ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА
Меня как-то поразила простая мысль: человечество шлифу-
ет и накапливает свой нравственный опыт тысячи лет, а
человек должен усвоить его, чтобы стать на уровень
культуры своего времени, за какие-то 15-20. А чтобы
вступить в разнообразное общение с людьми, ему этот
опыт или хотя бы основы его надо усвоить еще раньше - в
пять-семь лет! Какое бы разнообразие жизни и деятель-
ности ни предоставила ребенку семья, как бы ни были
развиты связи детей с людьми и окружающим миром, все
равно узок будет этот мир и беден будет этот опыт без
соотнесения его с нравственным опытом человечества, со
всем тем богатством, которое накопило оно за свою мно-
говековую историю. Но как сравнить свой личный опыт с
тем, что уже было, что есть и должно быть, что будет?
Вот для этого, по-моему, и необходимо искусство, кото-
рое вооружает человека тем, что не постигнешь простым
опытом жизни. Оно как Прометеев огонь, который поколе-
ния людей передают друг другу с надеждой донести его до
сердца и разума каждого, кому посчастливилось родиться
человеком. Донести, чтобы каждый человеком стал.
Б.П.: Думаю, не надо преувеличивать роль искусства. Че-
ловека делают обстоятельства, характер его деятельнос-
ти, условия его жизни. Искусству среди этих условий то-
же есть место, но, во-первых, не главное, а во-вторых,
не самостоятельное: оно само, как известно, неоднородно
и подчинено интересам разных классов и прослоек общест-
ва. Так что красивые слова о прометеевом огне, я думаю,
даже в образном плане не соответствуют действительнос-
ти. Конечно, искусство многому учит, дает знание о ми-
ре, о человеке, об отношениях между людьми, но чтобы
переделывать людей, делать новорожденного человеком, -
это ему не под силу.
Л.А.: Это наш старый спор, в который однажды внес свою
лепту и семнадцатилетний сын. Обычно на вопрос: "Для
чего человеку надо научиться читать в три года?" - мы
отвечали так: уже до школы ребенок многое узнает из
книг. Ему становятся доступны географические карты и
справочные издания, расширяется круг его интересов,
развивается его фантазия, воображение. Чтение становит-
ся его потребностью и удовлетворением. Он становится
безупречно грамотным без усвоения грамматики. Наконец,
это экономия времени взрослых: он перестает приставать:
"Почитай, почитай!" Да и на свои многочисленные поче-
мучкины вопросы ищет ответы в книгах. А Алеша сказал
то, до чего мы, к сожалению, сами не додумались, но что
является необыкновенно важным результатом раннего чте-
ния. Вот его мысль (передаю, конечно, не буквально, но
за смысл ручаюсь): наша художественная литература, в
особенности детская, чрезвычайно нравственна по сути
своей. Рано научившись читать и читая куда больше, чем
ему читали бы взрослые, ребенок незаметно для себя обя-
зательно приобретет нравственный эталон, образец для
подражания - еще до того, как сталкивается с некоторыми
теневыми сторонами жизни, до того, как начнут на него
сильно влиять разные условия, в том числе и неблагопри-
ятные. Тогда он встречается с этими условиями, как бы
нравственно защищенный, уже исподволь усвоивший основ-
ные представления об отношениях между людьми: о добре и
зле, о смелости и трусости, о скупости и щедрости, о
многом-многом еще.
Б.П.: Получается, что влияние литературы может быть
сильнее, чем влияние действительности? Даже в том слу-
чае, когда они по направлению противоположны? Что-то не
верится. Слишком тогда было бы просто воспитывать лю-
дей: читать сказки и "воспитательные" рассказы с утра
до вечера - и все в порядке: обеспечена высоконравс-
твенная личность.
Л.А.: Не надо иронизировать по поводу этих сказок и
рассказов. Влияние их на формирование личности ребенка
очень велико.
В библиотеке, где я работала, и у нас среди гостей я в
своей жизни встретила лишь четверых подростков, которые
не читали и не любили сказок. Было ли то совпадением,
не знаю, но все они были похожи своей безапелляцион-
ностью, рационалистичностью, отсутствием живого любо-
пытства и даже чувства юмора. Все это в разной, но за-
метной степени. Двое из них были очень развиты, но с
ними было трудно говорить, трудно ладить. Впечатление
от них описать трудно; может быть, я что-то преувеличи-
ваю или говорю неточно, но очень четко помню: мне каж-
дого становилось жалко, потому что они были лишены ка-
кой-то внутренней доброжелательности, необходимой для
налаживания контактов с людьми. Один из них производил
тягостное впечатление странного, даже больного челове-
ка, хотя был абсолютно здоров и на мой вопрос: "Как ты
учишься?" - снисходительно ответил: "На "пять", разуме-
ется". - "А почему ты читаешь фантастику?" - спросила
я, записывая выбранные книги. Он скривил губы: "Не вся-
кую. Грина, например, не люблю. Какая это фантастика -
выдумки все это. Фантастика - это научное предвидение,
то, что на самом деле будет, а что Грин - красивая неп-
равда, вот и все". Он смотрел на меня холодноватыми
ироничными глазами, уверенный в собственной правоте.
