Жервэ Н. "На память твоего, Евгений, посещенья" // София. - 1998. - № 2. - (К 255-летию со дня рождения Гавриила Романовича Державина).
"На память твоего, Евгений, посещенья"
В тихую июльскую ночь 1816 года к Хутынскому монастырю вверх по течению Волхова приближалась небольшая флотилия. На первой лодке под балдахином, окруженным четырьмя массивными свечами, стоял на катафалке малиновый гроб. Перед аналоем причетник читал псалмы по усопшему; в носовой части помещались певчие. Лодка шла бечевою, а ночь была так тиха, что свечи горели во все время плавания... Вторая лодка была занята родственниками покойного, провожавшими его до места последнего упокоения. Лодки шли от Званки. В гробу был прах "певца Фелицы" Гавриила Романовича Державина, скончавшегося в своем любимом имении 8 июля 1816 года. Офицеры конно-егерского полка пожелали сами нести гроб в церковь. Тело погребли в соборном храме монастыря в приделе святого архангела Гавриила, против местного образа Пресвятой Богородицы. Служил панихиду епископ Старорусский Мефодий Лишнячевский.
А всего 10 лет назад Гавриил Романович гостил в Хутынском монастыре у новгородского викария Евгения (Болховитинова). Сидя на балконе архиерейского дома, он любовался величественным видом окрестностей обители св. Варлаама Хутынского, мощным Волховом, плавно несшим под горою свои воды к Ладожскому озеру, и желал "навсегда остаться здесь"!
Два замечательных имени в истории русской культуры и в истории Новгорода прошлого столетия связаны с двумя местностями в окрестностях Новгорода - Званкой и Хутынью - Г.Р. Державин и митрополит Евгений, великий русский поэт и один из первых собирателей и открывателей русских древностей, и в первую очередь - древностей новгородской земли! Державин был почти на целую четверть столетия старше Евгения, сумел оценить образованность, "ученость" 38-летнего новгородского викария, а Евгений, прекрасно знавший отечественную и европейскую литературу и поэзию, в юности занимавшийся переводами французских авторов, очень высоко ставил поэтический талант Гавриила Романовича. Их взаимную симпатию, интерес друг к другу определяли во многом сходство взглядов и чувств. Два различных человека предстают перед нами в единой духовности. Их дружба осталась скрепленной словом.
В начале 1804 года Евгений, назначенный Старорусским епископом и Новгородским викарием, приехал из Петербурга в Новгород. Летние месяцы он проводил в Хутынском монастыре, и в одном из писем к друзьям восторженно замечал: "Я живу попеременно то в Новгороде, то в Хутыни, но охотнее в последнем, где роскошная природа живит меня светлыми своими красотами"1. Свое отношение к древнейшей новгородской обители Болховитинов выразил в стихотворных строках:
Мой сад не Английский, но фруктов в оном боле;
Они сочней Петропольских, растущих поневоле;
Театр мой - целый сад, музыка - птичек хоры,
Мой пышный двор - друзей любезных разговоры;
Мой Эрмитаж - в саду, в сгустившихся кустах;
Моя кунсткамера - в снопах и закромах;
Вся академия - природа предо мной;
В ней лучше учится и сердце, и ум мой.
В истории Новгорода и его древних святынь имя Евгения занимает особое место: он положил начало разысканию и изучению новгородских древностей: рукописей, книг, древних церковных предметов, монет и т.д. Открытие "древнейшей из подлинных княжеских грамот русских" - грамоты новгородских князей Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю (1130 г.), разбор архива Софийского собора и древнейшего собрания рукописей и книг при нем, снятие копий с нескольких десятков древних документов, извлечение из бумаг губернского правления ценнейших для истории Новгорода нарядных описей начала XVII века, подлинники которых вскоре погибли, осуществление первых археологических раскопок при ремонте соборной церкви Юрьева монастыря, первое точное определение культурного слоя в Новгороде и, наконец, - первое исследование о древностях Великого Новгорода, подготовлено для воспитанников духовной семинарии в виде бесед нескольких лиц, излагавших много фактических сведений и споривших о прошлом, - все это результат деятельности Евгения Болховитинова.
"Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода" были читаны по существовавшему тогда обычаю на трех семинарских торжествах 1807 года, а в следующем году были изданы отдельной книгой, снабженной бесценными приложениями: извлечения из нарядной описи 1623 года о древних улицах Новгорода, монастырях, церквах и пятинах. Книга стала замечательным явлением в русской исторической науке начала XIX века и побудила к дальнейшему изучению и исследованию прошлого Новгорода и новгородской земли. В одном из писем к воронежскому другу Македонцу Евгений так отозвался о своем труде: "Книга сия, для новгородцев написанная шутя в ребяческих разговорах... Пусть новгородцы памятуют, что Евгений, бывший у них, не оставил без внимания их древнюю славу, которую сами они забыли и почти ничего ныне не знают" 2. Основные проблемы прошлого Новгорода, волновавшие Евгения почти 200 лет назад, и сегодня остаются важнейшими вопросами для исследователей истории Великого Новгорода.
Здесь, в Новгороде, был собран Болховитиновым материал и подготовлен первый том большого труда "История российской иерархии", а также начата работа над "Словарем русских светских писателей". Это и способствовало знакомству Евгения с Гавриилом Романовичем Державиным в 1805 году. Поводом к сближению Евгения и Державина было желание ученого викария получить необходимые сведения о поэте для составления словаря писателей. Посредником в этом деле был граф Хвостов - он в 1799-1803 годах являлся обер-прокурором Священного Синода и хорошо знал Евгения еще по Петербургу, притом он сам собирал материалы для словаря писателей и был знаком со многими из них, в т.ч. и с Гавриилом Романовичем.
В мае 1805 года граф Хвостов получил от викария новгородского Евгения письмо со следующей просьбой: "Вам коротко знаком Г.Р. Державин. А у меня нет ни малейших черт его жизни. Буква же Д близко. Напишите, сделайте милость, к нему и попросите его именем всех литераторов, почитающих его, чтобы вам сообщил записки: 1) которого года, месяца и числа он родился и где, а также нечто хотя о родителях его, 2) где воспитывался и чему учился, 3) хотя самое краткое начертание его службы, 4) с какого года начал писать и издавать сочинения свои и которое из них было самое первое, 5) не сообщит ли каких о себе анекдотов, до литературы касающихся? Он живет теперь от Новгорода верстах в тридцати, но никогда сюда не ездить и мне не знаком"3.
О соседстве Державина Евгений узнал из письма того же Хвостова, советовавшего: "Заезжайте к барду". Не догадываясь, кого имел в виду граф, Болховитинов отвечал, что в тамошних лесах только кукушки и филины, а барда нет. Наконец, дело прояснилось, и Хвостов послал Евгению рекомендательное письмо к Державину, и, когда оно было доставлено в Званку, Гавриил Романович тут же ответил Хвостову: "Охотно желаю познакомиться с сим почтеннейшим архипастырем. Буду к нему писать и попрошу его к себе. Через 30 верст, может быть, и удостоит посетить меня в моей хижине. Тогда переговорю с ним о сей материи лично; ибо не весьма ловко самому себе класть на бумагу, а особливо некоторые анекдоты, в жизни моей случившиеся"4.
Знакомство и первая встреча состоялись, и письмо Евгения к графу Хвостову от 22 августа наполнено воспоминаниями о ней: "Я ездил к Гавриилу Романовичу... препроводил с отменным удовольствием время, целые сутки. Начитался, наговорился и получил еще надежду впредь пользоваться знакомством нашего Горация, слышал собственными ушами тысячи эх, около его живущих, и теперь только понял, что такое в его сочинениях значит "грохочет эхо". Подлинно, может быть, из всей России в одной только его деревне этот чудесный феномен натуры, которому, не слыхав, трудно поверить. Почтенный пиит обещался на сих днях и меня посетить в Хутыни; и всем этим я обязан вам, любезный граф! Итак, благодарю от чувствительного сердца. Не с пустыми также руками выехал я от нового моего знакомца..."5.
