Муравьиное масло. Оно вынимается из муравьев и сливается в стеклянную посуду; употребляется как целебное средство от многих недугов. Муравейники и его сок предписываются самими врачами как лучшее средство от ревматических болезней.
Медяница, или куриная слепота. По мнению народа, она срывается невидимой рукою и знахарями; наводит мертвый сон на того, кто держит ее при себе, потому мстительные суеверы дают пить из нее отвар. Думают еще, что она лишает зрения, кто ее положит себе под голову. Некоторые утверждают, что медяница вырастает из гниения зловредных гадов, что она растет слепою, получает зрение только в Иванов день и, когда увидит человека или другое животное, тогда бросается на него стрелою и пробивает его насквозь* [* Устные рассказы.].
В одной сербской песне объяснены семь чародейских трав, которые производят чудесное действие, но примечательнейшие из них суть трава колопер (канупер) и любисток (заря).
Первая испытывает верность женщин, а вторая внушает им постоянную любовь. Вот исчисление свойств трав:
Милолица, да ее милуемо,
Колоперо, да ме не атера;
Любицице, да ме свагда люби;
Каранфила, да ее не каралю;
Чубра цветя, да ме добро чува;
Боснока, да мне смете ока;
А невена, да му срце вене.
Самдокаса и околочена* [* «Српске njecмe», изд. Карадж., ч. I, с. 349. ].
Петров крест, который так назван потому, что корень его имеет вид креста и собирают его под Петров день, Он употребляется для отыскивания кладов, и тот человек, который носит его при себе, бывает счастлив всю жизнь.
Растет еще какая-то безыменная трава, которую знают одни только чародеи и ведьмы, но они скрывают ее от людей. Свойство этой травы: кто носит ее при себе, тот знает мысли каждого, где бы он ни находился, даже предугадывает, кто что замышляет.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Из собранных сведений о Купале видно, что празднество его сопровождалось зажиганием огней, перескакиванием через огонь, купанием и собиранием целебных и предохранительных трав.
Когда в. к. Владимир I хотел окрестить в один день славяно-русский мир, тогда предки наши не могли покинуть вдруг своих поверий и к понятиям христианским присоединили свои суеверные, еще сильно тогда господствовавшие. Это есть одна их главнейших причин, почему во всей Европе и во всех тех местах, где силой вводили евангельское слово, противоставляли силе силу и охотно оставались при старых верованиях, как бы они ни были ложны, потому единственно, что так чтили их отцы и праотцы. «Неужели наши деды были столь глупы,– говорили проповедникам упорствовавшие в идолопоклонстве,– что они не знали, во что верили? Не хотим нововведений, не хотим новой веры! Наши боги хранили нас от всех бедствий, а вашего Бога мы еще не знаем». Таинственная природа увеличивала их рвение к поклонению небесным светилам и обыкновенным физическим явлениям, для них непостижимым. Сильный жар солнца в течение июня и июля, переход его через черту летнего равноденствия, созревание плодов, цветов и трав, особенно тех, которые собирались для врачевания; речные и здоровые воды, в коих купались расслабленные; утренняя и вечерняя росы, коею умывались для придания свежести лицу и облегчения головных болей, все это приходилось в такое время, когда природа действовала целебно на все живущее. Посему немудрено, что наши предки невольно изобрели особый праздник Купало, который впоследствии изменился значительно.
В иных местах Купало выходит из употребления, а в других едва уже известен как темная память по усопшим. В Малороссии, Белоруссии, Литве доселе в употреблении зажигание и скакание через огни, со свойственным им пением. В прежние времена самая Ивановская ночь была страшная и таинственная; с нею соединялись гадания венками, решавшими судьбу девиц, а теперь они служат для одной забавы; прежде оказывали Купале чествование, а теперь сжигают его как чучело.
VIII
ЯРИЛО
ТЕМНЫЕ СВЕДЕНИЯ О ЯРИЛЕ
Остатки языческих празднеств так затемнены местными изменениями, что трудно добраться до их начала – к числу таковых принадлежит Ярило. В какое время он появился у нас? Какие оказывались ему почести? На это нельзя отвечать положительно. Известно только, что он сопровождался буйными веселостями в Костромской, Тверской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губ., быть может, и во многих других местах. Во Всесвятское заговенье или во Всесвятское воскресенье его увеселение составляли кулачные забавы, игры и ярмарочные сходбища* [* «Труд. общ. любит. рос. слов.», ч. XX.].
Слово Ярило созвучно по окончанию со многими иноземными словами: с санскритским ари, греческим арис, означающими враждебность. В песне «О полку Игоря» встречается название яр тур- Между иллирийскими и венедскими божествами находятся яр и Яровид** [** Кар. «И. Г. Р.», т. I, с. 87 и 88.]. Тур у греков, скандинавов, финнов и славян был идеалом крепости и ярости. Если Ярило или Ерило производить от собственного его слова, то он выражает ярого, буйного. Некоторые думают, что Ярило – греческий Эрос, бог любви и страсти*** [*** Снегир. «Русск. прост. празд.», вып. IV, с. 52.[. Ярило, выражающий время ярости животных известен был у словаков, чехов и поляков под именем яр, который означает также зеленый и ранние посевы хлебов: яровой и ярина и соответствует животворной весне. Когда все растущее приходит в яр, т. е. покроется зеленью, тогда животные ярятся. Посему неудивительно, что Ярило праздновался в иных местах как животворная сила природы в Славонии, Богемии и Польше, а в других как предмет неукротимой страсти. Из всего этого заключить можно, что он соединял в себе свойства плодотворной силы. Откуда же он перешел в Россию и в какое время? Это вовсе неизвестно. Некоторые думают, что Ярило есть идол Ярун* [* Макаров. «Русск. праздн.», изд. 1818 г.]. Но из всех указаний на славянские божества мы не находим в их числе Яруна.
ЧЕСТВОВАНИЕ ЯРИЛЫ
Одно только местное чествование могло считать его своим божеством, и это подтверждается тем, что доселе в Костроме Всесвятское заговенье и гулянье называют яри-ловым. Из местных воспоминаний о нем удерживались там некоторые суеверные и языческие забавы, совершавшиеся в честь Ярилы. В Костроме отправляли еще погребение в честь Ярилы на Всесвятское заговенье. Там старик, одетый в изорванное платье, нес во гробе куклу Ярилы, которая изображала мужчину со всеми естественными его частями. Пьяные женщины провожали ее с рыданиями и потом зарывали в землю.
Я видел в Малороссии обряд, еще в юношеские мои годы, который обращал на себя особое внимание. После Всесвятского заговенья сходились пополудни женщины и казаки, чтобы погулять у шинка. Там они пели и плясали до вечерней поры, потом по захождении солнца выносили на улицу мужское соломенное чучело со всеми его естественными частями и клали во гроб. Развеселившиеся от спиртуозных паров женщины подходили к нему и рыдали: «Помер он! Помер!» Мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело, трясли и произносили: «Эге, баба не бреше! Бона знае, що ий солодче меду». Женщины продолжали вопить: «Який же вин був хороший, да який услужливый». Смотрели на него любострастно и говорили: «Не встане вин билыне! О, як же нам расставатися с тобою! И що за жизнь, коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек! Но вин не встае и не встане». После продолжительных и многообразных поговорок уносили чучело и хоронили. Погребение заключалось закускою и попойкою.
