Историко-культурное изучение Европейского Севера

Н. П. Рязанцев. 

Русская дворянская усадьба накануне и в период Октябрьской революции

В последние годы об усадебной культуре написано очень много, но не все из написанного соответствует реальностям. В целом ряде случаев акценты следует расставить по-другому. Прежде всего, нельзя согласиться с тезисом о том, будто бы революционная власть провоцировала народ на разгром помещичьих усадеб, на уничтожение всего того, что было накоплено многими поколениями просвещенного дворянства. Вероятно, истоки этого обвинения восходят к многочисленным статьям А. М. Горького, которые осенью — зимой 1917–1918 годов он регулярно помещал в своей газете «Новая жизнь».

Описывая многочисленные случаи разгрома крестьянами дворянских усадеб, он утверждал, что «мужики грабят, воруют, поощряемые премудрой властью, провозгласившей… новейший лозунг: грабь награбленное!» 1. Высказывался подобно А. М. Горькому И. А. Бунин, который полагал, что большевики используют темноту и невежество народа, чтобы толкать его на дикие, хулиганские выходки в отношении усадеб и их бывших владельцев 2. Современные авторы занимают такую же историографическую позицию.

Возможность проанализировать все многочисленные декреты и обращения центральной власти к населению с призывом беречь и сохранять культурное наследие прошлого в настоящей публикации отсутствует, но о некоторых стоит сказать. Уже «Декрет о земле», который многие авторы считают началом конца усадебной жизни, передавал в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных советов не только помещичьи земли, но и все усадебные постройки со всеми принадлежностями. Декрет требовал составления точной описи всего усадебного имущества и его «строжайшей революционной охраны» 3. Председатель Совета народных комиссаров В. И. Ленин 5 ноября 1917 года принял делегацию крестьян Сердобского уезда Саратовской губернии и передал им текст ответа на запрос о судьбе помещичьих усадеб. Через три дня этот ответ был опубликован в газете «Известия». Глава правительства разъяснял теперь уже всем российским крестьянам, что нужно «брать все помещичьи земли в свое распоряжение под строжайший учет, охраняя полный порядок, охраняя строжайше бывшее помещичье имущество, которое отныне стало общественным достоянием и которое поэтому сам народ должен охранять» 4.

К этим документам примыкает известная телеграмма В. И. Ленина председателю Острогожского совета, которая имела самое прямое отношение к судьбе дворянских усадеб. В ней предписывалось: «Составить точную опись ценностей, сберечь их в сохранном месте, вы отвечаете за сохранность. Имения — достояние народа. За грабеж привлекайте к суду. Сообщайте приговоры суда нам» 5. К осени 1918 года было принято более десятка декретов и распоряжений правительства, которые касались вопросов сохранения культурного наследия, в том числе и дворянских усадеб. Таким образом, центральная власть с первых же дней революции действовала в направлении сохранения доставшихся ей от прошлого памятников искусства и старины.

Но, может быть, вопреки декретам центральной власти, к погромам призывала местная власть в лице уездных советов и подчиненных им структур? Источники говорят об обратном. Призывы к населению были, но именно призывы к сохранению памятников прошлого. Так, Александровская уездная коллегия по охране памятников искусства и старины Владимирской губернии 10 октября 1918 года призывала: «Многим памятникам искусства и старины в имениях уезда грозит опасность совершенно погибнуть вследствие ненадлежащей охраны <…> или быть оскверненными людьми, мало ценящими и знающими искусство и древности… Необходимо принять все меры, чтобы спасти их» 6. Не только в каждой губернии, но практически в каждом уезде страны выпускались такие обращения к населению. Призывы были, но и стихийные погромы также имели место. В чем же причина такого явления?

Призывы сверху не могли быть подкреплены и поддержаны на уровне волостной и сельской власти. В конце 1917 — начале 1918 года никакой реальной власти на местах просто не было. Старая власть рухнула, а новая еще не появилась. Народный комиссариат внутренних дел, который отвечал тогда за формирование местных советов, только в середине 1919 года констатировал: завершилась «черновая работа по отливке форм новой власти» и «здание советского государства построено… от деревни и волости до центра» 7.

