Марьяна семенила вниз по склону, всхлипывая и повторяя:
      - Мамочка, мамочка...
      Почему-то на снегу лежала веревка. Олегу удалось распутаться?
      Она обогнула серую глыбу и увидела, что на краю обрыва лежит связанный Олег, а Томаса нигде нет.
      - Олег! Олежка! - закричала она. - Ты живой?
      Олег не ответил. Он спал. Люди всегда засыпают, когда пройдет припадок. Он был один, но след от его тела продолжался вниз, к обрыву, и когда Марьяна заглянула вниз, она увидела, что там, недалеко, метрах в пяти, лежит Томас, очень спокойно и как-то даже удобно, и поэтому Марьяшка не сразу догадалась, что Томас уже мертв. Спустилась вниз, спеша и обламывая ногти о ледяные камни, и долго трясла его, старалась разбудить и только тогда поняла, что Томас умер, разбился. А Олег, который пришел в себя, услышал плач Марьяны и спросил слабым голосом:
      - Ты что, Марьяшка, что случилось? - Он совершенно не помнил, как столкнул Томаса вниз, хотя потом, по следам, они смогли понять, как и почему все произошло, и догадались, как умер Томас.
      Дик вернулся в лагерь еще через два часа. Он не догнал козу и потерял ее следы на большой каменной осыпи. На обратном пути он встретил следы неизвестного животного и пошел по ним, думая подстрелить дичь и решив, что если придет в лагерь с добычей, то можно будет сказать, что он нарочно оставил козу в покое, пожалел Марьяну. И он искренне верил уже, что пожалел Марьяну, потому что не выносил неудач.
      И когда он узнал, что случилось в лагере без него, он оказался трезвее и спокойнее остальных и сказал Олегу:
      - Не говори глупостей, ты не мальчишка, никого ты не убивал и ни в чем ты не виноват. Ты же не знал, что столкнул Томаса. Ты должен быть благодарен ему, что он тебя старался удержать. Может, он ничего и не успел сделать, вернее всего, он ничего не успел сделать, но все равно он хотел тебя спасти. Может, даже так лучше, потому что Томас был совсем болен, он мог умереть в любую минуту, а он хотел идти к перевалу, и потому нам пришлось бы тащить его - и все погибли бы, и никто бы не дошел до перевала и не вернулся обратно.
      - Ты хочешь успокоить Олега, - отвечала Марьяна, раскачиваясь от боли - она отморозила руки и ободрала их в кровь, когда старалась оживить Томаса и когда они с шатавшимся от слабости Олегом тащили тело Томаса к палатке. - Ты хочешь успокоить Олега, а виноваты мы с тобой. Мы их бросили. Если бы мы не побежали за козой, Томас был бы жив.
      - Правильно, - сказал Дик, - тебе не надо было бежать за мной. Это глупость, женская глупость.
      - Неужели ты не винишь себя? - спросила Марьяна.
      Томас лежал между ними, закрытый с головой одеялом, и как будто присутствовал при этом разговоре.
      Я не знаю, - сказал Дик. - Я пошел за козой, потому что нам нужно мясо. Нужно, чтобы дойти. Нужно всем. Мне меньше других, потому что я сильнее всех.
      - Я не хочу с ним больше говорить, - сказала Марьяна. - Он холодный, как этот снег.
      - Я хочу быть справедливым, - сказал Дик. - От того, что мы будем метаться и стонать, никому не лучше. Мы теряем время. День уже перевалил за середину.
      - Олег еще слабый, чтобы идти, - сказала Марьяна.
      - Нет, ничего, - сказал Олег. - Я пойду. Только надо взять у Томаса карту и счетчик радиации. Он говорил мне, что если что-нибудь случится, надо взять эти вещи.
      - Не надо, - сказал Дик.
      - Почему?
      - Потому, что мы идем обратно, - сказал Дик спокойно.
      - Ты так решил? - спросил Олег.
      - Это единственный путь, чтобы спастись, - сказал Дик. - Послезавтра мы будем в лесу. Там я найду добычу. Я вас приведу в поселок, я обещаю.
      - Нет, - сказал Олег. - Мы пойдем дальше.
      - Глупо, - сказал Дик. - Теперь у нас нет шансов перейти перевал.
      - У нас карта.
      - А почему ты веришь ей? Карта старая. Все могло измениться. И никто не знает, сколько еще идти без еды по голому снегу.
      - Томас сказал, что мы шли быстро, что остался один день.
      - Томас ошибался. Он сам хотел туда, и он нас обманывал.
      - Томас нас не обманывал. Он сказал, что там есть пища и мы будем спасены.
      - Ему хотелось в это верить, он был болен, он плохо соображал. А я соображаю хорошо. Я понимаю, что мы останемся живы, только если вернемся обратно.
      - Я пойду к перевалу, - сказал Олег. Он сказал это, глядя на тело, покрытое одеялом, он обращался к Томасу, он обещал ему идти дальше.
      - Я тоже пойду, - сказала Марьяна, - как ты не понимаешь?
      - Марьяшка, - сказал Дик, постукивая большим кулаком по камню, отбивая такт словам. - Я еще могу понять Олега. Ему заморочил голову Старый. Он всегда твердил ему, что он умнее, лучше нас с тобой, что он особенный. Он не мог быть лучше нас в поселке или в лесу, он всегда уступал мне. И даже тебе в лесу он уступает. Это ему нужна сказка о перевале и речи о дикарях, которыми мы не имеем права стать. А я не дикарь. Я не глупее его. Пускай тогда Олег идет, если он уверен. А тебя я не пущу, тебя я уведу вниз.
      - Глупости, глупости, глупости! - закричала Марьяна. - Нас послал поселок. Нас все ждут и все надеются.
      - Мы принесем больше пользы живыми, - сказал Дик.
      - Пошли, - сказал Олег и протянул руку к одеялу, чтобы взять у Томаса карту и счетчик. И он медленно сказал: - прости, Томас, что ты не дошел и я беру у тебя такие ценные вещи. - Он откинул край одеяла, Томас лежал, закрыв глаза, лицо его побелело, и губы стали тонкими. И Олег не смог заставить себя дотронуться до холодного тела Томаса.
