Достоверных сведений о том, когда и как познакомился вологодский помещик дворянин Юлий Михайлович Зубов с новгородскими служилыми дворянами помещиками Верещагиными, пока нет. Однако ясно, что Юлий Михайлович родился в один, 1839-ый год, с Николаем Васильевичем Верещагиным, старшим сыном коллежского асессора Василия Васильевича Верещагина (1806 – 1879) и его жены Анны Николаевны, рожденной Жеребцовой [1,2].

      Небогатое родовое имение Верещагиных Пертовка Череповецкого уезда Новгородской губернии (сейчас затоплено водами Рыбинского водохранилища [1]) весьма походило на доставшееся Юлию Михайловичу Зубову в наследство небогатое имение Кузнецово Кадниковского уезда Вологодской губернии. Посреди и той, и другой усадеб раскинулся просторный двор с деревянными добротными хозяйственными постройками: людской, амбаром, сушилом и сеновалом с «въездом», конюшней, каретником, баней и пр. Усадебные дома, оба серого цвета, были двухэтажными с парадным подъездом со стороны двора и террасой со спуском в парк, с противоположной стороны [3,4].

      Пятеро сыновей Верещагиных были отданы учиться в кадетские корпусы или другие военные училища, вышли в люди и ныне известны каждый в своем деле. Николай Васильевич (1839 – 1907) стал основателем сыроварения и маслоделия в России. Василий Васильевич (1842 – 1904) прославился как известный художник – баталист, не лишенный и литературного дара. Сергей Васильевич (1845 – 1877), тоже неплохой рисовальщик, писавший прекрасные стихи, геройски проявил себя в ратном деле во время Русско-турецкой войны. Там же воевал и был ранен ставший литератором Александр Васильевич (1850 – 1909). А Михаил Васильевич (1845 – 1922) посвятил себя усадебному хозяйству [1]. Трое сыновей Зубовых, Николай Михайлович (1834 – 1902), Михаил Михайлович (1837 – 1901) и Эраст Михайлович (1840 – 1887), окончили военное инженерно – строительное училище. Николай и Эраст работали по специальности на строительстве железных дорог, а Михаил стал оперным певцом и композитором. Алексей Михайлович (1831 – 1893) и Юлий Михайлович (1839 – 1922) служили в земских учреждениях Вологодской губернии [2].

      Николай Васильевич Верещагин родился 13 (25) октября 1839 года и в 10 – летнем возрасте, вместе с 7 – летним братом Василием, был зачислен сначала в Александровский кадетский корпус, а менее чем через год в Морской кадетский корпус в Петербурге. В мае 1854 года Николай Верещагин был произведен в гардемарины, а в сентябре того же года в унтер – офицеры. В 1856 году он участвовал в военных кампаниях под Кронштадтом, за что был награжден бронзовой медалью «В память Восточной (Крымской) войны 1853 – 1856 гг.» на Андреевской ленте и произведен в мичманы [5, 6].

      Зная в каком плачевном состоянии находится хозяйство верещагинских усадеб, когда скотину приходилось держать не столько ради молока и мяса, сколько для навоза, т. к. земля для посевов была чрезвычайно бедна [1], Николай Васильевич решил сам получить сельскохозяйственное образование, веря, что только улучшение скотоводства может поддержать сельское хозяйство на Севере [6].. В 1856 году «из офицерских классов» он поступил вольнослушателем на Естественный факультет Петербургского университета, который ему было дозволено посещать Генерал – Адмиралом, «не оставляя морской службы» [5]. В 1857 – 1858 гг. на том же факультете вольнослушателем был и Юлий Михайлович Зубов [2]. Вероятнее всего, именно в Петербургском университете и познакомились Николай Васильевич Верещагин и Юлий Михайлович Зубов.

      В 1861 году 22 – летний моряк Н.В. Верещагин, «при всем желании» на могший «приучить себя переносить морскую качку» [7], вышел в отставку в чине лейтенанта флота [5] и поселился в родном имении как раз накануне освобождения крестьян. Ю.М.Зубов поселился в наследственном имении Кузнецово, что в 12 км от города Кадникова, после женитьбы в 1863 году на Софье Петровне, рожденной княжне Ухтомской. Владельцы имений оказались без оборотного капитала, и невольно пришлось думать, как сделать хозяйство выгодным. Николаю Васильевичу Верещагину представилось обширное поле деятельности в качестве мирового посредника 1-го участка Череповецкого уезда [6], при «введении уставных грамот» и в заботах об улучшении жизни крестьян, которые перешли на оброк и сильно нуждались в заработках [7]. Юлий Михайлович Зубов в должности мирового посредника, мирового судьи, земского начальника и члена уездной комиссии по обустройству крестьян вступил в родном уезде несколько позднее Н.В. Верещагина [2].

      Николай Васильевич Верещагин начал с подготовки учителей для будущих народных школ, посевов картофеля и организации крахмального завода. Но, главное, он обратил внимание на несовершенство технической переработки молока и увлекся проблемами рационального ведения молочного хозяйства, видя выход в развитии молочного скотоводства [8]. Для получения практических навыков в технологии сыроварения он попытался поучиться у швейцарца, имевшего сыроварню в селе Малечкино Череповецкого уезда [6]. Согласившись сначала, швейцарец затем наотрез отказался учить варить сыр, т. к. держа свое производство в секрете, он имел баснословный доход [7]. Главные мастера, руководившие сыроварением в России, почти исключительно иностранцы, не допускали русских рабочих к изучению производства [9]. Дело же это было настолько прибыльным, что стало очевидна перспективность создания российского сыроварения [6].

