Стр. 21
ИГРЫ И СЦЕНКИ РЯЖЕНЫХ
Стр. 22
Стр. 23
СВЯТОЧНОЕ РЯЖЕНИЕ
I
[...] Нетерпеливо проводит первый день святок деревенская молодежь: по установившемуся обычаю, деревенские забавы начинаются только со второго дня. В первый день идут приготовления к гулянью. Выбираются парни-распорядители, которые устраивают складчину и на собранные деньги нанимают у кого-либо из односельчан просторную избу на все святки, то есть на две недели, отопляют и освещают ее. В складчине принимают участие и люди женатые, пожилые, и даже дети-подростки; последние обыкновенно платят половину того, что приходится на долю взрослых.
[...] Лишь только начнет смеркаться, избранная и приготовленная распорядителями изба быстро наполняется молодежью. Сюда приходят и люди пожилые — мужчины и жен-щины; тут же толпятся и ребятишки. Появляются здесь «талья-
Стр. 24.
ночки», в иных селах — балалайки и даже скрипки, — и деревенский бал открывается!
[...] Непременным развлечением деревенской молодежи на вечеринках служит переряживание... Ряженые обыкновенно изображают цыган и цыганок-ворожей, толстых купцов, евреев, солдат, скоморохов с медведем, нищих-побирух и т. п. Ряженые потешают неприхотливую деревенскую публику разными фокусами, шутками и каламбурами и таким образом вносят в праздничное веселье еще больше одушевления и разнообразия. Любимыми экземплярами ряженых для деревенской публики являются медведь, ломающийся, показывающий, как бабы ходят по воду, как девушки глядятся в зеркало, как ребятишки воруют чужой горох, и «журав», т. е. представляющий из себя подобие журавля. Чтобы изобразить журавля, парень набрасывает на себя вывороченную шерстью вверх шубу, в один из рукавов которой продевает палку с крючком на конце. Палка изображает клюв журавля, и этим клювом ряженый бьет присутствующих на вечеринке девушек, а те, чтобы откупиться от назойливой птицы, бросают на землю орехи, конфекты, пряники, которые журавль и подбирает.
[...] Крестьянские затеи на вечеринках в рождественские святки не исчерпываются песнями, танцами, ряжеными. Продолжительность праздничного времени и веселья требует разнообразия, и потому деревенская молодежь придумывает много и других игр и развлечений. Большинство из них, конечно, невинного характера, но есть развлечения и непохвального свойства, и некоторые из последних отзываются даже кощунством. К таким играм нужно отнести игры ввенчание и в похороны. Игра в венчание состоит в следующем. Посредине избы, где происходит вечеринка, ставят ступу или большую корзину (мастину), покрывают ее чем-нибудь и кладут на нее крест, сделанный из палок и перевитый соломою, какую-либо книгу или тетрадь. Все эти вещи должны обозначать аналой, крест и евангелие. В некоторых местах евангелие заменяется лошадиным подседельником. Из среды собравшихся на вечеринку выбирают парня и девушку, которых ставят перед воображаемым аналоем, как жениха и невесту, надевают им на головы сплетенные из соломы венки и потом три раза обводят
Стр. 25.
их вокруг ступы или корзины с пением или извращенных церковных песней, поемых при бракосочетании, или какой-либо хороводной песни. Главное, затейщики игры изображают из себя священника и диакона и, наподобие ризы и стихаря, надевают на себя женский сарафан, ветхий кафтан, а то и просто рогожу. Какой-либо шустрый мальчишка изображает из себя псаломщика-певца и после обвода парня и девушки вокруг ступы выкрикивает им многие лета. Повенчанных таким образом тут же заставляют поцеловаться, и если девушка отказывается от этого, то ее бьют жгутами. Парень должен заплатить «попам» за венчание от 10 до 50 копеек. Игра продолжается до тех пор, пока соберут достаточно денег или пока не найдется больше охотников принимать участие в ней. На собранные деньги парни устраивают общий кутеж. Эта неприличная игра, сопровождаемая самыми откровенными циническими разговорами и шутками, происходит в присутствии детей-подростков, которые нередко сами, собравшись где-нибудь особо вместе, проделывают, в подражение старшим, то же самое, до кутежа включительно.
