Впервые о поэте Н<иколае> К<люеве> я услыхал в 1914 или в 1915 гг., когда И.Д. Выржутович вслух читал статью о нем, напечатанную в каком-то толстом литературном журнале, названия журнала не помню.
После этого довелось мне быть на фронте Первой мировой войны, и я возвратился в январе 1918 г. в Вытегру после демобилизации. <...>
К<люев> поселился у сестры, в ее семье ему отвели комнату или угол (уже не помню), и он жил в этой семье. Один или два раза я посетил его на дому, когда необходимость заставляла его посетить.
В его комнате в большом углу была коллекция икон какого-то древнего письма, и коммунисты на собраниях упрекали его за принадлежность к религиозникам. К<люев> объяснял, что он составляет коллекцию икон древнего письма. Но всё равно это коммунистам не нравилось.
Я был с ним знаком меньше одного года, всей жизни его не знаю. Когда в книжном магазине появились книжечки его стихов, я приобрел их, читал, но теперь уже ничего не помню, ведь с 1918-1919 гг. чуть не 60 лет. За время моего отсутствия книги его стихов пропали в Вытегре. <...> Одну или две книги его стихов в 1918 г. он подарил мне. Но всё пропало <...>.
Тематика его стихов была лирической, много стихов о сельской жизни, о природе и т. п.
Вероятно, откликался он и на общественные события. <...> Знакомство мое с Клюевым состоялось на ул. Революции около дома (теперь) №85, где я жил, а дом был последним на улице, за огорожей начинались поля и поляны. Клюев гулял по улице до ее конца, т. е. до дома №85. Видимо, он уже знал обо мне как об учителе, на улице разговорился со мной, так мы и познакомились.
Он заходил ко мне посмотреть, как я живу, что читаю. И. вероятно, как и я, читал книги Ленина «Гос<ударство> и рев<олюция>», «Империализм как новейш<ий> этап кап<итализма>», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» и др.. появлявшиеся в продаже в то время 1918-1919 гг.
Он был среднего роста, носил достаточно густую шевелюру, но не такую, как у попов, стриженые густые усы. Он, казалось, был лет 40, но он сказал, что он моложе. Друг к другу мы относились по-товарищески, но у нас была своя работа у каждого, да еще в первые годы становления советской школы, где я работал, становления советской печати, в уездной газете работал Клюев и еще какой-то поэт, кажется, Кириллов. У каждого из нас не хватало времени переделать всю работу, поэтому мы встречались редко, хоть и уважали друг друга. В общении с людьми К<люев> был ласков, внимателен, заботлив, в речи разговорной ровен, собеседника не перебивал, сам в друзья не набивался, не заискивал ни перед кем, т.е. держался с достоинством. В местной уездной газете нередко помещались его стихи.
Встречались мы с К<люевым> на всех торжественных собраниях в честь революц<ионных> праздников. Тут постоянно давали слово и поэту Клюеву, и он читал свои стихи, посвященные празднику. Я помню, как в 1919 г. в честь Дня Красной Армии 23 февраля он читал свои стихи, напечатанные в уездной газете. Запомнился рефрен этого стихотворения:

Мир хижинам
Война дворцам,
Плоды побед
И честь борцам!

Читал вдохновенно, подобно настоящему оратору. Приятно было слушать его выступления, его талантливые стихи.
Считаю, что Уком Партии, Уездный Совдеп, редакция уездной газеты правильно поступили, что Клюева как талантливого поэта привлекли к работе в уездной газете, это было же в первые годы Советской власти. Он (Клюев) честно и добросовестно исполнял свой долг перед обновлявшейся Родиной, служил ей своим поэтическим талантом.
Возможно, что в те годы не все его стихи были полностью идеологически выдержанными: он был деревенским поэтом и, возможно, не вполне еще освоил пролетарскую революционную идеологию, но если и заблуждался, то честно, без злого умысла, не желая нанести вреда.
Весной 1919 г. Уком Партии и Совдеп поручил Клюеву и мне проводить митинги призывников в Красную Армию, которые из Вытегры отправлялись к месту назначения. Клюев выступал перед призывниками пламенным оратором, страстно призывавшим молодых юношей к защите Советской страны от наседавших на нее со всех сторон интервентов и внутренней контрреволюции.
И с каждым митингом речь Клюева становилась более совершенной, все более пламенной. Он меня спрашивал после каждого его выступления, правильно ли он выступал. Я ободрял его, и он выступал на следующем митинге еще лучше.
При мне последний раз он выступил на общегородском митинге, провожая нас на Северный фронт. Его голос гремел на всю площадь, голос стра<ст>ного пламенного призыва к защите Советской Родины. Это было в 20-е числа мая 1919 г.
После этого я с Клюевым не встречался и дальнейшей судьбы его не знаю.
В Вытегре в то время Клюев был лучшим оратором.

ВДОБАВОК ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЭТЕ Н.А. КЛЮЕВЕ
Иногда Николай Алексеевич спрашивал меня, сколько ему лет. По-моему, он выглядел солидно, и я говорил, что ему, видимо, лет 40 – 45. Он мягко меня поправлял и говорил, что ему в 1918 г. 34 года, а в 1919 г. – 35 лет. Дня его рождения я не знал. Носил он усы, коротко подстригал их, чтобы не лезли в рот, бороды не носил. А волосы шатена носил спереди длинные и закидывал их назад. Волосы были постоянно сухими, не вились в кудри, развевались легко ветром, и он рукой отправлял их на затылок. На затылке волосы были короткие. Образ уездного интеллигента.
Было в нем что-то львиное, когда он на прощальном митинге, отправляя нас на Мурманский фронт в Петрозаводск, гремел на всю центральную площадь Вытегры и подходы к ней разных улиц, призывая нас, «своих детушек» (а мы все были моложе его), защищать Мать-Революцию, Рабочую и Крестьянскую Родину от белого многоплеменного Змея-Чудовища, «сжиравшего в огне-пламени города и рабочие селения, их казармы и жилье, села и деревни, избы крестьянские, их хлеб и скотину, жен, матерей, старых старцев, парней, красных девушек, малых детушек-несмышленышей, спасать дело отца Ленина от чужеземных завоевателей». Между собой мужики о его речи говорили: «Густо говорит», «Сильно говорит», «Знать, и нам придется защищать Мать-Революцию...», «Пойдем, лишь кликнут клич»...
Выдержка его в спорах и разговорах говорила о влиянии на него петроградских писательских салонов. Разговор его располагал к душевной беседе с ним.
Когда я приходил к нему на квартиру звать его на прощальные митинги с призывниками, отправляющимися в Красную Армию, он, собравшись, обращался к своим родным, у которых квартировал, с тем чтобы они пожелали нам обоим «ни пуха, ни пера», т.е. чтоб ни пух и ни перо не мешали нам удачно провести прощальные митинги. Естественно, что родные его желали нам «ни пуха, ни пера».
Какими родными они приходились поэту Клюеву, я не знаю, а м<ожет> б<ыть>, забыл, ведь 60 лет прошло, как я расстался с ним и больше его не видел и ничего о нем не слыхал.
Знаю лишь то, что в 1918-1919 гг. поэт Клюев Н.А. служил делу Октябрьской революции, работая в вытегорской уездной газете, а Вытегра – город никогда не был взят в оккупацию белыми. <...>
Не знаю, жив ли еще тот дом, в котором жил поэт Клюев в 1918-1919 гг. или уже снесен.

1979