НОВЫЙ ПОВОРОТ?
     
      Дьявольское убийство десяти человек, произошедшее третьего дня на улице
      Гренель, продолжает будоражить умы парижан. Доселе преобладали две версии:
      о враче-маньяке и о секте кровожадных фанатиков-индусов, поклоняющихся
      богу Шиве. Однако нашей "Суар", ведущей независимое расследование, удалось
      выяснить новое обстоятельство, которое, возможно, придаст делу иной
      оборот. Оказывается, в последние недели покойного лорда Литглби по меньшей
      мере дважды видели в обществе международной авантюристки Мари Сан-фон,
      хорошо известной полициям многих стран. Барон де М., близкий друг убитого,
      сообщил, что милорд был увлечен некоей дамой и вечером 15 марта, кажется,
      собирался отправиться в Спа на какое-то романтическое свидание. Уж не с
      госпожой ли Санфон была назначена эта встреча, которой воспрепятствовал
      приступ подагры, столь некстати приключившийся с бедным коллекционером?
      Редакция не берет на себя смелость выдвигать собственную версию, однако
      считает своим долгом обратить внимание комиссара Гоша на это
      примечательное обстоятельство. Ждите наших новых сообщений на эту тему.
      ЭПИДЕМИЯ ХОЛЕРЫ ИДЕТ НА УБЫЛЬ
      Муниципальное управление здравоохранения сообщает, что очаги холеры,
      борьба с которой тянется с самого лета, окончательно локализованы.
      Энергичные профилактические меры парижских медиков дали положительный
      результат, и можно надеяться, что эпидемия этой опасной болезни,
      начавшейся еще в июле, на-
     
      - К чему бы это? - озадаченно наморщила лоб Рената. - Какое-то убийство, какая-то холера. - Ну, холера тут явно не при чем, - сказал профессор Свитчайлд. - Просто так страница обрезана. Дело, конечно, в убийстве на рю де Гренсль. Неужели вы не слыхали? Все газеты писали об этом громком деле. - Я не читаю газет, - с достоинством ответила мадам Клебер. - В моем состоянии это слишком нервирует. И уж во всяком случае мне незачем узнавать про всякие гадости. - Комиссар Гош? - прищурился лейтенант Ренье, еще раз пробежав глазами заметку. - Уж не наш ли это мсье Гош? Мисс Стамп ахнула: - Не может быть! Тут уж подошла и докторша. Получалась настоящая сенсация, и все заговорили наперебой: - Полиция, здесь замешана французская полиция! - возбужденно вскричал сэр Реджинальд. Ренье пробормотал: - То-то капитан меня все расспрашивает про салон "Виндзор"... Мистер Труффо по обыкновению переводил своей супруге, а русский завладел вырезкой и внимательно ее изучал. - Про индийских фанатиков - абсолютная чушь, - заявил Свитчайлд. - Я это утверждал самого начала. Во-первых, нет никакой кровожадной секты последователей Шивы. А во-вторых, как известно, статуэтка благополучно нашлась. Разве религиозный фанатик выбросил бы ее в Сену? - Да, с золотым Шивой просто загадка, - кивнула мисс Стамп. - Писали, что это жемчужина коллекции лорда Литтлби. Верно ли это, господин профессор? Индолог снисходительно пожал плечами: - Как вам сказать, сударыня. Коллекция лорда Литтлби возникла недавно, лет двадцать назад. За такой срок трудно собрать что-нибудь выдающееся. Говорят, покойник неплохо поживился во время подавления сипайско-го восстания 1857 года. Пресловутый Шива, например, был "подарен" лорду неким махараджей, которому за шашни с мятежниками грозил военно-полевой суд. Литтлби ведь много лет прослужил в индийской военной прокуратуре. Безусловно, в его собрании немало ценных вещей, но подбор довольно сумбурный. - Да расскажите же мне, наконец, почему убили этого вашего лорда? - потребовала Рената. - Вот и мсье Аоно тоже ничего не знает, правда? - обернулась она за поддержкой к японцу, стоявшему чуть в стороне от всех. Японец улыбнулся одними губами и поклонился, а русский сделал вид, что аплодирует: - Браво, мадам Клебер. Вы совершенно справедливо выделили самый г-главный вопрос. Я следил по прессе за этим делом. И причина преступления, по-моему, здесь в-важнее всего. Ключ к разгадке в ней. Именно "почему"! С какой целью убили десять человек? - Ах, ну это как раз просто! - пожала плечами мисс Стамп. - Замысел был похитить из коллекции все самое ценное, однако преступник утратил хладнокровие, когда неожиданно столкнулся с хозяином. Ведь предполагалось, что лорда нет дома. Должно быть, одно дело - колоть шприцем, и совсем другое - разбить человеку голову. Впрочем, не знаю, не пробовала. - Она передернула плечами. - У злодея не выдержали нервы, и он не довел дело до конца. А что до выброшенного Шивы... - Мисс Стамп задумалась. - Быть может, он и есть тот тяжелый предмет, которым размозжили череп бедному Литтлби. Вполне вероятно, что преступнику не чужды обычные человеческие чувства и держать в руке окровавленное орудие убийства ему было противно или даже просто страшно. Дошел до набережной и выкинул в Сену. - Насчет орудия убийства очень правдоподобно, - одобрил дипломат. - Я т-того же мнения. Старая дева аж вспыхнула от удовольствия и явно смутилась, заметив насмешливый взгляд Ренаты. - You are saying outrageous things, - укорила Клариссу Стамп докторша, дослушав перевод сказанного. - Shouldn't we find a more suitable subject for table talk*?
      * Вы говорите ужасные вещи. Не следует ли нам подыскать более уместную тему для разговора? (англ.) Но призыв бесцветной особы остался втуне. - А по-моему, самое загадочное здесь - смерть слуг! - вступил в криминалистическую дискуссию долговязый индолог. - Как это они дали себя колоть всякой гадостью? Не под дулом же пистолета, в самом деле! Ведь среди них было двое охранников, и у каждого на поясе кобура с револьвером. Вот где загадка! - У меня есть своя гипотеза, - с важным видом произнес Ренье. - И я готов отстаивать ее где угодно. Преступление на рю де Гренель совершено человеком, обладающим незаурядными месмерическими способностями. Слуги находились в состоянии месмерического транса, это единственно возможное объяснение! "Животный магнетизм" - страшная сила. Опытный манипулятор может сделать с вами все, что ему заблагорассудится. Да-да, мадам, - обратился лейтенант к недоверчиво скривившейся миссис Труффо. - Абсолютно все. - Not if he is dealing with a lady?* - строго ответила она.
      * Но только не в том случае, если он имеет дело с леди. (англ.) Уставший от роли переводчика мистер Труффо вытер платком лоснящийся от испарины лоб и бросился на защиту научного мировоззрения. - Позволю себе с вами не согласиться, - зачастил он по-французски с довольно сильным акцентом. - Учение господина Месмера давным-давно признано научно несостоятельным. Сила месмеризма, или, как его теперь называют, гипнотизма, сильно преувеличена. Почтенный мистер Джеймс Брейд убедительно доказал, что гипнотическому воздействию поддаются только психологически внушаемые индивидуумы, да и то лишь в том случае, если полностью доверяют гипнотизеру и согласны подвергнуться гипнотическому сеансу. - Сразу видно, дорогой доктор, что вы не путешествовали по Востоку! - белозубо улыбнулся Ренье. - На любом индийском базаре факир покажет вам такие чудеса месмерического искусства, что у самого отчаянного скептика глаза на лоб полезут. Да что говорить о фокусах! Раз в Кандагаре я наблюдал публичную экзекуцию. По мусульманскому закону воровство карается отсечением правой руки. Процедура эта до того болезненна, что подвергнутые ей часто умирают от болевого шока. На сей раз в краже был уличен сущий ребенок. Поскольку пойман он был уже вторично, суду деваться было некуда, пришлось приговорить вора к установленному шариатом наказанию. Но судья был человек милосердный и велел позвать дервиша, известного своими чудодейственными способностями. Дервиш взял приговоренного за виски, посмотрел ему в глаза, пошептал что-то - и мальчишка успокоился, перестал трястись. На его лице появилась странная улыбка, которая не исчезла даже в тот миг, когда секира палача отрубила руку по самый локоть! И я видел это собственными глазами, клянусь вам. Рената рассердилась: - Фу, какая гадость! Ну вас, Шарль, с вашим Востоком. Мне сейчас дурно станет!
      - Простите, мадам Клебер, - всполошился лейтенант. - Я всего лишь хотел доказать, что по сравнению с этим какие-то там уколы - сущий пустяк. - Опять-таки позволю себе с вами не согласиться... - Упрямый доктор приготовился отстаивать свою точку зрения, но в этот миг дверь салона открылась, и вошел не то рантье, не то полицейский - одним словом, мсье Гош. Все обернулись к нему в некотором смущении, словно застигнутые за не вполне приличным занятием. Гош пробежал зорким взглядом по лицам, увидел злополучную вырезку в руках дипломата и помрачнел. - Вот она где... Этого-то я и боялся. Рената подошла к сивоусому дедуле, недоверчиво оглядела с головы до ног его массивную фигуру и выпалила: - Мсье Гош, неужто-вы полицейский? - Тот самый комиссар Гош, к-который вел расследование "Преступления века"? - уточнил вопрос Фандорин (вот как его зовут, русского дипломата, вспомнила Рената). - Чем тогда объяснить ваш маскарад и вообще ваше п-присутствие на борту? Гош немного посопел, пошевелил бровями, полез за трубкой. Видно было, что вовсю ворочает мозгами, решает, как быть. - Сядьте-ка, дамы и господа, - необычайно внушительно пробасил Гош и поворотом ключа запер за собой дверь. - Раз уж так вышло, будем играть в открытую. Рассаживайтесь, рассаживайтесь, а то не ровен час под кем-нибудь ноги подкосятся. - Что за шутки, мсье Гош? - недовольно произнес лейтенант. - По какому праву вы здесь командуете, да еще в присутствии первого помощника капитана? - А про это вам, молодой человек, сам капитан объяснит, - неприязненно покосился на него Гош. - Он в курсе дела. Ренье сник и вслед за остальными снова уселся к столу. Говорливый и добродушный ворчун, каковым Рената привыкла считать парижского рантье, вел себя как-то по-новому. В развороте плеч появилась осанистость, жесты стали властными, глаза засветились жестким блеском. Уже одно то, как спокойно и уверенно он держал затянувшуюся паузу, говорило о многом. Пристальный взгляд странного рантье по очереди остановился на каждом из присутствующих, и Рената видела, как некоторые поежились под этим тяжелым взором. Ей и самой, признаться, стало не по себе, но Рената, устыдившись, беззаботно тряхнула головой: да хоть бы и комиссар полиции, что с того. Все равно тучный, одышливый старикан, не более. - Ну хватит нас интриговать, мсье Гош, - насмешливо сказала она. - Мне вредно волноваться. - Причина волноваться есть, вероятно, только у одного из присутствующих, - загадочно ответил он. - Но об этом позже. Сначала позвольте представиться почтенной публике еще раз. Да, меня зовут Гюстав Гош, но я не рантье - не с чего, увы, ренту получать. Я, дамы и господа, комиссар парижской уголовной полиции и работаю в отделе, занимающемся наиболее тяжкими и запутанными преступлениями. А должность моя называется "следователь по особо важным делам", - со значением подчеркнул комиссар. В салоне повисло гробовое молчание, нарушаемое лишь торопливым шепотом доктора Труффо. - What a scandal!* - пискнула докторша.
