Владимир Смирнов предложил в альманах художественную повесть, вызвавшую вначале бурную дискуссию в редколлегии. Необычные условия действия, странный полуфантастический сюжет, смешение языческих славянских имен и приближенных к современности административных терминов - все это раздражает, но одновременно поддерживает желание узнать: "А что дальше?" Мы предлагаем читателям альманаха самим сделать окончательный вывод. Одно несомненно: Владимир Смирнов уверенно обращается со словом, смело ищет. Он молод, его возраст - возраст дерзаний и творческих открытий. Пусть заявит о себе еще один устюженский автор.
Г. Судаков
"Сотнику Щучине надоело, наконец, наблюдать за нашей работой, он повернулся и зашагал к городу, скрылся из нашего поля зрения, и мы тогда решили передохнуть. Я дал команду "отбой", Кротик угостил меня табачком, Шуба задремал, а Ивайя стал смотреть на облака. Хорошо так лежать! Сначала потрудиться усиленно под пристальным оком сотника Щучины, размять тело, руки да ноги, а потом прилечь на чистую травку, затянуться самокруточкой... Тепло, солнышко светит, погода, природа и все такое... Хорошо.
И вот, как дальше это дело происходило. Мальчик Ивайя вдруг закричал, указуя пальцем в небо: "Смотрите, смотрите, вон, возле Луны!" Солнце было еще над городом, а Луна скобкой - прямо над нами, и возле нее - маленькое темное пятнышко, вроде жука, с серебряным боком. Мы увидели его, когда лениво глянули вверх. Что бы это могло такое быть?
Кротик почему-то разволновался. Он воскликнул:
- О! Это с Луны! Упало с Луны! К нам летит.
- Жук? Это жук? - спросил я его. Но Кротик не смог определить. Было слишком высоко, не разглядеть как следует.
Тут пробудился Шуба. Он вытащил из кармана два кривых стеколышка, одно приставил к глазу, а второе на вытянутой руке отвел вверх. Чудной был этот Шуба, таскал в кармане кривые стекла, говорил, что они приближают мир. Я тоже в них смотрел, приближают мутно. А работал Шуба нехотя, надо заставлять, и вообще был противен: боялся женщин, пачкал бумагу - сочинительствовал, да рисовал рожи, а когда пил свою "чуфку", то бегал кругами. Я так эту "чуфку" не терплю никак, очень противная на вкус, да и слабая, только Шубе ее и пить. Сам я пью сбродившую бруснику: и в голове ясность, и в руках мощь.
Этот Шуба навел свои стекла на жука, разглядел как следует и сказал:
- Это не жук, это такой шар. Надувной. Ну, как у детей бывают надувные пузыри, только больше. Это очень большой надувной пузырь. Опускается. А снизу чего-то привязано.
Больше он ничего не сумел рассмотреть. Мы, конечно, решили подождать, когда этот пузырь опустится ниже, чтобы Шуба смог разглядеть, что там такое привязано.
Но тут из кустов, что возле Кривого оврага, выскочил на поле сотник Щучина и заорал на нас, почему не работаем. Он схватил с пашни комок земли и швырнул в меня, но я увернулся, и комок попал Ивайе в лоб. Внутри комка оказался камень. Ивайя взвизгнул, шлепнулся навзничь, потом вскочил. На его лбу красовалась порядочная шишка. Он сжал кулачки и со слезами на глазах, глядя угрожающе, стал медленно подходить к сотнику. Тот на мгновение опешил, но потом сделал страшное лицо и так рявкнул, что Ивайю, словно от порыва воздуха, исходящего из сотниковой глотки, развернуло кругом, он заревел обиженно и убежал к лесу.
- Что за порядки тут у вас?! Где дисциплина?! Почему работы не вижу?! Закукра, тебя спрашиваю! - рявкнул сотник столь же мощно, но меня не развернуло, я оказался устойчивее.
Я спокойно отвечал ему, что ведь мы пахали, но вот - чрезвычайное происшествие - обнаружен неопределенный летающий объект в небе, и я указал рукой вверх.
Сотник задрал голову и увидел "объект", который к этому времени опустился ниже и уже действительно был похож на надувной пузырь. Под пузырем и вправду болталось что-то.
- Это с Луны упало,- подсказал сотнику Кротик.
Шуба изъявил желание взглянуть сквозь стекла на пузырь еще раз.
- О! Там человек! Снизу привязан человек! - воскликнул он.
- Ну-ка, дай сюда! - Щучина отобрал у него стекла и сам стал глядеть сквозь них на небо.
- Ничего не видно,- проворчал он после того, как довольно долгое время манипулировал со стеклами, водя их туда-сюда,- что ты врешь? Какой еще там человек?
Шуба принял от него стекла и снова начал изучать "объект".
- Да-да, там человек,- продолжал уверять он,- привязан снизу к пузырю. У человека, вижу, борода, наряжен он в такой перламутровый балахон, а из-под балахона ножки торчат.
- Ножки торчат...- передразнил его сотник. Он все еще не верил. Но пузырь опускался быстро, и стало видно на самом деле, что снизу и вправду, как будто бы привязан человек.
- Э-э... Однако. Дело такое,- в раздумчивости проговорил Щучина, уже воочию наблюдая летящий пузырь с привязанным человеком. От строго глянул на нас, поводил перед носом указательным пальцем и наставительно произнес:
- Ситуация! Это положение! Да!
Он призадумался, а потом решительно сказал:
- Так. Сделаем так.- И, выудив из кармана своих военного покроя штанов с лампасами химический карандаш и листок бумаги, подозвал к себе Кротика и на спине того, карандаш послюнявив, принялся сочинять на бумаге донесение для городских властей. Он склонил голову набок и от усердия аж язык высунул. Сотник Щучина знал, конечно, что изящно составленные донесения, со всяким словесным выкрутасом, очень одобряются градоначальством. За этот труд могут даже и поощрить денежно. Писал долго. Изредка вскидывал голову, мрачно хмуря брови, оглядывал пузырь с человеком и бормотал: "Да... история... ситуация, однако... ничего, там разберутся... там тебе покажут...".
Закончив свое сочинение, сотник велел кликнуть Ивайю. Надо бежать скорее с бумагой в город, а Ивайя из всех самый резвый, быстро бегает. Мы покричали его, но он не шел. Сидел на краю поля на холмике под березкой и равнодушно смотрел на нас.
- Ладно,- не сердито, а вовсе спокойно проговорил Щучина,- с ним тоже потом разберемся, я ему работу найду. Давно он у меня нужники не чистил. Кто побежит?
Он внимательно оглядел тщедушного Шубу, маленького, хоть и крепенького телом Кротика, остановил взгляд на мне.
- Нет, ты, Закукра, тут оставайся. Надо этого лунатика поймать. Если жандармы не поспеют, то будешь его ловить. Я сам побегу.