Игру в похороны устраивают преимущественно девушки одни, без участия парней.
[...] В этой игре одна из участниц вечеринки представляется умершею и ложится на скамейку. Другие девушки «голосят» над мнимою покойницей; зажигают свечи и «отпевают» покойницу, копируя настоящее церковное отпевание, а потом поднимают скамью с лежащею на ней девушкою и выносят из избы. Вся соль игры заключается в том, чтобы представившуюся покойницей девушку выронить или на пол, или в сугроб снега, после чего поднимаются смех и возня.
Можно упомянуть еще об игре во время святок, известной в деревнях под названием «продажа кваса». Игра эта не отличается остроумием и по характеру своему груба и плоска. Состоит она в том, что всех собравшихся на вечеринку девушек заставляют «покупать квас» у двух парней или женатых молодых мужчин. На просьбу — продать квасу продающие отвечают Ударом жгута. Чем ловчее и больнее придется покупающей Девушке удар, тем больше хохоту вызывает это у собравшейся публики.
Стр. 26.
II
[...] В избу с криком, кривляниями, с корзинами снегу, перемешанного с сажею, вбежали кикиморы и принялись завывать, хлестать и парить вениками во все стороны, стараясь получше угостить грязным веником чужих ребят. Эти кикиморы были не кто иной, как туземные ребята, одетые по-старушечьи во всевозможные лохмотья и тряпки с горшком, накрытым тряпицею и заменявшим кокошник на голове, чтобы как можно более походить на кикимор, т. е. ведьм.
[...] После кикимор приехали торгованы, т. е. купцы с сукнами, нанкою, китайкою, кумачом и вообще с красным товаром; этих купцов было четверо, и были они самые здоровые мужики. При них еще находился прикащик, мальчишка. Его обязанность была прикатить в избу пустой бочонок... У многих не на шутку дрогнуло ретивое... Купцы по одежде несколько отличались друг от друга; двое имели на себе панталоны, кнуты в руках и больше ничего, даже рубашек не имели; другие же двое не имели на себе решительно никакого белья, а одеты были только в одни короткие полушубки нараспашку и шерстью вверх.
Бочка помещена середи избы. Торгованы обошли все утлы избы с приглашением:
— Добрые молодцы, красные девицы, молодые молодки, белые лебедки, милости прошаем купить, продать, пошить, покропать, пожалуйте — кому что угодно.
На это приглашение волей-неволей должны были выходить все ребята и непременно покупать что-нибудь.
Выходившего спрашивали, что ему угодно?
На ответ его «сукна» или чего другого, торгованы вскрикивали:
— Так ему сукна! Отдирай ему, ребята, двадцать аршин. Покупателя немедленно берут двое из купцов, один за
голову, другой за ноги и кладут на бочку, вниз брюшком и вверх спинкой, а двое других примутся иногда так усердно отдирать аршин за аршином кнутами по спине покупателя, что у того кости трещат и он ревет благим матом, то есть во всю силу своих легких. От этих-то обновок и прячутся некоторые из ребят, осо-
Стр. 27.
бенно те, которые почему-либо чувствуют, что им будет дрань.
[...] За стрелком следовали кузнецы.
В избу втащили скамью, на которой лежало что-то закрытое простыней. За скамьей тащили кузов, то есть корзину, сплетенную из сосновых драниц, громаднейшей величины. Корзину поставили вверх дном. За корзиной шли сами кузнецы... Что касается до костюма кузнецов, то он был таков, чтобы не скрывал ничего из организма. За кузнецами следовали музыканты, то есть целая процессия ребятишек, стучавших в сковороды, заслонки, ухваты, кочерги и тому подобные вещи, издающие самые раздирающие звуки. Все это шумело, стучало, звенело и выло...
