Злотников С.И.
Человек света 
/ С. Злотников // «Этот удивительный Гаврилин…» : [сборник]. – СПб., 2008. – С. 389–394.

Злотников С.И.
Человек света
// «Этот удивительный Гаврилин…» : [сборник]. – СПб., 2008

Три чуда (кроме прочих чудес) не могу уложить в голове: чудо Библии, чудо Феллини и чудо Гаврилина. С Валерием Гаврилиным мне повезло быть знакомым. При встречах я к нему приставал с идиотским вопросом: «Как это у тебя получается?» На что он обычно отшучивался: «А как у тебя получается это?»
 
С годами я разобрался, что психологией творчества целиком и полностью ведает Господь Бог. А тогда, в семидесятых годах прошлого века и тысячелетия, помню, еще как-то силился постичь гаврилинский феномен. Но как постичь солнце или звезду?
 
Мы сразу подружились, что говорится, без «разбега». Полагаю, благодаря моей жене Гале Силиной (увы, ее уже давно нет в живых), с которой Валерий был дружен.
 
Вообще, по ходу замечу: со своими близкими и друзьями (многие наши встречи проходили в атмосфере дружески-родственного застолья) Валерий был необыкновенно ласков, нежен и добр. Всякий раз после встреч с Валерием и Наташей я себе говорил: вот образец семейных отношений. Наташа в моих глазах являла собой идеал жены художника: как луч света в прозрачном сосуде с водой, она растворилась в любимом человеке. При жизни она была ему верным другом, женой, а когда его не стало, она щедро поделилась массой дорогих для нее вещей с музеем в Вологде, одарила памятными реликвиями краеведческие музеи вологодских мест, где он рос, питерскому Музею театрального и музыкального искусства завещала часть его кабинета. Благодаря Наташе все больше людей на земле узнает про великого русского композитора. Ее любовью его музыка упрямо проникает в мир и покоряет его. Низкий поклон удивительной женщине...
 
Жены в судьбах многих художников – особая тема. Уверен, подвиг Наташи Гаврилиной еще обнаружат.
 
Знакомого редко оцениваешь в «полный рост». Изблизи можно и не разглядеть. Но тут был случай особый: при первых же звуках его Музыки я всегда про себя с восторгом восклицал: чудесны дела Твои, Господи! От Нее исходил Свет, она не оставляла места для тени...
 
Мы жили по соседству: я на Каляева (теперь Шпалерная. – Н. Г.), а Гаврилины – на Пестеля. Сколько-то раз, без предварительного уговора (мы прекрасно относились друг к другу, но мне и в голову не пришло бы пригласить музыкального Бога на прогулку!), мы вдруг встречались и шли побродить по Летнему саду, вдоль Фонтанки, по хорошей погоде забредали на Петроградскую сторону. Он любил старый Петербург. Обожал старые дворы, путаные переходы, подворотни, подъезды, где можно было погреться, покурить, перемолвиться.
 
В то время чуть ли не весь советский народ перешел на болгарские сигареты, он же курил папиросы «Беломор». Одевался просто, без изыска, опрятно. Из толпы внешне не выделялся. Невысокого роста, стройный, по виду – большой мальчишка с добрым лицом и усталыми, полными боли глазами из-под толстых очков. Глаза выдавали время его жизни: вечное.
 
Однажды на набережной у Михайловского замка к нам вдруг откуда ни возьмись стремительным шагом приблизился небритый мужчина неопределенных лет, схватил Валерия за руку и торопливо произнес: «Хорошо, что явился наконец. Двести лет тебя тут поджидаю». Кажется, я от неожиданности потерял дар говорить, но Валерий, похоже, не удивился. Искренне улыбнулся незнакомцу и спокойно ответил: «Ну, вот видишь, ты ждал – я и пришел».
 
Теперь я жалею, что не вел дневников. По лени, конечно, по юношеской недальновидности. Правда, еще и побаивался чужого любопытного глаза, обыска, наконец. Те еще были времена!
 
Говорили с Гаврилиным, помню, много «про жизнь» и мало «про искусство». Про то, как люди трудно живут (к слову, ни разу от него не услышал, как ему трудно живется, хотя точно знаю, – видел! – как им с Наташей нелегко приходилось), про подлую власть, что нет воли, свободы и выбора. Всякий раз, уходя от него, я ругал себя, что так и не спросил его о том, что меня интересовало, и что он наверняка знал: что наша жизнь? Что творчество? Что любовь? Он бы мне рассказал, если б я спросил...
 
В 1977 году в ленинградском Театре комедии у меня состоялась первая в жизни премьера двух одноактных пьес: «Мужья Антонины» и «Все будет хорошо». Постановщиком был всеми признанный выдающийся режиссер Петр Фоменко. После премьеры, помню, на подъеме эмоций устремляюсь к Петру Наумовичу и предлагаю сразу же приступить к постановке моей новой пьесы «Сцены у фонтана». Фоменко странно тогда на меня посмотрел и деликатно объяснил, что у театра есть планы, и, к тому же, он не может ставить одного Злотникова.
 