И он побежал, но не достигнув Большого бугра, остановился и крикнул мне:
- Эй, десятник, а еще пузырь осмотри, не выбрасывай. Из чего изготовлен, да куда может сгодиться!
И, обогнув бугор, скрылся из вида.
Мы же стали ждать лунатикова приземления. Человек под пузырем виден был теперь очень отчетливо. Хорошо просматривались и балахон, и борода, и гужи, которыми он был к пузырю привязан. Лунатик с любопытством поглядывал на нас.
- Что-то больше не опускается,- проворчал Кротик.- Наверное нас забоялся.
Пузырь не опускался. Висел в небе почти прямо над нами, лишь чуть покачивался, словно поддразнивая нас.
- Ничего,- сказал я,- сейчас мы его оттуда сымем.
Я подобрал с земли камень, кажется именно тот, которым Щучина запустил в меня, а попал в Ивайю - массивный, да и острый, однако, камушек - и, сильно размахнувшись, швырнул его вверх. Камень вонзился в туго надутый пузырь, материал, звонко чвакнув, лопнул, пузырь, дернулся, обмяк и, повисев в небе еще пару секунд, вдруг быстро ринулся вниз. Лунатик упал на мягкую пашню, ушибся, надо полагать, не сильно, потому что тут же вскочил и начал быстро освобождаться от гужей, наверное, чтобы убежать от нас. Но мы уже подбежали к нему, и сами вытащили из этих гужей-постромок, в которых он запутался. С этим делом мы справились вдвоем с Кротом, Шуба же догадался примять огромный лопнувший пузырь и привязать к дереву-дубу.
Я зорко оглядел лунного человека. Он стоял перед нами, смущенно переминаясь, понимая, видимо, что сбежать не удастся. Чудные люди, оказывается, живут на Луне. Этот был очень тощим, но высоким и носатым. Высокий рост, худоба и длинный, буквально выдающийся нос - это было первое, что бросалось в глаза. Второе - волосы и борода. Пегие, длинные, редкие, борода до пупа, волосы до плеч. А выражение лица какое, особенно взгляд! Тут и робость, и униженность, и какая-то жалкая попытка остаться гордым и надменным. Экое чучело! Но зато одежда была хороша. Странная, непривычная, но красивая. Длинная, ниже колен хламида типа балахона была мастерски, ровно пошита из сиреневой атласной ткани с мелким малиновым узорочьем. Рукава у запястий обтянуты золотистыми ремешками, талию охватывает серебряный пояс. Вместо воротника к хламиде приторочен изящный золотой ошейник. Изумительно! Люблю красивые вещи, и одежду, и всякие предметы. На ногах - красные сапоги из мягкой дорогой кожи, вроде сафьяна. Правда, размер уж очень велик. Не ноги у лунатика, а какие-то ножищи, ничего, что сам тощ, как жердь.
- Так-так,- строго произнес я,- с Луны, значит?.. Лунатик сильно шевельнул кадыком, сглотнул и кивнул молча.
- Так-так...- еще строже повторил я.- Ну, и как там у вас на Луне, хорошо ль живется?
Но человек ничего не ответил. Так бы хорошо было ему врезать промежду глаз хоть пару раз, но я, конечно, сдержал свое негодование, нельзя: дело дипломатичное, и только сурово скомандовал:
- А ну, скидывай свою одежу!
Лунатик удивился, даже рот приоткрыл недоуменно, но я его успокоил:
- Да не боись, пороть не будем!
Кротик ткнул его кулаком под ребра и добавил:
- Сымай, говорят, одежу-та!..
А когда лунатик не повиновался, мы с Кротиком опрокинули его на пашню, я сдернул с человека хламиду, а Кротик стащил с его ног сапоги. Обмотки из-под сапог подарили Шубе, хорошие, добротные обмотки, теплые, почти новые, почти совсем не грязные.
- Ничего,- сказал я, отряхивая хламиду от земли и аккуратно складывая,- чай, теперь тепло, не замерзнет.
Тем более, что под балахоном у лунатика оказалось надето еще и небесно-лазоревого цвета теплое исподнее. Лунатик стоял на пашне, переминаясь большими плоскими ступнями и уже мрачно и испуганно смотрел на нас. Знать, не ожидал пришелец такой решительной встречи. Думал, на простачков нарваться? Не вышло!
Я хотел было уже и дальше продолжать свои дипломатические расспросы, но тут издалека раздались частые стуки военного барабана и визг дудки, и из-за Большого бугра выскочили и с криками "Го-го-го" ринулись в атаку наши доблестные бойцы народной жандармерии. Впереди всех, подавая пример, бежал знаменитый Контарь-воевода - личность примечательная своей стройностью, образцовой военной выправкой, отличной спортивной формой и большими черными усами, придававшими его лицу постоянное выражение строгости и внушительности.
Бойцы, выставив вперед копья, окружили нашу компанию двойной цепью, словно банду разбойников. Господин воевода с ходу сердито рявкнул:
- Эт-то что здесь такое, а?! Кто старшой будет? Где тут ваш лунатик?
Я ответил ему, что старшой, так это я и есть, мол, десятник Закукра, а лунатик - вот он, поймали...
- Та-ак, хорошо! - сурово топорща свои пышные усы, проговорил господин воевода и обратился притворно-ласково к лунатику:
- Это ты, значит, мил человек, с Луны к нам свалился? Ишь, носище какой, будто у дятла...
Но тот продолжал молчать.
- А?! -рявкнул господин Контарь.- Отвечать!
Лунатик моргнул пару раз и, наконец, выдавил из себя хрипло:
- Я... Да... С Луны...
- Точно ли с Луны? - недоверчиво спросил господин воевода.
- Да... Точно... С Луны... - опять поморгав, отвечал тот.
- А? - господин воевода вопросительно посмотрел на меня.
- С Луны,- кивнув головой, подтвердил я и вытолкнул перед собой Кротика с красными сапогами под мышкой.- Вот, работник мой, первым обнаружил.
Счастливый Кротик выдвинулся вперед под воеводины очи и скромно потупился.
- Да? Молодец! - похвалил воевода, вытащил у него из-под мышки сапоги и стал с интересом их разглядывать, пробормотав при этом: "А пожалуй, в самый раз...", а потом вновь обратился к лунатику:
- Так что ж ты, мил человек, в кальсонах-то к нам прилетел? Али там жарко у вас на Луне, что в кальсонах ходят?
Лунатик метнул в мою сторону сердитый взгляд и уже хотел отвечать, но я опередил его, сказав, что был он одет вот в эту идиотскую хламиду, да мы с него эту позорную одежу сняли, мол, не срамился чтоб...
- Да? Что ж, правильно! - одобрил господин воевода.- Это верно, не срамился чтобы... Дай сюда!
Он забрал у меня хламиду, развернул, взглянул мельком и вернул обратно:
- Возьми себе!