      * Какой скандал! (англ.) - Я был вынужден отправиться в этот рейс, да еще инкогнито, потому что... - Гош энергично задвигал щеками, разжигая полупотухшую трубку. - ...Потому что у парижской полиции есть веские основания полагать, что на "Левиафане" находится человек, совершивший преступление на рю де Гренель. По салону тихим шелестом пронеслось дружное "Ах!". - Полагаю, вы уже успели обсудить это во многих отношениях таинственное дело. - Комиссар мотнул двойным подбородком в сторону газетной вырезки, по-прежнему находившейся в руках у Фандорина. - И это еще не все, дамы и господа. Мне доподлинно известно, что убийца путешествует первым классом... (снова коллективный вдох)... и, более того, в данный момент находится в этом салоне, - бодро закончил Гош, сел в атласное кресло у окна и выжидательно сложил руки чуть пониже серебряной цепочки от часов. - Невозможно! - вскричала Рената, непроизвольно хватаясь руками за живот. Лейтенант Ренье вскочил на ноги. Рыжий баронет расхохотался и демонстративно зааплодировал. Профессор Свитчайлд судорожно сглотнул и снял очки. Кларисса Стамп застыла, прижав пальцы к агатовой брошке на воротничке. У японца не дрогнул на лице ни единый мускул, но вежливая улыбка мгновенно исчезла. Доктор схватил свою супругу за локоть, забыв перевести самое главное, но миссис Труффо, судя по испуганно выпученным глазам, и сама сообразила, в чем дело. Дипломат же негромко спросил: - Основания? - Мое присутствие, - невозмутимо ответил комиссар. - Этого достаточно. Есть и другие соображения, но о них вам знать ни к чему... Что ж. - В голосе полицейского звучало явное разочарование. - Я вижу, никто не спешит падать в обморок и кричать: "Арестуйте меня, это я убил!" Я, конечно, и не рассчитывал. Тогда вот что. - Он грозно поднял короткий палец. - Никому из других пассажиров говорить об этом нельзя. Да это и не в ваших интересах - слух разнесется моментально, и на вас будут смотреть, как на зачумленных. Не пробуйте перебраться в другой салон - это только усилит мои подозрения. Да и ничего у вас не выйдет, у меня уговор с капитаном. Рената дрожащим голосом пролепетала: - Мсье Гош, миленький, нельзя ли хоть меня избавить от этого кошмара? Я боюсь сидеть за одним столом с убийцей. А вдруг он подсыпет мне яду? У меня теперь кусок в горло не полезет. Ведь мне опасно волноваться. Я никому-никому не скажу, честное слово! - Сожалею, мадам Клебер, - сухо ответил сыщик, - но никаких исключений не будет. У меня есть основания подозревать каждого из присутствующих, и не в последнюю очередь вас. Рената со слабым стоном откинулась на спинку стула, а лейтенант Ренье сердито топнул ногой: - Что вы себе позволяете, мсье... следователь по особо важным делам! Я немедленно доложу обо всем капитану Клиффу! - Валяйте, - равнодушно сказал Гош. - Но не сейчас, а чуть позже. Я еще не закончил свою маленькую речь. Итак, я пока не знаю точно, кто из вас мой клиент, хотя близок, очень близок к цели. Рената ждала, что вслед за этими словами последует красноречивый взгляд, и вся подалась вперед, но нет, полицейский смотрел на свою дурацкую трубку. Скорее всего врал - никого у него на примете нет. - Вы подозреваете женщину, это же очевидно! - нервно всплеснула руками мисс Стамп. - Иначе к чему носить с собой заметку про какую-то Мари Санфон? Кто такая эта Мари Санфон? Да кто бы она ни была! Какая глупость подозревать женщину! Разве способна женщина на такое зверство? Миссис Труффо порывисто поднялась, кажется, готовая немедленно встать под знамя женской солидарности. - Про мадемуазель Санфон мы поговорим как-нибудь в другой раз, -ответил сыщик, смерив Клариссу Стамп загадочным взглядом. - А заметок этих у меня тут полным-полно, и в каждой своя версия. - Он открыл черную папку и пошелестел вырезками. Их и в самом деле был не один десяток. - И все, дамы и господа, попрошу меня больше не перебивать! - Голос полицейского стал железным. - Да, среди нас опасный преступник. Возможно, психопатического склада. (Рената заметила, как профессор потихонечку отодвигается вместе со стулом от сэра Реджинальда.) Поэтому прошу всех соблюдать осторожность. Если заметите нечто необычное, даже какую-нибудь мелочь, - сразу ко мне. Ну, а лучше всего будет, если убийца чистосердечно покается, деваться-то все равно некуда. Вот теперь у меня все. Миссис Труффо по-ученически вскинула руку: - In fact, I have seen something extraordinary only yesterday! A charcoal-black face, definitely inhuman, looked at me from the outside while I was in our cabin. I was so scared!* - Она обернулась к своему благоверному и ткнула его локтем. - I told you, but you paid no attention?**
      * Я, действительно видела нечто экстраординарное, только вчера! Черная как уголь морда, совершенно нечеловеческая, посмотрела на меня из Окна, когда я была в нашей каюте! Я была так напугана!(англ.) **Ѓ Я вам говорила, но вы не придали значения! (англ.) - Ой, - встрепенулась Рената, - ay меня вчера из туалетного набора пропало зеркальце в настоящей черепаховой оправе. Мсье Псих, кажется, тоже хотел что-то сообщить, но не успел - комиссар сердито захлопнул папку: - Не надо делать из меня идиота! Я - старая ищейка! Гюстава Гоша со следа не собьешь! Понадобится - ссажу на берег всю честную компанию, и будем разбираться с каждым в отдельности! Десять душ загублено, это вам не шутки! Думайте, дамы и господа, думайте! Он вышел из салона и громко стукнул дверью. - Господа, мне что-то нехорошо, - слабым голосом произнесла Рената. - Пойду к себе. - Я провожу вас, мадам Клебер, - немедленно подскочил к ней Шарль Ренье. - Это просто неслыханно! Какая наглость! Рената отстранила его: - Спасибо, не нужно. Я дойду сама. Она неверной походкой пересекла помещение, у двери на миг оперлась о стену. В коридоре, где никого не было, ее шаг убыстрился. Рената открыла свою каюту, вынула из-под дивана саквояж и сунула подрагивающую руку под шелковую обшивку. Лицо ее было бледным, но решительным. Пальцы в два счета нащупали металлическую коробочку. В коробочке, холодно поблескивая стеклом и сталью, лежал шприц.
      Кларисса Стамп Неприятности начались прямо с утра. В зеркале Кларисса явственно разглядела две новые морщинки - едва заметными лучиками они пролегли от уголков глаз к вискам. Это все солнце. Оно здесь такое яркое, что ни зонтик, ни шляпа не спасают. Кларисса долго рассматривала себя в безжалостной полированной поверхности, натягивала Пальцами кожу, надеялась, может, это со сна и разгладится. Дорассматривалась: извернула шею так, что увидела за ухом седой волосок. Тут уж стало совсем грустно. Может быть, тоже солнце? Волосы выгорают? Нет, мисс Стамп, не обманывайте себя. Как сказал поэт, И белое дыханье ноября обдало скорбью, косы серебря. Привела себя в порядок тщательней обычного. Седой волосок безжалостно выдернула. Глупо, конечно. Кажется, у Джона Донна сказано, что секрет женского счастья - умение вовремя перейти из одного возраста в другой, а возрастов у женщины три: дочь, жена и мать. Но как перейти из второго статуса в третий, если никогда не была замужем? Лучшее средство от подобных мыслей - прогулка на свежем воздухе, и Кларисса отправилась пройтись по палубе. При всей своей необъятности "Левиафан" давно уже был измерен ровными, неспешными шагами - во всяком случае, верхняя его палуба, предназначенная для пассажиров первого класа. По периметру триста пятьдесят пять шагов. Семь с половиной минут, если не любоваться морем и не болтать со знакомыми. По раннему времени знакомых на палубе не было, и Кларисса беспрепятственно прошлась вдоль правого борта до самой кормы. Пароход плавно взрезал бурую поверхность Красного моря, от мощного винта к горизонту тянулась ленивая седая борозда. Ох, жарко. Кларисса с завистью понаблюдала за матросами, которые драили медные бляшки перил ярусом ниже. Хорошо им в одних холщовых штанах - ни лифа, ни панталон, ни чулок на тугих подвязках, ни длинного платья. Поневоле позавидуешь дикому мистеру Аоно, который расхаживает себе по кораблю в своем японском шлафроке, и никого это не удивляет - азиат. Она представила, что лежит в полотняном шезлонге совершенно без всего. Нет, пусть в легкой тунике, как древняя гречанка. И ничего особенного. Лет через сто, когда человечество окончательно избавится от предрассудков, это будет в порядке вещей. Навстречу, шурша каучуковыми шинами, катил на трехколесном американском велосипеде мистер Фандорин. Говорят, подобный экзерсис превосходно развивает эластичность мышц и укрепляет сердце. Дипломат был в легком спортивном костюме: клетчатые панталоны, гуттаперчевые туфли с гамашами, короткий пиджак, белая рубашка с расстегнутым воротом. Золотистое от загара лицо осветилось приветливой улыбкой. Мистер Фандорин учтиво приподнял пробковый шлем и прошелестел мимо. Не остановился. Кларисса вздохнула. Затея с прогулкой оказалась неудачной - только белье пропиталось потом. Пришлось возвращаться в каюту и переодеваться. Завтрак Клариссе подпортила кривляка мадам Клебер. Поразительное умение делать из своей слабости орудие эксплуатации! Именно тогда, когда кофе в чашке Клариссы остыл до нужной температуры, несносная швейцарка пожаловалась, что ей душно, и попросила распустить шнуровку на платье. Обычно Кларисса делала вид, что не слышит нытья Ренаты Клебер, и непременно находился какой-нибудь доброволец, однако для столь деликатного дела мужчины не годились, а Миссиc Труффо как назло отсутствовала - помогала мужу пользовать какую-то захворавшую даму. Кажется, раньше эта скучная особа работала сестрой милосердия. Какой, однако, социальный взлет: жена главного врача, столуется в первом классе. Строит из себя истинную британскую леди, только слегка перебарщивает. В общем, пришлось возиться со шнуровкой мадам Клебер, а кофе тем временем безнадежно остыл. Мелочь, конечно, но тут уж одно к одному. После завтрака вышла прогуляться, сделала десять кругов, устала. Один раз, воспользовавшись тем, что поблизости никого не было, осторожно заглянула в окно каюты No 18. Мистер Фандорин сидел у секретера в белой рубашке, стянутой красно-сине-белыми подтяжками, и, зажав в углу рта сигару, ужасно громко стучал пальцами по диковинному аппарату - черному, железному, с круглым валиком и большим количеством кнопочек. Заинтригованная Кларисса утратила бдительность и была застигнута на месте преступления. Дипломат вскочил, поклонился, накинул пиджак и подошел к открытому окну. - Это п-пишущая машина "ремингтон", - объяснил он. - Новейшая модель, только что поступила в продажу. Удобнейшая штука, мисс Стамп, и совсем легкая. Ее без труда переносят двое грузчиков. Незаменимая вещь в п-путешествии. Вот, упражняюсь в скорописи. Кое-что выписываю из Гоббса. Кларисса, все еще красная от смущения, чуть кивнула и удалилась. Села неподалеку под полосатой маркизой, в тени. Дул свежий ветерок. Открыла "Пармскую обитель", стала читать про безответную любовь прекрасной, но стареющей герцогини Сансеверина к юному Фабрицио дель Донго. Расчувствовалась, смахнула платочком навернувшуюся слезу - и, как нарочно, на палубу выходит мистер Фандорин: в белом костюме, в широкополой панаме, с тросточкой. Хорош необычайно.
