В.Я. Курбатову

В Пскове я достал однотомник Клюева Н.А. с хорошей статьей Базанова – человека вполне нашего времени: под старость либерала и поклонника того, что в младые его годы было под запретом и с чем он боролся. Сборник мне понравился, и я почувствовал в книге присутствие Николая Алексеевича, которого я знал довольно близко в 1926-1934 годах. Он часто приезжал в Петергоф, где жил его друг и приятель из Вытегры Николай Ильич Архипов.
До войны у меня в доме хранились многие стихи Клюева. Он передавал мне на память гранки своих книг, черновики, которые ему не нравились, и разную скоромность, до которой Н.А. был большой охотник. Как-то на день моего ангела он подарил мне чашку чайную и уверял, что это походная чашка Наполеона! Я верил и не верил, потому что близко наблюдал за его сочинительством и балагурством... <1977 или 1982>

С. И. Субботину

<22 июля 1982>

Уважаемый Сергей Иванович!

С Николаем Алексеевичем Клюевым я был знаком много лет. Познакомился еще в 20-х годах. Познакомил меня мой знакомый, ставший в 1924 году сослуживцем, Николай Ильич Архипов, которого я очень близко знал до 1937 года, когда он » Н.А. Клюев были сосланы в Сибирь. Встречался я с Николаем Алексеевичем в Петрограде, Ленинграде и Петергофе, где с 1924 года работал в дворцах-музеях их хранителем. Часто бывал на квартире Клюева, который жил около Исаакиевской площади, рядом с бывшим германским посольством. Дом его стоял во дворе. Квартира была маленькая в одну комнату, разделенную занавеской на две половины. В одной половине была «гостиная», она же «столовая», она же «приемная» и всё такое прочее... За занавеской была спальня и своеобразная часовня-молельня, в которой горела неугасимая лампада перед старинными прекрасными иконами, привезенными им с Севера, из Вытегры. Вещей у Н.А. Клюева было немного, большинством их он гордился, рассказывая: «Вот чашка Наполеона, когда он жил в Москве, а эта кружка из Кремля, а этот графинчик Петра Великого» и т. п. В книжном шкапу и сундуке, стоявшем возле него, он хранил свои книги, среди которых было много с автографами – Блока, Городецкого, Есенина... Здесь он хранил свои северные сувениры, разные бумажные свитки, разные рукописные книги и бумаги XVII – XVIII веков.
Выступал он публично не часто. С удовольствием приходил на наши молодежные сборища. А собирались мы большей частью в Мраморном дворце на улице Халтурина, где было наше «Общество Социологии и теории искусств», или в Петергофе, во 2-м Кавалерском доме, где была моя квартира.
Вместе со всеми «прикладывался» к рюмочке... Читал свои стихи вдохновенно и даже с какой-то «хлыстовщиной» – большим экстазом, входя в раж, он даже рвал на себе рубаху...
Одежда его была «деревенская». Он носил обыкновенную русскую рубаху (синюю, голубую, розовую), кафтан-поддёвку шерстяную. Зимой ходил в шубе с узким кушаком, шапке меховой, в сапогах с голенищами гармошкой.
Любил рассказывать о своих снах. Во сне бывал он и в Африке, и <в> Голландии, Испании и Иерусалиме, встречался с Ефремом Сириным, Иоанном Богословом, В.И. Лениным.
На квартире его я видел Есенина. В день смерти Сергея Александровича я был в доме НА. Клюева, и мы вместе побежали в «Англетер»... Был я на «отпевании» Есенина на Фонтанке. Шел за гробом на вокзал, где в товарном вагоне поставили гроб и состоялось прощание с прахом поэта. Наш общий знакомый художник Бучкин сделал набросок «Есенин в гробу».
Потом, в 30-х годах, Н.А. Клюева не стало. Он был отправлен в Сибирь. Когда он находился в заключении и бедствовал, над ним имел шефство артист Московского Художественного театра Москвин, который регулярно посылал ему продуктовые посылки в 2-ярусных коробках (1-й ярус – для блюстителя охраны, 2-й для Клюева).
В 1949 году сибирский поэт А. Смердов рассказывал мне, что Клюев умер не в 1937 г<оду>, как все об этом пишут. Умер он позже, уже освобожденный из узилища. Но был сильно ветхим и хворым. Скончался он на вокзале (не помню точно, каком) уже свободным, едущим обратно в Питер. Провожала его группа писателей-сибиряков. При прощании ему стало плохо, и он неожиданно умер. Там его и похоронили.
Вот очень-очень краткая моя повесть о Николае Алексеевиче.
С уважением С.С. Гейченко