И снова, топорща усы, вопросил у лунатика:
- Ну, и чего ж тебе там не сиделось, на своей Луне? Какого хрена на Земле понадобилось?
- Да я так просто,- отвечал тот, недоуменно шевеля плечами.- Вроде, думаю, как путешествие... Ну, как туристом...
- Ах, туристом! - иронически повторил за ним господин воевода:- Попутешествовать захотелось, значит? Хорошее дело!.. А может быть, тут у нас какой секрет есть интимнейший, лунатиков не касаемый, ты, хрен мамонтов, об этом подумал? Тебе велики будут! - объяснил он Кротику, который протянул было робко руку за своими трофейными сапогами, и так на него глянул, что тот отскочил виновато, спрятался за мою спину и больше о сапогах не мечтал.
- А то, что по твоему примеру всякая гольтепа,- тут господин Контарь почему-то ткнул пальцем в сторону высунувшегося как раз в этот момент из-за моей спины Кротика,- на пузырях вздумает парить и шалить сверху, откуда не достать, ты, сомнамбула бородатая, об этом подумал? То-то, я тебе говорю. Сидишь у себя на Луне, ну и сиди! А к нам не летай!..
- А может, ты и не с Луны вовсе? - немного помолчав, задумчиво произнес господин Контарь.- Может, ты беглый какой, а? Нет? А я вот смотрю, что-то рожа твоя, дятлова, как будто мне знакомая... Думаю себе, что вот ежели б побрить тебя, да волосья обкорнать, так не признаю ли? Не по розыску ли ты у нас, мил друг, числишься? - уже почти взаправду ласково закончил он.
- Р-руки за спину! - рявкнул лунатику господин воевода и скомандовал жандармам:
- Забрать! Увести! Дать сигнал!
- Жандармы связали сзади руки лунатику веревкой, один из них громко свистнул два раза, за бугром ударили в барабан и завизжали в дудку, и бойцы трусцой побежали к городу, толкая лунатика перед собой. Господин воевода напоследок строго оглядел нас, Кротику погрозил кулаком и, взяв в каждую руку по сапогу, так же трусцой побежал вслед за своими подчиненными.
Стихли визгливая мелодия дудки и треск барабана...
На краю у леса мы увидели фигурку мальчика Ивайи. Он издали наблюдал за всем происходящим, подойти не решаясь. Мы подозвали его и, когда он пришел, стали продолжать свою работу.
Более никакой информации по данному делу сообщить не имею.
С превеликим уважением,
десятник Закукра
Третьего дня от Иурия вешнего сего года"
Приписка воеводы:
"Осмеливаюсь обратить благосклонно-всемилостивейшее внимание господина градоначальника на то редкостное умение, с коим составлено данное донесение простого десятника. И слог, и стиль в наличии весьма. Не оскудел еще талантами славный град наш! Дерзаю нижайше предположить даже, что сия изрядная способность заслуживает самого отменного поощрения и постановления в пример.
При сем, оставаясь наиверноподданнейшим Вашего превосходительства и являясь на страже, аки Цербер,
Воевода Контарь"
Заключение господина градоначальника:
"Бысть по сему. Пущай десятник оставит себе в награду ту хламиду, что успел снять с лунатика.
Воеводу за дерзость уважаю, за верность ценю. Сапоги сафьянной кожи требую принесть мне для осмотра, но ежели размер велик, отдам назад. К лунному пришельцу применять все степени устрашения, дабы безапелляционно и без утайки, как на духу. Дознаться, истинно ль, что беглые скрываются на Луне и, коли так, искоренить.
В каракулях сотника Щучины насупротив каллиграфии и филиграни десятника, не понял ничего, посему Щучину наказать примерно (пусть нужники выгребает).
Сдутый пузырь запереть в арсенал и засекретить, чтобы никто! Всякие разговоры о явлении пресекать жестоко.
Градоначальник города Ульи
Кош Ярило".
"По личному указанию непосредственного моего начальника его превосходительства господина Ярилы я, писарь Подтыка, намереваюсь подробно живописать столь секретное и необычайное происшествие, как прибытие оригинальным способом посредством пузыря на нашу землю обширную с планеты Луны внеземного пришельца, лунного человека, который показал на допросе, что название его по-лунному есть Игнатий Донателло, по-нашему, значит, Дятел.
Со времен поимки летающего лунатика, сего странного субъекта, десятником уже описанного, и по сей день, когда соизволением господина градоначальника я устремился к написанию сего сочинения, сроку прошло две недели ровно. За этот период лунный человек был благополучно доставлен в наш город Ульи, заперт в каземат, размещенный в подвале здания жандармерии, и, вызываемый на частые допросы, дал немало ценной информации по устройству планеты Луны и обычаях тамошних жителей, если, конечно, не соврал.
Кроме того, для доставления гонцом-скороходом в столицу нашей Империи на усмотрение господина Верховного Советника на бумаге веленевой золотыми чернилами с кармином мною лично под диктовку господина градоначальника была по особой форме составлена секретная записка, в коей со всем надлежащим почитанием сообщалось о ловле и взятии под стражу господином Ярилой и людми его некоей гипотетически-подозрительной личности по кличке Дятел, который с большой долей вероятия может проходить по розыску как беглый и особоопасный, ибо лицом своим весьма гадлив, прибывший с непредсказуемыми наклонностями в город Ульи, как утверждает, с Луны на воздушном пузыре, надутом вонью.
Далее с нижайшим почтением вопрошалось у господина Верховного Советника, ведавшего всеми внутренними и внешними сношениями, о дальнейшем поведении относительно сей странной особы. При этом сказано было, что данная личность, как сугубая и неординарная, содержится в условиях достаточных. Что сразу ж по поимке Дятел был незамедлительно умыт, побрит, подстрижен и обряжен в новую арестантскую робу, пошитую специально по его саженному росту, а бывшее его одеяние в виде портков и рубахи во избежание лунной заразы подвергнуто сожжению в печи. Что допросов с пристрастием до особого распоряжения господина Верховного Советника покуда не применялось, применялись же допросы с острасткой, но подозрительное лицо, упорствуя, связей своих с преступным элементом, как то: бандой Гопни, шайкой Ухаря, людьми атамана Гребня, либо иными не признал, однако по устройству Луны показал, что сия планета сотворена Создателем в форме тарелки и подвешена к небесному ободу своим краем за прочную, но тонкую и с Земли невидимую стальную нить, что одна сторона сей тарелки темная, а другая - светлая, и что светлой стороной Луна поворачивается к Земле в полнолуние, а темной - в новолуние, а обратившись к Земле боком, являет образ серпа. Относительно размеров же сообщил, что из-за дальнего расстояния с Земли Луна кажется очень малою, не больше двугривенного, однако ж на самом деле она огромна и имеет чуть ли не полторы дюжины наших земных миль в поперечнике, что соответствует ста двадцати пяти верстам официальною мерой.
