лубления для просушки одежды), от нее поверху шли полати. В горнице печь клали из кирпича с лежанкой и ставили ее в задний угол. Горницу делили заборкой на половины, в которую вделывали посудный шкаф, за заборкой устраивали место для спанья девицы или парня. Зимовки, по сравнению с передками, были низкими, пол их находился прямо на земле, печи в них – курные, окна прорубались маленькие[48].
В присухонских деревнях, по описанию местного исследователя Д.П. Осипова, в жилище существовали локальные различия. Среди кресьянских домов он нашел пять типов. Первый – клеть на стае – прототип зырянской лесной избушки, представлявшей собой квадратный сруб (5x7 аршин) на врытых в землю столбиках. Под клетью размещалось стойло для скота, справа от нее – повить (сеновал). Ставилось такое жилье «вне порядка» (улицы). Второй тип он назвал клеть с амбаром: изба на подклети, в которой вместо стаи имелся амбар. Внутренний план обоих типов жилища – севернорусский. Третий тип, выделенный Д. П. Осиповым, – изба-двойня (два отдельных сруба-клети под двухскатной крышей), в которой холодная горенка являлась прототипом клети на стае, а другая клеть была теплой. По его мнению, изба-двойня произошла от первых двух типов, сохраняя их традиционные черты. Четвертый тип – двухклетная изба-двойня с сенями между ними, с крыльцом по фасаду. Справа дома пристраивался зимник («скотская» изба). Горница в ней выполняла роль зимней избы. Наконец, последний тип – пятистенки, в которых посередине врубалась капитальная стена, и дом состоял из двух половин: первая – большая изба с голбцем, вторая – небольшая горница с печью-лежанкой (она же была и светлицей) и служила спальней. В пятистенке обычно жили летом, а зимой находились в зимовке, пристроенной сбоку или сзади и стоявшей на подклети. И уж совсем поздно стали строить двухэтажные избы, напоминавшие дом, а не избу, с четырехскатной крышей, рубленную в лапу (без выпусков углов), но их здесь было мало[49].
 |
 |
|
20. Вход в подпол избы с улицы (а – б)-а, 6 - в деревнях Ручевская и Вершина Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
|
 |
 |
|
21. Интерьеры изб (а – ж): а, б – старая мебель: люлька и горка (Тотемский у. Фото Т. А. Ворониной, 1990 г) |
|
 |
 |
|
в – сундук для одежды (д. Черняково Тарногского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1981 г.) |
г – части горниц – половинок в д. Нижняя Вожегодского р-на и в с. Усть-Алексеевское Устюгского р-на Фото С. Н. Иванова 1986 г. и 1987 г. |
 |
 |
|
г – части горниц – половинок в д. Нижняя Вожегодского р-на и в с. Усть-Алексеевское Устюгского р-на Фото С. Н. Иванова 1986 г. и 1987 г. |
д – интерьер избы в д. Мигуевская Вожегодского р-на: печь и вход в горницу-половинку.
Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
 |
 |
|
е – часть избы: передний поцвятный угол с иконами, обеденный стол в д. Вершина Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
ж (1 и 2) – светцы из коллекции ВОКМ (слева направо): 1 – из Вельского (29810/8), Грязовецкого (15119), Усть-Кубенского (29821/35) р-нов;
|
 |
|
| 2 – из Вельского р-на (29810/8) | |
На западе Вологодского края сооружали много просторных двухэтажных изб – двухстройных (в бывших олонецких уездах, в Белозерье). Не мало там имелось изб, состоящих из передней (для жилья) и задней (горница) половин. К ним пристраивались холодные боковушки, служившие летом жильем, а зимой кладовыми[50].
Своеобразен декор северного народного жилища, а именно внешнее и внутреннее украшение дома. Наиболее распространилось украшение больших косящатых окон. К их рамам приделывались наличники – обкладка из досок с прямым карнизом. Сначала резной узор (трехгранно-выемчатым способом) наносился только на карнизы, но затем он появился на всем окладе. На Севере распространилось украшение наличников в виде солнечной розетки. С введением способа накладной резьбы орнамент усложнился – появились узоры в виде геометрических фигур или их частей, растительные орнаменты и изображения птиц.
Резьбой нередко украшались крыльца, фронтоны изб, балконы, ворота усадеб. Особенно красивы были высокие крыльца с точеными столбиками и перильцами, крытые остроугольной формы крышами, а также крышами в виде полубочек и бочек. У самых старых изб крыши крылец оставались резными – в чешую. Округлые концы выступающих слег и бревен крыши избы (охлупня, куриц, повалов, водоспусков) могли украшаться скульптурной резьбой. На концах охлупней – князьков (треугольных брусов на верху крыши) вырезались деревянные коньки, птицы и другие украшения (Вологодский, Грязовецкий, Кадниковский, Вельский, Кирилловский уезды). Если крыша была двускатной, то конек находился на одном конце князька, если четырехскатной – на обоих его концах. Иногда коньки делали двухголовыми. На крышах построек в Грязовецком и Вельском уездах вместо конских голов вырубали головы птиц, а в Никольском у. – оленьи рога. Своеобразием отличалось украшение всего князька в постройках Сольвычегодского у. Из железа здесь вырезались фтгурки-мужички, скреплявшиеся по головам проволокой, и располагались вдоль князька[51].
Резьба присутствовала и во внутреннем убранстве изб. Резные коньки можно было встретить на божницах, на верхней доске печного шестка, иногда к печке приделывали два резных конька. Коньки имелись и на оконечностях лавок. Резьбой украшали столы, стулья и различную домашнюю утварь (конские дуги, прялки, швейки и т.п.).
Кроме резных украшений в декоре северной избы существовала и роспись. Расписывались и раскрашивались отдельные детали интерьера. К росписи стали прибегать с появлением белых изб. Разрисовывались опечки, припечные и подшесточные доски, перегородки комнат, лавки, шкафы, полки-грядки, брусья полатей, столы, божницы. Как правило, кистью наносился растительный узор, особенно древо жизни, реже изображения птиц и других животных (из последних часто – лев, по-местному, левушка в игривой позе), имелись изображения людей и даже жанровые сценки.
Росписью украшали дома и снаружи: либо красили фронтоны, карнизы, наличники, либо разрисовывали их узорами. Вологодские росписи по художественным особенностям были близки росписям архангельским, костромским и вятским[52]. Во всех них сохранялись архаические черты, свойственные росписи севернорусской зоны, а также связанные с местным искусством предшествующих времен – расписными печными изразцами, деревянной скульптурой, книжной миниатюрой[53].
* * *
Наряду с жильем крестьяне возводили постройки производственного назначения. Основные из них – сельскохозяйственные постройки: овины, гумна, мельницы, амбары. Овины и гумна располагались у полей, пользоваться ими могло совместно несколько хозяйств. Ко второй половине XIX в. овины из земляных – ямных превращались в наземные – верховые. Овин представлял собой два поставленные один над другим сруба. Использовалась техника рубки в обло с остатком. В нижнем срубе на земле клали очаг-каменку, входная дверь в нем выполняла и роль поддувала. В этом срубе устраивали отверстие-пазух – для прохода горячего воздуха в верхнее помещение. Между срубами настилался бревенчатый пол-подовин. В верхнем срубе над полом высотой до одного метра приделывались колосники-жерди, между которыми оставалось свободное пространство. На них клали снопы колосьями вниз (если зерно затем шло на муку) или вверх – для зерна на посев. В этой части овина повыше пола прорубалось окно, через которое закладывали снопы для сушки
 |
 |
|
22. Интерьеры кухонь (а, б):
а – кухня в старинной избе (ЭВГМЗ. 1994 г.); б – современная кухня (Устюженский р-н.). Фото Т. А. Ворониной, 1990 г. |
|
 |
 |
|
23. Украшения фасадов старинных изб (а – г) (из кн.: Памятники древней письменности... С. 4): а – резные украшения балкона, охлупня и полотенца на чердаке избы в Вельском у. |
б – кровельное полотенце и балкон избы в с. Никифоровское Вельского у. |
 |
 |
|
в – кровельное полотенце избы (по дороге из Вельска в Тотьму) |
г – украшения окон, ставень и обоконок избы в Вельском у. |
 |
 |
|
24. Украшения фасадов современных изб (а – з).