Мне нечего было сказать ему: какими словами могла я до
него достучаться, если этого не смогла сделать ярчайшая
человечность и доброта Грина? Как же этот "мыслитель"
будет понимать людей, как жить с ними?
Виновата ли здесь нелюбовь к сказкам? Думаю, да. Для
чего создано это величайшее изобретение человечества -
сказки? Наверное, прежде всего для того, чтобы передать
новым поколениям уже в детстве, самом нежном, самом
восприимчивом возрасте, основные нравственные понятия и
чувства, выработанные вековым опытом, передать не в ви-
де голой морали, проповеди, а в прозрачно ясной по
смыслу, прелестной и забавной по форме сказке, с по-
мощью которой детям преподносится знание о сложной и
противоречивой действительности.
У нас в семье все очень любят сказки. Читаем их по нес-
кольку раз, особенно любимые, и вслух, и про себя, и
играем в сказочных героев, и смотрим сказки по телеви-
зору. Какое же это наслаждение - видеть, как даже самые
маленькие сопереживают, сочувствуют героям или негоду-
ют, возмущаются кознями их врагов - учатся понимать,
что к чему.
Смотрим и читаем мы, конечно, не только сказки. Мно-
жество детских и взрослых книг перечитали мы вслух, то
растягивая удовольствие на несколько вечеров, то не от-
рываясь часа три-четыре подряд, читая все с начала до
конца.
Так мы, например, читали "Весенние перевертыши" В.
Тендрякова, "Не стреляйте в белых лебедей" Б. Васильева
- их нельзя было разрывать на части, никак нельзя! Слу-
шают обычно все, даже старшие, хотя содержание для них
может быть давно известно.
Я как-то не выдержала (самой любопытно стало) и спроси-
ла:
- Вы ведь уже читали, а почему слушаете?
- А знаешь, мам, когда читаешь про себя, получается так
быстро, что не успеваешь себе представить в деталях.
Сливается все, как при езде на большой скорости. А
вслух ты читаешь медленно, и все вдруг приобретает
краски и звуки, оживает в воображении - успеваешь и
рассмотреть и поразмышлять.
- Пешеходом-то, выходит, лучше быть? - засмеялась я,
удивленная и обрадованная неожиданным открытием сына.
Мы не проводим после чтения никаких "бесед по поводу".
Я совершенно не могу задавать вопросов детям с ка-
кой-либо воспитательно-дидактической целью - боюсь раз-
рушить цельность впечатлений и чувств. Единственно, на
что я отваживаюсь, так это на какие-нибудь реплики по
ходу того, что читаем, иногда просто трудно от них
удержаться.
Б.П.: Было время, я скептически относился к сказкам, к
художественной литературе, к фильмам, спектаклям - счи-
тал их развлечением, отдыхом, в общем, делом не очень
серьезным. Бывает даже, и сейчас не без досады бросаю
какое-нибудь дело и иду - по приглашению ребят или мамы
- посмотреть что-нибудь по телевизору. А потом говорю:
"Спасибо". Действительно, очень это нужно - посидеть
рядышком с малышами, прижаться друг к дружке, если
страшно; вытереть слезы одним платком, если горько;
прыгать и хохотать, обнимая друг друга, если радостно и
хорошо.
Л.А.: Такое вот сопереживание и есть один из самых на-
дежных способов ориентации детей в сложном мире челове-
ческих чувств: чему радоваться, когда негодовать, кого
жалеть, кем восхищаться - ведь именно этому учатся они
у нас, когда мы вместе читаем, вместе смотрим, вместе
слушаем что-нибудь. Заодно и собственные взгляды и
чувства проверяешь - не устарели ли? Не заржавели ли?
Значит, и нам, взрослым, это нужно.