В Галиче и Кинешме (Костромской губ.) молодые девушки и парни забавлялись некогда над упоенным стариком, представлявшим Ярилу, и в то время хороводные игры сопровождали их забавы; но каждая девушка не прежде вступала в хороводный круг, пока не отвесила поясного поклона старику Яриле** [** Снегир. «Русск. прост. праэдн.», в. IV, с. 55 и 56.]. В Рязанской и Тамбовской губ. празднество Ярилы приходилось тоже в день, всех святых или на другой день Петрова дня, во Владимире на Клязьме – в Троицын день, в Нижегородской губ. – июня 24, в день ярмарки* [* «Труд. общ. люб. русск. слов.», ч. I.]. В Твери оно начиналось в первое воскресенье после Петрова дня в Тресвятском саду на речке Лазуре. Молодые женщины, девушки и парни собирались сюда плясать бланжу под балалайку или торбан. Бланжа – особый танец, похожий на кадриль, и тут было раздолье влюбленным. Матери охотно отпускали своих дочерей на ярилино гулянье, как они говорили, поневеститься** [** «Литерат. приб. к «Русск. инв.», 1838 г., № 35.]. Женихи высматривали невест, а невесты женихов, но, однако, происходили дурные последствия от поневестивания. Во время ярилиного разгула дозволялись обнимания, целования, совершавшиеся под ветвистыми деревьями, которые прикрывали таинственные ощущения. Против этого сильно восставали архиепископы Мефодий и Амвросий, и только их ревностию прекращены ярилины веселости. В Воронеже существовало долгое время народное игрище – Ярило (до 1763 г.). Оно совершалось перед заговеньем Петрова поста.
Там накануне ярилина игрища готовились закуски и праздничные одежды, и потом, с рассветом, двигались толпы за город на большую площадь, расположенную вне московской заставы. Молодые девушки наряжались одна другой лучше: красные чоботы (сапоги), разноцветная запаска с широкими рукавами, белая рубашка и пук разноцветных лент, вплетенных в косу, возвещали годовое и торжественное празднество. Молодцы также не упускали случая, чтобы выказать свои щегольские одежды. Пожилые и старые равно принимали участие в предстоявшем веселии. Торговцы заблаговременно разбивали на выгоне палатки и раскладывали на столах лакомства, игрушки и мелочные товары. Это веселие составляло смесь ярмарочного с шумным праздничным гуляньем. Песни, пляска и музыка сопровождали общее разгулье. Среди этих забав наряжали одного мужчину в пестрое платье, убирая его цветами и навешивая на него ленты и бубенчики; на голову его накладывали высокий бумажный, с петушиным султаном, колпак, который раскрашивался фантастическими изображениями; лицо его чернили или наводили румянами, в руки давали побрякушки и колотушку. Дети с барабанным боем возвещали Ярилово шествие. Толпа гулявших стекалась к этому зрелищу. Он преважно расхаживал на площади и плясал; к нему присоединялись другие плясуны, которые угощали его пряниками, маковиками, пирогами, одним словом, всем тем, что приносили для своего разгула. Когда все увлекалось веселием, тогда составляли произвольные игры; от них переходили к молодеческим – к кулачным боям, которые весьма часто оканчивались смертоубийством. Епископ Тихон, называя эти забавы бесовскими, говорил, что был некогда древний истукан Ярило, что праздник в его еще время назывался игрищем, которое велось издавна, и что люди ожидали этого празднества, как годового торжества. Оно начиналось в середу или в пятницу по сошествии св. Духа и оканчивалось в первый понедельник, Тихон, епископ воронежский, искоренил этот обычай* [* Изустные известия. Митрополит Евгений «Опис. жизни и подв. Тихона, еписк. Воронежского и Елецкого»; Описание игрища см. еписк. Тихона проповеди, говоренные им в Воронежской епархии. (СПб., 1784 г. и 1794 г.).].
Во многих местах России совершаются поныне в день Всесвятского заговенья некоторые суеверные обряды и увеселения, и это подало многим повод думать, что эти игры, вероятно, суть остатки Ярилова игрища, называвшегося бесовским. В «Стоглаве» суеверные игры названы бесолсхшш потехами, но из них нельзя заключить, чтобы они относились к Яриле. Церковь называла все то бесовским, беззаконным, скаредным, что было противно христианским постановлениям и чистоте нравственной.
IX
ОБЖИНКИ
ПРИНОШЕНИЕ ПЕРВЫХ ПЛОДОВ В ХРАМ
Обыкновение совершать празднество при созревании хлеба было во всех странах света, древнего и нового. Наши предки славяне, когда сделались земледельческим народом, соблюдали долгое время жатвенные обряды и даже отправляли их с торжественными угощениями, особенно во время уборки хлеба. Доселе остались следы этих обычаев, и это доказывается тем, что поныне во многих местах во время и после жатвы приносят в церковь для освящения первые снопы и печеный хлеб от первого умолота, первые соты меда и первые созрелые плоды*[* Моисей поставил евреям в священную обязанность, чтобы они приносили первые плоды.– Кн. 3 Моисея, Левит, гл. 23, с. 10–41.]. В Малороссии делают при этом случае кутью из риса, которую украшают цветами и благоухающими травами и приносят ее в церковь для освящения с плодами и медом. Во всех тех местах, где занимаются разведением пчел, вменяется обычаем в обязанность, чтобы каждому хозяину приносить в церковь первые медовые соты. То время, в которое собирают там мед, называется пасычшлм. и пасиковым** [** Пасика – южнославянское слово, означает место, в коем пчелы производят мед. На русском языке такое место именуется пчельником, а время собирания – пчельным. Пора созревания зернового хлеба и плодов называется в простонародии жнивною, т. е. жатвенным временем.].
Арконские славяне по уборке хлеба приносили жертвы в честь Святовида. В день его праздника народ толпился у ворот и вокруг ограды храма Святовида. Верховный жрец закалывал одного из домашних животных и преподавал наставление народу. На другой день отворялись двери храма, и народу показывали рог Святовидов. Если меда убыло в нем в течение года, то предсказывали будущий неурожай и собирали запасы на следующий год. Затем жрец выливал остаток меда к ногам истукана и снова наполнял рог. После приносили испеченный пирог в рост человеческий. Жрец, став за пирог, спрашивал у народа: «Видит ли его? Если народ отвечал, что его не видит, то жрец изъявлял желание, чтобы и в будущем году он мог укрыться за пирогом – это значило пожелание лучшего урожая. Жрец снова поучал народ; потом наступало пиршество и всякого рода забавы, в коих умеренность и воздержание почитались стыдом* [* Булгар. «Россия», ч. 2, с. 138 – 139; Кар. «И. Г. Р.», т. I .– У древних болгар пекли хлеба такой величины, что одного было довольно для накормления десяти человек. Епископ болгарский Феофилакт рассказывает, что один человек был одержим такою прожорливостью, что десять хлебов болгарских не насыщали его. – См.: «Новый источник для болгарской истории IX в.в, помещ. в «Славянск. сборн.» г. Савельева-Рос-тиславича, с. 40 – 41 и 55. В «Новом источнике для болгарской истории указано на открытие доселе вовсе неизвестного сочинения епископа болгарского феофилакта, но только не решен спор: к какому веку приписать должно? к IX или XI веку?].
