихосложении, издавал несколько столичных периодических изданий (в них печатались сочинения Е. Ф. Розена, П. Г. Сиянова, Д. Ю. Струйского, А. Г. Ротчева, В. И. Романовича, Э. Гофмана, А Мицкевича, В. Гюго, Ф. Гизо и других). Просматривая страницы «Журнала иностранной словесности и изящных художеств», увидим, что Платон Волков писал рецензии и обозрения зарубежной литературы. Обозревателю приходилось вмешиваться в литературную современность, где он отличался очевидной полемичностью. Исследователи отмечали несомненные поэтические подражания Платона Волкова корифею русской литературы А. С. Пушкину 56. Остаток своей жизни он провел в Вологде. С середины 1840-х годов служил в Вологодской губернии заседателем Грязовецкого уездного суда и переводчиком в губернском правлении 57. Современники поэта отзывались о нем, как о человеке вызывающего поведения, склонного к аферам и азартным играм. Подтверждением тому выступают история его женитьбы на княжне Белинской, подлог документов в отношениях с крепостными крестьянами и судьба его наследства, полученного после смерти родителей 58. Последней точкой в его похождениях стали события в Устюжне. Оказавшись через некоторое время в Петербурге, он хлестко поведал всему столичному обществу о своих приключениях. Может быть оттуда пошли «по всей Руси великой» слухи о чиновнике «в партикулярном платье и с мальтийским крестом»? Следует отметить, что, кроме того, подтверждение истории с Платоном Волковым нашлось в материалах следственного дела «по негласному наблюдению» виновника в Вологде. Основываясь на слухах, полученных от вологодских блюстителей порядка, начальник Первого корпуса жандармов, зная какой «дерзкий человек... господин Волков», сообщал А. Х. Бенкендорфу о похождениях своего «подопечного» в Устюжне в качестве служащего Третьего отделения. Он бывал у чиновников, «обещал всем свою протекцию и, как говорят, оставлял адресы в канцелярию Вашего Высокопревосходительства, но неизвестно, на чье имя» 59. Совокупность информации, почерпнутой исследователями из архивных материалов, убеждает в некоторой подлинности свершившихся обстоятельств между устюженским городничим и вологодским помещиком. Однако после детального рассмотрения всех источников и доводов к ним, возникает вопрос: какое место, все-таки, занимала реальная устюженская история в замыслах и процессе написания Н. В. Гоголем незабвенного произведения? Вероятно, для ответа исследователям потребуется еще некоторое время... * * * Известный историк Русского Севера П. А. Колесников познакомился с В. А. Гроссманом после своего переезда в Вологду. Вологодский педагогический институт славился тогда своими исследователями, специализирующимися в различных областях научных знаний. Особую известность среди преподавателей и студентов имел профессор кафедры литературы В. А. Гроссман. Он занимался изучением пушкинского творчества, писал книги о жизни и деятельности. Пристальное внимание у исследователя привлекало время южной ссылки великого гения и его связи с декабристскими кругами. Изученные материалы В. А. Гроссман опубликовал в своих литературных изысканиях. Специальных исследований пушкиноведу издать не удалось. О причинах, повлиявших на такое своеобразное непризнание, автору публикуемых заметок поведал его Учитель. Писатель В. А. Гроссман запомнился современникам интересным, доброжелательным человеком и собеседником. Он много рассказывал о своей судьбе и людях, встречавшихся ему в жизни. Согласитесь, что именно в дружеских беседах просматривается пройденный путь человеком, а когда этот путь тронут сединой годов, то все яркое и горькое, минуты счастья и отчаяния, как вехи, неподкупно и строго встают на столбовой дороге жизни. Вспоминается одно за другим, по порядку и без порядка: школьные и студенческие времена, вступление в зрелую жизнь, успехи и трудности... Вологодский пушкиновед закончил Одесскую гимназию, где учился с К. Чуковским и Б. Жидковым. В последние годы своей жизни В. А. Гроссман написал воспоминания о далеких временах. Писатель К. И. Чуковский, ознакомившись с ними, предложил автору выступить с напутственным словом к их публикации 60. После окончания гимназии В. А. Гроссман посвятил себя постижению правовых дисциплин. Обучался юриспруденции в Лейпцигском университете, слушал лекции в Сорбонне 61. Вернувшись в 1920-х годы в страну Советов, до 1926 года имел адвокатскую практику в Москве. Кроме того, окунулся пушкиновед в преподавательскую практику. Некоторое время он работал профессором права в одном из столичных высших учебных заведений. В начале 1930-х годов В. А. Гроссману по вполне понятным причинам пришлось оставить юриспруденцию, и через некоторое время его интересы столкнулись с литературоведением. Он начал преподавать на Высших театральных курсах историю русской литературы 62. Именно тогда, в начале XX столетия, пушкиновед познакомился с интереснейшими людьми своего времени, предопределившими творческую судьбу писателя. Знакомство В. А. Гроссмана с начинающими исследователями пушкинского творчества Ю. Тыняновым, С. Бонди, И. Новиковым подарило ему счастье несколько месяцев в 1925 году, в канун столетия создания «Евгения Онегина» А. С. Пушкина, читать вместе с ними в архивах это гениальное творение со всеми черновыми вариантами. Сотрудничал вологодский пушкиновед с В. В. Вересаевым при создании его книги «Спутники Пушкина» 63. В этом издании он выступал автором вступительной статьи и ответственным редактором. Знакомство В. А. Гроссмана с видными театральными деятелями: В. Мейерхольдом, Е. Вахтанговым, В. Немировичем-Данченко, К. Станиславским, определило его занятия драматургией. Следует отметить, что в середине 1930-х годов в Московском театре имени Е. Вахтангова состоялась премьера его пьесы по мотивам