Они сидели за столиком и наблюдали за танцующими. В кафе было много молодых людей, не старше, чем они, но на заблудившихся детей были похожи только они трое. И не принадлежа этому обществу, они сидели здесь с широко раскрытыми глазами. Причиной этому была не только их бездомность, стиснувшая их словно серым кольцом, причиной этому была также их безрадостная юность, без больших надежд и без будущего. "Что это с нами? - подумал Керн. - Мы же пришли веселиться! И у меня есть все, что только я могу иметь. И даже больше. Так в чем же дело?"
      - Тебе здесь нравится? - спросил он у Рут.
      - Да, очень, - ответила она.
      Свет в кафе погас, по танцевальной площадке заскользил цветной прожектор, и стройная, миловидная танцовщица закружилась по паркету.
      - Чудесно, правда? - сказал Биндер и захлопал в ладоши.
      - Восхитительно! - Керн тоже захлопал.
      - И музыка великолепная, правда?
      - Первоклассная!
      Они продолжали сидеть за столиком и были готовы все находить прекрасным, быть веселыми и сбросить груз с души. Но тем не менее, поверх этого всего лежали пыль и пепел, и они не знали, чем это объяснить.
      - Почему вы не танцуете? - спросил Биндер.
      - Потанцуем? - Керн поднялся.
      - Я думаю, что не сумею, - ответила Рут.
      - Я тоже не умею, - ободрил ее Керн. - А это упрощает дело.
      Минуту Рут находилась в нерешительности, а потом вышла вместе с Керном на площадку. Лучи прожекторов скользили по танцующим.
      - Сейчас загорится фиолетовый свет, - сказал Керн. - Хорошая возможность войти в ряды танцующих.
      Они танцевали осторожно и немного робко. Но постепенно их движения стали более уверенными - особенно, когда они поняли, что на них никто не обращает внимания.
      - Как с тобой хорошо танцевать, - прошептал Керн. - Когда ты рядом, все остальное вокруг кажется мне тоже прекрасным.
      Она крепче обняла его за плечи и прижалась к нему. Они медленно плыли в ритме музыки. Пестрые лучи света скользили по ним, словно разноцветная вода, и на мгновение они забыли обо всем - их юные, полные нежности сердца, стремились навстречу друг другу, освободившись от теней страха, преследования и недоверия.
      Музыка прекратилась. Они возвратились к своему столику. Керн бросил взгляд на Рут. Глаза девушки взволнованно блестели, лицо стало совершенно иным - самозабвенным и даже приобрело смелое выражение. "Черт возьми, - подумал Керн. - Если бы можно было жить так, как тебе хочется!" И на секунду лицо его стало озлобленным.
      - Посмотрите-ка, кто идет! - воскликнул Биндер.
      Керн поднял глаза. По кафе шел коммерции советник Оппенгейм, направляясь к выходу. Проходя мимо их стола, он заметил всех троих и остановился в удивлении. Некоторое время он пристально смотрел на них.
      - Очень интересно, - буркнул он потом. - И в высшей степени поучительно!
      Все трое промолчали.
      - Вот, значит, на что расходуются моя доброта и помощь! - продолжал Оппенгейм со злостью. - Деньги сразу же растранжириваются в барах!
      - Немного забвения иногда более необходимо, чем ужин, господин советник.
      - Громкие слова! Таким молодым людям, как вы, нечего делать в барах!
      - На проселочных дорогах нам тоже нечего делать! - отпарировал Биндер.
      - Разрешите вас познакомить? - сказал Керн, повернувшись к Рут. - Господин, который так возмущен нашим образом жизни, - коммерции советник Оппенгейм. Он купил у меня кусок мыла, и на этом я заработал сорок сантимов.
      Оппенгейм озадаченно посмотрел на него. Затем фыркнул что-то, похожее на "наглость", и удалился, стуча каблуками.
      - Не поняла, в чем тут все-таки дело? - спросила Рут.
      - Вы имели честь познакомиться с известным благотворителем, - сказал Биндер голосом, полным насмешки. - Сейчас благотворительность - самая распространенная вещь на земле. Но все благотворители тверже стали!
      Рут поднялась.
      - Он же наверняка позовет полицию! Нужно уходить!
      - Он слишком труслив. Это и ему может причинить неприятности.
      - Но нам все-таки лучше уйти!
      - Хорошо.
      Биндер расплатился, они вышли на улицу и направились к пансиону. Неподалеку от вокзала они увидели двух мужчин, шедших им навстречу.
      - Спокойно! - прошептал Биндер. - Шпики! Не обращайте на них внимания!
      Керн стал что-то тихо насвистывать, взял Рут под руку и пошел немного медленнее. Почувствовав, что Рут пытается идти быстрее, он крепко сжал ей руку, рассмеялся и продолжал идти неторопливо.
      Оба человека прошли мимо них. На одном из них была фетровая шляпа, он равнодушно курил сигару. Другим был Фогт. Он их узнал, и почти незаметным знаком показал им, что его номер не прошел.
      Через какое-то время Керн обернулся. Те уже исчезли.
      - Поедет в Базель поездом 12:15, - сказал Биндер тоном специалиста. - В сторону границы.
      Керн кивнул.
      - Нарвался на слишком гуманного судью.
      Они пошли дальше. Внезапно Рут зябко повела плечами.
      - Здесь как-то жутко стало, - сказала она.
      - Лучше всего ехать во Францию, - сказал Биндер. - В Париж. В большом городе лучше всего прятаться.
      - Почему же вы не поедете туда?
      - Не знаю ни слова по-французски. Я - специалист по Швейцарии. Да и кроме того... - Он замолчал.
      Они продолжали идти молча. С озера повеяло прохладой. А над ними распростерлось небо - огромное, серое, как железо, и чужое.
     
     
      Перед Штайнером сидел бывший адвокат доктор Гольдбах II из берлинской судебной палаты. Теперь он выполнял обязанности второго медиума телепатии. Штайнер нашел его в кафе "Шперлер".
