Гремлины(1)

      Джордж ГАЙП (George Gipe)
      ГРЕМЛИНЫ (Gremlins)

      Существуют три правила:

      1. Не выносить их на свет.
      2. Не мочить их.
      3. И как бы они не плакали,
      как бы они не просили,
      никогда, никогда
      не кормить их после полуночи.

      Он пренебрег
      этими предупреждениями.

      ГЛАВА 1

      Могвай чутко спал в своей клетке, задвинутой в дальний угол кладовки китайца. Скоро старик войдет, нежно погладит его, скажет несколько слов на своем странном языке, выпустит его немножко погулять среди старых книг и безделушек, а потом - самое приятное, покормит его.
      Будучи Могваем, он почти всегда был готов есть, хотя и умел управлять чувством голода. Могвай от природы умели приспосабливаться. Он так приспосабливался, что даже в тесноте клетки и маленькой комнаты не испытывал никакой тоски по свободе. Сознание предоставляло ему средство для бегства от действительности: чтобы развлечься, он мог отправиться в любое время и в любое место - когда заблагорассудится. Оно не было похоже на извращенное сознание человека, которое часто становится неуправляемым и может сыграть со своим хозяином злую шутку. Сознание Могвая, как раз наоборот, было для него постоянным источником удовольствия.
      Могтурмен, создатель вида Могваев, так все и предусмотрел. Много веков назад, на другой планете, Могтурмен решил вывести существо, которое было бы способно приспосабливаться к любым условиям и легко бы размножалось, было бы добродушным и высоко развитым интеллектуально. Точно не известно, почему Могтурмен решил заняться этим, известно лишь, что такие изобретатели процветали в эпоху экспериментов по созданию новых видов - эпоху, которая впала затем в немилость после неудачных попыток скрещивания хищных пресмыкающихся.
      Вначале работы Могтурмена считались очень удачными, и он стяжал славу величайшего генетика в трех галактиках. Первые серии Могваев - маленьких нежных зверьков, оказались такими, как он и планировал, но имели несколько непредвиденных недостатков. Их сильный ум препятствовал общению: Могтурмен говорил, что они думали гораздо быстрее, чем можно было выразить словами; вдобавок в силу каких-то непостижимых причин они не выносили свет. Если отбросить эти недостатки, все было хорошо, и галактические власти распорядились послать Могваев на все обитаемые планеты во Вселенной, чтобы их миролюбивый дух, воздействуя на враждующие существа, помогал жить без насилия и опасности уничтожения. Среди первых планет, выбранных для заселения Могваями, были: Кельм-6 в Кольце Пораисти, Клинпф-А в Улье Поллукса и третий спутник Малого Солнца N 67672 - маленькое, но плодородное тело, которое его обитатели называли Землей.
      Вскоре после отправки первых партий выяснилось, что существа Могтурмена крайне изменчивы: менее чем один из тысячи сохранял добродушие и благородные устремления, заложенные в него создателем. Что-то не ладилось, причем очень существенно. Сам Могвай знал о непостоянстве Могвая, поскольку был хорошо знаком с историей своего вида. Он предпочитал не думать о возникших осложнениях, но это было практически невозможно: в конце концов, он был сопричастен происшедшему. Отдыхая в своей клетке в ожидании ужина, он, закрыв глаза, немножко поразмышлял о войнах, политических потрясениях и голоде, пришедших на Кельм-6, Климпф-А и даже сюда, на Землю, из-за ошибок в расчетах и желания автора распространить непроверенные существа. Неудивительно, что Могтурмен был наказан, и его...
      Могвай отмахнулся от этой мысли. Действительно, в конечном счете Могтурмен проиграл, но он-то сам был одним из тех, кто воплощал успех, - тем одним из тысячи, который по-прежнему сохранял все лучшие качества, заложенные автором, руководствовавшимся высшими соображениями. И все же его существование не сулило никаких долговременных выгод обществу, и он знал это. Хотя он и был очень добр, он невольно представлял угрозу для окружающих. Всего несколько капель воды, кусочек еды не в то время, и...
      Могвай издал легкий гортанный звук, недовольный тем, что позволил таким неприятным мыслям проникнуть в свое тренированное сознание. Зачем даже рассматривать возможность того, что он может принести какие-то несчастья? Китаец, видимо, понимает правила - Могвай не мог объяснить, откуда тот знал их, иначе как способностью восточных людей понимать необъяснимое почти без всяких усилий. Старик поддерживал в комнате темноту, не допускал в нее воду и кормил Могвая задолго до полуночи. Здесь появлялось не много чужих людей. Могвая никогда не заставляли путешествовать, как бывало при прежних хозяевах, среди которых оказался средневековый разносчик и контрабандист шестнадцатого века, торговавший крадеными золотыми вещицами.
      Без сомнения, китаец заботился о нем лучше всех. Но почему же тогда Могвая охватывало в лучшем случае беспокойство, а в худшем - предчувствие надвигающейся беды? Может быть, размышлял он, это объяснялось затянувшимся периодом благополучия. Вспоминая прошлое, он задавался вопросом - достаточно ли у него сил, чтобы еще раз справиться с... их новым нападением.
      Почему - "их" ? - спрашивал он себя, вдруг осознав, что он и "они" - это фактически одно и то же: их отличали лишь последствия ошибки Могтурмена.
      И во мне они тоже заложены, подумал он, чувствуя вину. Просто так получилось, что я остался самим собой. Как он уже делал много раз в прошлом, он стал думать о том, что произошло с другими, сколько они прожили, сколько несчастий вызвали.
      Нет, подумал он, заставляя сознание стереть возникающую картину. Об этом не надо думать. Лучше я совершу путешествие... путешествие к прекрасным огненным рекам Кателезии.