      В 1865 году Николай Васильевич, вместе с женой Татьяной Ивановной, съездил в Грюйерский округ Швейцарии, где ему удалось изучить опыт работы артели по приготовлению различных сыров и сливочного масла со всеми тонкостями этого искусства [5, 6]. Итогом стал привоз Николаем Васильевичем в Россию по железной дороге стада породистых коров, которые давали не просто молоко, а молоко высокой жирности [1]. Производство сыра в России на артельных началах развернулось сначала в селе Городня, а затем в селе Отроковичи Тверской губернии, а вскоре в Видогощах начал работать сыроваренный завод [5, 6].

      Большую поддержку Н.В. Верещагину в его деле оказал известный химик, в то время профессор Петербургского университета, Дмитрий Иванович Менделеев. В 1868 и 1869 годах, объездив все созданные в России предприятия сыроварения, он отдал должное образцовому их устройству, отметив, что они «значительно повышают доходы крестьянства от молочного скотоводства». Особенно Д.И. Менделееву понравилась Едимоновская сыроварня, где готовили быстросозревающий сыр отличного качества, а также масло [6]. А варить швейцарский сыр крестьянам было невыгодно, т. к. его нужно было выдерживать 3 года, что тормозило развитие сыроварения [1]. Другое дело сыр, который «по истечении нескольких недель может быть пущен в продажу». Улучшенное маслоделие «из чистых и очень свежих сливок, снятых не с прокисшего молока», сулило еще большие выгоды [6].

      Николай Васильевич Верещагин привлек к расширению своей деятельности друзей – моряков: Владимира Ивановича Бландова и Григория Бирюлова, которые для изучения молочного производства съездили в Голландию и в Швейцарию, а затем развернули артельное сыроварение в Ярославской и других губерниях, даже на Кавказе и в Сибири [1, 5, 6]. Сам же Н.В.Верещагин побывал в Голштинии для изучения секретов приготовления особо прочного масла. Ему стало ясно, что необходимо открыть школу молочного хозяйства, чтобы учить желающих маслоделию и сыроварению. Первая такая школа была открыта в 187 Г году в с. Едимоново Тверской губернии, где обучилось более 1000 специалистов [1, 5, 8, 10].

      В 1872 – 1875 гг. в России было открыто большое количество сыроварен и маслодельных заводов; только в одной Ярославской губернии их было 17 [1]. Их

В.В. Верещагин. Портрет брата Сергея (карандашный рисунок) [5]	Николай Васильевич Верещагин [5]	Николай и Василий (справа) Верещагины [5]
В.В. Верещагин. Портрет брата Николая (карандашный рисунок) [5]	Владимир Иванович Бландов [5]

      продукция поступала во многие города России на склады артельных сыроварен, откуда расходилась в продажу. Один из таких складов был в Москве у Николая Ивановича Бландова [2], видимо, брата уже упомянутого выше товарища Николая Васильевича Верещагина по Морскому корпусу Владимира Ивановича Бландова.

      Юлий Михайлович Зубов не мог не интересоваться успехами молочного хозяйства в России и, может быть, даже применял что-то из полученного опыта в своей усадьбе Кузнецово. Во всяком случае, из его писем известно, что он был хорошо знаком, возможно, через Николая Васильевича Верещагина, с Николаем Ивановичем Бландовым. И когда в августе 1876 года Ю.М. Зубов, приехав в Москву, определял своего старшего 11-летнего сына Владимира в 4-ый Московский кадетский корпус в Красных Казармах в Лефортове, то попросил Николая Ивановича взять его под свою опеку [2].

      Володя Зубов очень тяжело привыкал к жестким порядкам военного учебного заведения, не переносил драки учащихся и первое время страшно тосковал по дому. К счастью, в тот же год в этот же корпус поступил его двоюродный брат Коля Ярышкин, сын сестры Юлия Михайловича Ольги Михайловны. Вдвоем мальчикам было не так скучно и тоскливо, они не уступали драчунам, а, главное, получили возможность по субботам и воскресеньям покидать училище и проводить время в семье Николая Ивановича Бландова [11]. Об этом узнаем из писем Владимира: «Я и Коля ходим в отпуск каждый праздник к Николаю Ивановичу Бландову. Он такой добрый, что даже меня и Колю водил вчера в Малый театр. Адрес Николая Ивановича Бландова: Большая Кисловка, дом Азончевского» (14.091876). «Я все с Колей хожу в отпуск к Бландову. В последний отпуск был в Москве Государь и наследник. Вечером они поехали в дом генерал-губернатора, и мы с Бландовыми пошли было по Тверской к дому губернатора; дом этот был ужасно освещен и великолепно иллюминирован; перед домом была устроена целая башня, вся увешанная разноцветными фонариками» (02.10.1876). «Папаша в час дня привез меня к Бландову, а сам поехал по делам» (10.01.1877) [2].      

      * * *

      В 1877 году политическая обстановка в мире была неблагополучной. Славянские народы Балканского полуострова, борясь против турецких войск, терпели жестокое поражение. Широкие слои русского общества требовали от Александра II занять решительную позицию. Активно действовали русские славянские комитеты, в деятельности которых участвовали виднейшие представители интеллигенции: писатель К.С. Аксаков, литературный критик В.В. Стасов, скульптор М.М. Антокольский,

Володя Зубов – кадет	Юлий (Жуля) Зубов
Фото из семейного архива автора

      ученые И. И. Мечников, Д.И. Менделеев и другие. Комитеты занимались сбором средств для «братьев по крови» и направляли добровольцев ради спасения славян.