      Гольдбаху было почти пятьдесят, его выслали из Германии за то, что он - еврей. Одно время он торговал галстуками и тайком давал юридические советы. На этом он зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть с голоду. У, него была красавица жена тридцати лет, которую он очень любил. До сих пор она жила на деньги, которые выручала от продажи драгоценностей, и Гольдбах чувствовал, что, по всей вероятности, ему не удастся ее удержать. Штайнер выслушал его историю и обеспечил ему место в вечернем представлении, чтобы днем тот мог заниматься своими прежними делами.
      Но вскоре выяснилось, что Гольдбах не способен быть медиумом. Он все путал и портил. А потом, поздно вечером, он сидел перед Штайнером и в отчаянии умолял не выгонять его.
      - Гольдбах, - как-то сказал Штайнер, - сегодня было особенно плохо. Дальше так не пойдет! Вы вынуждаете меня быть действительно ясновидящим!
      Гольдбах посмотрел на него глазами умирающей овчарки.
      - Это же так просто, - продолжал Штайнер. - Число ваших шагов до первой подпорки означает - в каком ряду спрятана вещь. Закрытый правый глаз означает женщину, левый - мужчину. Число пальцев, которые вы незаметно показываете, означает, какой стул слева. Выставленная вперед правая нога значит, что вещь спрятана в верхней половине тела, левая - в нижней. Чем дальше выставлена нога, тем выше спрятана вещь. Мы и так изменили нашу систему ради вас, потому что вы - такой непонятливый.
      Адвокат нервно поправил свой воротничок.
      - Господин Штайнер, - сказал он виноватым тоном. - Все это я выучил наизусть, повторяю каждый день, но - видит бог - это, словно заколдованное...
      - Послушайте, Гольдбах, - терпеливо продолжал Штайнер, - вы же в своей юридической практике должны были помнить гораздо больше.
      Гольдбах заломил руки.
      - Гражданский кодекс я знаю наизусть, я помню сотни дополнений и решений, я со своей памятью был грозой судей, - но это, словно заколдовано...
      Штайнер покачал головой.
      - Это может запомнить и ребенок. Всего восемь знаков - и ничего больше! И потом еще четыре - для особых случаев.
      - Я же их знаю! О, боже ты мой! Знаю! И повторяю каждый день. Это все от волнения...
      Гольдбах, маленький и сгорбившийся, сидел на ящике, беспомощно уставившись в пол.
      Штайнер рассмеялся.
      - Но ведь в зале суда вы никогда не волновались! А вы были заняты в крупных процессах, где нужно хладнокровно и до конца разобраться в трудном материале!
      - Да, да! И это было легко! А здесь... До начала я точно знаю каждую мелочь, но как только вхожу в павильон, начинаю волноваться и все путаю...
      - Но, ради бога, скажите, почему вы так волнуетесь?
      Гольдбах минуту молчал.
      - Не знаю, - ответил он тихо. - Наверное, по многим причинам. - Он поднялся. - Вы не попробуете со мной завтра еще раз, господин Штайнер?
      - Попробую. Но завтра все должно пройти гладко. Иначе Поцлох задаст нам трепку.
      Гольдбах порылся в кармане куртки и вынул оттуда галстук, завернутый в шелковистую бумагу. Он протянул его Штайнеру.
      - Я принес вам вот эту мелочь. Вы так много со мной возитесь...
      Штайнер покачал головой.
      - Нет, нет, у нас так не полагается...
      - Но ведь он мне ничего не стоил.
      Штайнер похлопал Гольдбаха по плечу.
      - Попытка подкупить, предпринятая юристом. Какова за это высшая мера наказания?
      Гольдбах слабо улыбнулся.
      - Об этом вы должны спросить прокурора. Хорошего адвоката спрашивают только, какова низшая мера. Впрочем, мера наказания будет одна и та же. Эта статья не предусматривает никаких смягчающих обстоятельств. Последним большим делом такого рода был процесс над Хауэром и его сообщниками... - Гольдбах немного оживился. - Защитником в этом деле был Фрейганг. Умный адвокат, только слишком любил парадоксы. Парадокс, как деталь, неоценим, так как он сбивает с толку, но не как основа защиты. На этом Фрейганг и провалился. Он хотел просить судью о смягчающих обстоятельствах... - Гольдбах нервно рассмеялся. - Из-за незнания законов.
      - Неплохая мысль, - заметил Штайнер.
      - Да, шутки ради, но не на процессе.
      Гольдбах стоял перед Штайнером, немного склонив голову набок, с внезапно прояснившимися глазами, весь подтянутый - он уже не был жалким эмигрантом и торговцем галстуками. Внезапно он снова превратился в доктора Гольдбаха II из судебной палаты, опасного тигра в джунглях параграфов.
      Решительно, уверенно, с высоко поднятой головой, как он уже давно не ходил, спускался он вниз по главной аллее Пратера. Он не замечал ясного, но унылого осеннего вечера - он вновь стоял в переполненном зале суда, разложив перед собой все свои бумаги. Он представлял себя на месте защитника Фрейганга. Он видел, как прокурор закончил свою обвинительную речь и сел на место. И тогда он поправил мантию, слегка оперся руками на кафедру, немного подался вперед и начал металлическим голосом, обращаясь к судье:
      - Ваша милость, обвиняемый Хауэр...
      Фразы следовали одна за другой - лаконичные, острые, неопровержимые в своей логике. Он соглашался с мотивами прокурора - с одним, с другим, казалось, что он согласен с аргументацией, казалось, что он обвиняет, а не защищает. Зал замер, судьи подняли головы - но внезапно, виртуозным маневром, он представил все дело в другом свете, процитировал параграфы о взятках, и четырьмя суровыми вопросительными фразами доказал их двоякое толкование, чтобы сразу же вслед за этим, хлестко и быстро, привести оправдательный материал, который теперь возымел совершенно другое действие...
      Он стоял перед домом, где жил. Тихо поднялся он вверх по лестнице - с каждым шагом все неувереннее, все медленнее.
      - Моя жена уже дома? - спросил он у заспанной девушки, открывшей ему дверь.
      - Она возвратилась четверть часа назад.
      - Спасибо. - Гольдбах прошел по коридору в свою комнату. Комнатка была узкой, с одним окном, выходившим во двор. Он причесался. Потом постучал в комнату жены.