      Он закрыл глаза, и всегда послушное сознание Могвая начало рождать яркие краски кипящих рек подпланеты Кателезии. Это было одним из любимых зрелищ Могвая, хотя, когда у него возникало легкое раздражение, ему больше нравилось наблюдать за битвами ума между вооруженными червями Укурсиана. К его любимым земным образам относились затмевающие солнце полеты пассажирского "голубя", которые прекратились лет сто назад, и сцены землетрясения в Сан-Франциско.
      Он свернулся в шарик, наслаждаясь пейзажами Кателезии, когда вошел китаец. Держа маленькую тарелку в тонких пальцах, тщедушный человечек с лицом, напоминающим старую кожу, тихо подошел к краю стола и глядел вниз, в клетку своего пушистого друга. На тарелке был набор восточных деликатесов - остатков из ресторана Хан Ву по соседству - кусок рулета с яйцом, рис, брокколи и дважды прожаренные тонкие кусочки свинины. Ко всему этому китаец добавил маленькую резиновую губку, которую нашел в кладовке.
      Почувствовав присутствие хозяина, Могвай пошевелился, открыл глаза, затем вскочил и встал в ожидании, чувствуя запах еды.
      По-доброму улыбаясь, китаец открыл ящик сверху и просунул руку, чтобы осторожно поднять Могвая. Он поставил его на стол рядом с тарелкой и кивнул.
      - Можешь теперь насладиться, дружок, - мягко сказал он, нежно гладя Могвая по голове, отошел на шаг назад.
      Могвай посмотрел в тарелку. Конечно, там опять был чужеродный предмет. Вчера это был кусок мягкого тягучего дерева; до этого - пара пористых белых щепок, которые китаец, как он видел, достал из упаковочного ящика. Понюхав черную резиновую мякоть, он сразу определил, что, если ее съесть, вреда не будет. Он знал, что в лучшем случае она будет безвкусной, в худшем - горькой, абсолютно лишенной питательности, и ее будет очень трудно жевать. Но китайцу так нравилось смотреть, как он ест несъедобные вещи, что он считал неблагородным разочаровывать его. Он справится с этим предметом всего лишь за минутку, а потом сможет с удовольствием съесть все остальное в качестве десерта.
      Схватив зубами губку, он втянул ее в рот и начал перемалывать резцами. Как он и подозревал, она была жестка и имела привкус бензина - он не принадлежал к числу его любимых специй. Но Могваю нравилось смотреть, как лицо старика принимает выражение удивления и радости. Меньше чем через минуту, проглотив неперевариваемое блюдо, он деловито и жадно набросился на рис и рулет с яйцом. Быстро глянув вверх, Могвай увидел довольную улыбку на лице китайца и не пожалел о том, что потрудился и съел губку.
      Доставить удовольствие старику - это, в конце концов, не такая уж большая плата за мирную жизнь.

      ГЛАВА 2

      Билли долго боролся со страстным желанием как следует пнуть в бок свой мерзкий фольксваген. Потом он все же двинул как следует сапогом по ржавому пятну в том месте, где заднее крыло соединялось с корпусом машины.
      И сразу пожалел об этом. Не только из-за резкой боли в пальце. Машина выпуска шестьдесят девятого года была хоть и стара, все же являлась достаточно надежным средством передвижения. Правда, клапан сопротивлялся всем попыткам Билли открыть и закрыть его по своему желанию, и его приходилось либо полностью открывать, либо оставлять в закрытом положении. Терпение Билли испытывали скрип и дребезжание, но, поскольку они были "временными" (по выражению механиков, неспособных найти их причину), они с машиной как-то приспосабливались друг к другу.
      Но почему она вечно артачилась, когда он опаздывал на работу? Вчера вечером было так же холодно, может быть, даже холоднее, чем сегодня утром. Ему не особенно хотелось пиццы, и он безусловно не испытывал никакой радости от того, что его, и именно его, отправили за ней. Почему эта телега не закашлялась и не сдохла тогда?
      Он вздохнул, посмотрел на часы и вздрогнул. Если бы его могли запихать в пушку и выстрелить прямо в банк, он опоздал бы всего на минуту. Он взглянул вокруг. Улицы странного города Кингстон Фоллз с населением в 6122 человека были пусты, как всегда, когда нужно было, чтобы кто-нибудь тебя подвез.
      Кингстон Фоллз можно было назвать скучным городом, но прожив там всю свою жизнь - двадцать один год, Билли любил его. Они, казалось, подходили друг другу: оба были какие-то приземленные. Если его мать говорила нечто подобное несколько лет назад. Билли Пельтцер дулся и у него портилось настроение. Теперь он понимал, что он действительно средний человек. Б- или Б+ - в зависимости от вкуса наблюдателя-женщины. Его волосы - темные и такой длины, какую только мог позволить себе банковский служащий - обрамляли удлиненное лицо с парой темных серьезных глаз и широким выразительным ртом. Кожа его, слава Богу, уже прошла стадию прыщавости: прыщи и угри лишь изредка напоминали о себе.
      Он явно не был мускулистым и его нельзя было назвать жилистым. У него было такое тело, что даже тренер по футболу в средней школе не мог подобрать ему амплуа. Он был слишком маленьким для нападающего, слишком коренастым для вратаря, недостаточно сильным для полузащитника. И поскольку в Кингстон Фоллз больше ценилось участие, нежели победа. Билли Пельтцер провел два года в защите на школьном поле. Высшая точка в его карьере была не тогда, когда он перехватил пас и погнал мяч назад к победному удару, а когда подхватил упущенный мяч, что правело к ничьей и спасло Кингстои Фоллз от абсолютного проигрыша в сезоне.
      После окончания школы он не пошел в колледж просто потому, что не знал, кем хочет быть в жизни, и ему было стыдно транжирить родительские деньги. Идти по стопам отца - означало следовать за белкой по лесу. Отчасти изобретатель, отчасти коммивояжер, Рэнд Пельтцер имел послужной список, похожий на список частей для авианосца. Билли знал, что ему не нужно такое кочевое существование, и все же ему было так трудно определить, чего он хочет, что его друг Джон Гринкевич - уже кончавший технический колледж - как-то предложил ему попробовать стать дневным сторожем в передвижном театре.