      Среди них были медики Н.Ф. Склифосовский и СП. Боткин, художники В.Д. Поленов и К.Е. Маковский, писатель Г.И. Успенский и многие другие [12].

      Уступая давлению общественности, русское правительство потребовало от турецкого султана прекратить истребление славян и заключить мировое соглашение. Однако турецкая армия отвергла эти предложения и продолжала вести активные боевые действия. В апреле 1877 года Россия была вынуждена объявить Османской империи войну. В мае русские войска вступили на территорию Румынии и форсировали реку Дунай [12].

      В доме Николая Ивановича Бландова мальчики Зубовы неоднократно встречались с Николаем Васильевичем Верещагиным и были в курсе дел его родных. Так, они узнали, что с началом Русско-турецкой войны Василий Васильевич Верещагин, по собственной просьбе, в 1877 году был причислен к штабу русских войск и в апреле этого же года выехал из Парижа в действующую армию [13]. Его целью было «дать обществу картины настоящей неподдельной войны, которую нужно прочувствовать в атаках, штурмах, победах, поражениях; испытать голод, холод, болезни, раны. Нужно не бояться жертвовать своею кровью, своим мясом, иначе картины будут "не то"». И попав на фронт, Василий Васильевич сразу же получил подобный «урок войны». Он стал чуть ли не первым раненым и едва не умер от гангрены раны в бедре в госпитале в Бухаресте. Туда приехал из Вологды его навестить брат Сергей Васильевич [14].

      Сергей Васильевич Верещагин был принят в Морской кадетский корпус в 7 – летнем возрасте в 1852 году и сразу после выпуска в 1864-ом на несколько лет уехал на Кавказ «с художественной целью», но, скорее всего, чтобы поправить здоровье на свежем горном воздухе и найти свое призвание. Вернувшись домой, он поступил на службу в канцелярию Вологодского губернатора и стал помогать Николаю Васильевичу в деле организации артельных сыроварен. Однако, понимая, что это все «не его дела», он поехал в Париж для уроков рисования и неплохо преуспел в графике, одновременно пробуя себя в поэзии [6, 15].

      Узнав о ранении на фронте брата Василия, Сергей Верещагин приехал в Бухарест. «Что тебя привело ко мне?» – спросил Василий. «Не могу ли я быть чем-нибудь полезен тебе?» – ответил Сергей. «Ничем, любезный друг. Если ты не прочь посмотреть на войну, съезди в главную квартиру и оттуда к действующим войскам, послушай как свистят пули, когда наслушаешься, уезжай обратно», – посоветовал ему брат. Нацарапав несколько рекомендательных слов к управляющему канцелярией главнокомандующего,

      Василий Васильевич передал Сергею «служившего у него пешего казака с повозкою, лошадей, палатку, кровать и все нужное в походе, вплоть до больших сапогов, и отправил его за Дунай» [14].

      После встречи и разговора с Василием Сергей Верещагин остался на войне. Он попал сначала на Шипку, в первое занятие русскими войсками этого перевала, а затем был зачислен ординарцем к знаменитому «белому генералу» Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. Со своим полком тот принимал участие в осаде Плевны – сильной турецкой крепости в Северной Болгарии, где воевала основная часть русской армии [14]. Здесь, во время боя 18 июля 1877 года, Сергей Васильевич встретился со своим вторым братом Александром [15].

      Александр Васильевич Верещагин, закончив немецкий пансион и классическую гимназию, воспитывался в Николаевском кавалерийском военном училище и вышел в отставку офицером. В начале Русско-турецкой войны он получил от брата Василия Верещагина телеграмму из Парижа следующего содержания: «Если хочешь участвовать в войне, определяйся в Кавказскую дивизию генерала Дмитрия Ивановича Скобелева (отца Михаила Дмитриевича), он согласен тебя принять». Александр «снова надел мундир» и пошел воевать добровольцем. Под Плевной в июле он видел молодого генерала М.Д. Скобелева и при нем брата Сергея. Как всегда, М.Д. Скобелев был в белом кителе и на белой лошади. Сергей же, с черной бородкой и в папахе, был одет в черную суконную куртку и сидел на маленькой турецкой лошади серого цвета. По приказу командира Сергей умчался, а когда вернулся, то оказалось, что он ранен в руку, но не слишком несерьезно [15].

      При М.Д. Скобелеве Сергей Верещагин выполнял самые трудные и опасные поручения: «разузнавал о расположении неприятельских сил, наносил кроки местностей, разводил войска, причем, ежедневно заезжая на нашу цепь, был всегда встречаем градом неприятельских пуль...». Когда из палатки Скобелева доносилось: «Позвать Верещагина!» – это значило, что ему поручено особенно рискованное задание. Сергей Васильевич в военном деле «проявил такую храбрость и бесстрашие, что буквально дивил всех» [14]. Этот оригинальный молодой человек «не только рубился шашкой, но и врывался в неприятельские ряды... с плеткой, чем приводил в недоумение товарищей, полагавших, что он ищет смерти [6].

      Действительно, по некоторым его стихам, опубликованным в 1897 году уже после его гибели под названием «В часы раздумья» [16], может сложиться впечатление, что это было действительно так. Вот два из них.

