И.Я. Розанов
ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

<...>

21 января 1916 года я узнал, что в Москву приехал Николай Клюев и вечером будет выступать в Обществе свободной эстетики [1]. Я не очень любил это общество и почти никогда там не бывал, но Клюева мне хотелось послушать и посмотреть. Уже четыре года, как он обратил на себя всеобщее внимание. Он уже успел выпустить три книги стихов [2], и я был ими очень заинтересован.

Собрание Общества свободной эстетики на этот раз происходило в помещении картинной галереи Лемерсье на Петровке. Я прибыл в назначенное время, но тут всегда запаздывали, и я долго слонялся по залам, увешанным картинами, терпеливо ожидающими себе покупателей. Галерея Лемерсье была чем-то вроде художественно-комиссионной конторы. Потом я очутился в одной из последних комнат, где расставлены были стулья рядами и собралось уже порядочно публики. Я нашел знакомых, с которыми ранее уговорился встретиться. Стали дожидаться вместе. Наконец раздался шепот: «Приехал!»

И вот между пиджаками, визитками, дамскими декольте твердо и уверенно пробирается Николай Клюев. У него прямые светлые волосы; прямые, широкие, спадающие, «моржовые» усы. Он в коричневой поддёвке и высоких сапогах. Но он не один: за ним следом какой-то парень странного вида. На нем голубая шелковая рубашка, черная бархатная безрукавка и нарядные сапожки. Но особенно поражали пышные волосы. Он был совершенно белоголовый, как бывают в деревнях малые ребята. Обыкновенно позднее такие волосы более или менее темнеют, а у нашего странного и нарядного парня остались, очевидно, и до сих пор. Они были необычайно кудрявы.

Распорядитель объявил, что стихи будет читать сначала Клюев, потом... последовала незнакомая фамилия...

Сначала Клюев читал большие стихотворения, что-то вроде современных былин, потом перешел к мелким, лирическим. Помню, как читал он свой длинный «Беседный наигрыш. Стих доброписный». Содержание было самое современное:

Народилось железное царство
Со Вильгельмищем, царищем поганым, –
У него ли, нечестивца, войска – сила,
Порядового народа – несусветно... 

Клюев поражал своею густою красочностью и яркою образностью.

Очередь за другим поэтом. Он также начал с эпического. Читал о Евпатии Рязанском [3]. Этой былины я нигде потом в печати не видел и потому плохо ее помню. Во всяком случае, тут не было того воинствующего патриотизма, которым отличались некоторые вещи Клюева. Если тут и был патриотизм, то разве только краевой, рязанский. Потом Есенин перешел к мелким стихам, стихам о деревне. Читал он их очень много, разделяя одно от другого короткими паузами, читал, как помнится, еще не размахивая руками, как было впоследствии. <...>

Потом был перерыв, потом опять читали в том же порядке. В перерыве и по окончании в гардеробной слушатели обменивались впечатлениями о стихах и о наружности поэтов. Сосед мой слева, поклонник Тютчева, одобрял Клюева:

– Какая образность! Например «солнце-колокол». Помните у Тютчева: «Раздается благовест всемирный победных солнечных лучей» [4].

Другой поэт, деревенский парень, ему не понравился.

Еще резче отнеслась к нему моя соседка справа, художница. Когда на лестнице к ней подошел Клюев, с которым она уже была знакома, и спросил: «Ну как?», она с дерзостью избалованной женщины отвечала:

– Сначала я слушала, а потом перестала: ваш товарищ мне совсем не понравился.

– Как? Такой жавороночек? – И в тоне Клюева послышалась ласковость к своему «сынку» и сожаление.

– Впрочем, о вкусах не спорят, – смягчила свою резкость художница. – Может быть, кому-нибудь другому он и пришелся по вкусу.

Впоследствии, глядя на Есенина, я не раз вспоминал это определение Клюева: «жавороночек».

Но среди слушателей раздавались и голоса, отдававшие предпочтение безвестному до сих пор в Москве Есенину перед гремевшим в обеих столицах Клюевым. Я жадно прислушивался к этим толкам. Мне лично Клюев показался слишком перегруженным образами, а местами и прямо риторичным. Нравились отдельные прекрасные эпитеты и сравнения, но ни одно стихотворение целиком. Есенина я, как и многие другие, находил проще и свежее. <...>

Пишущему эти строки Есенин в 1921 году объяснял одно свое преимущество перед Блоком – это «ощущение родины» [5]:

– Блок много говорит о родине, но настоящего ощущения родины у него нет. Недаром он и сам признается, что в его жилах на три четверти кровь немецкая.

Преимущество свое перед Клюевым, которого Есенин считал тоже большим поэтом, он определял так: «Клюев не нашел чего-то самого нужного, и поэтому творчество его становится бесплодным». Другой раз он высказал свою мысль так: «У Клюева в стихах есть только отображение жизни, а нужно давать самую жизнь» [6]. <...>

26 февраля 1921 года я записал только что рассказанную мне перед этим Есениным его автобиографию. <...>

Потом я переехал в Петербург. Там меня более всего своею неожиданностью поразило существование на свете другого поэта из народа, уже обратившего на себя внимание, – Николая Клюева.

С Клюевым мы очень сдружились. Он хороший поэт, но жаль, что второй том его «Песнослова» хуже первого. <...>

Примечания:

Розанов Иван Никанорович (1874-1959) – литературовед, историк русской поэзии, книговед, библиофил. Создал уникальную библиотеку русской поэзии XVIII-XX вв. (после смерти Р. передана в дар Государственному музею А.С. Пушкина в Москве).
О поэте Р. написал три мемуарных очерка: «Есенин и его спутники» – сб. Есенин, 1926; «Мое знакомство с Есениным» – сб. ПЕ и брошюру «Есенин о себе и других» (М., 1926). Незадолго до смерти Р. предпринял попытку создать единый текст воспоминаний, так как очерки частично повторяли друг друга. Однако полностью ему свой замысел реализовать не удалось. Он создал несколько вар., но ни один из них не был завершен. В сб. Воспоминания, I составитель ввел один из вар. рукописи, внеся ряд исправлений по первоначальным текстам. Печатаются по тексту этого изд. с сокращениями.

1 См. примеч. 11 к очерку Ходасевича.

2 Имеются в виду сб. «Сосен перезвон» (1911), «Братские песни» (1912) и «Лесные были» (1913), получившие широкое освещение в печати.

3 Речь идет о ст-нии «Песнь о Евпатии Коловрате» (1912,1925), первая ред. которого под загл. «Сказание о Евпатии Коловрате, о хане Батые, цвете троеручице, о черном идолище и Спасе нашем Иисусе Христе» появилась в газ. «Голос трудового крестьянства» 1918, 23 июня, вторая – вошла в кн.: Собр. ст. 2.

4 Из ст-ния Ф.И. Тютчева «Молчит сомнительней Весток...» (1865).

5 Мемуарист приводит высказывание Есенина, раскрывающее значение этой фразы поэта: «Моя лирика жива одной большой любовью – любовью к родине. Чувство родины – основное в моем творчестве» (Розанов И.Н. Воспоминания, I. С. 440).

6 Ср. слова Есенина, записанные Блоком 4 янв. 1918 г. С. 37.

назад | содержание | вперед