ЗАЖИНКИ В БЕЛОРУССИИ
В Белоруссии освящались после жнива хлевы, гумно и поля. Еще в конце XVI в. {1581 г.) совершались там многие языческие обряды. Один современный писатель, бывший свидетель зажнивных обыкновений, передал нам известие. В день Георгия осеннего (ноября 26) обитатели в Поруссии (нынешней Пруссии), Самогиции, Литве, Белоруссии и Лиф-, ляндии приносили жертвы богу Пергрубию (Pergrubium), коего считали покровителем цветов, растений и хлебородия. Жрец, называемый Вуршайтен (Vurschayten), держа в правой руке чашу, наполненную вином, обращался к божеству от имени благодетельных духов, возносил его похвалами и говорил: «Ты изгоняешь зиму и возвращаешь нам радостную весну. Поля и сады, рощи и леса зеленеют по твоей воле». По окончании хвалебного пения, брал зубами чашу, выпивал из нее вино и бросал сосуд через свою голову на землю. Потом он поднимал его с земли, наполнял вновь вином, давал всем присутствующим пить по порядку, и тогда все пели хвалебные песни в честь Пергрубия. В заключение пировали целый день и забавлялись хороводами. По созревании на полях хлеба земледельцы собирались приносить жертву тому же Пергрубию, и это время называлось у белоруссов зажинками, т. е. началом жатвы. По совершении жертвоприношения всякий осматривал жертву и приглашал к себе на помощь соседей или кого-либо другого. С окончанием жатвы отправляли торжественное благодарение в честь ожинок, состоявшее в жертвоприношении хлебных колосьев. У поруссов приносили козла и жгли еще на жертвенниках янтарь. Там народ, приведя в житницу козла, убивал его. Вуршайтен возлагал обе руки на жертву и взывал к покровительствующим богам* [*А именно: Оккопирну, богу неба и земли, Антримпию, богу морей, Гардстену, могу мореплавателей, Потримпию, богу рек и источников, Пильту, богу богатств, Пергрубию {Pergrubium), богу весны, Паргну (Pargnum), богу громов и погод, Киклию, богу ада и мрака, Покколию, богу воздушных перемен, Путскету, богу священных рощ, Авскету, богу невредимости и печали, Маркопполию, богу вельмож и дворян, Барстукку, богу подземному. ], как бы присутствующим в житнице. По воззвании поднимали козла вверх и в таком положении держали его в продолжение пения; потом опускали его на землю. Тогда жрец произносил народу поучение и советовал старшинам соблюдать этот обычаи впредь с должным благочестием и потом кровью убитой жертвы окроплял собрание. Мясо отдавалось женщинам, которые варили в той же житнице. В это время мужчины готовили из крупичатой муки лепешки, которые не сажали в печь, но, став вокруг очага, перебрасывали их через огонь, пока они не иссушивались. К приготовленному пиру собирались все, день и ночь проводили в забавах и пении. На другой день рано утром выходили за город, на то место, где пировали, и остатки загребали осторожно, чтобы ни птицы, ни звери не пожирали их. По возвращении домой каждый снова повторял свой праздник** [** Melletii «De.relig. et sacrificii veterum Borussor. epist.», c. 258 – 259, ed. Spirae, an. 1582, in 4, помещ. в соч. «De Russor. Moscovit. et Tartaror, ritu» – Bergius, в сочинении «De statu ceclesiae et religione Moscovitor.», ed. Lub., an. 1709, in 12, приписывает сочинение «De Russor. Moscov. et Tartar, ritu» Одерборнию, известному жизнеописанием царя Иоанна IV Грозного, коего он был современником.].
ЖАТВЕННОЕ УГОЩЕНИЕ В РУССКИХ И ЛИТОВСКИХ ЗАЖИНКАХ
И в наше время, когда поспевает жатва, зажиточный хозяин дает пир своим соседям: угощает водкою и пирогами и просит их помочь ему в собирании хлеба. Многие служат молебны и потом окропляют поля и жнецов святою водой. Хозяин или священник берет серп и делает начаток; первые снятые колосья называются зажинками. Их хранят до будущего года.
Поселяне еще до начала жатвы делают свои замечания о дороговизне и дешевизне хлеба по наливающимся колосьям. Если рожь цветет снизу колоса, то утверждают, что будет низкая цена на хлеб; если с середины, то средняя; сверху колоса высокая или дорогая.
В некоторых местах в обыкновении, что свекровь зажинает молодую сноху, поступившую в ее семейство только в первый год жатвы. Свекровь накрывает сноп полотенцем и дает своей снохе вязать его, тогда сноха будет работящая. Если явятся во ржи заломы, т. е. заломленные колосья на ниве, то они производят большой страх между жнецами, которые далеко обходят их и боятся прикоснуться к ним. Залому этому виной колдун, который, не зная, как отвязаться от нечистой силы, вечно просящей у него работы, дает ей заламывать колосья ржи, потом усаживает каждого черта в заломанный или перегнутый им колос, с тем, однако, условием, чтобы всякий из них вошел в душу человека, как скоро кто дотронется до него. Эти заломы, по мнению народа, страшны еще потому, что они наводят беснование на всех, особенно на женщин, которые без заломов подвержены беснованию. Кричат в церкви, корежатся, сумасшествуют и ругаются над святынею. Чтобы изгнать злой дух из перегнутых колосьев, приглашают на ниву священника, который, окружив ее народом, служит молебен, и потом зажигают ниву. Колдун никак не может вынести этого: он подходит к заломам и вынимает оттуда чертей, иначе они замучат его.
Литовские зажинки (papiumene) были известны там с самых древних времен. Хозяин, нажав сноп ржи, приносил его домой и ставил в углу; на другой день начиналась жатва. Ныне там изменилось: одна из жниц, захватив серпом пучок ржи, связывает и откладывает
<его> в сторону; за нею начинают потом жать все прочие. По окончании работы первая жница украшается полевыми цветами, и она впереди всех несет сноп с торжеством на хозяйский или господский двор. Там их угощают всех. В последний день жатвы, называемый дожинки (dapiumene), плетут из последнего сжатого хлеба венок, перевивают его травами и цветами. Среди жниц выбирают молодую и на ее голову кладут венок: толпа поет песни, и все при громком пении отправляются на хозяйский двор. Хозяин встречает их с радостным приветствием. Жницу с венком принимают в избе с хлебом и стаканом пива на блюде. После снимают с ее головы венок и подают хозяину, который хранит его в своей избе до следующей жатвы как Божие благословение* [* Narb. «Dzeje staroz. narod. litew.», т. 1, с. 307 – 311.].
ПРИЧИТАНИЯ СЛОВАКОВ НА ПОСЕВ, СОЗРЕВАНИЕ И СНИМАНИЕ
ХЛЕБА С ПОЛЕЙ
Жатва сопровождается обыкновенно пением радостных песен и дружной работою. У дунайских славян находится великое множество причитаний на созревание, жатву и уборку хлеба. В то время там угощают жнецов пирогами и пивом. Словаки и венгерские славяне такое же соблюдают обыкновение. В их устах еще сохранились причитания на засевание поля, работу жнецов и снятие хлеба. Богатое и обширное поле жатвы требует многих жнецов, потому у них говорится при этом случае:
Пан Патер са дива, чи са дожне нива?
Дожне, ак дй женцом пирогов и пива;
Дожне, аи повяже, аи сноси до крижов,
Ак слуби вязаном, винечка а слижов.