Когда музыка, кузнецы и все заняли свои места, один из шумной компании стал у края скамьи. Простыня открылась — и что же вы думаете там было? Человек, совершенно нагой, с закрытым лицом. Этого неизвестного господина купец взял за ноги и начал подымать и опускать их одну за другой; ноги представляли кузнечные мехи... Корзина представляла наковальню...
К кузнецам, тоже как к торгованам, должны были выходить все ребята. Кузнецы не били их кнутами, а драли за волоса, давали в голову кулаком тумака, более или менее горячего. Это значило, что кузнецы куют разные железные и стальные вещи. Во все это время музыка не смолкала — сковороды стучали, заслонки визжали, ухваты кряхтели, ребятишки завывали...
Кому хотели сделать вещь получше и покрепче, того обыкновенно сильнее драли и сильнее колотили.
Когда всем наковали разных железных и стальных вещей с закалом и без закала, изба в воображении зрителей должна была превратиться в озеро. Приехали рыбаки. Рыбу ловили они не неводами и не удочкой, а острогой при свете лучины. [...] Чтобы все это представить на игрище, нужно было приготовить луч для освещения воды и рыбы: для этого ставят кого-нибудь на четвереньки почти совершенно нагого, в руку дают ему длинную палку, которую он должен держать так, чтобы конец ее выходил назад между ногами; на конце палки зажигают бересту, и луч самый блистательный готов. Рыбаки ходят без рубашки в одних панталонах; место остроги им заменяет метла. Они стараются поворотить луч в ту сторону, где сидят и стоят
Стр. 28.
девушки, и бьют метлою по полу, представляя, что ловят разного рода рыбу.
[...] Первое испытание, которое обрушилось на бедных ребятишек, был рекрутский набор. Потаскавши их с печки, с полатей, из-за девушек, собрали середи избы, всех до одного раздевали, а доктор осматривал, способен ли представленный к военной службе. Кого доктор находил способным, тому давали щелчка в лоб и ставили в сторону, кто же оказывался неспособным, тому давали подзатыльника так, что он летел к дверям, однако же был очень рад, что ему дали затылок, а не выбрили лоб. Рекрутов поставили в рядок, провели их в ногу по избе раза два-три и наконец всех потаскали за волоса на полати. Рев и самая энергичная ругань посыпались от ребятишек: они отлично умеют ругаться.
Ругань ребятишек навлекла на них новую невзгоду, какой они уж вовсе не ожидали. Стали солить снетки, и роль снетков должны были представлять ребятишки.
В избе появился кузов или огромная корзина, сплетенная из сосновых драниц. В эту корзину посажали всех ребятишек, одного на другого, когда они еще не успели одеться. Потом на них высыпали такую же корзину снегу. Это значит — их посолили. Ребятишки запищали, а выскочить было нельзя. В заключение для рассолу на них вылили ушат холодной воды. С визгом и неимоверной быстротой выпрыгнули ребятишки из кузова и ударились на печку и на полати одеваться и отогреваться.
Дверь снова отворилась, и вдруг чинным порядком пошли какие-то личности. Они были одеты в одни полушубки, сделанные наподобие фрака. Под этим фраком не было никакой одежды. Передняя личность, ревизор, важно несла в руках швабру в виде посоха, следующая — горшок с сажей, разведенной в воде, и с палкою; это писарь нес чернильницу с пером; затем третья личность несла несколько бересты, это секретарь нес бумаги.
Ревизор сел в передний угол, держа в руках швабру как знак его ревизорского достоинства. Секретарь с писарем сели у стола, поставили на него чернильницу и разложили бумаги.
Прочие более мелкие чиновники стояли в почтительном отдалении и ожидали приказаний. Это значило, что хотят про-
Стр. 29.