      - Погоди, я сама, - сказала Марьяшка, - погоди.
      Дик поднялся, подошел к скале, поднял со снега флягу, поболтал ею - там плеснул коньяк. Дик отвинтил крышку и вылил коньяк на снег. Острый незнакомый запах повис в воздухе. Дик завинтил крышку и повесил флягу через плечо. Никто ничего не сказал. Марьяна передала Олегу сложенную карту, счетчик радиации и нож Томаса.
      - Нам его не закопать, - сказал Дик. - Надо отнести его под обрыв и засыпать камнями.
      - Нет! - сказал Олег.
      Дик удивленно поднял брови.
      - А что ты предлагаешь?
      И глупо было отвечать, что нельзя на Томаса класть камни. Ведь Томас мертв, и ему все равно.
      Все сделал Дик. Олег и Марьяна только помогали ему. Больше они ни о чем не говорили. Олег и Марьяна молча собрались, взяли совсем легкие мешки - даже дров осталось на один-два костра, разделили на три части последние ломтики вяленого мяса, и Марьяна отнесла Дику его порцию. Тот положил ломтики в карман и ничего не сказал. Потом Олег и Марьяна поднялись и пошли не оглядываясь наверх, к перевалу.
      Дик догнал их метров через сто. Догнал, потом обогнал и пошел впереди. Олег шел с трудом - еще не прошли последствия припадка. Марьяна хромала - ушибла ногу, когда лазила с обрыва, и потому Дик не спешил, чтобы остальные не отставали. Они прошли всего километров десять, может, меньше, и пришлось остановиться на ночлег.
      Олег свалился на снег и сразу заснул. Его не смогли разбудить, чтобы напился кипятку со сладкими корешками. И он не увидел того, что увидели Дик и Марьяшка, когда совсем стемнело. Облака вдруг разошлись, и на небе появились звезды - звезды, которых никто из них никогда не видел. Потом небо затянуло вновь, Марьянка тоже заснула, а Дик еще долго сидел у погасшего, теплого костра, положив в него ноги, смотрел на небо и ждал - может, облака разойдутся вновь? Он слышал о звездах, старшие всегда говорили о звездах, но никогда раньше не догадывался, какое величие и простор открываются человеку, который видит звезды. Дик понимал, что им никогда не вернуться в поселок, но был гордым человеком.
      Они поднялись рано, выпили много кипятку, растопив снег, и доели сладкие корешки, от которых голод лишь усилился. Тащились в тот день медленнее, чем обычно, еле тащились, даже Дик выбился из сил.
      Беда была в том, что они не знали, правильно ли идут. Люди шли здесь в прошлый раз зимой, когда много снега, когда сильные морозы и мгла, и потому сейчас все вокруг выглядело иначе, чем на карте.
      Наступило отчаяние, потому что перевал был абстракцией, в которую невозможно поверить, как невозможно представить себе звездное небо, если его не видел и знаешь лишь по рассказам. Олег жалел, что заснул и пропустил звезды, но, может быть, это повторится следующей ночью. Ведь облака на небе стали тоньше, сквозь них иногда проглядывала голубизна, и вокруг было куда светлее, чем внизу, в лесу.
      Днем, когда все выбились из сил, Дик приказал остановиться и начал растирать снегом Марьяшке отмороженные щеки. Тогда Олег увидел в стороне на снегу синее пятно. Он сказал о нем остальным не сразу, потому что до него надо идти - еще сто шагов. А сделать их не было сил.
      Когда наконец Дик сказал, что пора идти, Олег показал на синее пятно. Они подошли к нему. С каждым шагом быстрее - самое трудное встать и сделать первые шаги, особенно, если знаешь, что нечего есть и даже кончились дрова.
      Это была синяя короткая куртка из прочного и тонкого материала. Дик окопал снег вокруг, чтобы вытащить куртку из снега, а Олегом вдруг овладело странное болезненное нетерпение.
      - Не надо, - сказал он хрипло, - зачем? Мы скоро придем, ты понимаешь, мы правильно идем!
      - Она крепкая, - сказал Дик. - Она нам нужна. Марьяшка совсем замерзла.
      - Мне не нужно, - сказала Марьяна. - Лучше пойдем дальше.
      - Идите, я вас догоню, - сказал Дик упрямо. - Идите.
      Они пошли дальше, а Дик догнал их через пятнадцать минут, неся куртку в руке, но Марьяна надевать ее не стала, сказала, что куртка мокрая и холодная. Но главное было, что куртка чужая и ее кто-то носил. И если снял и бросил, то, может быть, человек этот погиб, потому что тогда погибло много людей. Всем известно, что с перевала вышло семьдесят шесть человек, а до леса дошло чуть больше тридцати. И тех, кто не дошел, Марьяна боялась увидеть.
      Они не добрались в тот день до перевала, хотя Олегу все казалось, что перевал будет вот-вот - сейчас обойдем этот язык ледника, и будет перевал, сейчас минуем осыпь, и будет перевал... И подъем становится все круче, а воздуха все меньше.
      Они ночевали, вернее, пережидали, пока кончится темнота, сжавшись в клубок, закутавшись всеми одеялами и накрывшись палаткой. Все равно спать было почти невозможно от холода, они только проваливались в забытье и снова просыпались, чтобы поменяться местами. От Марьяны, которая лежала в середине, почти не было тепла, она стала какой-то бестелесной и острой - птичьи кости. Они поднялись с рассветом, над ними было синее звездное небо, но они не смотрели на небо.
      Потом постепенно рассвело, облака были прозрачные, как легкий туман, и сквозь них светило солнце, холодное, яркое, которого они тоже никогда не видели, но они не смотрели на солнце. Они брели, обходя трещины во льду, осыпи и карнизы. Дик упрямо шагал впереди, выбирая дорогу, падая и срываясь чаще других, но ни разу не уступив первенства. И он первым вышел на перевал, не сообразив, что вышел на перевал, потому что склон, по которому они карабкались, незаметно для глаза выровнялся и превратился в плоскогорье, а потом они увидели впереди зубцы хребтов. Хребет за хребтом, цепи снежных гор, сверкающие под солнцем, а еще через час внизу открылась долина, посреди которой, громадный даже отсюда, с километровой высоты, лежал диск темного металлического цвета. Диск лежал, накренившись и вдавившись в снег, точно посреди этой котловины. До этой котловины капитан смог дотянуть корабль, когда после взрыва в двигательном отсеке отказали приборы. Он посадил корабль в этой котловине, в метель, ночь и туман злой здешней весны.
