Михаил Копьев:
«Я человек, застегнутый на все пуговицы»
...О визите Бориса Ельцина в Вологодскую область говорили как о почти свершившемся факте и, как водится, к встрече готовились основательно. Правда, долго не могли решить, что подарить именитому гостю. Сомнения продолжались до тех пор, пока эту задачу не поручили решить художнику Михаилу Копьеву. А он сделал замечательный шарж «Великие реформаторы, посетившие Вологду» – Борис Ельцин в компании с Иваном Грозным и Петром Первым.
Впрочем, как вы знаете, президент не приехал, а невостребованный шарж остался у главы города Алексея Якуничева.
– Михаил Васильевич, многие знают, что вы прекрасный карикатурист. Мне кажется, трудно найти в Вологде более-менее известного человека, на которого вы бы не сделали шаржа.
– Нет, что вы! Я по-настоящему почти не затрагивал писательскую среду, артистическую... Этому я все-таки только какую-то часть времени посвящаю.
– Совсем недавно с успехом в Вологде прошла ваша персональная выставка. Чем вы это объясняете?
– Трудно сказать. В Вологде очень много людей, которые являются моими благодарными зрителями. Их благожелательные отклики, видимо, заинтересовали вологжан, и те сами решили познакомиться с произведениями. Ведь независимо от художественных достоинств картин видно, что я человек невредный и скорей хочу хорошего, чем плохого. Это тоже вызывает положительную реакцию. А кроме того, вероятно, за эти годы я чему-то и научился.
– На выставке было представлено более семидесяти живописных и ста с лишним графических работ. Какие из них (только не говорите: те, что не нарисованы) являются вашими любимыми?
– Понимаете, своего зрителя я уже заполучил. У меня есть аудитория. И у каждого свои любимые произведения. Может быть, правы зрители? Зачем же я буду вмешиваться? Художественное произведение умнее своего автора. Ведь я подключаюсь к громадному образному багажу, системности художественной и философской мысли человеческого разума, наработанной веками. А это гораздо интереснее и значительнее, чем какие-то рассуждения и сентенции.
– Меня несколько удивило, когда среди героев ваших произведений увидела Велимира Хлебникова и Игоря Северянина.
– Бывают случаи, когда и творчество, и личность человека оказывают на меня очень большое влияние. Если речь идет о персонаже, которого при жизни я не мог видеть, то обычно изучаю материал, оставшийся о нем и от него. Идет этот процесс до тех пор, пока человек не оживает в моем воображении. Я не собирался, к примеру, художественными средствами соответствовать поэзии Хлебникова. Меня он интересовал именно как образ. Поэтому я часто рисовал лицо поэта, не имея представления о том, как он выглядит.
– У вас есть картины, герои которых живут в несколько театрализованном мире. С чем это связано?
– Дело в том, что человека в жизни в известной мере сопровождает театр. Ребенок рождается. Ему сообщают имя, социальное положение. Роль как бы для него уже написана. Потом он попадает в систему, театральность которой не видна. Тем не менее, она есть как ритуализация. Я не хочу сказать, что человек притворяется или играет, но свое предназначение он выполняет по этой роли. Иногда выходит из нее, иногда бунтует. Я знаком с людьми, которые делают это постоянно. Иногда герои моих картин через какое-то время встречаются в жизни. Я человек мистический, хотя не люблю гадания.
– Вы как-то говорили, что ваши любимые герои – старики и дети. Почему именно они?
– Старики, деклассированные элементы, странники, святые. В детстве на ребенка еще не сваливается повседневная ответственность и сиюминутное прицельное общение, которое мешает охватывать бытие в целом. А в старости вроде бы уже убавляется спортивной соревновательности, самоутверждения и опять приходит осознание бытия в целом. Человек менее искажается. Но не всегда. Очень многие пожилые люди стараются решать вопросы детей в угодную сторону, не думая, что этим они им мешают.
Я очень люблю простых людей. Ведь каждый человек, что встречается в нашей жизни, как правило, необыкновенный. А вот восприятие его зачастую бывает заунывным, испоганенным банальным общением.
Я родился в те времена, когда люди жили очень трудно и стесненно. У бабушки было много детей. Но это не мешало им быть артистическими людьми, любить музыку, искусство. Мое вхождение в жизнь в детстве они сделали непрерывным праздником. В известной степени поэтому я тяготею к образу человека, которому в социальном отношении живется не так уж хорошо. Отзвук минувшего сохраняется до сих пор. Картина «Свидетели заката» как раз этому и посвящена.
Мои работы в какой-то степени еще и акт благодарности близким, тому миру, который меня сформировал в детстве. Если бы меня не окружили такой любовью, я был бы значительно слабее. Любовь, которую дарят тебе в детстве, впоследствии делает человека сильнее. Порой очень хочется позлобствовать, но вспоминаю своих близких и становится стыдно.
– А что послужило толчком для одной из лучших ваших картин «Слушатели эха?»
– Картина пришла мгновенно, вспышкой в тот момент, когда я читал книгу Парандовского. Отдаленно похожие композиции, может, у меня были и раньше, но тут я увидел картину полностью, включая подробности. Видимо, просто ассоциативным путем это как-то затронуло мою память.
– Насколько я помню, вы принимали активное участие в деятельности «Демократического выбора России». Каковы ваши политические симпатии?
– Я не член партии, так как не силен в нюансах, хотя мои политические симпатии, действительно, демократические. А с Федором Федоровичем Югаем мы просто друзья.