      Кларисса его окликнула. Он подошел, поклонился, сел рядом. Взглянув на обложку, сказал: - Держу п-пари, что описание битвы при Ватерлоо вы пропустили. А зря - это лучшее место во всем Стендале. Более точного описания войны мне читать не приходилось. Как это ни странно, Кларисса, действительно, читала "Пармскую обитель" уже во второй раз, и оба раза сцену сражения пролистнула. - Откуда вы узнали? - с любопытством спросила она. - Вы ясновидящий? - Женщины всегда пропускают б-батальные эпизоды, - пожал плечами Фандорин. - Во всяком случае, женщины вашего склада. - И какой же такой у меня склад? - вкрадчиво спросила Кларисса, сама чувствуя, что кокетка из нее никудышная. - Скептическое отношение к себе, романтическое к окружающему миру. - Он смотрел на нее, слегка наклонив голову. - А еще про вас можно сказать, что недавно в вашей жизни произошла резкая п-перемена к лучшему и что вы перенесли какое-то потрясение. Кларисса вздрогнула и взглянула на собеседника с откровенным испугом. - Не пугайтесь, - успокоил ее удивительный дипломат. - Я ровным счетом ничего про вас не з-знаю. Просто при помощи специальных упражнений я развил в себе наблюдательность и аналитические способности. Обычно мне бывает достаточно незначительной детали, чтобы восстановить всю к-картину. Покажите мне вот такой пятак с двумя дырочками (он деликатно показал на большую розовую пуговицу, украшавшую ее жакет), и я сразу скажу вам, кто его обронил - очень к-крупная свинья или очень маленький слоненок. Улыбнувшись, Кларисса спросила: - И вы каждого видите насквозь? - Не насквозь, но многое вижу. Например, что вы можете сказать вон про того господина? Фандорин показал на плотного мужчину с большими усами, разглядывавшего в бинокль пустынный берег. - Это мистер Баббл, он... - Не продолжайте! - перебил ее Фандорин. - Попробую угадать сам. Он с полминуты смотрел на мистера Баббла, потом сказал: -На восток едет впервые. Недавно женился. Фабрикант. Д-дела идут неважно, от этого господина пахнет скорым банкротством. Почти все время проводит в биллиардной, но играет плохо. Кларисса всегда гордилась своей наблюдательностью и пригляделась к мистеру Бабблу, манчестерскому промышленнику, повнимательней. Фабрикант? Что ж, пожалуй, догадаться можно. Раз едет первым классом - значит, богат. Что не аристократ - на физиономии написано. На коммерсанта тоже не похож - мешковатый сюртук, да и бойкости в чертах нет. Ладно. Недавно женился? Ну, это просто - кольцо на безымянном пальце так блестит, что сразу видно - новехонькое. Много играет на биллиарде? Это еще почему? Ага, пиджак перепачкан мелом. - С чего вы взяли, что мистер Баббл едет на восток впервые? - спросила она. - Почему от него пахнет банкротством? И чем вызвано утверждение, что он - плохой игрок на биллиарде? Вы что, были там и видели, как он играет? - Нет, я не был в б-биллиардной, потому что терпеть не могу азартные игры, и вообще вижу этого джентльмена впервые, - ответил Фандорин. - То, что он следует этим маршрутом в первый раз, явствует из т-ту-пого упорства, с которым он разглядывает голый берег. Иначе мистер Баббл знал бы, что до самого Баб-эль-Мандебского пролива ничего интересного в той стороне он не увидит. Это раз. Дела у этого господина идут совсем скверно, иначе он нипочем не пустился бы в такое длительное путешествие, да еще сразу после свадьбы. Чтоб этакий б-барсук покинул свою нору? Только перед концом света, никак не раньше. Это два. - А если он отправился в свадебное путешествие вместе с женой? - спросила Кларисса, зная, что мистер Баббл путешествует один. - И томится на палубе в одиночестве, и торчит в б-биллиардной? А играет он из рук вон плохо - вон у него пиджак спереди белый. Только совсем никудышные игроки так елозят животом по краю биллиарда. Это три. - Ну хорошо, а что вы скажете вон про ту даму? Увлеченная игрой Кларисса показала на миссис Блэкпул, величественно шествовавшую под руку со своей компаньонкой. Фандорин окинул почтенную даму незаинтересованным взглядом. - У этой все на лице написано. Возвращается из Англии к мужу. Ездила навестить взрослых детей. Муж - военный. Полковник. Мистер Блэкпул, действительно, был полковником и командовал гарнизоном в каком-то североиндийском городе. Это было уже чересчур. - Объясните! - потребовала Кларисса. - Такие дамы сами по себе в Индию не путешествуют, только к месту службы супруга. Возраст у нее уже не тот, чтобы отправляться в подобное п-путешествие впервые - стало быть, возвращается. Зачем она могла ездить в Англию? Только для встречи с детьми. Родители ее, я полагаю, уже на том свете. По решительному и властному выражению лица видно, что эта женщина привыкла командовать. Именно так выглядят гарнизонные или полковые первые дамы. Их обычно считают начальством поглавнее самого командира. Вы хотите знать, почему именно полковница? Да потому что, будь она г-генеральша, ехала бы первым классом, а у этой, видите, серебряный значок. Ладно, не будем тратить время на пустяки. - Фандорин наклонился и шепнул. - Давайте я лучше расскажу вам вон про того орангутана. Любопытный субъект. Рядом с мистером Бабблом остановился обезьяноподобный мсье Буало, бывший виндзорец, своевременно покинувший злосчастный салон и потому выскользнувший из сетей комиссара Гоша. Дипломат вполголоса сообщил Клариссе на ухо: - Человек, которого вы видите, - преступник и злодей. Скорее всего, т-торговец опиумом. Живет в Гонконге. Женат на китаянке. Кларисса расхохоталась: - Тут вы попали пальцем в небо! Это мсье Буало из Лиона, филантроп и отец одиннадцати вполне французских детей. И торгует он не опиумом, а чаем. - Как бы не так, - хладнокровно ответил Фандорин. - Приглядитесь, у него оттопырился манжет и видно синий к-кружок татуировки на запястье. Такая попадалась мне в одной книге о Китае. Это отметина одной из гонконгских т-триад, тайных криминальных обществ. Чтобы европеец стал членом триады, ему нужно быть преступным воротилой нешуточного масштаба. И, разумеется, жениться на китаянке. Да вы п-посмотрите на физиономию этого"филантропа", и вам все станет ясно. Кларисса не знала, верить или нет, а Фандорин с серьезным видом сказал: - Это еще что, мисс Стамп. Я могу многое рассказать о человеке даже с з-завязанными глазами - по шуму, который он производит, и по запаху. Убедитесь сами. Он тут же развязал белый атласный галстук и протянул Клариссе. Она пощупала ткань - плотная, непрозрачная - и крепко завязала дипломату глаза. Как бы ненароком коснулась щеки - гладкой, горячей. Вскоре со стороны кормы появилась идеальная кандидатура - известная суфражистка леди Кэмпбелл, направляющаяся в Индию, чтобы собирать подписи под петицией за предоставление замужним женщинам избирательного права. Мужеподобная, массивная, стриженная, она топала по палубе, как першерон. Поди догадайся, что это леди, а не боцман. - Ну, кто это сюда идет? - спросила Кларисса, заранее давясь от смеха. Увы, веселилась она недолго. Нахмурив лоб, Фандорин отрывисто изрек: - Шелестит подол. Женщина. Походка т-тяжелая. Сильный характер. Немолодая. Некрасивая. Курит табак. Коротко стриженная. - Почему коротко стриженная? - взвизгнула Кларисса и, закрыв глаза руками, прислушалась к слоновьей походке суфражистки. Как, как ему это удается? - Раз женщина курит, значит, стриженная и передовая, - звучал ровный голос Фандорииа. - А эта к т-тому же презирает моду, носит какой-то бесформенный балахон, ярко-зеленого цвета, но с алым поясом. Кларисса замерла. Это невероятно! В суеверном ужасе она отняла от лица ладони и увидела, что Фандорин уже успел сдернуть галстук и даже завязать его изящным узлом. Голубые глаза дипломата посверкивали веселыми искорками. Все это было очень мило, но закончился разговор плохо. Отсмеявшись, Кларисса очень тонко завела беседу о Крымской войне. Мол, какая это была трагедия и для Европы, и для России. Осторожно коснулась своих воспоминаний той поры, сделав их несколько более детскими, чем они были на самом деле. Ожидала ответных откровений - надеялась понять, сколько все-таки Фан-дорину лет. Сбылись самые худшие опасения: - Меня т-тогда еще на свете не было, - простодушно признался он и подрезал Клариссе крылья. После этого все пошло вкривь и вкось. Кларисса попробовала повернуть на живопись, но запуталась, не смогла толком объяснить, почему прерафаэлиты называют себя прерафаэлитами. Наверное, он подумал, что она полная идиотка. Ах, какая теперь разница! Возвращалась к себе в каюту печальная, и тут произошло страшное. В полутемном углу коридора колыхнулась гигантская черная тень. Кларисса неприлично взвизгнула, схватилась за сердце и со всех ног бросилась к своей двери. В каюте долго не могла унять бешено бьющееся сердце. Что это было? Не человек, не зверь. Какой-то сгусток злой, разрушительной энергии. Нечистая совесть. Фантом парижского кошмара. Она немедленно прикрикнула на себя: все, на том поставлен крест. Ничего не было. Дурман, наваждение. Сама дала себе клятву - не казниться. Теперь новая жизнь, светлая и радостная. И пусть блаженною лампадой чертог твой будет осиян. Чтобы успокоиться, надела самое дорогое из дневных платьев, еще ни разу не опробованное (белый китайский шелк, сзади на талии бледно-зеленый бант), на шею - изумрудное ожерелье. Полюбовалась блеском камней. Ну, немолода. Ну, не красавица. Зато не дура и с деньгами. А это гораздо лучше, чем немолодая глупая уродина без единого пенни за душой. В салон Кларисса