 |
||
|
|
||
 |
||
|
Золотов А. |
Андрей Золотов. Русская музыка второй половины XX века жива той же природно прирастающей силой, как и музыка первой половины века, как и музыка века девятнадцатого или все более приближающаяся к нам из дали времени древнерусская музыка. Если бы следуя за «Кругом чтения» Льва Толстого кто-либо из великих музыкантов или мыслителей об искусстве нынешнего времени взялся бы составить «Круг музыкального чтения», обратившись к самым глубоким, символически многозначным и непереводимо прекрасным, драгоценным страницам мировой музыкальной литературы, то никак не смог бы пройти мимо созданий Глинки, Мусоргского, Чайковского, Балакирева, Бородина, Римского-Корсакова, Рахманинова, Скрябина, Прокофьева, Стравинского, Шостаковича, Свиридова... Здесь остановимся, вдохнем воздух и в добавление к названным и иным известным именам создателей отечественной современной музыки произнесем громогласно и с полным внутренним основанием, художественной убежденностью имена Бориса Чайковского, Владимира Рубина, Романа Леденева, Юрия Буцко, Валерия Гаврилина... Возможно, и даже очевидно, другой современный критик назовет иные имена современных композиторов, и выкладки его будут основательны по-своему. Но трудно было бы оспорить реальную устремленность нравственных исканий современной русской музыки, нашедших себя в созданиях патриарха ее — Георгия Свиридова (в декабре 1985 года ему исполнилось 70 лет), и в симфонических произведениях Бориса Чайковского, в операх и ораториях Владимира Рубина (оба эти выдающихся композитора — из поколения шестидесятилетних), и в уникальном творчестве Валерия Гаврилина, неожиданно и мощно заявившего о себе в начале 60-х годов, вступившего ныне, за порогом сорокалетия, в пору художественного откровения, подготовленного всем ходом развития современного отечественного искусства и духом нравственного испытания, могуче воспитавшим и вознесшим его музыкальный дар. Неожиданное единение людей рождает поле гаврилинской музыки,— поле эмоциональной памяти, которая оживает в душе человеческой под влиянием дивных звуков, воздействием едва ли не непосредственным: завораживающе правдивой интонацией, мелодией — неожиданной, никогда доселе не слышанной, но до боли родной... «Мысль сердечная», которую воспевал (в противовес «мысли головной») Аполлон Григорьев, обращение к таинственным глубинам души, естественно интуитивная целостность восприятия мира, столь свойственная дарованию Гаврилина и живой природе сотворенного им музыкального мира, позволяют и помогают угадывать в его музыке сокровенную правду о мире и людях, эпохе. Имя молодого композитора получило широкую известность и общественное признание после его вокального цикла «Русская тетрадь» (последовавшего за вокальным циклом «Немецкая тетрадь» на стихи Гейне). По поводу «Русской тетради» Дмитрий Дмитриевич Шостакович писал в 1968 году в письме к Мариэтте Сергеевне Шагинян: «...мне кажется, что это исключительно талантливое и интересное произведение...» Так же высоко отзывался о «Русской тетради» Георгий Васильевич Свиридов. За это произведение молодой композитор был удостоен Государственной премии РСФСР имени Глинки. Между «Русской тетрадью» и последним по времени, новым сочинением Гаврилина, монументальной хоровой симфонией-действом «Перезвоны» (по прочтении Василия Шукшина), впервые прозвучавшим в 1984 году в исполнении Московского камерного хора под управлением Владимира Минина (которому и посвящено это произведение), — период художественного утверждения, развертывания новых гаврилинских принципов музыкального мышления, интенсивного обретения своих самобытных форм в искусстве. Говоря словами Александра Блока, художник был «поглощен изысканием форм, способных выдержать напор прибывающей творческой энергии». В это время возникли и стали широко популярны такие прекрасные гаврилинские сочинения, как вокальный цикл «Вечерок», вокально-симфонические произведения «Земля», «Военные письма», вторая «Немецкая тетрадь» на стихи Гейне, получил развитие своеобразный гаврилинский жанр «действа» («Свадьба» — либретто Гаврилина и А. Шульгиной, «Пастух и пастушка» — по Виктору Астафьеву, «Скоморохи» — слова Вадима Коростылева); Гаврилин написал целый ряд массовых песен, прекрасных по своим художественным достоинствам и получивших действительно всеобщее распространение («Любовь останется» — слова Гершта, «Два брата» — слова Шульгиной); звучали его оркестровые сюиты и фортепианные пьесы, широчайшую известность приобрели телевизионные фильмы-балеты на музыку Гаврилина — «Анюта» по рассказу Чехова «Анна на шее» и «Дом у дороги» по поэме Твардовского. Наконец, стали достоянием широчайших кругов слушателей, благодаря неоднократным исполнениям при переполненных залах в Москве и Ленинграде и исполнению по телевидению, гаврилинские «Перезвоны». Приветствуя это уникальное произведение современного отечественного музыкального искусства, Георгий Васильевич Свиридов писал: «Музыка Гаврилина вся, от первой до последней ноты, напоена русским мелосом, чистота ее стиля поразительна. Органическое, сыновнее чувство Родины — драгоценное свойство этой музыки — ее сердцевина. Из песен и хоров Гаврилина встает вольная, перезвонная Русь. Но это совсем не любование экзотикой и архаикой, не музыкальное «штукарство» на раритетах древнего искусства. Это — подлинно. Это написано кровью сердца. Живая, современная музыка глубоко народного склада и, самое главное,— современного мироощущения, рожденного здесь, на наших просторах». Незабываемо впечатление от первого услышания «Перезвонов» Гаврилина 12 февраля 1984 года. Большой зал Московской консерватории был действительно переполнен людьми, внутренне уже давно сознающими, что от этого композитора можно ожидать чуда в искусстве. И вправду, случилось необычайное: словно новое жизненное пространство высвободила гаврилинская музыка, и пролегло оно далеко за стенами консерваторского зала, унеся с собой мысли о самом главном обратившихся к этой музыке людей. Гаврилин-композитор, как и Шукшин, имя которого стало флагом этого сочинения, сам по себе — народный характер, и, следовательно, «герой» своего собственного повествования, дающего ощущение естественного и не требующего «объяснений» творческого феномена,— автор и герой в одном лице. Вслушиваясь в «Перезвоны», все более сознаешь, что в этом сочинении композитор еще дальше раздвинул, «размыл» перегородки, разделяющие «профессиональную» музыку и музыку как таковую — высшую музыку или «просто музыку» — простую музыку, воспарившую над бытом и потому зовущуюся искусством, но сохранившую поэтическую атмосферу быта и потому зовущуюся жизнью. Примечательны уже одни названия частей этой огромной хоровой симфонии, длящейся полтора часа: «Весело на душе», «Смерть разбойника», «Ерунда», «Посиделки», «Ти-ри-ри», «Вечер», «Воскресенье», «Ночью», «Страшенная баба», «Белы-белы снеги», «Молитва» (из «Поучения Владимира Мономаха»), «Матка-река», «Дорога»... Время от времени между частями звучит голос «дудочки» (соло гобоя). Композиция новой вещи Гаврилина сложная, многозначная. Перед внутренним взором покидающего жизнь человека проходит все, что он любил, познал, что осталось для него загадкой. Герой «Перезвонов» — человек из глубин народной жизни. Но круг мыслей и чувствований его мог бы быть выражен словами Петра Ильича Чайковского (запись в его Дневнике от 21 сентября 1887 года): «Как жизнь коротка! Как многое хочется сделать, обдумать, высказать! Откладываешь, воображаешь, что так много еще впереди, а смерть из-за угла уж и подстерегать начинает... Жизнь с ее суетой проносится, и не знаю, успею ли я высказать тот символ веры, который выработался у меня...» Хоровая симфония-действо — необычное жанровое обозначение, но и совершенно определенное. Образ симфонии привнесен автором в заглавие своей огромной вещи не случайно: переклички между далеко отстоящими друг от друга частями и темами; контрасты содержания и контрасты приемов