      - Да...
      Жена сидела перед зеркалом и внимательно разглядывала свое лицо.
      - Что нового? - спросила она, не оборачиваясь.
      - Как у тебя дела, Лена?
      - Какие могут у меня быть дела при такой жизни! Дела плохи. И зачем ты, собственно, об этом спрашиваешь? - Женщина продолжала исследовать свои веки.
      - Ты уходила?
      - Да.
      - И где ты была?
      - Так... Не могу же я сидеть целый день, уставившись на стены.
      - Конечно, нет. Я рад, когда ты находишь развлечения.
      - Ну, вот видишь, значит, все в порядке.
      Женщина медленно и осторожно начала смазывать лицо кремом. Она разговаривала с Гольдбахом, словно то был не человек, а кусок дерева, - без всяких эмоций, ужасающе равнодушно. А он стоял у двери и смотрел на нее, надеясь услышать в ответ хоть одно доброе слово. У нее была нежно-розовая кожа, без единого пятнышка, блестевшая в свете лампы.
      - Ты что-нибудь нашел? - спросила она.
      Гольдбах задумался.
      - Ты же знаешь, Лена... Ведь у меня нет разрешения на работу. Я был у коллеги Хепфнера, он тоже ничего не может сделать. Все это тянется ужасно долго...
      - Да, это тянется ужасно долго.
      - Я делаю все, что могу, Лена.
      - Да, я знаю... Я устала.
      - Я ухожу, Лена... Доброй ночи.
      Гольдбах закрыл за собой дверь. Он не знал, что ему делать. Ворваться к ней, умолять ее, чтобы она его поняла, выклянчить у нее разрешение... или? Он бессильно сжал кулаки. "Избить, - подумал он. - Избить это розовое тело за все оскорбления и унижения, дать себе волю один раз, дать выход злости, переломать всю мебель и бить ее до тех пор, пока она не закричит в исступлении, а мягкое тело не будет корчиться на полу..."
      Он задрожал и прислушался. Как звали того человека - Карбатке? Нет, Карбутке. Это был приземистый парень с низким лбом, лицом убийцы, каким его представляет себе неопытный человек. Было очень трудно просить для такого человека оправдательного приговора за то, что он действовал в состоянии аффекта. Он выбил своей возлюбленной зубы, сломал руку, сильно разбил рот; ее глаза были заплывшими даже в день суда - так он избил ее, но тем не менее, она чувствовала к этой скотине собачью привязанность. И может быть, как раз по этой причине. Оправа дательный приговор, которого он добился, принес ему большой успех. Глубоко психологичная и мастерская защита, как выразился потом коллега Кон III, поздравляя его.
      Гольдбах опустил руки. Потом взглянул на кучу дешевых галстуков из искусственного шелка, лежащих на столе. Да, тогда в комнате адвокатов, среди своих коллег, как остроумно он тогда доказал, что любовь женщины требует мужчины и повелителя! Тогда он зарабатывал шестьдесят тысяч марок в год и покупал Лене драгоценности, на выручку от которых она сейчас и жила.
      Он услышал, как она укладывается спать. Он прислушивался к этому каждый вечер, ненавидел себя за это, но иначе не мог. Щеки его покрылись пятнами, когда он услышал, как заскрипели пружины. Он крепко сжал зубы, подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Затем взял стул и поставил его на середину комнаты.
      - Предположим, - пробормотал он, - что в девятом ряду третья женщина спрятала себе в туфельку ключ. Он осторожно сделал девять шагов по направлению к стулу, мигнул правым глазом, провел тремя пальцами по лбу и выставил вперед левую ногу - подальше. Сейчас он был в высшей степени сосредоточен, он представил себе, как Штайнер ищет вещь, и выставил левую ногу еще дальше. Его тень, жалкая и причудливая, скользила вслед за ним по стене в красноватом электрическом свете...
     
     
      - Что-то поделывает сейчас наш мальчик, Лила? - говорил в это время Штайнер. - Видит бог, у меня такое плохое настроение не только из-за этого бестолкового Гольдбаха - мне действительно часто не хватает моего мальчика.
     
     
      4
     
      Керн и Рут жили в Берне, в пансионе "Иммергрюн". Этот пансион значился в списке Биндера.
      На второй вечер, в довольно поздний час, в комнату Керна постучали. Керн уже разделся и собирался ложиться спать. Минуту он стоял без движения и выжидал. В дверь снова постучали. Бесшумно ступая босыми ногами, он подбежал к окну. Оно находилось слишком высоко над землей, чтобы можно было спрыгнуть, и рядом не было водосточной трубы, чтобы подняться на крышу. Керн медленно пошел назад и открыл дверь.
      В коридоре стоял мужчина лет тридцати, на голову выше Керна. У него было круглое лицо с водянисто-голубыми глазами и курчавые волосы. В руке он держал велюровую шляпу, нервно теребя ее пальцами.
      - Извините, - сказал он. - Я такой же эмигрант, как и вы...
      Керну показалось, что внезапно у него выросли крылья. "Опасность миновала, - подумал он, - Это - не из полиции..."
      - Я попал в довольно затруднительное положение, - продолжал мужчина. - Меня зовут Биндинг. Я еду в Цюрих, и у меня не осталось ни сантима, чтобы снять комнату для ночлега. Я только хочу спросить, может быть, вы мне разрешите переспать здесь, на полу.
      Керн взглянул на него.
      - Здесь? - переспросил он. - В этой комнате? На полу?
      - Да. Я привык к этому. И я наверняка вам не помешаю. Я уже три ночи в дороге. Вы знаете, каково ночевать на улице, на скамейках, постоянно опасаясь полиции. Поэтому всегда радуешься, когда очутишься на несколько часов в безопасности.
      - Я знаю. Но вы взгляните на комнату! В ней даже не найдется места, где бы вы могли вытянуться. Как же вы будете спать?
      - Не имеет значения! - быстро ответил Биндинг. - Как-нибудь устроюсь. Хотя бы вот там, в углу... Я могу спать и сидя, прислонившись к шкафу. Будет очень удобно! Наш брат может спать где угодно, если чувствует себя хоть немножко в безопасности!