Как свидетельствуют многочисленные источники, волна погромов дворянских усадеб прокатилась именно в этот «безвластный» период. Погромы происходили стихийно и вопреки уже принятым декретам об охране памятников прошлого. Но в этой безудержной стихии присутствовал определенный элемент организованности. Только власть к этому не имела никакого отношения. Пока в деревне не было организованной власти, крестьяне обратились к вековой практике сельского схода, который в глазах крестьян всегда оставался весьма авторитетной инстанцией. Часто именно по решению сельского схода крестьяне шли громить дворянские усадьбы. Обратимся к дневнику рыбинского дворянина А. Лютера, который в это время находился у своих родственников Хомутовых в их усадьбе в Романово-Борисоглебском уезде Ярославской губернии. Он прямо пишет об этом: «8 марта 1918 г<ода>. Сегодня в Андреевском (селе) был сход, на котором постановили в субботу отобрать Лытарево… И в Благовещенском был сход и постановлено завтра громить усадьбу… На сходе говорили: сначала покончим с Кладищевым, а потом и за Хомутова…» 8.

Итак, авторитета сельского схода было вполне достаточно, чтобы крестьяне пошли на такие акции, как погром дворянских усадеб. Впрочем, сход лишь отражал те настроения, которые преобладали тогда в крестьянской среде, а они были именно такими — негативно-разрушительными по отношению к прежним хозяевам жизни и ко всему, что с ними было связано. Факт остается фактом: российское общество раскололось на два непримиримых лагеря, и ненависть переполняла представителей обеих сторон. Вдумчивые современники тех событий очень хорошо это понимали. Обратимся к хрестоматийным словам А. А. Блока из его статьи «Интеллигенция и революция», написанной в 1918 году: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? Потому, что там насиловали и пороли девок; не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть…» 9. Скрытая ранее ненависть крестьян к господам приводила теперь к проявлениям такого вандализма.

Но точно такие же чувства ненависти переполняли представителей другой стороны. Известный общественный деятель В. В. Шульгин так описывал свое состояние во время штурма восставшим народом Таврического дворца: «Черно-серая гуща… непрерывным вращающимся потоком затопляла Думу… Солдаты, рабочие студенты, интеллигенты, просто люди… С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу и с тех пор не оставляло меня… Пулеметов — вот чего мне хотелось…» 10. Согласимся с мнением известного российского ученого, академика Ю. А. Полякова, который считает, что насилие властей над русским народом было растянуто во времени на десятилетия и даже столетия и поэтому не было столь заметным. Насилие со стороны народа было сконцентрировано во времени и оттого приобрело в глазах современников особо жестокие формы 11. Но это лишь ответной реакцией «его величества русского народа», как справедливо заметил В. В. Шульгин.

Процесс разрушения дворянских усадеб начался задолго до революционных событий 1917 года. Экономически дворянские хозяйства очень трудно вписывались в новые условия пореформенной России и постоянно разорялись. С конца XIX века до начала революции количество дворянских усадеб сократилось с 60 тысяч до 40 тысяч 12. Из этого числа сельских усадеб около 25 процентов оказались в руках предпринимателей-буржуа, многие из которых вовсе не стремились не только приумножить усадебные культурные ценности, но даже сохранить то, что им досталось. Первая российская революция нанесла еще более ощутимый удар по «культурным гнездам». Известный исследователь русской усадьбы барон Н. Н. Врангель в 1910 году после многочисленных поездок по России так писал о состоянии усадеб: «Сожжены, сгнили, разбиты, растерзаны, раскрадены и распроданы бесчисленные богатства… разорены и обветшали торжественные дома с античными портиками, рухнули храмы в садах, а сами “вишневые сады” повырубили… Русские люди делали все возможное, чтобы исковеркать, уничтожить и затереть следы старой культуры. С преступной небрежностью, с нарочитой ленью и с усердным вандализмом несколько поколений свело на нет все, что создали их прадеды» 13.

