Неожиданно в дверях мастерской появился Холлуорд и энергичными жестами стал звать своих гостей в дом. Лорд Генри и Дориан переглянулись.
      - Я жду, - крикнул художник.-- Идите же! Освещение сейчас для работы самое подходящее... А пить вы можете и здесь.
      Они поднялись и медленно зашагали по дорожке. Мимо пролетели две бледнозеленые бабочки, в дальнем углу сада на груше запел дрозд.
      - Ведь вы довольны, что познакомились со мной, мистер Грей? - сказал лорд Генри, глядя на Дориана.
      - Да, сейчас я этому рад. Не знаю только, всегда ли так будет.
      - Всегда!.. Какое ужасное слово! Я содрогаюсь, когда слышу его. Его особенно любят женщины. Они портят всякий роман, стремясь, чтобы он длился вечно. Притом "всегда" - это пустое слово. Между капризом и "вечной любовью" разница только та, что каприз длится несколько дольше.
      Они уже входили в мастерскую. Дориан Грей положил руку на плечо лорда Генри.
      - Если так, пусть наша дружба будет капризом, - шепнул он, краснея, смущенный собственной смелостью. Затем взошел на подмостки и стал в позу.
      Лорд Генри, расположившись в широком плетеном кресле, наблюдал за ним. Тишину в комнате нарушали только легкий стук и шуршанье кисти по полотну, затихавшее, когда Холлуорд отходил от мольберта, чтобы издали взглянуть на свою работу. В открытую дверь лились косые солнечные лучи, в них плясали золотые пылинки. Приятный аромат роз словно плавал в воздухе.
      Прощло с четверть часа. Художник перестал работать. Он долго смотрел на Дориана Грея, потом, так же долго, на портрет, хмурясь и покусывая кончик длинной кисти.
      - Готово! - воскликнул он наконец и, нагнувшись, подписал свое имя длинными красными буквами в левом углу картины.
      Лорд Генри подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть ее. Несомненно, это было дивное произведение искусства, да и сходство было поразительное.
      - Дорогой мой Бэзил, поздравляю тебя от всей души, - сказал он.-- Я не знаю лучшего портрета во всей современной живописи. Подойдите же сюда, мистер Грей, и судите сами.
      Юноша вздрогнул, как человек, внезапно очнувшийся от сна.
      - В самом деле кончено? - спросил он, сходя с подмостков.
      - Да, да. И вы сегодня прекрасно позировали. Я вам за это бесконечно благодарен.
      - За это надо благодарить меня, - вмешался лорд Генри.-- Правда, мистер Грей?
      Дориан, не отвечая, с рассеянным видом, прошел мимо мольберта, затем повернулся к нему лицом. При первом взгляде на портрет он невольно сделал шаг назад и вспыхнул от удовольствия. Глаза его блеснули так радостно, словно он в первый раз увидел себя. Он стоял неподвижно, погруженный в созерцание, смутно сознавая, что Холлуорд что-то говорит ему, но не вникая в смысл его слов. Как откровение пришло к нему сознание своей красоты. До сих пор он как-то ее не замечал, и восхищение Бэзила Холлуорда казалось ему трогательным ослеплением дружбы. Он выслушивал его комплименты, подсмеивался над ними и забывал их. Они не производили на него никакого впечатления. Но вот появился лорд Генри, прозвучал его восторженный гимн молодости, грозное предостережение о том, что она быстротечна. Это взволновало Дориана, и сейчас, когда он смотрел на отражение своей красоты, перед ним вдруг с поразительной ясностью встало то будущее, о котором говорил лорд Генри. Да, наступит день, когда его лицо поблекнет п сморщится, глаза потускнеют, выцветут, стройный стан согнется, станет безобразным. Годы унесут с собой алость губ и золото волос. Жизнь, формируя его душу, будет разрушать его тело. Он станет отталкивающе некрасив, жалок и страшен.
      При этой мысли острая боль, как ножом, пронзила Дориана, и каждая жилка в нем затрепетала. Глаза потемнели, став из голубых аметистовыми, и затуманились слезами. Словно ледяная рука легла ему на сердце.
      - Разве портрет вам не нравится? - воскликнул наконец Холлуорд, немного задетый непонятным молчанием Дориана.
      - Ну конечно, нравится, - ответил за него лорд Генри.-- Кому он мог бы не понравиться? Это один из шедевров современной живописи. Я готов отдать за него столько, сколько ты потребуешь. Этот портрет должен принадлежать мне.
      - Я не могу его продать, Гарри. Он не мой.
      - А чей же?
      - Дориана, разумеется, - ответил художник.
      - Вот счастливец!
      - Как это печально! - пробормотал вдруг Дориан Грей, все еще не отводя глаз от своего портрета.-- Как печально! Я состарюсь, стану противным уродом, а мой портрет будет вечно молод. Он никогда не станет старше, чем в этот июньский день... Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы старел этот портрет, а я навсегда остался молодым! За это... за это я отдал бы все на свете. Да, ничего не пожалел бы! Душу бы отдал за это!
      - Тебе, Бэзил, такой порядок вещей вряд ли понравился бы! -воскликнул лорд Генри со смехом.-- Тяжела тогда была бы участь художника!
      - Да, я горячо протестовал бы против этого, - отозвался Холлуорд.
      Дориан Грей обернулся и в упор посмотрел на него.
      - О Бэзил, в этом я не сомневаюсь! Свое искусство вы любите больше, чем друзей. Я вам не дороже какой-нибудь позеленевшей бронзовой статуэтки. Нет, пожалуй, ею вы дорожите больше.
      Удивленный художник смотрел на него во все глаза. Очень странно было слышать такие речи от Дориана. Что это с ним? Он, видимо, был очень раздражен, лицо его пылало.