И очень нужно еще одно. Я сама это поняла по-настояще-
му, когда стала читать ребятам книги Носова, Драгунско-
го, Алексина, Дубова... Они считаются книгами для де-
тей. Для меня было открытием, что эти книги прежде все-
го для нас, родителей! И для всех, кто имеет хоть ка-
кое-то отношение к детям. Я теперь не могу представить
себе, как я понимала бы своих ребят, не зная книги Яну-
ша Корчака "Когда я снова стану маленьким", или повести
Ричи Достян "Тревога", посвященной людям, позабывшим
свое детство, или "Беглеца" Дубова, или "Сережу" Пано-
вой, или удивительные книги о детстве Л.Толстого, Гари-
на-Михайловского, Аксакова? Писатели словно пытаются
достучаться к нашему взрослому сознанию и сердцу: смот-
рите, слушайте, поймите, оцените, любите Детство! И по-
могают нам понять детей, а детям понять взрослых. Вот
поэтому я читаю то, что читают мои дети, могу отложить
все дела в сторону и прочесть книгу, которую сын читает
в третий раз подряд.
Теперь о телевизоре. Он может стать настоящим бедстви-
ем, если заменит все: книги, занятия, прогулки, семей-
ные праздники, встречи с друзьями, игры, беседы - коро-
че, заменит саму жизнь. И он же может быть помощником и
другом, если использовать его по назначению: как инфор-
матора, как способ встречи с интересными людьми, как
волшебника, который, экономя наше время, доставляет нам
лучшие произведения искусства прямо на дом. Надо только
знать, что у этого волшебника есть один недостаток:
поскольку он обязан удовлетворить миллионы клиентов с
самыми разными вкусами и потребностями (а экран-то
один!), он работает без передышки сразу в четырех лицах
(то есть по четырем программам) для всех разом: разби-
райтесь сами, кому что нужно. И остается только опреде-
лить, что именно нам надо. Для этого и существуют прог-
раммы. Мы заранее отмечаем, что хотелось бы посмотреть:
три-четыре передачи в неделю, а иногда одну-две, бывает
- ни одной. И все. И никаких проблем.
Думаю, проблемы здесь опять-таки творим мы сами, взрос-
лые, когда устраиваем, например, "смотрение" всего под-
ряд.
Ведь это значит: долгое сидение, избыток впечатлений,
переутомление, и для детей в первую очередь. И все-таки
это, по-моему, не самый худший вариант. Страшнее не
выключенный весь день телевизор. Смотрят его или не
смотрят, неважно: он включен, и диктор может улыбаться
и говорить сколько угодно - никому, и артист может пла-
кать и взывать к чувствам и рассудку... пустого кресла.
Мне всегда бывает грустно видеть ребенка, с тупым видом
крутящего ручку настройки и взирающего равнодушно на
все, что там, на экране, мелькает. Это нелепо, бесчело-
вечно! Что из того, что это лишь ящик, экран - ведь на
экране то, что люди делали для людей, стремясь сказать,
передать, донести им что-то. Когда ребенок плачет, пе-
реживая несчастье деревянной куклы, - это нормально. А
если ребенок безразлично скользит взглядом по искажен-
ному болью лицу живого человека, здесь происходит
убийство чего-то человеческого в человеке.
Б.П.: Может быть, это уж слишком - убийство? Ребенок же
понимает, что это артист, что на самом деле...
Л.А.: Придется вспомнить один грустный эпизод. Наш хо-
роший знакомый, между прочим, умный и вроде бы добрый
человек, решил утешить девочек, горько плачущих из-за
того, что Герасиму пришлось утопить Муму.
- Зачем? Ну зачем он это сделал, мамочка? - в отчаянии
шептала мне трехлетняя дочурка, заливаясь слезами и бо-
ясь смотреть на экран. И вдруг спокойный, с улыбкой,
голос:
- Ну что ты, чудачка, ведь это он не на самом деле ее
топит, это же артисты. Сняли кино, а потом вытащили.
Небось где-нибудь живая до сих пор бегает...
- Да? - удивилась девочка и с любопытством уставилась
на экран. Я просто захлебнулась от возмущения - слов не
было, а было омерзительное чувство, будто при тебе со-
вершили подлость, а ты не воспротивилась этому. Да так
оно и было, по существу, хотя, кажется, наш знакомый
так и не понял, что он такое особенное сделал. Ведь
добра желал, а кроме того, сказал-то, по существу,
правду...
А была это ложь, а не правда! Ложь, потому что на са-
мом-то деле Муму была утоплена, потому что несправедли-
вость и жестокость существуют в реальной жизни, их надо
ненавидеть. Конечно, лучше этому учиться в реальной
жизни. Не только переживать, глядя на экран, а бороться
с действительной несправедливостью, когда ее встретишь.