Исследователь Г. К. Лукомский видел причины этого разрушения в том, что многие владельцы усадеб не сумели воспитать у окружающих уважительного отношения к памятникам прошлого, которыми они владели. «Такое отношение к своей собственности, являющейся историческим достоянием России, — отмечал он, — не может пройти бесследно, достойно возмездия… и рисует нам печальную картину будущего!» 14. Причины, названные Г. К. Лукомским, представляются весьма наивными, но в прогнозах он, к сожалению, не ошибся.

Подобные примеры были не единичны, их можно приводить по многим губерниям России. Известный ярославский краевед И. А. Тихомиров в 1914 году привел целый ряд случаев варварского отношения крестьян к дворянским усадьбам в Ярославской губернии. В районе села Сырнева крестьяне купили барскую усадьбу. Землю быстро поделили, но что делать с домом, не знали. В конце концов, его… просто сожгли. «Выход развязаться с памятниками крепостной России, — писал И. А. Тихомиров, — был найден… Так относится народ к культурным центрам дореформенного прошлого. Владельцы этих рассадников более развитой жизни…научили народ лишь ненавидеть его… Дворянские гнезда народу попросту не нужны, и он сметает их с лица земли. Там, где для нас витает и плачет тоскливая грусть, мужику забавно и весело”. Он же описал бывшую усадьбу князей Ухтомских, которая попала в руки купцу-предпринимателю. И что же? Как эти “новые русские” дореволюционной России относились к тем культурным гнездам, владельцами которых они теперь стали? “На обширный широкий барский дом к концу лета сгоняют гурты скота отъедаться перед отправкой в Петербург на убой. Покинутый, запущенный дом догнивает, дорические… колонны его террасы падают одна на другую и гниют в высокой траве сада, среди одичавших кустов… Глухо, тоскливо и невыносимо грустно!» 15.

Публицист А. Н. Греч, считавший бурные события 1917 года началом смертельной агонии усадебной культуры, тем не менее, был вынужден признать, что революция лишь ускорила «медленный, неизбежный процесс умирания усадьбы» 16.

Хотим это признать или нет, но вывод очевиден: судьба русской усадьбы была предрешена задолго до революции, и главная причина именно такого развития событий состояла в глубочайшем расколе и кризисе русского общества. Ненависть крестьянства была направлена против всего, что ассоциировалось с барской жизнью. И не нужно лукавить, не нужно идеализировать, не нужно выстраивать искусственные схемы, как это делают сейчас некоторые авторы (И. М. Пушкарева и другие), утверждающие, будто бы гнев крестьян был направлен против «плохих» управляющих, но никак не против «хороших» помещиков (по старому принципу — «царь хороший, а бояре плохие») 17. Плохими для крестьянина были все или почти все дворяне. Сами дворяне в подавляющем большинстве это очень хорошо понимали. Как писал в письме с фронта родственникам один из офицеров русской армии, «между нами и ими (офицерами-дворянами и солдатами-крестьянами. — Н. Р.) — пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они не относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами… В них говорят невымещенные обиды веков» 18.

Вот такой была ситуация с русской дворянской усадьбой на момент драматических событий Октября 1917 года. Что же можно было сделать для их спасения в той конкретной обстановке хаоса и ненависти? Выход был только один: брать, насколько это было возможно, усадьбы на государственный учет, составлять описи усадебного имущества и вывозить, как можно быстрее, эти ценности в государственные хранилища. Увещевать, уговаривать, воспитывать или просто сдерживать взбунтовавшуюся толпу было некому, да и не имело никакого смысла.

Именно в этом направлении и начал действовать музейный отдел Народного комиссариата просвещения, организованный в мае 1918 года и отвечавший за охрану памятников искусства и старины в стране. Уже летом 1918 года отдел направил во многие губернии своих сотрудников — так называемых эмиссаров. Задолго до того, как в губерниях и уездах были образованы подотделы по делам музеев и охране памятников, эти эмиссары сумели вывезти в Москву целый ряд ценнейших коллекций и тем самым, несомненно, спасли их для отечественной культуры.

