"Наслаждайтесь музыкой стихов..."

Поскольку гипотеза Брауна не получила убедительного подтверждения, поиски Голубя и Феникс продолжались, и не только вокруг Джона Солсбэри. В 1937 году совершенно новую гипотезу предложил Б. Ньюдигейт, который обнаружил в хранящемся в Бодлейанской библиотеке в Оксфорде манускрипте копию "Оды восторженной" Бена Джонсона с надписью "То L:C:of:B", то есть "Люси, графине Бедфорд".
     
      Графиня Бедфорд, урожденная Харрингтон (1581-1627), сестра поэта Джона Харрингтона, известна историкам и литературоведам как очень образованная дама, близкая ко двору короля Иакова, друг и патронесса многих известных поэтов, в том числе Джонсона, Донна, Чапмена, Дрейтона, Дэниела. "Блестящая Люси", как ее звали поэты, была постоянной участницей дворцовых театрализованных увеселений. Основываясь на этих надписанных от руки инициалах и на джонсоновском стихотворении "Феникс постигнутый" (где поэт прямо говорит, что Феникс - реальная женщина), Ньюдигейт отождествляет честеровскую героиню с графиней Бедфорд, а ее мужа Эдуарда - с Голубем. Однако отношения супругов Бедфорд, вступивших в брак в декабре 1594 года, не были платоническими - у них рождались дети, и оба они здравствовали долго и после 1601-го, и после 1611 года - дат, отпечатанных на титульных листах "Жертвы Любви", - что никак нельзя согласовать с честеровской историей Голубя и Феникс. Ньюдигейт, в сущности, и не пытался это сделать, надеясь, что дальнейшие исследования в данном направлении смогут прояснить картину. Гипотеза Ньюдигейта остается недоказанной, но обнаруженная им надпись очень важна: она свидетельствует о какой-то причастности "Блестящей Люси" к появлению честеровского сборника (и к его героям). По крайней мере графиня Бедфорд, как и пославший ей (или написавший в альбом) свою "Оду" Бен Джонсон, знала, о какой хорошо знакомой ей женщине идет речь. Но о какой же? Делались попытки найти решение в комбинации отдельных элементов этих гипотез. Так, Т. Гаррисон, соглашаясь с Гросартом в отождествлении Феникс с королевой Елизаветой, следовал за Брауном в вопросе о Голубе, считая этот образ аллегорическим изображением Джона Солсбэри. Но в исторических источниках - письмах, дневниках современников - нет ни слова о каких-то отношениях Солсбэри с королевой, которую он к тому же пережил почти на десять лет, тогда как честеровский Голубь умирает на глазах у Феникс. Бедная "королева-девственница", кого только не пытались записать ей в любовники историки следующих веков... Создаваемые таким образом интерпретации сборника легко уязвимы для критики, их натянутость и внутренняя противоречивость часто не отрицаются и самими авторами. Подробный и объективный обзор работ о шекспировской поэме и честеровском сборнике, появившихся в первой трети нашего века, содержится в Новом вариоруме - комментированном издании поэтических произведений Шекспира, выпущенном Х.Э. Роллинзом в 1938 году13. Работы последующих десятилетий проанализированы P.A. Андервудом в 1974 году в серии научных исследований елизаветинско-якобианского периода истории английской литературы, издаваемой Зальцбургским университетом (Австрия)14. Наиболее обстоятельное исследование шекспировской поэмы и честеровского сборника, а также всех попыток объяснить их смысл принадлежит перу американского ученого У. Мэтчета (1965)15. Мэтчет критически относится к гипотезе Брауна, приписывавшего Джону Солсбэри и его семейству роль, которой они не играли и не могли играть в высокой трагедии, потрясшей лучших поэтов шекспировской Англии. Мэтчет, соглашаясь, что гипотеза Гросарта в ряде важных пунктов неудовлетворительна, все же пытается вернуться к предположению, что сборник посвящен памяти казненного Эссекса, хотя начал создаваться еще при его жизни, и лишь потом, в целях конспирации, в адресованные ему обращения было вставлено имя Солсбэри. Возможно, полагает ученый, первоначально издатель Э.Блаунт, известный своими проэссексовскими симпатиями (именно его Мэтчет считает главной фигурой в издании), и его друзья хотели способствовать примирению королевы со строптивым графом, но после его казни решили все-таки довести предприятие до конца, удалив или тщательно замаскировав наиболее откровенные аллюзии. Только таким сложным образом Мэтчет может объяснить головоломные методы маскировки, к которым прибегли авторы и издатели книги, а также полное отсутствие каких-либо откликов современников на ее появление. Однако удовлетворительно объяснить, почему поэты оплакивали смерть королевы при ее жизни, ему не удалось, как и многое другое. Но то, что честеровский сборник скрывает в себе некую важную тайну, после исследования Мэтчета, казалось, могло стать ясным всем шекспироведам...
     