Наша же твердь земная представляется лунатикам, по дятловым данным, как огромнейшее плоское пространство, окруженное бескрайним водным океаном, в который, далече от суши, и опускается Луна при своем заходе и по которому плывет, как лодка, благо форму для того имеет удобную, огибая землю то с северной, то с южной стороны к точке восхода, где ее вновь поддергивает Создатель за стальную нить для очередного небесного странствия.
Кроме того, его превосходительство господин Ярила, крайне рискованно полагая, что некоторый микроскопический элемент дерзости, подобно малой щепоти перцу в кушаниях, в степени, разумеется, бесконечно умеренной, элемент верховными мудрыми правителями нашими отнюдь не возбраняемый, но, возможно, и поощряемый благосклонно, присовокупил, надиктовав мне, что жизнь на Луне, по лично его, Коша Ярилы мнению, представляется для лунатиков весьма неудобною, не в пример нашему земному плоскому существованию, ибо, дабы не свалиться с этой подвешенной небесной тарелки, лунным жильцам приходится цепляться, как мухам, за всякие щербины, кои, по показаниям лунатика Дятла, называются по-тамошнему кратерами, что, согласно тем же показаниям, лесу и животных на Луне очень немного, все больше камень, а воды почти нет вовсе, и ее приходится собирать всяческими хитроумными способами во время дождя, что, по тем же данным, домов лунатики строят мало, в основном ютятся в пещерах, как дикие, и что по причине скудности природных условий лунное государственное устройство находится в состоянии крайне неразвитом, и в отношениях меж собою лунные люди довольствуются лишь первобытным равноправием, по сословиям, званиям, рангам и чинам не разделяются и об абсолютном монархическом строе могут только мечтать. А посему, по его личному, Коша Ярилы, мнению, для пользы государственности и приумножения славы, а также и для облагодетельствования земным комфортным существованием лунных жителей весьма уместно было бы понаделать воздушных пузырей, образец которых в единственном экземпляре у него, Коша Ярилы, как у градоначальника, имеется и содержится как штука исключительная и секретная в строжайшей конспирации, и на тех пузырях взлететь к Луне, посымать с нее всех лунатиков и спустить на Землю, где и обратить в своих императорских подданных.
Перестав диктовать, господин Ярила велел мне окончить записку самостоятельно по всей форме, образец коей есть в особой книжице. А переписывая набело, "бумагу-та с чернилам беречь, дорогие".
Потом он откинулся устало к спинке своих мягких кресел и, посидев так с минуту, медленно произнес, грустно взглянув на меня:
- Вот так-то, писец... Или грудь в крестах... Или... И, вздохнув, вяло махнул рукою. И мне стало жаль его очень.
На что идет! Как-то воспримут его дерзкий проект там, в высоких эмпиреях?..
Но тут господин градоначальник встал энергично с кресел, озорно подмигнул мне и воскликнул бодро:
- Ничего, писец, мы с тобой еще повоюем. Выше голову! И я поддакнул ему и хотел было, так как находился с ним в отношениях почти приятельских, хотя, конечно, и сохранял соответствующую чинам дистанцию, рассказать приличествующую случаю байку о том, как одного рисовальщика некий степенный отец семейства позвал в дом для -написания маслом портрета своего великовозрастного сына-наследника и в течение процедуры, стоя рядом и ревниво следя за художественной работой, желая, чтобы отпрыск его вышел на портрете гордым и боевитым, но который, напротив, сидел перед рисовальщиком, несколько ссутулившись, подбодрил того:
- Выше голову, сынок!
На что рисовальщик отвечал:
- Выше голову, уважаемый господин, нельзя: будут ноздри видны.
Но почему-то оробел и не рассказал.
Меж тем, его превосходительство, уже глядя строго, скомандовал:
- По окончании мне на подпись, не медля! В банкетной буду,- И вышел из кабинета".
"Итак, записка господина градоначальника для высоких инстанций мною составленная и аккуратно перенесенная золотыми чернилами с кармином на бумагу веленевую, преизрядно разукрашенную по краям полей замысловатым узором из ветвей и лент, собственною рукою его превосходительства подписанная и вложенная свернутою в трубку в специально изготовленный футляр изящной работы, была перепоручена гонцу-скороходу для скорейшего доставления в императорскую столицу. Гонцом-скороходом был мальчик Ивайя, из простых работников на столь высокую для него должность выдвинутый за весьма порядочные способности в неутомимости и в скором продолжительном беге.
Получив от меня во дворе канцелярии его превосходительства футляр с драгоценным посланием и паспорт, где значилось, что податель сего - лицо казенное и кормиться в трактирах может бесплатно, Ивайя скинул свои сандалии, так как считал, что выполнять беговые поручения на дальние расстояния удобнее босиком, да и обуви, которая казной не выдавалась, а была личной, износу меньше, спрятал их в чулан, в свой шкафчик под замок, а ключик от замка к нательному кресту привязал и уже вознамерился было бежать со двора в дальний путь, как тут из окна кабинета своего, что на третьем этаже, высунулся сам господин Ярила и крикнул зычно:
- Стой, бегун, не беги! Назад!
Тут же из здания канцелярии выскочили два жандарма и десятник Щучина с тремя людьми своими, выполнявшими в канцелярии работы по перелицовке банкетной залы, и тоже закричали разом:
- Стой, стой! Вертайся!
Но Ивайя уже сорвался с места, выскочил за ворота и, лишь пробежав еще шагов двадцать, остановился, повернулся и спросил:
- Че такое?
- Вертайся! Назад беги! - кричали ему.
Ивайя прибежал обратно во двор и опять спросил:
- Чего? Почему?
- Господин градоначальник, господин гонец, изволили вас назад звать, видать, забыли чегой-то,- угодливо улыбаясь, объяснил Ивайе Щучина.
Ивайя задрал голову и крикнул его превосходительству:
- Забыл, что ль, чего?
- Бегун, беги сюда! - кричал из окна господин Ярила.- Да быстро! Да с писарем, с писарем!
Мы с Ивайей побежали наверх, в кабинет к градоначальнику.
- Самое главное-то забыли! - воскликнул расстроенный господин Ярила, когда мы вбежали к нему.- Портрет ведь надо нарисовать, лунатика-то!
Он сам подбежал к моей писарской тумбочке и начал быстро вываливать оттуда бумагу, карандаши, краски, приговаривая:
- Рисуй, писарь, рисуй быстрей! Все как есть обрисуй. Как по небу летит в пузыре, как ловят его... Меня там нарисуй, будто и я ловлю. Потом портрет, чтоб одна голова была, для опознания, и с бородой, и, как сейчас, без бороды... Потом во весь рост... Спереди его рисуй и сбоку рисуй. Давай быстрей! Да со тщанием!