История мне близка, правда, я с ней обращаюсь весьма вольно, поскольку она сама с собой также обращается. Одна какая-то бумажка или пуговица от кальсон, которой пять тысяч лет, может изменить наше представление об эпохе. Я не хочу зависеть от пуговицы.
Я считаю, что мы потеряли ту аристократическую прослойку, что являлась как бы совестью страны: кто-то устал, кто-то умер, кто-то видоизменился. А без нее государство существовать не может. Оно вообще держится на ней при любом строе. Последний период правления государя Николая Александровича характеризовался катастрофическим предательством правящей верхушки и потерей этого самого аристократизма. Я очень внимательно изучаю личность императора, поскольку хочу, естественно, на своем уровне к нему обратиться, и постоянно возникают несостыковки информации. Не получается он безвольным человеком. Одиноким, преданным всеми – да, но не безвольным.
Сейчас стране нужна личность с личной ответственностью и личным поступком. При всех своих издержках демократия этому способствует. И ее главная задача – помочь людям быть просто умными и самостоятельными, а не гипнотизироваться терминами. Впрочем, я не политик, и это только мое мнение.
У нас очень часто появляются лидеры, которые обещают навести порядок. Простите, как? Что он сам умеет делать? Везде поставит полицейских и часовых, понастроит тюрем, снова введет рабский труд, и мы опять будем жить в государстве зеков, готовых в любой момент встать под ружье. Люди этого хотят?
И еще. Любое государство погибало, когда отворачивалось от Бога. Человеческое сознание XIX века было настолько охвачено эйфорией от научно-технической революции, развития промышленности, всевозможного рода достижений, что люди смотрели на религию как бы снисходительно и не заметили, как все пришло в катастрофический моральный упадок. Не существовало облика человека в целом, существовали какие-то представители чего-то. И разразилась первая мировая. Одна из самых страшных войн. Бог как бы сказал: «Попробуйте сами и увидите, что получится».
– Ваш коллега Валерий Страхов как-то шутя сказал, что ему довелось искупаться в лучах славы Копьева, когда продавщица узнала, что тот знаком с художником, сделавшим этикетки на вагроновскую продукцию.
– Геннадий Николаевич Куницын – друг нашей художественной организации. Он обратился в Союз с просьбой сделать этикетки на продукцию фирмы...
– Судя по внешности, вы не вологжанин?
– Да. У меня внешность секретаря партийной организации цыганского ансамбля. Хотя, насколько правильно знаю свою родословную, во мне есть болгарская кровь. А, следовательно, в роду могли быть и турки.
– А что привело вас в Вологду?
– На родине в Уфе вместе с режиссером Бароновым мы ставили спектакль. По ряду причин я был недоволен работой. Но Баронову со мной было интересно. Он переехал в Вологду и для оформления спектаклей пригласил меня. Я согласился и в городе прожил два года. Понравился климат и некое душевное состояние, которое человек моего типа испытывает в конкретной части географического пространства. Мне здесь было очень хорошо. И в 1986-м году в Вологду я переехал уже навсегда, сосредоточившись не на театре, а на живописи.
– Недавно в Вологде проходил благотворительный вечер «Ах, какая женщина», сбор от которого пошел в фонд Дома ребенка. Вы тоже откликнулись на эту акцию. На сцене висел рисунок симпатичного малыша...
– Да бросьте вы, какая благотворительность! Это несерьезно. Настоящая благотворительность – конкретный поступок, улучшающий душевное или социальное положение того или иного человека. А истинно благотворительный вклад у меня настолько минимален, что о нем и говорить не стоит.
– Мои коллеги говорят, что в свое время вы занимались журналистикой. Это действительно так?
– Я немножко писал, но очень редко. А публикации, предваряющие издания каталогов и альбомов художников, вызваны следующим. Я владею материалом, очень быстро могу изложить свои мысли на бумаге. Были такие ситуации, когда говорили: «Если через 40 минут не будет статьи, макет пойдет в печать без нее». Как вы понимаете, не к специалисту с такой просьбой не обратятся.
– Михаил Васильевич, на ваш взгляд, что необходимо художнику для нормальной работы?
– Не обжираться, не напиваться, не устраивать любовных романов, быть дисциплинированным и открытым миру и, конечно же, определенные финансовые средства. Наша работа стоит достаточно дорого. Настоящие художники всегда отличались и отличаются большой работоспособностью, дисциплиной и тем, что очень много времени тратят на размышления о своих будущих работах.
В художнике прежде всего нужно уважать мастерового, ремесленника. Самое трудное облечь разболтанную, расхлябанную концептуальную мысль в конкретную убедительную форму. Мне же деньги платят за то, что сделаю своими руками, как мастеровой, плотник, сантехник, сапожник.
– С вами легко или трудно? Какой вы человек?
– Всякий. Темпераментный, взрывной. Просто стараюсь себя сдерживать, хотя могу и остановиться перед адаптационным моментом: а может, не надо? Иногда это бывает хорошо. Потому что мешает проникать в мою жизнь каким-то авантюрным моментам. А в других случаях создает катастрофически тормозящую ситуацию. Характер у меня достаточно сложный. В жизни я не терплю никаких форм несвободы и застегнут на все пуговицы. Никогда не раздену на потеху зрителям и своих героев. Они должны быть по-человечески защищены и при необходимости иметь возможность себя отстоять. В искусстве это качество должно существовать обязательно.
Беседу вела И. Архангельская
Источник: Копьев М. В. Михаил Копьев: Я человек, застегнутый на все пуговицы : [беседа с художником М. В. Копьевым] / [записала] И. Архангельская // Вологодские новости. – 1997. – 12–18 июня. – С. 11.
