Глава пятая.
СМЕРТЬ И КАНОНИЗАЦИЯ ЗА ЗАНАВЕСОМ
Волшебный остров книжника
Просперо и его завещание. - И мертвых лица были
сокрыты, и молчали все... - Тайные элегии. - И
Мэннерс ярко сияет... - Когда же появились
шекспировские пьесы о войне Алой и Белой розы?
Волшебный остров книжника
Просперо и его завещание
В 1609 году состояние здоровья Рэтленда
несколько улучшилось, а благосклонность короля
помогла ему поправить свое финансовое положение.
Он посещает Кембридж, занимается делами по
устройству госпиталя и богадельни в соседнем с
Бельвуаром Боттесфорде. Елизавета последние
несколько лет живет в основном вне Бельвуара - в
других имениях Рэтлендов или у своей тетки...
20 мая 1609 года друг и доверенное
лицо Эдуарда Блаунта, Томас Торп,
зарегистрировал в Компании печатников и
книгоиздателей книгу под названием
"Шекспировы сонеты" ("Shake-speares Sonnets"). Сам
Блаунт в это время был занят работой над
огромными "Кориэтовыми Нелепостями"; затем
к "Кориэту" подключится и освободившийся
Торп, издав "Одкомбианский Десерт". 2 октября
1610 года Ричард Баньян зарегистрировал "книгу
под названием "Славься Господь Царь
Иудейский"" без имени автора. Книга появится
потом с именем "Эмилии Лэньер, жены капитана
Альфонсо Лэньера". Лицензию на ее издание, как
и на издание Кориэтовых трудов, дает капеллан
архиепископа Кентерберийского, воспитанник
Оксфордского университета доктор Мокет, - его имя
есть среди тех, кому Кориэт шлет шутовские
приветы из Индии. В 1609 году Генри Госсон
выпускает "Перикла", зарегистрированного за
год до того Блаунтом; потом Госсон станет главным
издателем памфлетов Водного Поэта Его
Величества. Таким образом, появление всех этих
книг находится в тесной взаимосвязи, которую
практически обеспечивают Эдуард Блаунт и
стоящие за ним Пембруки.
Почти все шекспироведы согласны
с тем, что шекспировские сонеты печатались без
какого-либо участия автора и даже без его ведома.
Но вот в отношении того, к кому
адресуется в своем странном обращении Торп,
мнения, как известно, расходятся. Из торповского
обращения явствует, что этот таинственный W.H.,
во-первых, присутствует в некоторых сонетах, а
во-вторых, своим появлением эта книга сонетов
обязана только ему, то есть он передал эти сонеты
- не спросясь автора - издателю. Большинство
ученых, в том числе такие авторитеты, как Э.
Чемберс и Д. Уилсон, считали, что за инициалами
"W.H." скрывается Уильям Герберт, граф
Пембрук, и после того, как мы так много узнали о
Рэтлендах, Пембруках, об издателе Блаунте, нам
будет нетрудно присоединиться к мнению Чемберса
и Уилсона. То, что написанные бельвуарской четой
(в основном Роджером) сонеты оказались у их
ближайших друзей и родственников Пембруков, -
вполне естественно, на это намекал еще Мерез; и
осмелиться передать эти лирические, интимные
стихотворения издателю без согласия автора
(авторов) могла позволить себе только такая
высокопоставленная персона, какой являлся граф
Пембрук.
В августе 1610 года Пембруки
приезжают в Бельвуар вместе с Елизаветой. Мы уже
знаем, что именно этот визит к больному Рэтленду
нашел отражение в начале поэмы Честера, когда
Госпожа Природа (Мэри Сидни - Пембрук) и Феникс
привозят живущему на высоком холме Голубю
полученный от Юпитера (короля Иакова)
чудодейственный бальзам для его головы и ног.
Вполне возможно, что этот "бальзам" - не
поэтическая фантазия Честера и что король,
который за два года до этого тоже посетил
больного Рэтленда, велел своему лекарю
изготовить для бельвуарского страдальца
какое-то особое снадобье*. Но ни королевские, ни
домашние лекарства, ни даже столь излюбленные
тогдашними эскулапами кровопускания не
приносили заметного облегчения...