Верно, но для того чтобы бороться против лжи, неспра-
ведливости, подлости, мерзости, надо же научиться ви-
деть их, различать под любым обличьем. Именно этому и
учит искусство, учит тянуться к высокому, светлому, ка-
кие бы странные и непривычные формы оно ни принимало,
учит сопротивляться всему бесчеловечному, в какие бы
маски оно ни рядилось. Надо только понимать его язык и
отличать подлинное искусство от мнимого, но этому-то и
надо учиться сызмальства на лучших образцах мировой и
нашей, советской культуры.
С грустью сознаю, что мы упустили здесь многое: наши
ребята почти не знают истории живописи, музыки, не го-
воря уж о скульптуре и архитектуре. Они редко бывали в
театре, даже в кино мы ходим с ними нечасто. Вряд ли
они назовут многих прославленных композиторов, художни-
ков, архитекторов, вспомнят их произведения. И произош-
ло так не потому, что мы не хотели дать эти знания де-
тям, - просто не хватило нас на это, к огромному моему
сожалению. Но есть у меня одна утешительная мысль, ею я
хочу хоть немного оправдаться. Она заключается вот в
чем. Что важнее: узнавать на слух, кому принадлежит та
или иная мелодия, или чувствовать эту мелодию сердцем,
откликаться на нее всем существом? Что лучше: знать на-
перечет все картины Рафаэля или замереть в благоговении
даже перед простой репродукцией "Сикстинской мадонны",
впервые ее увидев? Наверное, хорошо, чтобы было и то и
другое. Конечно, не зная, когда, кто и зачем создал
произведение, не постигнешь его глубины, не прочувству-
ешь его по-настоящему. И все-таки от знания зависит не
все, далеко не все! Когда я вижу детей, которые со ску-
чающими лицами поют в хоре или как-то бесстрастно ис-
полняют сложные пьесы на рояле, мне становится неловко:
зачем это? Зачем умение, если душа молчит? Ведь музыка
- это когда человек человеку без слов говорит о самом
сложном и самом личном. А тут никаких переживаний. Нет,
пусть лучше будет наоборот: не быть знатоком, но уметь
чувствовать.
Мы иногда любим с ребятишками слушать тишину ночи, мо-
жем остановиться и смотреть на неповторимую прелестную
игру заката, или на чудо настоящее - инеем покрытый
сад, или замираем в темной комнате у пианино, слушая
совсем простую мелодию, которую играет Аночка так про-
никновенно и нежно... По-моему, все это тоже приобщение
к искусству.
Б.П.: И все же я стою на том, что человек сам должен
действовать, пробовать, творить, а не просто усваивать
то, что сделал кто-то. Даже в области искусства. Мне
кажется важным, что в наших домашних концертах, предс-
тавлениях ребята сами делают декорации, сочиняют стихи,
даже пьесы и песни. Разве это тоже не приобщение к ис-
кусству?
Наши семейные праздники
Л.А.: Праздники у нас бывают, как мне иногда кажется,
даже чересчур часто, потому что ко всем всенародным
праздникам, которые мы очень любим и всегда отмечаем в
семье, присоединяются еще внутрисемейные торжества.
Иногда, устав от очередных пирогов и пирожков, которые
надо напечь каждый раз человек на пятнадцать-двадцать,
я в шутку напеваю: "К сожаленью, день рожденья десять
раз в году." Есть, правда, и одиннадцатый, хотя он ско-
рее первый. Это день рождения нашей семьи - не день на-
шей свадьбы, а день нашей встречи, потому что главное
все-таки встретиться и не пройти мимо. И к этому дню мы
покупаем яблоки и пирожные и каждое делим пополам, как
когда-то, много лет назад, в первый день нашей встречи.
Это теперь одна из наших традиций. Их у нас не очень
много, но они дороги нам и живут долгое время.
Как же проходят наши семейные торжества? Иногда ребята
готовят пригласительные билеты, чаще обходимся пригла-
шениями устными: "Добро пожаловать на наш праздник."
Задолго до вечера дом наполняется шумом и суетой. Свер-
ху, из мансарды, доносятся визг и взрывы хохота - там
идет примерка костюмов и последняя репетиция, иногда,
правда, она же и первая; у артистов не всегда хватает
терпения на несколько репетиций, они предпочитают экс-
промт. Получается сюрприз не только для публики, но и
для себя. Внизу, на кухне, дым стоит столбом (иногда
буквально) - здесь заняты приготовлением пиши уже не
духовной, а вполне материальной. И поэтому тут, как
правило, не до смеха, иначе что-нибудь подгорит, сбе-
жит, ошпарит. Я едва держусь на ногах от жары, суеты,
шума и переживаний.