За пять лет такой интенсивной деятельности столичными эмиссарами и губернскими агентами-инструкторами было обследовано 540 бывших усадеб, из них 155 — только по Московской губернии. Из 150 усадеб предметы старины и целые коллекции были вывезены в государственные музеи и хранилища 19. В числе усадеб, давших наиболее ценные коллекции, следует назвать «Поречье» Уваровых, «Дубровицы» Голицыных, «Ивановское» и «Марьино» Барятинских в Курской губернии, «Борисоглеб» Волконских в Тамбовской губернии и многие другие 20. Органы охраны памятников Владимирской губернии обследовали и взяли на учет в течение 1919–1920 годов усадьбы Трегубова в селе Лаптево, Зубовых в селе Фетиньино, Леонтьева в селе Жерехово, Воронцовых-Дашковых в селе Андреевское, бывшую усадьбу графини Уваровой в селе Карачарово Муромского уезда, бывшую усадьбу князя Салтыкова в селе Снегирево Юрьевского уезда и многие другие 21.

В Ярославской губернии в 1920 году обследовано специалистами и взято на государственный учет около шестидесяти бывших усадеб, в том числе «Петровское» Морозовой (бывшее Михалковых) в Рыбинском уезде, «Карабиха» Некрасовых в Ярославском уезде, «Вощажниково» Шереметевых в Ростовском уезде, «Сосновец» Лихачевых в Пошехонском уезде и другие 22.

Анализ архивных материалов позволяет с большой степенью достоверности утверждать, что итоговая цифра Музейного отдела Наркомпроса — 540 обследованных усадеб, а также цифры по губерниям не отражают полной картины обследования и взятия на учет дворянских усадеб. На самом деле эти цифры существенно выше. Чаще всего неучтенными оказывались усадьбы в самых отдаленных уездах различных губерний. Так, данные по Мышкинскому уезду Ярославской губернии не вошли в итоговую цифру губернского музея, а между тем только в 1920 году, например, агент губернского музея Н. Г. Николаев обследовал четыре разбитых усадьбы и вывез из них для музея около двадцать картин, старинную посуду, несколько рукописей и так далее. В целом же по уезду было обследовано четырнадцать усадеб 23.

Современные исследователи подчас весьма негативно оценивают процесс вывоза предметов искусства и старины из дворянских усадеб. Так, Л. В. Иванова неоднократно отмечала, что следом за вывозом культурных ценностей из усадьбы «уходила сама усадебная жизнь… разрушалась усадебная культура» 24. В этих доводах, несомненно, есть доля истины. Но была ли альтернатива этим вывозам? И, исходя из анализа конкретной обстановки того времени, приходится признать, что иного выбора у специалистов просто не было. Точнее говоря, он означал бы забвение и дальнейшее разрушение культурных ценностей.

Примечательно, что нередко сами бывшие владельцы усадеб настаивали перед Музейным отделом на скорейшем вывозе предметов старины в Москву. Так, О. и Е. Брусиловы в ноябре 1918 года просили Народный комиссариат просвещения обеспечить охрану усадьбы «Глебово» Звенигородского уезда Московской губернии и вывезти оттуда часть художественно-исторических ценностей. Тогда же с подобной просьбой обратилась в Народный комиссариат просвещения Е. В. Дервиз. Речь шла об усадьбе «Домотканово» Тверской губернии. Музейный отдел не всегда имел возможность даже направить в усадьбы своих эмиссаров, поэтому нередко поручал охрану местным советам и их подразделениям. Но эти меры также не всегда гарантировали сохранение культурных ценностей. Так, начальник Подольской уездной милиции Московской губернии сообщал в ноябре 1918 года в Музейный отдел о том, что его сотрудники не справляются с участившимися кражами из усадьбы Волконских «Суханово», поэтому просил ускорить вывоз ценностей из усадьбы в Москву 25.

