об этом немыслимом для страхового агента поступке, то его нигде не
возьмут на работу по специальности. Зато он отомстит за свою подругу.
Я немного успокоилась: он старается произвести на меня впечатление,
куражится своим упорством. Он ничего не знает.
Он объяснил мне, что в Италии дело будет обстоять иначе. Там его при-
мут с распростертыми объятиями. Во Франции До подписала только полис,
обязывающий ее уплачивать по две тысячи франков ежемесячно в течение де-
сяти лет, а Сандра Рафферми оформила на нее уйму страховых договоров, в
общей сложности на десятки миллионов. И если за возможность не выплачи-
вать страховку уцепятся даже при таком ничтожном полисе, как у До, то
итальянские страховые компании гораздо больше заинтересованы в расследо-
вании.
Возможность не выплачивать страховку? Полисы Рафферми на десятки мил-
лионов? Меня снова охватила тревога. Я ничего не понимала. Габриеля это
даже как будто удивило. Затем он, очевидно, догадался, что от меня
кое-что скрыли. И вот тут-то его лицо на миг осветила усмешка - не
столько веселая, сколько ироническая.
- Сегодня вечером либо завтра, если вы помешаете мне делать мое дело,
этот дом наполнится ищейками, перед которыми я щенок, - сказал он. - Для
этого мне достаточно пожаловаться в докладной на противодействие, оказы-
ваемое девчонкой, которая хочет что-то утаить. Я пройдусь еще раз по до-
му. Советую вам одеться. Потом поговорим.
Он повернулся ко мне спиной и спокойно направился в ванную, выгорев-
шую при пожаре. На пороге он обернулся и, медленно выговаривая слова,
сказал, что у моей приятельницы Мюрно большие затруднения во Флоренции:
наследницей по завещанию объявлена До.
Всю вторую половину дня я пыталась дозвониться до Флоренции. Звонила
по всем телефонным номерам, которые нашла в бумагах Жанны. К вечеру до-
билась ответа. Абонент не знал, где найти Жанну, но подтвердил, что за
десять дней до своего последнего приступа Рафферми просто-напросто сос-
тавила новое завещание. Я знала по-итальянски только какие-то обиходные
выражения, которые заучила в последние несколько недель, а мадам Иветта,
державшая у уха другую трубку, была неопытной переводчицей. Слышимость
была плохая, и я успокаивала себя тем, что мы с Иветтой что-то недопоня-
ли.
Дружок Доменики крутился в доме. Он ничего не ел и даже не снял с се-
бя дождевик. Иногда, не считаясь с присутствием Иветты, он, точно следо-
ватель, задавал мне всякие вопросы, на которые я была не в состоянии от-
ветить. Он все ходил вокруг меня, а я не смела его выгнать, боясь пока-
заться подозрительной, и мне чудилось, что меня уносит круговорот его
шагов.
И вдруг, когда он шагал перед домом, круговорот во мне кончился, зас-
тыв на одной-единственной и безумной мысли: у Мики были те же побуждения
- точь-в-точь такие же, что и у меня, - занять мое место, чтобы вернуть
себе наследство.
Я поднялась к себе в комнату, взяла пальто и деньги, которые мне ос-
тавила Жанна, переменила перчатки. Доставая из шкафа чистые перчатки, я
увидела револьвер с перламутровой рукояткой - мы нашли его в чемодане
Мики. Я долго колебалась. И все-таки взяла его.
Юноша в дождевике у гаража молча смотрел, как я завожу машину. Я
отъезжала, когда он меня окликнул. Заглянув в окошко, он спросил: не ка-
жется ли мне сейчас, что жизнь - престранная штука, ибо погубит меня
красивая машина.
- Вы знали, что наследницей станет До, - сказал он. - Знали, потому
что вам объявила это ваша тетка. Вы звонили ей из Парижа, когда за вами
приехала гувернантка. Это написано черным по белому в завещании. Вы отп-
раздновали день рождения До, а вернувшись домой, одурманили ее снотвор-
ным, заперли в спальне и устроили в ванной пожар.
- Да вы совсем спятили!
- Вы предусмотрели все. Кроме двух обстоятельств: во-первых, что на-
ряду со всем прочим вы потеряете и память и забудете даже свой замысел
выдать себя за Доменику; во-вторых, что спальня не загорится. Да, да,
она не загорелась!
- Я не желаю вас слушать! Убирайтесь!