Кажется, все готово, можно уже накрывать на стол и
звать гостей. Это сделают девочки, а я пока отдохну и
отвечу на вопрос, который нам иногда задают: "И зачем
вы возитесь с пирогами, тестом, времени вам, что ли, не
жалко? Купили бы торт или готовое что-нибудь, и никаких
хлопот". Что на это сказать? Верно: хлопот никаких, но
ведь и радости куда меньше! Сколько удовольствия всем
от одного только запаха теста. И каждому можно потро-
гать, помять его в ладошках - какое оно нежное, подат-
ливое, теплое, словно живое! И можно самим вылепить из
него что хочешь, и украсить как вздумается, и сделать
настоящий веселый колобок, и осторожно вынуть его из
печки, и отнести в подарок бабушкам, и гордо сказать:
"Это я сам сделал!" Как прожить без этого?
А вот и концерт готов, артисты уже в костюмах, зрители
усаживаются на креслах перед "занавесом", отделяющим
"сцену" от "зрительного зала".
Все номера готовят сами ребята, они составляют програм-
му вечера, выбирают конферансье, мальчики подготавлива-
ют световые и, разумеется, шумовые эффекты. "Занавес"
раздвигается не просто так, а с помощью хитроумного
устройства. Но любовь к экспромтам подводит, и без под-
готовки получается:
- Скорей, скорей - уже тебе надо!
- Я не могу - забыл.
- Ну ты иди.
- Нет, ты!
- Тише... тихо! - На сцену выпихивают раскрасневшегося
"конферансье" и:
- Мы продолжаем наш концерт...
В программе: стихи и песни (в том числе и собственного
сочинения), пьесы (только собственного сочинения), му-
зыка (пианино), еще музыка (балалайка), акробатические
номера, танцы, пантомимы, клоунада, фокусы... В некото-
рых номерах сочетаются чуть ли не все жанры разом.
Нередко "публика" принимает участие в выступлениях,
"артисты" становятся зрителями. Смех, аплодисменты -
это все настоящее. А главное - настоящее волнение перед
выступлением, и старание сделать как можно лучше, и ра-
дость за другого, когда все получилось хорошо, - вот
это главное.
После такого бурного начала и застолье получается бур-
ным и веселым. Все чокаются, и по очереди произносят
тосты или поздравления виновнику торжества, и пьют из
больших стаканов - сколько хочешь! - лимонад. Да, дети
вместе со взрослыми за столом, и вместо разноцветья
винных бутылок на столе лимонад, виноградный сок или
морс собственного изготовления. Мы так даже Новый год
встречаем. И скучно нам не бывает. Главное - чокнуться,
и посмотреть друг другу в глаза, и сказать самые добрые
слова на свете...
Б.П.: Нам не верят, когда мы рассказываем, что у нас
месяцами и даже, бывает, годами стоят нераспечатанные
бутылки с вином, привезенные кем-нибудь из гостей,
впервые попавших в наш дом. И не потому, что у нас су-
хой закон или чей-то запрет. Просто ни к чему оно нам,
это бутылочное счастье, ни к чему, и все. Так же, как и
папиросы, кстати сказать. И у наших ребят-подростков
отношение к этим атрибутам мнимой мужественности опре-
деленное: ни любопытства, ни тяги, но достаточно осоз-
нанное отвращение.
Л.А.: На мой взгляд, это просто нормально. Ведь не за-
ражает же сам себя человек туберкулезом, раком или
чем-нибудь подобным. Ненормально другое: знать, что от-
рава, болезнь, и все-таки в себя ее силком впихивать,
впихивать, до тех пор, пока она там внутри не вцепится
во все печенки и не сделает из человека гнилушку.
Б.П.: И здесь у нас есть свои традиции. Ведь как в дни
рождения обычно бывает: все подарки, все внимание - но-
ворожденному, а матери, главной виновнице торжества,
выпадают в этот день одни хлопоты. Мы решили, что это
несправедливо, и наш именинник в свой день рождения сам
преподносит маме подарок. Так повелось у нас уже давно,
с тех самых пор, как первый сын был в состоянии пода-
рить что-то сделанное им самим.
Кончается наш праздник на крылечке, иногда с фейервер-
ками и бенгальскими огнями. Мы провожаем гостей и кри-
чим хором с порожка:
- До сви-да-ни-я!