      СМЕРТЬ      

      «Да, смерть тяжка... Но все ж в ней есть отрада.
      Ведь всем нам без изъятия крест тяжелый дан!
      Смерть в горькой чаше только капля яда,
      А этих капель в жизни целый океан!
      Внезапный шквал... В тумане берег моря,
      Где чалит к пристани разбитая ладья...
      Вот это смерть – конец тревог и горя,
      Греховных помыслов безжалостный судья!     

      Смерть есть предел земного произвола.
      Смерть – новая заря иных, счастливых дней,
      Смерть это путь к подножию Престола
      Царя небесных сил, Царя земных царей!      

      Венцом терновым жизнь всегда венчала.
      Смерть есть одно из терний этого венца!..
      Смерть это жалкий трепет мрачного конца
      Пред торжеством бессмертного начала!» [16].      

      * * *

      «Ужели еще долго суждено
      Душе моей томиться в жалком теле?
      Ужель конца не будет в самом деле
      Конца всему, желанного давно?      

      Ужель еще не скоро ближний храм
      Напевом погребальным огласится,
      И там, среди огней, волною заструится
      Над тлением душистый фимиам?      

      Ужель еще не срублен старый клен,
      Который быть мне гробом уготован?
      Ужель в лесу, замерзшим снегом скован,
      Еще теперь под вьюгою стоит он?      

      Ужель еще покрыто свежим мхом
      Под зимним толстым ледяным покровом
      То место, где в своем гробу тесовом
      Засну я крепко непробудным сном?      

      В могилу скорбь и горе не дойдут;
      Оставят люди там хоть сгнить в покое,
      И я, навек покинув все земное,
      Найду в земле защиту и приют» [16].      

      На самом деле. Сергей Верещагин ненавидел турок за их зверства. «Можно было видеть, с какою утонченной жестокостью потешались турки, кромсая тела (убитых) на все лады: из спин и из бедер были вырезаны ремни, на ребрах сняты куски кожи, а на груди – обуглено от огня. Некоторые части тела отрублены и сунуты во рты, носы сбиты, насечки на лбах...» и т. д. [14].

      Сергей Васильевич считал, что «на полях Болгарии мы завоевываем не только независимость болгарам, но и нравственную силу общественного самосознания самим себе. Ради этого он ...с безграничным фанатизмом бросался в самую кипень каждого дела, которое только оказывалось в окрестностях его местопребывания» [6]. В одном из своих стихотворений он написал:      

      * * *

      «Ничтожен человек, способный сам собою
      Отречься от того, что делал он,
      Отвергнув идеал, взлелеянный мечтою,
      Когда померкнет блеск его знамен.      

      Блаженны вечные страдальцы за идею,
      Блаженны сильные, блаженны те,
      Которые из битв кровавых выйдут с нею
      Не со щитом в руках, так на щите!      

      Обыкновенная душа бежит постыдно
      Из храма славы, созданного ей.
      Когда готов он слишком очевидно
      Обрушиться под тяжестью своей.      

      Душе великой свойственны другие нравы:
      Её отречься не заставит гнет,
      И под развалинами храма бренной славы
      Она себя бесстрашно погребет» [16].      

      А «Мечта» Сергея Верещагина была такой:      

      «Не может быть, чтоб в жизни лишь ненастье
      И вечная борьба нам были суждены...
      В свободу верю я, я верю в счастье,
      В добро людей, в их чуткость, в их участье,
      Я верю, что для братства все мы рождены!
      Оно воспрянет с истиной святою
      Порывом трепетным проснувшейся волны,
      И над больной измученной толпою,
      Как вешний луч, лелея теплотою,
      Забрезжит новый свет под дымкою весны» [16].      

      Сергей Васильевич Верещагин был настоящим героем, и товарищи «прямо дивились его храбрости и хладнокровию: он просто не знал, что такое опасность!». А князь Александр Васильевич Суворов так говорил о Сереже Государю: «Ведь это храбрец, Ваше Величество, у него 5 ран, под ним убито 8 лошадей, наградить его, Ваше Величество!» Государь тут же приказал от своего имени послать Сергею Васильевичу Верещагину солдатский Георгиевский крест. Этим военным орденом награждались рядовые и унтер – офицеры «за выдающиеся подвиги храбрости и самоотвержения против неприятеля в бою оказанные». Почему солдатский? Потому, что Сергей был гражданским человеком и служил на войне вольноопределяющимся [6].

      Порадоваться награде Сергей Васильевич Верещагин не смог: он ее не получил и даже не узнал о ней. В день именин Государя 30 августа 1877 года, во время третьего штурма Плевны, стоившего русским войскам тяжелых потерь, СВ. Верещагин находился при М.Д.Скобелеве. В одном из эпизодов сражения он был послан командиром собрать и соединить сильно пострадавший полк. С этого задания его отчаянный ординарец Сергей Васильевич не вернулся [6].