      - Нет, так не пойдет. - Керн на минуту задумался. - Комната здесь стоит два франка. Я могу дать вам денег. Так будет проще всего. Тогда вы сможете выспаться как следует.
      Биндинг, словно защищаясь, замахал руками.
      - Я не хочу брать от вас деньги! Не для этого я пришел! Кто живет здесь, тот сам нуждается в деньгах! И потом... Я был внизу и спрашивал, где бы я мог переночевать. Свободных комнат нет.
      - Может быть, одна и найдется, если у вас в руке будет два франка.
      - Думаю, что нет. Хозяин мне сказал, что он и бесплатно пустил бы человека, который два года провел в концентрационном лагере. Но у него действительно нет свободных номеров.
      - Что? - удивился Керн. - Вы два года провели в концентрационном лагере?
      - Да. - Биндинг зажал велюровую шляпу между коленями и вынул из нагрудного кармана потрепанное свидетельство. Он развернул его и протянул Керну. - Вот, взгляните! Это мое выходное свидетельство из Ораниенбурга.
      Керн осторожно, чтобы не порвать бумагу на ветхих сгибах, посмотрел на свидетельство. Он никогда еще не видел выходного свидетельства из концентрационного лагеря. Он разглядел, что было на штампе, прочел печатный текст свидетельства с проставленным на машинке именем Рихарда Биндинга, посмотрел на печать со свастикой и на аккуратную и четкую подпись чиновника - все было верно. Все было верно до самой педантичной и бюрократической сути, и именно точность и делала это еще более зловещим, казалось, что человек возвратился из ада с временным разрешением и визой.
      Он вернул свидетельство Биндингу.
      - Послушайте! - сказал он. - Кажется, я нашел выход. Вы останетесь в этой комнате и будете спать на моей кровати. Я знаю здесь, в пансионе, одного человека, у которого комната побольше. Смогу переспать и там. Таким образом, мы выйдем из положения.
      Биндинг посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
      - Разве возможно такое!
      - Возможно. И причем, все будет очень просто. - Керн накинул пальто поверх пижамы. Затем взял ботинки. - Все это я возьму с собой. Тогда мне не нужно будет беспокоить вас слишком рано. Я рад, что могу хоть что-нибудь сделать для человека, который столько пережил.
      - Но... - Биндинг внезапно схватил Керна за руки, и тому показалось, будто он хочет их поцеловать. - Боже, да вы настоящий ангел! - пробормотал он. - Мой спаситель!
      - Ну, что вы! - смущенно ответил Керн. - Мы должны помогать друг другу. Иначе что бы с нами было? Спокойной ночи!
      - О, боже ты мой! Как я чудесно высплюсь! Спокойной ночи!
      Минуту Керн раздумывал, не взять ли с собой и чемодан. В маленьком боковом отделении чемодана были спрятаны его сорок франков. Но деньги были спрятаны хорошо, чемодан заперт, а он постыдился так открыто высказывать свое недоверие к человеку, который сидел в концлагере. Эмигранты не крадут друг у друга.
      - Доброй ночи! Спите спокойно! - повторил он и ушел.
      Комната Рут находилась в том же коридоре. Керн постучал в дверь двумя короткими ударами. Это был их условный знак. Рут тотчас же открыла.
      - Что-нибудь случилось? - спросила она, заметив в его руках вещи. - Надо бежать?
      - Нет. Я просто уступил свою комнату одному бедняге, который сидел в концлагере и не спал несколько ночей. Можно мне переспать здесь у тебя, в шезлонге?
      Рут улыбнулась.
      - Шезлонг старый и шаткий. А тебе не пришло в голову, что кровать достаточно широка для нас обоих?
      Керн быстро вошел и поцеловал ее.
      - Я действительно задаю иногда самые идиотские вопросы, - сказал он. - Но, поверь мне... Для меня все это еще слишком необычно.
      Комнатка Рут была несколько больше. Кроме шезлонга, там стояла такая же мебель, как и у него, но Керну показалось, что комната эта выглядит совершенно иначе. "Удивительно, - подумал он, - все дело, вероятно, в нескольких мелочах - в маленьких туфельках, блузке, коричневой юбке, - но сколько в них нежности! А мои вещи всегда валяются в беспорядке".
      - Если бы мы захотели пожениться, Рут, - сказал он, - мы бы все равно не смогли это сделать! Ведь у нас нет документов!
      - Знаю. Но это меньше всего должно нас беспокоить. И, собственно, зачем нам вообще две комнаты?
      Керн засмеялся.
      - Из-за строгой швейцарской морали. Не прописан - это еще куда ни шло, но не женат... Нет, такого нельзя допустить!
     
     
      На следующее утро он дождался десяти часов, потом направился в свою комнату, чтоб взять чемодан. Он хотел переписать несколько адресов и дать Биндингу возможность спать дальше.
      Но комната уже была пуста. Биндинг, по всей вероятности, был снова в пути. Чемодан оказался не заперт, и это удивило Керна. Он хорошо помнил, что накануне вечером запирал его. Потом ему показалось, что флаконы лежат не в обычном порядке. Он быстро начал просматривать содержимое чемодана. Маленький конверт в потайном боковом отделении лежал на месте. Открыв его. Керн увидел, что швейцарские деньги исчезли. Из конверта выпорхнули только две одинокие австрийские бумажки по пять шиллингов.
      Он снова перерыл все. Заглянул даже в карманы своего костюма, хотя точно знал, что денег там не должно быть. Он никогда ничего не носил с собой по той причине, что его в любой момент могли арестовать. А так, по крайней мере, у Рут остался бы чемодан и деньги. Сорок франков исчезли...
      Он присел на пол рядом с чемоданом.
      - Какой негодяй! - прошептал он. - Последний негодяй! И как только это могло случиться!
      Некоторое время Керн продолжал сидеть на полу. Он не знал, что делать, рассказать об этом Рут или нет. Наконец он решил, что не станет расстраивать ее раньше, чем это окажется действительно необходимым.
      Он вынул список Биндера и переписал несколько бернских адресов. Затем набил карманы мылом, шнурками, английскими булавками, туалетной водой и спустился вниз по лестнице.
