Русский язык в контексте времени

О. А. Черепанова. 

О соотношении понятий «семантический синкретизм» и «лексико-семантическая группа» 
в применении к лексической системе древнерусского языка

На заседаниях Комиссии по исторической лексикологии русского языка в 1985–1991 годах (1), на которых обсуждались принципы и задачи исторической лексикологии русского языка, ставился вопрос и об основных единицах, образующих лексическую систему языка и являющихся единицами описания этой системы. Такими единицами были признаны слово и единицы, большие, чем слово, в частности лексико-семантическая и тематическая группы слов.

Можно полагать, что в различные периоды развития лексической системы соотношение, взаимные отношения этих единиц будут несколько отличаться. В данном случае нас интересует древнерусский период, для которого признается наличие такого свойства семантической структуры слова, как синкретизм значения, который проявляет себя в той или иной форме во все периоды развития языка, но в древний период имел более выраженные формы своего проявления.

В современной семантике различаются понятия многозначности, полисемии и неоднозначности. Неоднозначность может быть лексической (проехать остановку, т. е. «проехать расстояние между двумя станциями» и «не выйти на нужной остановке»; переизбрать Петрова; сожалеть о годах, проведенных… и т. п.) и синтаксической (её портрет, мать любит дочь и под.). Под неоднозначностью понимают свойство языковых единиц, проявляющееся в способности языковых единиц иметь различные смыслы. Говорят о неоднозначности языковой, речевой и неоднозначности текста. Неоднозначность как феномен языка и речи имеет много проявлений. В статье Анны А. Зализняк рассматриваются различные проявления неоднозначности, например, каламбуры, некоторые поэтические фигуры речи (Анна А. Зализняк: 20–45).В этом смысле понятие неоднозначности шире, чем понятие синкретизм. Понятия «многозначность» и «неоднозначность/синкретизм» близки, но различимы. «Представление многозначности в виде множества частных значений — с установленной между ними иерархией и выявленными моделями семантической деривации или без них — всегда будет несовершенным (в смысле — неадекватным фактам), и это несовершенство обусловлено… природой многозначности, которая устроена недискретно в языке или системе: при реализации в речи недискретность существенно убывает, но не устраняется вовсе…» (там же: 41). Неустраненная, а иногда и неустранимая недискретность в семантике слова и есть семантический синкретизм. Границу между многозначностью и синкретизмом Анна А. Зализняк видит в различии порождаемого и воспроизводимого. Она приводит пример семантического синкретизма из детского языка: звуковой комплекс бабах может означать и «удар», и «звук удара», и «больно», и «мяч», и «любой предмет шарообразной формы» (там же: 41). В самом общем виде семантический синкретизм может быть определен как семантическая нерасчленность лексической единицы — слова (сочетания слов).

В древнем языке семантический синкретизм был очень значимым явлением, и актуальность этого явления была обусловлена свойствами сознания и мыслительной деятельности, характерными для ранних эпох, а именно менее четкими, чем в более позднее время, структурированием и концептуализацией окружающего мира.

Синкретизм, или диффузность, недискретность лексической или категориальной семантики, давно стал объектом наблюдений и раздумий филологов. А. Н. Афанасьев говорил о «первозданном слове» как о том зерне, из которого вырастает мифическое сказание, имея в виду, очевидно, слово того семантического и функционального типа, о котором мы говорим: «слово есть свернутый текст». А. А. Потебня рассуждает по поводу первобытного имени, заключающего в себе «двойственность субстанций», т. е. слитность предметного и качественного значений. С. Д. Кацнельсон подчеркивает образность единого недифференцированного имени, отличавшегося в древних языках полисемантизмом качественных и предметных значений. Для Б. А. Ларина «синкретическое слово» обладает свойством «полярных значений», заключает в своей семантике единство противоположностей, отражающее более ранний, примитивный этап мышления. Нерасчлененность и неопределенность значений древних корней отмечали О. Н. Трубачев, О. И. Смирнова. Специальному описанию подвергся корень -чьт-, имевший вначале нерасчлененную общую семантику, из которой впоследствии вычленились значения «читать», «считать», «чьтить» (Джумманова). Начиная с конца 70-х годов ХХ в. разработка проблем синкретизма как явления языка и речи становится самостоятельной научной проблемой (О. С. Ахманова, В. В. Бабайцева, В. В. Виноградов и др.), особенное же внимание ей уделяют историки языка, прежде всего представители петербургской школы исторической русистики (В. В. Колесов, В. Н. Калиновская, О. А. Радутная, М. В. Пименова, Б. В. Кунавин, О. А. Черепанова, Л. Я. Петрова, А. К. Коневецкий и др.).