      Многолетние безуспешные поиски подходящих прототипов, чьи биографии более или менее согласовывались бы со свидетельствами Честера и его коллег, подтолкнули некоторых западных литературоведов к тенденции рассматривать шекспировскую поэму (а вместе с ней, обычно, и весь сборник) как изощренные поэтические упражнения с философскими абстракциями, где Голубь, например, олицетворяет Верность, Феникс - Любовь, а появившееся после них Творение - метафизическую гармонию платонической любви. У этих авторов много рассуждений о неоплатонизме Ренессанса, которым, однако, трудно объяснить, как и с какой целью крупнейшие писатели Англии в один прекрасный день сговорились прославить идеальную метафизическую Любовь и с помощью виднейших лондонских издателей и печатников тайком, без регистрации, издали свои посвященные этой невинной теме стихотворения, поместив их в странном сборнике, вышедшем с явно фальшивыми обращениями, с сомнительными титульными листами, со множеством намеков на какие-то чрезвычайно значительные, но аллегорически замаскированные неведомые нам личности и события. Поэты, как видно из их произведений, были близко знакомы с этими "абстракциями", панихиду по которым они описывают и о смерти которых так глубоко скорбят. Надо сказать, что подобные "метафизические" тенденции разделяют не все западные шекспироведы, но изучением конкретных обстоятельств появления честеровского сборника мало кто занимается. Явная натянутость, неубедительность "чисто неоплатонических" интерпретаций заставляет их авторов обычно все-таки оговаривать возможность существования каких-то реальных личностей, чьи необычные отношения и почти одновременная смерть послужили поводом для такого группового обращения поэтов к прославлению и оплакиванию идеальной любви и верности. В таких работах эклектически, в разных сочетаниях излагаются элементы основных гипотез - Гросарта, Брауна, Ньюдигейта, но завершается все призывом сосредоточить внимание не на поисках ускользающего сегодня, но актуального для своего времени смысла шекспировской поэмы, а на ее поэтике, художественных достоинствах и особенно на пресловутых "мотивах ренессансного неоплатонизма"*.
     
      *Строго говоря, сколько-нибудь законченную и ясную в своих основных положениях - и тем более в деталях - "неоплатоническую" или другую метафизически-поэтическую интерпретацию честеровского сборника никто еще сформулировать не смог. Речь идет лишь об отдельных высказываниях достаточно неконкретного характера, чаше всего только в связи с шекспировской поэмой.
     
      Авторитетнейший шекспировед первой половины нашего столетия сэр Эдмунд Чемберс, сам честеровского сборника специально не изучавший, характеризовал его, следуя брауновской гипотезе, как "плохо подобранное собрание поэтических произведений, прославляющих любовь сэра Джона Солсбэри и его жены Урсулы, символизированных в образах Феникс (Любовь) и Голубя (Постоянство), и плод их союза - дочь Джейн. В стихотворениях Шекспира, Джонсона, Чапмена, Марстона и анонимов развивается тема Феникса. Поэма Шекспира не свидетельствует о глубоком изучении им работы Честера, ибо она оплакивает смерть бездетных Голубя и Феникс"16. Это было написано в 1930 году, и с тех пор несколько поколений западных ученых формировали свои представления о проблеме честеровского сборника под влиянием этого краткого и не претендующего на оригинальность замечания патриарха британского шекспироведения.
     
      Неудивительно, что через четыре десятилетия читатели оксфордской "Антологии литературы английского Ренессанса" (1973) получали такие сведения о честеровском сборнике: "К путаной поэме Честера Бен Джонсон, Шекспир и другие по неизвестным причинам согласились добавить небольшие поэтические произведения. Честер прославляет своего патрона Солсбэри как Голубя (Постоянство), его жену как Феникс (Любовь) и дочь от этого союза. Другие поэты, включая Шекспира, отнеслись к созданному Честером мифу с большой свободой. Шекспир находит в нем случай сочетать образ Феникс с описанием похорон птиц по типу, известному в фольклоре... но при этом он написал свою наиболее темную и метафизическую поэму. Шекспировские птицы не оставили потомства, также и Феникс в это время не восстал из пепла. Возможно, были актуальные события, которые могли бы объяснить все это, - казнь Эссекса, ускорившая смерть Феникс - королевы Елизаветы, но этому нет удовлетворительных доказательств. Лучшим выходом является поэтому принимать поэму как она есть - с ее ритмом, движением мысли, богатством поэтического языка; великолепная работа сама по себе является Фениксом"17.
     