      Участником третьего штурма Плевны 30 августа, оказался и Александр Васильевич Верещагин. Утром он еще виделся с Сергеем, а вечером оказался ранен. Его щиколотка была простреляна навылет, и он был отвезен на перевязочный пункт. Здесь ему сообщили, что брата Сергея «черкесы зарезали» и передали его «кинжальчик и бинокль». «Как зарезали?» [15].
      В это же время в районе военных действий под Плевной, после 2,5-месячного пребывания в госпитале, оказался и еще не совсем поправившийся Василий Васильевич Верещагин. Здесь он узнал, что его брат Александр ранен в ногу и сумел повидать его на перевязочном пункте. На том самом, который позже запечатлел на своей картине «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной» [13]. Увидев сильное кровотечение из раны брата, Василий рекомендовал ему срочно ехать лечиться в Бухарест. Ведь все знали, что от заражения крови недавно скончался дядя Юлия Михайловича Зубова Николай Алексеевич Зубов, который после ранения в ногу уже ходил с костылем. За взятие города Ловчи 22 августа и в связи с ранением 30 – го, сотник Александр Васильевич Верещагин был награжден золотой шашкой с надписью «За храбрость» и произведен в есаулы [15].

      Постепенно стали известны подробности гибели Сергея Васильевича Верещагина. Сначала, как бы, «убит наповал пулею в левый бок, навылет». Василий Васильевич искал тело брата на поле боя, предполагая, что черкеску и оружие с него сняли, а вот знакомая рубашечка на нем должна была бы остаться [14]. Это поле мертвых воинов, где Сергея он не нашел, В.В. Верещагин запечатлел на своем полотне «Побежденные. Панихида» [13]. Затем стало известно, что казаки, сопровождавшие Сергея, обрезали его шашку, сняли револьвер, седло и не захватили только одно – «самое тело». Василий      
 

В.В. Верещагин. «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной». 1881

      Васильевич услышал от очевидцев этих событий, с которыми сразу встретился, такой ответ: «Где тут было выносить? Они сами еле ноги унесли». «После ...оказалось, что вытащить тело можно было, и своего брата, казацкого офицера, вероятно, не покинули бы на поругание турок, успели бы перекинуть через седло, но тут пал, хотя и ординарец генерала, но все-таки чужой, да еще штатский...». Офицер, видевший убитого Сергея, рассказал, что «лицо его было страшно обезображено и залито кровью» [6].

      М.Д. Скобелев со слезами на глазах рассказал Василию Васильевичу о погибели юноши и о его полезной деятельности в отряде левого фланга, передав последнюю полученную им записку от Сергея: «Турки наступают, наше отступление совершается в порядке», и далее совсем каракульчиками, очевидно, в большой спешке прибавлено: «порядка нет». В этом бою потеря русских составила не менее 18 тысяч человек. [6, 14].

      Всех погибших под Плевной похоронили в общей братской могиле, и на холм поставили крест. Но Василию Васильевичу показали скоромную могилку Сергея у тропинки, где он посадил кусты, уже заранее предполагая, что после войны болгары запахают многие могилы и русских, и своих. «Образ немного резкого, но всегда честного, великодушного, бравого братишки, – писал позднее В.В. Верещагин, – стоял у меня перед глазами, и я недоумевал – неужели никогда больше не увижу его, каким до сих пор видел?» [14].

      Сергей Васильевич Верещагин послужил прототипом Сергея Верещагина в романе Бориса Акунина «Турецкий гамбит». В книге приводится выдержка из статьи в газете «Русские ведомости» от 31 августа (12 сентября) 1877 года. Вот она: «Отважный юноша, помня отеческое напутствие горячо любимого командира, воскликнул: «Умру, Михаил Дмитриевич, но донесение (в ставку Государя Императора) доставлю!» Девятнадцатилетний герой вскочил на своего донца и понесся по овеваемой свинцовыми ветрами долине туда, где за притаившимися башибузуками располагались главные силы армии. Пули свистели над головой всадника. Но он лишь пришпоривал горячего коня, шепча: « Быстрей! Быстрей! От меня зависит судьба сражения!» Однако злой рок сильнее отваги. Грянули выстрелы из засады, и доблестный ординарец рухнул наземь. Обливаясь кровью он вскочил и с клинком в руке ринулся на басурман, но уж налетели на него черными коршунами жестокие враги, повалили и долго рубили шашками безжизненное тело. Так погиб Сергей Верещагин... Так увял многообещающий талант, которому не суждено было расцвесть в полную силу» [17].

      10 сентября 1877 г. Володя Зубов сообщил родителям в письме печальную новость: «Сергей Васильевич Верещагин изрублен черкесами» [2].
 

В.В. Верещагин. «Побежденные. Панихида». 1878 – 1879

      Известие о гибели Сергея Верещагина потрясло семью Зубовых. Юлий Михайлович Зубов откликнулся на это трагическое событие, написав, под псевдонимом Иван Волгин поэму в стихах «Исповедь. Из записок добровольца, убитого под Плевной в Турецкую войну». В рукописи было написано: «Посвящается Сергею Васильевичу Верещагину (брату художника В.В. Верещагина)» [2]. Эту поэму «Исповедь» Ю.М.Зубова в современной орфографии и копию начала подлинника из семейного архива прилагаю к этому очерку.

      Плевна была взята только в декабре 1877 года. В ее штурме выдающуюся роль сыграл генерал М.Д. Скобелев. В зимние месяцы 1877 – 1878 гг. Василий Васильевич Верещагин, вместе с его отрядом в составе русской армии, совершил переход через Балканские горы и участвовал в решающем бою на Шипке у деревни Шейново. Русская армия вступила в Южную Болгарию, заняла город Андриаполь и подошла к Константинополю – турецкие войска были разгромлены. В результате был заключен Сан – Стефанский мирный договор, обеспечивший независимость балканских народов и укрепление влияния России на Ближнем Востоке. В память о русских и болгарских воинах, погибших в 1877 – 1878 годах, в центре Москвы была выстроена часовня [12, 13].