      Внизу он встретил хозяина.
      - Вы знакомы с человеком по имени Рихард Биндинг? - спросил он его.
      Хозяин на мгновенье задумался, потом покачал головой.
      - Я имею в виду человека, который заходил вчера к вам насчет комнаты. Вчера вечером.
      - Вчера вечером никто не справлялся насчет комнаты. И к тому же я до двенадцати часов играл в кегли.
      - Ах, вот как? И у вас были свободные номера?
      - Да, три. Они и сейчас еще свободны... А вы что, кого-нибудь ждете? Можете взять комнату семь. Она - в вашем коридоре.
      - Нет, я не думаю, что человек, которого я жду, придет снова. Он наверняка уже на пути в Цюрих.
      К обеду Керн заработал три франка. Потом он зашел в дешевый ресторанчик, чтобы съесть бутерброд, а затем продолжить свою торговлю.
      Встав у стойки, он с жадностью набросился на еду. Внезапно бутерброд чуть не выпал у него из руки - за одним из дальних столиков он заметил Биндинга.
      Быстрым движением он сунул остаток бутерброда в рот, проглотил его и медленным шагом направился к столику.
      Биндинг был один. Положив локти на стол, он сидел перед тарелкой со свиными котлетами, цветной капустой и картофелем и ел, забыв обо всем.
      Он поднял глаза, когда Керн уже стоял рядом с ним.
      - А-а, это вы? - бросил он небрежно. - Как дела?
      - Из моего чемодана пропало сорок франков, - сказал Керн.
      - Сожалею, - ответил Биндинг, проглотив огромный кусок котлеты. - Искренне сожалею!
      - Возвратите мне деньги, которые у вас еще остались, и вопрос будет исчерпан!
      Биндинг выпил глоток пива и вытер рот.
      - Вопрос и так исчерпан, - мягко сказал он. - Или вы собираетесь что-нибудь предпринять?
      Керн уставился на него. До сих пор, ослепленный злостью, он совсем не подумал, что действительно не сможет ничего предпринять. Если он пойдет в полицию, у него потребуют документы, посадят вместе с Биндингом за решетку, а потом вышлют.
      Прищурив глаза, он смотрел на Биндинга.
      - У вас нет никаких шансов, - произнес тот. - Знаком с правилами бокса. И на фунтов сорок тяжелее вас. Более того, за драку в ресторане вас ждет арест и высылка.
      В этот момент Керну было все равно, что с ним случится, но он вовремя вспомнил о Рут. Биндинг был прав: у него не было ни малейшего шанса.
      - Вы часто проделываете такие штучки? - спросил он.
      - Живу этим... И, как видите, ничего...
      Керн чуть не задохнулся от гнева и беспомощности.
      - Отдайте мне хотя бы половину, - хрипло сказал он. - Мне нужны деньги. Не для себя, для того человека, которому они принадлежали...
      Биндинг покачал головой.
      - Деньги мне и самому нужны. Вы еще дешево отделались. За сорок франков вы получили отличный урок. Лучшего урока никто вам дать не сможет - нельзя быть доверчивым.
      - Это верно... - Керн уставился на него. Он хотел уйти, но ноги не повиновались ему. - А ваш документ... Это, конечно, фальшивка?!
      - Представьте себе, нет, - ответил Биндинг. - Я действительно сидел в концентрационном лагере. - Он рассмеялся. - За воровство у гаулейтера! Редкий случай!
      Он потянулся за последней котлетой, лежавшей на тарелке, но в этот же миг она оказалась уже в руке Керна.
      - Ну, подымайте скандал! - сказал он, словно выдохнул.
      Биндинг ухмыльнулся.
      - И не подумаю! Я уже сыт. Прикажите принести тарелку и возьмите к ней вот эту цветную капусту. Я даже готов поставить вам кружку пива.
      Керн ничего не ответил. Он быстро повернулся и пошел, держа в руке захваченную котлету. У стойки он попросил листок бумаги, чтобы завернуть ее. Буфетчица бросила на него удивленный взгляд, потом выловила из стеклянной банки пару огурцов.
      - Вот, возьмите к ней, - сказала она.
      Керн взял огурцы.
      - Спасибо, - поблагодарил он. - Большое спасибо!
      "Ужин для Рут, - подумал он. - И чертовски дорогой! За сорок франков!"
      У двери он еще разок обернулся. Биндинг наблюдал за ним. Керн в сердцах сплюнул. Биндинг улыбнулся и просалютировал ему двумя пальцами правой руки.
     
     
      За Берном начался дождь. У Керна и Рут не хватало денег, чтобы добраться до следующего крупного города по железной дороге. Собственно, у них был маленький неприкосновенный запас, но они решили его не трогать до приезда во Францию. Километров пятьдесят они ехали на попутной машине. Потом пришлось идти пешком. Продавать что-либо в деревнях Керн решил лишь в крайних случаях - было слишком опасно. Они останавливались в местечках только на одну ночь, появляясь там поздним вечером, когда отделения полиции уже были закрыты, а уходили рано утром, до их открытия. Таким образом, когда в жандармерию поступало донесение, они уже были далеко за пределами деревни. Советы Биндера не годились для этой части Швейцарии - в его списке значились только большие города.
      Вблизи от Мюртена заночевали в пустом сарае. Ночью зашумел дождь. Крыша была дырявая, и, проснувшись, они почувствовали, что промокли насквозь. Они хотели высушить вещи, но им не удалось разжечь огонь - все было мокрым. Они с трудом нашли место, где крыша не протекала, и заснули, тесно прижавшись друг к другу. Пальто, которыми укрылись Керн и Рут, тоже промокли, и они скоро проснулись от холода. На рассвете снова отправились в путь.
      - Во время ходьбы мы согреемся, - сказал Керн: - А через час мы сможем выпить где-нибудь по чашке кофе.
      Рут кивнула.
      - Может, появится солнце. Тогда мы быстро подсохнем.
      Но день оказался холодным и ветреным. Над полями нависла пелена дождя. Это был первый по-настоящему холодный день. Низко над землей ползли волокнистые тучи, а после полудня опять пошел сильный дождь. Керн и Рут переждали его в маленькой часовне.