вошла ровно в два, но вся компания уже была в сборе. Странное дело, но сногсшибательное позавчерашнее объявление комиссара не разъединило, а скорее сплотило виндзорскую публику. Общая тайна, которой ни с кем другим нельзя поделиться, связывает прочнее общего дела или общего интереса. Кларисса заметила, что ее сотрапезники теперь собираются за столом раньше времени, установленного для завтрака, обеда, файф-о-клока и ужина, да и задерживаются подолгу, чего прежде почти не случалось. Даже первый помощник капитана, имевший к этой истории отношение косвенное, не торопился по служебным делам и вместе с остальными подолгу просиживал в "Виндзоре" (впрочем, не исключено, что лейтенант действовал по поручению капитана). Все виндзорцы словно стали членами некого элитарного клуба, закрытого для непосвященных. Кларисса не раз ловила на себе быстрые взгляды, брошенные украдкой. Взгляды этот могли означать одно из двух: "А не вы ли убийца?" или "А не догадались ли вы, что убийца - это я?" Всякий раз, когда такое происходило, откуда-то изнутри, из самой утробы сладкой судорогой подкатывало острое ощущение, смесь страха и возбуждения. Перед глазами явственно возникала улица Гренель - какой она была по вечерам: вкрадчиво тихая, пустынная, и черные каштаны покачивают голыми ветвями. Не хватало еще, чтобы комиссар каким-нибудь образом разнюхал про "Амбассадор". При одной мысли Клариссе делалось жутко, и она исподтишка косилась на полицейского. Гош восседал за столом верховным жрецом этой тайной секты. Каждый постоянно помнил о его присутствии, наблюдал боковым зрением за выражением его лица, а Гош, казалось, этого совершенно не замечал. Он изображал из себя добродушного резонера и охотно рассказывал свои "историйки", выслушивавшиеся с напряженным вниманием. По молчаливому уговору. Это обсуждали только в салоне и только в присутствии комиссара. Если двое из виндзорцев случайно сталкивались где-нибудь на нейтральном пространстве - в музыкальном салоне, на палубе, в читальном зале - об Этом ни в коем случае не говорили. Да и в салоне возвращались к манящей теме не всякий раз. Обычно это случалось само собой, из-за какого-нибудь совершенно постороннего замечания. Сегодня за завтраком, например, общей беседы вообще не сложилось, зато теперь, когда Кларисса села на свое место, обсуждение было уже в полном разгаре. Она со скучающим видом принялась изучать меню - вроде бы запамятовала, что заказывала на обед, однако знакомое возбуждение было уже тут как тут. - Что не дает мне покоя, - говорил доктор Труффо, - так это вопиющая бессмысленность этого преступления. Получается, что столько людей погубили совершенно напрасно. Золотой Шива оказался в Сене, а убийца остался с пустыми руками. Фандорин, который в обсуждениях участвовал редко, а больше помалкивал, на сей раз счел нужным высказаться: -Не совсем так. У преступника остался п-платок. - Какой платок? - не понял доктор. - Индийский, расписной. В к-который, если верить газете, убийца завернул похищенного Шиву. Эта шутка была встречена несколько нервным смехом. Врач картинно развел руками: - Ну разве что платок. Внезапно профессор Свитчайлд встрепенулся и сдернул с носа очки - этот жест обозначал у него сильное волнение. - Вы зря смеетесь! Я ведь интересовался, какой именно из платков похищен. О, господа, это весьма необычный кусок материи, с ним связана целая история. Слышали ли вы когда-нибудь об Изумрудном Радже? - Кажется, это какой-то легендарный индийский набоб? - спросила Кларисса. - Не легендарный, а вполне реальный, мадам. Так называли раджу Багдассара, правителя Брахмапурского княжества. Княжество расположено в большой плодородной долине, со всех сторон окруженной горами. Раджи ведут происхождение от великого Бабура и исповедуют ислам, однако это не мешало им на протяжении трехсот лет мирно править своей маленькой страной, большинство населения которой составляют индуисты. Несмотря на религиозные различия между правящей кастой и подданными, в княжестве ни разу не было восстаний и распрей, раджи богатели, и ко времени Багдассара брахмапурский род считался самым богатым во всей Индии после хайдарабадских низамов, которые, как вам, конечно, известно, затмевают богатством всех монархов, включая королеву Викторию и русского императора Александра. - Величие нашей королевы не в размерах ее личной сокровищницы, а в богатстве ее подданных, - строго сказала Кларисса, несколько уязвленная этим замечанием. - Безусловно, - согласился Свитчайлд, которого уже понесло - не остановишь. - Однако богатство брахма-пурских раджей было совершенно особого рода. Они не копили золота, не набивали сундуки серебром, не строили дворцов из розового мрамора. О нет, на протяжении трехсот лет эти владыки знали только одну страсть - драгоценные камни. Известно ли вам, что такое "брахмапурский стандарт"? - Кажется, какой-то тип огранки алмаза? - неуверенно предположил доктор Труффо. - "Брахмапурский стандарт" - это ювелирный термин, которым обозначают алмаз, сапфир, рубин или изумруд, ограненный особым образом и размером с грецкий орех, что соответствует ста шестидесяти тандулам, то есть восьмидесяти каратам веса. - Но это очень большой размер, - удивился Ренье. - Такие камни встречаются крайне редко. Если мне не изменяет память, сам алмаз "Регент", украшение французской государственной сокровищницы, ненамного больше. - Нет, лейтенант, алмаз "Питт", он же "Регент", больше почти вдвое, - с авторитетным видом поправил моряка профессор, - но восемьдесят каратов, особенно если речь идет о камнях чистой воды, - это очень много. Так вот, дамы и господа, представьте себе, что у Багдассара таких камней, причем самого безупречного качества, было пятьсот двенадцать! - Это невозможно! - воскликнул сэр Реджинальд. А Фандорин спросил: - П-почему именно пятьсот двенадцать? - Из-за священного числа 8, - охотно объяснил Свитчайлд. - 512 это 8 х 8 х 8, то есть восьмерка в трех измерениях, в кубе, так называемое "идеальное число". Здесь, безусловно, проявляется влияние буддизма, относящегося к восьмерке с особым почтением. В северо-восточной части Индии, где находится Брахмапур, религии переплетены весьма причудливым образом. Но самое интересное, где и как хранилось это сокровище. - И где же оно хранилось? - с любопытством спросила Рената Клебер. - В простом глиняном ларце, лишенном каких-либо украшений. В 1852 году, еще молодым археологом, я был в Брахмапуре и встречался с раджой Багдассаром. На территории княжества, в джунглях, обнаружили развалины древнего храма, и его высочество пригласил меня дать оценку находке. Я провел необходимые исследования, и что вы думаете? Выяснилось, что храм этот был построен еще во времена царя Чандрагупты, когда... - Стоп-стоп-стоп! - прервал ученого комиссар. - Про археологию вы нам расскажете в другой раз. - Давайте-ка вернемся к радже. - Ax да. - Профессор захлопал ресницами. - В самом деле, так будет лучше. В общем, раджа был мной доволен и в знак особого расположения показал мне свой легендарный ларец. О, я никогда не забуду этого зрелища! - Свитчайлд зажмурился. - Представьте себе темное подземелье, где возле двери горит один-единственный факел, вставленный в бронзовую скобу. Мы были вдвоем - раджа и я, приближенные остались за массивной дверью, которую охраняла дюжина стражников. Я толком не разглядел устройства сокровищницы - глаза не успели привыкнуть к полумраку. Слышал только, что его высочество грохочет какими-то замками. Потом Баг-дассар обернулся ко мне, и я увидел в его руках землистого цвета куб, кажется, довольно тяжелый. Размером он был... - Свитчайлд открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Все слушали, как зачарованные, а Рената Клебер даже по-детски приоткрыла губы.- Ну не знаю. Пожалуй, с шляпку мисс Стамп, если положить этот головной убор в квадратную коробку. - Все, как по команде, заинтересованно уставились на крошечную тирольскую шляпку с фазаньим пером. Клариоса выдержала сие public scrutiny* с исполненной достоинства улыбкой - как учили в детстве. - Более всего куб этот походил на обычный глиняный кирпич из тех, что используют для строительства в тех местах.
      * Всеобщее обозрение (англ.) Позднее его высочество объяснил мне, что грубая, монотонная поверхность глины гораздо лучше подчеркивает великолепие игры и света камней, чем золото или слоновая кость. В этом я имел возможность убедиться. Багдассар медленно поднес усыпанную перстнями руку к крышке ларца, стремительным жестом откинул ее, и... Я ослеп, господа! - Голос профессора дрогнул. - Это... Это невозможно передать словами! Вообразите таинственное, мерцающее, многоцветное сияние, выплеснувшееся из темного куба, и заигравшее радужными бликами на мрачных сводах подземелья! Круглые камни были уложены в восемь слоев, и в каждом по шестьдесят четыре граненых источника нестерпимого блеска! Эффект, безусловно, еще более усиливался из-за подрагивающего пламени единственного факела. Я так и вижу перед собой лицо раджи Багдассара, омытое снизу этим волшебным светом... Ученый снова закрыл глаза и умолк. - А сколько, к примеру, стоят эти цветные стеклышки? - раздался скрипучий голос комиссара. - В самом деле, сколько? - оживленно подхватила мадам Клебер. - Скажем, в ваших английских фунтах? Кларисса слышала, как миссис Труффо довольно громко шепнула мужу: - She's so vulgar!* - Однако откинула с уха свои бесцветные завитушки, чтобы не упустить ни единого слова.