      В конце войны Василий Васильевич Верещагин был представлен к награждению «золотой шпагой», однако от награды решительно отказался, заметив впоследствии, что «слишком много видел в те дни и перечувствовал для того, чтобы по достоинству оценить всю мишуру славы человеческой». Ужасы войны и гибели многочисленных русских солдат глубоко потрясли талантливого художника и чуткого человека [13].

      Душевные переживания Василия Васильевича Верещагина нашли отражение в пронзительной своей правдой о войне Балканской серии его картин. «В ходе работы Верещагин дважды приезжал (в 1878 – 1879 гг. из Парижа) на места боевых действий, на Шипку и в окрестности Плевны... За два года (им было) написано несколько десятков холстов. Верещагин работал с... одержимостью, в состоянии не проходящего нервного напряжения, не давая себе передышки, почти не отлучаясь из мастерской и никого не допуская в нее». В Балканскую серию вошло около тридцати картин. Несколько полотен посвящено трагическому третьему штурму Плевны». Самые реалистические из них: «Перед атакой. Под Плевной» (в одной из таких атак погиб брат Сергей); «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной» (куда привезли раненого брата Александра); «Побежденные. Панихида» (попе мертвых воинов). Наиболее известна картина «Шипка – Шейново. Скобелев под Шипкой» [13].

      В.В. Верещагин ищет пути максимального усиления эмоционального эффекта воздействия своих работ на зрителей во время выставок. Его Балканская серия

Юлий Михайлович Зубов – автор поэмы «Исповедь», посвященной Сергею Верещагину Фото из семейного архива автора	Письмо Владимира Зубова родителям в имение Кузнецово на бланке склада артельных сыроварен в Москве. (Из семейного архива автора)

      демонстрировалась без дневного света, на черных стенах, при ярком электрическом освещении и звучащей музыке. Для посетителей выставки это было потрясением, оставшимся в памяти на всю жизнь. «Живые, как жизнь», картины В.В.Верещагина «поражали, трогали, ужасали, сражали... Не было почти никого из публики, кто бы не вытирал слез». Художник мечтал о живописно – музыкальном синтезе, о демонстрации своих картин даже совместно с выступлением симфонического оркестра под управлением Римского – Корсакова [13].

      Балканская серия, как кульминация творчества Василия Васильевича Верещагина, была продемонстрирована в Лондоне и Париже в 1879 году, в Петербурге в 1880-ом и в Москве в 1883 – ем годах. На протяжении 1881 – 1891 гг. она экспонировалась во многих городах Европы и Америки. Лучшие картины Балканской серии вошли в собрание Третьяковской галереи в Москве [13].      

      * * *

      Из дальнейших писем Владимира Зубова узнаем о продолжающейся дружбе мальчиков Зубовых с Бландовыми и о встречах с Николаем Васильевичем Верещагиным. «К Бландовым, – писал Владимир, – приехала Варвара Ивановна, ихняя сестра, к которой я ездил в Задонск (04.12.1877). «Милые мамаша и папаша! Вы, я думаю, уже знаете, что Николай Иванович Бландов женился. И теперь к нему ходят еще двое гимназистов кроме нас: один из Технической, другой из 2-ой военной гимназии» (27.03.1878, на бланке «Складъ артельных сыроварен»). «Теперь я ...в ужасном положении, потому что мне совестно перед Бландовым, у которого приходится жить до тех пор пока не получу от вас письма... Если вы хотите взять меня (на каникулы), то напишите об этом Владимиру Ивановичу» (16.05.1878). «Николай Иванович и Марья Евграфовна переехали на другую квартиру в этом же доме. И теперь я свой (выходной) день провожу в двух местах» (в семьях двух братьев Бландовых) (18.11.1878). «Милые папаша и мамаша! Я вам писал письмо о том, чтобы вы написали моему воспитателю о том, чтобы он отпустил меня к Бландовым, которые меня отправят к вам» (на летние каникулы) (16.05.1879) [2].

      В этом же году в 4-ый Московский кадетский корпус в Красных Казармах в Лефортове был принят другой сын Юлия Михайловича – Юлий Зубов. Вместе с Володей он тоже стал ходить в отпуск к Бландовым. Володя писал родителям: «Мы с Жулей (Юлием) теперь в отпуске и только что съели арбуз впятером. Теперь нам очень весело, потому, что нас большая компания. К Николаю Ивановичу приехал отец Сережи и Володи Чаплиных с двумя дочерьми... Перед ихним отъездом мы играли в жмурки... С ними вместе уехал и Владимир Иванович... (26.08.1880). «В воскресенье утром мы с Жулей пошли на Николаевский вокзал, причем я взял у Владимира Ивановича рубль для телеграммы... Так что мы у Бландовых пробыли собственно только пятницу и переночевали две ночи, а субботу и воскресенье все проходили... Бландовы переменили квартиру. Вот их адрес: Страстной бульвар, дом 1-ой женской гимназии, кв. 5» (01.09.1880). «...Николай Иванович. К нему приехала жена со своей сестрой. Одну из ее сестер, Веру Евграфовну, папаша знает, а это еще другая» (15.09.1880). «У Бландовых прошлое воскресенье я не был и не пойду до Рождества, потому что меня наказали, без отпуска. У них недавно был вечер танцевальный, и я отплясывал мазурку. В последний отпуск Марья Евграфовна заставила меня и Варвару Евграфовну (которая уже приехала из Бессарабии) петь под аккомпанемент фортепьяно. Я пел с ней несколько романсов, но не особенно хорошо. Потом пел один ...романс «Я вновь пред тобою стою очарован», и вышло порядочно» (конец 1880 г.) [2].