*Можно в связи с этим вспомнить,
что, по представлениям той эпохи, законный монарх
мог исцелять людей от некоторых болезней.
Обстановка в Бельвуаре вокруг
постепенно угасающего Рэтленда и его
поэтической подруги наложила отпечаток на
последнюю шекспировскую пьесу "Буря".
Созданная в 1610-1611 годах, эта пьеса, однако, будет
через десятилетие помещена в Великом фолио
первой, и это говорит о значении, которое
придавали ей составители.
Сюжет "Бури", определенных
источников которого - в отличие от других
шекспировских пьес - не установлено, несложен.
Герцог Миланский Просперо, предательски
свергнутый своим братом Антонио, оказывается
вместе с дочерью Мирандой на необитаемом
острове, где кроме них живет еще одно, довольно
странное существо - Калибан, сын ведьмы
Сикораксы, которого Просперо научил говорить и
приучил исполнять черную работу.
Просперо - волшебник, он может
повелевать духами и стихиями. Миранда за время
пребывания на острове превращается во взрослую
девушку. Отец рассказывает ей историю
совершенного по отношению к нему предательства.
Из этого рассказа можно многое узнать об
интересах и занятиях герцога Миланского - не
только первейшего из италийских князей по своему
могуществу и влиянию, но, оказывается, и не
имеющего себе равных в свободных искусствах:
"Занятьями своими поглощен,
Бразды правленья передал я брату
И вовсе перестал вникать в дела.
...Отойдя от дел,
Замкнувшись в сладостном уединении,
Чтобы постичь все таинства науки,
Которую невежды презирают,
Я разбудил в своем коварном брате
То зло, которое дремало в нем...
...Он хотел Миланом
Владеть один, всецело, безраздельно.
Ведь Просперо - чудак! Уж где ему
С державой совладать?
С него довольно
Его библиотеки!..*"
*В оригинале буквально: "Мне,
бедняку, моя библиотека была вполне достаточным
герцогством".
Заручившись поддержкой короля
Неаполя, брат изгоняет Просперо с дочерью. Их
посадили на полусгнивший остов старого корабля и
отдали во власть морской стихии. Из сострадания
благородный Гонзало снабдил их одеждой,
провиантом и пресной водой; при этом, зная, как
Просперо дорожит своей библиотекой, Гонзало
позволил изгнаннику взять с собой несколько
любимых книг, которые для него "были дороже
самого герцогства". Это дважды повторенное
утверждение о том, что книги, библиотека для
Просперо превыше всего, дороже герцогства, не
должно пройти мимо нашего внимания: оно
показывает истинные интересы истинного
Шекспира, ибо мало кто в шекспироведении
оспаривает, что в словах, во всем духовном облике
Просперо чувствуется сам автор. Однако язык,
которым говорит Просперо, - это язык человека,
привыкшего не только размышлять и рассуждать, но
и повелевать. И вне библиотеки, вне духовных
интересов заботы Просперо - это заботы
владетельного сеньора, и в изгнании сохраняющего
усвоенную с детства привычку к власти. Попав на
необитаемый остров, Просперо заботится о
воспитании и образовании своей дочери:
"И тут я стал учителем твоим -
И ты в науках преуспела так,
Как ни одна из молодых принцесс,
У коих много суетных занятий
И нет столь ревностных учителей"(I, 2).
(На фоне подчеркнутых забот
Просперо об образовании Миранды невольно
вспоминается, что жена и младшая дочь Уильяма
Шакспера из Стратфорда всю жизнь оставались
неграмотными, а старшая дочь в лучшем случае
умела лишь расписаться.)
Узнав, что в море находится
корабль, на котором плывут король Aлонзо со своей
свитой, в том числе и Антонио - брат Просперо,
последний вызывает страшную бурю; его враги
оказываются выброшенными на берег, в его власти.
Придя в себя после пережитого кораблекрушения,
королевские вельможи и прихлебатели быстро
показывают свои волчьи повадки. Антонио
подговаривает Себастьяна убить его брата, короля
Алонзо, и завладеть престолом. Дворецкий Стефано
и шут Тринкуло - отвратительные пьяницы - вместе с
Калибаном хотят убить Просперо.