      Вместо этого Билли прошел тест выпускника средней школы на профессиональную пригодность, по результатам которого выяснилось, что он вполне подходит для службы в банке. Однако из теста не было ясно, насколько он останется годен, если и дальше будет опаздывать.
      - Опять сломался?
      Знакомый голос принадлежал Меррею Фаттерману, словоохотливому соседу, сидевшему за рулем своего яркокрасного снегоочистителя. Когда шел снег, Фаттерман садился за рычаги и помогал чистить улицы, отчасти выполняя обязанности по коммунальным услугам, отчасти, как подозревал Билли, - поскольку это давало ему возможность потрепаться с людьми.
      - Помочь, Билли?
      - Нет, спасибо, - ответил Билли. - Это не аккумулятор. Я только что зарядил его. Мне кажется, это сцепление. Или она просто решила поупрямиться.
      Фаттерман затормозил и слез с обитого мехом сиденья, Билли про себя простонал, зная, что не может терять времени: Фаттерман желал добра, но он мог минут десять рассказывать тридцатисекундную историю.
      - Спасибо, мистер Фаттерман, - быстро сказал Билли, отходя от машины и направляясь к улице в надежде обойти доброжелательного соседа. - Я пойду. Я уже опоздал на работу.
      С таким же успехом он мог заговорить на санскрите или подражать пению птиц. Одобрительно кивая, коща Билли проходил мимо него, Фаттерман пристально взглянул иа фольксваген.
      - Ничего хорошего в иностранных машинах, - сказал он. - Они вечно замерзают.
      Билли заколебался, еще недостаточно отчаявшись, чтобы решиться идти на работу по холоду. Фаттерман был безобиден, а иногда даже помогал. Он долго стоял и смотрел на машину, его прямые-первые волосы прилипли ко лбу. Фаттерману было далеко за пятьдесят, он выглядел моложе, но из-за болтливости и снисходительного обращения иногда казался еще старше.
      - Этого не случается с американскими машинами, - сказал он. - Наше может все выдержать.
      Бессмыслено спорить, подумал Билли. Выдавив улыбку - которую, он надеялся, Фаттерман расценит как извинение за то, что он купил такую нежную иностранную машину, и оставит эту тему, - Билли открыл рот, желая вернуться к своей дилемме, показав при этом рукой на улицу.
      Слова замерли у него на губах с началом новой словесной атаки Фатгермава.
      - Видишь этот снегоочиститель? - Он улыбнулся. - Ему пятнадцать лет. Ни разу не подводил меня. Знаешь почему?
      Конечно, это был риторический вопрос. Билли опять открыл рот, но не произнес ни слова.
      - Потому что это не какое-нибудь иностранное барахло, - ответил Фаттерман самому себе. - Жатка из Кентукки. Ты нигде не увидишь такого хорошего снегоочистителя. Компания перестала их выпускать, потому что они слишком хороши. Понял? Слишком хороши!
      Билли пожал плечами. Он попытался изобразить на своем лице печаль, что было нетрудно ввиду того, что через несколько минут его вполне могли уволить.
      - Это просто замечательно, мистер Фаттерман, - сказал он. - Я имею в виду, замечательно, что это такая прекрасная машина, но ужасно, что прекратили ее производство. Но мне надо идти. Правда.
      - Залезай. Я тебя подвезу, - предложил Фаттерман.
      Билли все взвесил. Больше никаких средств передвижения не было, и поскольку почти никто еще не сгреб снег со своих участков тротуара, идти можно было только очень медленно. По крайней мере, снегоочиститель Фаттермана мог довезти его до банка быстрее, чем он дошел бы пешком. Есл и...
      Фаттерман воспользовался замешательством Билли.
      - Мы поедем прямо в банк, - пообещал он. - Ты ведь там работаешь, да?
      - Да-да.
      - Ну, давай. Я запущу его на всю катушку и мы туда моментально домчимся.
      Билли уселся рядом с Фаттерманом, и они поехали. Только они тронулись, как Билли застонал.
      - В чем дело? - спросил Фаттерман.
      - Наверное, мама не закрыла Барни, - сказал Билли. - Теперь он увяжется за мной на работу.
      И точно, появился и двинулся к ним по глубокому снегу желтоватый пес с большими ушами - это была помесь коротконогой гончей и ирландского сеттера. Он подбежал к агрегату Фаттермана. Его сонные темные глаза с любовью смотрели на Билли.
      - Хочешь, остановимся, и ты сможешь отвести его домой? - спросил Фаттерман и потянулся рукой к тормозу.
      - Нет, не надо, - сказал Билли. - Я могу привязать его под прилавком в банке. Мистеру Корбену это не понравится, но, если Барни будет вести себя тихо, может быть нам удастся пересидеть до обеда.
      Фаттерман кивнул и направил снегоочиститель вперед на полной скорости.
      - Что с твоей машиной? - спросил он.
      - Не знаю, - мрачно ответил Билли. - Это часто случается. Иногда она работает нормально и в морозную погоду. А иногда она не заводится, даже когда тепло.
      - Это напоминает мне гремлинов.
      - Вы хотите сказать, что все те машины так себя вели?
      Фаттерман рассмеялся.
      - Наверное, ты еще слишком молод, чтобы знать какое-либо другое значение слова "гремлин", кроме марки американской машины, - сказал он.
      - А что это еще?
      - Маленькое существо, - сказал Фаттерман. - Они обожают возиться с механизмами. Я много их видел во время Второй Мировой войны. Я был стрелком-радистом на "Летающей Крепости". Ты наверняка об этом не слышал.