извести ревизию. Ревизор помахал шваброй, что значило, что пора начинать ревизию. Два мелкие чиновника отправились к девушкам, схватили одну из них и подвели к столу. Секретарь делал ей несколько допросов: кто она, сколько ей лет и прочее. Писарь смарал палкой бересту, что значило, что он записывает.
III
Зимние удовольствия у мещан и крестьян г. Василя открываются с наступлением рождественских праздников. Молодой народ весь пост с нетерпением ожидает наступления праздника, которым начинается для него ряд святочных удовольствий...
[...] Вечерние увеселения начинаются со второго дня праздника и продолжаются беспрерывно до самого кануна крещенского сочельника.
[...] В отношении наряда святочники представляют самое пестрое разнообразие; все они ходят группами. Одна группа, например, состоит из цыганки, турчанки и старика с непременным горбом; другая состоит из бурлака, черемисина в белой рубахе с обшивным воротом, женщины в барском платье и кормилицы с ребенком; третья группа водит медведя на цепи, и все бывают одеты сообразно этому представлению: один изображает мишку, другой — козу, третий — скрипача или барабанщика. Эта группа особенно доставляет удовольствие девицам.
Но самую соль удовольствия играющим доставляет представление черта: изображающий его с красными глазами и губами, с длинными когтями, хвостом и рогами, весь обтянутый кожей, вбегает быстро в комнату к страху глазеющих старух.
В скором времени приходит одетый в рогожу и представляет собой попа: с словами «мир съем» и «дух вон» он кропит веником и кадит лаптем; после чего черт, как не терпящий каждения и кропления, с громким криком убегает, к немалому удовольствию присутствующих.
Самый же обыкновенный и любимый наряд святочников составляет красная рубаха, обшитая галуном, и при этом шляпа, обвязанная лентами всевозможных цветов.
Стр. 30.
IV
[...] После уборки льна начинаются посиделки. Нанимается особая изба, и первый вечер открывается пиршеством, которое состоит из дешевых лакомств и нередко водки. На посиделки собираются девушки и парни; первые являются с работой, а вторые с гармоникой и балалайкой. Весь вечер проходит в песнях; в некоторых селениях бывают и пляски.
Но с наступлением святок характер посиделок изменяется, и самые посиделки уже называются беседками. К песням присоединяются игры, разные представления и ряженые. Девушки по-прежнему являются с работой, но никто ничего не делает...
— Ряженые, ряженые.
Показались два парня в берестяных масках и с деревянными лопатками в руках; они подходят то к одной, то к другой девице и спрашивают:
— Сколь набить аршин набойки?
Девка говорит. Ряженый бьет ее по спине лопаткой столько раз, сколько она пожелала себе аршин набойки.
— С сушеною рыбой! Кому сушеной рыбы? — кричит новый ряженый, держа за спиной пару сухих лаптей.
Требование сушеной рыбы удовлетворяется точно таким же образом, как набойка: ряженый бьет лаптями девок по спине и чему попало.
В избе крик и хохот.
Влетает еще ряженый, и это — наездник. Он с нагайкой и дугой, перекинутой через плечо, бегает и хлещет нещадно девок, так что все убегают и изба остается совершенно пустою. Появление новых ряженых собирает разбежавшихся, и в избе снова начинаются представление и шутки ряженых.
К числу самых любимых сцен, которые разыгрываются на святочных беседках, относится сцена под названием «Афонька новый и Барин голый». Это — диалог, который ведется между барином и его слугою Афонькой, и есть не что иное, как сатира на старый помещичий быт. В ней изображается тип барина и его отношения к своим крестьянам, у которых хозяйство доведено до такой степени совершенства, что хлеб в поле стоит «Колос от
Стр. 31.
колоса, не слыхать человечьего голоса», из рогатой скотины только «таракан да жужелица» и т. д.