Со своей стороны и Евгений произвел на Державина самое благоприятное впечатление. Он поспешил отдать визит и доставить в Хутынский монастырь свою биографию уже в конце августа. "Я убедил Гавриила Романовича, который был у меня в Хутыни 24 августа и ночевал, чтобы он написал хотя краткую поэму о Новгороде, и он обещал это исполнить в Петербурге, где он теперь находится. Похвастаюсь вам, что он прислал мне самую обстоятельную свою биографию и пространные примечания на случай и на все намеки своих од. Это драгоценнейшее сокровище для русской литературы. Но теперь еще и на свет показать их нельзя. Ибо много живых витязей его намеков", - так писал 30 сентября 1805 года Евгений графу Хвостову о новой встрече с Державиным6.
Биографию, написанную для "Словаря писателей", Евгений передал на просмотр автору и только после этого переслал в журнал "Друг просвещения", где печатался первый вариант сочинения Болховитинова под названием: "Новый опыт исторического словаря о Российских писателях". Так началась дружба между Евгением и Державиным.
В последующие годы поэт посвятил иерарху несколько стихотворений, из которых самое замечательное - "Жизнь Званская", написанное в 1807 году, и вскоре после этого, в июле 1807 года, Евгений вновь посетил дом гостеприимного барда, и тогда была нарисована акварель с видом Званки, стихи о которой уже упоминались выше.
Первое известное нам письмо Евгения к Державину относится к осени 1805 года. Оно отправлено из Новгорода в Петербург в ответ на письмо Державина из Званки. В этом и следующих письмах ученый является наставником поэта в истории и литературе и в ответ на посланную Державиным "Марфу Посадницу" Карамзина уточняет сведения о двух новгородских побоищах 1471 и 1570 годов. Из этого можно заключить, что Державин в это время, по совету Евгения, задумал поэму из новгородской истории (от этой мысли он впоследствии отказался, написав только балладу "Новгородский волхв Злогор").
Другое письмо Евгения к Державину, дошедшее до нас, написано ровно через два года после первого, когда Гавриил Романович опять предпринял большой стихотворный труд - послание к великой княгине Екатерине Павловне "О покровительстве отечественному слову", где в форме дидактической поэмы хотел изобразить "значение словесности, поэзии и покровительство им со стороны сильных". Державин просил Евгения помочь в историческом изучении предмета, и преосвященный составил для него две записки: об ученых и их покровителях в Европе и о русских меценатах от св. Владимира до боярина Ртищева. Свою историческую записку об ученых мужах и о покровителях их Евгений начинает с IV века, "в котором начала упадать греческая и римская словесность, а воскресла церковная". Названы имена духовных наставников и "христианских ученых мужей" - Евгения, епископа Кесарийского, Афанасия, епископа Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, святого Августина, Иоанна Златоуста. Каждый век в истории европейского и азиатского народов ознаменован трудами замечательных философов, астрономов, математиков, поэтов, медиков и т.д. Имена арабов Абу-Наваса, Алфагана, Авиценны, Фирдоуси переплетаются с именами европейских ученых: Алквина, Абеляра, Данте. Только перечисление имен и основных сфер ученой деятельности в разные эпохи и разных странах свидетельствует о блестящей эрудиции и познании Евгения в области европейской истории. Еще более любопытна "записка о русских меценатах". Первым назван князь Владимир Святославич, который "по просвещении России христианством завел в Киеве и по древним городам школы и вызывал греков для обучения своего народа", а сын его великий князь Ярослав "завел даже целый институт переводчиков книг с греческого на славянский язык и составил первую в России библиотеку при киевском Софийском соборе"7.
На нескольких листах текста записки перед нами раскрывается практически вся история русской культуры и просвещения и науки, неразрывно связанная с историей русской Церкви и русской государственности. Источники российской истории Евгений знал великолепно и еще в молодости пытался написать обобщающий труд по русской истории, однако отказался от этого замысла, критически оценив свои возможности и не желая создавать поверхностное сочинение, "без должной глубины". Работа в библиотеках и архивах Петербургской духовной академии и Новгородского архиерейского дома, Софийского собора, монастырей Новгорода дала Евгению возможность дополнить и расширить прежние знания.