Винецко са уроби, кым не падне роса,
Ак дa работником днесь вечер ядома.
На широкую и засеянную хлебом полосу:
Мны мои, лaны, вы широкe ланы:
Пре чо тя шугайко кажды чловек гани?
Требась теба гани целы широки свет,
Я тя рада, видом, шукай го белы квет.
или:
Требась ты машь дибвча пышне целы лан,
А я лен ту за градечку яко длань:
Не будешь ма,
Нени можна,
Тыс девечка, тыс девечка фалесна!
Песня влюбленного при жатве хлеба:
Эй, лука, лука, зелени лука!
Радбых са женить, немам клобука.
Эй, лазы, лазы, зелене лазы,
Рйдбых са женить, немам пенязи.
Эй, житко, житко, зелене житко!
Под ме мила, зожнеме вшетко.
Эй, граштек, грйштек, зелены граштек
Подьме ма мила, там на тен врштек.
Эй, вика, вика, пекна ярина,
Залюбу сом тя шварна девчина.
Эй, ячмень, ячмень, зелены ячмень!
За тобой мила шелиться зачнем.
Эй, овес, овес, зелены овес!
Верь милы недбам, требась са обес.
Другая песня влюбленного, проникнутая чувством простосердечия и любви:
Кедь моя миленька в поли житко жала,
Я сам ишел около ней, на мня заволала.
Пытал сом са милей: чо хце се мной жати?
Поведала же хце в ласце сталей се мной жиги.
Саднул чом си с милой подла на ходничек,
Слибовал сем же ей будем верны миловничек.
Кедь сме находничку. се дети застали,
Дали сме си пар губичек, аи руки подали.
Як жив сем си же ве свете ветши радость нени.
Кдыжь сем ад миленкы уж домов поспихал, Т
ак то сем си целау често к мему Богу эдыхал:
Помож, Боже, помож э милой се себрати,
Абы сме мы могли в ласце вечне сетрвати.
Чо сем си виншовал, чо сем собе жидал,
Достал сем то шварне девче, ктере сам миловал.
Воспоминание влюбленной девушки:
Влаком слуняшко, влаком,
Пойдемо домо мраком.
Я се мраком не боим,
Лен си с милым, постоим.
Мраку сом се небала,
Лен сом с милым постала.
При заходе солнца:
За гор слунечко, за гор,
За тен зелены явор
За тен найзеленейши,
Кде е муй наймилейши.
Воспоминание девушки об отсутствии своего милого:
Кобы я мала миляго дома:
Та домо, та домо!
Але я не мам миляго дома:
Не домо, не домо!
Але си пошлем коня враняго,
Оседланяго, пре мойго мнляго.
Грусть о милом:
Соколе белы птак!
Ты высоко летаеш,
Чи мойго милего там даде не видашь?
– Видам го я, видам в том широком полу,
Там смутны седава при черном тополу!
Песнь жатвенная:
Чие же то ярне житко,
Под горами,
Под горами,
Под горами?
Выбили то вранне коне,
Подковами,
Подковами.
Зелена е поганочка (гречиха)
Зелена е,
Зелена е,
Зелена е.
Трайже го душа моя,
Вонява е (пахучая).
Вонява е.
Скочила сом до заградки (в сад)
Скочила сом,
Скочила сом,
Скочила сом.
Отерла сом три ружичка (розы),
Воняла сом (была пахучая),
Воняла сом.
Около мня шугаичко.
Около мня,
Около мня,
Около мня.
Ако птачик ярабачик.
Около пня,
Около пня.
При созревании гречихи и проса:
Една жала татаречку, друга жала просо,
Една бола в жлтых чижмйх, друта бола босо.
Една мала годбив одев,
Друга мала плитно.
Една боло цифравано, друга девчя шварно.
Гречиха: В зеленей паганце седем паров волов:
Оставай ма мила с милым паном Богом.
Просо: Вылетела припеличка з проса,
А я за ней бежала сом боса.
Идем са я моей мамки зпытать,
Чи я мам ту препеличку. хытати.
– Хытай же ю, диовка моя, хытай;
Лен же са ей хвостика не тыкай.
Мак: А коже то, ако сею мак!
А то так
Сею мак.
Когда цветет рожь:
Зелено житко до колена,
Везми ма милы на колена.
Зелено житко заквитавй,
Уж ма муй милы эанехавй.
То же:
Насяй сом житко, не будем го жать;
Миловай сом девча, не будем го брать.
«Лен са ты шугай житко зожны,
Лен си ты шугай девча везми:
Лен си ты шугай житко вымлаты,
Лен же мне шугай сярпа на враты».
Рожь и обет:
Поведай си же ма веэмеш,
Кедь на поли житко дожнем?
Уж си зожав и повязав,
Еще си ма предка не взяв.
В честь серпа:
Грай, српик, грай,
Уж та не далеко конец край,
Эй, ад крае аж до крае,
Грай же ми, српик, грай!
При заходе солнца поют жнецы:
Уж нам пан Бог помогу, помогу,
Иным людам не могу, не могу.
А вы речте: «О, Боже! О, Боже!»
И вам пан Бог поможе, поможе.
Уж мы домов идеме, идеме,
Чо вечерать будеме, будеме?
Печенею качера, качера (утка).
Toe наша вечера, вечера.
Окончивши работу, жнецы делают воззвание к прочим, еще работающим:
Домов лудя з поля, уж ваш час приходи,
Раняйша зорничка за гору заходи,
Домов лудя з пола, кому добра вула,
А кому не к вули, нех ноцуе в поли.
При возвращении жнецов домой:
В нашего Панове дворе,
Стой руже на столе;
Наш пен се в ней пребера,
Же вон пекну пану ма.
Готуй, пане, вечеру,
Дванац фунто пешену,
Готуй к тому лыжице,
Иду ти домо жнице.
Готуй, пане таньяре.
Иду домо вазаре,
Еден вазар нам зостал,
Главкы болен достал.
По окончании жатвы:
Будь похвален, пан Бог наш!
Же помогай в тенто час:
Житко зожать, повязать;
До стодолы позважать.
По уборке хлеба жнецы возвращаются домой торжественным шествием. Мальчик несет впереди их из шелковой материи знамя; верхушка его украшается разными лоскутками, пуками полевых цветов и хлебными колосьями. Подле него или за ним идет девушка с венком на голове, который обыкновенно плетется из стебельков и колосьев наподобие короны; за нею идут поющие жнецы. Они приходят или прямо домой, или на хозяйский двор. Венец вешают посередине гумна или перед его воротами и оставляют там до новой жатвы. Потом поют на две половины:
Кторей же днес, кторей, увиеме венец?
Тей, ктору выбде нэйкрайши младенец.
Кому же днес, кому даме нест заставу?
Тому, чо ей пода свою ручку праву.
Тен Ондриш Славике, та Анна Благее:
Тобы боу пекны пар, кебы им пан Бог дав!
Пани наши, пани, отворайте браны,
Несем вам дарик, женцов пекны парии.
Иду женцы з роли, престеройте столы,
Столы яворе, обрусы кментове.
Другая песня:
Нашего пана жниво
Скоро се докончило,
А суседово жниво
На полы в полу сгнило.
Нашего пана жниво
Тераз се докончило,
А суседово стой,
Бо се го челад бои.