      Американский профессор Д.М. Зезмер в своем "Путеводителе по Шекспиру" (1976) сообщает, что Феникс в поэме Шекспира символизирует красоту, Голубь - честность и постоянство в любви. Бегло упомянув о попытках конкретной идентификации героев поэмы и всего сборника, не исключая возможности того, что поэты писали свои произведения, имея в виду королеву Елизавету и графа Эссекса или под впечатлением таких событий, как свадьба Джона Солсбэри или смерть первого сына графини Бедфорд, Зезмер отмечает, что "все больше ученых склонны концентрировать свое внимание на философских аспектах поэмы, на мотивах ренессансного неоплатонизма"18, на возможности того, что субъектом здесь является поэзия сама по себе. Более того, ученый полагает, что Шекспир в данном случае, подобно Джону Донну в его стихотворении "Канонизация" (о котором мы еще будем говорить), вовсе не так серьезен, как хотелось бы верить многим ученым. "Поэма остается искусным образцом восхитительной лирики". Итак, "восхитительная лирика"... А вот и совсем свежий комментарий авторитетного английского шекспироведа Стэнли Уэллса в оксфордском собрании сочинений Шекспира (1994): "Поэма Честера написана как поздравление его патрону сэру Солсбэри и его супруге. Нам ничего не известно о каких-то связях между семейством Солсбэри и Шекспиром, возможно, его поэма не была написана для книги, в которой она появилась... Странная элегия вполне может иметь какой-то нераскрываемый аллегорический смысл"19.
     
      В этих суждениях английских и американских университетских профессоров в почти неприкрытой форме выражено стремление уйти от обескураживающих трудностей и загадок честеровского сборника, приписав их туманному неоплатонизму и идеализму Ренессанса и призвав студентов и читателей наслаждаться музыкой шекспировских (и не только шекспировских) стихов, не ломая голову над их конкретным для своего времени смыслом, над проблемами идентификации их героев и обстоятельств. Такой подход постепенно стал не просто привычным, - некоторым сегодняшним составителям справочников и хрестоматий, редакторам западных шекспироведческих журналов он начал казаться безальтернативным.
     
      В 1992 году, будучи в США, я мог убедиться, что за последние два десятилетия западные шекспироведы мало продвинулись в исследовании книги Честера. После Мэтчета никаких фундаментальных работ о сборнике не появилось, он по-прежнему не переиздается, не слышно о попытках критического пересмотра старых, противоречащих многим фактам гипотез. Шекспировский реквием обычно продолжают трактовать - приходилось даже слышать о некоем "консенсусе" на этот счет - как случайно попавший в "свадебный" сборник (о том, что поэма самого Честера тоже заканчивается отнюдь не свадьбой, а смертью и Голубя и Феникс, не знают даже некоторые специалисты по шекспировской поэзии).
     
      Все же, в результате более чем столетних изысканий и дискуссий, мы сегодня знаем о честеровском сборнике и вообще об этой эпохе, о ее людях, о многих сторонах ее художественной культуры несравненно больше, чем те, кто впервые извлек странную книгу из "пыльного забвения". Высказанные в ходе этих исследований гипотезы - этапы на трудном пути, приближающем науку к постижению сложной истины, и в этом качестве они заслуживают объективного к себе отношения. Но именно научная объективность требует признать, что все эти гипотезы - как исторического, так и метафизического толка - в своих основных положениях настолько противоречат содержанию сборника, что не могут ни в какой форме служить ключами к его смыслу. Они лишь фиксируют несколько направлений поисков, доказавших свою бесперспективность. Главный вопрос по-прежнему остается без удовлетворительного ответа: чью смерть оплакивали Шекспир и его товарищи?
     
      Отсюда и давно обозначившийся пессимизм относительно принципиальной возможности решения этой головоломной проблемы. А. Фарчайлд еще в 1904 году сравнивал положение тех, кто пытается проникнуть в смысл поэтических произведений сборника и реальные ситуации, послужившие поводом для их создания, с танталовыми муками путников, искушаемых в пустыне обманчивыми видениями и надеждами. В 1938 году крупнейший американский текстолог Х.Э. Роллинз, завершая в Новом вариоруме обзор работ о шекспировской поэме и констатируя, что разгадка этой поэмы и всего честеровского сборника так и не найдена, высказал серьезное сомнение, что когда-нибудь удастся найти решение, удовлетворяющее всех ученых.