Кравченко Б.Н., Н. автор публикаций-воспоминаний о поэте Н.А. Клюеве, председатель клюевского общества «Песнослов»

Читая написанное о Клюеве

После многих лет насильственного забвения поэзия Николая Клюева стала постепенно возвращаться к читателю. Все отчетливее начала вырисовываться его трагическая судьба, факты нелегкой, а порой и запутанной биографии. Первыми вдумчивыми исследователями биографии поэта были А. Грунтов, В. Базанов, К. Азадовский, которые буквально по крупицам воссоздавали образ Клюева. Но, как во всяком сложном деле, и здесь не обошлось без неточностей, казусов и, я бы сказал, мифотворчества.

Н.А. Клюев, Стихотворения поэмы. Автор вступительной статьи и комментариев С. Куняев, Архангельск, 1986. В комментариях к стихотворению «Клеветникам искусства» (с. 246) составитель, по забывчивости опустив заголовок, дает неверную дату кончины народного художника РСФСР, близкого друга Клюева Анатолия Никифоровича Яр-Кравченко (1984). На самом деле Анатолия Никифоровича не стало в 1983 году. См. некрологи: «Вечерняя Москва», 26 ноября 1983 года; «Советская культура», 29 ноября 1983 года; «Литературная газета», 14 декабря 1983 года; «Огонек», 1983, №49. В комментарии к стихотворению «Письмо художнику Анатолию Яру» С. Куняев утверждает, что «знакомство Клюева и А. Яр-Кравченко состоялось в 1928 году на художественной выставке последнего» (с. 246). В 1928 году Яр-Кравченко только приехал из Киева в Ленинград, чтобы поступить в Академию художеств, и, естественно, ни о какой персональной выставке не могло идти и речи. А знакомство начинающего художника с поэтом произошло на выставке (ул. Герцена, 39), которую организовало Общество поощрения художников им. А.И. Куинджи (см.: В.Г. Базанов. С родного берега: о поэзии Николая Клюева, Л., 1990, с. 227). Некритическое отношение к фактам перекочевало и к Сергею Куняеву. В «Дне поэзии. 1987» (М., 1987) на с. 210 повторяется версия знакомства поэта с художником.

Во вступлении к подборке клюевских стихотворений («Дружба народов», 1987, №12, с. 137) Л. Швецова пишет, что летние месяцы на Вятке Клюев проводил в 1929-1931 годах. Уточняю, в 1929-1932 годах «Н. Клюев иногда выступал (за плату) с чтением «Погорельщины», – пишет Л. Швецова. Николай Алекс. бедствовал, пенсии не хватало, но за плату никогда преднамеренно не выступал. Это была по обыкновению помощь близких, выражавшаяся в своего рода «шапке по кругу» без ведома поэта. «Именно это послужило причиной его административной ссылки в июне 1934 года...» (Л. Швецова). Поэт был отправлен в ссылку в марте (см.: Виталий Шенталинский, Гамаюн – птица вещая. – «Огонек», 1989, №43, с. 10).

В монографии К. Азадовского «Николай Клюев. Путь поэта» (Л., 1990) на с. 297 и 298 воспроизведены фотографии, датированные – «около 1930 г.». В 1976 году я представил подлинники этих фотографий для пересъемки Азадовскому. Так вот на обороте обеих фотографий стоит дата, проставленная Яр-Кравченко: «14. VII. 32», с автографом Клюева.

Николай Клюев, Песнь о Великой Матери, М., 1991. Во вступительной статье к книге («Вестник Китеж-града») В. Шенталинский объявляет Николая Архипова хранителем Петергофскою дворца-музея. В 1930-е годы Архипов был заведующим Управлением Государственных Петергофских и Ораниенбаумских музеев, а позже директором; хранителем же, для справки, был Анатолий Шемановский.

Исследователи творчества поэта полагали, что поэма «Каин» утрачена. Однако время гласности внесло свои добрые коррективы. В 1992 году в газете «День» от 31 мая – 6 июня Сергей Куняев сообщил, что в архивах КГБ им был обнаружен черновик поэмы. Радоваться бы этому сообщению, если бы не ряд курьезов, появившихся в его статье «Ты, жгучий отпрыск Аввакума...».