пушкинских произведений «Дубровский». Познакомился В. А. Гроссман с писателями: В. Короленко, И. Буниным, К. Фединым, В. Маяковским, после чего он ярко и самобытно вошел в советскую литературу. В полной мере его исследовательский и литературный талант проявился в изучении документов о незаслуженно осужденном русском драматурге А. В. Сухово-Кобылине. Проведенные изыскания будущий вологжанин изложил в специально подготовленном издании «Дело Сухово-Кобылина» 64. После выхода книги в свет в 1937 году В. А. Гроссмана приняли в члены Союза писателей СССР. Экстремальные периоды отечественной истории 1930–1950-х годов через некоторое время омрачили страшными обстоятельствами писательскую и исследовательскую судьбу В. А. Гроссмана. Он дважды подвергался репрессиям. Основаниями для них выступали доносы его ближайших коллег. Соотечественники прошли тюремные застенки ГУЛАГа, потерю нравственных основ и приспособление к новым условиям советской действительности. Предвоенный, военный и послевоенный период в жизни писателя сопрягался с подобными трудностями, когда ему не давали преподавать в институте и вести научную деятельность. Говорят, что именно тогда В. А. Гроссман закончил обстоятельное исследование «Евгения Онегина», написал историю создания, изучил возможные варианты прототипов героев этого произведения. Отыскать рукопись автору этих заметок не удалось. Исследование творческого и жизненного пути А. С. Пушкина В. А. Гроссман продолжал более полувека. Прошедший через все перипетии советского времени, он пришел к выводу, что самой лучшей формой для накопившихся за это время научных наблюдений и открытий может служить историческая проза. И такая возможность у писателя представилась. В 1966 году вышла в свет первая книга его пушкинской дилогии под названием «Арион», а в 1967 году — вторая книга «После восстания» 65. Сочинения были посвящены южной ссылке А. С. Пушкина и его связям с декабристскими обществами. Последняя книга усилиями чешских коллег переводилась на чешский язык и неоднократно издавалась в Чехословакии. Следует отметить, что В. А. Гроссман трудился над рукописью пьесы «Пушкин в Москве». Однако она так и не была закончена. Современники вологодского писателя вспоминали и о наличии готовой рукописи «Этюдов о Пушкине», которая, по всей очевидности, погибла при определенных семейных обстоятельствах. Говорить о замыслах «Этюдов о Пушкине», вероятно, позволяет предисловие одного из отрывков, публиковавшихся на страницах вологодской периодики. Писатель хотел «побудить русского образованного читателя... снова перечитать гениальный роман, но перечитать внимательно, как читают новое, еще неизвестное произведение, отрешившись при этом от привычных толкований, ходячих представлений и даже предубеждений. Прочитать строчку за строчкой, чтобы выяснить подлинный смысл каждого предложения, даже каждого слова...» 66. Источниками при написании этого сочинения, очевидно, выступали документы, использовавшиеся В. А. Гроссманом и В. В. Вересаевым при подготовке книги «Спутники Пушкина», материалы, найденные вологодским писателем в молодости в центральных архивохранилищах. Возможно, проникновением в творческую мастерскую А. С. Пушкина, стремлением познать авторские установки и замыслы, исследователь пытался изучить творческую историю «Евгения Онегина», провести некоторые наблюдения о прототипах главных персонажей произведения, и описать реальную обстановку появления известного пушкинского сочинения. Следует отметить, что единственными материалами, по которым можно судить о существовании рукописи о пушкинском наследии выступают газетные публикации, которые удалось отыскать в периодических изданиях Вологодской области. Они отличаются традиционным для периодики сжатым изложением и определенным упрощением. Приводимые в заметках В. А. Гроссманом сведения о прототипах героев «Евгения Онегина» в какой-то степени издавна известны, некоторые из них опровергнуты исследователями творчества А. С. Пушкина. Однако все найденные материалы представляют несомненный историографический интерес, поскольку сообщаемая в них информация относится к региональным особенностям вологодской пушкинианы. Существование этих источников и их использование в изучении источниковедения историографии вологодской пушкинианы представляются вполне обоснованными. Сохранившиеся отрывки из рукописи «Этюдов о Пушкине» посвящены размышлениям писателя о прототипах некоторых героев романа «Евгений Онегин». Писатель В. А. Гроссман обратил внимание в них на образы Татьяны Лариной и старого генерала, с которым она познакомилась при определенных обстоятельствах. Обратимся к мнению умудренного вологодского исследователя, чтобы посмотреть о возможных вариантах сюжета погибшей рукописи его исследования. Ответить на вопрос о прообразе Татьяны Лариной В. А. Гроссман предложил, прочитав последнюю строфу произведения. Согласитесь, невольно сразу же вспоминается:
По мнению вологодского писателя, в процитированных строфах заключалось иносказание, знакомое современникам А. С. Пушкина и нескольких следующим поколениям его соотечественников. Поскольку из истории создания сочинения известно, что первые главы романа А. С. Пушкин начинал писать в «южный» период своей биографии, то первые строчки из приведенного отрывка представляются весьма понятными. Встречался А. С. Пушкин с декабристами в Кишиневе, Тульчине, Киеве, Одессе и, вероятно, именно им, читал первые опыты «Евгения Онегина». Поэт обращается к романе к друзьям и сожалеет об их отсутствии. Вспомните, ко времени южной ссылки «иные» (Пестель, Охотников, Муравьев-Апостол) скончались, другие, или «те» (Волконский, Юшневский, Раевский, Давыдов), находились в сибирских острогах и на рудниках. И без них Пушкин уже «дорисовывал» Онегина 67. 
