Клюевский перстень

Приходит утром ко мне, на Бассейную [1].

– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича! [2]

– А ну, покажи!

Он кладет руки на стол. Крупный, медный перстень надет на большой палец правой руки.

– Так-с! Как у Александра Сергеича? Есенин тихо краснее и мычит:

– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.

– Ну и дитё же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.

– Милый! Да я, может быть, только этим и жив!..

– Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?

Мальбрук в поход собрался

– Слушай! И слушай меня хорошо! Вот я, например, могу сказать про себя, что я – ученик Клюева. И это – правда! Клюев – мой учитель. Клюев меня учил даже таким вещам: – Помни, Сереженька! Лучший размер лирического стихотворения – двадцать четыре строки. Кстати: когда я умру, а это случится довольно скоро, считай, что ты получил это от меня в наследство. <...>

Пятница

Проснулись мы часов в шесть утра.

Первое что я услышал от него в этот день:

– Слушай, поедем к Клюеву!

– Поедем.

– Нет верно, поедем?

– Ну да, поедем. Только попозже. Кроме того, имей в виду, что адреса его я не знаю.

– Это пустяки! Я помню... Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди разные. А не видеть его не могу. Как был он моим учителем так и останется. Люблю я его. 

Часов до девяти лежа смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой синий. Постепенно становился реже и голубее. Есенин лежа напевал:

Синий свет, свет такой синий [3]...

В девять поехали. Пришлось оставить извозчика и искать пешком. Мы заходили в десятки дворов. Десятки дверей захлопывались у нас под носом. Десятки жильцов орали, что никакого Клюева, будь он трижды известный писатель (а на последнее Есенин очень напирал в объяснениях), они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Пришлось разыскивать автомат и по телефону узнать адрес.

Подняли Клюева с постели. Пока он одевался. Есенин взволнованно объяснял:

– Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель. Ты подумай: учитель! Слово-то какое!

– Николай! Можно прикурить от лампадки?

– Что ты! Сереженька! Как можно! На вот спички! Закурили. Клюев ушел умываться. Есенин смеясь:

– Давай подшутим над ним! 

– Как?

– Лампадку потушим. Он не заметит! Вот клянусь тебе, не заметит!

– Не хорошо. Обидится.

– Пустяки! Мы ведь не со зла. А так, для смеха. 

Потушил.

– Только ты молчи! Понимаешь, молчи! Он не заметит. 

Клюев действительно не заметил.

Сказал ему Есенин об этом и просил у него прощения уже позже, когда мы втроем вернулись в гостиницу. Вслед за нами пришел художник Мансуров.

Есенин читал последние стихи.

– Ты, Николай, мой учитель. Слушай. Учитель слушал.

Когда Есенин кончил читать, некоторое время молчали. Он потребовал, чтобы Клюев сказал, нравятся ли ему стихи. Умный Клюев долго колебался и наконец съязвил:

– Я думаю, Сереженька, что если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они стали бы настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России.

Ничего другого по совести он не мог и сказать.

Есенин помрачнел.

Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел.

<...>

Примечания:

В ответ на просьбу В.И. Вольпина (1891-1956), составителя и редактора ПЕ, 1926, написать воспоминания о Есенине, Эрлих направил ему письмо, в котором рассказал о последних днях поэта. Вольпин отредактировал текст письма и поместил его в сб. под загл. «Четыре дня» (см.: Эрлих В.И. Письмо к В.И. Вольпину // С.А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1993. С. 255-264, 413). Позже Э. вернулся к этой публикации, значительно расширил ее текст, разбил на главки и выпустил кн.: Право на песнь. Л., 1930, фактически: 1929). Печатается по тексту этого изд. с сокращениями. С. 25-26, 57, 96-98.

1 Бассейная ул. – с дек. 1918 г. ул. Некрасова.

2 Алексей Михайловыч (1629-1676) – русский царь с 1645 г.

3 Из ст-ния Есенина «Исповедь хулигана» (1920).