      Билли покачал головой, хотя и пытался припомнить, не содержал ли когда-либо бесконечный треп Фаттермана такую информацию. Посмотрев теперь на Фаттермана и быстро произведя подсчеты, он был поражен, сообразив, насколько тот стар, что участвовал в конфликте, который завершился почти сорок лет назад. Конечно, он был немолод, но Билли автоматически ассоциировал ветеранов Второй Мировой войны с людьми в инвалидных колясках или в домах для престарелых. По сравнению с ними Фаттерман выглядел молодцом.
      Билли сказал то, что было дипломатически верно и, как оказалось, соответствовало действительности:
      - Вы, наверное, были подростком.
      Фаттерман кивнул.
      - Мне было восемнадцать, когда я пошел на войну, и девятнадцать, когда война кончилась. Но я много узнал о жизни за этот год.
      - Я думаю.
      - Самое главное, что я узнал - это что существуют гремлины. С ними надо быть осторожным.
      Билли не смог сдержать улыбку.
      - Ты думаешь, что я тебя дурачу, - сказал Фаттерман с каменным лицом. - Но это правда. Как я сказал, они любят играть с техникой. Со всеми этими самолетами. Вторая Мировая война была для них праздником. Слушай, эти гремлины были везде во время войны. То есть на всех наших кораблях и самолетах. Мне кажется, поэтому наша техника лучше, чем иностранная. В войну мы научились ладить с гремлинами и совершенствовать оборудование. Почему-то гремлины не любили японцев и немцев так, как нас.
      - Почему? - спросил Билли.
      - Я точно не знаю, но думаю, что потому что у нас - у нашей стороны - сильнее развито чувство юмора. Ты же знаешь человеческую природу. Как знаешь, подшучивать можно только над теми, кто сам смеется, правда? Через некоторое время перестаешь донимать тех, кто дуется, потому что это не смешно. Поэтому-то гремлины и занялись нами. В половине случаев мы и конце концов смеялись над тем, что они делали.
      - А что они делали?
      - Чего только не делали. Вот я был стрелком-радистом, так? Они сбивали мне наводку, и я мазал. Или они проверчивали крошечные дырки в стеклянном иллюминаторе, и внутрь попадал холодный воздух. Они даже забирались в ствол и заклинивали курок, коща я собирался стрелять. Или втыкали в этот момент иголку мне в зад.
      Билли засмеялся.
      - Вы действительно видели их?
      - И да и нет, - ответил Фаттерман. - Они были видны, если смотреть на них искоса, но как только ты бросал на них прямой взгляд, они исчезали из виду.
      - Похоже, вы выдумали их, мистер Фаттерман, - простодушно сказал Билли.
      - Нет. Они там были. Другие люди их видели и были готовы поклясться в этом. Вот Джексон - мой штурман - он видел их снаружи самолета постоянно, они плясали в струе воздуха за крылом. Или они откусывали маленькие кусочки резины с прокладки от мороза, и на несущей плоскости крыла появлялась наледь. Иногда они шумели пилоту в ухо, и он думал, что один из двигателей отказал. Они даже могли подражать нашим голосам. Однажды они подкрались к нашему пилоту и закричали: "Ты летишь вверх ногами, идиот!" Это было действительно сильно, потому что пилот перевернул самолет в долю секунды. Ты бы видел, как чашки с кофе, и карты, и люди разлетелись кто куда.
      - Но это могло быть опасно, - сказал Билли. - Вы о них так говорили, что я подумал, гремлины просто баловались.
      - Так и было. Они не хотели подвергать нас опасности, но так оборачивались некоторые их шутки.
      Снегоочиститель пересек перекресток Карвера и Кларка, оживленное в обычное время место, где сейчас не было почти ничего, кроме нескольких машин, утонувших в глубоком снегу. Посмотрев на часы, Билли увидел, что уже опоздал на десять минут, но тешил себя надеждой приехать, если повезет, раньше, чем банк откроется для клиентов.
      - До конца войны мы научились иметь дело с разными их видами, - продолжал Фаттерман. - Хуже всех были страто-гремлины. Они обычно появлялись на высоте больше десяти тысяч футов. Спандулы - это были гремлины средних лет, фифенеллы - женщины. Были еще джерпы и биджиты. Все они были разные. Мы даже пели песню...
      Боясь худшего, Билли отвернулся от Фаттермана, отметив со смешанным чувством, что Барни бежал за ними, явно намереваясь следовать и дальше на любое расстояние.
      Тут шум машины Фаттермана смешался с его фальшивым пением.

      Когда ты от дома за тысячу миль
      И нет внизу ничего,
      Тогда-то ты гремлинов видишь зеленых,
      И гуммигутовых, и золотых,
      Обоего пола и среднего рода,
      Гремлинов старых и молодых.
      Трясут твои крылья сильней непогоды,
      Ты курс потерял из-за них.

      Страшное сотрясение снегоочистителя заставило Фаттермана замолчать и чуть не вышвырнуло Билли через борт. Второй удар сопровождавшийся снопом рыжих искр, заставил двигатель заглохнуть.
      - Черт, - воскликнул Фаттерман. Нагнувшись, чтобы повернуть ключ зажигания, он встал с сиденья, стянул кожух и выхватил из-под сидения гаечнай ключ - все одним быстрым движением. - Не волнуйся, я знаю, в чем дело, - извинился он. - Я приделаю эту чертову штуку очень быстро.
      Билли сполз на землю, погладил Барни и сказал мистеру Фаттерману через крышку капота.
      - Я пойду напрямик, мимо миссис Дигл. Спасибо, что подвезли меня.
      - Я быстро починю это, - повторил Фаттерман. - Это единственное, что плохо в этом снегоочистителе. Обычно такого не происходит, думаю, это все из-за разговоров о гремлинах.
      - Да, - засмеялся Билли. - Еще раз спасибо.