Для древних языков синкретизм следует считать онтологическим и универсальным свойством; он существует объективно как выражение определенной формы сознания; порожден недостаточно четким членением мира человеческим сознанием на уровне представления, образа (Колесов: 44). Разработки последних лет дают возможность говорить о нескольких типах древнего синкретизма.

а) В древнейших славянских памятниках функционировали первичные нерасчлененные имена — категориальные синкреты, которые и в абсолютном употреблении, и как компоненты составного именования обладали субстанционально-характеризующими грамматическими значениями. Как отмечает В. А. Баранов, наиболее ярко категориальный синкретизм проявлялся у притяжательных имен, у характеризующих имен в звательной форме и у некоторых суффиксальных именных образований. Возможно, первоначально такого типа синкретизм можно видеть и в слове дЬва в сочетании дЬва Мария (ср. дЬвая). 

б) Семантический синкретизм, представленный в лексемах, одновременно имеющих значения действия, субъекта, объекта действия и результата этого действия: ловъ, садъ, страхъ, ровъ, виноградъ, мощь и др. Лексема опасъ означала как «боязнь, страх», так и избавление, защиту от страха — «охрана, защита». Семантика прилагательного многий содержит в нерасчлененном виде потенциальную возможность передавать «измерительные» значения размера, количества, интенсивности, и не только в отношении исчисляемых или физически измеряемых объектов, но и в отношении времени: по мнозЬх же времА нЬх (Лавр. Лет.) Синкретизм такого типа следует считать языковым, он существовал на уровне лексемы и устранялся в контексте.

в) Семантический синкретизм, выражающийся в диффузности, недискретности семантики слова. Этот тип синкретизма наиболее характерен для имен характеризующей семантики. М. В. Пименова, изучая средства выражения эстетической оценки в древнерусском тексте, считает семантический синкретизм если не ведущей, то очень важной чертой характеризующих имен. По ее наблюдениям, со ссылкой на наблюдения Н. Г. Михайловской, О. И. Смирновой, Ж. П. Соколовской, синкретичными единицами являются слова (прежде всего прилагательные и существительные) со значением обобщенно-положительной или обобщенно-отрицательной оценки: прилагательные: благыи, добрыи, лЬпыи, красныи, живыи, вящии, нарочитыи, вражии, лукавыи, тьмньныи, худыи, чужии/чуждии, паскудьныи, пакостньныи; существительные добро, благо красота и под. Например: Ненавидяи добра врагъ. Житие Феодосия Печерского; идЬте на оучение свое, отверзите очи оумнЬи свои и покажите свЬтлость доброты вашея, красоту желанья своего. Феодор Стратилат, ХIV: 150в-г. (Пименова:15–16). Определенным подтверждением синкретичности подобных единиц служит тот факт, что при наличии греческого оригинала у переводных текстов этим единицам в греческом тексте соответствует определенный ряд греческих слов и наоборот, одному греческому — ряд славянских. Так, В. Ягич отмечает, что греческому существительному «благопристойность, приличие, красота» в славянских переводах соответствует четыре слова: красота, лЬпота, вельлЬпота, благолЬпие. В «Повести о Варлааме и Иоасафе» лексема красота используется при переводе десяти греческих слов, реализующих различные виды прагматического значения (сублимированное — эстетическая и этическая оценка, сенсорно-психологическое — эмоциональная оценка и т.д.). По наблюдениям В. М. Истрина, в Хронике Георгия Амартола прилагательное зълии соответствует 12 греческим единицам (Пименова: 16).

Синкретизм такого характера в тексте не устраняется, поскольку в сознании этим лексемам соответствует нерасчлененное представление и понятие с предельно широким содержанием. 