      В одном из писем Володя написал: «Я на масленице видел Николая Васильевича Верегцагина. Он приехал к Бландовым со всем семейством. Я хотел у него спросить о Сергее Васильевиче, но как-то было неловко...» [2]. Несомненно, Николай Васильевич Верещагин, а возможно и все остальные его братья и сестры, знал поэму Юлия Михайловича Зубова «Исповедь», посвященную погибшему на войне брату Сергею Васильевичу Верещагину.

      В эти годы успехи руководимого Николаем Васильевичем молочного хозяйства в России были столь стремительными, что в 1880 году на Международной выставке в Лондоне за сыр «честер» были получены золотая медаль и три серебряных [5].

      По-видимому, встречи юношей Зубовых с Н.В. Верещагиным у Бландовых были неоднократными, но в их письмах они больше не упоминаются. В одном из писем Юлия (Жули) Зубова 1881 года описан интересный эпизод: «Недавно, когда мы были у Бландовых, Володя поставил меня в калоши и стал тереть одеялом по голове. Я чувствовал, что волосы у меня на голове трещат, и когда он дотронулся до моего носа пальцем, то мне в нос что-то кольнуло, и из носа выскочило электричество. Когда я пришел в гимназию, то показал это своим товарищам, и мы каждый вечер упражнялись» (08.04.1881) [2].

      Приведем еще несколько выдержек из писем Владимира Зубова. «В воскресенье я был у Бландовых. Время провел очень весело» (04.03.1881). «Недавно я взял у Николая Ивановича 2 рубля, потому что ни у меня, ни у Жули денег не было...» (15.03.1881). «Пишу это письмо от Бландовых. Владимир Иванович уехал в Петербург на курьерском поезде, а Николай Иванович уехал на дачу: так что мы с Жулей одни» (12.08.1881). «С

      Жулей вместе мы пошли к Бландовым, а вчера утром Владимир Иванович пригласил нас на дачу, и мы поехали. Дача очень хорошая. Меньше четверти версты от железной дороги. Недалеко лес, есть церковь и пруд, довольно большой. С дачи мы приехали уже вечером, заехали на квартиру...» (24.08.1881) [2].

      И на следующий год снова в письмах Володи о посещении семьи Бландовых: «Я на масленицу пойду к Бландовым, а то я у них не был вот уже 3 недели» (28.01.1882). «Мне в последнее время в отпуске было очень весело... На Пасхе будет спектакль у Бландовых, и я должен ...в нем участвовать» (19.02.1882). «Не знаю, отпустят ли меня на Пасху к Бландовым, но я всеми силами буду стараться вырваться» (04.03.1882). «В отпуску я, по крайней мере, видел живые лица и проводил время очень весело» (15.03.1882). «Были на квартире Бландовых... (16.08.1883) [2]. А вот выдержки из писем Юлия Зубова: «А потом отправились к Варваре Ивановне (вероятно, к сестре Николая и Владимира Ивановичей Бландовых), которая наняла квартиру напротив квартиры Бландовых в одном и том же доме» (03.11.1882).

      Затем в письмах юношей Зубовых из семейного архива наступает перерыв до 1888 года. В это время они вполне могли посетить выставку Василия Васильевича Верещагина, состоявшуюся в Москве в 1883 году [13].

      В 1888 году в письмах Юлия Зубова опять упоминается семья Бландовых. «Хочу сходить в отпуск и взять у Бландовых некоторый куш на случай экстренных расходов» (необходимых для жизни в военном лагере) (30.05.1888). «Был у Владимира Ивановича Бландова... Мы с ним выпили по рюмке портвейну и закусили превкусными кильками...» (10.04.1889). «Потом я пообедал и посидел у Владимира Ивановича...» (09.01.1890). «Я хожу каждый день в отпуск к Владимиру Ивановичу и Варваре Ивановне» (01.04.1890). «Мы с Ниной (сестрой) съездили к Владимиру Ивановичу, позавтракали у него и взяли 20 рублей (на билет до Петербурга). Проводив Нину, поехал к Владимиру Ивановичу» (09.09.1890). «Я поехал к Владимиру Ивановичу. Оттуда вместе с 4 – мя барышнями отправился на каток на Патриарших прудах... Встретил там массу знакомых... Вечером собралось довольно значительное количество молодежи, танцевали и играли во всевозможные игры; затем пришли маски, а с ними приехали Николай Иванович... Очень скоро все догадались кто были эти маски... В англичанине все немедленно узнали Колю Бландова (сына Николая Ивановича), но масок никто не снял, и они уехали...» (15.01.1891) [2].

      В 1894 году Василий Васильевич Верещагин выехал из Москвы на родину, посетил Вологду и ее окрестности, совершил путешествие по Северной Двине до Соловецкого монастыря, открыв для себя самобытность деревянного зодчества Русского Севера и крестьянских ремесел и искусств. Итогом стала его Русская серия из почти сотни этюдов, часть из которых в 1896 году опять приобрел П.М. Третьяков для своей галереи. Во второй половине 1890-ых годов и в начале 1900-ых у В.В.Верещагина масса выставок в разных городах России и Европы, за что в 1901 году он был выдвинут на соискание Нобелевской премии. В 1902 году художник жил в Чикаго, организуя выставки своих работ в крупных городах США. В 1903 году он в Японии, а в 1904 году во время войны – в действующей русской армии на Дальнем Востоке. 31 марта (13 апреля) Василий Васильевич Верещагин погиб при взрыве русского флагманского броненосца «Петропавловск» [13]. В семье Зубовых и их потомков до наших дней бережно хранился и хранится прекрасный портрет Василия Васильевича Верещагина.