К сожалению, народная сатира по форме изложения так мало литературна, что делать из нее извлечения положительно неудобно. То же самое нужно заметить и относительно большинства святочных представлений, которые возбуждают в зрителях такой искренний восторг, какого не может у образованного человека вызвать ни одна из первоклассных комедий.
V
Два парня кладут на плечи две палки, связывают их (чтобы не разъезжались) и накрывают пологом. В передний угол полога набивают соломы и делают лошадиную голову, на которой рисуют углем глаза и нос; сюда же продевают ухват, который образует уши («Где ухват уши живут»). Лошади узду одевают, ширкунчики (звонки и бубенцы) навязывают на шею («где шея живет»), и верхом на нее садится человек. Так въезжают в избу на беседу, причем лошадь двое ведут, т. к. она благует (скачет) шибко. Первый парень под пологом держит ухват и фыркает к девкам по-лошадиному. Свободные парни ловят девок и пихают по одной под полог — «девками кормят лошадь».
Затем подходит покупатель: «Отдай, дядя, лошадь!» — «Купи!» Седок слезает, и новый хозяин берет лошадь за повод; слезший торгуется с тем, который за повод лошадь взял; лошадь в это время повалится.
Купец к седоку: «Надо, бат, вылечить ее, ты, бат, знаешь молитвы — вылечи». Седок читает «молитву» (неприличнейшие стихи). Лошадь встает, и новый хозяин уводит.
Иногда лошадь делают из соломы, при помощи одного коромысла, и парень выезжает на ней верхом, как на палочке.
Подобным образом рядятся коровой, и так же ряженье сопровождается нескромными выражениями.
Б ы к. Парень с горшком на ухвате накидывает полог. В таком виде вводят его в избу; здесь он помычит около девок, махая головой как бык.
Находится покупатель и торгует быка. Когда сторгуются, то кто-нибудь из толпы бьет по горшку, и он разбивается, а «бык»
Стр. 32.
быстро срывает с себя свой наряд и убегает по возможности незамеченным. Гуляющие в избе парни вынимают тогда заранее приготовленные соломенные жгуты и бьют девок со словами: «С кем быка ела?»
Девки визжат, прячутся, а когда парни всех побьют, покупатель берет полог с ухватом и уходит домой со словами: «Надо хоть шкуру взять да идти домой — быка съели».
ШУТОЧНАЯ СВАДЬБА
Свадьбу изображали (на святки). Сидят все вокруг стола. Потом всех разгоняют, девки убежат, выбирают, кого из парней женить, невесту. Стул поставят. Сват ходит, выбирает невесту:
— Я не в Питер пошел,
Я не в Киев пошел,
Я не пенье ломать
И не коренья драть,
Я невесту выбирать.
Которая невеста
Без белил девка бела,
Без румянцу румяна,
То невеста моя.
Приходит парень, к нему сват подводит девку. Так «женят» всех. Потом «теща» с «блинами», «отец» с «вином». Это значит — на тарелке вода (блины) и в стакане (вино). «Молодой» выпивает, «теща» руку в воде помочит и по щекам его —«Ешь!».
Жених выберет невесту и на стул положит плаху, и девушка бежит и должна через эту плаху с лучиной перепрыгнуть. Если она сробела, жениха лупят.
Стр. 33
РАССКАЗ О РЯЖЕНИИ
На святки [...] покойником рядились. Плетни ранешние были, вроде санок. Растянули простынь, его повалили. Один ходит, кадит. Кадило вроде настоящее. И поют:
Покойник, покойник,
Умер во вторник.
Стали кадить —
Он из-под савана глядит.
Покойник встает и бежит.
Рядились еще лет десять тому назад, в вывороченные шубы и всяко...
Еще ходили двое. Старуха с Ермолаем. Ходили, шили сапоги, и у них накладено было всего, со своей сшивальней.
Старуха говорит:
— Ермолай, не сошьешь ли мне сапоги?
— Не сошью!
— А не сошьешь, так вот тебе!