      Они стояли в ряд. Три изможденных дикаря - арбалеты на плечах, мешки из звериных шкур за спинами, оборванные, обожженные морозом и снегом, черные от голода и усталости, - три микроскопические фигурки в громадном и пустом, безмолвном чужом мире, смотрели на мертвый корабль, который шестнадцать лет назад рухнул на эту планету. И никогда уже не поднимется вновь.
      Потом начали спускаться вниз по крутому склону, цепляясь за камни, стараясь не бежать по неверным осыпям, все скорее, скорее, хоть ноги отказывались слушаться.
      И через час уже были на дне котловины.
      Шестнадцать лет назад Олегу был год с небольшим, Дику - чуть меньше двух, Марьяны еще не было на свете. И они не помнили, как опустился здесь, в горах, исследовательский корабль "полюс". Их первые воспоминания были связаны с поселком, с лесом, повадки шустрых рыжих грибов и хищных лиан они узнали раньше, чем услышали от старших о том, что есть звезды и другой мир. И лес был куда понятнее, чем рассказы о ракетах или домах, в которых может жить по тысяче человек. Законы леса, законы поселка, возникшие от необходимости сохранить кучку людей, не приспособленных к этой жизни, простые законы выживания все время старались вытолкнуть из памяти землю и вместо памяти возродить лишь абстрактную надежду на то, что когда-то их найдут и когда-то все это кончится. Но сколько надо терпеть и ждать? десять лет? Десять лет уже прошло. Сто лет? Сто лет - значит, спасут, найдут не тебя, а твоего правнука, если у тебя будет правнук и если он, да и весь поселок смогут просуществовать столько лет. Надежда, жившая в старших, для второго поколения не существовала - она бы только мешала жить в лесу, но не передать им надежду было невозможно, потому что даже смерть человеку не так страшна, если он знает о продолжении своего рода. Смерть становится окончательной в тот момент, когда с ней пропадаешь не только ты, но и все, что привязывало тебя к жизни.
      Потому и старшие, и учитель - все, каждый как мог, старались воспитать в детях ощущение принадлежности к земле, мысль о том, что рано или поздно отторженность прервется. И - оставался корабль за перевалом. Он существовал, его можно было достичь, если не в этот тысячедневный год, то в следующий, когда подрастут дети и смогут дойти до перевала. Смогут, если захотят, потому что внутренне они оторвались от земли, потому что корабль для них чужд, а лес - свой. Это дарило им возможность выжить, которой были лишены старшие, но это и угрожало, в конечном счете, смертью поселку - людской колонии. И так шестнадцать земных лет - пять с лишним местных.
      Дик, Олег и Марьяна спускались в котловину, к кораблю. Он оставался - хоть и рос и был веществен и громаден - легендой, и никто из них не удивился бы, если при прикосновении к кораблю тот рассыпался бы в прах. Они возвращались к дому своих отцов, который пугал тем, что перешел в эту холодную котловину из снов и легенд, тех, что рассказывали при тусклом светильнике в хижине, когда за щелью окна, затянутого рыбьей кожей, рычит снежная метель или сыплет отдающий гнилью бесконечный дождь.
      Существование корабля возродило сны и легенды, придав им новый смысл и привязав абстрактные картинки, рожденные воображением и потому неточные, к реальности этого тела. Этого противоречия старшие никогда не понимали, ведь для них за повестью о том, как грянула катастрофа, как пришел холод и тьма, за рассказом о пустых коридорах, в которых постепенно гаснет свет и куда прорываются снаружи сухие снежинки, - за всем этим скрывались зримые образы коридоров и ламп, молчание вспомогательных двигателей и щелканье счетчиков радиации. Для слушателей - Олега и его сверстников в рассказе понятны были лишь снежинки, а коридоры ассоциировались с чащей леса или темной пещерой. Ведь воображение питается лишь тем, что видено и слышано.
      Теперь стало понятно, как уходили отсюда люди - тащили детей и раненых, хватали в спешке те вещи, которые должны понадобиться на первое время. В тот момент никто не думал, что им придется жить и умереть в этом холодном мире - гигантские масштабы и невероятная мощь космической цивилизации даже здесь вселяли ложную уверенность, что все случившееся, как бы трагично не было, лишь временный срыв, случайность, которая будет исправлена, как исправляются неприятные случайности всегда. Или почти всегда.
      Вот тот люк.
      Уходя, как рассказывал Старый, они закрыли его, а аварийную лестницу, по которой спускались на снег, отнесли в сторону, под нависшую скалу. Это место было отмечено на карте, но искать лестницу не пришлось - снег стаял, и она лежала неподалеку, голубая краска кое-где облезла, а когда Дик поднял лестницу, то отпечаток ее остался черным рисунком на снегу - снег под ней протаял до камней.
      Дик пощелкал ногтем по стоякам.
      - Легкая, - сказал он, - надо взять.
      Никто не ответил ему. Марьяна с Олегом стояли поодаль и, запрокинув головы, разглядывали округлое брюхо корабля. Корабль казался совершенно целым, хоть сейчас лети дальше. И Олег даже представил себе, как он отрывается от котловины, поднимается, все быстрее, к синему небу и становится черным кружочком, точкой в синеве...
      Усталости не было. Тело было легким и послушным, и нетерпение как можно скорее заглянуть внутрь чудовища смешивалось со страхом навсегда исчезнуть в замкнутой сфере корабля.
      Олег перевел взгляд на аварийный люк. Сколько раз Старый повторял Олегу: "Аварийный люк не заперт, понимаешь, мы его только прикрыли. Ты поднимаешься к нему по лесенке, она легкая, и первым делом замеряешь уровень радиации. Ее быть не должно, шестнадцать лет прошло, но обязательно замерь. Тогда радиация была одной из причин, почему нам пришлось так спешно уходить, мороз и радиация. Сорок градусов мороза, системы отопления не функционируют, радиационный фон - оставаться было нельзя. Хотя и идти тоже было нельзя - мы не знали, что сможем дойти до долины, где лес и где теплее". Дик бродил вокруг корабля, переворачивая наконечником копья пустые ящики и банки - там было много вещей, которые вытащили из корабля, но пришлось оставить.