На страницах "Записки о русских меценатах" мы встречаем имена княжны Анны Ярославны, которая в киевском Андреевском монастыре завела институт для воспитания девиц и сама учила их"; Романа Ростиславича, князя Смоленского, покровителя науки, тоже заводившего "многие училища"; митрополита Московского Киприана (XIV в.) - "он размножил в России славянские книги и сам много сочинял, в т.ч. первую систематическую Российскую историю под именем Степенных книг", ученого Максима Грека, занимавшегося в XVI веке поправкой славянских книг и переводом новых; Бориса Годунова, который "посылал дворян в чужие края для обучения и вызывал в Россию ученых чужестранцев", митрополит киевский Петр Могила - основатель Киевской духовной академии в 1631 году, боярин Ртищев при царе Алексее Михайловиче "на свой капитал завел близ Москвы общество ученых монахов для переводу и сочинений книг". Жаль, что к этому краткому обзору "русского меценатства" Евгений более не возвращался.
Вскоре Державин отправил Евгению уже готовое начало нового труда, которое было прочитано викарием "с отменным удовольствием. Материя обширна и достанет на целую поэму... Более надобно распространиться над отечественной словесностью, а иностранщину зацепить вскользь, яко общей только пример". Не смущаясь высокого авторитета поэта Фемиды, Евгений делает замечания даже относительно поэтической стороны начатого сочинения: "стихи в эпистоле должны быть сколько можно простее, плавнее и без затруднительной для смысла перестановки слов"8.
Переписка продолжалась и когда Евгений был переведен на новое место службы в Вологду (в 1808 году). В письме 8 июля 1809 года Евгений уже из Вологды пишет: "почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 6 июня из достопамятной Званки получил я. Вы опять в соседстве с бессмертным эхом, которое верно в первый день вашего приезда проснулось от зимнего сна". Приводя далее описание эха - из "Превращений Овидия", Евгений прибавляет: "званское эхо также любит упрекать своего любимого барда, не пропевшего ему ни единого стишка. Нарцисс у Овидия был по крайней мере приветливее"9. Следствием этого вызова стало новое стихотворение Державина "Эхо" (1811 г.), опять посвященное Евгению, к которому и обращены следующие строки:
О мой Евгений! Коль Нарциссом
Тобой я чтусь, - скалой мне будь,
И как покроюсь кипарисом,
О мне твердить не позабудь.
Пусть лирой я, а ты трудою
Играя, будем жить с тобою.
В 1809 году Державин направил Евгению в Вологду рукопись своей только что оконченной трагедии "Евпраксия", сюжет которой заимствован был из истории Рязанского княжества во время нашествия Батыя: Евпраксия, супруга рязанского князя Федора, по преданию, вместе с ребенком своим бросилась из терема и лишилась жизни, чтобы избежать преследований Батыя.
"Трагедию Евпраксию, - писал Евгений, - переписавши, возвращу вашему превосходительству с моей благодарностью осенью. Монологи Евпраксии весьма характерны, а патриотизм разлит во всей трагедии разительнейшими чертами, которые могут пристыдить нас в нынешнее время. Желательно со временем прочитать бы и Василия Темного, трагедию... Я усерднейший желатель распространения славы вашей"10.
Никаких писем за 1810-12 годы не сохранилось, но есть очень интересное письмо Державина от 14/111-1813 года, касающееся исследования Евгения о юрьевской грамоте XII века: Гавриил Романович передает оценку и замечания знатоков древностей, которым была отправлена грамота Евгения, считая, что к их мнению стоит серьезно прислушаться, "ежели какой-нибудь хотите иметь успех и славу, ибо нередко зависть потемняет и прекраснейшее"11. Ответ преосвященного был обстоятельным и подробным: он возражает одним и соглашается с другими замечаниями "ученых мужей". Известно, что исследование Евгения об открытой им грамоте было напечатано впервые только в 1818 году в "Вестнике Европы".