Виктор Азриелевич Гроссман (1887–1978)Писатель. Профессор Вологодского пединститута. Образ Татьяны, с которой «образован... милый идеал», как правило, традиционно оставался без изучения. Предполагалось, что иносказание «той» относилось не к ней, а, значит, искать прообраз героини романа следовало среди женских знакомств А. С. Пушкина. Высказывались точки зрения о возможных поисках прототипа, но, по мнению некоторых исследователей, подобные изыскания являлись бесполезными 68. Однако В. А. Гроссман считал, что существовал реальный персонаж, с которого великий поэт запечатлел «Татьяны милый идеал». Он обратил внимание на определенное отношение высказывавшихся иносказаний именно к женщине, связанной с декабристами. Вологодский исследователь предложил не рассекать при чтении на две части, как это было принято, последнюю строфу пушкинского сочинения. Считалось, что иносказание заключалось только в одной строчке: «иных уж нет, а те далече». И далее заключительный вздох: «о много, много рок отъял...», объединявший всю строфу, звучавший с новым смыслом. По мнению В. А. Гроссмана, А. С. Пушкин скорбит об отсутствующих декабристах и том человеке, который разделил их судьбу в ссылке. Пушкин скорбит о разлуке с товарищами... При уточнении приведенных иносказаний следует вспомнить о пушкинском шифре («те» и «та»), использовавшемся им в разговорах и переписке с южными декабристами. В известном послании к В. Л. Давыдову поэт писал:
Внимательно вчитываясь в отрывок, понимаешь его потаенный смысл: в Неаполе «шалят» «те» итальянские карбонарии, а «та» свобода «едва ли там воскреснет». В «Евгении Онегине» А. С. Пушкин воспользовался такими же условными обозначениями. И здесь он прибегает к обычной шифровке, принятой среди заговорщиков. Вероятно, поэтому прообраз Татьяны следует искать среди жен и подруг декабристов. По мнению В. А. Гроссмана, таковая поставленная в исследовании задача может быть разрешена путем изучения судеб одиннадцати женщин, отправившихся вслед за декабристами в изгнание. И здесь вологодский писатель обращал внимание читателя на некоторые строчки из черновика пушкинского стихотворения, написанного во время путешествия в Арзрум 15 мая 1829 года, чтобы встретиться на Кавказе с декабристами:
И именно здесь неожиданно раскрывается героиня пушкинского «Евгения Онегина», о которой поэт говорил в последних строчках. Взволнованный мыслью о печальной судьбе товарищей, он думал и о тех, кому на долю досталась более горькая участь разделить судьбы своих возлюбленных. Среди них был и «Татьяны милый идеал», к которому поэт испытывал дружескую симпатию. Вероятно, именно ей и посвящено прекрасное лирическое произведение, где впервые появляется зашифрованное иносказание. Вологодский писатель считал, что прообразом героини пушкинского сочинения являлась М. Н. Волконская, супруга князя С. Г. Волконского. Основываясь на исследованиях своих предшественников, B. A. Гроссман пришел к мысли, что именно Мария Николаевна пленила поэтическое воображение великого поэта, который неоднократно обращался к ее образу в своих стихотворениях. Подтверждением тому выступают некоторые исторические свидетельства. Например, дневник самой М. Н. Волконской и упоминания о ней в произведениях: «Редеет облаков летучая гряда», «На холмах Грузии», «Нe пой, красавица, при мне», «Бахчисарайский фонтан», «Полтава», «Евгений Онегин», «Дубровский», «Метель», «Капитанская дочка». Однако А. С. Пушкин никогда не называл ее имени. «А ты, кого назвать не смею», — писал он в черновике той строфы «Онегина», где вспоминается о волнах, ложившихся к ногам любимой. В посвящении к «Полтаве» А. С. Пушкин еще раз вспомнил М. Н. Волконскую, по-прежнему не называя ее имени:
В посвящении к «Полтаве» крылась разгадка потаенной симпатии А. С. Пушкина и прообраза многих женских персонажей его произведений. По признанию П. Е. Щеголева, в черновике цитируемого стихотворения вместо строчки «Твоя печальная пустыня» имелось зачеркнутое предложение «Сибири хладная пустыня». При прочтении этой строчки невольно вспоминается последняя встреча А. С. Пушкина и М. Н. Волконской в Петербурге в конце декабря 1826 года перед ее отъездом в Сибирь. Известно, что А. С. Пушкин через нее хотел передать «Послание в Сибирь», однако, не успел... Кроме того, в известном «Дон-Жуанском списке» А. С. Пушкина его любимый образ скрывается под буквами «N.N.». Вероятно, таким образом, поэт хотел скрыть свою привязанность. Отсюда в дальнейшем пошли различные домыслы и рассуждения. Интересные наблюдения возникали у В. А. Гроссмана от прочтения «Евгения Онегина» и сопоставления некоторых сведений о прототипах персонажей произведения. Возвращаясь к «Дон-Жуанскому списку» А. С. Пушкина остановимся именно на буквах, под которыми скрыто женское имя конкретного человека. Возможно, сокращение «N.N.» является решением еще одного вопроса о прототипах пушкинских персонажей. Обратившись к документам об участнике Отечественной войны 1812 года, генерале Н. Н. Раевском, можно увидеть, что, упоминая его всуе, например К. Н. Батюшков, обозначает его персону как «N.N.». Сопоставление подобных совпадений позволяет определить их единение, поскольку М. Н. Волконская, как известно, приходилась родной дочерью Н. Н. Раевскому. Кроме того, вспомните, А. С. Пушкин описывает встречу Онегина с Татьяной следующими строчками:
Как видно, А. С. Пушкин не называет фамилии князя. Вероятно, это он сделал вполне сознательно. Следует отметить, что этим князь отличается от всех персонажей «Евгения Онегина».