И бьет его. Ссорятся при всех. Она его палкой лупит, хлопает и приговаривает (всяко смешно).
СТАРИК СТАРУХУ ВЫХВАЛИВАЕТ
(Приговор ряженного стариком)
Нарядились М. А. Яганова стариком, А. Ф. Обаньина старухой. Старик старуху стал хвалить:
— Вот до чего старуха хороша.
Вот, бывало, сварит суп
Из двенадцати круп.
Складет две ноги лосины,
Да две лошадины,
Стр. 34.
Да две пропадины.
Накладет макарону,
Из которого гнезды вьют вороны.
Хлебнешь и ногами лягнешь.
А мяса отпустишь,
Да глядишь, и в трусы напустишь.
А настряпает, бывало, пирогов,
Да хохрики, да мохрики,
Да лепешки без перемешки
Да состряпает два звонаря,
Да три колокола,
Состряпает, бывало,
Из рыбы пирог,
Стоит, что рог,
Красивый, что плешь,
Подскакивай да ешь.
Но на все была дельна,
И платья было много.
Было три корзины с узлами
Да три с рипасами.
Сарафанчик с зеленой бороздой,
А от зеленой борозды
Недалеко до .....
Вот до чего дельна была старуха!
А посуды, что!
Медной посуды —
Крест да пуговица,
А рогатого скота —
Петух да курица,
Вот до чего дельна была старуха!
Купила мне
Часы карманны
О двенадцати камнях,
Которы возят на дровнях,
На семи лошадях.
Бывало, пойдут через пень,
Через тын, через подворотку,
Через большу дорогу.
Стр. 35.
В телеграфный столб.
В опаленну сосну уйдут.
А лошадку купила жеребца,
Как запрягаешь, бывало, из утра,
И ноги половина,
А посмотришь —
Она в середине овина.
Придешь домой да скомандуешь:
— Софья, согрей самоварчик!
А она поклонилась
Да в трех местах и переломилась.
Я пошел к пайщикам:
— Нельзя ли жены спаять?
Они говорят:
— Можно спаять,
Да не будет стоять.
Я и к швецам:
— Нельзя ли жены сшить?
— А можно сшить,
Да не будет жить.
А я пошел,
Да взял свое мочало,
Да давай ее сначала
Взял да сшил,
И три года жил,
А пришлось расстаться —
Померла.
ОПИСАНИЕ РЯЖЕНИЯ
П о к о й н и к о м рядились. Человека одевают в худое, в белое наряжают. Постилахой (простыней, значит) накрывают и положат на доску и несут. А тут уж нашли кадило настоящее, разыщут, бывало, или обвяжут криночку и угли положат. Дру-
Стр. 36.
гой наряжается священником. Несут человека четыре покойника, пятый священник с кадилом. И поет:
— Помяни, господи,
Усопшего раба Ивана!
А те:
— Аллилуйя, аллилуйя,
Царство небесное
Нашему Ивану,
Светлое место
Без окошечек.
А поп опять:
Отче наш,
Иже еси на небеси.
Помяни, господи,
Раба божьего Ивана!
А потом, когда это все совершилось, происходит плаканье. Причитальщица причитывает; всяко насобирает. Надо покойника выносить хорошо. Стали его поднимать, а он только взял, сошел, по избе-то пошел. Растопырил руки, и эти девчонки все перепугались. Испугу он дал им, как же, мертвец стал. Старина это большая, когда наряжонками ходили.
Конем рядились. Берут дугу с колокольчиком, делают хвост — под пиджаком — веник-листвяник. Вот колокольчик забренчал, кричат: «Конь идет! Конь идет!» Конь прибежал, скачет, звонок грохает почем зря. Маски делали из бумаги. Коня не торгуют и не погоняют. Испуг только делают. На веник сажи намажут и водой польют, вот и брызгает всех. В старину конь приходил на поседки в шубе перевороченной. Шерсть как шкура.