Жниво сме доконали.
Пальце сме порезали.
Треба бы нам рентечкы.
Позавияц паленки.
Наша панн не пышна,
На врата ку нам вышла,
Богу се помедлила,
Же жниво докончила.
Несеме пану венок,
А пани поларунок.
Панови до стодолы,
А пани до коморы* [* Kollar. «Narod. Zpiew,», ч. 1, с. 303 – 310.]
ЖАТВЕННЫЕ ПЕСНИ У СЕРБОВ
У сербов также имеются жатвенные песни; вот некоторые:
Надожньева се момак и девоjка:
Момак нажне двадсет и три снопа,
А девоjка двадсет и четири.
Кад у вече овечери било,
Момак пиjе двадест и три чаше,
А девочка двадест и четири.
Кад у jyrpy бео дан освяну,
Момак лежы, ни главе не движе,
А девоjка штан везак везе.
По окончании жатвы жнец берет пук колосьев, перехватывает его по середине и становится в хороводный кружок. Девушки ходят вокруг него с пением, и в то время каждая старается выдернуть соломинку. Кто выдернет, той быть замужем.
Да с'ватамо танке сламке, танке, танане,
Да гледамо, ко he с кыме да се любимо.
Ватаjте се танке сламке, танке, танане,
Да гладемо, ко he кому у срепи пасти.
Коме старо, коме младо ком' што cpeha да.
Било старо, било младо любиЬу га ja,
Косе не he полюбити, убио га Бог!
Убила га света Петка Параскевиjа!
Пуштаjте се, беле руке не держите се,
Косе с кисме уватко, да се любимо** [** Караджич. «Народне српске njecмe», Лип., 1824 г., кн. I, с. 42 – 47.].
Задунайские славяне, весьма богатые в излиянии простосердечных чувств, обнаруживают их во всей своей жизни, своих занятиях и работах. У них существуют поговорки, причитания и песни даже на самое кушанье. В России равно существуют свои причитания и песни, но они известны одному народу. Мне случалось много раз слышать причитания на многие вещи, но время изгладило из моей памяти, а обстоятельства не дозволили собирать их. В Малороссии зажнивные причитания в большом употреблении, и они во многом сходны со славянскими.
ЗАЖИНКИ И ОБЖИНКИ В МАЛОРОССИИ
Малороссийский хозяин отправляется прежде осмотреть свое поле: не пора ли жать? Если хлеб созрел, то он, нарвав пучок колосьев, приносит их домой, закладывает за образа и там оставляет их до следующего урожая. При принесении им колосьев происходит в доме общее веселие: все радуются и ждут с нетерпением начала жатвы. Хозяин, если сам не может управиться, то он отправляется к соседям и их просит помочь ему. Когда он появится с жнецами в поле, тогда он прежде всего делает крестное знамение, обратясь к востоку лицом, и говорит: «Поможи, Боже, сожать жито, пшеницю и всяку пашницю»,– и первый захватывает серпом рожь; за ним начинают жать и все прочие. Начало жатвы называется зажинками. Иногда вместо хозяина зачинает жница, известная своим благочестием.
Собирание хлеба сопровождается пением, исполненным душевной радости- По полям раздаются безотчетно игривые песни; сама природа, кажется, веселится с жнецами: все им благоухает и все живет упоительной веселостию. Смотря на них, сердце невольно завидует их счастию. Душа свободы – доверчивая откровенность и простосердечное самодовольство – ставят их выше всех счастливцев в мире. Ряды жнецов работают дружно. Малые и большие с серпами в руках, с граблями на спине – все трудятся и все поют. Песни зажнивные поются без разбора, но чаще всего шуточные и веселые:
Казала нам пивка,
Що е у пана горилка,
В комори, на полици,
В кресталевый скляници.
В комори пид лавою,
Приросла муравою.
На гори крыниця,
Коло ней пшениця.
Жали ш жницы,
Та сами молодыци;
Хлопцы вусатыи,
И дивки косатыи.
Добра нивонька була,
Сто коп уродыла.
Що копа, то колода.
Панови нагрода.
Запрягайте волы,
Идите по подпоры:
Скирдтоньки подпираты,
Вязальников прошаты.
У нашего пана,
Золотая брама,
Золотая приспа,
Сило вязяльников э триста.
Не добру долиньку мае,
Рано з поля сьнзжае,
Тилько тужаночка,
Що жинки не мае.
Ой, у чужого господаря обидаты пора,
А у нашего господаря ще и думки не ма.
Ой, паноньку наш! Обидаты час!
У чожого господаря горилочку пьют,
А у нашего господаря воды не дают.
Ой, паноньку наш! Обидаты час!
У чожого господаря полудноваты пора,
А у нашего господаря щей на думки не ма.
Ой, паноньку наш! Полудноваты час!
У чожого господаря пополудновалы,
А у нашего богатого ще и не думалы.
Ой, паноньку наш! Полудноваты час!
Закатылось сонечко
За виноградный сад.
Цилуйтеся, милуйтеся,
Хто кому рад.
Ой, Маруся з Ивашком
Циловалась, миловалась
И ручяньку дала:
От се тоби, Ивашеньку,
Рученька моя!
Ой, як пождем до осени,
Буду я твоя.
Выйди, паноньку, до нас,
Выкупь винец у нас.
Положи червоного,
Вид винца полового.
Бо як не выйдешь до нас,
Не выкупишь винца у нас.
До корчмы понесемо,
От до того жида;
Горилки напымось,
И не будымь до обида.
Эту песню поют еще, когда жницы, возвращаясь на господский двор, встретят дочь хозяйки и требуют, чтобы она выкупила у них венок. Девушка выкупает, поднося им по чарке водки.
Ой, чие ж то поле,
Зажовтило, стоя?
Иванове поле,
Зажовтило, стоя.
Женцы молодыи,
Серпы золотыи!
Ой, чие ж то поле
Задремало, стоя?
Грицкове поле
Задремало, стоя.
Женцы все старый.
Серпы все изломаны.
А мы своему пану
Изробыли славу:
Житечко пожалы,
В снопы повязалы,
У копы склали.
А мы своему пану
Изробыли славу.
Ой, паноньку наш,
Обжиночки час!
Благослови ж Боже!
Обжиночки час.
Ой, упала нивка в кинцы матырынка,
Там дивчына жито жала, сама чернобрывка.
Идет козак дорогою: помогай Бит, жинцы!
Бона стала, отгадала, сердыньком назвала.
Сия ж слава на все село пала,
Що дивчина коэаченька сердыньком назвала.
А щож, моя маты, неженатый хожу,
Калыночку ломлю?
Оженыся, сынку, оженысь, Максимку:
Возьми соби панянку, у шинкарки дочку.
Шинкарчина дочка мени ни ривная:
Ходыт вона по рьшочку, як королева.
Мени з нею не статы, тай не говорыты,
Тилько статы, шапку зняты.
Ой, за гаем, гаем, гаем зелененьким
Там орала дывчиненка
Волыком черненьким –
Орала, орала, ни вмила гукаты,
Тай наняла москалика* [* Москаль, уменьшительное от него москали* – значат русский. Иные поют еще: «Тай наняла козаченька» и т. д.ъ у скрипку граты.
Москалик играе, бровамы моргав.
Чорты батька его знав, чего вин моргав!
Чи на мои волы, чи на мои коровы?