      - Да, да, - продолжал Дориан.-- Я вам не так дорог, как ваш серебряный фавн или Гермес из слоновой кости. Их вы будете любить всегда. А долго ли будете любить меня? Вероятно, до первой морщинки на моем лице. Я теперь знаю - когда человек теряет красоту, он теряет все. Ваша картина мне это подсказала. Лорд Генри совершенно прав: молодость - единственное, что ценно в нашей жизни. Когда я замечу, что старею, я покончу с собой
      Холлуорд побледнел и схватил его за руку.
      - Дориан, Дориан, что вы такое говорите! У меня не было и не будет друга ближе вас. Что это вы вздумали завидовать какимто неодушевленным предметам? Да вы прекраснее их всех!
      - Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который вы с меня написали. Почему он сохранит то, что мне суждено утратить? Каждое уходящее мгновение отнимает что-то у меня и дарит ему. О, если бы было наоборот! Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить мепя, постоянно насмехаться надо мной!
      Горячие слезы подступили к глазам Дориана, он вырвал свою руку из руки Холлуорда и, упав на диван, спрятал лицо в подушки.
      - Это ты наделал, Гарри! - сказал художник с горечью. Лорд Генри пожал плечами.
      - Это заговорил настоящий Дориан Грей, вот и все.
      - Неправда.
      - А если нет, при чем же тут я?
      - Тебе следовало уйти, когда я просил тебя об этом.
      - Я остался по твоей же просьбе, - возразил лорд Генри.
      - Гарри, я не хочу поссориться разом с двумя моими близкими друзьями... Но вы оба сделали мне ненавистной мою лучшую картину. Я ее уничтожу. Что ж, ведь это только холст и краски. И я не допущу, чтобы она омрачила жизнь всем нам.
      Дориан Грей поднял голову с подушки и, бледнея, заплаканными глазами следил за художником, который подошел к своему рабочему столу у высокого, занавешенного окна. Что он там делает? Шарит среди беспорядочно нагроможденных на столе тюбиков с красками и сухих кистей, - видимо, разыскивает чтото. Ага, это он искал длинный шпатель с тонким и гибким стальным лезвием. И нашел его наконец. Он хочет изрезать портрет!
      Всхлипнув, юноша вскочил с дивана, подбежал к Холлуорду и, вырвав у него из рук шпатель, швырнул его в дальний угол.
      - Не смейте, Бэзил! Не смейте! - крикнул он.-- Это все равно что убийство!
      - Вы, оказывается, всетаки цените мою работу? Очень рад, - сказал художник сухо, когда опомнился от удивления, - А я да это уже не надеялся.
      - Ценю ее? Да я в нее влюблен, Бэзил. У меня такое чувство, словно этот портрет - часть меня самого.
      Ну и отлично. Как только вы высохнете, вас покроют лаком, вставят в раму и отправят домой. Тогда можете делать с собой, что хотите.
      Пройдя через комнату, Холлуорд позвонил.
      - Вы, конечно, не откажетесь выпить чаю, Дориан? И ты тоже, Гарри? Или ты не охотник до таких простых удовольствий?
      - Я обожаю простые удовольствия, - сказал лорд Генри.-- Они -последнее прибежище для сложных натур. Но драматические сцены я терплю только на театральных подмостках. Какие вы оба нелепые люди! Интересно, кто это выдумал, что человек - разумное животное? Что за скороспелое суждение! У человека есть что угодно, только не разум. И, в сущности, это очень хорошо!.. Однако мне неприятно, что вы ссоритесь изза портрета. Вы бы лучше отдали его мне, Бэзил! Этому глупому мальчику вовсе не так уж хочется его иметь, а мне очень хочется.
      - Бэзил, я вам никогда не прощу, если вы его отдадите не мне! -воскликнул Дориан Грей.-- И я никому не позволю обзывать меня "глупым мальчиком".
      - Я уже сказал, что дарю портрет вам, Дориан. Я так решил еще прежде, чем начал его писать.
      - А на меня не обижайтесь, мистер Грей, - сказал лорд Генри.-- Вы сами знаете, что вели себя довольно глупо. И не так уж вам неприятно, когда вам напоминают, что вы еще мальчик.
      - Еще сегодня утром мне было бы это очень неприятно, лорд Генри.
      - Ах, утром! Но с тех пор вы многое успели пережить. В дверь постучали, вошел лакей с чайным подносом и поставил его на японский столик. Звякали чашки и блюдца, пыхтел большой старинный чайник. За лакеем мальчик внес два шарообразных фарфоровых блюда.
      Дориан Грей подошел к столу и стал разливать чай. Бэзил и лорд Генри не спеша подошли тоже и, приподняв крышки, посмотрели, что лежит на блюдах.
      - А не пойти ли нам сегодня вечером в театр? - предложил лорд Генри.-- Наверное, где-нибудь идет что-нибудь интересное. Правда, я обещал одному человеку обедать сегодня с ним у Уайта, но это мой старый приятель, ему можно телеграфировать, что я заболел или что мне помешало прийти более позднее приглашение... Пожалуй, такого рода отговорка ему даже больше понравится своей неожиданной откровенностью.
      - Ох, надевать фрак! Как это скучно! - буркнул Холлуорд.-- Терпеть не могу фраки!
      - Да, - лениво согласился лорд Генри.-- Современные костюмы безобразны, они угнетают своей мрачностью. В нашей жизни не осталось ничего красочного, кроме порока.
      - Право, Гарри, тебе не следует говорить таких вещей при Дориане!
      - При котором из них? При том, кто наливает нам чай, или том, что на портрете?
      - И при том, и при другом.
      - Я с удовольствием пошел бы с вами в театр, лорд Генри, - промолвил Дориан.
      - Прекрасно. Значит, едем. И вы с нами, Бэзил?
      - Нет, право, не могу. У меня уйма дел.
      - Ну, так мы пойдем вдвоем - бь! и я, мистер Грей.
      - Как я рад!
      Художник, закусив губу, с чашкой в руке подошел к портрету.
      - А я останусь с подлинным Дорианом, - сказал он грустно.
      - Так, повашему, это - подлинный Дориан? - спросил Дориан Грей, подходя к нему.-- Неужели я в самом деле такой?
      - Да, именно такой.