По мнению М. В. Пименовой, совокупность слов-синкрет образует особую лексико-семантическую категорию, которую она предлагает назвать термином синкретсемия (Пименова: 15).

А. В. Никитин, изучая семантическую организацию группы существительных со значением ‘горестное чувство’ в древнерусском языке, приходит к выводу, что значительное число лексем этой группы обладают признаком синкретизма в своей семантике и совмещают такие значения, как: «несчастье, беда», «горестное чувство», «мучение, физическое страдание», «утрата душевных сил», «заболевание, недуг», «беспокойство, забота», «стеснение, тяжелые обстоятельства». Например: Печаль велия испьрва създана бысть вьсякомоу человЬку. Изборник 1076 г.: 154 об.; Чадо, видиши ли пещероу сию скьрбно соуще мЬсто и тЬснеише пача инЬхъ мЬстъ. Ты же оунъ сыи яко же мню и не имаши стьрпЬти на мЬстЬ семь скърби. Успенский сборник ХII–ХIII вв.: 31 б. (Алексеев: 5). 

Рассмотренные выше типы категориально-смыслового и семантического синкретизма являются следствием онтологической нерасчлененности семантики вербальной единицы в языке или в речи. Имеется, однако, и такой тип синкретизма, который отражает наложение одной понятийной сферы, сформировавшейся позже, на другую, более раннюю по времени появления, или возникает в результате совмещения в вербальной единице первоначально разъединенных образов, представлений, понятий.

г) Примером синкретизма, возникшего в результате наложения понятийных сфер одна на другую, может служить пространственно-временной синкретизм. Образованием такого рода является наречие опять. На первоначально пространственное значение этимона наложилось вторичное — временное, что и обусловило нерасчленненость семантики этого слова в ряде древнерусских употреблений: Вдасть же за вЬно Грекомъ Курсунь опАть црцЬ дЬля, а самъ приде Киеву (Повесть временных лет. 6496 г.), где опять и «обратно», и «снова»; Ходи ВсЬволодъ къ оцю Кы1евоу и приде опАть Новоугородоу на столъ (Новгородская 1 летопись, 6634 г.) (Срезневский, 11: 702–703). Пространственно-временной синкретизм, очевидно, долго сохранял свою активность в коллективном сознании (присутствует и сейчас), иначе невозможно объяснить семантические сдвиги «обратно» — «снова», которые в значительно более позднее время засвидетельствованы у наречия обратно.

д) Еще один тип синкретизма обусловлен непосредственно спецификой языческого мироощущения, при котором человеческое сознание не выделяло человека из окружающей природы и отождествляло бытие человека с бытием окружающих его живых и неживых объектов. В этом природа такого хорошо известного явления, как тотемизм. В языковой области это проявлялось в вербальном отождествлении /неразличении человека и существ и предметов иных рангов. Пример этого можно видеть в Слове о полку Игореве. Слово галици 1 (2) употребляется в произведении три раза. В одном случае это птицы: «тъгда врани не граахуть, галици помлъкошя, сорокы не троскоташя», в другом — это половцы: «не буря соколы занесе чрезъ поля широкая — галицы стады бЬжять къ Дону великому»; в третьем — синкретизм образа, проявившийся в семантике слова, не дает возможности однозначно определить, о птицах или о половцах идет речь: Тогда по Русской земли рЬдко ратаеве кикахуть, нъ чясто врани граяхуть, трупiа себЬ дЬляче, а галици свою рЬчь говоряхуть, хотять полетЬти на уедiе» (Слово: 106, 23, 26). Предлагаемое понимание второй и третьей цитаты подкреплено тем обстоятельством, что тотемистическое сознание очень активно проявляет себя в Слове: почти каждый персонаж имеет параллельный образ, который может быть возведен к тотемному «собрату» или предку: тур — Всеволод, князья русские, Игорь — соколы, шестокрыльцы, Всеслав — лютый зверь, волк, Гзак — серый волк, Ярославна — зегзица, Игорь — горностай, гоголь, бусый волк, сокол; Влур — волк, половцы — черные вороны, пардуже гнезда, галицы и т.д. Правда, определенную степень символизации в Слове, очевидно, уже можно видеть.