Чи на мое биле личко, чи на мои черны бровы?
Волы и коровы уси поздыхают,
Бнле личко з румянцем ни злиняе.
Ой, покинув сизый голубь на поли живицця,
Ой, поихав москалик у Польшу женьпщя!
Шумыт, шумыт дубровонька, шумыт зелененька,
Плаче, плаче дивчыненька, плаче молоденька.
Ой, ждала я, ждала, нема мого пана.
Ой, пийду я до домочку, та зайду в комору.
В моий комори тай всего довольно,
Тилько того не довольно, що я одна в комори.
Стану билу постель слаты:
Била постель мени не мила, ни с ким размовляты.
Ой, прильнув сизый голубь э поля, ни наившись.
Ой. приихав москалик з Польши, ни женившись.
Ой, не шуми дубровынька, та ты эелененька;
Не плачь, не плачь дивчыненька, та ты молоденька.
Кошу я, та кошу, посередь покосу,
А такую панянку николы не брошу.
Пийду я на ричку, та пиймаю щуку,
Возьму я паняночку за билую ручку.
Ой, горе, горе, несчастная доля!
Изорала Марусенька бровеньками поле,
Карыми очима тай заволочыла,
Дрибненькими слизоньками все поле змочыла.
Ой, по горам, горам, пшениченьки яры,
А по долинонькам шелковый травы.
Ой, на тий же на тровоци, козаки стоялы,
Марусю пытали:
– Марусенька, панья, чи пан твий дома?
– Нема мого пана, поихав на ловы.
– Колы нема пана, вийды до нас сама.
Марусенька вийшла, в черевичках вийшла,
Середь двора стала, коней вспизнала:
– Ой, ни есть же вы, коэаченьки,
Вы бурлакы-разбойники!
Мого пана убили и коней забрали.
– Неправду говоришь и нас, козачинькив,
В безславоньку вводишь.
Бо сии кони в степи покупилы,
На зеленый отавьци за гроши получили.
Булы ж у нас сваты – зелении дубкы,
Була у нас шинкарочка – билая березочка.
Могорычы запывалы – водицей в крыници.
Послала мене маты Зеленого жыта жаты.
Ой, нуте, косары,
Що не рано почалы!
Хоть не рано почалы,
Да богацько утяли.
А я жита не нажала
В бороэденьци пролежала.
Ой, нуте, косары, и т. д.
Наихали чумеземцы,
Нашли мене в борозденьцы.
Ой, нуте, косары, и пр.
Осердылася Марына,
Що не кошана долыня,
Ой, нуте, косары, и пр.
Отозвався чернобровый:
– Не сердысь, моя Марыно!
Ой, нуте, косары, и пр.
Мы покосим, погребем
И в копеньцы складем.
Ой, нуте, косары, и пр.
Через твои билы ручки
Нема еще жита в кучки.
Ой, нуте, косары, и пр.
За твои чорны брови
Мы накосим перелогы.
Ой, нуте, косары, и пр.
За твою ласку
Готовь выддать коня кублачху
Ой, нуте, косары, и пр.
Пийшла маты до Кыева,
Мене в доми покинула.
Ой, нуте, косары, и пр.
Мени маты наказала,
Робыты дома приказала.
Ой, нуте, косары, и пр.
Робы, донько моя, робы,
За всим сама ходы.
Ой, нуте, косары, и пр.
Хто робыты полиницця,
Тому лихо приключицця.
Ой, нуте, косары, и пр.
Пришла маты, засвитыла,
Мене дома не зустрила.
Ой, нуте, косары, и пр.
Продай, маты, дви коровы,
Купы мени чорны брови.
Ой, нуте, косары, и пр.
Продай, маты, дви телици,
Купы мени дви сподницы.
Ой, нуте, косары, и пр.
Продай, маты, муки мирку,
Сведы мене к тому жолнирку.
Ой, нуте, косары,
Що не рано почалы!
Хоть не рано почалы,
Да богацько утяли.
Звелила мени маты Ячминю жаты.
Жны, жны, моя доненько!
Жны, жны, мое серденько!
Ячминю не жала,
На межы лежала.
Лежи, лежи, моя доненько!
Лежи, лежи, мое серденько!
Снопочик нажала,
К сердечку прижала.
Жми, жми, моя доненько!
Жми, жми, мое серденько!
Ячминее зернячко
Укололо сердячко.
Терпи, терпи, моя доненько!
Терпи, терпи, мое серденько!
Ой, яж терпила.
Да вже зомлила,
Млий, млий, моя доненько!
Млий, млнй, мое серденько!
Щоб сердце зличиты
– Треба козака лгобити.
Люби, люби, моя доненько!
Люби, люби, мое серденько!
Щоб моя маты,
З козаком мени гуляты.
Гуляй, гуляй, моя доненько!
Гуляй, гуляй, мое серденько!
Еще ж, моя маты,
И волю ему давати.
Давай, давай, моя доненько!
Давай, давай, мое серденько!
По окончании работы девушки плетут ржаной венок, который перевивают цветами и травами. Мужчины связывают особый сноп и перевязывают его рожью, а иногда цветами. Венок надевают на голову одной из красавиц, перед коею мальчик несет сноп. Прочие девушки окружают свою подругу также с венками на голове, но плетенными из васильков, незабудочек, колокольчиков и других полевых цветов. Все идут к хозяину на двор: там они дарят его снопом и венком и желают ему дождаться еще изобильнейшей жатвы. Хозяин выслушивает их с трогательною признательностью, благодарит и всех просит отвечеряти (отужинать); венок и сноп вносят в избу и хранят за образами до будущей жатвы. На дворе под открытым небом угощаются все ужином хлебосольным и радушным.
В последний день жатвы, называемой обжинками, жнецы идут с равным торжеством на господский или хозяйский двор. Там давно стоят для них столы накрытые. Грешневые галушки с салом (клёцки) ставят на стол, и тут уже подносят по чарке водки. Хозяйка находится безотлучно при сельском, но гостеприимном ужине и просит всех вечеряти, как у себя дома. В других местах по уборке хлеба с полей угощают жнецов в один из дней, свободных от работ, или в праздник, особым обедом, причем подают горячие пироги из мяса, творога и паляницы со сметаной, потом борщ, молочную-кашу или лапшу, жаркое из говядины или баранины. В продолжение обеда чарка с водкой постоянно ходит по рукам. Сам хозяин с хозяйкою разделяют общий стол, и они строго смотрят, чтобы все были сыты и довольны. В заключение подают варенуху, и день неприметно обращается в праздник обжинок. После стола гостеприимные хозяева наделяют жнецов пирогами и паляницами или чем другим. В некоторых местах приносят в церковь первинки для освящения, которые состоят из новопеченого хлеба, и если в то время созрели плоды, то яблоки и груши* [* Повсюду в обыкновении, что при кушании в первый раз первинок или при виде на ком-либо обновы дерут за уши, как бы в наказание за вкушение плодов, напоминая этим, что за вкушение запрещенных плодов были изгнаны из рая первые два человека.– Впоследствии это обстоятельство применено к обнове, причем уже люди, не привыкшие драть за уши, поздравляют с обновою. Этот обычай господствовал по всему востоку.]. На особой деревянной тарелке ставят медовые соты, а на прочих – первинки. Священник, отслужив благодарственный молебен, окропляет первинки священной водою и потом они с благоговением раздаются домашним; некоторую часть из них оставляют и хранят дома как предохранительные средства от многих болезней.