В целом ряде случаев сотрудники Музейного отдела Народного комиссариата просвещения и специалисты на местах связывали сохранность усадебных коллекций с открытием в бывших усадьбах музеев. По данным Музейного отдела за пять лет в бывших усадьбах было создано девятнадцать музеев 26. Среди них музей в усадьбе Гончаровых «Ярополец», музей в усадьбе «Ольгово» Апраксиных, в усадьбе «Отрада» Орловых-Давыдовых, «Мураново» Тютчевых и другие. Конечно, таких усадебных музеев было значительно больше, так как Музейный отдел, в основном имея сведения только по музеям Подмосковья, не располагал полной информацией по стране.

Интенсивная деятельность по сохранению культурно-исторического наследия могла осуществляться только при наличии большого числа специалистов-профессионалов. И такие специалисты в стране были еще с дореволюционных времен. Характерно, что значительная их часть пошла на сотрудничество с новой властью, хотя далеко не всегда принимала и поддерживала ее идеологию и политику. Среди сотрудников Музейного отдела Народного комиссариата просвещения были такие известные специалисты, как И. Э. Грабарь, Н. Г. Машковцев, Б. Р. Виппер, В. А. Городцов, А. И. Анисимов, П. П. Муратов, М. М. Хуссид. Примерно такая же ситуация была и в губернских подотделах.

У всех этих людей был очень непростой выбор: они не были большевиками, не являлись приверженцами марксистской доктрины. Но, тем не менее, они пошли на сотрудничество с властью в вопросах охраны памятников и в музейном строительстве. Суть их позиции очень убедительно раскрыл известный искусствовед В. А. Верещагин: «наше сотрудничество с властью, — пояснял он, — наше “возможное продолжение занятий ничего общего с сочувствием перевороту не имеет и объясняется лишь тем, что… вопросы искусства парят над политической рознью… Мы останемся на своем посту до тех пор, пока одушевлены будем сознанием приносимой нами пользы» 27.

Подобной позиции придерживался И. Э. Грабарь. Сразу же после Октябрьских событий 1917 года он призвал своих коллег отказаться от саботажа и «идти работать с большевиками, ясно и определенно заявив, что политическую платформу мы не разделяем, что мы не социалисты и не буржуи, а просто деятели искусств…» 28. У многих деятелей искусства был и еще один мотив для сотрудничества. Положение с охраной культурного наследия в дореволюционной России было крайне неблагополучным. Эффективного государственного законодательства практически не было. Как с горечью писал С. Маковский, «под охраной немудрых законов, под наблюдением невежественных комиссий” один за другим исчезали многочисленные памятники старины» 29. Теперь же, как отмечал И. Э. Грабарь, первый раз в истории России власть выделяет огромные деньги на искусство, на охрану памятников, «программа и перспективы такие, что дух захватывает» 30.

Говоря о судьбе дворянских усадеб, нельзя обойти и такой важный сюжет, как роль и значение Общества изучения и сохранения русской усадьбы в этом процессе. За последние годы очень много написано о деятельности этого общества в 1920-е годы. Вышло несколько сборников ныне воссозданного общества. Переиздавались его материалы. И, как это часто бывает, после долгих десятилетий забвения происходит некая идеализация прошлого.

Что мы имеем в виду? Общество изучения русской усадьбы возникло лишь в 1922 году, то есть через пять лет после бурных и трагических для русских усадеб событий. Сразу же возникает вопрос: а не поздно ли? Представим себе, что было бы, если специалисты-искусствоведы вместе с властью начали работу по спасению культурных ценностей из усадеб только в 1922 году. Вот тогда спасать было бы уже нечего! Большая часть работы по выявлению, взятию на учет, охране, созданию усадебных музеев была выполнена именно за эти первые пять лет. Чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать тот пласт архивных материалов, которые сохранились в фондах Государственного архива Российской Федерации и во многих областных архивах.

Конечно, роль общества совсем отрицать нельзя. И после 1922 года общественная организация многое сделала для изучения усадеб. Но, подчеркнем это, именно общественная организация, у которой в отличие от тех же губернских и уездных подотделов не было никаких властных полномочий. Общество многое сделало для изучения, прежде всего, известных подмосковных усадеб, издало целый ряд путеводителей, начало налаживать экскурсионную работу. Это все очень важно. Но, с точки зрения сохранения культурного наследия, вклад специалистов — штатных сотрудников Музейного отдела и губернских подотделов, с одной стороны, и членов Общества изучения русской усадьбы, с другой, несопоставим. Первые сделали несравнимо больше. Они спасли сотни и тысячи памятников, сохранив их для нашей истории и культуры. И этого никогда нельзя забывать...