Резные украшения балконов: а – в с. Усть-Печеньга Тотемского р-на (фото Т.А. Ворониной, 1988 г.); б – в с. Усть-Алексеевское Устюгского р-на (фото С.Н. Иванова, 1987 г.) |
|
 |
 |
|
в – в с. Усть-Алексеевское Устюгского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1987 г. |
e – резные украшения фронтона и наличников избы в д. Нижняя Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
 |
 |
|
г, д – Деревнях Пар и Кривуля Тарногского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1981 г. |
|
 |
 |
| ж – резные украшения мансарды дома в д. Тинготома Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. | з – роспись на фронтоне дома в д. Пар Тарногского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1981 г. |
 |
 |
|
25. Украшения наличников окон (а – ж). Вожегодский р-н. Фото С.Н. Иванова, 1986 г.:
а – наличник оконца сенника (д. Ручевская) |
е – пропильная и накладная резьба наличников (д. Тинготома) |
 |
 |
|
б, в – пропильная резьба на наличнике на углу дома (д. Бекетовская) |
|
 |
 |
|
г, д – пропильная и накладная резьба наличников (д. Тинготома) |
|
 |
|
|
ж – накладная и пропильная резьба наличников и углов дома (д. Ручевская) |
|
 |
 |
|
26. Скульптурные украшения охлупней крыш в деревнях Тарногского р-на (а – в). Фото С. Н, Иванова, 1981 г.:
а, б – в д. Кривуля |
|
 |
|
| в – в д. Черепаниха | |
(садили) или выбрасывали высохшие снопы. На верху овина сооружалась двускатная крыша, через которую выходил дым. В земляных (ямных) овинах нижний сруб с каменкой опускался в яму. Верховые были самыми распространенными на Русском Севере, и такой же конструкции овины сооружались в местах севернорусского продвижения на Урале и в Сибири[54].
Гумна располагались рядом с овинами. Их стены, как правило, складывались из полубревен в заплот, крыши крылись драницей или жердями и соломой. Пол гумна (глина) утрамбовывался и поливался водой. Здесь на долони в зимнее время молотили зерно вручную.
Мололи зерно на мельницах[55]. В то время оставалось много водяных мельниц-мутовок (для получения муки) и колотовок (для крупы), строившихся совместно двумя-тремя хозяйствами. В зависимости от водяного потока реки, у которой стояла такая мельница, она могла иметь до двух-трех поставов. Поставы размещались в срубе, рубленном в обло с остатком. Основу постава составлял стояк (веретено), укрепленный в вертикальном положении; на нем насаживались лопасти в виде мутовки (кухонной принадлежности из ствола сосны с сучьями, использовавшейся для размешивания пищи, теста, сбивания масла). Нижний конец стояка был под полом в воде. Поток воды по желобу направлялся к лопастям стояка и приводил его в движение. Верхний конец стояка «шел» над полом к лавке, где устанавливались два каменных жернова, из которых верхний крепился на стояке и вращался вместе с ним над неподвижным нижним. Зерно поступало на жернова из висящего над ним короба (житника) через долбленое корыто, подвешенное между коробом и верхним жерновом.
На жерновах вырубались насечки по размерам, необходимым для крупного или мелкого помола. Смолотая мука высыпалась во встроенный рядом с жерновами ларь. В местах с развитым земледелием существовали колесные, или пошвенные (почвенные) мельницы, обладавшие большей производительностью, нежели мутовки. Ставились они у воды с плотиной (наливные), имели много поставов и использовались для получения как муки, так и крупы. Со второй половины XIX в. в вологодских деревнях имелись и водяные, и ветряные мельницы[56].
Зерно и мука хранились в амбарах – срубах, поставленных либо на усадьбах, либо возле них. Иногда амбар совмещался с погребом (амбар на погребе), но в XIX в. это уже были разные постройки. Из сельскохозяйственных сооружений известны еще рассадники, ставившиеся на огородах. В них проращивали семена и выращивали рассаду. Они возводились из бревен или из досок и приподнимались над землей. Внутрь рассадника насыпали землю, выросшую рассаду из него пересаживали в грунт на огороде.
Кроме построек сельскохозяйственного назначения у крестьян имелись сооружения для кустарно-ремесленной и промысловой деятельности. На Вологодчине к ним прежде всего относятся кузницы, частые в юго-западных и северо-западных местах (Череповецкий, Устюженский и Кирилло-Белозерский край), где население издавна добывало руду и занималось кузнечным делом. По устройству кузницы не отличались от известных в других регионах страны.
В таежных местах Вологодской земли у охотников и рыболовов были хозяйственные сооружения соответствующего назначения. Охотники строили в лесу избушки, в которых жили во время охотничьего сезона, хранили добытую пушнину и продукты. Лесные избушки – истопки – были срубными, низкими, с глинобитными печами, с дымоходами через окно в стене, без пола, с нарами вдоль стен для спанья, со входом из жердей вместо крыльца, на окнах – бычьи пузыри. Истопки представляли собой образец примитивной жилой постройки. Сооружались на охотничьем становье и срубные кладовые-лабазы (щамьи)[57]. Такие же избушки строили и рыбаки; от охотничьих они отличались тем, что ставились на столбах, приподнятыми над водой для безопасности от половодья.
Для севернорусских крестьянских хозяйств было характерно еще одно сооружение, нехозяйственного, а бытового назначения – баня. Ее имел почти каждый хозяин, а иногда одну баню строили несколько семей. Баня в жизни северных крестьян играла огромную роль, выполняя множество функций (кроме мытья и лечения еще и обрядовые), «прошла» многовековую историю, стала севернорусской традицией и сохранилась до наших дней (см. раздел «Русская баня и старинный северный быт»). Как постройка она отличалась простотой: это сруб с очагом – каменкой, на кото-
 |
 |
|
27. Хозяйственные постройки (а – г):
а, б – повети внутренних хозяйственных дворов со взъездами-взвозами в усадьбах д. Вершина Вожегодского р-на (Фото С. Н. Иванова, 1986 г.) и в Сокольском р-не (из кн.: Фольклор и этнография… С. 50) |
|
 |
 |
|
в – сенник в д. Ручевская Вожегодского р-на (Фото С. Н. Иванова, 1986 г.) |
г – гумно с овином в д. Ручевская Вожегодского р-на (Фото С. Н. Иванова, 1986 г.) |
 |
|
|
28. План овина в д. Чернево Великоустюжского р-на. Рис. Т. И. Процевята, 1987 г.: 1 – пазуха для выхода тепла, 2 – решетка из жердей для укладки снопов, 3 – подовин, 4 – перекрытие, обмазанное глиной, 5 – долонь, 6 – ограда из жердей |
|
 |
 |
|
29. Расположение амбаров в селениях и их устройство (а – е). Фото С. Н Иванова, 1981 г. и 1986 г.:
а, б – а мбары рядом с избами в д. Вершина Вожегодского р-на и д. Кривуля Тарногского р-на |
|
 |
 |
|
в, г – амбары на усадьбах в д. Милгора Тарногского р-на и д. Вершина Вожегодского р-на |
|
 |
 |
|
д – самцовая конструкция крыши амбара в д. Вершина Вожегодского р-на, конец XIX – начало XX века |
е – столбики-колонки у амбарной двери в д. Вершина Вожегодского р-на |
 |
 |
|
30. Бани в деревнях Вожегодского р-на (а – г). Фото С. Н. Иванова, 1986 г.:
а, б – черные бани в деревнях Ручевская и Вершина |
|
 |
 |
| в, г – белые бани в д. Ручевская | |
ром в котле нагревалась вода, имелся полок для паренья, стояли емкости с холодной водой и лавки, где мылись. Бани предшествующих веков топились по-черному, в XIX в. в Вологодской земле появились белые бани, ставшие затем самыми распространенными. О бане говорится в свадебном фольклоре. Так, в причетах невесты из Кадниковского у. есть следующие сведения о бане-паруше:
...тебя рубили, паруша,...
...Все полоцьки дубовые,
Потолоцьки кленовые,
Все лавоцьки дорожёные.
Каменка хрустальная.