е) Наконец, имеется синкретизм, явившийся результатом символизации, причем символизации, представляющей собой отражение определенного типа мышления, свойственного ранним формам сознания и проявивший себя как логико-стилистический прием, организующий многие древние тексты, особенно притчевые тексты, принадлежащие высокой книжности. Многие примеры такой символизации дают нам произведения Кирилла Туровского, например, слова домъ, виноградъ. Богатый материал для наблюдений в области текстового и вербального синкретизма содержит «Сказание отца нашего Агапия…»: и рече ми Или1а миръ ти боуди Агапие.иди въ поути гнА и гь бъ съ тобою. Азъ же поклони сА поидохъ по поути. Иже мА показа Или1а (Съказани1е: 291 б). Особенно выразительно дает себя знать синкретичность семантики слова путь, которое в этом памятнике и реальное пространство, по которому совершается движение, и путешествие, совершающееся во времени и пространстве, и духовное движение к постижению заповедей Господних, и сами эти заповеди. Синкретизм как результат образно-символического восприятия мира, воплощенного в слове, является принадлежностью художественной речи всех времен, реализуясь в символических значениях и употреблениях слов, метафорах и т. п.

Явление синкретизма, диффузность, недискретность семантики древнего слова во многих случаях может создать трудности в выделении отдельных значений. Синкретизм на синтагматическом уровне делает нечеткими и парадигматические отношения. Лексико-семантические группы, например синонимические ряды, строятся на основе ЛСВ, а не лексемы в целом. Вследствие этого возникают трудности в отнесении слова к той или иной лексико-семантической группе. Во многих случаях удается выделить семантические комплексы, объединенные предельно широким значением. Например, М. В. Пименова говорит о группе оценочных прилагательных со значением обобщенно-положительной или, наоборот, обобщенно-отрицательной оценки (Пименова: 15). А. В. Алексеев приходит к выводу, что к рассматриваемой им группе существительных со значением «горестное чувство» «совершенно неприменим термин “ЛСГ”, так как он не в полной мере отражает особенности структурной организации данных слов» (Алексеев: 8). Он также говорит о целостном семантическом комплексе, в который входят значения «горестное чувство» и сопутствующие ему значения «несчастье», «мучение, физическое страдание» и др. Приведенная выше типология семантического синкретизма древнерусского слова показывает, что явление древнерусского синкретизма существует в языке, речи и тексте, и далеко не все типы синкретизма создают трудности в выделении отдельного значения на синтагматическом уровне. В целом, семантический синкретизм древнерусского слова не следует считать препятствием к выделению той или иной ЛСГ, хотя приходится принимать во внимание, что характер этих объединений может носить обобщенный характер, а отношения синонимии, антонимии, энантиосемии могут носить более сложный характер, чем это может показаться при подходе к древнему слову с современными «мерками». 

Литература

Алексеев А. В. Структура группы существительных со значением «горестное чувство в древнерусском языке // ХХХIII Международная филологическая конференция. — Вып. 5: История русского языка. — Ч. 1. — С. 3–9.

Баранов В. А. Формирование определительных категорий в истории русского языка: Автореф. дисс… докт. филологич. наук. — Казань 2003.

Джумманова Д. Т. История лексико-семантической группы слов с этимологическим корнем *-cьt-: Автореф. дисс. …канд филологич. наук. — СПб., 1995.

Зализняк Анна А. Феномен многозначности и способы ее описания // Вопросы языкознания. — № 2. 2004. — С. 20–45.

Колесов В. В. Семантический синкретизм как категория языка // Вестник Ленинградского университета. — Сер. 2. — Вып. 2 (№ 9). — 1991. — С. 40–49. 

Пименова М. В. Эстетическая оценка в древнерусском языке: Автореф. дисс. канд. филологич. наук. — С.-Пб., 2000.

Съказаниие оца нашего Агапита… // Успенский сборник XII–ХIII вв. — М. 1971. С. 466–473.

Срезневский И. И. Материалы для древнерусского словаря. — Т. I–III. 1959–1995.

Примечания

1 Слово галици как пример возможного синкретизмы упомянуто в указанной статье Анны А. Зализняк.

О. А. Черепанова. О соотношении понятий «семантический синкретизм» и «лексико-семантическая группа» в применении к лексической системе древнерусского языка // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 692-697.