      - Как это чудесно, Бэзил!
      - По крайней мере, внешне вы такой. И на портрете всегда таким останетесь, - со вздохом сказал Холлу орд.-- А это чегонибудь да стоит.
      - Как люди гонятся за постоянством! - воскликнул лорд Генри.-Господи, да ведь и в любви верность - это всецело вопрос физиологии, она ничуть не зависит от нашей воли. Люди молодые хотят быть верны - и не бывают, старики хотели бы изменять, но где уж им! Вот и все.
      - Не ходите сегодня в театр, Дориан, - сказал Холлуорд.-- Останьтесь у меня, пообедаем вместе.
      - Не могу, Бэзил.
      - Почему?
      - Я же обещал лорду Генри пойти с ним.
      - Думаете, он станет хуже относиться к вам, если вы не сдержите слова? Он сам никогда не выполняет своих обещаний. Я вас очень прошу, не уходите.
      Дориан засмеялся и покачал головой.
      - Умоляю вас!
      Юноша в нерешимости посмотрел на лорда Генри, который, сидя за чайным столом, с улыбкой слушал их разговор.
      - Нет, я должен идти, Бэзил.
      - Как знаете.-- Холлуорд отошел к столу и поставил свою чашку на поднос.-- В таком случае не теряйте времени. Уже поздно, а вам еще надо переодеться. До свиданья, Гарри. До свиданья, Дориан. Приходите поскорее -ну, хотя бы завтра. Придете?
      - Непременно.
      - Не забудете?
      - Нет, конечно, нет! - заверил его Дориан.
      - И вот еще что... Гарри!
      - Что, Бэзил?
      - Помни то, о чем я просил тебя утром в саду!
      - А я уже забыл, о чем именно.
      - Смотри! Я тебе доверяю.
      - Хотел бы я сам себе доверять! - сказал лорд Генри со смехом.-Идемте, мистер Грей, мой кабриолет у ворот, и я могу довезти вас до дому. До свиданья, Бэзил. Мы сегодня очень интересно провели время.
      Когда дверь закрылась за гостями, художник тяжело опустился на диван. По лицу его видно было, как ему больно. ГЛАВА III
      На другой день в половине первого лорд Генри Уоттон вышел из своего дома на Керзонстрит и направился к Олбени. Он хотел навестить своего дядю, лорда Фермера, добродушного, хотя и резковатого старого холостяка, которого за пределами светского круга считали эгоистом, ибо он ничем особенно не был людям полезен, а в светском кругу - щедрым и добрым, ибо лорд Фермер охотно угощал тех, кто его развлекал. Отец лорда Фермера состоял английским послом в Мадриде в те времена, когда королева Изабелла была молода, а Прима еще и в помине не было. Под влиянием минутного каприза он ушел с дипломатической службы, рассерженный тем, что его не назначили послом в Париж, хотя на этот пост ему давали полное право его происхождение, праздность, прекрасный слог дипломатических депеш и неумеренная страсть к наслаждениям. Сын, состоявший при отце секретарем, ушел вместе с ним - что тогда все считали безрассудством - и, несколько месяцев спустя унаследовав титул, принялся серьезно изучать великое аристократическое искусство ничегонеделания. У него в Лондоне было два больших дома, но он предпочитал жить на холостую ногу в наемной меблированной квартире, находя это менее хлопотливым, а обедал и завтракал чаще всего в клубе. Лорд Фермер уделял некоторое внимание своим угольным копям в центральных графствах и оправдывал этот нездоровый интерес к промышленности тем, что, владея углем, он имеет возможность, как это прилично джентльмену, топить свой камин дровами. По политическим убеждениям он был консерватор, по только не тогда, когда консерваторы приходили к власти, - в такие периоды он энергично ругал их, называя шайкой радикалов. Он героически воевал со своим камердинером, который держал его в ежовых рукавицах. Сам же он, в свою очередь, терроризировал многочисленную родню. Породить его могла только Англия, а между тем он был ею недоволен и всегда твердил, что страна идет к гибели. Принципы его были старомодны, зато многое можно было сказать в защиту его предрассудков.
      В комнате, куда вошел лорд Генри, дядя его сидел в толстой охотничьей куртке, с сигарой в зубах и читал "Таймc", ворчливо выражая вслух свое недовольство этой газетой
      - А, Гарри! - сказал почтенный старец.-- Что это ты так рано? Я думал, что вы, денди, встаете не раньше двух часов дня и до пяти не выходите из дому.
      - Поверьте, дядя Джордж, меня привели к вам в такой ранний час исключительно родственные чувства. Мне от вас коечто нужно.
      - Денег, вероятно? - сказал лорд Фермер с кислым видом.-- Ладно, садись и рассказывай. Нынешние молодые люди воображают, что деньги - это все.
      - Да, - согласился лорд Генри, поправляя цветок в петлице.-- А с годами они в этом убеждаются. Но мне деньги не нужны, дядя Джордж, - они нужны тем, кто имеет привычку платить долги, а я своим кредиторам никогда не плачу. Кредит - это единственный капитал младшего сына в семье, и на этот капитал можно отлично прожить. Кроме того, я имею дело только с поставщиками Дартмура, - и, естественно, они меня никогда не беспокоят. К вам я пришел не за деньгами, а за сведениями. Разумеется, не за полезными: за бесполезными.
      - Ну что ж, от меня ты можешь узнать все, что есть в любой Синей книге Англии, хотя нынче в них пишут много ерунды. В те времена, когда я был дипломатом, это делалось гораздо лучше. Но теперь, говорят, дипломатов зачисляют на службу только после того, как они выдержат экзамен. Так чего же от них ожидать? Экзамены, сэр, - это чистейшая чепуха, от начала до конца. Если ты джентльмен, так тебя учить нечему, тебе достаточно того, что ты знаешь. А если ты не джентльмен, то знания тебе только во вред.
      - Мистер Дориан Грей в Синих книгах не числится, дядя Джордж, -небрежно заметил лорд Генри.