Ушатицёк медненькой,...
Обруцьё железное,
Зацерпалка серебрянна!
Во тебе, тепла паруша,
Три окошка косесщеты,
На первом на окошецьке
Лежит брус мыла белово...[58]
Как видно, построенная в виде сруба с косящатыми окошками паруша имела потолок, полки и лавки, сделанные из разных пород дерева, поскольку на пару шел от них особый «дух», оказывавший профилактическое и лечебное воздействие.
Таким образом, в хозяйственных, как и в жилых, постройках, все было продумано до деталей, строго отвечало своему назначению и сохранялось (становилось традицией) до тех пор, пока не наступили кардинальные изменения в жизни крестьян и страны в целом.
Аналогичным русскому было жилище финно-угорского населения края. Эти народы много веков жили в тесном соседстве с русскими в одинаковых условиях, поэтому многие стороны их быта имели немалое сходство, хотя и сохранили отдельные черты, свойственные культуре каждого народа. Так, при сравнении жилища русских и карел, принадлежавшего земледельческим народам, можно увидеть сходные черты, особенно в развитии хозяйственного двора, состоявшего у тех и у других из хлевов для скота и сараев-сенников. Жилые помещения имели больше различий[59]. У карел в Олонецком крае постройки отличались внушительными размерами, на них уходило много леса, но по своей структуре карельские усадьбы были такие же, как у русских: однорядная связь двора с домом, в двухэтажной избе жилым являлся низ, светлые горницы находились вверху; на высокий двор вел взъезд, но внутри избы русская печь иногда стояла «лицом» к двери (а не к окнам фасадной стены), от печи до стены, противоположной дверям, устраивались не лавки, а нары; в переднем углу так же, как у русских, помещался стол, над ним – иконы, однако в начале XX в. можно было встретить расположение стола не в самом переднем углу, а между двумя окнами фасада. Если карелы строили одноэтажную избу, то ее высоко поднимали над землей.
Печи в карельских избах того времени были в основном черные, с трубами встречались редко. В полу устраивался вход в поцполье-польница (ставень). Изба делилась на части занавеской. В дом вело крыльцо, но в карельском доме оно было плохо устроено. Недалеко от изб находились гумна (ригэ) и бани (байна)[60].
На востоке Вологодского края по соседству с русскими жили зыряне. Как отмечали исследователи, жилище у коми-зырян в XIX-начале XX в. было такое же, как и у русских, только массивнее. Изба-кэрка представляла собой два сруба, покрытых двускатной тесовой крышей, с маленькими тремя окнами по лицу дома и четвертым вверху над голбцем между полатями и печкой. Это своеобразная черта зырянского жилища, и, пожалуй, в основном именно ею оно отличается от русского. Пол в избе делался из тесаных, потолок – из целых бревен. На усадьбах имелись бани. Зырянский дом, как и дом у русских, уже в 1870-е годы представлял собой избу-сени-избу, одна из которых была с черной печью, другая – без печи и полатей. Сзади дома находился двор: поветь со взъездом на нее и хлевами под ней. Отдельно от усадьбы стояли амбар и погреб. План избы позаимствован от русских[61].
Именно постройки зырян и карел испытали влияние со стороны русской культуры жилища гораздо больше, чем устройство дома у других групп финно-угорского населения (поволжских и пермских финнов). Самыми распространенными заимствованиями и у карел, и у коми-зырян были севернорусский план избы, однорядная ее связь с двором, наличие одинаковых построек на усадьбе. Северное жилище нередко называлось новгородским, так как этот его тип распространился в бывших новгородских землях (Олонецкая, Архангельская, Вологодская губернии) и получил известность у зырян и у карел (как олонецких, так и архангельских)[62].
Сельское жилище 1920-1990-х годов
Сильные изменения крестьянское жилище претерпело в советское время. После гражданской войны и разрухи в 1920-е годы жилищное строительство оставалось без каких-либо значительных изменений видов и качества построек. Строили старыми способами и по типу традиционных изб, хотя более крепкие семьи старались усовершенствовать свое жилище[63]. На Севере начали чаще крыть постройки дранкой, двускатные крыши заменялись на трехскатные с мезонином-мезиметом (светелкой), из которого имелся выход на балкон, в чем усматривается влияние городского строительства. У зажиточных крестьян дома были под железными крышами, сам дом ставился на кирпичный фундамент, а стены избы обшивались тесом. Теперь уже становится повсеместным возведение пятистенок, в которых капитальной пятой стеной отделялись кухни от чистых горниц-зал. Число комнат увеличивалось, и тогда русская печь располагалась произвольно (преимущественно посередине избы).
Резные украшения дома все чаще стали краситься (в бело-красно-синий цвет), в росписи начали появляться главным образом геометрические узоры, звезды, стилизованные цветы (розы), райские птицы, львы, «чуждые местной природе»[64].
В присухонских деревнях при строительстве происходило переоборудование подклети (голбца, амбара) в жилой этаж, голбец устраивался на первом этаже, амбар ставился «на отлете» или во дворе. В этом же нижнем этаже жили зимой, наверху находилась чистая летняя изба (горница). Исчезали зимовки, особенно с их назначением скотной избы (где кормили скот). Скот еще содержали в нежилой подклети, где она сохранялась, как это было в избах Никольского у.
Описанные дома внешне имели полугородской вид, без украшений, лишь мези-меты с балконами (буйхонами) украшались итальянскими окнами. Теперь входили в мезонин из сеней или из повети. Такие избы в 1920-е годы встречались в Тотемском у. по Сухоне и по Вологодскому тракту у среднезажиточных крестьян[65]. Известен еще один тип дома в вологодских и тотемских деревнях той поры – срубные (в лапу), под трех- и четырехскатной крышей, преимущественно одноэтажные; при них строился трехоконный флигель типа полумещанского дома. Такие постройки появились в пригородных деревнях. Внутри избы разделялись перегородками на кухни (они же – передние) и комнаты (одна из них по фасаду – зало), имелась и комната-спальня. Стены обклеивались обоями. Лавок вдоль стен уже не было. В сенях, как и в прежних избах, находился чулан. Дворы в таких домах оставались без изменений: позади жилья, двухэтажные (двор и поветь)[66].
В жилище западных районов края той поры, по свидетельству очевидцев, еще сохранялись прежние черты. Это были высокие избы с двускатными крышами, с резными князьками, но уже с расписными наличниками. Сохранялись на домах и открытые галдареи (Череповецкий у.). Но и там появились дома городского типа[67].
В Вологодском у. в то время, по обследованиям врачей-гигиенистов, оставалось много 60-100-летних крестьянских домов, представлявших собой тип изба с двором под одной крышей. Сохранялись и черные избы с двухэтажными дворами – изба-сени-поветь (сенник), с хлевами под избами – подполицами, голбцами. Высота такой избы равнялась 2,8 м, первого этажа – 1,5 м. Крыльцо с улицы вело в сени, взъезд на поветь устраивался сзади двора. Попытку приспособить первый этаж этих изб под жилье предприняли уже во второй половине XIX в. В появлявшихся белых избах реже, чем раньше, устраивали полати, пол красили краской, печь ставили ближе к середине избы, вся изба делилась на помещения – кухня, столовая, прихожая, гостиная (спален еще не было). Распространилась городская мебель, на окнах – занавески, стены часто обклеивались обоями[68].
Тем не менее, как видно, при всех новшествах в крестьянском жилище разных вологодских районов сохранялись локальные черты.
С 1930-х годов, когда с коллективизацией кардинально менялась крестьянская жизнь в стране, происходили изменения и во всей народной культуре. Что касается крестьянской архитектуры, то в ней можно усмотреть значительные перемены. Они прежде всего касались хозяйственного двора: произошло резкое сокращение его размеров, ибо основное хозяйство теперь велось в колхозах, а не на крестьянской усадьбе. Постепенно стали исчезать постройки для содержания скота, обмолота зерна, хранения орудий, транспорта, утвари. Сократилось число хлевов, амбаров, сараев. Многие дворы в те годы разбирались на дрова. Иногда летним и зимним жилищем служило одно и то же помещение; участилось разделение его на ряд комнат. Преобладающим оставалось жилище, состоявшее из кухни и зала (горницы).
