Новая эпоха в римском искусстве открылась с приходом императора Ульпия Траяна, выходца из Испании. Свою карьеру Траян начал с простого легионера, он вел непрерывные войны: в Дакии - на территории современной Румынии, в северной Аравии, в Парфии. Колоссальная добыча, однако, не могла компенсировать обеднение Италии, разорение ее земледельцев. При Траяне усилился сенат, с которым император стремился не вступать в конфликты, и вся ориентация культуры стала республиканской.
В 100 году нашей эры Плиний Младший писал в панегирике Траяну: "Не будем ни в коем случае воздавать ему хвалу как какому-либо богу или кумиру, ибо мы говорим не о тиране, но о гражданине, не о властелине, но об отце". Однако здесь образ оказался точнее слова.
На мраморном портрете Траяна из Остии гениальная рука мастера в каждой черте оставляет печать громадного ума, воли, силы духа. Старый ветеран, каким нередко изображали Траяна, превращается в императора, властелина - и не спасает ни внешняя простота стиля, ни мнимое возвращение к наружной скромности республиканцев (характерна короткая прическа с челкой). Можно утверждать совсем другое: никогда прежде образ императора не поднимался на такую высоту. Но никогда и Рим не был так могуч, как при Траяне. При нем он приобрел самые обширные границы в своей истории. Впоследствии их могли только удерживать и сохранять, но не расширять.
Траян много строил. Возможно, при нем были сооружены два прекрасных моста в Испании - акведук в Сеговии и мост в Алькан-таре. Эти мосты, очень пропорциональные, основанные на точном инженерном расчете, несмотря на свою суровость, овеяны поэзией, тонким чувством природы. У моста в Алькантаре был найден храмик и обломок надписи архитектора:
"Мост, что пребудет всегда в веках постоянного мира,
Лацер воздвиг над рекой, славный искусством своим".
Но в самом Риме лучшим памятником эпохи Траяна остался его форум - последний императорский форум. Сооружался он по проекту выдающегося архитектора, судя по имени, сирийца - Аполлодора Дамасского.
Форум Траяна разительно отличается от старого римского. Официально-строгий, симметричный, парадный, он прославлял военные подвиги императора. На Форум входили через триумфальную арку, что сразу настраивало на торжественный лад, и попадали на окруженный колоннадой квадратный двор. В центре его стояла позолоченная конная статуя императора. Не было ни кусочка голой земли, покрытой травой: весь двор был выложен красивыми мозаиками из драгоценных пород мрамора. Сзади площадь замыкалась не простым портиком, а боковой стеной базилики Ульпия. На Форуме не было храма в честь высших богов. Почитался, как бог, сам Траян. Статуи пленных даков, в виде атлантов, среди бронзовых щитов, оружия и прочих трофеев, напоминали о неземном величии правителя Рима.
Напоминала об этом и посвященная ему колонна, сооруженная в 11-3 году. Ее верхушка с позолоченным орлом, позднее замененная шестиметровой статуей Траяна, и цветными рельефами виднелась над золоченой кровлей базилики между зданиями двух библиотек - латинской и греческой. Колонна, древний образ "мировой оси", обособляется от стен и выходит на форум. Римский правитель и есть та ось, на которой держится мир, - могучая, пестрая, разноязыкая империя.
Подобно арке Тита, колонна Траяна была и гробницей - в ее цоколе стояла золотая урна с его прахом, и его надгробием, и летописью его эпохи. На высоту 38 метров по ней вился свиток с рассказом о двух походах в Дакию.
На колонне Траян фигурирует 90 раз, и везде он-в гуще народа. Колонна - это подробный и точный рассказ о военных подвигах императора. На спирально развернутом вокруг ствола большой триумфальной колонны фризе, как на гигантской ленте, последовательно представлены эпизоды двух военных кампаний по завоеванию Дакии. На длинном, двухсотметровом, полотне ленты помещено свыше двух с половиной тысяч фигур. Непрерывность рассказа о событиях первой и второй войны в Дакии нарушается одной-единственной паузой - фигурой крылатой Победы со щитом, на котором она пишет имя победителя. Это повторение темы Победы из Брешии, выполненной незадолго до этого. Если греческая Ника представляла собой крылатого гения, вестника благорасположения богов, то римская Победа изображалась в виде задумчивой, пишущей женщины. Это сама История, отмечающая факты и сохраняющая память о них для потомков.
Скульптор изображает события войны, не подразделяя их на эпизоды, не заостряя внимания на кульминационных моментах. Быть может, у него нет определенного плана, и он изображает происшедшее так, как оно приходит ему на ум. На высоком цилиндрическом стволе колонны, символизирующей прочность и величие империи, разворачивается оживленное, но не резкое движение света и тени. События лишь слегка волнуют неподвижную гладь невозмутимой поверхности истории. Слишком пристальное внимание к отдельным фигурам, возможно, замедлило бы ход повествования. В намерения художника, по-видимому, как раз и входило не отвлекать внимание зрителя на детали, чтобы сделать сразу понятным реальный смысл этого военного дневника, через который красной нитью проходит не столько тема военной славы, сколько бесконечная смена дней с их мучениями и надеждой.