- Знаете, чем я занимался эти три месяца? Изучал дела о пожарах со
времени основания моей страховой компании. Расположение дома, направле-
ние ветра в тот вечер, сила взрыва, очаги огня в ванной - все указывает
на то, что этот сволочной поджог не коснулся бы спальни Доменики! Огонь
уничтожил бы только часть дома, против ветра он не мог бы распростра-
ниться. Вам пришлось разжечь его снова, в гараже под ее спальней.
Я смотрела на него. По выражению моих глаз он понял, что я поддаюсь
его доводам. Он схватил меня за плечо, но я высвободилась.
- Отойдите, не то задавлю!
- И сожжете эту машину, как сожгли первую? Так вот, на этот случай
даю вам совет: не перебарщивайте, не теряйте голову, действуйте осмотри-
тельно, когда будете пробивать бак машины.
Иначе человек наблюдательный сможет потом это заметить.
Я рванулась вперед. Заднее крыло моего "фиата" отбросило Габриеля, и
он упал. Я услышала крик мадам Иветты.
После операции я плохо справлялась с машиной, ехать быстро мне было
трудно. Я видела, как сгущаются сумерки и по берегу бухты зажигаются ог-
ни Ла-Сьота. Если Серж Реппо уходит с работы в пять часов, как летом, я
его уже не найду. А его надо заставить замолчать.
На почте его не оказалось. Я опять вызвала Флоренцию. Жанну не заста-
ла. Когда я снова села за руль, была уже ночь, было холодно, а у меня не
хватало духу даже поднять верх машины.
Некоторое время я кружила по Ла-Сьота в надежде найти Сержа Реп-
по-вернее, надеялась на это одна часть моего "я". Вторая была занята
мыслями о Мики, которой я была либо не была, и о Жанне. Не могла она так
ошибиться, не могла меня обмануть.
Серж солгал, Мики ничего не знала. Я - До и убила я ни за что, за
наследство, которое уплыло из моих рук, но досталось бы мне без
убийства. Попросту если бы я подождала. Смешно. Надо смеяться. Почему же
я не смеюсь?
Я вернулась на мыс Кадэ. Издали я заметила стоявшие перед домом маши-
ны с зажженными фарами. Полиция. Остановившись у обочины дороги, я поп-
робовала еще раз собраться с мыслями, составить какой-то план, еще раз
продумать всю историю с пожаром.
И что смешно: три месяца кряду я без устали старалась доискаться ис-
тины, переворошила все, вела расследование под стать тому храброму стра-
ховому агенту, но достигла большего: в этом деле, к которому он относил-
ся с таким страстным интересом, куда ни глянь - всюду я. Я следователь и
убийца, жертва и свидетель-все в одном лице. А что произошло в действи-
тельности, не откроет никто, если этого не откроет китайский болванчик с
коротко остриженными волосами - сегодня вечером, завтра или никогда.
Я шла к дому пешком. Среди черных машин, на которых приехали люди,
наводнившие сейчас дом, я приметила белую машину с открытым верхом, при-
вязанный сзади чемодан, забытый на сиденье шарф... Жанна здесь!
Наглухо застегнув пальто, нащупывая рукой в перчатке лежащий в карма-
не револьвер Мики, я медленно пошла прочь. Я спустилась на пляж; Сержа
там не было. Снова поднялась на шоссе; его не было и там. Сев в машину,
я вернулась в Ла-Сьота.
Нашла я его час спустя на террасе кафе, где он сидел с какой-то рыже-
волосой девицей. Увидев, что я выхожу из машины, он с досадой оглянулся
по сторонам. Я шла прямо на него, и он встал. Он даже сделал два шага
мне навстречу, на свет, - два последних шага шкодливого кота. Я выстре-
лила в него с расстояния в пять метров, промахнулась, пошла вперед, раз-
ряжая в него свой маленький револьвер. Он упал ничком на тротуар. Выпус-
тив четыре пули, я еще дважды нажимала на собачку, но безуспешно. Впро-
чем, это уже не имело значения, я знала: он мертв.
Раздались крики, топот бегущих ног. Я села в "фиат".
Включила мотор в бушевавшем вокруг людском потоке, который, казалось,
вот-вот меня затопит. Толпа расступилась перед машиной. Я говорила себе:
теперь Жанну никто не тронет, она возьмет меня на руки, будет баюкать,
пока я не усну, и я ни о чем не буду ее просить, скажу только, чтобы она
любила меня по-прежнему. Мои фары сметали с пути шакалов, и они разбега-
лись в разные стороны.