      * Она так вульгарна! (англ.) - Знаете, - добродушно улыбнулся Свитчайлд, - я задавался этим вопросом. Ответить на него непросто, поскольку цена драгоценных камней колеблется в зависимости от рынка, но по состоянию на сегодняшний день... - Да-да, уж пожалуйста, на сегодняшний, без времен царя Чандрагупты, - буркнул Гош. - Хм... Я точно не знаю, сколько именно у раджи было бриллиантов, сколько сапфиров и сколько рубинов. Но мне известно, что больше всего он ценил изумруды, за что и получил свое прозвище. За годы его правления было приобретено семь бразильских изумрудов и четыре уральских, причем за каждый из них Багдассар отдал по бриллианту, да еще и приплатил. Видите ли, у каждого из его предков был свой любимый камень, которому тот отдавал предпочтение перед прочими и старался приобрести в первую очередь. Магическое число 512 было Достигнуто еще при деде Багдассара, и с тех пор главной целью правителя стало не увеличение количества камней, а повышение их качества. Камни, чуть-чуть не дотянувшие до совершенства или почему-либо не пользовавшиеся расположением правящего князя, продавались - отсюда и слава "брахмапурского стандарта", понемногу распространявшегося по миру. Взамен в ларец помещались иные, более ценные. Маниакальная одержимость "брахмапурским стандартом" доходила у предков Багдассара до безумия! Один из них купил у персидского шаха Аббаса Великого желтый сапфир весом в триста тандулов, заплатил за это чудо десять караванов слоновой кости, но камень был больше положенного размера, и ювелиры раджи отсекли все лишнее! - Это, конечно, ужасно, - сказал комиссар, - но все-таки давайте вернемся к цене. Однако на сей раз повернуть индолога в нужное русло оказалось непростое. - Да погодите вы с ценой! - невежливо отмахнулся он от сыщика. - Разве в ней дело? Когда речь идет о благородном камне такого размера и качества, вспоминаешь не о деньгах, а о волшебных свойствах, издревле ему приписываемых. Алмаз, например, считается символом чистоты. Наши предки проверяли верность своих жен таким образом: клали алмаз спящей супруге под подушку. Если она верна, то немедленно обернется к мужу и, не просыпаясь, его обнимет. Если же изменяет, то заворочается и попытается сбросить камень на пол. И еще алмаз слывет гарантом непобедимости. Древние арабы верили, что в сражении победит тот полководец, который обладает алмазом большей величины. - Древние арабы осибарись, - внезапно прервал вдохновенного оратора Гинтаро Аоно. Все изумленно уставились на японца, очень редко принимавшего участие в общей беседе и никогда никого не перебивавшего. Азиат же поспешно произнес все с тем же смешным акцентом: - В академии Сен-Сир нас учири, сьто бургундский герцог Карр Смерый специарьно взяр в сразение с сьвей-царцами огромный армаз "Санси", но это не спасро его от поразения. Клариссе стало жаль беднягу - в кои-то веки вздумал блеснуть познаниями и так некстати. Реплика японца была встречена гробовым молчанием, и Аоно мучительно покраснел.
      - Да-да, Карл Смелый... - недовольно кивнул профессор и договорил уже без прежнего пыла. - Сапфир символизирует преданность и постоянство, изумруд развивает остроту взгляда и дальновидность, рубин оберегает от болезней и сглаза... Но вы спрашивали о стоимости сокровищ Багдассара? - Я понимаю, что сумма баснословно велика, но все же могли бы вы хотя бы приблизительно предположить, сколько в ней нулей? - отчетливо, словно обращаясь к тупому ученику, произнесла мадам Клебер, лишний раз продемонстрировав, что жена банкира всегда таковой остается. Кларисса же с удовольствием послушала бы еще про волшебные свойства драгоценных камней, разговора о деньгах она предпочла бы избежать. Кроме всего прочего, это еще и вульгарно. - Итак, давайте прикинем. - Свитчайдд вынул из кармана карандаш и приготовился писать на бумажной салфетке. - Раньше самым дорогим камнем считался алмаз, но после открытия южноафриканских копей он заметно упал в цене. Крупные сапфиры встречаются чаще, чем другие драгоценные камни, и потому в среднем вчетверо дешевле бриллиантов, но это не относится к желтым и звездчатым сапфирам, а именно они составляли в собрании Багдассара большинство. Чистые сверхбольшие рубины и изумруды крайне редки и ценятся выше бриллиантов такого же веса... Хорошо, для простоты представим, что все 512 камней - бриллианты, причем одинаковой стоимости. Вес каждого, как я уже сказал, 80 каратов. По формуле Тавернье, которой пользуются ювелиры всего мира, стоимость одного камня вычисляется так: берется рыночная цена однокаратного алмаза и умножается на квадрат количества каратов, содержащихся в данном камне. Получается... Однокаратный бриллиант стоит на Антверпенской бирже фунтов пятнадцать. Квадрат восьмидесяти - это шесть тысяч четыреста. Умножить на пятнадцать... М-м... Девяносто шесть тысяч фунтов стерлингов - вот цена среднего камня из брахмапурского ларца... Умножить на пятьсот двенадцать... Около пятидесяти миллионов фунтов стерлингов. А на самом деле еще больше, потому что, как я вам уже объяснил, цветные камни такого большого размера ценятся дороже бриллиантов, - торжественно подытожил Свит-чайлд. - Пятьдесят миллионов фунтов? Так много? - осипшим голосом спросил Ренье. - Но ведь это полтора миллиарда франков! У Клариссы перехватило дыхание, она уже не помнила о романтических свойствах камней, потрясенная астрономической суммой. - Пятьдесят миллионов! Да это половина годового бюджета всей Британской империи! - ахнула она. - Это три Суэцких канала! - пробормотал рыжий Милфорд-Стоукс. - Даже больше! А комиссар тоже придвинул салфетку и углубился в какие-то расчеты. - Это мое жалованье за триста тысяч лет, - растерянно сообщил он. - Вы не загнули, профессор? Чтобы у какого-то туземного царька водились такие сокровища?
      Свитчайлд ответил гордо, словно все богатства Индии принадлежали лично ему: - Это еще что! Драгоценности хайдарабадского низама оценивают в триста миллионов, да только их в одном маленьком ларце не уместишь. По компактности сокровище Багдассара, действительно, не имело себе равных. Фандорин осторожно тронул индолога за рукав: - Все же, я п-полагаю, эта сумма носит несколько абстрактный характер. Вряд ли кому-нибудь удалось бы сразу продать такое количество г-гигантских драгоценных камней? Это сбило бы цену на рынке. - Напрасно вы так думаете, мсье дипломат, - живо ответил ученый. - Престиж "брахмапурского стандарта" столь высок, что от покупателей отбоя бы не было. Уверен, что по меньшей мере половина камней даже не покинула бы Индии - их раскупили бы туземные князья, и в первую очередь все тот же низам. А из-за остальных камней передрались бы банкирские дома Европы и Америки, да и европейские монархи не упустили бы случая украсить свои сокровищницы брахмапурскими шедеврами. О-о, при желании Багдассар мог распродать содержимое своего ларца в считанные недели. - Вы все время говорите об этом человеке в п-прошедшем времени, - заметил Фандорин. - Он умер? Что же тогда стало с ларцом? - Этого, увы, никто не знает. Конец Багдассара трагичен, Во время синайского мятежа раджа имел неосторожность вступить в тайные сношения с бунтовщиками, и вице-король объявил Брахмапур враждебной территорией. Злые языки поговаривали, что Британия просто решила прибрать к рукам сокровища Багдассара, но это, конечно, неправда - мы, англичане, такими методами не действуем. - О да, - с нехорошей улыбочкой кивнул Ренье, переглянувшись с комиссаром. Кларисса осторожно посмотрела на Фандорина - неужели и он заражен бациллой англофобии, но русский дипломат сидел с совершенно невозмутимым выражением лица.
      - Во дворец Багдассара был отправлен драгунский эскадрон. Раджа пытался спастись бегством в Афганистан, но кавалерия догнала его у переправы через Ганг. Подвергаться аресту Багдассар счел ниже своего достоинства и принял яд. Ларца при нем не оказалось, только узелок с вложенной в него запиской на английском. Записка была адресована британским властям. В ней раджа клялся в своей невиновности и просил переслать узелок его единственному сыну. Мальчик учился в частном пансионе где-то в Европе. У индийских вельмож новой формации это в порядке вещей. Надо сказать, что Багдассар вообще был не чужд веяний цивилизации, не раз бывал в Лондоне и Париже. Он даже женился на француженке. - Ах, как это необычно! - воскликнула Кларисса. - Быть женой индийского раджи! Что же с ней стало? - Черт с ней, с женой, лучше расскажите про узелок, - нетерпеливо сказал комиссар. - Что в нем было? - Ровным счетом ничего интересного, - сожалеюще пожал плечами профессор. - Томик Корана. Ларец же исчез бесследно, хотя искали его повсюду. - И это был самый обычный Коран? - спросил Фандорин. - Самый что ни на есть заурядный, отпечатанный в Бомбейской типографии, с собственноручными благочестивыми рассуждениями покойного на полях. Командир эскадрона счел возможным отправить Коран по назначению, себе же на память об этой экспедиции взял только платок, в который была завернута книга. Впоследствии платок был куплен лордом Литтлби и вошел в его коллекцию индийской росписи по шелку. Комиссар уточнил: - Это и есть тот платок, в который убийца завернул Шиву? - Тот самый. Он и в самом деле необычен. Из тончайшего, невесомого шелка. Рисунок довольно тривиален - изображение райской птицы, сладкопевной Калавинки, но есть две уникальные особенности, которых я не встречал ни на одном другом индийском платке. Во-первых, у Калавинки вместо глаза дырочка, края которой ювелирно обшиты парчовой нитью. А во-вторых, интересна форма платка - не прямоугольная, а конусообразная. Этакий неправильный треугольник: две стороны неровные, одна совершенно прямая. - Платок имеет б-большую ценность? - спросил Фандорин. - Ну, про платок неинтересно, - капризно выпятила нижнюю губку мадам Клебер. - Лучше расскажите еще про драгоценности! Нужно было поискать получше. Свитчайлд рассмеялся: - О, мадам, вы даже не представляете себе, насколько тщательно их искал новый раджа! Это был один из местных заминдаров, оказавший нам неоценимые услуги во время сипайской войны и в награду получивший брахмапурский трон. У бедняги от алчности помрачился рассудок. Какой-то умник шепнул ему, что Багдассар спрятал ларец в стене одного из домов. А поскольку ларец и в самом деле по размеру и внешнему виду в точности походил на обычный глиняный кирпич, новый раджа повелел разобрать все строения, возведенные из этого строительного материала. Дома сносили один за другим, и каждый кирпич разбивали под личным присмотром владыки. Если учесть, что в Брахмапуре девяносто процентов всех построек - из глиняных кирпичей, через несколько месяцев цветущий город превратился в груду развалин. Безумного раджу отравили собственные приближенные, страшась, что население поднимет бунт почище синайского. - Так ему и надо, иуде, - с чувством произнес Ренье. - Нет ничего отвратительнее предательства. Фандорин терпеливо повторил свой вопрос: -Так все-таки, профессор, велика ли ценность п-платка? - Не думаю. Это скорее раритет, диковина. - А почему в п-платок все время что-то заворачивают - то Коран, то Шиву? Нет ли у этого куска шелка какого-то сакрального значения? - Никогда не слышал ни о чем подобном. Просто совпадение. Комиссар Гош с кряхтением встал, расправил затекшие плечи. - М-да, история занятная, но нашему расследованию, увы, ничего не дает. Вряд ли убийца держит эту тряпку при себе в качестве сентиментального сувенира. - Он мечтательно произнес. - А не плохо бы. Достает кто-нибудь из вас, дорогие подозреваемые, шелковый платок с райской птицей - просто так, по рассеянности, - и сморкается в него. Тут старина Гош знал бы, как ему поступить. И сыщик засмеялся, очевидно, считая свою шутку очень остроумной. Кларисса смотрела на мужлана с осуждением. Комиссар поймал ее взгляд и прищурился: - Кстати, мадемуазель Стамп, о вашей дивной шляпке. Стильная вещь, последний парижский шик. Давно в Париж наведывались? Клариса снутренне вся подобралась и ледяным тоном ответила: - Шляпка куплена в Лондоне, комиссар. А в Париже я вообще никогда не бывала. Куда это так пристально смотрит мистер Фандорин? Кларисса проследила за напраслением его взгляда и побледнела.