В деревнях жилищное строительство, прерванное Великой Отечественной войной, возобновилось в конце 1940-начале 1950-х годов. С тех пор и до наших дней крестьянское жилище настолько изменилось, что иногда даже не напоминает традиционное строительство. Тем не менее, в современном жилище можно найти элементы и черты, формировавшиеся в далеком прошлом. Сохранность всего старого наблюдается в постройках первой половины XX в., но иногда оно, передаваясь от поколения к поколению, возникало и при новом строительстве. На Севере, как и во всем Нечерноземье, судя по этнографическим наблюдениям, из-за сильного оттока сельского населения в города в 1950-1980-е годы новых домов строилось сравнительно немного, в основном в центральных усадьбах колхозов и совхозов, а мелкие селения в результате правительственных «реформ» уничтожались.
Сельское жилище в 1960-1970-е годы усовершенствовалось[69]: появлялись многоквартирные дома, сооруженные по заводским стандартам, правда, на Севере их было немного. Там по-прежнему преобладающим был одноквартирный индивидуальный дом, имевший дворовые постройки и приусадебный участок. При возведении домов использовались как усовершенствованные строительные приемы, так и рациональные навыки, опыт местного жилищного строительства, выработанные в течение веков. Это касается использования строительного материала. Рубленные дома из леса на Севере строят с помощью традиционных приемов обработки леса, возведения сруба и т.д. Сохраняется «высотность» северного жилища – оно приподнимается над землей, хотя прежних высоких подклетов теперь нет.
Крыши домов нельзя различить по их конструкции и покрытию: прежде двускатные крыши были наиболее распространены на постройках в северных русских районах, четырехскатные – в южных. Кровельным материалом везде стали железо, шифер, черепица, реже тес в лесных районах Севера. Деревянный дом почти всегда обшивают тесом, тенденция окраски дома стала превалирующей.
На Севере, в том числе в Вологодском крае, дома по старинке украшают как традиционной, так и новой резьбой, хотя и в той, и в другой прослеживаются унаследованные от прошлого приемы.
Старинный внутренний план избы сохранился лишь в постройках далекой провинции и преимущественно не в новых домах. Развитие многоквартирности привело к нарушению планировки жилища. Усовершенствовалась и русская печь, к которой нередко пристраивали плиту или лежанку. Печь старого образца становилась ненужной, ибо хлеб уже пекли в сельских пекарнях, а корм скоту готовили на колхозных фермах.
Таким образом, локальные и этнические черты крестьянского жилища все более стираются, а вместе с ними исчезает и граница региональных усадебных комплексов. Подводя итог рассмотрению севернорусского и вологодского жилища, можно дать следующую его характеристику. Становление и развитие этой культуры, как и любой другой ее формы, связано с историей заселения и хозяйственного освоения северных земель славяно-русским населением, в свою очередь генетически связанного с новгородцами и ростово-суздальцами периода Древней Руси. В землях «новгородского влияния» на Русском Севере преобладало жилище новгородского типа (севернорусского), отдельные среднерусские черты в нем были привнесены с низовским продвижением на Север. Для новгородского жилища характерна срубная изба на высоком подклете-хоромы – с деревянной двускатной крышей, двухъярусным крытым двором с бревенчатым взъездом в него, соединенным в один ряд с избой, с севернорусской планировкой избы, с голбцем (входом в подклет) в виде шкафа, наличие бани, повети и другие черты. Отчетливо в этом комплексе просматриваются и элементы, присущие постройкам низовских земель – низкие зимовки, соломенные крыши на хозяйственных постройках, двухрядная связь двора и дома, постановка пятистенков длинной стороной к улице, название сарая «сенником» (а не «поветью»), понижение подклета, наличие, правда, редко, открытого двора, отсутствие бань[70]. Такие черты всего заметнее в постройках на территории от Николь-ска до Великого Устюга (Никольский и Великоустюжский уезды), а соломенное покрытие и четырехскатные крыши – в южных районах Вологодчины (юг бывшего Грязовецкого у.).
Таким образом, в вологодских землях можно выделить несколько зон, где формировались местные варианты жилища: 1) от северо-западного побережья Рыбинского водохранилища к западу за пределы Вологодчины до Волхова был распространен тип жилища, в котором жилая часть – это изба-сени, причем обе части дома стоят не одна за другой в ряд, а сени пристроены сбоку избы; 2) в районах от Вологды до Кириллова и Белозерска наблюдалось классическое трехкамерное жилище: изба-сени-изба, т.е. оно состояло из двух изб, сени располагались между ними, а сзади них – хозяйственный двор; 3) в районе Вельска крестьянский дом – это изба-двойня (две избы вплотную друг к другу), сзади нее – сени и далее двухэтажный хозяйственный двор; 4) в присухон-ских местах от Тотьмы до Устюга снова вариант изба-сени-изба, в котором изба представляет собой пятистенок, что не обязательно для изб того же варианта от Вологды до Белозерска; 5) по Северной Двине и Нижней Вычегде опять вариант изба-двойня, сзади которой располагались коридор (сени) и далее хозяйственный двор.
Эти локальные варианты приспособлены к каждой природной зоне и в то же время имеют общее со всей русской культурой жилища. Такое наблюдение «приходит» при рассмотрении жилища всей европейской части страны[71]. Происхождение же местных вариантов-ареалов связано с различной этноисторией населения районов, а не только с их различными природно-климатическими условиями.
Русская баня и старинный северный быт
Вопрос о происхождении и бытовании русской бани имеет большое значение для прояснения «темных» моментов этнической истории русского народа: его рассмотрение может пролить свет на некоторые древние этнические и культуропреоб-разующие процессы. Русская баня «дожила» до современности в своем изначальном виде. Ареалы банных традиций во многом совпадают с зонами расселения отдельных летописных групп восточных славян. Эта особенность осталась почти незамеченной в научной литературе, хотя о русской бане написано достаточно много.
Но большинство работ на эту тему описывали устройство и использование бани, а также полезные качества мытья и парения в ней. Много исследований посвящено мифологии и обрядам, связанным с баней. Ее «география» также была освещена сначала Д.К. Зелениным, а позднее Е.Э. Бломквист[72].
На взаимосвязь между ареалом бани и расселением конкретных групп восточных славян обращалось внимание только в статье Н.И. Лебедевой и Н.П. Милонова, основанной на материалах Рязанской обл. Рассматривая вопрос о встречающихся в разных районах Рязанского края двух традициях мытья – в бане и в печи, авторы объяснили их появление и бытование существованием здесь с давних времен двух различных этнокультурных комплексов. Ареал бани на Рязанской земле, по их определению, находится к северу от р. Пра и к востоку от р. Ранова. В треугольнике рек Ока, Осетр и Пронь (древняя территория вятичей) бани ими не зафиксированы[73]. На севере области они отметили совпадение района наличия бань с бытованием у населения среднерусского плана жилища и двора и особого варианта южнорусского костюма. По мнению археологов и антропологов, приведенному авторами статьи, север Рязанской обл. являлся местом расселения кривичей[74].
Однако нужно отметить, что пока не ясно, были ли бани у всех групп кривичей. В областях восточнее Смоленской и Тверской земель, заселенных кривичами позднее своих исконных территорий, эта традиция в наше время распространена не повсеместно. В Ярославской губ. бани строились только в селениях вдоль Волги; во Владимирской и Московской губерниях они также встречались лишь кое-где[75]. Даже в большинстве уездов Тверской губ. ими не пользовались[76]. Здесь бани имелись также в основном в деревнях вблизи Волги. В западных районах (области древнего обитания кривичей в Смоленской и Псковской землях) они известны издавна[77]. Эти данные могут свидетельствовать либо об отсутствии «банной» традиции у восточных групп кривичей и позднем появлении ее, либо о неравномерности расселения кривичей в междуречье Волги и Оки.
Иначе обстояло дело в Новгородской земле. Почти во всех областях, колонизованных новгородцами, бани известны с давних пор.