Жанна стояла, прислонясь к стене в столовой виллы, спокойно ожидая,
чуть бледней, чем всегда.
Она первая заметила меня на ступеньках лестницы. Я увидела только ее
лицо, на миг исказившееся, затем просветлевшее и растерянное - и перес-
тала видеть все вокруг. Лишь гораздо позже, когда меня от нее оторвали,
я заметила других людей: мадам Иветту, что плакала, уткнувшись головой в
передник, Габриеля, двоих полицейских в форме, троих агентов в штатском
и одного из мужчин, замеченных мною утром у гаража.
Жанна сказала, что меня обвиняют в убийстве Доменики Лои. Сейчас меня
арестуют и предъявят обвинение, но это сущий бред: я должна верить в
нее, она не позволит им мучить меня.
- Я знаю, Жанна.
- С тобой ничего не случится, с тобой ничего не может случиться. Они
попытаются надавить на тебя, но ты никого не слушай.
- Я буду слушать только тебя.
Они оттащили меня от нее. Жанна попросила позволения подняться со
мной в спальню, помочь мне собрать вещи. Какой-то полицейский чиновник с
марсельским выговором сказал, что пойдет с нами. Он остался в коридоре.
Притворив дверь в спальню. Жанна прислонилась к ней спиной. Она взгляну-
ла на меня и заплакала.
- Жанна, скажи мне, кто я.
Она покачала головой - глаза ее были полны слез - и ответила, что не
знает. Ничего она больше не знает, знает только, что я ее крошка, ее до-
ченька. А кто я - ей безразлично.
- Ты так хорошо знала Мики, ты не могла ошибиться. Знаешь меня...
Ведь ты хорошо знала ее, правда?
Но она качала головой, качала головой и твердила:
- Нет, нет, клянусь, я совсем не знала, перестала знать Мики за эти
четыре года, она избегала меня как чумную.
- Да что произошло четыре года назад? Но Жанна плакала, плакала, при-
жимала меня к себе и повторяла: "Ничего, ничего не произошло, вздор,
один поцелуй, всего лишь поцелуй, и ничего больше, но она поняла прев-
ратно и с тех пор не выносила моего присутствия - но она просто не так
поняла".
Она вдруг грубо отстранила меня, вытерла слезы и стала укладывать мои
вещи в чемодан. Я села на кровать рядом с нею.
- Я кладу три пуловера, - сказала она уже спокойнее. - Если тебе что
понадобится, попросишь у меня.
- Жанна! Мики все знала.
Но Жанна качала головой и твердила: "Пожалуйста, ну пожалуйста, не
надо об этом, ничего она не знала; знала бы - тебя бы здесь не было, по-
гибла бы ты".
- Почему ты хотела убить ее? - схватив Жанну за руку, вполголоса
спросила я. - Из-за денег?
Она замотала головой, отвечая: "Нет, нет, просто я не могла больше
терпеть! Плевала я на деньги! Умоляю тебя, молчи".
Я не стала больше спрашивать. Я прижалась щекой к ее руке. Она не от-
няла ее, продолжая укладывать мои платья в чемодан одной рукой. Она уже
не плакала.
- Так мне суждено остаться ни с чем, одна ты у меня, - сказала я. -
Ни наследства, ни мечты на грани сна - одна ты.
- А что это за мечта "на грани сна"?
- Да ты же сама об этом говорила: сказки, что я рассказывала самой
себе, когда была банковской служащей.
Они подвергли меня допросу. Заперли в палату тюремной больницы. Снова
жизнь распалась на две половины: мрак беспамятства и режущий свет, когда
меня выводили во двор на прогулку. Я видела Жанну из-за решетки в комна-
те для свиданий, дважды. Больше я не изводила ее вопросами. Она была
бледна и подавлена-с тех пор как узнала об убийстве Сержа Реппо. Даже
улыбка, которой она пыталась меня успокоить, была бледная: Жанна многое
поняла в том, что произошло в ее отсутствие.
На кладбище автомобилей в Ла-Сьота они произвели экспертизу останков
моей "МГ", переворошили все, что имело отношение к Сержу Реппо. Они об-
наружили умышленно сделанную пробоину, но так и не напали на след телег-
раммы. Впрочем, потом я узнала, что шантажист надул Мики: никакой раз-
носной книги для телеграмм не существует. Вероятно, он заставил Мики
расписаться в первой попавшейся ему под руку тетради.