      Дипломат разглядывал страусиновый веер, на костяной ручке которого золотилась надпись: Mellers souvenirs! Hotel "AMBASSADEUER". Rue de Grennelle? Paris.* Какая непростительная оплошность!
      * Приятных воспоминаний! Отель "Амбассадор". Улица Гренель, Париж. (фр.)
      Гинтаро Аоно 4-го месяца 5-го дня В виду Эритрейского берега Понизу зеленая полоса моря, Посередине желтая полоса песка, Поверху синяя полоса неба. Вот каких цветов Африки знамя. Это тривиальное пятистишье - плод моих полуторачасовых усилий по обретению душевной гармонии. Проклятая гармония никак не желала восстанавливаться. Я сидел на корме один, смотрел на унылое побережье Африки и острее, чем когда бы то ни было, ощущал свое бескрайнее одиночество. Хорошо хоть, что мне с детства привили благородную привычку вести дневник. Семь лет назад, отправляясь на учебу в далекую страну Фурансу, я втайне мечтал, что когда-нибудь дневник моего путешествия выйдет книгой и принесет славу мне и всему роду Аоно. Но, увы, ум мой слишком несовершенен, а чувства чересчур обыкновении, чтобы эти жалкие листки могли соперничать с великой дневниковой литературой прежних времен. И все же без этих ежедневных записей я, верно, давно бы уже сошел с ума. Даже здесь, на корабле, плывущем в Восточную Азию, только двое представителей желтой расы - я и китаец-евнух, придворный чиновник 11 ранга, ездивший в Париж за парфюмерными и косметическими новинками для императрицы Цы Си. Из экономии он путешествует вторым классом, очень этого стесняется, и разговор наш прервался в тот самый миг, когда выяснилось, что я еду в первом. Какой позор для Китая! Я на месте чиновника, наверное, умер бы от унижения. Ведь каждый из нас представляет на этом европейском корабле великую азиатскую державу. Я понимаю душевное состояние чиновника Чжана, но все же очень жаль, что он стыдится выглянуть из своей тесной каюты - нам нашлось бы о чем поговорить. То есть, конечно, не поговорить, а пообщаться при помощи бумаги и кисточки. Хоть мы и говорим на разных языках, но иероглифы-то одни и те же. Ничего, говорю я себе, крепись. Остались сущие пустяки. Через какой-нибудь месяц ты увидишь огни Нагасаки, а оттуда рукой подать и до родной Кагосимы. И пусть возвращение сулит мне унижение и позор, пусть я стану посмешищем всех моих друзей! Лишь бы снова оказаться дома! В конце концов, никто не посмеет презирать меня в открытую - ведь все знают, что я выполнял волю отца, а приказы, как известно, не обсуждают. Я сделал то, что должен был сделать, к чему обязал меня долг. Жизнь моя загублена, но если это нужно для блага Японии... И все, хватит об этом! Однако кто бы мог подумать, что возвращение на родину, последний этап семилетних испытаний, окажется таким трудным? Во Франции, по крайней мере, я мог принимать пищу в одиночестве, мог наслаждаться прогулками, общением с природой. Здесь же, на пароходе, я чувствую себя рисовым зернышком, по ошибке попавшим в миску с лапшой. Семь лет жизни среди рыжеволосых варваров так и не приучили меня к некоторым их отвратительным привычкам. Когда я вижу, как утонченная Клебер-сан режет ножом кровавый бифштекс и потом облизывает розовым язычком покрасневшие губы, меня начинает тошнить. А эти английские умывальники, в которых нужно затыкать слив пробкой и мыть лицо в загрязненной воде! А кошмарная, выдуманная извращенным умом одежда! В ней ощущаешь себя карпом, которого завернули в промасленную бумагу и поджаривают на угольях. Больше всего я ненавижу крахмальные воротнички, от которых на подбородке появляется красная сыпь, и кожаные туфли, настоящее орудие пытки. На правах дикого азиата я позволяю себе разгуливать по палубе в легкой юкате, а мои злосчастные соседи по столу парятся в своих одеяниях с утра до вечера. Мои чуткие ноздри очень страдают от запаха европейского пота - острого, масляно-мясного. Ужасна также привычка круглоглазых сморкаться в носовые платки, класть их вместе с соплями обратно в карман, снова доставать и снова сморкаться! Дома этому просто не поверят, решат, что я все выдумал. Хотя семь лет - большой срок. Возможно, у нас тоже дамы уже носят эти смехотворные турнюры на заду и ковыляют, спотыкаясь на высоких каблуках. Любопытно было бы взглянуть на Кеко-сан в этаком наряде. Она ведь совсем большая - тринадцать лет. Еще годик-другой, и нас поженят. А может быть, это произойдет и раньше. Скорей бы уж домой. Сегодня обретение душевной гармонии давалось мне особенно трудно, потому что: 1) Я обнаружил, что из моего саквояжа исчез лучший инструмент, способный легко рассечь самую толстую мышцу. Что означает эта странная кража? 2) За обедом я вновь попал в унизительное положение - гораздо хуже, чем с Карлом Смелым (см. запись от вчерашнего дня). Фандорин-сан, который по-прежнему очень интересуется Японией, принялся расспрашивать меня о Бусидр и самурайских традициях. Разговор зашел о моей семье, о моих предках. Поскольку я представился офицером, русский стал задавать вопросы о вооружении, мундирах, боевом уставе императорской армии. Это было ужасно! Когда выяснилось, что я никогда не слышал о винтовке Бердана, Фандорин-сан посмотрел на меня очень странно. Он наверняка подумал, что в японской армии служат полные невежды. От стыда я совершенно забыл о вежливости и выбежал из салона, чем, разумеется, еще больше усугубил конфуз. Долго не мог успокоиться. Сначала поднялся на шлюпочную палубу, где самый солнцепек и поэтому никого нет. Разделся до набедренной повязки и полчаса совершенствовал технику удара маваси-гири. Когда достиг должной кондиции и солнце стало казаться розовым, сел в позу дзад-зэн и сорок минут пытался медитировать. Лишь после этого оделся и отправился на корму сочинять танка. Все эти упражнения помогли. Теперь я знаю, как спасти лицо. За ужином скажу Фандорину-сан, что нам запрещено говорить с иностранцами об императорской армии, а из салона я выбежал столь поспешно, потому что у меня ужасный понос. Думаю, это прозвучит убедительно, и я не буду выглядеть в глазах соседей невоспитанным дикарем. Тот же день, вечер Какая там гармония! Случилось нечто катастрофическое. У меня постыдно дрожат руки, но нужно немедленно записать все подробности. Это поможет сосредоточиться и принять верное решение. Пока только факты, умозаключения потом. Итак. Ужин в салоне "Виндзор" начался как обычно, в 8 часов. Хотя днем я заказывал салат из свеклы (red beet), официант принес полусырую говядину с кровью. Оказывается, он расслышал red beef. Я тыкал вилкой в сочащуюся кровью плоть убитого животного и с тайной завистью смотрел на первого помощника капитана, который ел аппетитнейшее овощное рагу с постной курятиной. Что было еще? Да ничего особенного. Клебер-сан, как всегда, жаловалась на мигрень, но ела с большим аппетитом. У нее замечательно цветущий вид, вот классический пример легко переносимой беременности. Уверен: когда придет срок, ребенок из нее выскочит, как пробка из шипучего французского вина. Говорили о жаре, о завтрашнем прибытии в Аден, о драгоценных камнях. Мы с Фандориным-сан сравнивали достоинства японской и английской гимнастик. Я мог позволить себе быть снисходительным, так как превосходство Востока на Западом в этой сфере очевидно. Все дело в том, что у них физические упражнения - это sport, игра, а у нас - Путь к духовному самоусовершенствованию. Именно к духовному, потому что физическое совершенство не имеет значения и тащится следом само по себе, словно железнодорожный состав за паровозом. Надо сказать, что русский очень интересуется спортом и даже что-то слышал о боевых школах Японии и Китая. Сегодня утром я медитировал на шлюпочной палубе раньше обычного и видел там Фандорина-сан. Мы только обменялись поклонами, но в разговор не вступали, потому что каждый был занят своим делом: я омывал душу светом нового дня, он же, одетый в гимнастическое трико, приседал, отжимался поочередно на каждой руке и долго поднимал гири, по виду очень тяжелые. Общий интерес к гимнастике сделал нашу вечернюю беседу непринужденной, я чувствовал себя раскованней, чем обычно. Рассказывал русскому о дзюдзюцу. Он слушал с неослабным вниманием. Примерной половине девятого (я не заметил точное время) Клебер-сан, уже допившая чай и съевшая два пирожных, пожаловалась на головокружение. Я сказал, что это бывает с беременными при переедании. Мои слова она почему-то восприняла с явной обидой, а я спохватился, что сболтнул лишнее. Сколько раз зарекался не раскрывать рта. Учили ведь меня мудрые воспитатели: когда оказался в чужой компании, сиди, слушай, приятно улыбайся и время от времени кивай головой - прослывешь воспитанным человеком и уж во всяком случае не скажешь ничего глупого. Хорош "офицер", сующийся с медицинскими советами! Ренье-сан тут же вскочил и вызвался проводить даму до каюты. Этот человек вообще очень предупредителен, а к Клебер-сан особенно. Он единственный, кому она еще не надоела своими беспрестанными капризами. Блюдет честь мундира, молодец. Когда они вышли, мужчины перебрались в кресла и закурили. Корабельный врач-итальянец и его жена-англичанка отправились к какому-то пациенту, а я пытался втолковать официанту, что в мой омлет к завтраку не нужно класть ни бекон, ни ветчину. Могли бы уже привыкнуть, за столько-то дней. Прошло, наверное, минуты две, и вдруг мы услышали пронзительный женский крик. Во-первых, я не сразу понял, что это кричит Клебер-сан. Во-вторых, не сообразил, что истошное "Оскур! Оскур!" означает "Au secours! Au secours!"*. Но это не оправдывает моего поведения. Я проявил себя позорно, позорно. Я недостоен звания самурая!