ОБЖИНКИ В ЧЕРВОНОЙ РОССИИ
Здесь, по окончании жатвы, выбирают женщины из девушек одну прелестнейшую и украшают ее голову плетеным венком из ржи и васильков. Хор девушек, окружив ее, отправляется с нею к господскому дому при пении радостных песен. Помещик встречает их на крыльце и потом подходит к увенчанной: снимает с нее венок и благодарит жнецов за успешное и благополучное окончание работы. Затем он угощает их водкою и ужином или дает им на водку. Между тем в его комнате появляются на стене венки с пуком колосьев.
В Подлесии (Червоной России) постадница (старшая из жниц) начинает всякий раз жатву обрядным действием. Связав сноп хлеба, она поднимает его в гору и произносит громко:
Ото, наша веселка,
Од полудня до вечерка:
Щоб жалось веселенко
И здоровенько,
И Богу миленько,
И людям, и нам,
И нашим панам.
А жните, пожинайте,
Колос побирайте.
Не стоит пан о колос,
Оно о солому,
Поживаты стодолу и обору.
Мий сноп воевода,
Ходит коло города;
Мий сноп осталец,
Поведе постадницу в танец.
Що поведе, поцилуе,
Медом, винцом почастуе.
С окончанием причитания она бросает из-за своей головы сноп в ознаменование тяжких работ жнецов* [* Goleb. «Gry i zabaw.», ч. 12, с. 54 – 155.].
ПОЖИНКИ И ИМЕНИННИК
В других местах (Пензенской и Симбирской губерниях) существуют пожинки. Там по окончании жатвы собирается народ в поле дожинать последние загоны, и когда уже свяжут последний сноп, называемый именинник, тогда наряжают его в сарафан и кокошник и с песнями несут его на господский дом, где жнецов угощают пивом и вином** [** Снегир. «Русск. прост. праздн,» и пр., вып. IV, с. 84.]. В некоторых местах Малороссии последний сноп также называется именинником. Ему приделывают руки, убирают в пестрое женское платье и несут его на хозяйский двор, где ожидает их богатое угощение. Хозяин печет тогда каравай из нового хлеба и разделяет его между своими гостями. В северо-восточной России также пекут каравай, но его подносят жнецы хозяину в подарок. В Смоленской губернии приделывают к снопу руки, надевают на него белую насовку, а на вершину снопа кичку, или наматывают женский убор, называемый накидка, и две женщины несут на господский двор. Хозяин выходит им навстречу, жнецы поздравляют его со счастливым окончанием жатвы и бьют сноп веником березовым с особыми приговорками в том предубеждении, что животные, истребляющие поля, истребляются после этого таинственного обряда. Потом угощают всех; песни и пляски заключают всеобщее веселье.
В Вологодской губернии снятый последний сноп с поля называется кумушка. Там собирается овес после всех хлебов. Остаток его срезается дружно с корня всеми жнеями; верх этого снопа повязывается платком. Головная жнея – первая, начинающая жать первый загон, берет кумушку и несет его в дом своего помещика в сопровождении песен своих подруг, которые поздравляют своего барина с двумя полями, сжатыми, а с третьим – засеянным. Поблагодарив их за усердие, он принимает кумушку и ставит его в передний угол под образами; тут он остается целую неделю; потом снимается и хранится до Покрова. В этот день кормят кумушкой рогатый скот, закармливаемый на зиму.
В Саратовской губернии по<сле> уборки хлеба наряжают соломенную куклу в кумачный сарафан; на голову надевают чуплюк, на шею ожерелье и, украсив цветами, носят чучело по селению с песнями и плясками.
В некоторых местах Литвы и Белоруссии дожинки и пожинки называются госложками.
ГОСПОЖИН ДЕНЬ, ОСЕНИНЫ, ОВСЯНИЦА, ДЕЖЕНЬ И СПАСОВ ДЕНЬ
В других местах России окончание жатвы известно под именем спожинок, осложинок, госложинок и оложиниц, а в летописях госпожин день. По местному положению они совершаются не в одно время, но всегда после уборки хлеба. Название госложин день произошло от древнего простонародного слова сложиналгь, доканчивать жатву. В Белоруссии Госложа, значит Богоматерь, а сам Успенский пост называется госложинкоми, и в это время довершается жатва. В Витебской губернии обжинки совершают единообразно, как почти во всей Белоруссии. Жнецы обоего пола, особенно девушки и молодки, наряжаются в праздничные одежды и идут при пении песен с самого поля к дому помещика. Девушки украшают свои головы венками, и одна из них, славящаяся красотою, идет впереди; за нею все прочие. Мужчины несут на плечах грабли и косы, а женщины держат в руках серпы: все идет попарно, с торжественной радостью. Помещик, услыхав издалека голос поселян, выходит со всем своим семейством к ним навстречу. Толпы жнецов входят во двор, поздравляют барина со окончанием жатвы и желают ему дождаться следующей еще
<более> изобильнейшей. Красавица снимает со своей головы венок и надевает его на голову барышни; если ее нет, то на голову молодой барыни. Тогда все стоящие попарно жнецы кланяются ей, приветствуют и желают, если это девушка, доброго и богатого жениха, а барыне – дождаться счастия своей дочери. Помещик угощает всех ужином, водкою и пивом. После ужина они предаются забавам и играм и потом расходятся по домам.
Достойно замечания, что в этой губернии поселяне во время жатвы всегда надевают на себя чистое платье и особенно щеголяют белыми рубашками. При жатве хлеба девушки становятся друг против друга и поют попеременно песни, и своими телодвижениями выражают радость и печаль, любовь и безнадежность.
В Белоруссии Госпожа имеет два названия: Малая Пречистая и Большая Пречистая. Первая означает рождение Божией Матери, а вторая – Ее смерть или Успение.
В Большую Пречистую не только в Белоруссии, но и в Литве, Малороссии и во всех прочих местах России совершают освящение созревших плодов, хлебных колосьев и медовых сот. В России Большая Пречистая известна под именем Успенщины, а в Малороссии – Успения. С Успением почти оканчиваются все работы жнецов и начинается повсеместная уборка и возка зернового хлеба.
В литовских местах уборка хлеба известна под именем малых осенин. Само название осенин показывает, что они произошли от осени, потому что в эту пору оканчиваются полевые работы. В других местах отправляются поминки по мертвым в осеннны, как в Дмитриевскую субботу или в поминальные дни.
В Костромской губернии поселяне перед началом жатвы молятся на три стороны, кроме северной. По окончании жатвы оставляют на поле небольшой клок хлеба, называемый вололжа на бородку (волотка – значит хлебный колос); обвивают оставшеюся соломой свои серпы и кладут их в дом пред св. иконами. Другие катаются по ниве, приговаривая: «Жнивка, жнивка! Отдай мою силку на пест, на мешок, на колотило, да на молотило и на криво веретено»*[* Снегир. «Прос. праэдн.», русск. и пр., вып. IV, с. 80 – 82.]. С окончанием жатвы угощают жнецов.