«В 1981-1982 гг. я навещал народного художника РСФСР Анатолия Никифоровича Яр-Кравченко в его мастерской в переулке возле Тверской (тогда еще улицы Горького)» (Куняев). В эти годы, думаю, исследователь не мог быть у моего брата, так как Анатолий держал меня в курсе всего, что касалось Клюева, ибо во многом судьба поэта была нашей семейной судьбой. С 1928 по 1937 годы брат поддерживал самые тесные отношения с Клюевым: это совместные поездки в Саратов, на Вятку, многолетняя переписка. Я уже не говорю о множестве карандашных и акварельных портретов Клюева, выполненных братом. Со стороны же поэта значительная часть стихотворений, им написанных, была посвящена Анатолию. После смерти брата ко мне отошла часть его архива. Я был в курсе знакомства с братом английского слависта Г. Маквея, Л. Швецовой, В. Базанова, К. Азадовского, архивистов Москвы и Ленинграда, короче, всех тех, кого заинтересовало творчество Клюева. После моего выхода на пенсию с 1973 года я стал своеобразным техническим секретарем брага. Так вот мастерская художника находилась на улице Горького в доме №25, на девятом этаже. Дом принадлежал Большому театру СССР.

«Для того чтобы увидеть портрет Клюева в полный рост, написанный маслом, нужно было обернуться, пройти несколько шагов назад и заглянуть за ширму» (Куняев). В мастерской брата никаких ширм не было, и портрет поэта, написанный маслом, – никогда в мастерской не висел. Он хранился на полке в кладовой вместе с другими работами художника.

«Там же можно было увидеть небольшую акварель – угол избы, окно, край стола, на котором горшок, покрытый полотенцем. Однажды А.Н. Яр-Кравченко снял эту акварель, повернул ее и дал мне прочесть на обратной стороне надпись, сделанную рукой Клюева: «Изба в Вятской губ., где мною написана поэма «Каин». 1929 г.» (Куняев). Такой акварели в его мастерской тогда не было, так как акварельный портрет Клюева в сенях избы, написанный в 1931 году, с середины 1930-х годов находится в Пушкинском Доме и воспроизведен в журнале «Наше наследие» (1991, №1, с. 119). Что касается надписи, то она сделана на рисунке брата, где изображен дом хозяина Павлова деревни Потрепухино. Этот рисунок с надписью воспроизведен в газете «Литератор» (С.-Петербург), 14 апреля 1992 года.

«Помню вот, шли мы с Николаем Алексеевичем, а он спрашивает: «Сколько эпитетов к слову «облако» можно подобрать?». Кто 10 назвал, кто 15. а сам он – более 40...» (Куняев). Привожу свою цитату: «Клюев поднимал с берега какой-нибудь бросившийся в глаза речной камешек или ракушку и требовал от него (Анатолия. – Б. К.) дать ему сорок или даже пятьдесят образных названий» (Б. Н. Кравченко, «Через мою жизнь». – «Наше наследие». 1991, №1, с. 124).

20 ноября 1987 года я познакомился с поэтом Станиславом Куняевым, который пригласил меня к себе и гости. Я приехал, через некоторое время появился и его сын Сергей. Я рассказывал о Клюеве. Заинтересованные моим рассказом, они предложили записать его на пленку. Я отказался. Вот память, видно, и сыграла злую шутку с Сергеем Куняевым.

Огорченный подобными казусами, я отправил в газету «День» 4 июля 1992 года заказное письмо, в котором и дал опровержение по всем приведенным фактам. Однако мое письмо не было опубликовано, да и, видимо, с содержанием его редакция не ознакомила Сергея Куняева, иначе эти ляпсусы не появились бы вновь в журнале «Наш современник», 1993, №1, с. 92.

