Дорогой Николай! У меня в руках единственная, небывалая книжка: небольшая, тонкая, белая, даже как будто излишне «изящная» на вид – «Четвертый Рим».
Тайна, тайна в ней, какая-то обнаженная невероятна: тайна. Слово жизни, слово о жизни...
А может быть, сама жизнь?
Я очень взволнован.
Читаю ее, перечитываю, нет, даже не так: вслушиваюсь впиваюсь или сам пою. Не знаю.
Но только это не обычное чтение. Что-то другое.
Да что говорить.
Только бедные, унылые люди не чувствуют эту невиданную книжку.
И, не чувствуя ее, они не остаются равнодушными, но страшась силы, в ней заключенной, они ненавидят ее, как ненавидят стихию, как ненавидят Россию, как ненавидя Любовь распинающую и Распятую.
Какая упоительная музыка сокрыта в ней!
Ведь эти строки поэмы как нотные знаки никогда не игранной партитуры.
Если б создать такой же необычайный, как сама поэма инструмент, какая бы потрясающая симфония самумов и ураганов сорвалась бы с этих тонких, белых, чересчур нежных страничек этой маленькой книжки...
Это уже не литература!..
А вот я, кажется, ударился именно в «литературу». Пробуй за излишнюю, быть может, аффектацию. Но я и сказать бы мог только так.
Обнимаю тебя и благодарю за радость, которой наполнено всё мое существо…………………..
О «Четвертом Риме» отзывов еще не появилось в печати. Собирается о нем писать О.Д. Форш. Она в восторге, называет тебя не иначе как «король поэтов», «первый поэт» и т. п., хоть и высказывала всё время осторожные мысли о сути твоей поэзии.
В «Вольфиле» поэма не понята. Говорилась всякая чушь. Кажется, только Разумник Вас<ильевич> отстаивал, да еще кое-кто... Впрочем, это неважно.
Хочу в своей студии составить действо: примитивную мистерию о Китеже. Хотелось бы на берегу Светлого – Яра.
Дорогой Николай, пришли мне что-нибудь об этом. Как бы тебе рисовалась картина какие песни? Какие слова? Жду.
Обнимаю тебя горячо.
Твой Виктор.

28 января 1922. Петроград