Он мог привести мне сто тысяч причин, почему он не может поставить мою пьесу, я бы не принял ни одной. Я впал в депрессию. Случайно поделился своим горем с Гаврилиным. Валерий не стал меня утешать, но попросил почитать пьесу.
 
В двух словах о самой пьесе, чтобы читателю было понятно, о чем идет речь. Вокруг этой пьесы, собственно, и происходила наша общая с Валерием история. Итак:
 
Ночь. Из гостей через парк возвращается семейная пара, Туся и Федор. Федор пьян, Туся тащит его на себе. Он укоряет ее, что она не понимает поэта Есенина и его, Федора, в том числе. Тут же в парке нежно и пылко обнимаются двое влюбленных, Оличка и Лев Кошкин. (Ассоциация со Львом Мышкиным из «Идиота» Ф. Достоевского.) Тут же обнаруживается муж Олички, электромонтер. Оказывается, он ее выслеживает. Тут же возникают три хулигана: они выясняют отношения из-за собаки. Все семь персонажей вступают друг с другом в сложные сущностные взаимоотношения, на фоне бытийного бреда и уличных драк пытаются докопаться до самого дна гамлетовских ям: как и для чего жить? Кого и за что любить? И т. д.
 
Свое впечатление после прочтения пьесы Валерий выразил одним словом: гениально. Сказал, что хочет на этот сюжет писать оперу.
 
Про оперу я ему не поверил, как не поверил бы тогда про мое путешествие к звездам. Повторяю, Валерия Гаврилина от первой минуты знакомства я вознес на самую высокую ступень пьедестала; мне совершенно неважно было, как и что он говорит, мне достаточно было услышать его музыку: чистую, тонкую, легкую, мгновенно в тебя проникающую, наполняющую блаженством, странную, незнакомую, земную и небесную одновременно, вечную, божественную, удивительную – еще миллион восторженных эпитетов не будут чрезмерными.
 
Насчет «гениально» по поводу пьесы – спокойно пропустил; в ту пору это само собой разумелось. Хотя, признаюсь, добрые слова от самого Гаврилина меня поддержали.
 
Я дал прочесть пьесу моему другу – режиссеру Геннадию Руденко, который вслед за Гаврилиным, буква в букву, повторил: «Гениально, приступаю». И действительно: собрал актеров и на свой страх и риск начал репетировать. У пьесы не было цензурного номера (категорически не давали!) и, как я сейчас понимаю, никакой перспективы увидеть свет рампы. Однако никто из участников этого безумного (повторяю, по тем временам) проекта ни о чем думать, кроме искусства, не хотел. Нам всем до зарезу хотелось совершить этот спектакль!
 
Я до сих пор не понимаю, откуда мне доставало тогда дерзости обратиться к Валерию по поводу музыки для спектакля. Все равно что прихожу я к Моцарту и говорю: брат Моцарт, напиши-ка бесплатно музыки, да побольше...
 
За Моцарта, как говорят в Одессе, не скажу, но Гаврилин согласился мгновенно и не колеблясь. А когда я, было, заикнулся про деньги, которых нет, он только поморщился и отмахнулся: это был жест самого богатого человека на земле!
 
Десятки, если не сотни, раз по просьбам артистов или режиссеров я отказывался от гонораров. Неизменно про себя замечал: это в счет моего долга Гаврилину.
 
Участие гениального композитора в нашей безумной затее всем поприбавило сил. Музыку записывали в ленинградском ТЮЗе. Гена за свои деньги нанял трубача. Валерий сам сидел за роялем. Кстати, сегодня выяснилось, что наша фонограмма оказалась чуть ли не единственной записью его «собственноручной» игры на рояле. В голове не укладывается! Сколько счастья сегодня Гена Руденко доставил Наташе Гаврилиной, подарив ей эту кассету!
 
Спектакль трижды полулегально сыграли на пятом этаже Театра комедии, после чего его зверски придушили. Музыка, несмотря ни на что, осталась. (Удивительно, как это музыка всегда остается!) Спустя еще два года она, по моей наводке, прозвучала в спектакле у Марка Вайля в Ташкенте, в знаменитом театре «Ильхом». Вайль, услыхав от меня, что есть «такая музыка», вцепился мертвой хваткой (уж он-то знал Гаврилину цену!). В ту пору Валерий как раз был участником фестиваля советской музыки в Узбекистане и, будучи в Ташкенте, всю ночь участвовал в записи «такой музыки» к «Сценам у фонтана». Разумеется, бесплатно!..
 
Жизнь коротка, Валерий Гаврилин давно не с нами. Так и не написана опера «Сцены у фонтана». Он многого не успел. А то, что успел, человечеству хватит навсегда...
 
Иногда представляю: когда там, на Небе, светает, у Господа за маленьким столом собираются: Бах, Моцарт, Шопен, Валера Гаврилин...
 
Октябрь 2005 г., Израиль