      - Мистер Дориан Грей? А кто же он такой? - спросил лорд Фермор, хмуря седые косматые брови.
      - Вот это-то я и пришел у вас узнать, дядя Джордж. Впрочем, кто он, мне известно: он - внук последнего лорда Келсо. Фамилия его матери была Девере, леди Маргарет Девере. Расскажите мне, что вы знаете о ней. Какая она была, за кого вышла замуж? Ведь вы знали в свое время весь лондонский свет, -- так, может, и ее тоже? Я только что познакомился с мистером Греем, и он меня очень интересует.
      - Внук Келсо! - повторил старый лорд.-- Внук Келсо... Как же, как же, я очень хорошо знал его мать. Помнится, даже был на ее крестинах. Красавица она была необыкновенная, эта Маргарет Девере, и все мужчины бесновались, когда она убежала с каким-то молодчиком, полнейшим ничтожеством без гроша за душой, - он был офицерик пехотного полка или что-то в таком роде.
      Да, да, помню все, как будто это случилось вчера. Бедняга был убит на дуэли в Спа через несколько месяцев после того, как они поженились. Насчет этого ходили тогда скверные слухи. Говорили, что Келсо подослал какого-то прохвоста, бельгийского авантюриста, чтобы тот публично оскорбил его зятя... понимаешь, подкупил его, заплатил подлецу, - и тот на дуэли насадил молодого человека на свою шпагу, как голубя на вертел. Дело замяли, но, ейбогу, после этого Келсо долгое время ел в клубе свой бифштекс в полном одиночестве. Мне рассказывали, что дочь он привез домой, но с тех пор она не говорила с ним до самой смерти. Да, скверная история! И дочь умерла очень скоро - года не прошло. Так ты говоришь, после нее остался сын? А я и забыл об этом. Что он собой представляет? Если похож на мать, так, наверное, красивый малый.
      - Да, очень красивый, - подтвердил лорд Генри.
      - Надеюсь, он попадет в хорошие руки, - продолжал лорд Фермор.-- Если Келсо его не обидел в завещании, у него, должно быть, куча денег. Да и у Маргарет было свое состояние. Все поместье Селби перешло к ней от деда. Ее дед ненавидел Келсо, называл его скаредом. Он и в самом деле был скряга. Помню, он приезжал в Мадрид, когда я жил там. Ейбогу, я краснел за него! Королева несколько раз спрашивала меня, кто этот английский пэр, который постоянно торгуется с извозчиками. О нем там анекдоты ходили. Целый месяц я не решался показываться при дворе. Надеюсь, Келсо был щедрее к своему внуку, чем к мадридским извозчикам?
      - Этого я не знаю, - отозвался лорд Генри.-- Дориан еще несовершеннолетний. Но думаю, что он будет богат. Селби перешло к нему, это я слышал от него самого... Так вы говорите, его мать была очень красива?
      - Маргарет Девере была одна из прелестнейших девушек, каких я видывал в жизни. Я никогда не мог понять, что ее толкнуло на такой странный брак. Ведь она могла выйти за кого бы ни пожелала. Сам Карлингтон был от нее без ума. Но вся беда в том, что она обладала романтическим воображением. В их роду все женщины были романтичны. Мужчины немногого стоили, но женщины, ейбогу, были замечательные... Карлингтон на коленях стоял перед Маргарет -он сам мне это говорил. А ведь в Лондоне в те времена все девушки были влюблены в него. Но Маргарет только смеялась над ним... Да, кстати о дурацких браках, - что это за вздор молол твой отец насчет Дартмура, -будто он хочет жениться на американке? Неужели англичанки для него недостаточно хороши?
      - Видите ли, дядя Джордж, жениться на американках теперь очень модно.
      - Ну а я - за англичанок и готов спорить с целым светом! - Лорд Фермор стукнул кулаком по столу.
      - Ставка нынче только на американок.
      - Я слышал, что их ненадолго хватает, - буркнул дядя Джордж.
      - Их утомляют долгие заезды, но в скачках с препятствиями они великолепны. На лету берут барьеры. Думаю, что Дартмуру несдобровать.
      - А кто ее родители? - ворчливо осведомился лорд Фермор.-- Они у нее вообще имеются? Лорд Генри покачал головой.
      - Американские девицы так же ловко скрывают своих родителей, как английские дамы - свое прошлое, - сказал он, вставая.
      - Должно быть, папаша ее - экспортер свинины?
      - Ради Дартмура, дядя Джордж, я желал бы, чтобы это было так. Говорят, в Америке это самое прибыльное дело. Выгоднее его только политика.
      - А его американка, по крайней мере, хорошенькая?
      - Как большинство американок, она изображает из себя красавицу. В этом -- секрет их успеха.
      - И отчего они не сидят у себя в Америке? Ведь нас всегда уверяют, что там для женщин - рай.
      - Так оно и есть. Потому-то они, подобно праматери Еве, и стремятся выбраться оттуда, - пояснил лорд Генри.-- Ну, до свиданья, дядя Джордж. Я должен идти, иначе опоздаю к завтраку. Спасибо за сведения о Дориане. Я люблю знать все о своих новых знакомых и ничего - о старых.
      - А где ты сегодня завтракаешь, Гарри?
      - У тетушки Агаты. Я напросился сам и пригласил мистера Грея. Он - ее новый протеже.
      - Гм!.. Так вот что, Гарри: передай своей тетушке Агате, чтобы она перестала меня атаковать воззваниями о пожертвованиях. Надоели они мне до смерти. Эта добрая женщина вообразила, что у меня другого дела нет, как только выписывать чеки на ее дурацкие благотворительные затеи.
      - Хорошо, дядя Джордж, передам. Но ведь это бесполезно. Филантропы, увлекаясь благотворительностью, теряют всякое человеколюбие. Это их отличительная черта.
      Старый джентльмен одобрительно хмыкнул и позвонил лакею, чтобы тот проводил гостя.