      Оставив Фаттермана, который уже глубоко засунул голову в капот. Билли пошел по широченному газону миссис Дигл - ковру нетронутого снега, на котором были лишь несколько следов белок. Барни следовал за ним.
      Идя по краю владения к проему в железной ограде, Билли отметил, что владение миссис Дигл было единственным домом на главной площади Кингстон Фоллз, где не было рождественских огней. Даже "Юнион Сейвингз энд Траст Бэнк", его место работы, сверкало двойным рядом мигающих праздничных огней, которые как-то не увязывались с нынешней жесткой политикой фирмы по отношению к клиентам.
      Гудок машины и скрежет цепей по утрамбованному снегу отвлекли внимание Билли от неприязненных мыслей о начальнике.
      - Убирайся с дороги, чертова кошка!
      Из опущенного окна машины полиции Кингстон Фоллз высунулось тонкое, похожее на морду ласки, лицо помощника шерифа Брента. На сидении рядом был сам шериф Рейли, сухой темноволосый мужчина с доброжелательным лицом.
      - Пошла, тупая крыса, с дороги, - орал Брент.
      Несколько пешеходов, оказавшихся поблизости, остановились посмотреть: Билли, шедший к себе в контору, доктор Молинаро и отец Бартлетт, седой пожилой священник. Перед передним колесом полицейской машины сжалась большая серая кошка, не желая двигаться - то ли от страха, то ли из упрямства. В то время как Брент продолжал орать на нее, из радиоприемника в машине лился поток приятной болтовни, резко контрастирующей с его яростью. "Доброе утро всем тем, кто поздно встает, - ворковал невидимый голос. - Вы слушаете Рики Риальто и список закрывающихся школ. Но вначале давайте послушаем классику Моутаунского рождества, а "Джексон Файв" принесет вам жареных каштанов прямо с огня..."
      Длинный гудок сирены перекрыл радостного диктора. Одновременно Билли быстро бросился на улицу и схватил кошку.
      - Спасибо, - улыбнулся шериф Рейли.
      - Это одна из кошек миссис Дигл, - сказал Билли.
      - Если бы я знал, - проворчал Брент, - я бы не остановился.
      Рейли кивнул, поднял окно и кивнул Бренту, чтобы тот ехал дальше. Убедившись, что Барни следует за ним, Билли пошел наискосок к парадному входу миссис Дигл. Кошка сладко пригрелась у него в руках. По дороге он заметил, как опустился край занавески в гостиной и строгое лицо без улыбки исчезло в темных недрах дома. Прежде чем он подошел к крыльцу, дверь открылась, и появилась миссис Дигл в исключительно непривлекательном халате, явно застигнутая врасплох - судя по тому, что ее рыжий с металлическим блеском парик был надет набекрень. Губы были сжаты, выражение лица сурово.
      - Я говорила, чтобы ты не ходил по траве, - сказала она резко.
      Билли быстро взглянул назад на свои следы на снегу.
      - Я не ходил по траве, - ответил он. - Я шел по снегу.
      - Не умничай, - огрызнулась миссис Дигл.
      Билли сунул ей кошку, его взгляд задержался на ее лице лишь на мгновение. В отличие от большинства пожилых людей, лица которых сияли ясностью и мудростью, выражение лица миссис Дигл вызывало у него только тоску и отвращение. Большие блестящие серьги болтались у нее в ушах, глаза были обведены тушью (ресницы тоже жирно накрашены) и выделялись на фоне мертвенно белой от толстого слоя пудры коже. Желтые зубы странно контрастировали с пурпурной помадой, смазанной на нижней губе и сверху. Своими резкими нервными движениями она напоминала оживший манекен или заводную куклу - существо, похожее на те, что Билли видел в мультфильмах по телевизору.
      - Я принес вашу кошку, - проговорил он мягко. - Ее чуть не переехала полицейская машина.
      Миссис Дигл взяла животное и быстро бросила его на пол позади себя.
      - Это счастье, что она еще может ходить после того, как ты ее тащил, - рявкнула миссис Дигл.
      Билли пожал плечами.
      - Ладно. Убирайся с моего крыльца. Надеюсь, ты не ждешь вознаграждения.
      - Нет, миссис Дигл, - ответил Билли. - Мне кажется, даже на "спасибо" нечего надеяться.
      С этими словами он повернулся, и они с Барни пошли с крыльца. Вполуха он услышал, как миссис Дигл прокричала на прощание что-то по поводу того, чтобы он проследил за Барни - "не загадил бы" ее ценные кусты. Его мысли были заняты тем, что он корил себя.
      - Черт бы меня побрал, - сказал он вслух. - Надо было соображать, что делаешь... Достаточно было бы забросить кошку ей во двор.
      И тогда он пришел бы на работу на несколько минут пораньше - то есть менее поздно. Обогнув угол владения миссис Дигл, он побежал, и Барни пришлось сделать то же самое. Внезапное ускорение привело к столкновению пса с большим керамическим снеговиком, единственным легкомысленным предметом, который старуха допустила в свои владения. Облупленная и испещренная тонкими линиями трещин голова снеговика начала заваливаться направо еще несколько лет назад; теперь же, когда Барни коснулся низа статуи, она резко наклонилась вниз, поколебалась немного и скатилась в снег.
      Миссис Дигл, которая подсматривала за удаляющимися фигурами из окна столовой, резко вздохнула, когда керамическая голова исчезла в снегу.
      - Мерзкие животные! - прошипела она. - Вы у меня оба получите за это.
      Она молча смотрела, как молодой Билли Пельтцер с собакой вошел в банк, и выражение ярости на ее лице постепенно сменилось выражением решительности. Потом, поправив парик перед зеркалом в столовой, она наконец решилась.
      - К черту снег, - сказала она теперь. - Стоит промочить ноги, чтобы проучить этого панка.