Отметим, что князь «N» и есть тот «NN прекрасный человек». Вологодский исследователь не отвергал возможности совпадения этих двух личностей, считая их типичными образцами «нормального во всем удачливого светского человека». Вероятно, «целью Пушкина, когда он именовал мужа Татьяны князем N, было показать, что на жизненном пути Татьяны встретились два претендента на ее сердце: первый — пасмурный чудак, неудовлетворенный жизнью, соскучившийся знаток нации и страсти нежной, родоначальник “лишних людей” в русском образованном обществе. Он на балу “как нечто лишнее стоит”, другой — богатый и дородный русский барин, князь и боевой генерал, идет проторенной дорогой честей и радостей светской жизни. Он в двадцать лет был хват, носил мундир, шутил и проказничал с Онегиным в кругу своих сверстников, а в тридцать женился так же удачно, как служил и воевал. Ему-то по обычаям дворянского уклада и должна была достаться в жены идеальная дворянская девушка, которая вскоре становиться идеальной светской дамой, словом, дамой Комильфо», — писал В. А. Гроссман 69. Исследователь обратил внимание на вопрос о возрасте князя, поскольку его всегда считали человеком преклонного возраста 70. В отрывке о первом знакомстве Татьяны с князем известно по сообщению автора романа о его важности, и по сообщению героини о его внешнем виде:
Однако эти сведения еще не говорят о его преклонном возрасте. Вероятно, у читателей смущение всегда вызывало здесь упоминание о генеральском звании. Как известно, в период после Отечественной войны 1812 года чины давались сравнительно молодым людям. По этому поводу А. С. Пушкин как-то писал брату: «У нас, чтобы что-нибудь значить, надо быть полковником в 26 лет». Следующее сообщение о генерале произносит героиня Татьяна Ларина:
Значит, он воевал, был ранен, занимает в свете и при дворе высокое положение. Писатель В. А. Гроссман делает заключение, что таковые упоминания не могут служить основанием считать генерала стариком. Напротив, он говорит о возможности с большой степенью достоверности определить его возраст. Вспомните разговор Онегина с князем, который уточняет вопрос о возрасте пушкинского персонажа:
Вологодский писатель при упоминании слова «родня» отмечал его значение в смысле свойского родства Онегина и князя (по женской линии). Вероятно, они были одинакового возраста, поскольку они вспоминают «проказы, шутки прошлых лет». Подобные забавы отличали военную молодежь пушкинского времени. «Определенная череда», «пора», «свой миг» определяли стиль поведения в светском обществе.
— писал Пушкин в «Евгении Онегине», помогая читателю определить возраст своих персонажей. Возможно, их отделяла друг от друга небольшая разница в возрасте. По мнению В. А. Гроссмана, современные ему исследователи (Н. О. Лернер, Н. Л. Бродский, Б. С. Седлах 71) не сомневались в подобных заключениях, однако, не делали «из этого факта надлежащих выводов». Говорить о других сюжетах «Этюдов о Пушкине» В. А. Гроссмана, к сожалению, автор заметок о вологодской пушкиниане не имеет возможности. Периодическая печать не сохранила на своих страницах других отрывков из исследования писателя и пушкиноведа. Завершая очерк, хотелось бы отметить, что некоторые суждения В. А. Гроссмана, воплощенные в газетных публикациях, вполне могут вызвать возражение и споры, однако, в этой ситуации их автору нельзя отказать в оригинальности и строгой логике. Верится, что оставшиеся очерки, как и вся рукопись «Этюдов о Пушкине» еще ждет своего исследователя источниковедения историографии вологодской пушкинианы и обязательно со временем станет достоянием читательской аудитории. * * * Подчеркнем, что изучение вологодской пушкинианы только еще начинается. Конечно, автор заметок попытался представить научное наследие только некоторых исследователей. Однако даже избранный подход повествования показал наличие интересных наблюдений в изысканиях вологодских историков и литературоведов. Остались не рассмотренными в публикации многие исторические источники, исследования, представляющие историографический интерес. Вероятно, в дальнейшем вологодская пушкиниана пополнится воспоминаниями и научными жизнеописаниями о подвижниках изучения поэтического наследия Пушкина. Верится, что великий поэт еще неоднократно привлечет внимание вологодских историографов и подвигнет на написание обстоятельного труда о традициях местной пушкинианы. ПРИМЕЧАНИЯ 1 О П. А. Колесникове опубликовано несколько статей. См.: Амосов А. А. Археография в трудах П. А. Колесникова // Археографический ежегодник, 1982. — М., 1983. — С. 164–166; Камкин А. В. Петр Андреевич Колесников — историк Устюжны // Устюжна: Краеведческий альманах. — Вологда, 1995. — Вып. 3. — С. 411–420; Камкин А. В., Тихомиров С. А. Петр Андреевич Колесников, (1907–1996) // Археографический ежегодник, 1996. — М., 1998. — С. 401–404. 