      Лорд Генри прошел пассажем на Берлингтонстрит и направился к Берклейсквер. Он вспоминал то, что услышал от дяди о родных Дориана Грея. Даже рассказанная в общих чертах, история эта взволновала его своей необычайностью, своей почти современной романтичностью. Прекрасная девушка, пожертвовавшая всем ради страстной любви. Несколько недель безмерного счастья, разбитого гнусным преступлением. Потом - месяцы новых страданий, рожденный в муках ребенок. Мать унесена смертью, удел сына - сиротство и тирания бессердечного старика. Да, это интересный фон, он выгодно оттеняет облик юноши, придает ему еще больше очарования. За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия. Чтобы зацвел самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовые муки.
      ...Как обворожителен был Дориан вчера вечером, когда они обедали вдвоем в клубе! В его ошеломленном взоре и приоткрытых губах читались тревога и робкая радость, а в тени красных абажуров лицо казалось еще розовее и еще ярче выступала его дивная расцветающая красота. Говорить с этим мальчиком было все равно что играть на редкостной скрипке. Он отзывался на каждое прикосновение, на малейшую дрожь смычка...
      А как это увлекательно - проверять силу своего влияния на другого человека! Ничто не может с этим сравниться. Перелить свою душу в другого, дать ей побыть в нем; слышать отзвуки собственных мыслей, усиленные музыкой юности и страсти; передавать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат, - это истинное наслаждение, самая большая радость, быть может, какая дана человеку в паш ограниченный и пошлый век с его грубочувственными утехами и грубопримитивными стремлениями.
      ...К тому же этот мальчик, с которым он по столь счастливой случайности встретился в мастерской Бэзила, - замечательный тип... или, во всяком случае, из него можно сделать нечто замечательное. У него есть все -обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки. Из него можно вылепить что угодно, сделать его титаном - или игрушкой. Как жаль, что такой красоте суждено увянуть!..
      А Бэзил? Как психологически интересно то, что он говорил! Новая манера в живописи, новое восприятие действительности, неожиданно возникшее благодаря одному лишь присутствию человека, который об этом и не подозревает... Душа природы, обитавшая в дремучих лесах, бродившая в чистом поле, дотоле незримая и безгласная, вдруг, как Дриада, явилась художнику без всякого страха, ибо его душе, давпо ее искавшей, дана та вдохновенная прозорливость, которой только и открываются дивные тайны; и простые формы, образы вещей обрели высокое совершенство и некий символический смысл, словно являя художнику иную, более совершенную форму, которая из смутной грезы превратилась в реальность. Как это все необычайно!
      Нечто подобное бывало и в прошлые века. Платон, для которого мышление было искусством, первый задумался над этим чудом. А Буонарроти? Разве не выразил он его в своем цикле сонетов, высеченных в цветном мраморе? Но в наш век это удивительно...
      И лорд Генри решил, что ему следует стать для Дориана Грея тем, чем Дориан, сам того не зная, стал для художника, создавшего его великолепный портрет. Он попытается покорить Дориана, - собственно, он уже наполовину этого достиг, - и душа чудесного юноши будет принадлежать ему. Как щедро одарила судьба это дитя Любви и Смерти!
      Лорд Генри вдруг остановился и окинул взглядом соседние дома. Увидев, что он уже миновал дом своей тетушки и отошел от него довольно далеко, он, посмеиваясь над собой, повернул обратно. Когда он вошел в темноватую прихожую, дворецкий доложил ему, что все уже в столовой. Лорд Генри отдал одному из лакеев шляпу и трость и прошел туда.
      - Ты, как всегда, опаздываешь, Гарри! - воскликнула его тетушка, укоризненно качая головой.
      Он извинился, тут же придумав какое-то объяснение, и, сев на свободный стул рядом с хозяйкой дома, обвел глазами собравшихся гостей. С другого конца стола ему застенчиво кивнул Дориан, краснея от удовольствия. Напротив сидела герцогиня Харли, очень любимая всеми, кто ее знал, дама в высшей степени кроткого и веселого права и тех архитектурных пропорций, которые современные историки называют тучностью (когда речь идет не о герцогинях!). Справа от герцогини сидел сэр Томас Бэрден, член парламента, радикал. В общественной жизни он был верным сторонником своего лидера, а в частной -сторонником хорошей кухни, то есть следовал общеизвестному мудрому правилу: "Выступай с либералами, а обедай с консерваторами". По левую руку герцогини занял место мистер Эрскин из Тредли, пожилой джентльмен, весьма культурный и приятный, но усвоивший себе дурную привычку всегда молчать в обществе, ибо, как он однажды объяснил леди Агате, еще до тридцати лет высказал все, что имел сказать.
      Соседкой лорда Генри за столом была миссис Ванделер, одна из давнишних приятельниц его тетушки, поистине святая женщина, но одетая так безвкусно и крикливо, что ее можно было сравнить с молитвенником в скверном аляповатом переплете. К счастью для лорда Генри, соседом миссис Ванделер с другой стороны оказался лорд Фаудел, мужчина средних лет, большого ума, но посредственных способностей, бесцвотпый и скучный, как отчет министра в палате общин. Беседа между ним и миссис Ванделер велась с той усиленной серьезностью, которой, по его же словам, непростительно грешат все добродетельные люди и от которой никто из них никак не может вполне освободиться.
      - Мы говорим о бедном Дартмуре, - громко сказала лорду Генри герцогиня, приветливо кивнув ему через стол.-- Как вы думаете, он в самом деле женится на этой обворожительной американке?
      - Да, герцогиня. Ода, кажется, решила сделать ему предложение.
      - Какой ужас! - воскликнула леди Агата.-- Право, следовало бы помешать этому!
      - Я слышал из самых верных источников, что ее отец в Америке торгует галантереей или каким-то другим убогим товаром, - с презрительной миной объявил сэр Томас Бэрдон.
      - А мой дядя утверждает, что свининой, сэр Томас.
      - Что это еще за "убогий" товар? - осведомилась герцогиня, в удивлении поднимая полные руки.
      - Американские романы, - пояснил лорд Генри, принимаясь за куропатку.