Я убила Сержа Реппо, чтобы помешать ему рассказать о роли Жанны, но
даже это второе убийство я совершила напрасно. Собрав все оставшиеся у
нас деньги, чтобы нанять адвокатов, Жанна сама рассказала все следовате-
лям.
Я призналась, когда мне стали известны показания Жанны.
Мне предъявили обвинение в убийстве, но и Жанне тоже. Я видела ее
несколько секунд, когда она выходила от следователя. Мы столкнулись с
нею в дверях его кабинета.
- Положись на меня, ладно? - сказала она. - А ты только будь привет-
лива с ними и думай.
Она погладила меня по волосам и заметила, что они хорошо отросли. За-
тем сказала, что следствию нужны дополнительные данные и меня повезут в
Италию.
- Веди себя, как умница Мики, - добавила она. - Будь такой, какой я
тебя учила быть.
Следователю Жанна рассказала все, что он хотел, и даже больше, но ни-
когда не говорила - и этого так никто никогда и не узнал, - что сго-
вор-то у нее был с Доменикой Лои. Я поняла почему: если я буду молчать,
если я останусь Мики, меня приговорят к более легкому наказанию. Жанна -
моя воспитательница, так что главной виновницей будет считаться она.
Когда снова спускается тьма, я могу думать обо всем этом часами.
Иногда я совершенно уверена, что я Мишель Изоля. Я узнаю, что тетка
лишила меня наследства, что Доменика и Жанна сговорились меня убить.
Сначала я решаю расстроить их замыслы, затем, когда вижу их вместе подле
меня, меняю решение и, воспользовавшись их же планом, убиваю Доменику,
чтобы выдать себя за нее.
Иногда я выдаю себя за До ради наследства, которого злопамятная тет-
ка, чувствуя приближение смерти, несправедливо меня лишила. А иногда де-
лаю это, чтобы вернуть себе утраченную привязанность Жанны. Иногда -
чтобы продолжать мучить. Иногда - чтобы заставить забыть мучения. Иног-
да-и это самое вероятное-для всего вместе взятого: чтобы остаться самой
собою, приобретя богатство, и стать новым человеком подле Жанны.
Бывают ночью и такие минуты, когда я опять Доменика. Серж Реппо сол-
гал: Мики ничего не знала. Я убила ее. Пламя не пошло в ее комнату, и
тогда я подожгла гараж. Нежданно-негаданно я заняла место той, у которой
как раз и был тогда повод совершить убийство.
Но кто бы я ни была - Доменика или Мишель, в последнюю минуту я ока-
зываюсь в охваченной огнем комнате. Стоя перед окном на втором этаже, я
держу в руках горящую рубашку, накрываю ею лицо и от боли впиваюсь в нее
зубами - ведь во рту у меня потом нашли обуглившиеся клочки материи. Я
выбрасываюсь из окна, падаю на ступени входной лестницы. Прибегают сосе-
ди, надо мной склоняется Жанна, и, поскольку я непременно должна быть
До, в этом почерневшем полутрупе без волос и без кожи она узнает именно
До.
Затем - ослепительный свет клиники. Я - уже третья. Я ничего этого не
делала, ничего не хотела сделать и не желаю быть никем из них обеих. Я -
это я. Ну, а прочие... Что ж, смерть своих детей не спутает. Меня лечат.
Меня допрашивают. Я стараюсь говорить как можно меньше. У следователя,
при встречах с моими защитниками или с психиатрами, в чье распоряжение я
поступаю каждый Божий день после обеда, я отмалчиваюсь или говорю "не
помню". Я отзываюсь на имя Мишель Изоля и предоставляю Жанне решать нашу
судьбу - так, как она найдет нужным.
Меня больше не трогает даже злая насмешка крестной Мидоля: согласно
ее завещанию, Мики должна выплачиваться рента - ровно столько, сколько
получала бывшая банковская служащая Доменика Лои, которая и обязана вып-
лачивать ежемесячно означенную сумму.
Мики!.. Та, что двести раз в день проводила щеткой по волосам...
Бросала недокуренную сигарету... Мики, засыпавшая мгновенно, как кук-
ла. Мики, плачущая во сне... Кто я, Мики или Доменика? Уже не знаю.