2 Колесников П. А. Путешествия в родословия. — Вологда, 1996. 3 Колесников П. А. К истории рода Батюшковых // К. Н. Батюшков; Ф. Д. Батюшков; А. И. Куприн: Материалы Всероссийской научной конференции. — Вологда, 1968. Следует отметить, что упомянутая работа является одним из лучших исследований родословной поэта в отечественном батюшкововедении. 4 К сожалению, судьба очень жестоко обошлась с В. А. Гроссманом. Учитывая, что он дважды был репрессирован, его имя упоминалось в литературе крайне редко. Материалы к его творческой судьбе удалось обнаружить в нескольких публикациях последних лет его жизни. См.: Сергеев Ю. Юбилей писателя // Вологодский комсомолец (Вологда). — 1977. — 25 сентября; Ратников Ю. Доброе перо // Красный Север (Вологда). — 1967. — 27 сентября; Полуянов И. И возраст не подвластен... // Красный Север (Вологда). — 1972. — 27 сентября; Аринин В. Усовершенствовать свои суждения... // Вологодский комсомолец (Вологда). — 1972. — 27 сентября. 5 О А. А. Поздееве см.: Валдаева Л. А. Пусть не иссякнет память: Воспоминания об учителе А. А. Поздееве // Устюжна: Историко-литературный альманах. — Вып. 2. — Вологда, 1993. — С. 230–238; Колесников П. А. Размышления о пережитом. — Вологда, 1994. — С. 48–50. 6 Колесников П. А. Путешествия в родословия... — С. 167–169; Колесников П. А. Дворянство Устюженского уезда в XVI — начале XX веков // Устюжна: Историко-литературный альманах. — Вып. 2. — Вологда, 1993. — С. 53–57. 7 Некоторое время назад в вологодских изданиях появилось исследование о потомках А. П. Ганнибала в местной истории. См.: Бондарева Л. Потомки А.П. Ганнибала в местной истории // Вовлекая в творчество: Педагогический альманах / Отв. ред. С. А. Тихомиров. — Вып. 1. — Вологда, 1998. — С. 152–158. 8 Об этих проблемах см. постановку вопроса С. О. Шмидтом в статье: Шмидт С. О. Некоторые вопросы источниковедения историографии // Проблемы общественной мысли и историографии: К 75-летию академика М. В. Нечкиной. — М., 1976. — С. 264–274. 9 Завадовский Александр Петрович, граф (1794–1856) — камер-юнкер, сослуживец А. С. Пушкина и А. С. Грибоедова по Коллегии иностранных дел, участник знаменитой «четверной дуэли» (с Грибоедовым против В. В. Шереметева и А. И. Якубовича). В письме к Я. Н. Толстому от 26 сентября 1822 года А. С. Пушкин писал: «Что Всеволожские? Что Мансуров? ... Что Завадовский?». По донесению полиции летом 1827 года А. С. Пушкин несколько раз посещал Завадовского на Выборгской стороне у Пфлуга. Выступал одним из прототипов персонажей незавершенного замысла А. С. Пушкина «Русский Пелам» (1834–1835 годы). Об этом см.: Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. — Л., 1988. — С. 159. 10 Черейский Л. А. Пушкин и его окружение… — С. 315. 11 Проскурин О. П. Литературные скандалы пушкинской эпохи. — М., 2000. — С. 274–275, 280–282. 12 Русский биографический словарь: В 25 т. Т. «Обезьянинов — Очкин». — М., 1905. — С. 424–425; Трубицин Н. О народной поэзии в литературном и бытовом обиходе первой трети XIX в. — СПб, 1912. — С. 144–146; Гура В. В. Русские писатели в Вологодской области. — Вологда, 1951. — С. 43–48; Гура В. В. Времен соединенье: Очерки. Портреты. Этюды. Обзоры. — Архангельск, 1985. — С. 67–75; Кошелев В. А. Вологодские давности: Литературно-краеведческие очерки. — Архангельск, 1985. — С. 36–43, 71–77; Вацуро В. Э. Из истории литературного быта пушкинской поры. — М., 1989. — С. 163–164, 206–207, 212, 244, 255, 259, 271; Русские писатели, 1800–1917: Биографический словарь. — Т. 4. — М., 1999. — С. 462–465; Тихомиров С. А. Князь П. А. Вяземский в Вологде: (Очерк из истории эвакуации в эпоху наполеоновского нашествия) // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы X Всероссийской научной конференции. — М., 2002. — С. 196–201; Тихомиров С. А. «Я в Вологду попал бог весть какой печальною судьбою…» // Вологда в минувшем тысячелетии: Очерки истории города. — Вологда, 2004. — С. 83–86; Выдающиеся вологжане. — Вологда, 2005. — С. 382–386; Поэты Вологодского края: Хрестоматия / Сост. С. Ю. Баранов. — Ч. 1. — Вологда, 2005. — С. 51–66. — Ч. 2. — Вологда, 2005. — С. 326–327; Вологодская энциклопедия. — Вологда, 2006. — С. 365–366. 13 См.: Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 586. Оп. 15. Д. 8564. Л. 230–235; Ф. 733. Оп. 95. Д. 1088. Л. 244–246; Ф. 1263. Оп. 1. Д. 68. Л. 465–467. Д. 224. Л. 153–157; Ф. 1374. Оп. 3. Д. 1880; Государственный архив Вологодской области (далее — ГАВО). Ф. 476. Оп. 1. Д. 57. Л. 280; Некролог // Северная пчела. — 1833. — 17 апреля; Фортунатов Ф. Н. Памятные заметки вологжанина // Русский Архив. — 1867. — № 12. С. 1649–1708; Вяземский П. А. Полное собрание сочинений. — Т. 3. — СПб., 1878. — С. 33–34. 