В переписке Державина и Евгения встречается и интересное сообщение о новом сочинении Болховитинова - "Исследовании о славянском переводе священного писания", текст которого нам неизвестен. Этот труд был прочитан и обсуждался на двух заседаниях Академии наук в январе 1812 года, дан на оценку архиепископу Псковскому Мефодию, который заключил, что "сочинение это относить к российской литературе или, иначе сказать, словесности никак на можно: оно есть прямо церковное и некоторым образом принадлежащее к христианскому благочестию <...> а потому должно передать его на благорассмотрение Священного Синода"12. Автор не возражал, и из письма 1813 года от Евгения секретарю Академии наук Сокошову ясно, что духовная цензура утвердила его к напечатанию. Обратно автор рукописи не получил, напечатана она не была, и в архиве академии тоже отсутствовала. Переписка Державина с Евгением продолжалась и когда преосвященный был назначен епископом Калужским.
Рассматривается "Рассуждение о лирической поэзии" Державина, читанное автором в собраниях Беседы любителей русского слова. "Рассуждение" было сообщено ученому епископу как в рукописи, так и в печати и вызвало целые тетради заметок. Так, например, Державин с пренебрежением отозвался о разделении лирической поэзии на разные виды, на что Евгений возразил: "Советую вам не вооружаться против сего разделения поэзии. Оно не школярное, а хорошее греческое <...> сие разделение по материям весьма естественно. А ваше разделение по песнопевцам вовсе не годится..."13.
В феврале 1816 года Евгений был переведен во Псков и пожалован в сан архиепископа, но переписка не прекращалась до самой смерти Державина.
Не все замечания ученого владыки, причем иногда довольно резкие, нравились поэту, как он откровенно сознавался в своих письмах, но он принимал их с благодарностью, и Евгений в одном из писем замечал: "Из письма вашего я вижу, что для вас приятнее критика, нежели похвалы льстивые. Гораций и Боало советовали также слушать больше первых, нежели последних..."14
Перед смертью Державин отправил Евгению только что отпечатанный 5-томник своих сочинений и другие подарки. Благодарственное письмо, посланное Евгением из Пскова 3 июля 1816 года, было получено Гавриилом Романовичем накануне смерти. "Вы согреваете меня и благосклонностью вашею и подарками", - писал Евгений. "Я искренне признаюсь, что и бедный Псков для меня приятнее богатой столицы. Здесь я на досуге и сам себе господин, а там, - весь не свой, и епархия опять будет страдать, и хозяйство здешнее, коим должно содержаться и в Петербурге, еще больше истощает"15.
Получив известие о смерти Державина, Евгений писал графу Хвостову: "До нас дошел печальный слух, что почтенный наш Гораций, Гавриил Романович, 8 июля скончался. Русские Музы должны воспеть ему надгробные песни <...> Никакая критика не отнимет у него первенства в лирическом у нас роде <...> А наше дело пожелать ему вечного покоя и молиться об отпущении его грехов, моральных пред Богом, а стихотворческих пред пиитами"16.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Срезневский И.К. Воспоминание о научной деятельности Евгения, митрополита Киевского // Сб. статей, читан. в отделении русского языка и словесности ИАН. T.V. Вып.1. СПб., 1868. С.48.
2. Письма митрополита Евгения к В.И. Македонцу // Русский архив. 1870. № 4-5. Ст. 865.
3. Грот Я.К. Переписка Евгения с графом Д.И. Хвостовым // Сб. статей, читанных в отделении ... TV. Вып. 1. СПб., 1868. С. 121
4. Грот Я. К. Переписка Евгения с Г. Р. Державиным // Сб. статей, читанных в отделении... С. 67-68.
5. Там же. С.69.
6. Там же. С.71.
7. Там же. С.73.
8. Там же. С.74.
9. Там же. С.75.
10. Там же. С.76.
11. Там же. С.77.
12. Там же. С.81-82.
13. Там же. С.84-85.
14. Там же. С.85.
15. Там же. С.86.
16. Грот Я. К. Переписка Евгения с графом Д. И. Хвостовым // Сб. статей, читанных в отделении... С. 162-163.
Н. Жервэ