звукового письма; сложнейшие «техники» хорового изложения (по словам профессора Владимира Минина, «Перезвоны» — это школа хорового искусства»); драматургическое напряжение в слове, в музыке, внутреннем «сюжетном» действии или действии сценическом в буквальном смысле этого слова — артисты перестраиваются по ходу музыкального развития хоровой симфонии, чтец присутствует все время на сцене, вступая, по руке автора, в развертываемые музыкой события... Непростые и неоднозначные столкновения представлений о вечных и обновляющихся ценностях, о подлинной культуре народной и «псевдокультуре» — все это было в прозе Шукшина, всем этим до краев наполнена гаврилинская музыка, перенастраивающая душу в лад возвышающей правде. «По прочтении Василия Шукшина»... Обращение к себе и собственной жизни, высвеченное нравственными испытаниями, человеческими поступками, художественными свершениями другого, близкого по духу и уже легендарного человека,— обращение к нему со своим Словом... Потому ни одной строчки в этом грандиозном хоровом сочинении из Шукшина. Музыка и слова родились в одной душе — Валерия Гаврилина. С пронзительной неожиданностью открывается эта душа в каждом новом сочинении композитора. Слова и музыка «Перезвонов» создавались одновременно, да это и слышно. Такого особенного слияния музыкальной структуры и слов-образов, слово-звуковых характеристик нельзя и представить себе сочиненными не самим автором. Развернутые, очень сложные для исполнения и такие ясные, естественные для слушательского восприятия части хоровой симфонии занимают два отделения концерта — полтора часа музыки! Но протяженность во времени ощущается здесь не как «длина», а как грандиозное поле необычайного духовного напряжения... Чувство единения и братства, свет, что несет в себе музыка Гаврилина, и боль, из которой родилась эта музыка, родилось все творчество композитора, обращенное к человеческой совести, сумели внушить своим слушателям, донести до них, бережно, из рук в руки, передать им артисты Московского камерного хора. Они сумели как бы вернуться в свое доартистическое прошлое, уйти во внеартистическое бытие. На сцене были поющие люди! И люди в зале, люди слушающие ощутили в себе поющую душу — свою и композитора, который открыл им свое золотое сердце... Слушая Гаврилина, ощущаешь неразрывность нашей жизни с той жизнью, которую нам открывает искусство, что само по себе случается весьма и весьма редко. Но случается — как знак особого предназначения художника, как проявление не столько его индивидуальных устремлений в творчестве, сколько достоинств личности, тончайшей ее структуры, просто человеческой судьбы. Валерий Александрович Гаврилин родился в 1939 году в Вологде. Он сказал как-то: «Вологда для меня не только место, где началась моя музыкальная жизнь. Но это то место, где я впервые познакомился очень широко с жизнью во всех ее проявлениях. И когда я уже стал самостоятельно работать, стал искать, о чем писать, для кого писать, что меня по-настоящему волнует на самом деле, то оказалось, что это та жизнь, которая мне знакома с детства,— Вологда и Вологодский край. Здесь жила и работала моя мать — неподалеку от Вологды,— сначала в городе Кадникове, затем в селе Воздвиженье, в 30 километрах от Вологды. Здесь мой дом, где я жил до того, как стал воспитанником детского дома. Здесь все дорогие мои люди. Отсюда ушел на войну мой отец, который погиб в 41-м году под Ленинградом и похоронен в Лигове. Здесь жили люди, которые мне первыми объяснили, наверное, не словами, а по-всякому, что такое красота, что такое доброта, что нужно ценить прежде всего в жизни, ценить в людях. Здесь я впервые услышал русскую народную музыку, услышал песни, танцы, обряды, увидел человеческое горе, страдания. Здесь я прожил всю войну. Видел, как приходили с войны или, наоборот, как не приходили с войны»... Гаврилин окончил Ленинградскую консерваторию и как композитор, и как музыковед. Он блестяще пишет о музыке, глубоко ощущает происходящие