В тех районах, где бани у русского населения не зафиксированы, бытовала другая традиция – мытье (парение) в печи. Описания его даются в сообщениях, присланных в Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева (1899 г.): «Бани у нас очень редко встречаются, несмотря на достаток леса; есть деревни совсем без бань, а моются у нас в печах, которые очень просторны и мыться можно одному свободно сидя. Причем подстилают под себя солому; свободно раздевшись в присутствии всей семьи, залезает один человек в печку с чугуном теплой воды. Ему подают веник и заслонку закрывают. Несмотря на видимое неудобство, крестьянин, выпарившись до «ломоты костей» и хорошо промывши голову «щелоком», потом окатывается водой на сарае. Приготовлений нужно совсем немного; только с утра поставить в печь чугун с водой», – сообщалось из Мольского прихода Тотемского у. Вологодской губ.[78] Мытье в печи было характерно для более южных областей, находящихся в основном в пределах старых Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств (Рязанская, Тульская, Московская, Ярославская, Владимирская, Калужская губернии)[79].
Как можно заметить, контуры ареала этого обычая в значительной мере совпадают с юго-западной и юго-восточной границами Московского государства XV- середины XVI в. (до падения Казанского ханства). Остальные южные губернии, заселенные гораздо позже (в XVIII-XIX вв.), его уже не знали: там имелась своя традиция, сходная с украинской, – мытье в деревянных кадках и корытах[80]. На Русском Севере также имелись целые территории, где не знали бань и мылись в печах. В последних районах, как считают исследователи, преобладала ростовская колонизация северных земель.
В конце XIX-начале XX в. печь в функции бани кроме средне- и южнорусских земель использовалась к северу от Верхней Волги в Ярославской, Тверской, Костромской и в южных районах Вологодской и Новгородской губерний. То же явление наблюдалось у эстонцев Восточной Латвии и у южных вепсов[81]. Скорее всего у финских народов обычай мыться в печи, а возможно, и бани севернорусского типа были заимствованы у соседнего русского населения.
Печи, предназначенные для мытья, строились вместительными, и часто в них мылись по двое[82]. «Крестьяне парятся в печках, по два человека, но не более. Печи специально делают большие, так что удобно в них даже сидеть. Моются в них обычно часов в 6-7 вечера. Но для парения довольствуются утренним жаром. Перед мытьем настилают в печь сноп соломы. Залезши в печку и взяв с собой немного горячей воды и веник, обмакивают веник в воду и брызгают на стенки. Обычно появляется пар, а потом ложатся на солому и парятся»[83]. Иногда в печи только парились, а домывались уже во дворе. Если же в печи и мылись, то вовнутрь ее ставили деревянное корыто, в которое стекала вода[84].
Эта традиция сохранилась до настоящего времени, хотя начала быстро исчезать во второй половине XX в. из-за широкого распространения бань. Вместе с тем во многих сельских районах бани стали появляться только в последние 5-15 лет, как это можно наблюдать на примере д. Павлоково, расположенной у Рыбинского водохранилища, в 5 км от Череповца. Здесь, по словам информатора, «лишь пять лет назад срубили баню; все в печке мылись». На несколько лет раньше банные постройки стали сооружаться в селениях северной части Ярославской и в Грязовецком р-не Вологодской обл. Сходную тенденцию можно было наблюдать и в небольших городах. Например, в г. Любим бани построили в 1970-х годах, а привычными они стали значительно позже. В соседнем же с городом богатом торговом селе у купцов бани появились еще в XIX в.
Но даже там, где бани начали строить 20-30 лет назад, люди зачастую моются старым способом – в печке. Аналогичную картину можно было наблюдать в начале XX в.[85]. Иногда бани имели и другое назначение, как, например, в Солигаличском у. Костромской губ.: «Бани у нас строятся не для мытья, а для сушки и трепания льна. Моются же в печах дома»[86]. Такую функцию бани не следует считать чем-то необычным. На западе и юго-западе – в Гродненской и Черниговской губерниях баня служила для тех же целей[87]. В Северо-Западном регионе отмечалась иная тенденция: для мытья использовался овин[88].
Мытье в печи успешно конкурировало с баней и в прошлом, возможно, могло кое-где потеснить ее. Следует сразу отметить, что такое допущение является чисто гипотетическое, так как документы XVI-XIX вв. говорят о поступательном расширении ареала бани. Стойкость двух различных систем гигиены, зачастую существовавших по соседству, объясняется консервативностью быта, тяготением людей к привычному укладу жизни. Примеры, свидетельствующие об устойчивости бытовых традиций, можно отыскать, например, в медицинской литературе конца XIX-начала XX в. Так, фельдшер из Тотемского у. Вологодской губ. П. Лукачев, отстаивая преимущество мытья в печах, писал: «Баня есть почти у каждого домохозяина. Но что это за бани? Из тонких бревнышек выстроена хибарка, покрыта жердями и соломой. Внутри сделан очаг из глины. На железных прутьях над очагом наложены камни. Они накаляются и дают тепло для моющихся. Не знаю, чем такая баня лучше большой печи!»[89]. Такого же мнения придерживалась и остальная часть сельской интеллигенции, воспитанная в этой традиции: «эта домашняя баня (печь) хороша в гигиеническом отношении тем, что не заставляет делать резкий переход от тепла к холодной атмосфере и сквозному ветру»[90]. Впрочем, мытье в печи в еще большей мере подвергалось критике со стороны представителей «противоположного лагеря», напоминавших о смертельных исходах подобного мытья: порой из-за малого объема воздуха в печи люди задыхались[91]. Другим существенным аргументом в пользу мытья в бане было соображение о том, что «избы, в которых парятся, сгнивают быстрее». Это признавали и сами крестьяне[92], но бани сооружать не спешили.
У русского народа обе «банные» традиции имеют определенные, довольно легко очерчиваемые ареалы. Современные ареалы их особенно четко прослеживаются на территориях старого древнерусского заселения, входивших в прошлом в состав Киевской Руси и Московского государства. На территориях, присоединенных позже, куда русское население переселилось из самых разных мест, либо бытуют оба способа мытья чересполосно (Среднее Поволжье), либо баня «возобладала» над мытьем в печи (Сибирь).
Чтобы разобраться в проблеме распространения на Русской равнине традиции мытья в бане, необходимо выяснить происхождение бани и попытаться установить, где она возникла. Существовало мнение, что русская баня ведет свое происхождение из Византии, а ее название заимствовано из греческого языка[93]. Как дополнительное доказательство этого приводилась «распространенность» бани вдоль пути «из варяг в греки».
Позднее это мнение было признано неверным. Н.И. Лебедева и Н.П. Милонов на основе анализа особенностей внутреннего устройства и планировки русской бани убедительно доказали, что последняя не связана с византийским типом[94] и все ее детали имеют местные корни[95]. На пути же «из варяг в греки» бани наиболее широко были распространены на северном (новгородском) его конце, но чем южнее, тем меньше их встречается. На Украине мылись в деревянных корытах, а бани имелись только в городах[96], т.е. их появление здесь связано с городской традицией.
Исходя из «географии» бань начала XX в., можно установить, откуда они начали распространяться. Для южнорусских территорий и Украины баня не была характерна. В Центральной России, как указывалось выше, она встречалась не повсеместно. Например, в поволжской части Тверского края бани появились давно, по крайней мере к XVI в. они были там уже распространены[97]. В других местах Центральной России их не было и в начале XX в.[98] В XIX в. даже жители Москвы, не говоря уже о населении подмосковных сел, широко практиковали мытье в печах[99]. Эта «печная» традиция простирается далеко на север – в центральные районы Вологодской губ. (Вологодский, Грязовецкий, Кадниковский и Тотемский уезды)[100]. В XX в. ее граница в северном направлении особенно далеко заходит в районе Кубенского озера[101]. Район, где на севере вклинивается «печная» традиция, – область «низовской» (ростовской) колонизации, что подтверждается историческими документами и антропологическими материалами[102]. А так как эта «ростовская» область простирается вплоть до берегов Белого моря, то, вероятно, в прошлом бань не было и на более северных территориях: по крайней мере в купчих и меновых грамотах Пинежского и Мезенского уездов (XVI в.) бани не упоминаются[103]. В таких документах их обычно перечисляют среди прочих построек, хотя не исключено, что они могли быть и просто пропущены. В XIX в. бани здесь уже стали обычным явлением[104].