Ну, думаю, хоть со тщанием, хоть с отчаянием, какая разница, коль рисовать не обучен. Буквы изящно выписать и легким слогом по бумаге порхать - то другое дело, кой-как выходит. А картины изображать... Нет, не разумею. И признаться боюсь в неспособности своей: выгонит, думаю, его превосходительство с должности приятной, в работяги отправит, как узнает: скажет, что ж ты за писарь, коли в рисовании не понимаешь!? Ой, осерчает страшно... И тут осенило меня.
Вспомнил я, что после того случая, то есть, как лунатик упал, рассказывал мне сотник Закукра, что некий работник Шуба - личность, надо признать, довольно поганенькая, ну да ладно - много бумаги измарал, все обрисовать пытаясь, как лунатик на пузыре, то есть под пузырем летит, и как упал тот Дятел, и портрет даже нарисовал его, и в рост, и голову. И боком есть. Конечно, говорил Закукра, хреновенько все изображено, карикатурно, плохой из Шубы рисовальщик, но я-то бы ещё хуже нарисовал...
- Уже,- говорю,- ваше превосходительство,- уже все нарисовано. Ученик мой, некто Шуба, рисованию мною обученный и преуспевший в обучении сем довольно-таки, все по приказу моему изобразил, как надо.
- Так что ж ты, писарская твоя душа, раньше молчал! - вскричал господин градоначальник.- Где рисунки? У него? Почему не забрал? Давай, зови его скорей, пускай несет!
Я бросился к окну и увидел внизу, во дворике у поленницы десятника Щучину, сидевшего на бревне в задумчивости.
- Щучина! - властно позвал я его.
- Что? - заозирался он, потом поднял голову и увидел меня.
- Работник Шуба под твоим началом? - спросил я.
- Работник Шуба? Так точно, под моим. Здеся он. В банкетной трудится.
- Вызови! - приказал я.
Щучина быстро сбегал за Шубой, и когда тот выскочил во двор, я вскричал ему:
- Шуба! У тебя были рисунки с Дятлом. Ну, картинки. Лунатика ты рисовал... Целы, нет?
Шуба сказал, что картинки все почти в сохранности, лежат дома у него, в бараке, только вот две штуки сотник Закукра забрал на подтирку.
- Голову ему сорву! - рассердился я.- Неси сюда, что осталось. Его превосходительство требует.
А его превосходительство даже опешил от моих громких воплей из окна его собственного кабинета, но понял, что сие делается не от нахальства моего или наглости, но лишь старания ради.
Шуба, польщенный немало, что его рисунки будут самим превосходительством рассматриваться, бегом побежал в барак и, благо тот недалеко был, быстро вернулся, неся пачку картинок, с дюжину, не менее.
Он, запыхавшись, вбежал в кабинет, почтительно склонившись, поздоровался с гоподином градоначальником, потом также со мной и Ивайей и разложил на столе свои творения.
- Ну-ну ,- добродушно произнес господин градоначальник и, нацепив на нос очки - недавнее модное изобретение, заинтересованно склонился над столом...
- Эт-то что такое? - изумленно воззрился он на меня, а потом на Шубу.- Ты чего это мне принес?!
- Картинки,- пролепетал тот.
- Та-ак,- мрачно промолвил господин Ярила.
Он схватил со стола один из листков, неровный, серенький, мятый и, ткнув пальцем в изображение, рявкнул:
- Это что?!
Поникший Шуба робко приблизился и, заглянув в рисунок, тихо сказал:
- Это поимка.
- Какая еще поимка? - сердито вопросил господин градоначальник.
- Поимка лунного человека,- ответил Шуба.
- Да-а? - удивился господин Ярила.- А это кто? Я, что ли?
- Никак нет, ваше превосходительство,- испугался Шуба.- Это надувной пузырь. Я его привязываю к дереву-дубу.
- Ясно,- проворчал его превосходительство.- Тут что за толпа?
- А это основные, так сказать, персонажи,- немножко осмелев, отвечал Шуба.- Тут - сам лунатик, это - господин Закукра, вот - господин Крот, а это, возле леса, стоит господин Ивайя.
- Угу,- буркнул Ярила.- А здесь что за букараги?
- Это, ваше превосходительство, не букараги, это спускается с бугра народная жандармерия. Просто издали они кажутся маленькими.
- Издали кажутся букарагами,- понял господин градоначальник.- Ну, а тут что за палки из бугра торчат? Копья, что-ли?
- Никак нет, ваше превосходительство,- отвечал Шуба.- Это я нарисовал музыку. Доносящиеся из-за бугра звуки флейты.
- Ф-флейту-музыку твою! - рассердился господин градоначальник и бросил с негодованием лист на стол. Взял другой - головной портрет Дятла и рассвирепел пуще того:
- Тьфу ты, ну и харя!..
Бросил портрет и вытащил из-под низу за уголок еще один рисунок, где весьма натурально и старательно оказалась изображенною лежащая голая девка с приподнятой кверху ножкой. И волосы густые, и груди, и ротик приоткрытый, и все такое остальное нарисовано было очень пикантно.
- Та-ак! - сурово нахмурив брови, произнес господин Ярила.- А эта б..., что, тоже с Луны? Твоя работа?
Лицо у Шубы залилось пунцовой краской, он был готов провалиться сквозь пол со стыда. Он промямлил невнятно:
- Н-никак нет... я, это... ваше превосходительство... нет... это не я рисовал... Это я так, на улице нашел... Кто-то, видать, обронил... Это я по ошибке захватил...
- Точно не ты? - подозрительно спросил господин Ярила. И поверил.- Да и где тебе!.. Кто-то обронил... Кто бы это мог?
- А! Это, наверное, писарь мой нарисовал! - догадался он. Я неопределенно шевельнул бровями, дескать, может и я, не
помню...
- Вот это хорошо нарисовано,- похвалил господин градоначальник.- Надо будет в опочивальне у себя повесить, в рамочке. И супруге моей понравится.
Он строго взглянул на Шубу и произнес:
- Не умеешь рисовать!
Потом еще строже выговорил мне:
- Плохо научил! Садись, писарь, сам рисуй. А ты,- повернулся он к Шубе,- стой рядом да смотри, как рисовать надо.
- Через полчаса приду, чтоб все готово было! Ясно, писец? - И пошел показывать супруге картинку с голой девкой - сокровенное Шубино творение.
У меня же в это время созрел в голове хитрый план, в который я тут же посвятил Шубу и Ивайю.
Сам я стал густо чернить оборотные стороны Шубиных картинок жирным карандашом, а Ивайе велел аккуратно переводить рисунки на хорошую белую плотную бумагу. Шуба же, как более опытный рисовальщик, начал закрашивать полученные изображения так же хорошими дорогими красками чистых тонов, и в результате появились весьма недурственные картинки: яркие, разноцветные, очень занимательные, на Шубину пачкотню совсем не похожие. Вот только музыку, торчащую из бугра на манер копий, мы рисовать не стали, а вместо того по моей указке Шуба нарисовал весьма похоже стоящего на бугре господина градоначальника.