      Стало совсем темно, когда загремел гром, и молнии засверкали сквозь разноцветные стекла часовни, на которых святые держали в руках ленты с изречениями о покое небес и души...
      Керн почувствовал, что Рут вся дрожит.
      - Тебе очень холодно? - спросил он.
      - Нет, не очень.
      - Пойдем, походим немного вокруг. Так будет лучше. Я боюсь, что ты простудишься.
      - Не простужусь. Давай лучше посидим.
      - Ты устала?
      - Нет. Просто хочу немного посидеть.
      - Все же будет лучше, если мы немного походим. Всего несколько минут. В мокрой одежде нельзя сидеть долго. Каменный пол очень холодный.
      - Хорошо.
      Они медленно пошли по часовне. Их шаги гулко разносились в пустом помещении. Они прошли мимо исповедальни, зеленые занавеси которой развевал сквозняк, обогнули алтарь, подошли к ризнице и вернулись назад.
      - До Мюртена еще девять километров, - сказал Керн. - Надо найти ночлег где-нибудь до города.
      - Девять километров мы спокойно можем пройти.
      Керн что-то пробормотал.
      - Ты что-то сказал? - спросила Рут.
      - Нет, ничего. Я просто проклял человека по имени Биндинг.
      Она взяла его под руку.
      - Забудь о нем! Так будет лучше и проще... Кажется, дождь уже перестает.
      Они вышли из часовни. Дождь еще моросил, но над горами уже висела огромная радуга. Она перекинулась через всю долину, словно большой разноцветный мост. За лесом, сквозь обрывки туч, на землю лился желтоватый свет. Солнца видно не было, они могли видеть только свет, просачивавшийся сквозь пелену мелкого дождя.
      - Пошли, - сказала Рут. - Погода проясняется.
      Вечером они подошли к овчарне. Пастух, пожилой молчаливый крестьянин, сидел на пороге. Рядом лежали две собаки. Они с лаем бросились навстречу пришельцам. Крестьянин вынул изо рта трубку и свистнул, призывая их назад.
      Керн подошел поближе.
      - Вы не разрешите нам переночевать здесь? Мы промокли, устали и просто не в состоянии идти дальше.
      Пастух долго смотрел на Керна.
      - Там, наверху, есть сеновал, - наконец сказал он.
      - Нам больше ничего и не нужно.
      Крестьянин еще какое-то время смотрел на него.
      - Только отдайте мне спички и сигареты, - сказал он. - Там слишком много сена.
      Керн отдал то и другое.
      - Поднимитесь по лестнице. Она внутри. Я закрою вас на замок. Я живу в городе. Рано утром я вас выпущу.
      - Спасибо... Большое спасибо!
      Они поднялись на сеновал. Там было сумрачно и тепло. Через минуту появился крестьянин. Он принес гроздь винограда, немного овечьего сыра и черного хлеба.
      - Ну, теперь я вас закрою, - сказал он. - Спокойной ночи!
      - Спокойной ночи! И большое спасибо!
      Они прислушивались, пока он спускался с лестницы, потом сняли с себя мокрую одежду и разложили ее на сене. Вынув из чемоданов вещи для ночлега, они жадно принялись за еду.
      - Вкусно? - спросил Керн.
      - Очень... - Рут прижалась к нему.
      - Нам повезло, правда?
      Она кивнула.
      Потом они услышали, как внизу загремел замок. На сеновале было круглое окошечко. Они прильнули к нему и увидели, что крестьянин уходит. Прояснившееся небо отражалось в озере. Крестьянин шел по скошенному лугу медленной, задумчивой походкой человека, который всю жизнь провел среди природы. Он шел по лугу, одинокий и словно потерянный, и, казалось, нес на своих темных плечах весь небосвод.
      Керн и Рут продолжали сидеть у окошка, пока бесцветный час наступающего вечера не окрасил все в серые тона. Игра теней превратила сено в фантастические горы. Его аромат смешивался с запахами торфа и вики, которые исходили от овец. Сквозь люк в полу виднелись в полумраке их шевелящиеся спины, слышалось отрывистое блеяние. Но постепенно все эти звуки затихли.
      На следующее утро крестьянин вернулся и открыл овчарню. Рут еще спала. Ее лицо раскраснелось, она тяжело дышала. Керн спустился вниз и помог крестьянину выгнать овец.
      - Может быть, вы нам позволите остаться здесь еще на денек? - спросил он. - Мы охотно вам поможем, если у нас получится.
      - Помогать тут почти нечего. Но остаться вы можете.
      - Спасибо.
      Керн поинтересовался адресами немцев, живущих в городке. Этот городок не значился в списке Биндера. Крестьянин назвал ему несколько адресов и объяснил, как их найти.
      Керн отправился в городок вечером, когда стемнело. Первый адрес он нашел легко. Светлая вилла стояла в небольшом садике. Дверь открыла аккуратно одетая горничная. Она не оставила ждать его перед входом, а сразу же провела в переднюю. "Хорошее начало", - подумал Керн.
      - Могу я поговорить с господином Аммерсом? - спросил он. - Или с фрау Аммерс?
      - Подождите минутку.
      Девушка исчезла и вскоре возвратилась. Она провела его в гостиную с новой мебелью красного дерева. Паркет был так тщательно натерт, что Керн едва не поскользнулся. Вся мебель была покрыта чехлами.
      Через минуту появился господин Аммерс - маленький человечек со светлой острой бородкой. Он участливо посмотрел на Керна. У того уже были заготовлены две истории, и он решил рассказать подлинную.
      Аммерс дружелюбно выслушал его.
      - Значит, вы - эмигрант, без паспорта и без вида на жительство, - сказал он потом. - И продаете мыло и другую мелочь?
      - Да.
      - Хорошо. - Аммерс поднялся. - Моя жена посмотрит товар.
      Он вышел. Через некоторое время появилась жена, какое-то неопределенное выцветшее существо с лицом цвета хорошо проваренного мяса и с водянистыми рыбьими глазками.
      - Ну, что у вас? - мягко спросила она.