      * На помошь! (фр.) Но по порядку. Первым к двери бросился Фандорин-сан, за ним полицейский комиссар, потом Милфорд-Стоукс-сан и Свитчайлд-сан, а я все торчал на месте. Они, конечно, все решили, что в японской армии служат жалкие трусы! На самом же деле я просто не сразу понял, что происходит. Когда до меня дошло, было поздно - я прибежал к месту происшествия последним, даже отстал от Стамп-сан. Каюта Клебер-сан находится совсем недалеко от салона - пятая направо по коридору. Из-за спин тех, кто прибежал раньше, я увидел невероятную картину. Дверь каюты была нараспашку. Клебер-сан жалобно стонала, лежа на полу, а на ней громоздилось что-то черное, лоснящееся, неподвижное. Я не сразу понял, что это огромного роста негр. Он был в белых холщовых штанах. Из затылка у негра торчала рукоятка морского кортика. По положению тела я сразу понял, что негр мертв. Такой удар, нанесенный в основание черепа, требует большой силы и точности, но зато убивает молниеносно, наверняка. Клебер-сан тщетно барахталась, пытаясь выбраться из-под придавившей ее тяжелой туши. Рядом метался лейтенант Ренье. Лицо у него было белее воротничка рубашки. Ножны висевшего на боку кортика пусты. Лейтенант совсем потерялся - то бросался стаскивать с беременной женщины неприятную ношу, то оборачивался к нам и сбивчиво начинал объяснять комиссару, что произошло. Фандорин-сан единственный из всех не утратил хладнокровия. Он без видимого усилия приподнял и оттащил в сторону тяжелый труп (я сразу вспомнил гимнастику с гирями), помог Клебер-сан сесть в кресло и дал ей воды. Тут очнулся и я - подошел к ней и наскоро проверил: ни ран, ни ушибов, кажется, нет. Есть ли внутренние повреждения, станет ясно позднее. Все были так возбуждены, что проведенный мной осмотр никого не удивил. Белые уверены, что все азиаты немножко шаманы и владеют искусством врачевания. Пульс у Клебер-сан был 95, что вполне объяснимо. Она и Ренье-сан, перебивая друг друга, рассказали следующее. Лейтенант: Он довел Клебер-сан до каюты, пожелал приятного вечера и распрощался. Однако не успел отойти и на два шага, как услышал ее отчаянный крик. Клебер-сан: Она вошла, зажгла электрическую лампу и увидела возле туалетного столика гигантского черного человека, державшего в руках ее коралловые бусы (эти бусы я, действительно, потом видел на полу). Негр молча бросился на нее, повалил на пол и схватил своими огромными ручищами за горло. Она закричала. Лейтенант: Он ворвался в каюту, увидел ужасную (он сказал "фантастическую") сцену и в первый миг растерялся. Схватил негра за плечи, но не смог сдвинуть этого великана ни на дюйм. Тогда ударил его сапогом по голове, и опять безо всякого эффекта. Лишь после этого, боясь за жизнь мадам Клебер и ее младенца, он выхватил из ножен кортик и нанес один-единственный удар. Я подумал, что бурная юность лейтенанта наверняка прошла в тавернах и борделях, где от умения управляться с ножом зависит, кто назавтра протрезвится, а кого отнесут на кладбище. Прибежали капитан Клифф и доктор Труффо. В каюте стало тесно. Никто не мог взять в толк, откуда на "Левиафане" взялся этот африканец. Фандорин-сан внимательно рассмотрел татуировку, покрывавшую грудь убитого, и сказал, что уже встречал такую раньше. Оказывается, во время недавнего Балканского конфликта он побывал в турецком плену и видел там чернокожих рабов с точно такими же зигзагообразными метками, концентрически расходящимися от сосков. Это ритуальный узор племени нданга, недавно обнаруженного арабскими работорговцами в самом сердце экваториальной Африки. Мужчины нданга пользуются огромным спросом на рынках всего востока. Мне показалось, что Фандорин-сан говорил все это с несколько странным видом, словно был чем-то озадачен. Однако я могу и ошибаться, поскольку мимика европейцев довольно причудлива и совсем не совпадает с нашей. Комиссар Гош выслушал дипломата невнимательно. Он сказал, что его как представителя закона интересуют два вопроса: как негр проник на корабль и почему напал на мадам Клебер. Тут выяснилось, что у некоторых из числа присутствующих в последнее время таинственным образом стали исчезать из кают вещи. Вспомнил и я о своей пропаже, но, разумеется, промолчал. Далее было установлено, что кое-кто даже видел огромную черную тень (мисс Стамп) или заглянувшее в окно черное лицо (миссис Труффо). Теперь ясно, что это были не галлюцинации и не плод женской впечатлительности. Все набросились на капитана. Оказывается, над каждым из пассажиров все эти дни витала смертельная опасность, а корабельное начальство об этом и не догадывалось. Клифф-сан был багровым от стыда. Приходится признать, что по его престижу нанесен ощутимый удар. Я тактично отвернулся, чтобы он меньше переживал из-за потери лица. Затем капитан попросил всех очевидцев инцидента перейти в салон "Виндзор" и обратился к нам с речью, исполненной силы и достоинства. Прежде всего он извинился за случившееся. Попросил, чтобы мы никому не рассказывали об этом "прискорбном случае", так как на пароходе может начаться массовый психоз. Пообещал, что матросы немедленно прочешут все трюмы, междудонное пространство, погреба, склады и даже угольные ямы. Дал гарантию, что никаких чернокожих взломщиков на его корабле больше не будет. Хороший человек капитан. Настоящий морской волк. Говорит неуклюже, короткими фразами, но видно, что душа у него крепкая и за свое дело он болеет. Я слышал, как Труффо-сэнсэй как-то рассказывал комиссару, что капитан Клифф вдовец и души не чает в единственной дочери, которая воспитывается в каком-то пансионе. По-моему, это очень трогательно. Ну вот, кажется, я понемногу прихожу в себя. И строчки пошли ровнее, рука больше не дрожит. Могу перейти к самому неприятному. При поверхностном осмотре мадам Клебер я обратил внимание на отсутствие кровоподтеков. Были у меня и еще кое-какие соображения, которыми стоило поделиться с капитаном и комиссаром. Но более всего я хотел успокоить беременную женщину, которая никак не могла придти в себя после потрясения, а наоборот, твердо вознамерилась довести себя до истерики. Я сказал ей самым ласковым тоном: - Может быть, этот чернокожий вовсе не хотел вас убить, мадам. Вы вошли так неожиданно, включили электричество, и он просто испугался. Ведь он... Она не дала мне договорить. - Он испугался? - прошипела Клебер-сан с неожиданным ожесточением. - Или, может, это вы испугались, мсье азиат? Думаете, я не заметила, как вы просовывали из-за чужих спин вашу желтую мордочку? Никто и никогда еще так меня не оскорблял. Хуже всего было то, что я не мог сделать вид, будто это вздорные слова истеричной дуры, и отгородиться презрительной улыбкой. Клебер-сан уколола меня в самое уязвимое место! Ответить было нечего. Я жестоко страдал, а она смотрела на меня с уничижительной гримасой на злом заплаканном личике. Если бы можно было в этот момент провалиться в пресловутый христианский ад, я непременно нажал бы рычаг люка. Хуже всего было то, что глаза застлало красной пеленой исступления, а этого состояния я страшусь больше всего. Именно в состоянии исступления самурай совершает деяния, губительные для кармы. Потом всю жизнь приходится искупать вину за один-единственный миг утраты контроля над собой. Можно натворить такое, что даже сэппуку будет недостаточно. Я вышел из салона, испугавшись, что не сдержусь и сделаю что-нибудь ужасное с беременной женщиной. Не знаю, смог ли бы я совладать с собой, если бы подобное мне сказал мужчина. Запершись у себя в каюте, достал мешок с египетскими тыквами, купленными на порт-саидском базаре. Они маленькие, размером с голову, и очень жесткие. Я закупил полсотни. Чтобы смыть с глаз алую пелену, принялся отрабатывать прямой удар ребром ладони. Из-за крайнего волнения удар получался плохо: тыквы раскалывались не на две ровные половинки, а на семь или восемь кусков. Тяжело.