Н. Архипов – близкий друг Клюева. В 1937 году он был арестован органами НКВД в Петергофе и с пристрастием в присутствии его жены Таисии Павловны допрошен. После этого у нее вскоре случился сердечный приступ, а через два дня она умерла. Об этом мне рассказывал сын Архипова Илья в мае 1941 года на квартире Анатолия Никифоровича в Ленинграде (Кировский пр., 26/28, кв. 116). Но вот выходит книга Л. Агеевой и В. Лаврова «Хранитель» (Л., 1990), где на с. 99 читаем: «Жена Николая Ильича при смерти... После ареста мужа обнаружили у нее рак». От этой страшной болезни умерла прислуга Архиповых тетя Поля.[*] [Пелагея Васильевна Соколова, о которой идет речь, была, по-видимому, родственницей Т.П. Архиповой (урожденной Соколовой). – Сост.]

И последнее. «Мы – дети страшных лет России...» (составление С.С. Куняева и А.С. Кузьмичевского; вступительная статья С.С. Куняева, М., 1991). Во вступительной статье Куняева «Поэты страшных лет» (с. 12) новое «открытие»: «Загнанный и изгнанный из журналов, живущий подаянием и продажей икон в начале 30-х годов...». У Николая Алексеевича было обыкновение дарить иконы. Торговлю святынями он считал страшным грехом. На подобную «жертвенность» его подговаривал ответственный редактор «Известий», позже «Нового мира» И.М. Гронский (см.: И.М. Гронский. О крестьянских писателях. – «Минувшее», 1989, №8, с. 149). Из воспоминаний не видно, чтобы Клюев последовал «мудрому» совету.
По камешкам строится трудное здание, которое называется биографией поэта, и как важно, чтобы в этом здании не было ложных конструкций.

СТИХИ НИКОЛАЯ КЛЮЕВА

* * *

В златотканые дни сентября
Мнится папертью бора опушка.
Сосны молятся, ладан куря,
Над твой опустелой избушкой.

Ветер-сторож следы старины
Заметает листвой шелестящей.
Распахни узорочье сосны,
Промелькни за березовой чащей!

Я узнаю косынки кайму,
Голосок с легковейной походкой...
Сосны шепчут про мрак и тюрьму,
Про мерцание звезд за решеткой.

Про бубенчик в жестоком пути,
Про седые, бурятские дали...
Мир вам, сосны, вы думы мои,
Как родимая мать, разгадали!

В поминальные дни сентября
Вы сыновнюю тайну узнайте
И о той, что погибла любя,
Небесам и земле передайте.
(1910, 1917)


* * *

Вы, деньки мои – голуби белые,
А часы – запоздалые зяблики,
Вы почто отлетать собираетесь,
Оставляете сад мой пустынею.

Аль осыпалось красное вишенье,
Виноградье мое приувянуло,
Али дубы матерые, вечные
Буреломом, как зверем, обглоданы.

Аль иссякла криница сердечная,
Али веры ограда разрушилась,
Али сам я – садовник испытанный –
Не возмог прикормить вас молитвою.

Проворкуйте, всевышние голуби,
И прожубруйте, дольние зяблики,
Что без вас с моим вишеньем станется:
Воронью оно в пищу достанется.

По отлете ж последнего голубя
Постучится в калитку дырявую
Дровосек с топорами да пилами,
В зипунище, в лаптищах с оборами.

Час за часом, как поздние зяблики,
Отлетает в пространство глубинное...
Чу! Как няни сверчковая песенка,
Прозвенело крыло голубиное.

1910-е годы


* * *

Весна отсияла... Как сладостно больно,
Душой отрезвяся, любовь схоронить.
Ковыльное поле дремуче-раздольно,
И рдяна заката огнистая нить.

И серые избы с часовней убогой,
Понурые ели, бурьяны и льны
Суровым безвестьем, печалию строгой –
«Навеки», «Прощаю» – как сердце, полны.

О матерь-отчизна, какими тропами
Бездольному сыну укажешь пойти:
Разбойную ль удаль померить с врагами
Иль робкой былинкой кивать при пути?

Былинка поблекнет, и удаль обманет,
Умчится, как буря, надежды губя, –
Пусть ветром нагорным душа моя станет
Пророческой сказкой баюкать тебя.

Баюкать безмолвье и бури лелеять,
В степи непогожей шуметь ковылем,
На спящие села прохладою веять
И в окна стучаться дозорным крылом.

(1911)

назад |  содержание | вперед