      Керн достал свой товар. Вещей было немного. Женщина принялась изучать их, тщательно присматривалась к швейным иголкам, словно никогда их раньше не видела, нюхала мыло, проверяла большим пальцем зубные щетки, потом поинтересовалась ценами и, наконец, решила позвать сестру.
      Сестра была похожа на нее как две капли воды.
      По всей вероятности, Аммерс, как бы мал он ни был, ввел в доме железный режим, ибо сестра действовала тоже чрезвычайно нерешительно и говорила неуверенным и боязливым голосом. Обе так долго выбирали, что Керну в конце концов это надоело. Он заметил, что женщины так и не смогли ничего выбрать, и начал складывать вещи.
      - Может быть, вы решите этот вопрос до завтра? - спросил он. - А завтра я снова зайду.
      Жена Аммерса посмотрела на него таким взглядом, будто это предложение испугало ее.
      - Может, выпьете чашечку кофе? - спросила она после небольшой паузы.
      Керну давно не приходилось пить кофе.
      - Если вам будет не трудно...
      - Какие тут могут быть трудности... Одну минуточку! - Она, словно рассохшаяся бочка, неуклюже, но быстро выкатилась из комнаты. Сестра осталась с Керном.
      - Очень кстати выпить сейчас чашечку кофе, - сказал Керн, лишь бы что-нибудь сказать.
      Сестра издала какой-то звук, похожий на клохтанье индюка - он должен был означать смех - и внезапно замолкла, словно подавилась. Керн с удивлением посмотрел на нее. А та опустила голову и издала носом свистящий звук.
      Вошла жена Аммерса. Она поставила перед Керном дымящуюся чашку.
      - Можете пить совершенно спокойно, - заботливо сказала она. - Кофе, правда, очень горячий, но вы ведь не спешите.
      Сестра как-то отрывисто и звонко рассмеялась, но сразу чего-то испугалась и опустила голову. Не успел Керн пригубить кофе, как дверь распахнулась, в комнату маленькими кошачьими шажками вошел Аммерс, вслед за ним с недовольным видом - жандарм.
      Величественным жестом Аммерс показал на Керна.
      - Господин жандарм, приступайте к вашим обязанностям! Этот индивидуум - без паспорта и без отечества! Изгнан из немецкого рейха!
      Керн оцепенел. А жандарм внимательно смотрел на него.
      - Следуйте за мной! - наконец сказал он.
      На какое-то мгновение Керну показалось, что мозг его перестал функционировать. Он был готов ко всему, но только не к этому. Медленными машинальными движениями, какие можно увидеть только при замедленной съемке, он начал собирать вещи. Потом поднялся.
      - Так вот, значит, почему и кофе, и весь этот дружеский прием! - произнес он, заикаясь, еле выговаривая слова, будто сперва сам должен был осознать их смысл. - Все делалось только для того, чтобы удержать меня здесь! Значит, только поэтому! - Он сжал кулаки и сделал шаг в сторону Аммерса. Тот сразу же попятился. - Не бойтесь, - еле слышно прошептал Керн. - Я вас не трону! Только прокляну вас... Всей силой моей души... Будьте вы все прокляты! И вы, и ваша жена, и все ваши дети! Пусть падут на головы ваши несчастья всего мира! Пусть дети ваши восстанут против вас и бросят вас - в одиночестве, нищете, горе и несчастье!
      Аммерс побледнел. Его остренькая бородка затряслась.
      - Защитите меня от его оскорблений! - приказал он жандарму.
      - Он вас еще не оскорбил, - флегматично ответил чиновник. - До сих пор он вас только проклинал. Вот если б он, к примеру, сказал: "вонючий доносчик", то это было бы уже оскорблением. И именно из-за слова "вонючий".
      Аммерс бросил на жандарма гневный взгляд.
      - Приступайте к своим обязанностям! - прошипел он.
      - Господин Аммерс, - спокойно ответил жандарм. - У вас нет никаких прав приказывать мне. Это могут делать только мои начальники. Вы донесли на человека, и я пришел. Остальное предоставьте мне. - Он повернулся к Керну. - Следуйте за мной!
      Оба вышли из дома. Дверь за ними закрылась. Керн молча шел рядом с жандармом. Он все еще не мог привести свои мысли в порядок. Где-то внутри копошилось глухое чувство: Рут! Но думать дальше он просто не отважился.
      - Какой же вы простак, - сказал жандарм через некоторое время. - Иногда и впрямь овцы навещают гиен. Разве вы не знали, кто он? Тайный агент немецких нацистов в нашем городе. Он уже на многих донес.
      - О, боже ты мой! - вырвалось у Керна.
      - Вот так-то! - продолжал жандарм. - Как говорится, неудачный дебют, согласны?
      Керн помолчал.
      - Не знаю, - сказал он. - Это можно назвать как угодно. Я только знаю, что меня ждет больной человек...
      Жандарм бросил взгляд на улицу и пожал плечами.
      - Тут уже ничем помочь нельзя. Это меня не касается. Я должен отвести вас в полицию. - Он огляделся. Улица была безлюдна. - И я не советовал бы вам убегать. Правда, я не смогу погнаться за вами, поскольку у меня вывихнута нога, но я тотчас же вас окликну, и если вы не остановитесь, вытащу револьвер. - Какое-то время он смотрел на Керна. - На это, конечно, уйдет время, - добавил он. - И вам, может быть, и удастся ускользнуть от меня - особенно там, где мы сейчас пройдем. Там сплошные закоулки и углы, о стрельбе там не может быть и речи. И если вы вздумаете бежать именно в том месте, мне действительно вас не поймать. И чтобы не случилось такого, мне надо было бы надеть на вас наручники...
      Внезапно Керн стал внимательно прислушиваться к словам жандарма, и в душе его вспыхнула надежда. Он внимательно посмотрел на чиновника.
      А тот равнодушно вышагивал дальше.
      - Знаете, - сказал он через какое-то время. - Иногда человек чересчур уж порядочно смотрит на некоторые вещи.
      Керн почувствовал, что ладони его вспотели от волнения.