      Гинтаро Лоно 4-го месяца, 7-го дня В Адене Русский дипломат - человек глубокого, почти японского ума. Фандорин-сан обладает неевропейской способностью видеть явление во всей его полноте, не увязая в мелких деталях и технических подробностях. Европейцы - непревзойденные эксперты во всем, что касается умения, они превосходно знают как. Мы же, азиаты, обладаем мудростью, ибо понимаем, зачем. Для волосатых процесс движения важнее конечной цели, а мы не сводим глаз с мерцающей вдали путеводной звезды, и потому частенько не удосуживаемся как следует оглядеться по сторонам. Вот почему белые сплошь и рядом оказываются победителями в мелких стычках, а желтая раса сохраняет непоколебимое спокойствие, отлично зная, что все это - мелочная суета, не заслуживающая внимания. В главном, единственно существенном, победа все равно будет за нами. Наш император решился на великий эксперимент: совместить восточную мудрость с западным умом; Мы, японцы, смиренно постигаем европейскую науку повседневных завоеваний, но в то же время не упускаем из виду конечную цель человеческого существования - смерть и следующую за ней более высокую форму бытия. Рыжеволосые слишком индивидуалистичны, драгоценное "я" застит им глаза, искажает картину окружающего мира и не позволяет взглянуть на проблему с разных углов зрения. Душа европейца прибита к его телу железными гвоздями, ей не дано воспарить. Если же Фандорин-сан способен на озарение, то этим он обязан полуазиатской сути своей родины. Россия во многом похожа на Японию: тот же Восток, тянущийся к Западу. Только, в отличие от нас, русские забывают о звезде, на которую держит курс корабль, и слишком уж вертят шеей по сторонам. Выпятить свое "я" или растворить его среди могучего "мы" - вот в чем противоположность Европы и Азии. Мне кажется, что у России есть хороший шанс свернуть с первого пути на второй. Однако я чрезмерно расфилософствовался. Пора перейти к Фандорину-сан и проявленной им ясности ума. Опишу произошедшее по порядку. Еще затемно "Левиафан" прибыл в Аден. Про этот порт в моем путеводителе сказано: "Аденский порт, этот Гибралтар Востока, служит для Англии соединительным звеном с Ост-Индией. Здесь пароходы запасаются углем и пополняют запасы пресной воды. Значение Адена неимоверно возросло после открытия Суэцкого канала. Сам город, впрочем, невелик. Здесь имеются обширные портовые склады, верфи, несколько факторий, конторы, гостиницы. Город отличается правильной постройкой. Сухость почвы компенсируется наличием 30 древних резервуаров для стекающей с гор дождевой воды. Население Адена насчитывает 34000 человек, в основном индийцев-мусульман". Пока приходится довольствоваться этим скупым описанием, поскольку трап не спущен и на берег никого не выпускают. Причина якобы в санитарно-карантинной инспекции, однако мы, вассалы виндзорского княжества, знаем, в чем истинный смысл суматохи: матросы и береговая полиция прочесывают весь гигантский корабль, разыскивая негров. После завтрака мы остались в салоне, ожидая результатов облавы. Именно тогда между полицейским комиссаром и русским дипломатом состоялся важный разговор, при котором присутствовали все наши (вот они для меня уже и "наши"). Сначала говорили о смерти негра, потом беседа, как обычно, переключилась на парижские убийства. Я участия в разговоре на эту тему не принимал, но слушал очень внимательно, хотя на первых порах казалось, что опять будут ловить зеленую обезьяну в зарослях бамбука и черную кошку в темной комнате. Стамп-сан сказала: "Итак, сплошные загадки. Непонятно, как чернокожий проник на корабль, непонятно, зачем хотел убить мадам Клебер. Совеем как на рю де Гренель. Снова мистика". И тут Фандорин-сан вдруг говорит: "Никакой мистики здесь нет. С негром, и в самом деле, пока не все ясно, а вот что касается происшествия на улице де Гренепь, то картина, по-моему, более или менее понятна". Все уставились на него с недоумением, а комиссар ехидно улыбнулся: "Правда? Ну-ка, ну-ка, любопытно будет послушать". Фандорин-сан: "Думаю, дело было так. Вечером в дверь особняка на рю де Гренель пришел некто..." Комиссар (с фальшивым восхищением): "Браво! Гениальная догадка!" Кое-кто засмеялся, но большинство слушали с неослабным вниманием, поскольку дипломат не из тех, кто попусту сотрясает воздух. Фандорин-сан (невозмутимо продолжая): "... некто, чье появление не вызвало у прислуги ни малейших подозрений. Это был медик, возможно, в белом халате и наверняка с докторским саквояжем. Нежданный гость сказал, что все находящиеся в доме должны немедленно собраться в одном помещении, потому что по распоряжению муниципалитета всем парижанам делается профилактическая прививка". Комиссар (начиная сердиться): "Что за фантазии? Какая еще прививка? Почему слуги должны были верить первому встречному проходимцу?" Фандорин (резко): "Как бы вас в скором времени не разжаловали из "следователей по особо важным делам" в "следователи по не особо важным делам", мсье Гош. Вы невнимательно изучаете свои собственные материалы, а это непростительно. Взгляните-ка еще раз на статью из "Суар", где пишут о связи лорда Литтлби с международной авантюристкой Мари Санфон". Сыщик порылся в своей черной папке, достал нужную заметку, пробежал ее глазами. Комиссар (пожимая плечами): "Ну и что?" Фандорин-сан (показывая пальцем): "Да вот же, внизу. Видите - начало следующей заметки: "ЭПИДЕМИЯ ХОЛЕРЫ ИДЕТ НА УБЫЛЬ"? И далее про "энергичные профилактические меры парижских медиков". Труффо-сэнсэй: "А ведь в самом деле, господа. Париж всю зиму боролся со вспышками холеры. В Дувре даже установили санитарный контроль для паромов, прибывающих из Кале". Фандорин-сан: "Вот почему появление медика не вызвало у слуг никаких подозрений. Посетитель наверняка держался очень уверенно и говорил убедительно. Возможно, сказал, что время уже Позднее, а надо еще обойти несколько домов или еще что-нибудь в этом роде. Хозяина дома, видимо, слуги тревожить не стали, зная, что у него приступ подагры, а охранников со второго этажа, конечно, позвали. Ведь инъекция - минутное дело". Я был восхищен прозорливостью дипломата, так легко разгадавшего непростую загадку. Комиссар Гош, и тот призадумался. "Ну допустим, - недовольно сказал он. - Но чем вы объясните то странное обстоятельство, что ваш медик, отравив слуг, не пошел на второй этаж по лестнице, а зачем-то вышел на улицу, перелез через ограду в сад и разбил окно в оранжерее?" Фандорин-сан: "Я думал об этом. Вам не приходило в голову, что преступников могло быть двое: один устранял слуг, а второй тем временем проник в дом через окно?" Комиссар (торжествующе): "Приходило, господин умник, еще как приходило. Именно к такому умозаключению и пытался подтолкнуть нас убийца. Он просто хотел запутать след - это же очевидно! Из буфетной, отравив слуг, он поднялся наверх, где столкнулся с хозяином дома. Скорее всего, преступник просто расколошматил стекло витрины, ибо полагал, что в доме больше никого нет. Лорд выглянул из спальни на шум и был убит. Лосле этого незапланированного инцидента преступник поспешно скрылся, однако не через дверь, а через окно оранжереи. Зачем? Да чтобы поморочить нам голову и представить дело так, будто их было двое. Вот вы и клюнули на эту удочку. Но папашу Гоша на такую дешевку не купишь". Слова комиссара были встречены одобрительно. Ренье-сан даже сказал: "Черт, комиссар, да вам палец в рот не клади!" (Это такое образное выражение, распространенное в разных европейских языках. Его не следует понимать буквально. Лейтенант имел в виду, что Гош-сан очень умный и искушенный сыщик.) Фандорин-сан подождал немножко и спросил: "То есть вы всесторонне изучили отпечатки подошв под окном и пришли к заключению, что человек именно прыгнул вниз, а не лез на подоконник?" На это комиссар ничего не ответил, но посмотрел на русского довольно сердито. Тут Стамп-сан произнесла реплику, которая придала разговору новый, еще более острый оборот. "Один преступник, два преступника - я все равно не понимаю главного: зачем вообще все это понадобилось? - сказала она. - Ясно, что не из-за Шивы. Так из-за чего? Не из-за платка же, в самом деле, какой бы он ни был замечательный и легендарный!" Фандорин-сан произнес очень буднично, как нечто само собой разумеющееся: "Разумеется, мадемуазель, именно из-за платка. Шива вообще был взят для отвода глаз и сразу же, у ближайшего моста, выброшен в Сену за ненадобностью". Комиссар заметил: "Для русских бояр [я забыл, что означает это слово, надо будет заглянуть в словарь] полмиллиона франков, может, и пустяк, но большинство людей считают иначе. Два килограмма чистого золота, ничего себе "за ненадобностью"! Что-то вас совсем занесло, господин дипломат". Фандорин-сан: "Бросьте, комиссар, что такое полмиллиона франков по сравнению с сокровищем Багдассара?" "Господа, хватит спорить! - капризно воскликнула ненавистная мадам Клебер. - Меня чуть не убили, а вы заладили снова про то же самое. Пока вы, комиссар, копаетесь в старом преступлении, у вас чуть не произошло новое!" Эта женщина просто не выносит, когда в центре внимания не она. После вчерашнего я стараюсь поменьше на нее смотреть - уж очень тянет ткнуть средним пальцем в голубую жилку, что пульсирует на ее белой шее. Одного тычка было бы вполне достаточно, чтобы этой гадины не стало. Но это, конечно, из области злых мыслей, которые волевой человек должен от себя гнать. Вот выплеснул злые мысли в дневник, и ненависти немного поубавилось. Комиссар поставил мадам Клебер на место. "Помолчите-ка, сударыня, - строго сказал он. - Послушаем, что там еще придумал господин дипломат". Фандорин-сан: "Вся эта история может иметь смысл лишь в том случае, если похищенный платок чем-то особенно ценен. Это раз. По словам профессора, стоимость самого платка не так уж велика, стало быть, дело не в куске шелка, а в том, с чем он связан. Это два. Как нам известно, платок связан с предсмертной волей раджи Багдассара, последнего владельца брахмапурских сокровищ. Это три. Скажите, профессор, был ли раджа ревностным слугой Пророка?" Свитчайлд-сэнсэй (подумав): "Не могу сказать точно... Мечетей он не строил. Аллаха в моем присутствии не поминал. Раджа любил одеваться по-европейски, курил кубинские сигары, читал французские романы... Ах да, за обедом он пил коньяк! Значит, не воспринимал религиозные запреты чересчур серьезно". Фавдорин-сан: "Тогда вот вам четыре: не слишком набожный Багдассар передает сыну в качестве последнего дара не что-нибудь, а Коран, причем зачем-то завернутый в платок. Предполагаю, что именно платок являлся главной частью этого послания. Коран же прилагался для виду... Или, возможно, среди пометок на полях, сделанных рукой Багдассара, содержались инструкции, как найти сокровище с помощью платка". Свитчайлд-сэнсэй: "Почему же непременно при помощи платка? Раджа мог бы изложить свою тайну там же, в маргиналиях!" Фандорин-сан: "Мог, но он этого не сделал. Почему? Отсылаю вас к своему аргументу номер один: если бы платок не обладал совершенно исключительной ценностью, из-за него вряд ли убили бы десять человек. Платок - это ключ к 500 миллионам рублей, или, если угодно, к 50 миллионам фунтов, что примерно одно и то же. По-моему, в истории человечества еще не бывало клада таких размеров. Кстати, должен вас предупредить, комиссар, что, если вы не ошибаетесь и убийца, действительно, находится на "Левиафане", возможны новые жертвы. И чем ближе вы будете подбираться к цели, тем они возможней. Слишком уж велика ставка, и слишком дорогой ценой заплачено за ключ к тайне". После этих слов воцарилось мертвое молчание. Логика Фандорина-сан казалась неопровержимой, и, я уверен, у многих мороз пробежал по коже. Кроме одного человека. Первым пришел в себя комиссар. Он сказал с нервным смешком: "Ну и воображение у вас, мсье Фандорин. Но что касается опасности, тут вы правы. Только вы-то, господа, можете не трястись. Опасность угрожает одному старине Гошу, и он это отлично знает. Такая уж у меня профессия. Но голыми руками меня не возьмешь!" И он обвел грозным взглядом каждого из нас, словно вызывая на единоборство. Смешной старый толстяк. Из всех присутствующих он справился бы один на один разве что с беременной мадам Клебер. В моем мозгу возникла соблазнительная картина: раскрасневшийся комиссар повалил юную ведьму на пол и душит ее своими волосатыми пальцами-сосисками, а мадам Клебер издыхает, выпучив глаза и высунув свой гнусный язык. "Darling, I am scared!*" - тоненьким голосом пропищала докторша, обращаясь к своему супругу. Он успокаивающе погладил ее по плечу.

К титульной странице
Вперед
Назад