      ГЛАВА 3

      Всегда трудно найти что-нибудь действительно необычное и неожиданное для членов семьи, думал Рэнд Пельтцер - и с каждым Рождеством это становилось все труднее и труднее.
      Однако он решил не отчаиваться и пустился в рискованное предприятие - выбор подходящего подарка. Так он относился к жизни вообще. Рэнд считал, что выбился в люди - взрослый мальчик из беднейшей части города, который, не обладая преимуществом выпускника колледжа в не имея какого-либо специального образования, как-то умудрился жениться на лучшей женщине Кингстон Фоллз в достаточно хорошо содержать семью. Правда, ему приходилось крутиться, но это ведь придавало жизни особое очарование. Люди смеялись над ним, когда его изобретения не работали так, как должны были бы, но потому было намного больше радости, когда что-нибудь удавалось.
      Сейчас даже несмотря на то, что сто огорчала невозможвость найти подарок для Билли, он был счастлив. Он любил Рождество и все то, с чем оно ассоциировалось - дух единения, достижения уходящего года, ощущение добросердечности и, особенно, возможность делать людям приятное так, чтобы они при этом не смотрели на тебя странно.
      Он не заметил, как оказался в китайской части города. Он не помнил, чтобы сказал таксисту: "Отвези меня в китайсквй город", или даже чтобы он решил отправиться туда. Может быть, бродя по магазинам и лавкам в поисках неуловимого "того самого" подарка, он пришел в китайский квартал почти случайно. Он никогда раньше не бывал в здешних магазинах, хотя посещал эту часть города как турист. Но почему бы и нет? Может быть, именно здесь он это и найдет.
      Это "неизвестно что".
      Своим слегка озадаченным выражением лица Рэнд был похож на любого другого человека средних лет, ходящего по магазинам. Человек с открытым лицом, возможно, бывший в свое время вполне симпатичным, сейчас у него была красивая копна спутанных седых волос и пристально глядящие зеленые глаза. Ниже шеи старость сделала его менее привлекательным - плотная грудь переходила в толстый живот, который лишь чуть-чуть не дотягивал до типичного брюшка любителей пива (некоторые недостаточно дипломатичные друзья говорили именно так).
      Можно было вообразить, что он был профессиональным футболистом, например, нападающим, который ушел из спорта в 1965 году и с тех пор постепенно сдавался полноте. Он был одет в твидовый пиджак, вельветовые брюки и серый пуловер, явно предпочитая красоте удобство.
      - Это должно быть где-нибудь здесь, - пробормотал он.
      Он осмотрел предметы на прилавке китайского магазина редкостей, яркий набор сувениров. Там были пепельницы, булавки для галстука, наборы ручек и карандашей, даже туалетная бумага, типичная для китайского городка. Наверху покачивались мобили, с которых свисали акробаты, горгульи, непонятные абстрактные фигурки. На стенах были часы и доски для игры в дарты, плакаты, картины и гравюры, но его ничто не привлекало. Ничто, он знал, не сможет заставить глаза Билли блестеть так, как он любил.
      - Вам что-нибудь угодно, господин?
      В типичной (по мнению Рэнда Пельтцера) восточной манере двигаться украдкой бледнолицая китаянка внезапно появилась из-под прилавка, просто встав. Рэнд вздрогнул, чуть не выронив оловянную пепельницу, которую взял в руки.
      - Да, - сказал он. - Мне нужно что-нибудь для сына. Что-нибудь особенное.
      Женщина указала на стереомагнитофон, потом на часы, но Рэнд покачал головой.
      - Ему нравятся механические вещи? - спросила женщина.
      - Нет. Он художник. Рисует карикатуры. Может быть, у вас есть что-нибудь для художника.
      - Художника?
      - Да, - ответил Рэнд, внезапно вдохновившись. - Может быть, что-нибудь вроде мольберта и одновременно держателя для кистей или... - Он поднял глаза к потолку, чувствуя, как текут потоки вдохновения. - Или, может быть, этюдник, который можно сложить и носить в кармане. Вы знаете, для художника, который много передвигается...
      - Художника? - повторила женщина, протягивая Рэнду многоразовую батарейку.
      Он покачал головой и пошел к двери, продолжая размышлять над задачей создания переносного мольберта.
      - Минуточку, - позвала женщина.
      Рэнд задержался, а она бросилась вон из-за прилавка через маленькую дверь, ведущую в другую комнату. Как только она исчезла, Рэнд почувствовал, что в комнате еще кто-то есть.
      - Господин желает что-нибудь особенное? - спросил другой голос.
      Он принадлежал очень худому мальчику-китайцу. Длинные ноги делали его выше ребят своего возраста, отчего он казался на несколько лет старше, чем был на самом деле, а на самом деле, по мнению Рэнда, - ему было лет девять. Выцветший пиджак с эмблемой "Лос-Анджелесских Доджеров", мятая спрингетиновская футболка, застиранные и рваные джинсы "Левайс" и теннисные туфли с высоким верхом - эти вещи в глазах Рэнда делали его похожим на ходячую рекламу аукционов невостребованной одежды. Тем не менее, в нем было нечто, заставившее Рэнда отнестись к нему с симпатией и доверием.
      - Да, - ответил он, переводя взгляд с огромных темных глаз мальчика на дверь, через которую вышла женщина, и обратно. - Что-нибудь необычное, что-нибудь, чего ни у кого больше нет.
      Потом, сообразив, что такое описание подходит лишь для очень немногих предметов, как, например, бриллиант "Надежда", он поправился:
      - Я хочу сказать, что мне не обязательно нужно чтонибудь дорогое или что-то единственное в своем роде, но мне нужно что-нибудь... особенное, понимаешь?
      Мальчик кивнул.
      - Идите за мной, пожалуйста, - сказал он.
      - Ты можешь мне просто сказать, что это?
      - Нет, сэр. Это не поддается описанию.