      - Ну что, - спросил Олег, - пойдем туда?
      - Пойдем, - сказал Дик, поднял лестницу, приставил к люку.
      Потом сам поднялся по ней, сунул в щель нож Томаса, нажал, нож сломался.
      - Может, он защелкнулся? - спросила Марьяна снизу.
      - Совсем ножей не осталось, - сказал Дик.
      - Старый сказал, что люк открыт, - заметил Олег.
      - Старый все забыл, - сказал Дик. - Разве можно верить старикам?
      - Томас бы знал, что делать, - сказала Марьяна.
      - Глупо, - сказал Дик. - Глупо замерзнуть здесь, под самым боком у этой махины.
      Дик толкнул люк, ничего не получилось, ударил по нему кулаком, и Олегу показалось, что должен раздаться глубокий и долгий звон, но никакого звука не было. Олег, шевеля губами, хотя хорошо читал, отлично умел читать, прочел врезанные в корпус золотые буквы "полюс".
      - Правильно, - сказал он. - "Полюс".
      - Ты думал, что мы другой нашли? - сказал Дик и спрыгнул с лестницы вниз, в снег. Надо подумать. Так ее не вскрыть.
      Марьяна дрожала.
      - Странно, - сказала она. - Не было холодно. А теперь стало холодно.
      - Есть охота, - сказал Дик. - Там, наверно, еды до черта. В железных банках. Она не портится. Томас говорил.
      Олег полез по лестнице наверх, к люку, достал, опершись одной рукой о ледяной металл корабля, счетчик радиации и приставил его к узкой щели. Стрелка чуть дрогнула, но до красной отметки не дошла, далеко не дошла. В котловине было очень тихо, он слышал не только разговор внизу, даже дыхание Марьяны.
      - Жалко, что Томас не дошел, - сказала Марьяна. - Так жалко, ты не представляешь.
      - Конечно, жалко, - сказа Дик. - Только он бы все равно не дошел. И мы бы из - за него не дошли.
      - Не надо так говорить, - сказала Марьяна. - Он услышит и обидится.
      - Он мертвый, - сказал Дик. - Мертвые не слышат.
      - Я не знаю, - сказала Марьяна. - Может, и слышат.
      Олег нажал на дверь люка, и дверь не поддалась. Как ее потянуть на себя?
      - Не получается? - спросила Марьяна. Облака затянули солнце, и сразу стало темнее, привычнее.
      - Погоди, - сказал Олег. - Почему мы тянем крышку на себя, почему толкаем, как дома? А если дверь в корабле открывалась иначе?
      - Спускайся, чего уж там, - сказал Дик. - Я камень принесу.
      - Камнем не одолеешь, - сказал Олег. Как может открываться дверь? Внутрь? Внутрь мы ее толкали. Дверца была немного утоплена в стене корабля, она уходила под обшивку. А что если попробовать толкнуть ее вбок? Так не бывает, но если корабль летит, лучше, чтобы дверь сама случайно не открылась. Олег сказал Дику:
      - Дай нож.
      Тот кинул Олегу нож, сунул руки подмышки и принялся притоптывать. Замерз. Даже он замерз. Пошел сухой снег. Они были одни во всем мире, они умирали от голода и холода, а корабль не хотел пускать их внутрь.
      Олег вставил кончик ножа в щель и постарался толкнуть крышку в сторону. Та вдруг громко щелкнула и легко, словно ожидала этого, отошла вбок и исчезла в стене. Все правильно. Олег даже не стал оборачиваться и не стал кричать, чтобы все видели, какой он умный. Он решил задачу. Он любил решать задачи. Пускай задача была несложная, но другие ее решить не смогли. Олег заткнул нож за пояс и снова вынул счетчик радиации.
      - Ой! - услышал он голос Марьяны. - Олег открыл!
      - Это хорошо. Иди тогда, - сказал Дик. - Иди, чего стоишь?
      Счетчик показал, что опасности нет. Все правильно.
      - Там темно, - сказал Олег. - Дайте факел.
      Даже когда было очень холодно, в последнюю ночь, они не стали сжигать факелы. К тому же факелы давали мало тепла, зато долго горели.
      - Там тепло? - спросила Марьяна.
      - Нет, - сказал Олег. Он принюхался. В корабле сохранился чужой, опасный запах. Ступить внутрь было страшно. Но Олег вдруг понял, что теперь он главнее Дика, что Дику страшнее. Дик щелкал кремнем, разжигая факел. Факел занялся маленьким, почти невидимым в свете дня огнем. Дик поднялся до половины лестницы и передал факел Олегу. Но дальше не пошел. Олег принял факел и протянул руку внутрь. Впереди была темнота, под ногами начинался ровный, шероховатый пол. Олег сказал громко, чтобы заглушить страх:
      - Ну, я пошел. Берите факелы. И за мной! Я буду ждать внутри.
      Пол под ногами чуть пружинил, как будто кора живых деревьев. Но Олег знал, что пол неживой и что таких деревьев на земле не бывает. Ему почудилось, что впереди кто-то подстерегает его, и он замер. Но потом понял, что так возвращается к нему отраженное чем-то эхо собственного дыхания. Олег сделал еще один шаг вперед, и огонь факела, ставший ярче, осветил стену, круглящуюся кверху. Блестящую и светлую стену. Он дотронулся до стены. Стена была холодной, как камень.
      Вот я и дома, подумал Олег. У меня есть дом - поселок. А есть еще один дом, называющийся "космический исследовательский корабль "Полюс", который мне тысячу раз снился, и снился совсем не таким, как оказался в самом деле. А я тут был. Я даже тут родился. Где-то в темной глубине корабля есть комната, в которой я родился.
      - Ты где? - спросил Дик. Олег обернулся. Силуэт Дика почти заполнил собой проем люка.
      - Иди сюда, не бойся, - сказал Олег. - Здесь никого нет.