Обезоружив врагов и
продемонстрировав им свою силу, заставив их
страдать и раскаиваться, Просперо неожиданно
отказывается от мести. Он прощает
злоумышленников, помогает сыну короля
Фердинанду и Миранде, полюбивших друг друга. А
дальше Просперо отпускает на свободу служившего
ему духа Ариэля и объявляет о намерении не
прибегать отныне к чарам:
"А там - сломаю свой волшебный
жезл
И схороню его в земле. А книги
Я утоплю на дне морской пучины,
Куда еще не опускался лот" (V, 1).
В эпилоге, который произносит
отрекшийся от своего могущества Просперо, мы
слышим голос усталого, больного человека. Хотя
ему возвращен его Милан, умиротворенный взор
Просперо устремлен к близкому концу - "каждая
третья моя мысль - о смерти".
Почти все, писавшие о
"Буре", отмечали в пьесе сильное
субъективное, идущее от самого автора начало;
Просперо - это, несомненно, автор или кто-то
неотделимо близкий ему, его мыслям и чувствам.
Многие считали - и продолжают считать, - что образ
Просперо, это соединение в одном лице мудрости,
понимания человеческих слабостей и снисхождения
к ним, показывает Шекспира в последние годы его
жизни. Просперо прощается с жизнью; в словах, с
которыми он покидает сцену, нельзя не
почувствовать торжественного тона завещания. И
это завещание неоднократно пытались прочитать и
истолковать. Сделать это стратфордианским
биографам непросто: в 1611 году Шакспер
здравствовал и занимался своими обычными делами.
Только зная о последних днях Роджера и Елизаветы
Рэтленд, можно проникнуть в смысл этой пьесы,
прочитать завещание Просперо, так разительно
отличающееся от знаменитого стратфордского
завещания, которое будет составлено через пять
лет. 1 ноября 1611 года "Буря" была
представлена королю во дворце Уайтхолл, и монарх,
который знал о Потрясающем Копьем несравненно
больше, чем сегодняшние шекспироведы, смотрел
пьесу с пониманием и сочувствием. Значение
"Бури" хорошо осознавали составители и
редакторы Великого фолио - пьеса не только
помещена в фолианте первой, но и отпечатана
необычайно тщательно, текст полностью разделен
на акты и сцены, снабжен списком действующих лиц
с их характеристиками.
В пьесе есть сильные
реалистические сцены, в которых видна уверенная
рука автора "Гамлета" и "Лира". Это
прежде всего открывающий пьесу эпизод на
корабле, носимом безжалостной бурей по бушующему
морю, эпизод потрясающей силы и убедительности.
Обстановка на гибнущем корабле, отчаянные
попытки экипажа бороться со стихией переданы
несколькими репликами и командами боцмана,
свидетельствующими о том, что человек, писавший
эти строки, был знаком с мореплаванием отнюдь не
понаслышке, он хорошо знал быт и язык моряков,
знал, что творится на парусном корабле во время
бури.
В связи с поисками источников
сюжета исследователи задавались и вопросом о
местоположении острова, на котором происходит
действие "Бури". Судя по тому, что корабль
короля Алонзо плывет из Туниса в Неаполь, этот
остров должен находиться где-то в Средиземном
море, но в то же время дух Ариэль говорит о
"росе Бермудских островов". Следует ли
отсюда заключать (как это делают некоторые
биографы), будто автор "Бури" действительно
считал, что Бермудские острова находятся в
Средиземном море? Ясно, что географические
названия здесь, как и в некоторых других
шекспировских пьесах, являются условными.
Давно уже шекспироведы обратили
внимание на то, что через многие пьесы Шекспира
проходит - почти навязчиво - тема вражды братьев,
причем обычно младший злоумышляет против
старшего, законного главы рода. Эта вражда
присутствует в "Как вам это понравится",
"Много шума из ничего", "Гамлете",
"Короле Лире", "Макбете", и, наконец, - в
"Буре". Некоторые сторонники рэтлендианской
гипотезы склонны видеть в дважды повторенной в
"Буре" теме заговоров младших братьев
против старших (Антонио против Просперо и
Себастьян против Алонзо) свидетельство
серьезных интриг Фрэнсиса, брата Рэтленда, с
целью побыстрее устранить больного и
углубленного в свои книги и странные занятия
графа, не имевшего к тому же прямых наследников.