      Герцогиня была озадачена.
      - Не слушайте его, дорогая, - шепнула ей леди Агата.-- Он никогда ничего не говорит серьезно.
      - Когда была открыта Америка...-- начал радикал - и дальше пошли всякие скучнейшие сведения. Как все ораторы, которые ставят себе целью исчерпать тему, он исчерпал терпение слушателей. Герцогиня вздохнула и воспользовалась своей привилегией перебивать других.
      - Было бы гораздо лучше, если бы эта Америка совсем не была открыта!воскликнула она.Ведь американки отбивают у наших девушек всех женихов. Это безобразие!
      - Пожалуй, я сказал бы, что Америка вовсе не открыта, - заметил мистер Эрскин.-- Она еще только обнаружена.
      - О, я видела представительниц ее населения, - неопределенным тоном отозвалась герцогиня.-- И должна признать, что большинство из них -прехорошенькие. И одеваются прекрасно. Все туалеты заказывают в Париже. Я, к сожалению, не могу себе этого позволить.
      - Есть поговорка, что хорошие американцы после смерти отправляются в Париж, - изрек, хихикая, сэр Томас, у которого имелся в запасе большой выбор потрепанных острот.
      - Вот как! А куда же отправляются после смерти дурные американцы? -поинтересовалась герцогиня.
      - В Америку, - пробормотал лорд Генри. Сэр Томас сдвинул брови.
      - Боюсь, что ваш племянник предубежден против этой великой страны, -сказал он леди Агате.-- Я изъездил ее всю вдоль и поперек, - мне предоставляли всегда специальные вагоны, тамошние директора весьма любезны, -- и, уверяю вас, поездки в Америку имеют большое образовательное значение.
      - Неужели же, чтобы стать образованным человеком, необходимо повидать Чикаго? - жалобно спросил мистер Эрскин.-- Я не чувствую себя в силах совершить такое путешествие.
      Сэр Томас махнул рукой.
      - Для мистера Эрскина мир сосредоточен на его книжных полках. А мы, люди дела, хотим своими глазами все видеть, не только читать обо всем. Американцы - очень интересный народ и обладают большим здравым смыслом. Я считаю, что это их самая отличительная черта. Да, да, мистер Эрскин, это весьма здравомыслящие люди. Поверьте мне, американец никогда не делает глупостей.
      - Какой ужас! - воскликнул лорд Генри.-- Я еще могу примириться с грубой силой, но грубая, тупая рассудочность совершенно невыносима. Руководствоваться рассудком - в этом есть что-то неблагородное. Это значит -- предавать интеллект.
      - Не понимаю, что вы этим хотите сказать, - отозвался сэр Томас, побагровев.
      - А я вас понял, лорд Генри, - с улыбкой пробормотал мнстер Эрскин.
      - Парадоксы имеют свою прелесть, но...-- начал баронет.
      - Разве это был парадокс? - спросил мистер Эрскин.-- А я и не догадался... Впрочем, может быть, вы правы. Ну, так что же? Правда жизни открывается нам именно в форме парадоксов. Чтобы постигнуть Действительность, надо видеть, как она балансирует на канате. И только посмотрев все те акробатические штуки, какие проделывает Истина, мы можем правильно судить о ней.
      - Господи, как мужчины любят спорить! - вздохнула леди Агата.-- Никак не могу взять в толк, о чем вы говорите. А на тебя, Гарри, я очень сердита. Зачем это ты отговариваешь нашего милого мистера Грея работать со мной в ИстЭнде? Пойми, он мог бы оказать нам неоценимые услуги: его игра так всем нравится.
      - А я хочу, чтобы он играл для меня, - смеясь, возразил лорд Генри и, глянув туда, где сидел Дориан, встретил его ответный радостный взгляд.
      - Но в Уайтчепле видишь столько людского горя! - не унималась леди Агата.
      - Я сочувствую всему, кроме людского горя.-- Лорд Генри пожал плечами.-- Ему я сочувствовать не могу. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о темных ее сторонах.
      - Но ИстЭнд - очень серьезная проблема, - внушительно заметил сэр Томас, качая головой.
      - Несомненно, - согласился лорд Генри.-- Ведь это - проблема рабства, и мы пытаемся разрешить ее, увеселяя рабов. Старый политикан пристально посмотрел на него.
      - А что же вы предлагаете взамен? - спросил он. Лорд Генри рассмеялся.
      - Я ничего не желал бы менять в Англии, кроме погоды, и вполне довольствуюсь философским созерцанием. Но девятнадцатый век пришел к банкротству изза того, что слишком щедро расточал сострадание. И потому, мне кажется, наставить людей на путь истинный может только Наука. Эмоции хороши тем, что уводят нас с этого пути, а Наука - тем, что она не знает эмоций.
      - Но ведь на нас лежит такая ответственность! робко вмешалась миссис Ванделер.
      - Громадная ответственность! - поддержала ее леди Агата. Лорд Генри через стол переглянулся с мистером Эрскином.
      - Человечество преувеличивает свою роль на земле. Это- его первородный грех. Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути.
      - Вы меня очень утешили, - проворковала герцогиня.-- До сих пор, когда я бывала у вашей милой тетушки, мне всегда становилось совестно, что я не интересуюсь ИстЭндом. Теперь я буду смотреть ей в глаза, не краснея.
      - Но румянец женщине очень к лицу, герцогиня, - заметил лорд Генри.
      - Только в молодости, - возразила она.-- А когда краснеет такая старуха, как я, это очень дурной признак. Ах, лорд Генри, хоть бы вы мне посоветовали, как снова стать молодой!
      Лорд Генри подумал с минуту.
      - Можете вы, герцогиня, припомнить какую-нибудь большую ошибку вашей молодости? - спросил он, наклонясь к ней через стол.
      - Увы, и не одну!
      - Тогда совершите их все снова, - сказал он серьезно.Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить все ее безумства.
      - Замечательная теория! - восхитилась герцогиня.-- Непременно проверю ее на практике.