Для определения места возникновения и наиболее раннего бытования «банной» традиции необходимо рассмотреть особенности позднейшего сплошного ареала черной бани (топилась по-черному, так как не имела печной трубы). Белые бани (с печной трубой) имеют позднее происхождение и, несомненно, возникли под влиянием городской культуры. До XVII в. даже в городах у всех сословий печи в домах топились по-черному, что очень удивляло иностранцев[105]. Исходя из ареала черной бани, истоки ее следует искать в пределах Русского Севера и северо-западных областей, расположенных между Финским заливом и верхним течением Днепра. Зону поиска позволяет существенно сузить внутренний план бани. Большинство бань имеет так называемую западнорусскую внутреннюю планировку (терминология, применяемая для характеристики жилищ). Наличие только такой планировки бань даже в районах, где избы имеют совершенно иной тип внутреннего плана, указывает на происхождение бань из области бытования западнорусского типа внутренней планировки. Западнорусская внутренняя планировка крестьянских изб была характерна для сравнительно небольшой и хорошо очерченной территории. В жилых постройках восточных славян такая планировка встречается на Украине, в Белоруссии, западных областях России и в бывшей Новгородской губ.[106] Но бань на большей части этой территории нет. В Белоруссии они издавна были распространены только в селениях по Западной Двине и в самых верховьях Днепра и Сожа[107]. Встречаются же преимущественно бани на русских землях, расположенных к северу и северо-востоку от Белоруссии. Таким образом, сочетание изб западнорусского внутреннего плана с наличием бань существенно ограничивает область возможного возникновения «банной» традиции. Она включает бывшие Новгородскую, Псковскую и Смоленскую губернии, а также Карелию и Северную Белоруссию.
Еще одно свидетельство северо-западного происхождения бани – преобладание в старых ее типах печей-каменок. Печь-каменка использовалась для отопления северных изб в раннем средневековье, но встречалась и в более позднее время. В Новгороде, на Ладоге, Белом озере и в Прибалтике в «домонгольский» период подобная конструкция печи широко применялась для обогрева жилищ[108], тогда как в южных районах, заселенных полянами и вятичами, использовались преимущественно глинобитные печи[109].
Скорее всего, областью возникновения традиции русской бани следует считать территории вблизи Балтийского моря – бассейн Западной Двины и район вокруг оз. Ильмень. Дополнительным подтверждением этого предположения может служить широкое распространение бани подобного типа в Новгороде XIII в.[110] В другие регионы она попала в разное время и разными путями. Возникает вопрос, с какой культурой ее нужно связывать – финно-угорской или славянской? В обоих случаях имеются доводы «за» и «против». У восточных славян бани встречаются преимущественно у северных русских и белорусов, т.е. там, где славяне непосредственно соприкасались с древними финно-уграми. Отсутствие их у южных восточнославянских групп свидетельствует о том, что «банная» традиция не характерна для изначальной общей культуры восточных славян. Особенности строительных традиций новгородских словен в Х-ХII вв., (наземные – не заглубленные – срубные постройки и печка-каменка) наиболее соответствуют конструкции «современной» бани, тогда как у балтов и северных финно-угров архаичные варианты построек предполагали некоторое углубление в грунт и открытый очаг[111]. Распространившиеся у них к XIII в. печки-каменки[112], вероятно, могли быть заимствованы от соседей, но для данного региона вернее будет не связывать традицию бани с каким-нибудь одним древним этносом. На рубеже I—II тыс. все этносы на этой территории, несмотря на разное происхождение, благодаря связям и взаимовлияниям составляли единую культурную общность. Можно сказать, что и строительные традиции новгородских словен имели больше сходства с традициями иноэтничных соседей, чем отдаленных южных сородичей.
Вероятность первоначального появления бани в культуре финно-угров не так велика, как может показаться на первый взгляд. Версия о заимствовании ее переселенцами-славянами у местных финно-угорских народов оставляет открытым вопрос, почему оно произошло только на Севере, а в междуречье Волги и Оки (хотя и не повсеместно) эта традиция оказалась чуждой русскому населению. Со своей стороны финно-угры Русской равнины испытали большое влияние славянского (русского) домостроительства, и самобытные элементы у них фактически не прослеживаются. Сказать, что у них существовало изначально, а что было заимствовано позднее, весьма затруднительно. Традиция бани у современных поволжских и прибалтийских финно-угров встречается в основном в тех же местах, где и у соседнего с ними русского населения. То же самое относится к распространению «парения» в печи. Северные вепсы, соседствуя с русскими Прионежья и других районов, где повсеместно имеются бани, знают только эту традицию; южные же практикуют мытье в печи, как и их соседи[113]. Кроме того, внутреннее пространство печи зимой использовалось южными вепсами как спальня[114]. Парение в печах, встречающееся кое-где на юге Среднего Поволжья, исследователи связывают с русским влиянием[115].
На территории Среднего Поволжья первые бани появились очень рано – не позднее XII в. – и пришли туда из стран Востока[116]. Судя по археологическим данным, это были монументальные каменные сооружения с бассейнами и подпольным подогревом[117]. Естественно, они могли получить распространение только в городах. Население сельской местности заимствовало очень простую конструкцию бани русского типа из Суздальской земли (такие бани могли местами появиться в связи с переселением кривичей) или из славянских купеческих кварталов булгарских городов. Современные сельские бани народов Поволжья имеют печь-каменку, топятся по-черному и, хотя вода нагревается уже во вмазанном в печь котле[118], связь их с русской баней очевидна. Устройство помещения и внутренняя планировка большей части поволжских бань идентичны русским. Время появления русской бани в Поволжье пока не известно. Несомненно только, что после падения Казани она распространилась там повсеместно, чему способствовал большой приток русских переселенцев. Возможно, заимствование произошло намного раньше, так как потребность в бане уже была, а торговые связи между Волжской Булгарией и Русью значительны.
В районе Среднего Поволжья кое-где встречаются бани с необычными конструктивными особенностями. Строят их здесь частично или полностью заглубленными в землю, в речной берег[119]. Этот тип бани, построить которую легче и быстрее, чем срубную, был более характерен для бедных лесом (лесостепных) районов, откуда он распространился вверх по Волге в лесную полосу. Внутреннее помещение бань на юге Среднего Поволжья иногда повторяет известную южнорусскую планировку жилища, при которой печь располагается у дальней от входа стены[120]. Такая планировка была характерна для бань и жилищ мордвы и русского населения Самарской и Саратовской губерний[121]. Она, несомненно, является отражением строительных традиций, использовавшихся в южном жилище, но, возможно, на планировку повлияло и само устройство бани (в виде землянки). В древние времена в южной части Киевской Руси жилища строились заглубленными в землю, и солнечный свет мог поступать в них только со стороны одной стены – той, где располагались дверь и окна, так как остальные стены были почти полностью завалены землей. Для того чтобы не загораживать свет, печь размещали у задней, дальней от входа стены, к тому же она сама могла служить источником света в наиболее темной части жилища. В северных наземных постройках система освещения являлась иной: со стороны входа часто имелась пристройка – сени или крытый двор, а свет поступал через окна, расположенные на противоположной, фронтальной стене. Это отражалось на северных типах планировки, где печь располагалась вблизи входа. При сооружении бань в виде землянки по тем же причинам печь для удобства могла быть отодвинута к дальней стене.
Понятно, что локальные особенности в строительстве бань в Среднем Поволжье вызваны местными природными условиями (возвышенные сухие берега и недостаток лесов), а также влиянием южнорусской культурной традиции. Возможно, данный тип бани, в котором земляночная конструкция сочеталась с южнорусской планировкой, возник вовсе не в Поволжье, а уже в готовом виде был привнесен из Суздальской земли, где он мог появится в результате взаимодействия северных и южных строительных традиций Древней Руси. Развитие бани типа землянки из древних булгарских бань еще менее вероятно, чем из срубных бань.
В Среднем Поволжье, как уже упоминалось, кроме общепринятого способа нагрева воды в бане при помощи раскаленных камней, применялся и другой – подогрев воды во вмазанном в печь котле. Этот способ имеет местное происхождение и известен также в домашнем быту у финских народов Поволжья. В XX в. он получил широкое распространение и в других регионах России, вытеснив старый способ нагрева воды.