      - Был бы - давно бы замерз, - сказал Дик громко, голос его улетел по коридору. Олег протянул ему свой факел, чтобы Дик мог зажечь свой, потом подождал, пока Дик, уступив место Марьяне, зажжет ее факел.
      С тремя факелами сразу стало светлее. Только очень холодно. Куда холоднее, чем снаружи, потому что там был живой воздух, а здесь воздух мертвый. Коридор вскоре закончился дверью, но Олег уже знал, как ее открыть, и Дик с Марьяной увидели, как он это делает, и поняли, что в действиях Олега появилась уверенность, может, еще не настоящая уверенность, но большее единство с кораблем, чем у них, которым корабль казался страшной пещерой, и если бы не голод, не страх перед ледяной пустыней, они бы остались снаружи. Дойди с ними до корабля Томас, все было бы иначе. Олег не мог взять на себя роль проводника и толкователя тайн, но лучше Олег, чем никого.
      За дверью был круглый зал, такого они никогда не видели. В нем мог разместиться весь поселок. Несмотря на свет трех факелов, его потолок пропадал в темноте.
      - Ангар, - сказал Олег, заученно повторяя слова Старого. - Здесь посадочные катера и другие средства. Но узел питания был выведен из строя при посадке. Это сыграло роковую роль.
      - И вынудило команду и пассажиров идти по горам пешком, - продолжила Марьяна.
      Старый на уроках заставлял их заучивать наизусть историю поселка, начало этой истории, чтобы не забывалась. "Без истории люди перестают быть людьми. Это касается отдельных особей и целых коллективов".
      - С огромными жертвами... - произнес Дик, но не договорил, замолчал. Здесь нельзя было говорить громко.
      Перед ними, преградив путь, лежал цилиндр длиной метров десять.
      - Правильно, - сказал Олег, - это тот катер, который они вытягивали из ангара на руках, но не успели, надо было уходить.
      - Как холодно, - сказала Марьяна.
      - Он в себе держит холод с зимы, - сказал Дик. - Куда дальше? Дик признал главенство Олега.
      - Здесь должна быть открытая дверь, - сказал Олег, - которая ведет в двигательный отсек. Только нам туда нельзя. Мы должны найти лестницу наверх.
      - Как ты хорошо все выучил, - сказала Марьяна.
      - Видишь, пригодилось, - сказал Олег.
      Они снова пошли вдоль стены.
      - Здесь должно быть много вещей, - сказал Дик. - Но как мы их понесем обратно?
      - А вдруг те, кто здесь умер, ходят? - спросила Марьяна.
      - Да кончай ты! Сейчас стукну, - сказал Дик.
      - Разумеется, - Олег остановился.
      - Что? Что ты увидел?
      - Я догадался. Если загнуть концы у лестницы, ее можно нагрузить вещами и тащить за собой. Ну, как на санях, которые сделал Сергеев.
      - А я думала, ты увидел мертвеца, - сказала Марьяна.
      - Я об этом уже подумал, - сказал Дик, - но еще рано гнуть лестницу.
      - Первая дверь, - сказал Олег. - Туда нам не надо.
      - Я загляну, - сказал Дик.
      - Там наверняка радиация, - сказал Олег. - Старый предупреждал.
      - Ничего она со мной не сделает. Я сильный, - сказал Дик.
      - Радиация невидима, ты же знаешь. Ты же учился. - Олег пошел дальше, неся факел близко к стене. Стена была неровной. В ней были ниши, открытые панели, с кнопками и холодно блестящими экранами. А вот Томас был инженером. Томас понимал, что значат эти кнопки и какую силу они в себе несут.
      - Столько всего настроили, сказал Дик, все еще не примирившийся с кораблем, - а разбились.
      - Зато они прилетели через небо, - сказала Марьяна.
      - Вот эта дверь, - сказал Олег. - Отсюда мы попадем в жилые помещения и в навигационный отсек.
      Как это всегда звучало: "Навигационный отсек", "Пульт управления"! Как заклинания.
      И вот он сейчас увидит навигационный отсек.
      - А ты помнишь номер своей комнаты? - спросила Марьяна.
      - Каюты, - поправил ее Олег. - Конечно, помню. Сорок четыре.
      - Отец просил меня зайти и посмотреть, как все там. У нас десятая. А ты ведь родился на корабле?
      Олег на ответил. Вопрос и не требовал ответа. Но странно было, что Марьяна думает так же, как и он, - странно, когда люди, которых ты считаешь не очень умными, вдруг думают о том же, о чем и ты.
      Олег отвел в сторону дверь. И отпрянул.
      Он забыл, что этого можно было ждать. Старый предупреждал, что в корабле может функционировать аварийное освещение, автономное, по принципу флюоресценции, то есть самосвечения. Есть такие краски, которые светятся многие годы. Такими красками покрашены некоторые коридоры и навигационный отсек
      Свет шел отовсюду и ниоткуда. И было светло. Достаточно, чтобы факелы как будто потухли, их свет был не нужен и невидим.
      - Ой, - прошептала Марьяна. - А может, тут кто-то живет?
      - Мертвецы, - попытался засмеяться Дик.
      - Хорошо, что есть свет, - сказал Олег. - Но мы, наверно, найдем теплые вещи. И будем спать в комнате.
      - Нет, - сказал Дик, который немного отстал и еще не вошел в светлый коридор. - Я не буду спать здесь.
      - Почему?
      - Я буду спать там, на снегу. Там теплее.
      Олег понимал, что Дику страшно спать в корабле, но ему, Олегу, хотелось остаться здесь. Он не боялся корабля. Может, испугался сначала, когда было темно, но не сейчас. Это его дом.
      - Я тоже не хочу здесь спать, - сказала Марьяна. - Здесь есть тени тех, кто жил. Я боюсь.
      Справа стена коридора отошла вглубь, она была забрана прозрачным, как тонкий слой воды, материалом, и Марьяна вспомнила, что он называется стеклом. А за стеклом зеленые растения. С зелеными маленькими листьями, таких зеленых листьев в лесу не бывает.
      - Они не схватят? - спросил Олег.
      - Нет, - сказала Марьяна, - они замерзли. А к тому же на земле растения не двигаются, разве ты забыл, как нам рассказывала тетя Луиза?