Журавом рядились. Шубу вывернут, рукав вздернут, мысом сделают. В рукав лучину, из лучины сделан нос, или батожок вставят. Он ходит и клюет всех. Наш брат боится.
Лисицей тоже в шубу перевернутую рядятся. Руки и ноги в рукава, подол закинут и ходят на четвереньках.
Стр. 37.
ПОПОВСКИЕ СТИХИ
(Пародийная молитва)
Паки, паки,
Попа съели собаки,
Кабы не дьячки,
Прирвали на тарачки.
Оглушительно.
Поп попадью
Переделал на бадью,
А дьякон дьяконицу
Переделал на сахарницу.
Оглушительно, оглушительно.
— Дьякон, дьякон,
Куды табак спрятал?
— Полторы напойки
В алтаре на полке.
Усмешительно, усмешительно.
— Покури,
Да и мне оставь.
А поп забрался в овин
Да и пользовался один.
Оглушительно, оглушительно.
Бедный мужик
Ведет ковать коня в кузницу,
А богатый — в кутьицу.
Усмешительно, усмешительно.
У богатого мужика
На столе золотые ложки,
А у бедного одни плошки.
Оглушительно, оглушительно.
— Дьякон ты, дьякон,
Ты погляди-тко в окошко,
Там не идет ли кто,
Не несет ли чего?
— Идет старуха
Да несет кошель на клюхе.
— Это тебе, господи!
Стр. 38.
Оглушительно, оглушительно.
У батюшки новое кадило,
Да берегись, чтобы в рыло не всадило.
Оглушительно, оглушительно.
У батюшки кадило новое,
Да цепи-то старые,
Да далеко ли хватит?
Усмешительно, усмешительно!
СЛУЖБА НЕГРАМОТНОГО ПОПА
П о п. Раз в страстную пятницу
Пришел к попадье молока хлебать,
А она меня сковородником.
П е в ч и е. Неправда, батюшка,
Неправда, отец духовный,
Неправда твоя.
П о п. Пошел я с этой досады в лес,
Вырубил себе топорище
И заказал топор —
Не мал, не велик,
Семерым не поднять,
А мне в руки нечего взять.
П е в ч и е. Неправда, батюшка,
Неправда, отец духовный,
Неправда твоя.
П о п. Нашел я крепкое дерево — крапиву,
Стал его рубить,
Сук мне попал в рожу,
И я упал в лужу.
П е в ч и е. Неправда, батюшка,
Неправда, отец духовный,
Неправда твоя.
П о п. И прилетели ко мне три ангела:
Комар, пчела и муха,
Взяли меня за волоса
Стр. 39.
И потащили на небеса.
А там все не по-нашему:
Церковь блином покрыта,
А образа из пряников,
А я хам-хам, Да все и поел.
П е в ч и е. Неправда, батюшка,
Неправда, отец духовный,
Неправда твоя!
БАБА В ЛАПТИЩАХ
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Что ты несешь, али пещерище?
— Правда, мой батюшка, правда твоя.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Что у тебя в пещерище, али пирожище?
— Пирожище, мой батюшка, пирожище!
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
С чем у тебя пирожище, али с мясищем?
— С мясищем, мой батюшка, с мясищем!
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Кого ты идешь поминать-то, али мужа свово?
— Мужа, мой батюшка, мужа свово.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Как у тебя его звали?
— Не помню, мой батюшка, не помню!
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Не походил ли он у тебя на вилы?
— Вавилой, мой батюшка, Вавилой.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Каким он у тебя ремеслом-то занимался?
— Скрыпичным, мой батюшка, скрьшичным.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лаптищах!
Какую он у тебя песню-то пел?
— Сухопаренька, поджара
Хвост поджала, побежала.
Стр. 40.