Эти рэтлендианцы полагали, что "Буря" была
написана больным Рэтлендом, дабы воздействовать
на брата и его сообщников, пристыдить, заставить
отказаться от коварных планов. Делались даже
предположения, что, несмотря на такие методы
увещевания, брат-преступник все-таки довел дело
до конца - умертвил Рэтленда и его жену.
Сегодня, после нескольких
десятилетий исследований и анализа документов,
можно сказать, что для утверждений и
предположений о насильственной смерти
бельвуарской четы нет оснований, и честеровский
сборник - еще одно подтверждение тому. Однако
образ мудрого книжника - миланского герцога,
готовящегося к уходу из жизни и прощающегося со
своими книгами и трудами, - неоспоримо напоминает
угасающего хозяина Бельвуара как раз в период
создания этой последней шекспировской пьесы. Я
не буду здесь подробно останавливаться на
возможности уверенной идентификации такого
образа, как Миранда, но необыкновенные отношения
Роджера и Елизаветы Рэтленд, напоминающие скорее
отношения молодой девушки со старшим братом или
с любящим мудрым отцом и воспитателем, сходство
Миранды с джонсоновской девой Мариан из
"Печального пастуха", ряд аллюзий в пьесах
Бомонта и Флетчера и в честеровском сборнике
позволяют отметить явные параллели, узнать в
Миранде будущую "жертву любви" - Елизавету
Сидни - Рэтленд. Положение больного, тающего на
глазах Рэтленда (вспомним "вид Голубя,
подобный бледному лику Смерти") не могло не
быть предметом разговоров и забот окружающих, и
прежде всего - его братьев. Эти разговоры,
возможно, даже какие-то практические шаги в
предвидении близкой развязки не остались
незамеченными больным, вероятно - очень
мнительным человеком. Его отношения с двумя
братьями-католиками никогда не были особенно
теплыми, а с самым младшим - Оливером, близким к
иезуитам, они были определенно неприязненными
(это нашло отражение еще ранее, в "Как вам это
понравится"). Хотя документальных следов
каких-то злоумышлений со стороны Фрэнсиса, к
которому должен был перейти графский титул, нет,
похоже, что Рэтленд ему не очень доверял. К тому
же он не мог не думать о своей супруге, хрупком
существе, которому предстояло после его ухода
остаться одной в этом мире низких страстей,
корысти и торжествующего зла*. Ее фальшивое
положение в глазах света, вероятно, волновало
близких ей женщин - Мэри Сидни - Пембрук, Люси
Бедфорд, Мэри Рот. Да и ей самой будущее теперь
виделось в гораздо более мрачном свете, чем
раньше. Рыцарское поклонение таких блестящих
кавалеров, как Овербери или Бомонт, могло,
конечно, скрашивать общую безрадостную картину.
Но решение последовать за Рэтлендом уже созрело
в ее сердце, хотя и он сам, и ее друзья,
принимавшие участие в создании "Бури",
пытались показать "Миранде", что другая
любовь, простое человеческое счастье ей не
заказаны, пусть и в будущем...
*Вспомним последнюю строку
сонета 66.
А пока, в попытках Пембруков
изменить отношения платонической четы,
"привести Голубя в постель Феникс", принял
посильное участие и Бен Джонсон, написавший в
этот период две пьесы-маски, посвященные
примирению и возрождению любви после разлада, -
"Любовь, освобожденная от заблуждений" и
"Любовь возрожденная".
В "Буре" есть и другие
аллюзии в сторону Бельвуара и его хозяев. Так,
убедившись в сверхчеловеческом могуществе
мудрого Просперо, Себастьян восклицает, что
теперь он верит в существование единорогов**, в
то, что в "Аравии есть одно дерево - трон
Феникса, и один Феникс царствует там в этот
час". Антонио и Гонзало присоединяются к нему:
да, они действительно видели на "острове"
эти чудеса, да, необыкновенный образ жизни (manners)
его обитателей поразил их (III, 3). Мэннерс,
Мэннерс... В другом месте (II, 1) Гонзало
восторгается буйной растительностью
"острова", его прекрасной зеленой травой, а
Антонио вдруг, ни с того ни с сего заявляет, что
почва здесь действительно (indeed) рыжего цвета
(tawny)***.