      - Это не так важно, - сказал Дик. - Пошли. Не вечно же гулять просто так. А вдруг тут нет еды? Я скоро умру от голода.
      Странно, подумал Олег, мне совсем не хочется есть. Я так давно не ел, а есть не хочется. Это нервы.
      Через десять шагов они увидели еще одну нишу, но в ней стекло было разбито. Марьяна протянула руку, чтобы дотронуться до растения.
      - Нельзя, - сказал Дик.
      - Я знаю лучше, я их чувствую. А это мертвые.
      Она дотронулась до ветки, и листья рассыпались в пыль.
      - Жалко, - сказала Марьяна. - Жалко, что нет семян, мы бы посадили их у поселка.
      - Самое главное справа, - сказал Олег. - Направо будут склады. Давайте посмотрим, что там есть.
      Они повернули направо. Посреди коридора лежал разорванный полупрозрачный мешок, и из него выкатилось несколько мягких белых банок - видно, когда люди бежали с корабля, мешок разорвался, и не было времени чинить его.
      Это было странное, чудесное пиршество. Они вскрывали банки, Дик - ножом, а Олег догадался, что это можно делать без ножа, если нажать на края банки. Они пробовали содержимое банок и тюбиков. И почти всегда это было вкусно и незнакомо. И банок было не жалко, потому что там были целые комнаты, полные ящиков и контейнеров, там лежали миллионы банок и всяких других продуктов. Они пили сгущенное молоко, но не было рядом Томаса, который сказал бы, что это молоко, они глотали шпроты, но не знали, что это - шпроты, они выдавливали из тюбиков варенье, которое казалось им слишком сладким, они жевали муку, не зная, что это мука. Марьяна расстраивалась, что они так напакостили и на полу грязно, но, правда, расстраиваться она начала, когда уже наелась, и дальше они ели и открывали только из любопытства и не трогали одинаковых.
      Потом их потянуло в сон - глаза слипались, словно вся усталость последних дней навалилась на плечи. Но все же Олегу не удалось уговорить спутников остаться на корабле и спать в нем. Они ушли вдвоем, и Олег, как только их шаги стихли в коридоре, вдруг испугался и еле сдержался, чтобы не побежать за ними. Может, побежал бы, если бы не хотел так смертельно спать. Он лег на пол, раздвинув пустые банки, и проспал много часов, но время здесь, на корабле, не двигалось, его ничем нельзя было поймать. Олег спал без снов, без мыслей, глубоко и спокойно, куда спокойнее, чем Марьяна с Диком, потому что Дик даже в такой усталости несколько раз за вечер и за ночь просыпался и прислушивался - нет ли опасности. И тогда чутко просыпалась Марьяна, прятавшая голову на его груди. Они накрылись всеми одеялами и палаткой и им было не холодно, потому что вечером пошел густой снег и завалил палатку, превратил в сугроб, и сквозь сон Дик, слышавший, как шелестят снежинки, как ветер стучит в стену нависшего над ним корабля, думал: Как хорошо, что идет снег, и те звери, которые могут здесь водиться, их не заметят.
      Олег проснулся раньше тех, кто спал снаружи, потому что замерз. Он долго прыгал, чтобы согреться, потом поел - это было удивительно: Не думать, хватит ли пищи. Немного болел живот, должен бы болеть сильнее, подумал Олег. Было стыдно глядеть на остатки пиршества, и Олег отодвинул в угол комнаты пустые и полупустые банки. Надо идти дальше, подумал он. Пойти позвать ребят? Нет, наверное, они еще спят - Олегу казалось, что его сон длился лишь несколько минут.
      Он немного оглядится и тогда выйдет наружу и разбудит остальных. В корабле никого нет, давно никого нет, бояться нечего. Скоро придется уходить обратно - через два-три дня перевал завалит снегом. А мы тут спим. Разве можно тут спать?
      Олег как настоящий житель леса отлично ориентировался. Даже в корабле. Он не боялся заблудиться и потому спокойно пошел по пандусу, ведущему наверх, в жилые помещения. Он хотел найти сорок четвертую каюту. Его каюту. Он знал, что пока не увидел ее, не будет здесь совсем своим.
      Каюту с круглой табличкой "44" он нашел через час. Не потому что трудно было найти, просто он отвлекался в пути, потому что сначала попал в кают-компанию, где увидел длинный стол и где ему очень понравились установленные посредине хрустальные солонки и перечницы, и он даже положил в мешок по штуке, подумал, что мать будет рада, если он принесет ей такие вещи. Потом он долго рассматривал шахматы - видно, при ударе коробка упала на пол и разбилась, и фигуры рассыпались по ковру - ему никто не рассказывал о шахматах, и он решил, что это скульптуры неизвестных ему земных животных. И конечно, удивителен был ковер - у него не было швов, значит, его выделали из шкуры одного животного. Какое же животное на земле так велико и притом у него такие странные узоры на шкуре? Наверное, это морское животное, Эгле рассказывала, что самые большие животные обитают в море и называются китами. Только почему-то раньше Олег думал, что у китов гладкая шкура. Олег видел еще много чудесных и непонятных вещей, и к исходу часа, который потребовался, чтобы добраться до каюты сорок четыре, он был переполнен впечатлениями, но впечатления, накапливаясь, вызывали отчаяние от собственной тупости, от собственной неспособности разобраться в вещах и от того, что Томас не дошел до корабля и не может сказать: Зачем, почему, - и было даже несправедливое раздражение против Томаса, словно тот, умерев, обманул Олега.
      Перед дверью в сорок четвертую каюту Олег долго стоял, не решаясь открыть ее, хотя знал, что ничего особенного он там не увидит. И он даже понимал, почему. Пусть мать говорила много раз и все говорили, что его отец погиб при крушении корабля, что он был в двигательном отсеке, где раскололся реактор, все равно ему почему-то казалось, что отец может быть там, что отец мог потом, когда все ушли, думая, что он погиб, прийти в себя и добраться до каюты и там уже замерзнуть. Почему-то Олег никогда не верил в смерть отца и отец оставался живым на корабле, ожидающим, несчастным. Может, это происходило от внутренней убежденности матери, что отец жив. Это был ее кошмар, ее болезнь, которую она тщательно скрывала от всех, даже от сына, но сын об этой болезни отлично знал.