14 РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3997, 4629; Ф. 777. Оп. 1. Д. 4066. Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 195. Оп. 1. Д. 659, 1032, 1040, 1052, 1076, 1307. Кроме того, см.: Акульшин П. В. Петр Андреевич Вяземский // Вопросы истории. — 2000. — № 2. — С. 68–88; Бухерт В. Г. П. А. Вяземский — служащий Межевой канцелярии // Советские архивы. — 1989. — № 1. — С. 64—67; Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский: Жизнь и творчество. — Л., 1969; Гиллельсон М. И. Вяземский Петр Андреевич // Русские писатели, 1800–1917: Биографический словарь. — Т. 1. — 1989. — С. 501–506; Грот К. Я. К автобиографии П. А. Вяземского. — СПб., 1908; Гура В. В. Русские писатели в Вологодской области. — Вологда, 1951. — С. 43–48; Гура В. В. Времен соединенье. Очерки. Портреты. Этюды. Обзоры. — Архангельск, 1985. — С. 67–75; Кошелев В. А. Вологодские давности: Литературно-краеведческие очерки. — Архангельск, 1985. — С. 36–43, 71–77; Кошелев В. А. Последний из «пушкинской плеяды» // Литература в школе. — 1993. — № 1. — С. 4–14; Летописец Димитрий. Князь Вяземский: (его жизнь и литературно-общественная деятельность). — М., 1904; Розанов И. Н. Князь Вяземский и Пушкин. — М., 1915; Фортунатов Ф. Н. Памятные заметки вологжанина // Русский Архив. — 1867. — № 12. — С. 1649–1708; Юбилей пятидесятилетней литературной деятельности академика князя Петра Андреевича Вяземского. — СПб., 1861; Wytrzens G. P. A. Vjazemskij. — Wien. 1960. 15 О последнем портрете А. С. Пушкина, автором которого признан И. Л. Линев см. в следующих изданиях: А. С. Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины XIX в.: Каталог. — Л., 1985. — № 93; Кочин Е. В. Загадки старых картин. — М., 1979. — С. 3–19. Тихомиров С. А. Последний портрет Пушкина // Источник (Вологда). — 2000. — № 1. — С. 52–58. Кроме того, в периодике имеются упоминания об этом портрете: Новь. — 1887. — 20 декабря; Искусство. — 1972. — № 8. — С. 63–67; Художник. — 1973. — № 3. — С. 45–46. 16 Представляется, что отчасти осветить вопрос помогут письма Г.Ж. Дантеса к своему опекуну. Опубл.: Литературная газета. — 1999. — № 1, 2, 3. 17 Цит. по: Пушкин: Письма последних лет, 1834–1837. — Л., 1969. — С. 403–404; Переписка А. С. Пушкина. — Т. 1. — М., 1982. — C. 84–133. 18 Черейский Л. А. Пушкин и его окружение… — С. 236. 19 Подробнее об этом см.: Кочин Е. В. Загадки старых картин… 20 Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. — М., 1974. — С. 181. 21 Материалы писцовых описаний по Устюжне и уезду в настоящее время опубликованы. См.: Сотная из книг И. И. Плещеева и Григория Зубатово Никитина сына Беспятого на посад Устюжны Железопольской 1567 года / Публ. Ю. С. Васильева, Н. П. Воскобойниковой // Социально-правовое положение северного крестьянства: (досоветский период). — Вологда, 1981; Сотная из писцовых книг Д. Г. Бельского на посад Устюжны Железопольской 1597 года / Публ. Н. П. Воскобойниковой, П. А. Колесникова // Крестьянство Севера России в XVI веке. — Вологда, 1984; Писцовая книга станов и волостей Устюжны Железопольской 1628–1630 годов / Публ. И. В. Пугача // Устюжна: Историко-литературный альманах. — Вологда, 1992–1995. — Вып. 1–3; Писцовая книга Устюжно-Железопольского уезда 1685–1686 годов / Публ. И. В. Пугача // Проблемы историографии и источниковедения истории Европейского Севера. — Вологда, 1992. 22 Повествование в данном сюжете основывается на статье П. А. Колесникова об устюженском дворянстве. См.: Колесников П. А. Дворянство Устюженского уезда... — С. 55–56. 23 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 438. 24 РГАДА. Ф. 350. Оп. 1. Д. 4638, 4640, 4641, 4642. 25 Оказывается, что в Государственном архиве Костромской области сохранилась поколенная роспись Линевых, составленная костромским краеведом В. А. Григоровым. Однако, к сожалению, на запрос о наличии этого источника костромские архивисты ответили отрицательно. 26 Цит. по: Иезуитова Р. В. Пушкин и эволюция романтической лирики в конце 20-х и в 30-е годы // Пушкин: Исследования и материалы. — Л., 1969. — С. 88. 27 См.: Русский архив. — 1865. — № 10–11. — С. 1397. 28 Иезуитова Р. В. Пушкин и эволюция романтической лирики в конце 20-х и в 30-е годы… — Прим. 97. 