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. — М., 1991. — С. 13.

2 Бунин И. А. Окаянные дни: Москва, 1918 года — Одесса 1919 года. — Ярославль, 1991. — С. 5, 8, 88.

3 Декреты Советской власти. — Т. 1.— М., 1957. — С. 17.

4 Там же. — С. 47.

5 Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т.50. — М., 1978. — С. 17.

6 Государственный архив Владимирской области (далее — ГАВО). Ф. Р-1045. Оп. 1. Д. 111. Л. 1.

7 Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 393. Оп. 2. Д. 2. Л. 3, 13.

8 Лютер А. Дневник офицера // Памятники Отечества. — 1992. — №25. — С. 158.

9 Блок А. А. Собр. соч.: В 6-ти т. — Т. 4. — Л., 1982. — С. 235.

10 Шульгин В. В. Дни, 1920: Записки. — М., 1989. — С. 181–182, 195.

11 См.: Гражданская война в России: Перекресток мнений. — М., 1994. — С. 46.

12 Пушкарева И. М. Сельская дворянская усадьба в пореформенной России: (К постановке проблемы) // Отечественная история. — 1999. — №4. — С. 15.

13 Врангель Н. Старые усадьбы: Очерки истории русской дворянской культуры. — СПб., 1999. — С. 28, 30.

14 Цит. по: Злочевский Г. Русская усадьба на страницах дореволюционных изданий // Памятники Отечества. — 1992. — №25. — С. 86.

15 Цит. по: Ермолин Е., Раздобурдина Г. Судьба дворянских гнезд // Любитель природы: Статьи, очерки и рассказы, стихи, наблюдения, практические советы. — Ярославль, 1996. — С. 150–151.

16 См.: Греч А. Н. Венок усадьбам // Памятники Отечества. — 1994. — №3–4. — С. 9.

17 См.: Русская усадьба и ее судьбы: Круглый стол // Отечественная история. — 2002. — №5. — С. 139. 

18 Цит. по: Спирин Л. М. Россия 1917 год: Из истории борьбы политических партий. — М., 1987. — С. 223.

19 ГАРФ. Ф. 2307. Оп. 3. Д. 53. Л. 3, 5.

20 Отдел письменных источников Государственного Исторического музея. Ф. 134. Оп. 1. Д. 185. Л. 1–37. 

21 ГАВО. Ф. Р-1826. Оп. 1. Д. 11. Л. 112.

22 Рязанцев Н. П. «Спасти живую старину…»: Охрана памятников и музейное строительство в Ярославской губернии в 1918–1929 годах. — Ярославль, 2000. — С. 27–32.

23 Там же. — С. 106–107.

24 Иванова Л. В. Вывоз из усадеб художественных ценностей: По архивным материалам // Памятники Отечества. — 1992. — №25. — С. 71. 

25 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 28. Д. 9. Л. 10 а, 18, 20.

26 ГАРФ. Ф. 2307. Оп. 3. Д. 53. Л. 5.

27 Цит. по: Кузина Г. А. Государственная политика в области музейного дела в 1917–1941 годах // Музей и власть. Государственная политика в области музейного дела, (XVIII — XX вв.). — М., 1991. — С. 100. 

28 Грабарь И. Э. Письма, 1917–1941. — М., 1977. — С. 19.

29 Цит. по: Разгон А. М. Охрана исторических памятников в дореволюционной России, (1861–1917 гг.) // История музейного дела в СССР: Сборник статей. — Вып. 1. — М., 1957. — С. 83.

30 Грабарь И. Э. Письма, 1917–1941… — С. 19.

Н. П. Рязанцев. Русская дворянская усадьба накануне и в период Октябрьской революции // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 484-491.