<25 августа 1982>

С.И. Субботину

Общество Социологии и теории искусств было открыто по инициативе студентов ЛГУ в 1924 году. Главные инициаторы: С.С. Гейченко, П.Н. Шульц, А.В. Шеманский и другие. Заседания его происходили в Мраморном дворце и Институте Истории Искусств (Иса<а>к<иевская> пл., 5). Членов Общества было немного, полагаю, что человек около 200. Темы заседаний и вечеров – самые разные, в т<ом> числе – проекты реконструкции художественных музеев, экспозиции их, экспозиции бывших царских дворцов Ц<арского> Села,
Петергофа, Гатчины, Павловска, встречи с художниками (и работниками театров, актерами): Мансуров, Малевич СВ. Иванов, Татлин, Пунин...
Помню чтение Н.А. стихов: «Есть в Ленине керженский дух...». Песни: Гитарная, Застольная («Мои застольные стихи...»), «Придет караван...».

С приветом
С. Гейченко

С.И. Субботину

<2 декабря 1982>

Уважаемый Сергей Иванович!
О письме Багратиона.
Оно было найдено Н.И. Архиповым не среди материалов дворцового фонда Петергофа, а в Сергеевке, имении герцога Лейхтенбергского, что неподалеку от Петергофа, у одного тамошнего жителя.
Николай Ильич любил читать в Сергеевке, где был дом отдыха учителей, лекции. Несколько раз с ним на эти вечера хаживал Н. Ал. Клюев. И вот как-то, в благодарность за лекцию, один из местных старожилов и преподнес Архипову это письмо. Сегодня это кажется чудом, а в те времена и не такое бывало. Я в Сергеевке нашел в парке куски античной мозаики, и вместе с П.Н. Шульцем мы отправили ее в Эрмитаж. У одного петергофского жителя я нашел письмо Александра I, написанное им из Ропши... Чего-чего только не бывало тогда!..
Как-то Ник. Ал. Клюев, увидев у меня ночной горшок с портретом Наполеона на дне сего сосуда, налил в него пива и выпил за память о сем великом человеке. А купил я сей горшок при распродаже материалов из бывших царских кладовых, где продавалось всякое, в том числе: пеленки царских детей, сапоги Александра I, в которых он въезжал в Париж в 1815 году и хранил как реликвию до своей смерти, ночные туфли Екатерины Второй, икона, которой Николай I благословил войска лейб-гвардии драгунского полка, идущие грозить кавказцев.
У меня доселе кое-что есть из эдакого фонда. Правда, это лишь капелька того, что было у меня когда-то и погибло в годы войны...
Я ведь навестил Николая Ильича в 1943 году, когда он был в ссылке на Урале. Это была встреча, какой и Лев Толстой не смог бы себе представить.
Николай Ильич, получив разрешение вернуться в Ленинград после того, как его реабилитировали, очень хотел, мечтал поступить на работу в Пушкинский заповедник. Но, увы, этого не получилось по разным причинам, а потом он стал работать консультантом Петергофских дворцов-музеев.
Датировать стихи «Милый друг! Из Святогорья...» я не берусь. И думается мне – стихи ли это Клюева?
Веронику Сергеевну Шевелеву я помню еще девочкой. Будучи теперь женой академика М. Будыко, она несколько раз бывала у меня в Михайловском. Мы вспоминали Петергоф, Николая Ильича – ее дядю и бывший «Кавалерский домик», в низу которого жил Николай Ильич, а вверху я.
В моем архиве много писем Ник<олая> Ильича (1943-1966). Среди них есть абсолютно всякие – мрачные, горестные, безнадежные, добрые, ласковые, безумные, радостные, некоторые написаны на обрывках газет мелким-мелким почерком, ибо у Ильича тогда не было бумаги и каждый клочок ее был ценою выше золота.
Извините, что пишу Вам обо всем этом, о чем вообще, как говорится, «трудно сказкой сказывать и пером описать».

Привет сердечный. Ваш С. Гейченко