Спустя полчаса господин Ярила действительно вновь появился в кабинете и, увидев новые картинки: и голову лунатикову, и в рост, и сцены ловли, начал очень расхваливать меня за рисовальное умение и поставил Шубе в пример. Особенно ему понравилось собственное изображение и то, что народная жандармерия ползает перед ним букарагами.
Свернув красивые рисунки в трубку, Ивайя сунул их в футляр к секретной записке и отправился, наконец, в дальний путь.
Все семь дней в ожидании возвращения гонца-скорохода его превосходительство господин Ярила пребывал в возбужденно-радостном настроении. Он неизменно, раз по пятнадцати на дню, все повторял свою любимую поговорку про голову в кустах, но, тем не менее, был абсолютно уверен в том, что в столицах благоприятственно отнесутся к его идеям о сселении лунатиков с Луны и постановлении их в услужение.
- Как знать, как знать,- мечтательно произносил иногда господин Ярила,- может быть, и приказ издадут о губернаторстве... Подпишут Его Сиятельство господин Советник приказ, что мол, так и так, бысть градоначальнику Яриле генерал-губернатором... А что? Чай, не каждый сумеет распорядиться так в необычной-та ситуации. А умы-та большие там, в столицах-та, ценят. Понимают, что умы-та надо поощрять... Ну, будем надеяться... Авось и вправду приказ придет...
От радостного напряжения у господина градоначальника на исходе недели даже голова разболелась, и он с обеда улегся в постель".
"Несмотря на те новые, полные лишений и тягот условия, в коих я, не зная за собой никакой вины, несправедливо оказался, продолжаю, тем не менее, и далее подробно описывать все последующие события, приведшие к столь неожиданным результатам...
...На седьмой день, наконец, появился Ивайя. Он сходу вбежал в кабинет его превосходительства, но того там не было, а сидел лишь я один и, маясь от безделья, все раздумывал, чем бы в отсутствие хворающего начальника мне заняться.
Ивайя начал рассказывать о своем путешествии. Как он бежал три дня в одну сторону и столько же в другую без особых приключений, ни разбойников, ни диких зверей в пути не встречая, стол же и ночлег в трактирах и харчевнях получая по документу-паспорту исправно. Как прибежал он без происшествий в столицу и был препровожден там дворцовыми гвардейцами к одному большому ученому, придворному профессору в ученые палаты, где профессор тот самолично и расспрашивал Ивайю часа три обо всем, касаемо Дятла, рассматривал картинки мои, удивлялся всему, ахал и охал, два раза внимательно изучал записку и, наконец, велев Ивайе обождать, поспешил на доклад к господину Советнику. Как потом, через полчаса, вернулся тот профессор, вручил Ивайе бумагу от самого Советника и велел с тою бумагой быстрей бежать назад, в Ульи. И вот он, Ивайя, здесь.
- А что за бумага-то? -спросил я.
- Не знаю,- с сожалением произнес Ивайя.- Не смог прочитать. В трубку завернута и печатью пришпандорена. Не посмел я печать-то сорвать. А бумага дорогая, плотная. И блестит. В футляре лежит у меня.
- Ладно,- сказал я,- скоро узнаем, чего там. Пойду на доклад. В спальне он, начальник-то, мигренью хворает. Изнервничался весь за эти дни. Ждет приказу. Может, это приказ и есть?
И, забрав у гонца изящный футляр, в коем находилась таинственная советникова бумага, заклеенная красной сургучной печатью, я поспешил в спальню его превосходительства.
Над кроватью в позолоченной рамочке за стеклом висела голая девица - Шубин шедевр. Ниже ее под ватным одеялом полусидел-полулежал в подушках бледный и осунувшийся господин Ярила. Голова его была обвязана полотенцем, смоченным в уксусе, тошный запах которого разносился по всей комнате. "Как тут при такой вони мигрени не быть!" - подумал я. Окна были закрыты и завешены едва пропускавшими свет занавесями. Было душно и сумрачно.
Увидев меня, господин градоначальник испуганно вжался в подушки и засопел сердито. Я молча откупорил футляр, вытащил бумагу и протянул ему.
- Что это?.. - дрожащим голосом вымолвил тихо господин Ярила.- Чего это ты мне суешь, писарь?
- Гонец-скороход вернулся,- доложил я.- Бумагу принес от Советника.
- Что за бумага? Не приказ ли? - как будто равнодушно осведомился господин Ярила.
- Не могу знать, печатью заклеено...
- Ну, так сорви печать-то. Да и прочти.
Я осторожно отклеил печать, развернул лист и прочел громко заголовок, писанный большими красивыми буквами:
"Приказ
Его Сиятельства
господина Верховного Советника"
- Стой, стой, писец, не читай...-- вдруг прервал меня господин Ярила.- Дальше не читай!.. Сверни бумагу назад. Постой так, молча... Потом прочтешь.
Я свернул лист опять в трубку и встал у кровати по стойке "смирно".
Господин Ярила откинулся на подушки, закрыл глаза и полежал так с минуту, а потом тихо произнес:
- Вот видишь, писец.., говорил я тебе.., что смелость... города берет...
Я, правда, не помнил, чтобы он говорил такое, но кивнул согласно.
- Великую радость принес мне бегун наш,- продолжал господин градоначальник.- А я вот прихворнул не ко времени...
Он, опираясь дрожащей рукой о подушки, медленно приподнялся, опустил ноги на пол, сел и, озирая взглядом комнату, забормотал:
- Хворь, хворь... Не ко времени хворь... Какая-то хворь...
- Да какая там хворь! - вдруг вскричал он зычно, преизрядно этим напугав меня.
Он вскочил с кровати на пол, скинул с головы полотенце и еще громогласнее прокричал, вздымая вверх руки:
- Все! Кончилась хворь! Излечил меня Советник! Наилучшее лекарство прислал! Аи да, доктор! Читай, писец, читай!
Я развернул лист.
- Нет, стой, не читай пока. При параде надо. При параде слушать буду.
Я свернул лист опять в трубку.
Его превосходительство подбежал к шкафу, достал парадную треуголку, надел на голову, потом на босые ноги самолично натянул сапоги, схватил с вешалки атласную перевязь и, подбежав к огромному до потолка зеркалу, стал надевать эту перевязь на себя, прямо на ночную рубаху, раскачиваясь при этом взад-вперед и в стороны и напевая что-то тонким старушечьим голосом.
"Уж не рехнулся ли он ненароком от счастья, как говорится, с Луны свалился",- подумал я. Но тут господин Ярила пристально вгляделся в свое отражение и воскликнул:
- Ч-черт!.. Не все одел... Тьма такая в опочивальне, впотьмах не все одел.
