Имя поэта Николая Алексеевича Клюева не упоминается ни в двухтомном Энциклопедическом словаре (1963-1964), ни в Большой Советской энциклопедии. Чаще всего его вспоминают в связи с С.А. Есениным, причем в качестве какого-то темного фона. Для тех, кто судит о нем по воспоминаниям некоторых авторов о Есенине и по ироническим стихам Маяковского, поэт представляется действительно каким-то бесталанным «ладожским дьячком». Это, разумеется, совершенно неверно.
Не берусь судить о достоинствах и недостатках стихов Н.А. Клюева; другие сделают это лучше меня. Расскажу только об одной его сказке.
Николай Алексеевич нередко заходил к нам, когда мы жили в Томске. Это было в начале тридцатых годов, в школу я тогда еще не ходил. Если не ошибаюсь, он рассказал нам с сестрой всего одну сказку, но рассказал так, что она врезалась в память, хотя потом я не встречал ее в печати. Отдельные детали, конечно, забылись, но сам стиль рассказа запомнился очень хорошо.
...Он сидит со своей длинной бородой, темноватой у основания и более светлой в нижней части, и ведет рассказ от имени старой пряхи. Льется неторопливая речь, прерываемая «работой», – правая рука крутит воображаемое веретено, левой он сучит пряжу, время от времени поплевывая на пальцы.
Точного названия сказки я не помню, а скорее всего и не знал его. Условно назовем эту сказку:

КОТ ЕВСТАФИЙ

Нагнал страху кот Евстафий на всех мышей. Одних переловил, и погибли они мученической смертью в кошачьих лапах, других напугал до смерти. Старая мудрая мышь Степанида собрала всех мышей на совет и говорит:
– Плохие времена настали, сестрицы. Переловит всех нас кот Евстафий, и окончится наш мышиный род. Что делать будем?
Приуныли мыши, пищат жалобно (помирать-то ведь не хочется!), а куда пойдешь, кому скажешь?! И говорит тогда Степанида:
– Давайте, подруги, вот что сделаем. Не будем из наших нор вылезать. Лучше голодную смерть принять, чем в лапах кота-разбойника оказаться.
На том и порешили. Сидят мыши по норам, затаились, старые запасы приедают. А коту Евстафию совсем плохая жизнь настала. Хозяева не кормят и говорят:
– Мышей лови!
А как их ловить, если они на свет Божий не вылезают?! В нору-то ведь не заберешься!
Думал-думал кот Евстафий, как ему быть, что делать, и надумал. Залез он в трубу, весь как есть сажей перемазался, лег посреди комнаты, лежит, по сторонам не смотрит.
Самая бойкая мышка – непоседа Ефимия – случись в эту пору у выхода из своей норки. Скучно ей стало, поди-ка, взаперти сидеть, или очень уж проголодалась – кто ее знает? Видит – лежит кот Евстафий посреди комнаты, весь черный, и по сторонам не глядит.
– Что это с тобой, Евстафий? – спрашивает его Ефимия. – Никак ты посхимился?
– Посхимился, матушка Ефимия, посхимился.
– И скоромного теперь не ешь?
– Не ем, матушка Ефимия, в рот не беру.
– И нас, мышей, ловить теперь не будешь?
– Не буду, матушка Ефимия, не буду. Какие уж мне теперь мыши? Ох, грехи наши тяжкие!
Побежала Ефимия к своим подругам, говорит:
– Радость-то какая, сестрицы! Кот Евстафий посхимился! Лежит, весь черный, по сторонам не глядит, скоромного в рот не берет, и нас теперь ловить не будет!
Мудрая мышь Степанида говорит, что тут еще посмотреть надо, как бы чего не вышло, но ее никто и слушать не стал – кот-то ведь схиму принял!
Выскочили мыши из своих нор и давай вокруг Евстафия хоровод водить. Пляшут все, радуются, что на свет белый вырвались. А бойкая Ефимия даже за хвост кота дернула – вот, мол, тебе, старый греховодник, за все твои прегрешения!
Только вдруг как вскочит Евстафий, как кинется – тут глупая Ефимия и попала в зубы хитрому коту.
 
Январь 1970. Тирасполь