29 О В. И. Соколовском см.: РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10288; ГАРФ. Ф. 109. III отд., перв. экс., 1834. Оп. 9. Д. 239. Ч. 1–3. Ф. 109. III отд., перв. экс., 1836. Оп. 214. Д. 14. Ф. 109. III отд., перв. экс., 1838. Оп. 13. Д. 36. Ч. 4; ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 739. Оп. 2. Д. 17; Фортунатов Ф. Н. Несколько слов о В. И. Соколовском // Русский архив. — 1865. № 10–11; Хмельницкая Т. Ю. В. Соколовский // Русская поэзия XIX века. — Л., 1929; Панаев И. И. Литературные воспоминания. — М., 1950; Поэты 1820–1830-х годов. — Л., 1972. Т. 2; Кошелев В. А. Вологодские давности: Литературно-краеведческие очерки. — Архангельск, 1985; Чивилихин В. А. Память // Чивилихин В. А. Собр. соч.: В 4-х т. — М., 1985. — Т. 3. — Кн. 1; Кравченко В. Н. «Надеждам ты не измени» // Соколовский В. И. «Ни разу счастием я не был упоен…». — Ставрополь, 2001; Коршунов М. С. Люди и судьбы: О ставропольской ссылке поэта В. И. Соколовского // Ставропольский хронограф. — Ставрополь, 2000; Поэты Вологодского края: Хрестоматия / Сост. С. Ю. Баранов. — Вологда, 2005. — Ч. 1–2. 30 Цит. по: Кошелев В. А. Вологодские давности: Литературно-краеведческие очерки. — Архангельск, 1985. С. 189–190, 191–192, 193. 31 Сообщения о том, что сюжет Н.В. Гоголю подсказал А. С. Пушкин имеются у П. В. Анненкова, П. И. Бартенева, О. М. Бодянского. Подробности этих рассказов приведены в кн.: Разговоры Пушкина / Собр. С. Гессен и Л. Модзалевский. — М., 1929. — С. 229–230. 32 О спорности поставленного вопроса см.: Павлинов С. А. Мальтийский знак «Ревизора», или Иоан Масон в Устюжском уезде // Традиции в контексте русской культуры: Сборник статей и материалов. — Череповец, 1995. — С. 26. 33 О. М. Бодянский в его дневнике 1849–1852 годов // Русская старина. — 1889. — Т. 64. — С. 134. Забегая вперед отметим, что никто иной как вологодский помещик Платон Григорьевич Волков и есть упоминаемый в дневнике ревизор. Об этом см. далее в настоящей статье. 34 Соллогуб В. А. Воспоминания. — М., 1931. — С. 516. Далее автор сообщил, что подобная ситуация случилась и с самим А.С. Пушкиным: в 1833 году во время поездки за материалами для «Истории Пугачева» его приняли за тайного ревизора, «имевшего будто бы предписание “обозревать секретно действия оренбургских чиновников”». Кроме того, в бумагах Пушкина сохранился следующий набросок замысла на этот сюжет 1833–1834 годов: «Криспин призжает в губернию на ярмонку — его принимают за... Губернатор честный дурак. — Губернаторша с ним кокетничает — Криспин сватается за дочь». Цит. по: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. — Т. VI. — Л., 1978. — С. 425. 35 К сообщению В. А. Соллогуба о приезде в Устюжну подозрительного путешественника в свое время отнеслись с полным доверием некоторые исследователи. См.: Котляревский Н. А. Н.В. Гоголь. — СПб, 1911. — С. 308; Лященко А. И. «Ревизор» Гоголя и комедия Квитки «Приезжий из столицы» // Памяти Л. Н. Майкова. — СПб., 1902. — С. 524; Морозов П. О. Из заметок о Пушкине // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. — Вып. XII. — СПб., 1916. — С. 111–112; Гиппиус В. В. Литературное общение Гоголя с Пушкиным // Ученые записки Пермского государственного университета. — Вып. 2. — Пермь. 1931. — С. 91; Данилов С. С. Гоголь и театр. — Л., 1936. — С. 87; Батюшков Ф. Д. Знал ли Гоголь Россию? // Речь. — 1913. — № 301. 36 Устюженский учитель переписывался с А. И. Гессеном, А. С. Бушминым, И. Л. Андронниковым, Д. Д. Благим, В. И. Архиповым, С. И. Машинским и другими. Наиболее интересные отрывки из переписки с этими исследователями и писателями привела в публикации Л. А. Валдаева. См.: Валдаева Л. А. Пусть не иссякнет память... — С. 235–237. Выдержки писем цитируются по копиям, хранящимся в Устюженском краеведческом музее. См.: УКМ. Ф. 3. К. 100. Д. 1–4. 37 Валдаева Л. А. Пусть не иссякнет память... — С. 230. 38 Колесников П. А. Размышления о пережитом... — С. 49. 39 Макшеев Иван Александрович — городничий Устюжны Железопольской во второй половине 1820-х годов. Капитан Кексгольмского полка, участник Отечественной войны и кампаний 1812–1815 годов. Принимал участие в осаде Данцига. После ранений уволен в отставку и в 1824 году назначен устюженским городничим. Случай с ревизором произошел через пять лет после его назначения. О биографии И. А. Макшеева см.: Бумаги, относящиеся до Отечественной войны // Сборник Новгородского общества любителей древности. — Вып. VI. — Новгород, 1912. — С. 6. 40 Все названные источники А. А. Поздеев передал в отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН (Ф. 652. Оп. 2. Д. 88, 89). Обзор переданных материалов см.: Малова М. И. Обзор новых материалов, поступивших в Рукописный отдел Института русской литературы // Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома. — Вып. III. — М.; Л., 1952. — С. 86–87. О портрете И.А. Макшеева упомянуто в «Описании рукописей и изобразительных материалов Пушкинского Дома» (М; Л., 1951. — Т. 1. — С. 78). 