      В начале XX века Николаем Васильевичем Верещагиным в России уже была создана целая отрасль промышленности, принесшая государству доход в 200 млн. рублей [10]. При этом «безсеребреник» Н.В. Верещагин постоянно вкладывал в молочное производство и в школу молочного хозяйства практически все свои средства, так что в последние годы жизни ему пришлось обращаться к правительству и Государю Николаю II с просьбой о погашении долгов, иначе ему и его семье грозило разорение [6]. Николай Васильевич Верещагин скончался в своем имении 13 (25) марта 1907 года. [5]. Он вошел в историю, как создатель популярнейшего русского бренда – «Вологодского масла», которое поначалу называлось «Парижским», т. к. готовилось к Всемирной парижской выставке 1913 года, где завоевало «Гран – при» [10].

      В наши дни город Череповец с Домом – музеем Верещагиных входит в Вологодскую область – родину дворян Зубовых, хорошо знавших эту семью через личное знакомство с Николаем Васильевичем Верещагиным.

      Автор книги, правнучка Юлия Михайловича Зубова Нина Владимировна Лукина, неоднократно бывала в Доме – музее Верещагиных в Череповце. Она состояла в переписке с научными сотрудниками Дома – музея, уточняя некоторые факты затронутой здесь темы. В 1998 году, вместе с вологодской певицей Еленой Никитиной, Н.В.Лукина представила в Доме – музее Верещагиных концерт собранных ей неизвестных романсов Николая Владимировича Зубова, который имел успех у слушателей. От Череповецкого музейного объединения Н.В. Лукина получила приглашение для участия в научной конференции «Недаром помнит вся Россия...», посвященной 160-летию со дня рождения Василия Васильевича Верещагина, а также присутствовала в 2002 году на Торжественном вечере первого награждения молодых художников МВД России Золотой медалью имени В.В. Верещагина в Москве.

Василий Васильевич Верещагин (Фото из семейного архива автора)	Пригласительный билет на Торжественный вечер и выставку, посвященный 160-летию со дня рождения В.В. Верещагина, и 1-ое награждение Золотой медалью им. В.В. Верещагина (Из архива Н.В. Лукиной)

      Источники:

      1. Информация, полученная у научного сотрудника Дома – музея Верещагиных в Череповце М.Г. Истоминой.

      2. Сведения из семейного архива автора о Зубовых.

      3. Босоногова Л.В. «Всем нам теперь дорог памятью былого...» (Пертовка в воспоминаниях и документах разных лет) // www.booksite.ru.

      4. Лукина Н.В. Усадьба Зубовых Кузнецово Вологодской губернии // Русская усадьба. Сб. О-ва изучения русской усадьбы. Вып. 7 (23). М: изд-во «Жираф», 2001. С. 434 – 449.

      5. Хроника жизни и деятельности Н.В. Верещагина // Документальный фонд Н.В.Верещагина / Подготовка к публикации Е.А. Игнатовой. Череповец, 1992. с. 43 – 45.

      6. Верещагины. России славу умножая... / Автор – составитель О.П. Почина. СПб, 2008. С. 25 – 34,48 – 50.

      7. Черновик письма Н.В. Верещагина Министру земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолову. 1 (1896 г.) 2. Августейший монарх Ваше императорское величество. 3. Ваше императорское величество, Всемилостивейший Государь, Августейший монарх // Документальный фонд Н.В.Верещагина / Подготовка к публикации Е.А.Игнатовой. Череповец, 1992. с. 13 – 42.

      8. Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. Верещагин Николай Васильевич.

      9. Из рода Верещагиных // Вологодский ЛАД. 2008, № 2. С. 230 – 232.

      10. Верещагин Н.В. Очерк развития артельных сыроварен в России // Московский журнал. М., 1992, № 8.

      11. Лукина Н.В. Юный Пушкин и юноши Зубовы. Некоторые параллели // Хозяева и гости усадьбы Вязёмы. Мат-лы IX Голицынских чтений 26 – 27 января 2002 г. Большие Вязёмы, 2002. С. 303 – 310.

      12. История России /А.С. Орлов, В.Г. Георгиев, Н.Г. Георгиева, Т.А. Сивохина. М.: Проспект, 2010. С. 380 – 381.

      13. Брук Я. В. Василий Верещагин. М.: Изд – во «Сканрус», 2004 г. С. 18 – 29.

      14. На войне. Воспоминания о Русско-турецкой войне 1877 г. художника В.В.Верещагина. М., 1902. 316 с.

      15. Дома и на войне. 1853 – 18881. Воспоминания и рассказы Александра Верещагина. СПб.: Изд. кн. склада В.А. Березовского, 1886. 572 с.

      16. Сергей Верещагин. В часы раздумья. Стихотворения. СПБ, 1897. С. 14, 22, 53, 65 – 66.

      17. Акунин Б. Турецкий гамбит: роман / Борис Акунин – переизд. М: «Захаров», 2009. 240 с.

далее