      Наконец Олег заставил себя отодвинуть дверь. В каюте было темно. Стены ее были покрыты обычной краской. Пришлось задержаться, зажечь факел, и глаза не сразу привыкли к полутьме. Каюта состояла из двух комнат. В первой стояли стол, диван, здесь ночевал отец, во второй, внутренней комнате жила мать с ним, Олегом, с младенцем.
      Каюта была пуста. Отец не вернулся в нее. Мать ошиблась.
      Но Олега ждал иной сюрприз, иное потрясение.
      В маленькой комнате стояла детская кроватка. Он сразу понял, что это сооружение с расстегнутыми и свесившимися ремнями, мягкое и как бы висящее в воздухе, предназначено для маленького ребенка. И вот почему-то - недавно, минуту назад, - ребенка унесли отсюда, в спешке даже оставили один очень маленький розовый носок и погремушку, разноцветную погремушку. Олег, еще не осознав до конца, что встретился с самим собой в этом заповеднике остановившегося времени, поднял погремушку и взмахнул ею, и именно в этот момент, услышав звук погремушки и, как ни странно, узнав его, он осознал реальность корабля, реальность этого мира, более глубокую и настоящую, чем реальность поселка и леса. В обычной жизни нельзя встретиться с самим собою. Вещи исчезают, а если что-то и остается, то остается как память, сувенир. А здесь, в петле, прикрепленной к бортику кровати, висела недопитая бутылочка с молоком, молоко замерзло, но молоко можно было растопить и допить. Вернуться через шестнадцать лет и допить.
      И, увидев себя, встретившись с собой, осознав и пережив эту встречу, Олег принялся искать следы двух других людей, бывших здесь, по ту сторону остановившегося времени, - отца и матери.
      Мать найти было легче. Она бежала отсюда, унося его, Олега, поэтому в ее кровати, в глубине каюты, валялся скрученный, смятый, сорванный второпях халат. Мягкая туфля высовывалась из-под кровати. Книга, заложенная листком бумаги, лежала на подушке. Олег поднял книгу, осторожно, боясь, не рассыплется ли она, как то растение в коридоре. Но книга отлично перенесла мороз. Книга называлась "бесы" и написал ее Достоевский. Толстая книга, а на закладке набросаны формулы - мать была химиком-теоретиком. Олег никогда не видел книги, потому что книг в тот момент никто не брал с корабля, Олег слышал имя Достоевского на уроках тети Луизы, но не думал, что писатель может написать такую толстую книгу. Олег взял книгу с собой. И он знал: Как бы ни было тяжело идти назад, он ее донесет. И этот листочек с формулами. И потом, подумав, он положил в мешок туфли матери. Они казались очень узкими для разбитых ног матери, но пускай они у нее будут.
      А следы отца, хоть и были вещественны и очевидны, почему-то не произвели на Олега такого впечатления, как встреча с самим собой. Это случилось потому, что отца в тот момент, когда корабль разбился, не было. Он ушел раньше. Он ушел на вахту, прибрав за собой, когда мать и Олег спали, - отец был аккуратным человеком, не терпел беспорядка. Его книги стояли в ряд на полке, за стеклом, его вещи висели в стенном шкафу... Олег вынул из шкафа форму отца. Наверное, он не надевал ее на корабле, форма была совсем новая, синяя, плотная, с двумя звездочками на груди, с тонким золотым лампасом на узких штанах. Олег вынул ее из шкафа и приложил к себе - мундир был немного великоват. Тогда Олег надел его поверх своей куртки, и он стал впору, только пришлось чуть подогнуть рукава. Штаны он завернул снизу. И это было удобно. И в этом не было неправильности. Ведь если бы отец жил в деревне и ходил в этой форме, он разрешил бы Олегу иногда надевать ее.
      Теперь корабль окончательно принадлежал Олегу. Даже вернувшись в лес, он всегда будет тосковать по кораблю и стремиться обратно, сюда, как стремится Старый и как стремился Томас. И в этом тоже не было ничего плохого, в этом была победа Старого, который не хочет, чтобы те, кто растет в деревне, стали частью леса. Теперь Олег окончательно понял, о чем думал Старый, и слова его приобрели смысл, осознать который можно было только здесь.
      Олег догадался откинуть крышку стола, и там, с внутренней стороны, оказалось зеркало. Олегу приходилось видеть свое отражение в тихом пруду и в маленьком зеркальце, которое Кристина берегла, как самую главную ценность. Но в большом зеркале он не видел себя никогда. И, глядя на себя, он осознавал раздвоение, но это раздвоение не было противоестественным - ведь там, за открытой дверью, только что был он, Олег, годовалый, он даже не допил молоко. А теперь он стоит перед зеркалом в мундире отца. Хоть сейчас совсем не похож на отца, потому что его лицо обморожено, обветрено, обтянуто темной кожей, с ранними морщинами от недоедания и жестокого климата. Но он все-таки вырос, вернулся, надел мундир и стал членом экипажа корабля "полюс".
      В письменном столе Олег нашел записную книжку отца, половина страниц в ней была чистой, не меньше ста пустых белых листиков, целое сокровище для Старого - можно будет учить ребят, рисуя на бумаге разные вещи, чтобы они видели и понимали, потому что им надо будет, как подрастут, обязательно вернуться к кораблю. И еще он нашел там несколько объемных цветных картинок, фотографий с видами земных городов, и тоже взял с собой. Некоторые другие вещи были непонятны, и их Олег трогать пока не стал - он понимал, что возвращение к поселку будет трудным. Но одну вещь он взял, потому что сразу догадался, что это такое, и понял, как будет счастлив Сергеев и как будет счастлив Вайткус, который рисовал ему эту вещь на влажной глине и много раз повторял: "Я никогда не прощу себе, что никто из нас не взял бластера. Ни один человек". "Ты зря казнишься, - отвечал Старый, - для этого надо было возвращаться на мостик, а там была смертельная радиация". Оказывается, бластер лежал у отца в столе.
      Рукоять надежно легла на ладонь, холодная, тяжелая рукоять.