41 Поздеев А. А. Несколько документальных данных к истории сюжета «Ревизора» // Литературный архив / Под ред. М. Л. Алексеева. — М; Л., 1953. В настоящей публикации использована статья А. А. Поздеева с аналогичным названием из историко-литературного альманаха «Устюжна» (Вологда, 1992). 42 Там же. — С. 146. 43 Текст письма неоднократно воспроизводился в публикациях. Первоначальное его воспроизведение имелось в сборнике «Литературный архив». Кроме того, цитирование текста и упоминание о нем приводится в изданиях: Павлинов С. А. Мальтийский знак «Ревизора»... — С. 27; Гура В. В. Времен соединенье: Очерки, портреты, этюды, обзоры. — Архангельск, 1985. — С. 156. 44 Поздеев А. А. Несколько документальных данных к истории сюжета «Ревизора» … — С. 147. 45 Об А. И. Макшееве см.: Поздеев А. А. А. И. Макшеев, русский географ, исследователь Средней Азии, (1822–1892) // Устюжна: Историко-литературный альманах. — Вып. 2. — Вологда, 1993. — С. 239–249. 46 Полностью обнаруженный А. А. Поздеевым документ называется «Заметка, касающаяся “Ревизора” Гоголя». См.: Поздеев А. А. Несколько документальных данных к истории сюжета «Ревизора»... — С. 149–150. 47 Там же. 48 Там же. — С. 151. 49 Гиппиус В. В. Заметки о Гоголе // Ученые записки Ленинградского государственного университета. — Сер. филолог. наук. — Вып. 2. — Л., 1941. — С. 9. 50 Поздеев А. А. Несколько документальных данных к истории сюжета «Ревизор»... — С. 152. 51 Милюков А. П. Современные самозванцы // Милюков А. П. Рассказы и путевые воспоминания. — СПб., 1873. — С. 343–344. 52 О В. К. Панове см.: Коновалов Ф. Я., Панов Л. С., Уваров Н. В. Вологда, XII — начало XX века: Краеведческий словарь. — Архангельск, 1993. — С. 223; Панов Л. С. Вологодский краевед В. К. Панов // Русская культура на рубеже веков: Русское поселение как социокультурный феномен. Сборник статей. — Вологда, 2002. — С. 411–417. 53 Панов В. К. Еще о прототипе Хлестакова // Север. — 1970. — № 11. — С. 125. 54 О. М. Бодянский и его дневник... — С. 134. 55 Вацуро В. Э. Волков Платон Григорьевич // Русские писатели, 1800–1917: Биографический словарь. — М., 1989. — С. 466. 56 Розанов Ив. Н. Ранние подражания «Евгению Онегину» // Временник Пушкинской комиссии. — Вып. 2. — М; Л., 1966. — С. 229–232. 57 РГИА. Ф. 1349. Оп. 4. 1845 г. Д. 411. Л. 134–136; ГАВО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 59. Л. 977; Ф. 178. Оп. 4. Д. 57.Л. 15. 58 Гура В. В. Времен соединенье: Очерки, портреты, этюды, обзоры... — С. 154; РГВИА. Ф. 395. Оп. 91. Д. 453. Л. 3. 59 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 109. Оп. 1. Д. 236. Л. 28. Копия этих материалов имеется в Вологодском государственном историко-архитектурном и художественном музее-заповеднике. См.: ОПИ ВГИАХМЗ. Ф. Панов В. К. Оп. 1. Д. 17. 60 Гроссман В. Минувшие дни: Воспоминания / С предисл. К. Чуковского // Север. — 1966. — № 4. — С. 56–79. 61 Гроссман В. Минувшие дни. Лейпциг: (отрывок из второй части воспоминаний) // Красный Север (Вологда). — 1967. — 27 сентября; Гроссман В. Дача в горах: (отрывок из книги воспоминаний) // Вологодский комсомолец (Вологда). — 1966. — 10 апреля. 62 Следует отметить, что некоторые факты биографии В. А. Гроссмана автор публикуемых записок заимствованы из газетных материалов писателя и воспоминаний современников. См. библиографию в примечаниях к статье. 63 Вересаев В. В. Спутники Пушкина. — М., 1934. — Вып. 1–4. 64 Гроссман В. А. Дело Сухово-Кобылина. — М., 1936. 65 Гроссман В. А. Арион: Роман. — М., 1966; Гроссман В. А. После восстания. — Вологда, 1967. 66 Цит. по: Гроссман В. «…И буду век ему верна»: (Из этюда «Евгений Онегин: Наблюдения и заметы») // Вологодский комсомолец (Вологда). — 1967. — 13 августа. Кроме того, у В. А. Гроссмана вышло в свет в местной периодике еще несколько публикаций: Гроссман В. Кто был прообразом Татьяны Лариной // Вологодский комсомолец (Вологда). — 1967. — 27 октября; Гроссман В. Заметки на полях «Онегина» // Коммунист (Череповец). — 1967. — 9 декабря. 67 Бродский Н. Л. Евгений Онегин: Роман А. С. Пушкина. — М., 1950. — С. 313–314; Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. — Л., 1980. — С. 372. 68 Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»… — С. 368–369. 69 Гроссман В. «…И буду век ему верна»… 70 Например, см.: Пиксанов Н. К. Из анализов Онегина // А. С. Пушкин. — М., 1926. — С. 189–190. 71 Лернер Н. О. Рассказы о Пушкине. — Л., 1929. — С. 213–216; Бродский Н. Л. Евгений Онегин: Роман А. С. Пушкина…— С. 308; Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»… — С. 368–369. |
||||||||||||||||||||||||
|
С. А. Тихомиров. Избранные записки о вологодской пушкиниане // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 399-452. |