      - Теория опасная! - процедил сэр Томас сквозь плотно сжатые губы. А леди Агата покачала головой, но невольно засмеялась. Мистер Эрскин слушал молча.
      - Да, - продолжал лорд Генри.-- Это одна из великих тайн жизни. В наши дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное, о чем никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.
      За столом грянул дружный смех.
      А лорд Генри стал своенравно играть этой мыслью, давая волю фантазии: он жонглировал ею, преображал ее, то отбрасывал, то подхватывал снова; заставлял ее искриться, украшая радужными блестками своего воображения, окрылял парадоксами. Этот гимн безумствам воспарил до высот философии, а Философия обрела юность и, увлеченная дикой музыкой Наслаждения, как вакханка в залитом вином наряде и венке из плюща, понеслась в исступленной пляске по холмам жизни, насмехаясь над трезвостью медлительного Силена. Факты уступали ей дорогу, разлетались, как испуганные лесные духи. Ее обнаженные ноги поппралп гигантский камень давильни, на котором восседает мудрый Омар, и журчащий сок винограда вскипал вокруг этих белых ног волнами пурпуровых брызг, растекаясь затем красной пеной по отлогим черным стенкам чана.
      То была блестящая и оригинальная импровизация. Лорд Генри чувствовал, что Дориан Грей не сводит с него глаз, и сознание, что среди слушателей есть человек, которого ему хочется пленить, оттачивало его остроумие, придавало красочность речам. То, что он говорил, было увлекательно, безответственно, противоречило логике и разуму. Слушатели смеялись, но были невольно очарованы и покорно следовали за полетом его фантазии, как дети - за легендарным дудочником. Дориан Грей смотрел ему в лицо не отрываясь, как завороженный, и по губам его то и дело пробегала улыбка, а в потемневших глазах восхищение сменялось задумчивостью.
      Наконец Действительность в костюме нашего века вступила в комнату в образе слуги, доложившего герцогине, что экипаж ее подан. Герцогиня в шутливом отчаянии заломила руки.
      - Экая досада! Приходится уезжать. Я должна заехать в клуб за мужем и отвезти его на какое-то глупейшее собрание, па котором он будет председательствовать. Если опоздаю, он обязательно рассердится, а я стараюсь избегать сцен, когда на мне эта шляпка: она чересчур воздушна, одно резкое слово может ее погубить. Нет, нет, не удерживайте меня, милая Агата. До свидания, лорд Генри! Вы - прелесть, но настоящий демонискуситель. Я положительно не знаю, что думать о ваших теориях. Непременно приезжайте к нам обедать. Ну, скажем, во вторник. Во вторник вы никуда не приглашены?
      - Для вас, герцогиня, я готов изменить всем, - сказал с поклоном лорд Генри.
      - О, это очень мило с вашей стороны, но и очень дурно, - воскликнула почтенная дама.-- Так помните же, мы вас ждем.-- И она величаво выплыла из комнаты, а за ней - леди Агата и другие дамы.
      Когда лорд Генри снова сел па свое место, мистер Эрскин, усевшись рядом, положил ему руку на плечо.
      - Ваши речи интереснее всяких книг, - начал он.-- Почему вы не напишете что-нибудь ?
      - Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, и потому не пишу их. Конечно, хорошо бы написать роман, роман чудесный, как персидский ковер, и столь же фантастический. Но у нас в Англии читают только газеты, энциклопедические словари да учебники. Англичане меньше всех народов мира понимают красоты литературы.
      - Боюсь, что вы правы, - отозвался мистер Эрскин.-- Я сам когда-то мечтал стать писателем, но давно отказался от этой мысли... Теперь, мой молодой друг, - если позволите вас так называть, - я хочу задать вам один вопрос: вы действительно верите во все то, что говорили за завтраком?
      - А я уже совершенно не помню, что говорил.-- Лорд Генри улыбнулся.-Какую-нибудь ересь?
      - Да, безусловно. На мой взгляд, вы - человек чрезвычайно опасный, и если с нашей милой герцогиней что-нибудь стрясется, все мы будем считать вас главным виновником... Я хотел бы побеседовать с вами о жизни. Люди моего поколения прожили жизнь скучно. Как-нибудь , когда Лондон вам надоест, приезжайте ко мне в Тредли. Там вы изложите мне свою философию наслаждения за стаканом чудесного бургундского, которое у меня, к счастью, еще сохранилось.
      - С большим удовольствием. Сочту за счастье побывать в Тредли, где такой радушный хозяин и такая замечательная библиотека.
      - Вы ее украсите своим присутствием, - отозвался старый джентльмен с учтивым поклоном.-- Ну а теперь пойду прощусь с вашей добрейшей тетушкой. Мне пора в Атенеум. В этот час мы обычно дремлем там.
      - В полном составе, мистер Эрскин?
      - Да, сорок человек в сорока креслах. Таким образом мы готовимся стать Английской академией литературы.
      Лорд Генри расхохотался.
      - Ну а я пойду в Парк, - сказал он, вставая. У двери Дориан Грей дотронулся до его руки.
      - Можно и мне с вами?
      - Но вы, кажется, обещали навестить Бэзила Холлуорда?
      - Мне больше хочется побыть с вами. Да, да, мне непременно надо пойти с вами. Можно? И вы обещаете все время говорить со мной? Никто не говорит так интересно, как вы. Ох, я сегодня уже достаточно наговорил! - с улыбкой возразил лорд Генри.-- Теперь мне хочется только наблюдать жизнь. Пойдемте и будем наблюдать вместе, если хотите. ГЛАВА IV
      Однажды днем, месяц спустя, Дориан Грей, расположившись в удобном кресле, сидел в небольшой библиотеке лорда Генри, в его доме на Мэйфер. Это была красивая комната, с высокими дубовыми оливковозелеными панелями, желтоватым фризом и лепным потолком. По кирпичнокрасному сукну, покрывавшему пол, разбросаны были шелковые персидские коврики с длинной бахромой. На столике красного дерева стояла статуэтка Клордиона, а рядом лежал экземпляр "Les Cent Nouvelles" в переплете работы Кловиса Эв. Книга принадлежала некогда Маргарите Валуа, и переплет ее был усеян золотыми маргаритками -этот цветок королева избрала своей эмблемой. На камине красовались пестрые тюльпаны в больших голубых вазах китайского фарфора. В окна с частым свинцовым переплетом вливался абрикосовый свет летнего лондонского дня.