Он подбежал к шнурку звонка, висевшего как раз возле картинки с голой девицей и, сильно дергая за шнурок, зазвонил, что есть мочи. Потом подскочил к двери и, высунувшись в коридор, заорал:
- Эй, кто есть?! Слуги! Девки! Манюшка! Нюшка! Сюда, ко мне!..- Прибежали две младые девки - Нюшка и Манюшка, раздернули занавеси, раскрыли окна и стали обряжать господина градоначальника, ничуть не смущаясь наготы его, ибо были к одеванию его превосходительства давно приученные. Господин Ярила добродушно приговаривал:
- Давай-давай, Манюшка, старайся скорей, не кого-нибудь - губернатора одеваешь.
И словами этими удивлял девок немало.
Потом он хитро подмигнул мне и произнес весело:
- Чего, писец, девками любуешься? Поварихи тебе мало? Не заглядывай, малы ещё... Погоди, пускай подрастут, вместе облюбуем.
- Верно, Манюшка? - спросил он у Нюшки.
- Да! - вдруг вскричал господин Ярила.- Писец, чего стоишь? Беги за супругой моей! Скажи - вылечился превосходительство. Скажи - приказ ему Советник прислал. Повышение дает. Беги быстрей. Пущай идет приказ слушать.
Я сунул бумагу в футляр, отложил на столик и поспешил в гостиную к госпоже Ярилихе.
Хозяйка возлежала на маленьком диванчике в грациозной позе и благосклонно внимала пению сотника Закукры, который, стараясь вовсю, выводил своим подхалимски-угодливым голосом мелодию то на низких тонах, полушепотом, то вдруг вскрикивал, изображая страсть, и подбренькивал себе на мандолине.
Я позвал госпожу Ярилиху, и мы с нею направились к его превосходительству, а сотник Закукра увязался за нами, своей кривой улыбочкой показывая якобы восторг от повышения хозяина в чине.
Господин градоначальник, одетый в парадную форму, стоял в величественной позе посреди спальни.
- Ну, давай, писец, читай-читай,- приказал он.- А вы - слушайте. И ты, сотник, слушай. Радуйся.
Я вынул из футляра бумагу, развернул и снова прочел громко:
"Приказ
Его Сиятельства
господина Верховного Советника"
- Вот он, приказ-то,- самодовольно произнес господин Ярила.- Читай, писец, читай...
Я продолжал:
- "Градоначальнику города Ульи Яриле"
- Да. Мне пишет. Сам Советник пишет! - снова радостно молвил его превосходительство.
"Настоящим повелеваю. Представителя Лунной державы Игнатия Донателло высвободить из каземата немедля для его беспрепятственного возврата на родную планету. Снабдя в дорогу всем необходимым, проводить с почетом. Не имеющему и малой толики разумения градоначальнику поясню, что с государством, чья мощь военная нам покуда неизвестна, следует держаться настороже и не дразнить попусту. А посему самоуправными и глупыми действиями Ярилы выражаю высочайшее неудовольствие. Посылаю вслед за гонцом Государственную Комиссию для рассмотрения дел на предмет выяснения соответствия градоначальника занимаемой должности
Верховный Советник Овсень"
Прочтя до конца, еще не вникнув толком в суть сказанного и подивившись лишь затейливому обороту речи в последнем предложении, я стал медленно скатывать драгоценную бумагу в трубку...
Наступило долгое молчание.
- Т-ты чего врешь?! - вдруг, свирепо засверкав глазами, взревел господин Ярила.- Ты чего такое читаешь, гад?!
Он подступил ко мне, яростно вырвал бумагу из рук и, схватив со столика и нацепив на нос свои модные очки, сам стал изучать советниково послание.
- Гад! Вредитель! Мерзавец! - снова взревел он, прочтя бумагу.- Это ты сам сочинил! Змея! Угробить меня хочешь!
Я отшатнулся к стене и стоял ни жив ни мертв, даже не пытаясь и слово сказать в свое оправдание. Господин градоначальник подбежал к звонку, задергал шнурок, потом подскочил к раскрытому окну и заорал во двор:
- Стража! Жандармы! Ко мне, сюда! Схватить Подтыку! В кандалы заковать!..
Но вместо жандармов в дверях спальни появился незнакомый гвардеец и сурово произнес:
- По высочайшему повелению Его Сиятельства вам, господин градоначальник, надлежит срочно явиться на рассмотрение Государственной Комиссии. Собирайтесь немедля!..
Его превосходительство тупо уставился на гвардейца, а госпожа Ярилиха вдруг всплеснула руками, запричитала: "Ой, надо вещи собрать, белье тебе, Кошик, теплое..." - и убежала, сзывая в коридоре Нюшку и Манюшку.
Тут в спальню, осторожно отодвинув в дверях гвардейца, быстро вошли три дюжих жандарма, подошли ко мне, удостоверились: "Подтыка?" - больно заломили руки за спину и увели в каземат, где я нахожусь и поныне.
Записки сии передаю на рассмотрение
господину Контарю-воеводе.
Бывший писарь
его превосходительства
Подтыка".
"Меня вызвал к себе в кабинет господин Контарь-воевода и сказал так:
- Закукра! Поскольку ты теперь сотник и пользуешься доверием, я даю тебе важное и ответственное задание. Того лунатика, что вы на поле словили, надо отправить поскорее обратно, к черту, на Ауну. Приказ есть секретный об этом. Советников приказ. Обращаться вежливо и проводить с почетом. Надо так, понял? Вот. Но особо о полете не разглашать. Это я уж от себя приказ даю. Отправить почетно, но втихую. Бесшумно, то есть. Публике знать не надо.
Даю план действий. Первое: завтра с раннего утра Луна как раз будет торчать в небе, прямо вверху. Это точно, приезжий профессор сказал. Момент для взлета благоприятный. Верно, завтра-то лунатика и надо спровадить. Первое: починить пузырь. Там на ем дырка есть - заклеить. Пузырь в арсенале. И клей там возьмешь. Распорядись, пусть люди стараются. Ну, и пузырь, я думаю, надо красивей сделать, чем был. Первое: раскрасить полосами и цветами. Снизу большую корзину приделать, поставить туда снедь и напитки. Пусть лунатики знают, что мы народ гостеприимный. Все, что требуется,- требуй. Если интендант заартачится, скажи жандармам. Словом, все приготовить к завтрему утру. Всю ночь работай. И первое: надуть пузырь загодя. Надуть-то сумеешь? Да нет, не ртом надувать. Ночью разведешь на площади костер и сверху пустой котел поставишь с крышкой припаянной. К котлу насос подведешь - пусть качают, а из котла шланг протяни к пузырю, чтоб теплым воздухом надувать. Да пузырь-то привяжи к кольям, а то улетит раньше времени.