В северо-восточной России совершают овсяницу в день св. Андриана и Наталии (августа 26). Жнецы несут домой сноп овса и ставят его под образами в угол, называемый сутки. Хозяин приглашает их садиться за стол и угощает толокном, называемым здесь дежень, а потом пирогами и овсяным киселем или кашею. Во время кушанья сравнивают урожай овса нынешнего года с прошедшим и считают суслонами (количество снопов). Если нынешний урожай богаче прошлогоднего, то жнецы получают от хозяина понемногу всякой муки, в противном случае остаются довольными угощением и благодарят хозяина и хозяйку за сладкий дежень и, выходя из избы, кланяются на четыре стороны. В Рязанской губернии празднуют аспосов или спосов день, и нет сомнения, что это Спасов день, в который приносят в церковь для освящения первые зеленые плоды.
ДОЖИНКИ И ОБЖИНКИ В РОССИИ
В великой России такое же происходит радушие при собирании хлеба и также сопровождается пением веселых песен. Жатва повсюду есть предмет радости. Богатая награждает земледельца, скудная никого не веселит. Перед окончанием жатвы жнецы угощаются хозяином водкою и пирогами, и это угощение называется дожинками. Они употребительнее в юго-западных частях России: в Литве, Белоруссии и в сопредельных с этими местами губерниях. Там вешают венки из полевых цветов в поле на шесте; головы девушек украшаются цветами, а женщины и мужчины принимают участие в забавах молодых людей. Иногда девушки составляют хоровод около жита: ходят вокруг него, взявшись за руки, и поют приличные своим забавам сельские песни. Вечер заключают плясками под гудок и возвращаются домой с пением и радостию.
После жатвы наступают для жнецов обжинки, получившие свое название от слова обжинать, оканчивать жатву. Хозяин приглашает к обжинкам не только жнецов, но часто соседей и посторонних людей; угощает их сначала водкой и пирогами, печенными из умолота хлеба; потом щами, кашею и печеным – обыкновенным деревенским столом, который, однако, не везде одинаков: смотря по зажиточности хозяина, он изменяется. Остальное время дня проводится в плясках, хороводах и народном пении.
СТРАДА, ИЛИ СТРАДНАЯ ПОРА
Рабочая пора у земледельца соединена с замечаниями и обрядами, а время трудной работы называется страдою или страдною порою. И это справедливо, потому что тогда земледелец более всего терпит и страдает от своих тяжких трудов. Он не жалеет ни рук, ни сил: он работает до изнеможения. О, как часто, истощив свои силы, он никаких не пожинает плодов! Поэтому приступает ли к посеву или жатве, он наперед совершает крестные ходы с св. образами, молит Бога увенчать его труды и спешит принести во храм Божий первые плоды от своего хозяйства.
ПОМОЧЬ И ДРУГИЕ ЕЕ НАЗВАНИЯ
В разных полосах Великороссии происходит в августе сельское пиршество, называемое помочи. Многие хозяева, когда остается на их полях хлеб, не дожатый почему-нибудь, созывают соседей, чтобы помочь собирать его. На дворе уже заготовлены столы с хлебом-солью, пирогами и пшеничными калачами. Вдовы, нуждающиеся в помочах и не имеющие способов угостить своих добрых соседей, получают от зажиточных все нужное для этого пиршества. Угощенные соседи отправляются в поле, там снимают хлеб, возят сено, а хозяева за то снабжают их на зиму дровами и лучинами. Поселяне, считающие за великий грех работать в воскресенье, идут охотно после обедни работать на вдовьей земле. Народная поговорка «За вдовою и Бог с сумою», без сомнения, произошла отсюда.
В Малороссии, Сибири, Пермской, Вятской, Оренбургской и смежных с ними губерниях выпалывание и совершение полевых работ известно под именем помочей, но они, по роду занятий, носят разные названия. Выпалывание огородов называется полотушка, трепание льна и конопля – потре-пушка, пряжа – супрядки, унавоживание – назьми и толоко, собирание репы, редьки, моркови, картофели и проч. называется копанием порепицы, оборкою и снимкою земляницы; снимание лука и чеснока – луковым днем; рубка капусты – капустницею. В Сибири рубка капусты называется еще вечером капустки. В Чебоксарском уезде (Казанской губернии) праздник капустки, принадлежащий, собственно, этому уезду, издавна есть народный. Капустку ожидают точно с таким удовольствием и нетерпением, как рождественские святки. По наступлении времени рубить капусту собираются сначала одни девушки, рубят ее весело и радостно и спешат как можно скорее окончить свою работу. После рубки угощают их ужином; потом собираются сюда в нарядных своих одеждах мужчины; они не смеют войти прямо в избу, но подходят сначала к окошку просить позволения у хозяина и, получив его соизволение, входят в комнату с начальным приветствием к хозяйке: «Поздравляю милость вашу с капусткой». «Покорно благодарим, – отвечает хозяйка, – прощу беседовать с нами». Каждый молодец приносит с собою лакомства. Когда парней соберется довольно, тогда начинают разные святочные игры, и забавы продолжаются до рассвета. В продолжение игр женихи стараются изведать нрав и сердце молодых девушек, шутят с ними, резвятся, поют песни и ходят попарно, перешептываясь, однако украдкой, без нарушения приличия: в противном случае за несоблюдение должной скромности молодцы не допускаются к играм, и они должны немедленно оставить вечернее собрание.
Родителям весьма не нравятся капустки, потому что женихи часто приходят высматривать невест не тех, которые им нравились, а тех, которые им понравятся, и случается, что женятся на других, против ожидания родителей, предполагавших в них будущих своих зятей* [* Г-жа Фукс в описании местных обрядов чувашей ошибочно сравнивает вечер капустки с гуляньем 1 мая в Петербурге, говоря, что у нас в Петербурге сходятся 1 мая гулять для того, чтобы высматривать невест. Гулянье 1 мая у нас есть встреча весны, и оно происходит в Екатерингофе, куда сходятся и съезжаются не только со всей столицы жители и государственные люди, министры и дипломатический корпус, но и царская фамилия, сопровождаемая Государем Императором. Может ли это быть смотр невест? – Этнограф, описание Каэанск. ry6., помещ. в жур. мин. внут. дел, № 3, 1841 г., с. 371.]. Такое празднество совершается в Малороссии и в большей части России. Там капустницы, собирающиеся для сечения капусты, ходят первоначально по соседям, чтобы приглашать молодиц и молодцев рубить капусту. Молодые люди, занимаясь сечкою капусты, проводят вечер в дружеском пении и шуточных рассказах. После рубки угощают их пирогом из капусты, который называется хлебольньш пирогом, потому что его едят со щами. В других местах специально варят пиво; угощение вообще заключается пляскою. В приволжских губерниях девицы ходят в праздничных нарядах по домам поздравлять хозяинов с праздником капустки и в их честь поют песни. Песенниц угощают пирогами. В Малороссии было в обыкновении, что молодые девушки, нарядившись в праздничные одежды, ходили по домам поздравлять хозяек с капусткою. Но это не было празднество, а приготовление к капустке, для которой созывали обыкновенно одних молодых, чтобы работа шла веселее. Преимущественно молодые обоего пола спешили воспользоваться этим временем; им тогда представлялся удобный случай пошутить и порезвиться между собою. Тогда уже вечера капустки обращались в вечерницы, т. е. в вечерние забавы для молодых: всех их угощали паляницами и пирогами с капустою. Молодежь созывали не только для сечки капусты, но для квашения бураков (свеклы), мочения конопли, льна и для окончания другой легкой домашней работы.