Что, если Серж Реппо, прочитав газету и вспомнив о телеграмме, все
выдумал? Все: и свою встречу с Мики на пляже, и встречу с ней в табачной
лавке в Леке, и слежку, которую она якобы поручила ему перед
убийством... Тогда я - До, и все произошло так, как мы с Жанной задума-
ли. А Габриель, упорствуя в своем стремлении отомстить за подругу, ее
погубил, да и я сама погубила себя, заняв место Мики, ведь только у Мики
и были мотивы для убийства.
Доменика или Мики?
Если Серж Реппо не солгал, то в день пожара ошиблась Жанна, ошибается
сейчас и всегда будет ошибаться. Я - Мики, а она этого не знает.
Не знает.
Не знает.
Либо она знала это с первой минуты, когда я была еще без волос, без
кожи, без памяти.
Я схожу с ума.
Жанна знает.
Жанна всегда знала.
Потому что тогда все объясняется. С того времени, как я открыла глаза
при вспышке белого света, одна только Жанна признала во мне До. Все, ко-
го я встречала, в том числе мой любовник и мой отец, признали во мне Ми-
ки. Потому что я и есть Мики.
Серж Реппо не солгал.
Жанна и До замыслили меня убить. Я узнала, что они готовят мне поги-
бель, и убила До, чтобы стать ею, ведь крестная не отказала себе в удо-
вольствии сообщить мне, что изменила завещание.
Да и никогда Жанна не ошибалась. Вечером перед пожаром она увидела,
что ее план провалился.
Она знала, что я Мики, но ничего не сказала. Почему?
Когда же я заполняла в гостинице бланк, то ошиблась потому, что перед
пожаром училась быть До. Но я никогда не была До; ни для Жанны, ни для
кого другого.
Почему Жанна ничего не сказала?
Я одинока. Одинока в своих поисках истины. Одинока в своих попытках
понять. Если я Мики, то я знаю, почему Жанна хотела меня убить. Мне ка-
жется, я знаю, почему она - уже потом, - несмотря ни на что, убедила ме-
ня, что мы сообщницы. "Плевала я на деньги, умоляю, молчи".
Если я Доменика - я лишаюсь всего.
Во время прогулки в тюремном дворе я стараюсь увидеть свое отражение
в оконном стекле. Холодно. Я всегда зябну. Мики, наверное, тоже всегда
зябла. Пожалуй, из двух сестер, которыми я не хочу быть, Мики мне больше
сродни. Разве Доменика зябла, разве ее бросало в озноб от зависти и зло-
бы, когда она бродила под окнами своей длинноволосой жертвы?
Снова спускается тьма. Надзирательница запирает за мной камеру, в ко-
торой живут три призрака. На своей койке я чувствую себя так, как в пер-
вый вечер в клинике. Я успокаиваюсь. Еще одну ночь я могу быть кем захо-
чу.
Хочу - Мики, которую любили так сильно, что хотели убить. Хочу - дру-
гой.
Я мирюсь с собой даже в роли Доменики. Я думаю о том, что меня увезут
далеко-далеко, на день, на неделю, а может, и на больший срок и что, в
конце концов, судьба не во всем мне отказывает: я увижу Италию.
Память вернулась к подследственной в январе, спустя две недели после
ее возвращения из Флоренции, как раз в ту минуту, когда она подносила ко
рту стакан с водой. Стакан упал на пол, но не разбился. Бог весть поче-
му.
В том же году она предстала перед судом присяжных Экса - анПрованс. В
убийстве Сержа Реппо суд, учитывая состояние подсудимой в момент совер-
шения убийства, признал ее невиновной. Но за участие в убийстве Доменики
Лои, совершенном Жанной Мюрно, ее приговорили к десяти годам тюремного
заключения.
Во время публичного судебного разбирательства она всячески старалась
стушеваться, предоставляя своей бывшей гувернантке отвечать на задавае-
мые им обеим вопросы.
Выслушав приговор, она побледнела и прижала руку в белой перчатке к
губам. Жанна Мюрно, приговоренная к тридцати годам лишения свободы, при-
вычным жестом мягко отвела ее руку и сказала ей что-то по-итальянски.
Перед жандармом, который должен был увести осужденную из зала суда,
девушка предстала очень спокойной. Она угадала, что он служил в Алжире,
и даже сказала, какой одеколон он употребляет, потому что когда-то у нее
был знакомый, который таким душился. Однажды летней ночью в машине он
сказал ей название этого мужского одеколона - оно какое-то трогательное,
и залихватское, и, пожалуй, такое же мерзкое, как и самый запах: "Ловуш-
ка для Золушки".
Париж, февраль 1962 года