**В гербе Рэтлендов - два
единорога.
***Название графства "Рэтленд" (Rutland) пошло,
вероятно, от латинского Rutilus (красный), из-за
встречающегося в тех краях цвета почвы,
содержащей железистые руды. Антонио здесь
обыгрывает смысловое значение названия графства
- и титула Роджера Мэннерса, хозяина Бельвуара.
Много соображений было
высказано литературоведами о странном, ни на что
не похожем образе Калибана. В нем видели то
прообраз будущего "грядущего хама", то даже
порабощенного колонизаторами туземца,
восстающего против своих угнетателей. Но никто
не обратил внимания на параллели, различимые в
образах этого сына "проклятой колдуньи
Сикораксы" и грубого, неотесанного скотника
Лорела - сына пэпплуикской ведьмы в
джонсоновском "Печальном пастухе".
Джонсоновская ведьма, так же как и Сикоракса,
заточает своих жертв в расщепе старого дерева,
держит в услужении расторопного духа Пака
(Ариэль в "Буре"). Джонсон говорил Драммонду,
что в своей пасторали он в образе ведьмы вывел
графиню Сэффолк. Можно добавить, что эта дама,
после скандального брака ее дочери с юным
Эссексом - братом Елизаветы Рэтленд, зная о
характере отношений последней с мужем и в
предвидении близкой развязки, не скрывала
матримониальных планов: свести Елизавету со
своим младшим сыном; также пытается пэпплуикская
ведьма свести Лорела с девой Мариан, а Калибан
одно время покушается на Миранду. Параллели
здесь несомненны, но мог существовать и другой
прототип неблагодарного дикаря - кто-то из тех,
кого Рэтленд, как и Просперо, "научил
говорить"; в любом случае, образ Калибана - не
выдумка, а злая и презрительная карикатура на
реальную одиозную личность, случайно
оказавшуюся в зеленой Бельвуарской долине и
затаившую злобу против ее хозяев.
Герцог Миланский впервые
появляется не в "Буре": мы находим носителя
этого титула в списке действующих лиц
шекспировских "Двух веронцев", а также в
пьесе Бомонта и Флетчера "Женоненавистник"
(1607). В "Триумфе любви", пьесе, сочиненной, как
считают, одним Бомонтом, появляется герцог
Миланский Ринальдо и его "скрытая"
герцогиня Корнелия; написанная в 1620 году пьеса
Мессенджера называется "Герцог Миланский";
в Милане происходит действие пьесы Джонсона
"Дело изменилось". Такое пристрастие к
Милану и его правителю любопытно и само по себе, и
ввиду сходства ситуаций и аллюзий, в этих пьесах
содержащихся. А вот в "Триумфе чести" - пьесе,
также принадлежащей перу Бомонта и входящей в
тот же цикл из четырех пьес, что и "Триумф
любви", действует такой персонаж, как герцог
Афинский, носящий имя Софокла, а его жена Дориген
названа "примером чистоты". С "Бурей"
все эти произведения связывает не литературная
мода, а общие герои, трагическая история
бельвуарской поэтической четы. Последняя
шекспировская пьеса "Генрих VIII", датируемая
1613 годом, была, как это общепризнано в
шекспироведении, дописана Джоном Флетчером.
Объяснить это стратфордианским биографам
нелегко: ведь Уильям Шакспер жил еще долгих три
года. Нет удовлетворительного объяснения этому у
оксфордианцев, дербианцев, сторонников других
нестратфордианских теорий и гипотез. Кроме
рэтлендианской. Ибо в 1612 году Рэтлендов не стало,
и кому же было дописывать неоконченную пьесу,
оставшуюся после них, как не преданному "поэту
Бельвуарской долины" Флетчеру, другу и
однокашнику Рэтленда по кембриджскому колледжу
Тела Христова...