ПРОВОДЫ МАСЛЕНИЦЫ НА РЕКЕ ТАВДЕ
Крестьянин Иван Федоров Сазонов изображал «госпожу честную Масленицу», а его главный воевода был Никифор Андреевич Калинин. Оба были в одних рубахах, распоясанные и босые. Кто-нибудь из публики спрашивал: «Гей, Масленичка! А есть ли у тебя пачпорт?» и Масленичка отвечала: «Есть у меня пачпорт». И воевода Калинин начинал говорить:
В Картамышевской деревне,
Толовской слободы
Жил Яковской блин,
Маркитан-господин,
Славной, главной, вышной
Большоносой барышник.
По нынешнему году он
Много множество скота набирал.
Бьет, а на дому ни единова пуда не продавал.
Приходят господа обыватели
Свежину торговати,
А он не хочет продавати,
По пяти алтын отдати:
— Лучше я свезу в Екатерин-город
И отдам копеек в сорок.
Нанимал Архипка Ховрина,
Федотка Кокорина,
Оне зиму продоржали,
Молотьбы-то не измолотили,
Стала Талица заниматься,
Оне стали со свежиной отправляться,
Лыва да вода:
На сани сесть нельзя.
Криво-неправо добилися
До Екатеринбурху-городу,
До рынку, до базару,
И всю свежину в кучу склали.
Яковской блин,
Маркитан-господин,
Стр. 41.
Сидел на этой куче,
Целый день глаза пучил,
Не мог на калачи огоревать.
Запрегал он свово доброво коня,
Садился на колеса,
Поднимал руки под небеса.
— Батюшко, Никола бурлацкой бог,
Донеси меня до двора.
Да до Шадринова двора
Ста полтора.
Шадрин перевоз дорог,
Отдать копеек сорок,
А у меня денежки нет.
До Исеть до реки доплывали,
Лагушку-то открывали,
Телега-то немазя,
Скрипит да ревет,
Яковскому блину назолу дает.
Повстречался ему тут малой брат:
— Братец ты, братец,
У нас в доме большое несчастье.
— Какое такое несчастье?
— Большой братец в ослаблении лежит.
— Какое это несчастье!
Вот мне несчастье:
Осерья да головы остались,
Не знаю, их куды девать.
Вывозил на поле,
В кучу склал.
Собаки объедалися,
На людей бросалися.
— Старый ты плут,
Да почто ты склал тут?
Взяли его под суд.
Мишка Маслов судил,
На трех рублях помирил.
Публика встречает этот «пачпорт Масленицы» гомерическим Хохотом и всеобщим одобрением. Маслянку и ее клевретов уго-
Стр. 42.
щают водкой-самосядкой и домашним пивом. А затем из среды зрителей опять раздаются голоса: «Ну-ко, Маслянка, распотешь честной народ да спой-ко старинку песенку». И Маслянка с воеводой начинают петь такую старинку:
Князь Белогорский поехал в Москву,
Засватал у Кострюка-Мастрюка да родную сестру,
Родную сестру да Милитрису Кирбитьевну.
Кто бы в большой колокол бил,
Чтобы слышно было по всей Москве,
По всей Москве, по всей ярманке.
Собиралися б к царю на двор
Бела хлеба рушати,
Белой лебеди кушати,
Зелена вина чарами пить,
Побороться, побарахтаться.
Выходили два да молодца,
Два Андрея Андреевича,
Они брали князя за большие отворотички,
Они выздняли его повыше себя,
Опустили пониже себя.
Златы пуговки пукнули,
Шелковы петли треснули,
И его брюшина скрозь прошла.
После этого Маслянка — Сазонов начинает представлять народу, как Маслянка парится в бане. Для этого он раздевался донага, брал веник, входил в бот-лодку и там парился на потеху публики.
Считаю, что описание проводов масленицы сделано неполно. Не приведены, например, прибаутки, которые, несомненно, говорил на потеху публики Сазонов.
Запись Городцовым сделана 13 января 1908 г. от крестьянина д. Артомоновой Луки Леонтьевича Заякина.