Гиляровский В. Мои семьдесят пять лет // Огонек. – 1928. - № 46. – С. 7.

Сама жизнь дала мне в руки богатейший материал: пиши только! Детство – с восьми лет на охоте в дремучих вологодских лесах. Рассказы бабушки-казачки и деда, сына запорожца, бежавшего на Кубань после разгрома Екатериной Сечи. Там он обосновался, и там родился мой дед, участник кавказских походов. Бабка и дед рассказывали о привольной и боевой казачьей жизни, а их дочь, моя мать, пела, прекрасно пела песни чудные, и читала по вечерам Пушкина, Лермонтова, а отец – запрещенные стихи Рылеева. Я, пятилетний, со слуха знал наизусть кусочки из произведений Войнаровского. Мне очень нравилась его звучная поэма.
Кроме них, беглый матрос-кругосветник, друг отца, воспитывал во мне удалого охотника. Я поступил в Вологодскую гимназию в 1865 году одиннадцатилетним дикарем и в первом же классе остался на второй год.
В гимназии я писал стихи и числился поэтом.
– Эй ты, стихоковыряло! – сказал мне в классе обиженный какой-то моей стихотворной шуткой учитель рисования и черчения Тарасов, где я его назвал– Тарас Чертило.
Но кроме «пакостей на наставников», я писал и лирику, и переводил стихи с французского, что очень одобрял учитель русского языка Прохницкий.
Прошло немало лет, когда я, вернувшись из бродяжной жизни к отцу на побывку, получил от него книжку Прохницкого, сборник ученических произведений, где было напечатано мое стихотворение «Листок», перевод с французского и подпись: «Ученик 3-го класса Вл. Гиляровский». Книжка напечатана в губернской типографии в 1873 году.
Это еще больше зажгло во мне охоту писать, хотя я до этого времени посылал отцу большие письма, где описывал бродяжную жизнь, посылал стихи, писанные на серой бумаге по притонам, а раз даже послал целый рассказ из жизни рабочих на белильном заводе.
Впоследствии, будучи уже литератором, я воспользовался этим материалом для очерков и рассказов.
Бродяжная жизнь, полная самых отчаянных приключений, и война турецкая – выработали все необходимые качества для репортера. Я не знал усталости, а слова «страх» и «опасность» не существовали в моем лексиконе, и я то и дело командировался газетами на рискованные расследования.
Репортерство приучило меня давать только правду, сразу угадывать всю суть и писать кратко. То, что пишется на листе, нужно было укладывать в полсотне строк, а оставшийся картинный и психологический живой материал служил мне для моих беллетристических произведений и для поэзии.
Читая их, мои друзья-писатели то и дело говорили мне:
– Да бросьте вы совсем ваше репортерство, переходите на беллетристику... Вы столько видели... столько знаете... – И т. д.
А один старый кавказец, мой поклонник, слушая их, сказал мне:
– Тебе надо руки-ноги поломать, тогда будешь на месте сидеть и писать будешь!
И он сказал правду! Когда под старость жизнь «поломала руки-ноги» и прикрепила меня к месту, я сижу и пишу и благодарю свою прошлую жизнь бродяжную, давшую мне столько материала, и благодарю репортерство, выучившее меня укладывать в 50 строках то, что обыкновенно пишется на тысячах строк.