Приведенные материалы говорят о том, что Поволжье не могло быть местом возникновения бань. Для жителей этой территории характерны иные строительные традиции и культурно-бытовые приемы, чем отразившиеся в деталях конструкции бань. Особенности русской бани, воспроизводящие основные элементы устройства древнего жилища, указывают на то, что ее истоки следует искать в регионе вокруг оз. Ильмень. На этих территориях наряду со славянским населением до сих пор проживают различные финно-угорские народности, в прошлом более многочисленные, чем сейчас. На первый взгляд, казалось бы, логично связывать традицию бани именно с северными (прибалтийскими) финно-уграми, тем более что в настоящее время бани у них широко распространены. Но сведения, относящиеся к средневековью, опровергают это предположение. Так, данные 1571 г. о карельских постройках, приводимые А.А. Шенниковым, свидетельствуют о том, что традиция бани, возможно, не была исконно присуща быту балтийских финно-угров. Из 82 усадеб Кирьяжского погоста, расположенного немного севернее г. Корелы, бани имелись только в пяти[122]. Такое мизерное число бань по отношению к количеству дворов скорее всего свидетельствует об их недавнем появлении здесь.
Кроме того, имеются основания предполагать малую вероятность возникновения у балтийских финно-угров в «дославянское» время бани в виде отдельной постройки, обособленной от жилья. Во-первых, усложнение построек в раннюю эпоху в определенной степени связано с социальными переменами. Такое жилье было характерно для быта привилегированных городских слоев. Во-вторых, необходимыми условиями, ведущими к возникновению бани, отдельной от жилья, являлись модификация жилища и превращение его в более совершенное сооружение, которое нуждалось в бережном обращении. Для того чтобы дерево стен не портилось, выделяли отдельную постройку для мытья, построенную по хорошо известным принципам старого жилища. Однако, судя по археологическим данным, до X в. жилища как прибалтийских (летто-литовских)[123], так и финноязычных[124] племен имели довольно простую конструкцию. Такие постройки собирались достаточно быстро, а значит, проблема их длительной сохранности еще не приобрела особой остроты.
На Руси бани появились в глубокой древности. Общеизвестен рассказ из «Повести временных лет» о сожжении в 945 г. княгиней Ольгой древлян в бане[125]. События, описываемые в нем, происходили в Киеве, но на сельской территории нынешней Украины в период раннего средневековья бань, по-видимому, не было. Исключение, вероятно, составляли города. Распространение бань в городской среде легко объяснимо, если вспомнить предшествующие исторические события. Князь Олег в 882 г. вместе с дружиной переселился из Новгорода в Киев[126]. А так как до переселения дружинники жили в северных словенских городах, то они неизбежно должны были усвоить местные обычаи. В Южную Русь они, возможно, принесли с собой многие особенности бытовой культуры новгородцев.
О существовании бань главным образом лишь в новгородских землях рассказывает другая история из «Повести временных лет», относящаяся к самому раннему времени. Это описание путешествия апостола Андрея Первозванного по будущим землям Киевской Руси: «И пришел к славянам, где ныне стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им»[127]. Мытье в бане здесь упоминается как явление, встречающееся лишь в районе оз. Ильмень, хотя до этого путь апостола проходил через земли полян и Поднепровье. Для нас не имеет значения тот факт, что этот рассказ, скорее всего, оказался придуман для доказательства раннего появления христианства на Руси. В данном случае для придания убедительности рассказу факты, касающиеся быта населения упоминаемой в нем территории, должны были соответствовать действительности. Учитывая приведенные сведения, можно не сомневаться, что севернорусская баня появилась не позже IX в., а к X в. получила известность во многих районах Новгородской земли.
Происхождение обычая мыться в печах еще более загадочно, чем зарождение «банной» традиции. Самое раннее документальное свидетельство о нем встречается в «Житии преподобного Иринарха», относящемся ко времени правления Василия Шуйского. В одном из фрагментов «Жития» рассказывается о дьяконе, который «не мочий терпети студени и влазяще в печь»[128]. Этот отрывок демонстрирует большую вместимость внутреннего пространства печей XVI в., а также использование его как теплого помещения, что, вероятно, может рассматриваться как следствие традиции мытья в печах.
До середины XX в. обычай париться в печи мало освещался в научной литературе. В современном обыденном сознании он воспринимается как чуждое, наносное явление, не имеющее ничего общего с древнерусской культурой. Такой подход наблюдается и в некоторых научных трудах, где этот обычай пытаются представить как недавно возникший и вытеснивший старую традицию мытья в бане. Отмеченную тенденцию можно уловить уже в работе П. Грязнова (XIX в.). Описывая мытье в печах, распространенное в Череповецком у. Новгородской губ., автор приходит к выводу, что бани исчезли из-за недостатка леса[129]. Между тем в конце XIX в. крестьяне многих районов даже в таежной зоне испытывали нехватку дерева, поскольку рощи и лесные участки находились в собственности государства и крупных землевладельцев. Но бани строились и в совершенно безлесных, степных местах, что приводило к употреблению нетрадиционных материалов и созданию оригинальных конструкций[130]. Для их сооружения использовалось дерево любого качества и пород, а также старое, оставшееся после прежних построек. Для изб же отбирали только ровные бревна нужной толщины и преимущественно определенных пород хвойных деревьев. Поэтому отсутствие материала для строительства бань не является фактором, препятствующим их сооружению.
Тот же стереотип в оценке обычая мытья в печи прослеживается в работах А.А. Шенникова. Он также считает, что данная традиция возникла недавно и распространилась там, где раньше имелись бани[131]. Но среди приводимых им аргументов, подтверждающих позднее происхождение указанной традиции, имеется один весьма резонный довод. Печи для парения должны быть вместительными и, следовательно, довольно внушительных размеров. В жилищах же Х-ХШ вв. они были еще небольшими[132], а печи необходимых габаритов появились лишь к XVI в. По-видимому к этому времени можно отнести окончательное оформление этой традиции.
Такая поздняя датировка оставляет неясным вопрос, почему ареал традиции мытья в печи совпадает с границами древних Ростово-Суздальской и Рязанской земель, но почти не получил распространения на территориях, присоединенных к Московскому государству после XV в. Вряд ли это простая случайность. Скорее всего, известный нам обычай мытья в печи – трансформированный вариант более древней южнорусской традиции. Изменения в бытовом укладе у наследников южной традиции произошли в результате знакомства с северным бытом: обычай париться, пусть при этом и используется печь, изначально связан с опытом бани. У предков южных русских не было «моды париться»: мылись в избе и в печь «не залазили». О сохранении этой «моды» до конца XIX в. свидетельствуют архивные материалы. Так, в сообщении, пришедшем в Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева из Медынского у. Калужской губ. (1898 г.), говорилось: «...бань в данной местности мало, а потому крестьяне моются в избах, а кто любит парится, то забирается в печь»[133].
Обе традиции стойко сохранялись в народном быту, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. В русской истории наблюдается временной промежуток, когда иметь бани оказывалось экономически невыгодно. Правительство Петра I, нуждавшееся в средствах для ведения Северной войны, в первом десятилетии XVIII в. для всех сословий ввело значительные налоги на частные бани, а общественные вообще закрыло[134]. Налог действовал около 50 лет. Естественно было бы предположить, что количество бань в это время резко уменьшилось, а в ряде мест они исчез-
|
|
|
31. Ареалы традиций мытья в бане и в печи. Рис. А.А. Желтова, 1999 г. 1 – в бане; 2 – в печи |
ли совсем. Именно так пытался объяснить отсутствие бань И. Вахрос[135]. Однако, например, в Кокшеньгской чети Важского у. (в то время Важской доли) Архангелогородской губ. число бань, по материалам 1711 г., снизилось незначительно. Данные о сумме собранного налога, приводимые А.А. Угрюмовым по приходной книге Кокшеньгской чети за этот год[136], говорят о наличии множества бань у крестьян.