сегодня в искусстве сложные художественные и нравственные процессы. «Почему в моем творчестве преобладающее место занимает музыка вокальная? Тут причин очень много. Во-первых, та, что с детства я слушал больше вокальную музыку. Я помню все великолепные северные обряды, гулянья, свадьбы, похороны, которые сопровождались музыкой. Это всегда была музыка вокальная, либо сольная, либо хоровая. Это первое. Во-вторых, это уже позже, я стал понимать, что вокальная музыка все-таки прародительница всей музыки и человеческий голос — это первый носитель музыки. Трудно представить, как бы сохранялось музыкальное искусство из века в век, если бы человек не имел каждую минуту наготове этот замечательный инструмент, который не нужно приобретать, не нужно в общем-то учиться долго им пользоваться, он всегда готов к действию. Это инструмент, который передает все человеческие настроения, все человеческие волнения так, как ни один другой инструмент. Человеческий голос — это тот инструмент, которым меряют красоту инструментов рукотворных. Кроме того, поскольку я хотел, чтобы моя музыка была более доступна, более понятна, то, естественно, вокальная музыка дает для этого больше возможностей. Благодаря присутствию слова, благодаря известному консерватизму музыкальной интонации, она понятнее широкому слушателю, а это все-таки для меня остается самым главным»... Так говорит, так думает Валерий Александрович Гаврилин, неподражаемая музыка которого ощущается нами как алмаз чистой воды в короне русского искусства... Для того чтобы понять одного художника, интересно иногда бывает углубиться в его размышления и высказывания о другом художнике, близком ему по духу, являющемся для него безусловным авторитетом в искусстве. У Гаврилина есть небольшая статья о Георгии Васильевиче Свиридове (опубликована в «Книге о Свиридове», М., 1983). Статья начинается так: Каждый день каждый из людей делает десятки, сотни движений, жестов. Мы так привыкли к ним, что обыкновенно и не замечаем этой мелкой мускульной возни. Но вот простенький жест сделан рукою великого артиста — и мы замираем. Происходит чудо. Словно туман отлетает от наших глаз, и мы видим движение, исполненное выразительности, смысла, движение во всем его первозначении, очищенное от неточности, неопределенности и прочей шелухи. Это уже не суетливая мускульная возня — это движение воли, характера, устремлений. Это обобщение, образ... Свиридов силен своей близостью к русскому фольклору... Благородная философия народного творчества вошла в само его художническое существо. Отсюда — сдержанность в выражении чувств, в применении средств, отсутствие крайних состояний, экстаза, истерики, отсутствие чисто музыкальных преувеличений, никакой навязчивости, давления на слушательское сознание; вообще никакого тщеславия, никакой роскоши, никакого художнического размахивания кулаками или «культуризма». Сколько ни слышал я за свою жизнь самых трагических крестьянских песнопений, никогда не было в них надлома, изуродованного духа, а напротив, был прямой открытый взгляд на трагедию, но взгляд этот не погрязал, не застывал в ней, а шел дальше, через нее: нужно продолжать жить. Эта высшая вера, этот мудрый оптимизм, мужественность стали главнейшими свойствами музыки Свиридова. Он не кричит не оттого, что нет голоса: он умеет говорить тихо. Он не плачет не оттого, что нет слез, нет: не слезами жизнь держится. Он не ищет сочувствующих. Он показывает красоту»... Слова эти не только с дивной поэтической точностью характеризуют Свиридова, в словах этих эстетическое кредо Гаврилина. В словах этих он сам, его душевный мир, его музыка... С концерта, в котором впервые в Москве исполнялись «Перезвоны», я выходил вместе с Георгием Васильевичем Свиридовым. Он был по-настоящему взволнован и все повторял: «Вот, вот, какой зрелый, огромный композитор»... Да, в России появился Гаврилин! Композитор, которому дано произнести за нас наше слово, чтобы оно стало Словом в Искусстве... 1986 |