      Ого, подумал Рэнд. Значит, это "не поддается описанию"? Если мальчик выучил такое выражение в таком нежном возрасте, значит, он не по летам развитый артист. Может быть, он играет роль приманки в шайке грабителей или похитителей. Здравый смысл подсказывал Рэнду, что нужно не поддаваться уговорам. С другой стороны, прислушивался ли он когда-нибудь к здравому смыслу?
      Старуха снова появилась, таща за собой огромного надувного - и сейчас сильнонадутого - красного дракона, который полностью занял бы собой любую ванну.
      - Художник? - спросила она.
      - Нет, - улыбнулся Рэнд, пятясь к выходу. - Но все равно спасибо.
      Через минуту он был уже на улице, и китайчонок оказался с ним рядом.
      - Безделушки, - сказал мальчик с неодобрением. - Вам нужно что-нибудь необычное, а она предлагает вам безделушки.
      Будучи торговцем, Рэнд давно научился никогда не охаивать чужой товар. Со временем этот молодой человек научится тому же, подумал он, и сейчас был подходящий момент, чтобы преподать ему небольшой урок.
      - Это был очень милый дракон, - сказал он. - Он многим мог бы понравиться. Просто это не то, что мне нужно.
      - Безделушка, - повторил мальчик. - Большая безделушка. Идите за мной и увидите что-то действительно необычное.
      Рэнд так и сделал, хотя уговаривал себя быть осторожнее, чем обычно. Проспект бурлил, там было много народу, но он внимательно всматривался в лица прохожих, чтобы перехватить кивок или сигнал, направленный мальчику или от него. Они прошли квартал, но он не заметил ничего подозрительного. Мастеровые проходили быстро, каждый был погружен в свои мысли; пара монахинь, нервно смеющихся, проехали мимо на рикше; несколько молодых людей, похожих на студентов колледжа, быстро переговаривались с молодой женщиной восточного типа, отчаянно стараясь изобразить холодность, подстать ее усталости от мира. Вскоре они стояли у лестницы, ведущей в подвал.
      - Здесь, - сказал мальчик.
      - Неудивительно, что тебе приходится затаскивать людей с улицы, - пробормотал Рэнд, осторожно оглядываясь.
      Мальчик открыл дверь под лестницей и пригласил Рэнда следовать за ним. Глубоко вдохнув, Рэнд вошел.
      Внизу был не магазин ужасов, но и не магазин, заполненный необычными вещами. Основным источником света, казалось, бим сотни свечей, которые горели поодиночке и группами на каждом плоском участке поверхности в забитой хламом комнате. Наверху покачивались обычные восточные мобили, создающие свою звенящую музыку, когда крохотные металлические пластинки касаются друг друга. Рэнд осмотрел действительно прекрасный набор шахмат, в котором огромные фигуры были вырезаны в виде японских воинов и крестьян. На мгновение ему показалось, что Билли понравится изысканность набора, и может быть, он даже сможет использовать его в качестве модели для своих фигурок. Потом он пожал плечами. Набор шахмат не говорил: "купи меня".
      Повернувшись в поисках мальчика, он увидел вместо него старого китайца. Он сидел на своего рода платформе и потихоньку курил длинную трубку. Длинные седые бакенбарды обрамляли нижнюю часть его лица, на голове была черная плотно прилегающая шапочка. Он был одет в просторную коричневую тунику и сидел на возвышении, почти как священник. Но Рэнд лишь на мгновение подумал об этом. Этот человек, несмотря на всю его торжественность и отрешенный от земных дел вид, был просто-напросто таким же торговцем, как и он сам. Только они торговали в разных условиях. Этот человек сидел в магазине целый день, а Рэнду принадлежал мир снаружи. Придя к такому выводу, Рэнд шагнул вперед. Подойдя ближе, он открыл чемоданчик и вытащил из него сложной конструкции предмет около фута длиной.
      - Простите, сэр, - сказал он. - Я шел сюда за молодым человеком, который сказал мне, что здесь я увижу нечто совершенно необычное.
      Китаец медленно кивнул.
      - Это мой внук, - сказал он на удивление глубоким и звучным голосом. Выражение, с которым он произнес эти три слова, было смесью любви и скепсиса, что подтвердило догадку Рэнда о том, что мальчик был ловким молодым артистом.
      Рэнд никогда не отчаивался. И тут он уже решил воспользоваться моментом. Бросив взгляд на магазин древностей, забитый обычным набором ужасных восточных масок, древних колдовских амулетов, рассыхающихся черепов и пыльных книг по оккультным наукам, он махнул рукой, как бы сметая что-то.
      - Сэр, я позволю себе сказать кое-что, - начал он. - Это очень милый магазин. Но в дополнение к тому замечательному ассортименту, который у Вас уже имеется, Вы могли бы добавить кое-какие новые и современные вещи. Вот как, например, эта.
      Он поднял предмет, который вынул из чемоданчика. Это была бесформенная вещь, напоминающая камертон, к которому приделаны более мелкие детальки и приспособления.
      - Вот например, Вы садитесь в поезд или в автобус и едете на важную деловую встречу, - начал Рэнд. - Только Вы садитесь, как обнаруживаете, что забыли почистить зубы. И во рту у Вас такой привкус, как если бы его использовали для проведения опытов с какими-то ядохимикатами. В обычном случае Вы должны были бы забить тревогу, но это не так, если у Вас есть такое - Помощник в Мытье. Это мое собственное изобретение, очередное произведение рационализаторской лаборатории Рэнда Пельтцера, человека, который делает невозможное возможным и нелогичное логичным.
      Не обращая внимание на полное отсутствие интереса со стороны китайца, Рэнд скользнул одной рукой по боку предмета и вытащил нечто вроде грубой зубной щетки. Затем он нажал на кнопку, сильная струя водянистой белой пасты ударила в стенку рядом и стала медленно стекать на пол.
      - Нет проблем, - сказал Рэнд, нажимая на кнопку "ВЫКЛ."