Ареал «банной» традиции на Русском Севере, сложившийся к началу XX в., включает территории, где в древности обитали две группы восточных славян – кривичи и словене новгородские, а также области, заселенные ими впоследствии. «Повесть временных лет» подробно очерчивает регион, занимаемый кривичами: «От этих последних (полочан) произошли кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город Смоленск»[137]. Описанная территория вместе с районом Полоцкого княжества по Западной Двине (в прошлом земли полочан и кривичей) и сегодня является «зоной» повсеместного распространения бань. К югу от нее бани встречаются сначала спорадически, а потом и вовсе «пропадают»[138]. Новгородские словене широко расселились по Северу и, обосновываясь, привнесли обычай пользоваться баней на новые земли.
В Архангельской губ., где в древности новгородское влияние было очень значительным, к XX в. бани распространились повсеместно[139]. На современной территории Вологодской обл. традиции бани прижились в Прионежье, в окрестностях Белого озера, в бассейне р. Вага, в Великоустюжском и Никольском районах. В Прионежье пролегали древние пути из Новгорода в Заволочье. Район Белого озера в IX-XI вв. находился под юрисдикцией Новгорода, а бассейн Ваги до присоединения Новгородских земель к Москве почти полностью – во владениях потомков новгородских бояр[140]. Предания сообщают и о переселении сюда новгородцев при Иване IV Грозном. В Устюгский край обычаи новгородской культуры принесли жители Халезских приходов; в другие места этого района имели место переселения с соседней Вятки, где существовала известная колония новгородцев, также издавна знакомая с традицией бани. Напротив, в тех районах Севера, которые заселялись преимущественно выходцами из Ростово-Суздальской земли, до последнего времени сохранялась традиция мытья в печах. Существующие и в настоящее время территориальные различия в «банных» традициях в определенной мере помогают восстановить некоторые детали истории заселения различных районов Севера.
Итак, основной ареал русской бани – Север, но было немало территорий и за его пределами, где она существовала также давно. Как отмечалось, в Киев она попала в X в. и, вероятно, с этого времени стала обязательной принадлежностью городского быта. При раскопках в Москве обнаружена баня XV в., имевшая глинобитную печь[141], что не соответствует севернорусским строительным традициям (баням с печами-каменками), но согласуется с традициями Рязанской земли домонгольского периода. Месторасположение Москвы позволяет предположить влияние южнорусских (рязанских и др. ) строительных традиций на внутреннее устройство местных бань.
Вхождение бань в городской обиход разных регионов происходило различными путями. В небольших городах Южной и Центральной России бани строить не спешили. Даже в XVII в. они там отмечены только в 40% городских усадеб, а для Новгорода этот показатель составлял 90%[142]. В Вологде в XVIII в. он был аналогичен новгородскому. Переписная книга по Вологде за 1711-1712 гг. показывает наличие бань во дворах почти у всех посадских людей[143], тогда как в Вологодском у. даже к началу XX в. они имелись еще не везде. Это пример длительного сохранения бытовых различий между городским и сельским населением. Видимо, вологжане усвоили «банную» традицию еще в то время, когда входили в состав Новгородской республики. Сельские же районы, заселенные выходцами из ростово-суздальских земель, влияния новгородской культуры почти не испытали. Документальных свидетельств, подтверждающих отсутствие здесь бань в период до XIX в., к сожалению, очень мало. Можно привести лишь одно, датируемое 1706 г.: оно касается четырех деревень (общей численностью 28 дворов), среди строений которых перечислены избы, овины и житницы[144]. Однако нет ни одного факта, подтверждающего возможность исчезновения бань на значительной территории. Судя по отсутствию в Вологодском у. бань, новгородцы не расселялись на этих землях, а имели лишь торговые и политические интересы.
Медленное распространение в городах Южной России бань в конце концов привело к появлению их и в сельской местности. Кроме влияния городской культуры, это было связано с переселениями людей. В миграциях участвовали представители различных сословий и социальных групп. Вероятно, традиция мытья в бане была занесена во многие места еще русскими князьями: известно, что уже в Х-ХШ вв. мытье в бане являлось неотъемлемой частью их домашнего обихода[145]. Династия Рюриковичей к XII в. сильно разрослась, и князья получив мелкие уделы, расселялись на новые земли, принося туда свои обычаи. Распространению «банной» традиции в центральные и южные области способствовали массовые переселения служилого дворянства. Хорошо известно о перемещении Иваном III новгородских бояр и дворян в пределы старомосковских областей. За период с 1483 по 1500 г. на новые места им были переведены две трети мелких землевладельцев[146]. Большие перемещения дворянства произошли после введения опричнины. Поместья, оказавшиеся на территории опричных земель, отбирались у владельцев, а вместо них они получали другие – в разных частях государства[147]. После Смутного времени, когда Смоленск с прилегающей областью отошел к Речи Посполитой, смоленские дворяне были «испомещены» в 16 уездах Московского государства[148]. Переселенцы, видимо, сохраняли на новых местах старый уклад жизни, что со временем могло оказать заметное влияние на соседей.
В наибольшей степени распространение традиции мытья в бане оказалось связано с крестьянскими миграциями, происходившими на протяжении столетий. Выше было показано, как расселились в новгородских владениях словене и ростово-суздальцы и как характер миграции отразился на распространении обычая строительства бань. У кривичей также изначально существовал обычай мытья в бане, а так как часть их жила в верховьях Волги и Днепра, то они, естественно, переселялись вниз по течению рек. К началу XX в. бани стали известны в верхних течениях этих рек. На территориях, удаленных от рек, они уже встречались реже. На Среднюю Волгу, заселявшуюся русскими в сравнительно позднее время (после падения Казанского ханства), попали разнообразные культурные обычаи, но бани стали там преобладающей традицией. На еще позже освоенных территориях Урала и Сибири встречается уже только обычай мытья в бане. Миграции из северных областей в южные регионы случались и в XVIII-XIX вв. Например, в 1745 г. в дворцовые села Воронежской губ. было переселено 886 душ важских крестьян (т.е. живших в бассейне р. Вага – притока Северной Двины)[149]. Таким образом, на юг, в Центральную и Южную Россию указанный обычай мог быть перенесен как в средние века, так и в более позднее время.
В целом по отрывочным сведениям XV-XVIII вв. и по материалам XIX-XX вв. прослеживается тенденция вытеснения баней обычая мыться в печах. При этом в местностях, ранее не знакомых с баней, она сначала появлялась в отдельных селениях и строилась, как правило, одна на всю деревню. Такое положение в начале XX в. наблюдалось в прилегающих к ареалу бани районах с преобладанием традиции мытья в печи. Эта ситуация хорошо отражена в описании с. Никольское Кадниковского у. Вологодской губ.[150] Аналогичная картина прослеживалась и на территории Белоруссии, где существовал «промежуточный пояс» между областью господства бань и зоной их полного отсутствия. Здесь зафиксирован один из вариантов начальной стадии включения бани в крестьянский обиход: их держали зажиточные хозяева и за плату предоставляли в пользование остальным[151].
Следующая стадия распространения традиции – наличие одной бани-постройки на 8-10 дворов. По этому признаку намечаются границы ареалов, где до XX в. бань не было[152]. На последней стадии они появляются уже в каждом дворе или строятся на два-три соседских или родственных двора. Но даже имея отдельную баню, жители районов, где издавна существует «печная» традиция, использовали ее нерегулярно, предпочитая мыться по-старому[153]. Но и там, где бани возникли достаточно давно, порой сохранялись реликты мытья в печи. Например, на севере Кадниковского у. маленьких детей мыли в печи, а не в бане[154].
Государственные границы явились одним из рубежей в «географии» банных традиций. Территории, в древности входившие в состав Киевской Руси, долгое время были разделены между великими княжествами – Московским и Литовским. На землях первого получили распространение обе традиции («печная» и «банная»), тогда как в пределах второго ни одна из них не получила широкого бытования. К северу от Припяти бани стали возникать только в начале XX в., но и обычай мыться в печах там отсутствовал[155]. Эта территория была присоединена к России в конце XVIII в. Для сравнения можно сказать, что на соседних землях, оставшихся в границах России, бани, хотя и в единичных экземплярах, начали появляться к началу XVIII в.. Так, в Брянском у. они в это время имелись лишь в усадьбах некоторых помещиков[156].