      Лорд Генри еще не вернулся. Он поставил себе за правило всегда опаздывать, считая, что пунктуальность - вор времени. И Дориан, недовольно хмурясь, рассеянно перелистывал превосходно иллюстрированное издание "Манон Леско", найденное им в одном из книжных шкафов. Размеренно тикали часы в стиле Людовика Четырнадцатого, и даже это раздражало Дориана. Он уже несколько раз порывался уйти, не дождавшись хозяина.
      Наконец за дверью послышались шаги, и она отворилась.
      - Как вы поздно, Гарри! - буркнул Дориан.
      - К сожалению, это не Гарри, мистер Грей, - отозвался высокий и резкий голос.
      Дориан поспешно обернулся и вскочил.
      - Простите! Я думал...
      - Вы думали, что это мой муж. А это только его жена, - разрешите представиться. Вас я уже очень хорошо знаю по фотографиям. У моего супруга их, если не ошибаюсь, семнадцать штук.
      - Будто уж семнадцать, леди Генри?
      - Ну, не семнадцать, так восемнадцать. И потом я недавно видела вас с ним в опере.
      Говоря это, она как-то беспокойно посмеивалась и внимательно смотрела на Дориана своими бегающими, голубыми, как незабудки, глазами. Все туалеты этой странной женщины имели такой вид, как будто они были задуманы в припадке безумия и надеты в бурю. Леди Уоттон всегда была в кого-нибудь влюблена - и всегда безнадежно, так что она сохранила все свои иллюзии. Она старалась быть эффектной, но выглядела только неряшливой. Звали ее Викторией, и она до страсти любила ходить в церковь - это превратилось у нее в манию.
      - Вероятно, на "Лоэнгрине", леди Генри?
      - Да, на моем любимом "Лоэнгрине". Музыку Вагнера я предпочитаю всякой другой. Она такая шумная, под нее можно болтать в театре весь вечер, не боясь, что тебя услышат посторонние. Это очень удобно, не так ли, мистер Грей?
      Тот же беспокойный и отрывистый смешок сорвался с ее узких губ, и она принялась вертеть в руках длинный черепаховый нож для разрезания бумаги.
      Дориан с улыбкой покачал головой.
      - Извините, не могу с вами согласиться, леди Генри. Я всегда слушаю музыку внимательно и не болтаю, если она хороша. Ну а скверную музыку, конечно, следует заглушать разговорами.
      - Ага, это мнение Гарри, не так ли, мистер Грей? Я постоянно слышу мнения Гарри от его друзей. Только таким путем я их и узнаю. Ну а музыка... Вы не подумайте, что я ее не люблю. Хорошую музыку я обожаю, но боюсь ее -она настраивает меня чересчур романтично. Пианистов я прямотаки боготворю, иногда влюбляюсь даже в двух разом - так уверяет Гарри. Не знаю, что в них так меня привлекает... Может быть, то, что они иностранцы? Ведь они, кажется, все иностранцы? Даже те, что родились в Англии, со временем становятся иностранцами, не правда ли? Это очень разумно с их стороны и создает хорошую репутацию их искусству, делает его космополитичным. Не так ли, мистер Грей?.. Вы, кажется, не были еще ни на одном из моих вечеров? Приходите непременно. Орхидей я не заказываю, это мне не по средствам, но на иностранцев денег не жалею - они придают гостиной такой живописный вид! Ага! Вот и Гарри! Гарри, я зашла, чтобы спросить у тебя коечто, - не помню, что именно, и застала здесь мистера Грея. Мы с ним очень иптересно поговорили о музыке. И совершенно сошлись во мнениях... впрочем, пет -кажется, совершенно разошлись. Но он такой приятный собеседник, и я очень рада, что познакомилась с ним.
      - Я тоже очень рад, дорогая, очень рад, - сказал лорд Генри, поднимая томные изогнутые брови и с веселой улыбкой глядя то на жену, то на Дориана.-- Извините, что заставил вас ждать, Дориан. Я ходил на Уордорстрит, где присмотрел кусок старинной парчи, и пришлось торговаться за нее добрых два часа. В наше время люди всему знают цену, но понятия пе имеют о подлинной ценности.
      - Как ни жаль, мне придется вас покинуть! - объявила леди Генри, прерывая наступившее неловкое молчание, и засмеяласькак всегда, неожиданно и некстати.Я обещала герцогине поехать с ней кататься. До свиданья, мистер Грей! До свиданья, Гарри. Ты, вероятно, обедаешь сегодня в гостях? Я тоже. Может быть, встретимся у леди Торнбэри?
      - Очень возможно, дорогая, - ответил лорд Генри, закрывая за ней дверь. Когда его супруга, напоминая райскую птицу, которая целую ночь пробыла под дождем, выпорхнула из компаты, оставив после себя легкий запах жасмина, он закурил папиросу и развалился на диване.
      - Ни за что не женитесь на женщине с волосами соломенного цвета, -сказал он после нескольких затяжек.
      - Почему, Гарри?
      - Они ужасно сентиментальны.
      - А я люблю сентиментальных людей.
      - Да и вообще лучше пе женитесь, Дориан. Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства. И тем и другим брак приносит разочарование.
      - Вряд ли я когда-нибудь женюсь, Гарри. Я слишком влюблен. Это тоже один из ваших афоризмов. Я его претворю в жизнь, как и все, что вы проповедуете.
      - В кого же это вы влюблены? - спросил лорд Генри после некоторого молчания.
      - В одну актрису, - краснея, ответил Дориан Грей. Лорд Генри пожал плечами.

К титульной странице
Вперед
Назад