Это меня профессор про котел научил. Сообразительная башка! Изобретатель! Правда, мысли имеет вредные. Надо будет его, как лунатик улетит, арестовать, а Советнику донести, что смутьян он, не то говорит... Ну, ты понял меня?
- Так точно! -отчеканил я.- Арестовать!
- Сами как-нибудь справимся! - почему-то рассердился господин воевода.- Ты иди пузырем занимайся, арестователь!
И я побежал исполнять задание. Нашел на стройке людей, надавал указаний, а сам с Кротом и Ивайей пошел к интенданту требовать провиант. Тот выдал всего даже более, чем нужно было. Излишки мы отнесли ко мне на квартиру, где с напитков сняли пробу. Вечером жандармы сделали на площади оцепление, и мы принялись за работу. Очень хорошо трудился Ивайя: таскал еду, разводил костер, привязывал корзину к кольям, накачивал в пузырь воздух, словом, везде успевал, и я поставил его другим в пример за старание. И даже поздно ночью, уже по окончании работ, когда все пошли до утра вздремнуть, он не унялся и оставался на площади что-то доделывать.
Увы, конспирацию из-за большой суеты и спешки сохранить не удалось. К утру на прилегающих к площади улицах собрались толпы народа. Люди с удивлением взирали на огромный, как туча, пузырь, весь измалеванный Шубой кривыми полосами и неровными кружками в точках. Жандармы попытались разогнать публику, но тщетно. Народ привычно разбегался, а потом вновь собирался кучками.
Из канцелярии вышел лунатик в сопровождении почетного гвардейского конвоя. Он забрался в корзину и вздумал было кричать для народа речь, но его слова заглушили дудки и барабаны жандармских музыкантов. Мои люди обрубили веревки, и пузырь начал медленно подыматься вверх... Сумбурная история с лунным пришельцем благополучно завершалась...
Но что это? Под лунатиковой корзиной я вдруг увидел какого-то человека. Он, как муха, крепко вцепился руками в дно корзины и висел так. И еще был, кажется, привязан веревкой. Уже и в толпе заметили таинственного незнакомца и кричали: "Кто там? Кто там?" Я приказал Шубе определить того человека. Шуба навел на него свои лупы и определил, что это Ивайя. Ах, вот он почему все возле корзины с веревками вертелся! - догадался я. Ко мне уже бежал господин воевода.
Мол, кто это сбежал и какого черта? Я отвечал ему, что это - Ивайя, и что, может быть, он на разведку полетел. Контарь мне не поверил и строго предупредил, что ежели в ближайшее время этот "разведчик" не вернется, у меня будут крупные неприятности.
Я с напрасной надеждой ожидал возвращения Ивайи, он не вернулся, и неприятности у меня действительно были.
Десятник Закукра.
За неделю до троичного дня сего года".
"Писано 16 сентября. Пишу по собственной охоте, имея целью дорассказать историю лунного пришельца.
Мы все полагали, что Ивайя вернется, он был парнишка ловкий и мог изобрести способ возврата с Луны. Но мы ошиблись, Ивайя не вернулся. Прошло уже много времени, и мы стали привыкать к тому, что его нет.
На Закукру наш воевода очень рассердился. "Какой,- ему сказал,- ты сотник? Ты не сотник!" И назначил его опять десятником, сотником же снова поставил Щучину.
Ярилу и писаря его из каземата выпустили. Сам воевода их и освободил. Советниковы посланцы решили, что эти двое тут ни при чем. "А то, что,- сказали,- градоначальник у вас такой старательный, так это ваша, ульевцев, забота, не наша". Так Ярила снова стал градоначальником, а Подтыка писарем при нем. Пока все".
* * *
"Писано 10-го ноября.
Случилось большое горе. Наши отправились в лес для заготовки дров. Не вовремя отправились, по грязи, но я не об этом. В лесу, забредя в чащобу, они наткнулись на упавший лопнувший пузырь с корзиной и телами Дятла Донателлы и Ивайи. Их там же в чащобе и погребли в одной могиле, завалив каменьями и воткнув сверху березовый крест. Пузырь с корзиной в город не потащили: далеко и тяжело, бросили рядом.
Мы очень жалели их, горевали и плакали. Наш поп Перун правил по обоим тризну. На поминках все много выпили, и Ярила обозвал Перуна "пердуном", а я подрался с Кротом. Пока все".
* * *
"Писано 19-го декабря. Недавно, уже по санному пути к нам в город прибыл купец Когть-Проныра, торговец медом и воском, из далекого местечка, которое мы называем Медвежий Угол, а сами медвежугольцы - хутор Дуплы. Купец заявил, что слышал про нашего лунного пришельца и может кое-что сообщить. Все столпились вокруг, внимая, даже воевода Контарь прибежал послушать, и Когть рассказал, что Игнашка Дятел был ихний жилец, с Дуплов, работал швецом. И никакой он вовсе не лунатик, а просто был чокнутый. Шил себе сам всякие чудные одежды, все твердил, что будет "законодателем мод". А однажды закупил на все свои сбережения много резины и склеил этот самый пузырь. Надул дымом и заявил, что полетит на Луну. Все смеялись, а он и вправду полетел. Поднялся высоковысоко и скрылся в небе. Когть сам видел. Ни до какой Луны он, конечно, не долетел, а просто ветер принес его в Ульи, где он и объявил себя лунатиком Донателлой. "А вы, дурачки, ему и поверили,- заключил Когть-Проныра,- значит, и впрямь простофили. Недаром про вас такая слава идет". Потом Когть распродал товар и уехал. Пока все".
* * *
"Писано 1-го марта, в Новый год.
После недолгой хвори помер его превосходительство господин Ярила. Он завещал поместить свое тело в склеп с механическими часами, которые были бы как символ. Так и было сделано - построили новый склеп и изготовили часы. На похоронах поп Перун прочел длинную хвалебную прочувствованную речь. На поминках, куда меня не пустили, было, как рассказывали, опять много пьяных, Контарь-воевода принял Щучину за коня (тот стоял на карачках) и хотел сесть на него верхом. И снова кто-то с кем-то дрался до крови.
Теперь мы все ожидаем приезда нового градоначальника.
Вот и все".
Список малопонятных слов,
от которых произошли некоторые имена, встречающиеся в повести
Контарь - вес в два с половиной пуда; род безмена.
Кош и Овсень - древнеславянские боги (как и Перун и Ярила).
Закукры (обл.) - закорки (на закорках - на плечах и на верхней части спины нести что-то).
Шуба - имя, кажется, совсем не соответствует его носителю, но тут у меня возникла, во-первых, ассоциация со словом "лень", а во-вторых, выражение - восклицание "Шуба!" (очень известное и старое) на молодежном сленге означает: "Берегись!", "Атас!", "Шухер!" и т. п. и связано с тревогой, чувством страха. Выражение это - не однодневка, стойкое, я его знавал еще в детском садике, встречаю и сейчас.