      И чтобы проверить, есть ли в бластере заряд, он направил его на стену и нажал спуск - из бластера вылетела молния и опалила стену. Олег зажмурился, и еще с минуту после этого в глазах прыгали искры. И Олег вышел в коридор с бластером в руке. Теперь он был не только хозяином корабля, теперь он получил возможность говорить с лесом не как проситель - нас не трогайте, нас не трогайте...
      В коридоре Олег остановился в раздумье. Хотелось пойти в навигационный отсек или в узел связи, но разумнее вернуться на склад, потому что если Дик с Марьяной пришли туда, они будут волноваться.
      Олег быстро прошел обратно, но склад был пуст. Никто туда не заходил. Ну что ж, пойдем, разбудим. К тому же, хоть Олег в этом себе не признавался, хотелось показаться им в мундире космонавта, хотелось сказать: "Вы проспите все на свете. А нам пора улетать к звездам..."
      Олег не тушил факела даже в освещенном коридоре, на этот раз он пересек ангар напрямик, путь оказался куда короче, чем вчера, - он уже привык к кораблю. Впереди показался яркий свет - люк наружу был приоткрыт. Они его забыли закрыть. Хотя это здесь неважно, на такой высоте в снегу вряд ли водятся звери - что им тут делать?
      Олег зажмурился и постоял так с минуту, пока глаза привыкали к солнечному свету. Солнце стояло высоко, ночь давно прошла. Олег раскрыл глаза. И испугался.
      Никаких следов Дика и Марьяны - снег за ночь сравнял и сгладил вчерашние следы - снег без единого темного пятна.
      - Эй! - сказал Олег. Негромко. Тишь стояла такая, что страшно было ее разбудить.
      И тут же Олег заметил, как что-то белое зашевелилось метрах в двадцати от корабля, в его округлой тени.
      Там был невысокий пологий снежный холм. И зверь, белый, почти сливающийся со снегом, какого раньше Олегу не приходилось видеть, похожий на ящерицу, только мохнатую, длиной метра в четыре, осторожно, словно боясь спугнуть добычу, разрывал этот холм. Олег как зачарованный глядел на зверя и ждал, что будет дальше, - он не связал белый сугроб с ночевкой Дика и Марьяны, и даже когда лапы зверя разгребли снег и там показалось темное пятно покрывала палатки, он все равно стоял неподвижно.
      Но в этот момент проснулся Дик, он сквозь сон услышал, как ворочается над ними зверь, и его нос уловил чужой опасный запах этого зверя. И Дик, выхватив нож, рванулся из-под палатки, но запутался в одеялах. Олегу показалось, что снежный сугроб внезапно ожил, взметнулся вверх столбом снега, ожившей, рвущейся наружу кучей шкур, а зверь, ничуть не испуганный этим взрывом, а наоборот, убедившийся в том что не ошибся, раскапывая добычу, сцапал когтистыми лапами комок шкур и старался придавить к земле, придушить, рыча и радуясь добыче.
      Олег - лесной житель, нащупывал рукой у пояса нож и примеривался для прыжка, глазами уже пытаясь угадать, где у этого белого зверя уязвимое место, куда надо вонзить нож, а Олег - житель корабля и сын механика, вместо ножа выхватил бластер, но стрелять отсюда, сверху, издали не стал, а спрыгнул в снег и бросился к зверю, сжимая в руке оружие. Зверь, увидев его, поднял морду и зарычал, отпугивая Олега, видно, приняв его за конкурента, и тогда, уж без опаски попасть в Дика, Олег остановился и всадил в оскаленную морду заряд бластера.
      Пока Дик с Марьяной, пообедав и обойдя корабль, стаскивали к выходу то, что надо взять с собой, Олег забрался на самый верх, в навигационный отсек. Он звал Дика с собой, но тот не пошел - ему уже достаточно было добычи. Не пошла и Марьяна - Олег показал ей, где находится госпиталь, и она отбирала лекарства и инструменты, которые описала ей Эгле. А надо было спешить, потому что снова пошел снег и заметно похолодало. Еще день, и из гор не выбраться - снег будет идти много дней, и морозы усилятся до пятидесяти градусов. Так что Олег оказался в навигационном отсеке один.
      Он постоял несколько минут в торжественном окружении приборов в центре корабля, создание которого было немыслимым подвигом миллионов умов и тысяч лет человеческой цивилизации. Но Олег не испытывал ни ужаса, ни безнадежности. Он знал, что теперь поселок, по крайней мере для него, Олега, превратился из центра вселенной во временное убежище на те годы, пока корабль не станет истинным домом, пока они не поймут его настолько, чтобы с его помощью найти способ сообщить о себе земле. Для этого надо, старшие тысячу раз обсуждали, восстановить аварийную связь. Пускай не сегодня, пускай через много лет, потому что этому надо научиться. И Олег вошел в радиоотсек, потому что Старый сказал ему, где искать справочники и инструкции по связи, те, которые надо понять прежде, чем умрет Старый и умрет Сергеев, которые могут помочь ему, Олегу, и тем, кто придет вслед за Олегом.
      В радиоотсеке было полутемно. Олег не сразу отыскал ящик с инструкциями. Он вынул справочники, их оказалось много, и неизвестно, какой нужнее. Но Олег знал, что он скорее выкинет туфли матери, чем эти книги. Он рад бы взять с собой какие-нибудь детали, инструменты, которые пригодятся, но понимал, что это придется отложить до следующего раза - когда он будет понимать смысл этих экранов и панелей. Все, можно идти...
      И тут внимание Олега привлекло слабое мерцание в углу на панели, полуприкрытой креслом оператора. Олег осторожно, словно к Дикому зверю, подошел к тому месту.
      На панели равномерно вспыхивал зеленый огонек. Вспыхивал и гас.
      Олег попытался заглянуть за панель, чтобы понять, почему это происходит, но не удалось. Он уселся в кресло оператора и начал нажимать на кнопки перед панелью. Тоже ничего не произошло. Огонек все таки же мерцал. Что это означает? Почему огонек? Кто оставил его? Кому он нужен? рука Олега дотронулась до ручки, которая легко подалась и сдвинулась вправо. И тогда из-за тонкой решетки рядом с огоньком донесся тихий человеческий голос:

К титульной странице
Вперед
Назад