      Устройство продолжало с бульканьем выплевывать беловатую массу в ладонь Рэнда.
      - Нет проблем, - повторил Рэнд. - Это легко вымыть. А когда это работает, это всего лишь одна из десяти весьма полезных функций этого Помощника в Мытье. Конечно, я сужу предвзято, но мне кажется. Вы вполне могли бы использовать подобные этому современные устройства в Вашем магазине. Может быть, я запишу Вас на дюжину? Поверьте мне, даже в таком месте, не слишком похожем на магазин Серз Ребак, их расхватают за неделю.
      Как бы в качестве финального аккорда к торжественному обещанию Рэнда, Помощник в Мытье издал громкий звук - нечто среднее между отрыжкой и взрывом мокрого цемента - выпустив мощный гейзер липкой массы, достигший левого отворота пиджака изобретателя.
      - Еще есть небольшие недоработки, - неуверенно сказал Рэнд.
      Тогда китаец взорвался. Губы его разжались, обнажив ряд впечатляюще огромных зубов, и он затрясся от смеха, как Гора Рашмор, которая внезапно оживает. Вначале он раскачивался сбоку набок, потом сверху вниз. Из-под туники появился палец и указал на Рэнда, обличающий крючок слегка подрагивал, поскольку старик трясся от смеха.
      - Т..т..т...Томас Эдисон, - сказал он сквозь смех. - Томас Эдисон.
      Заметив, что мальчишка видел демонстрацию и теперь тоже смеялся, смущенный, но привыкший к подобному после уже случавшихся неприятностей, Рэнд добродушно хохотнул. Какое-то время он продолжал делать вид, что смеется, терпеливо ожидая, когда веселье закончится. В это время он различил тонкий голосок в общем смехе. Он был выше, чем голоса старика и мальчика, нечто среднее между воркованием младенца и криком попугая.
      - Подождите, - воскликнул он. - Что это?
      Старику и мальчику еще требовалось время, чтобы прийти в себя. Когда они наконец успокоились, посторонний голос со странной интонацией продолжал смеяться где-то.
      - Я никогда ничего подобного не слышал, - пробормотал Рэнд, переводя взгляд с одного китайца на другого. Они отреагировали на его незаданный вопрос, отведя взгляд. Старик вдруг проявил большой интерес к куску бумаги у себя на столе; мальчик, будучи менее тонкой натурой, просто отвернулся. Тем временем странный смех все доносился из маленькой комнатки прямо за ними.
      - Бог ты мой, это наверняка что-нибудь интересное, - сказал Рэнд, не обращаясь ни к кому в отдельности, двигаясь к дверям комнаты.
      Когда он подошел к входу, он обернулся и посмотрел на мальчика.
      - Это то самое? - спросил он. - Ты за этим привел меня сюда? Это та самая "необычная вещь"?
      Мальчик уставился в пол под резким взглядом деда.
      - Да, наверное, это так, - Рэнд сам ответил на свой вопрос. - Конечно, я хочу посмотреть, кому или чему принадлежит этот смех. - Постояв мгновение в дверях, он подумал о праве собственности. Дальняя комната все же была частным владением, и несмотря на любопытство, он понимал, что ему нужно их разрешение, чтобы заглянуть туда.
      В ответ китаец пожал плечами.
      - Спасибо, - сказал Рэнд.
      Пробравшись сквозь занавеси из бисера, он вошел во внутреннее святилище, и подождал минутку, пока глаза привыкли к темноте. Наконец он смог различить стол, на котором были свалены в кучу несколько десятков коробок из-под обуви, в каждой из них были всякие безделушки. Около них была маленькая клетка, накрытая куском джутовой ткани. Из-под джута раздавались мягкие звуки - уже не странный хохот, как минуту назад, но все же что-то неземное. Подойдя к краю стола, он протянул руку, не видя, что двое китайцев вошли вслед за ним и теперь стояли в дверях, и их тела отбрасывали удлиненные тени.
      Мягко, почти благоговейно Рэнд поднял джутовую ткань.
      - Ого, - сказал он мягко.
      Он никогда раньше не видел подобного существа.
      - Что же это такое? - спросил Рэнд.
      - Могвай, - ответил старый китаец.
      - Мог - что?
      - Так он называет себя. Мне потребовалось много времени, чтобы выяснить это. Я понятия не имею, что это.
      - Могвай, - повторил Рэнд. - Звучит как что-то с другой планеты. Слишком трудно запомнить и произнести. Мне-то кажется, это просто то, что мне надо.
      Существо недружелюбно посмотрело на Рэнда и, не раскрывая рта, издало низкий звук.
      - Что он делает? - спросил Рэнд.
      - Поет, - ответил мальчик-китаец. - Он делает это только для тех, кто ему нравится.
      Рэнд улыбнулся.
      - Что он ест? - спросил он.
      Старик улыбнулся в ответ.
      - Все, что угодно.
      - Что Вы хотите этим сказать - все?
      - Все, что можно разжевать. Вчера он съел резиновую губку. Он также ел картон и упаковочную стружку. Но мне кажется, что ему больше всего нравится то же, что и нам.
      - Сладости? - спросил Рэнд, вдруг вспомнив, что у него есть плитка шоколада в кармане куртки.
      - Безусловно, - ответил китаец.
      Рэнд нашел плитку и развернул. Осторожно просунув ее в клетку, он пристально смотрел, как существо понюхало ее, и в три-четыре больших приема съело мягкую смесь шоколада и карамели.
      Рэнд в восторге зааплодировал. Шумно глотая, Могвай, казалось, ответил вглядом, который говорил "спасибо".
      - Сколько вы хотите за него? - спросил Рэнд.
      - Могвай не продается, - ответил старик.
      - Да ладно, - настаивал Рэнд. - Моему сыну он страшно понравится. И у нас ему будет хорошо.
      - Простите.