Обобщенная пластика отвечает требованиям скорей психологического, чем визуального восприятия: ведь для обозрения колонны требуется немало времени. Волнообразное движение краев ленты рельефа следует ходу соподчиненных друг другу эпизодов. Это одновременно и земля для изображенных сверху, и небеса для изображенных снизу событий. Скульптор неослабно следит за их непрерывным движением, определяющим пространственные и световые константы. Повествование в свою очередь развивается волнообразно. Оно то убыстряется, то замедляется, но никогда не останавливается. Несмотря на свой триумфальный характер, оно не щадит никого. Победы и неудачи, жестокость варваров и насилие римлян находят в нем одинаковое отражение. Художник ставит своей целью не изображение того, что он видел или видит, а того, что он знает или о чем слышал.
Пространство у него никогда не выступает в виде пейзажа, запечатленного во всем разнообразии и пестроте. Это просто место, где происходят те или иные события. Зрителю важно знать, что перед легионами разлилась река, которую надо перейти вброд, что дальше высится крепость, которую предстоит взять, или растет лес, который надо срубить, чтобы сделать частокол для лагеря. Но скульптор изображает не течение реки или ее берега, а волну, захлестывающую легионеров, не крепость, а часть стены, с которой осажденные взирают на нападающих. Обычные пропорции здесь уже ни к чему. Для правдоподобия штурм крепости следовало бы изобразить с высокой стеной, с копошащимися у ее подножия и выглядывающими сверху фигурками. Скульптор же пренебрегает подлинными пропорциями и изображает стену в виде чуть более высокой, чем сами фигуры, ограды. Сражающиеся выглядят гигантами на фоне ее, потому что роль их в повествовании гораздо важнее.
Свет также поставлен в зависимость от повествования: словно луч фонаря скользит по поверхности фигур, выхватывая или сглаживая те или иные подробности. В любой скульптуре (особенно если она должна находиться под открытым небом) степень освещенности зависит от погодных условий, наклона и отражающей способности поверхности. Обрабатывая тем или иным способом поверхность (придавая ей гладкость, шероховатость, неровность и т. д.), скульптор обуславливает ее способность принимать, поглощать, направлять, отражать или рассеивать свет, то есть проделывает работу, аналогичную той, которую выполняет художник с помощью красок. Элемент колоризма, хотя и не выраженный в красочном разнообразии, включается таким образом в пластическую структуру формы. Подобное, в том числе и колористическое, выявление образа становится тем более необходимым, что художник не представляет визуальную действительность, а передает в зрительных образах услышанный им рассказ. При этом он использует весь богатый опыт работы с натуры эллинистического искусства, не потому что он помогает ему видеть, а потому, что помогает сделать наглядными изображаемые факты, повысить их доходчивость.
Кем же был и откуда происходил этот первый выдающийся мастер Древнеримской скульптуры? Это был явно не римлянин, и происходил он не из Греции и не из Малой Азии, откуда приезжали многие мастера, работавшие в Риме. Р. Бьянки Бандинелли, воссоздавший образ этого мастера, дал глубокий анализ атмосферы, пронизывающей созданную им художественную историю эпохи Траяна. "Новой и высоко поэтической особенностью этого повествования явилось человеческое, почти простонародное, так сказать, сострадание к побежденным, понимание постигшего их несчастья, ибо им больше всего симпатизирует сам художник - достигший наибольшего совершенства и новизны именно в сценах несения и оплакивания убитых или раненых предводителей варваров, а также бегства населения, изгоняемого из родных и насиженных мест".
"Во времена Траяна, - подчеркивает все тот же Бьянки Бандинелли, - великий художник, унаследовавший лучшие традиции эллинистического искусства, впитывает и переплавляет в горниле своих художественных поисков некоторые особенности древнеримского провинциального искусства и создает новый художественный язык, который отождествляется нами с наиболее типичными проявлениями искусства того времени и который, должно быть, представлял, с одной стороны, завершение более чем вековых мучительных исканий, а с другой - начало нового периода. Этот период, отличающийся от предшествующего, получил в истории Древнего Рима название позднеантичного. Этим названием обычно обозначают искусство, начинающееся с конца II века нашей эры и просуществовавшее до эпохи императора Константина и даже более позднего времени. Памятником, открывающим этот поздний период, является колонна Антонина. Но колонна Антонина ведет свое происхождение непосредственно от колонны Траяна, и та по праву может считаться памятником, возвещающим начало позднеантичного периода в истории Древнего Рима".
В сущности, демократизм и республиканские идеалы времени Траяна тоже были видимостью, оболочкой. Траян опирался не на народ как таковой, а в основном на армию. И его Форум, и колонна ясно говорят, что в лице Траяна правитель Рима резко возвысил себя над остальными, создал вокруг себя ореол непобедимой, божественной силы. Но его сила была не мания величия вроде Нероновой, а сила дальновидного и мудрого полководца.