      - Послушайте, - поспешно сказал он. - Меня ждет человек, который без меня пропадет! Отпустите меня! Мы пробираемся во Францию, мы и так уедем из Швейцарии - так не все ли равно каким путем?
      - Вы просите у меня невозможного, - спокойно ответил чиновник. - Это противоречит служебным уставам. Мой долг - отвести вас в полицию... Конечно, вы можете от меня убежать, и я не в состоянии буду что-либо сделать. - Он остановился. - Например, если вы побежите вниз по этой улице, свернете за угол, а потом сразу налево, то исчезнете раньше, чем я смогу стрелять. - Он с нетерпением посмотрел на Керна. - Ну, а сейчас я надену на вас наручники! Черт возьми, куда я их дел?
      Он немного отвернулся и стал усердно рыться в кармане.
      - Спасибо! - выпалил Керн и со всех ног бросился бежать.
      На углу, не замедляя бега, он обернулся. Жандарм продолжал стоять на месте, положив руки на бедра. На губах его играла улыбка.
     
     
      Ночью Керн проснулся. Услышав, что Рут тяжело и прерывисто дышит, пощупал ей лоб. Он был горячий и мокрый. Керн не решился ее разбудить - она спала очень неспокойно, но крепко. По сеновалу распространялся резкий аромат сена, хотя поверх него и были разостланы покрывала и простыни из грубой материи. Через некоторое время Рут проснулась сама и сонным детским голосом попросила пить. Керн принес ей кувшин с водой и кружку. Она с жадностью напилась.
      - Тебе жарко? - спросил Керн.
      - Да, очень. Но, может быть, это от сена. У меня пересохло в горле.
      - У тебя температура?
      - Мне нельзя болеть. Я не больна... Не больна.
      Она повернулась, спрятала голову под его руку и снова заснула.
      Керн продолжал тихо лежать. Ему хотелось зажечь свет, чтобы посмотреть, как она выглядит. Горячее, влажное лицо Рут подсказывало ему, что у нее высокая температура. Но у него не было карманного фонарика, и он тихо лежал, прислушиваясь к тяжелому прерывистому дыханию, и посматривал на стрелку часов на светящемся циферблате, которая ползла страшно медленно. Часы мерцали в темноте, как адская машина времени. Овцы внизу копошились и издавали порой странные звуки. Керну показалось, что прошли годы, прежде чем засветилось круглое окошечко на сеновале, возвещая о рассвете.
      Рут проснулась.
      - Дай мне воды, Людвиг.
      Керн подал ем кружку.
      - Ты вся словно в огне, Рут. Ты можешь остаться здесь одна на часок?
      - Да.
      - Тогда я сбегаю в город и принесу что-нибудь от простуды.
      Пришел крестьянин и открыл овчарню. Керн рассказал, как обстоят дела. На лице крестьянина появилось кислое выражение.
      - В таком случае ей, наверное, нужно в больницу. Здесь оставаться опасно.
      - Посмотрим, может, днем ей станет лучше.
      Несмотря на страх встретиться с жандармом или с кем-нибудь из Аммерсов, Керн отправился в городскую аптеку и попросил дать ему взаймы градусник. Он получил его, после того как оставил аптекарю залог. Купив трубочку арканола, он помчался обратно.
      У Рут было 38,5. Она проглотила две таблетки, и Керн закутал ее в свои куртку и пальто. Днем, несмотря на лекарство, температура поднялась до 39.
      Крестьянин озабоченно поскреб затылок.
      - За ней нужен уход. На вашем месте я бы отвез ее в больницу.
      - Я не хочу в больницу... - хрипло прошептала Рут. - Завтра я уже буду на ногах...
      - Что-то не похоже, - проворчал крестьянин. - Вы должны лежать в комнате, на кровати, а не здесь на сеновале.
      - Здесь тепло и хорошо... Прошу вас, оставьте меня здесь.
      Крестьянин спустился вниз. Керн последовал за ним.
      - Почему она не хочет лечь в больницу?
      - Это нас разлучит.
      - Какие глупости! Ведь вы можете ее подождать.
      - Не могу... Если она попадет в больницу, там узнают, что у нее нет паспорта. Может быть, ее и оставят в больнице, несмотря на то, что у нас нет денег, но потом полиция отвезет ее к границе, а я не буду знать - куда именно и когда.
      Крестьянин покачал головой.
      - И вы ничего не сделали?.. Ничего не натворили?
      - У нас нет паспортов, и мы не можем их получить - это все.
      - Я не это имел в виду... Вы нигде ничего не украли, никого не обманули, не сделали ничего в этом роде?..
      - Нет.
      - И тем не менее, за вами гонятся, как за беглыми каторжниками?
      - Да...
      Крестьянин сплюнул.
      - Пусть это понимает тот, кто может; Простому человеку это не понять.
      - Да, понять трудно...
      - Вы знаете, что у нее, возможно, воспаление легких?
      - Воспаление легких? - Керн испуганно взглянул на него. - Не может этого быть! Ведь это опасно.
      - Конечно, опасно, - ответил крестьянин. - Поэтому-то я и заговорил с вами на эту тему.
      - Судя по всему, она просто подхватила грипп.
      - У нее температура, высокая температура. А чем она больна, может сказать только врач.
      - Тогда нужно пригласить врача.
      - Сюда?
      - Может, кто и согласится. Я посмотрю в телефонной книге адрес какого-нибудь врача еврея.
      Керн снова отправился в город. В табачной лавке он купил пару сигарет и попросил телефонную книгу. Найдя адрес врача по имени Беер, он направился к нему.
      Когда Керн пришел, прием уже закончился, и ему пришлось прождать более часа. Он листал газеты и журналы, равнодушно разглядывал иллюстрации, и до его сознания никак не доходило, что где-то еще веселятся люди, что во Флориде женщины ходят полуобнаженными, что где-то проводятся соревнования по теннису и устраиваются званые обеды. А Рут больна, и он, Керн, сидит в приемной и ждет врача.
      Наконец появился врач. Это-был еще молодой мужчина. Он молча выслушал Керна, затем уложил инструменты в сумку и взял шляпу.
      - Едем! Моя машина - внизу.
      Керн проглотил слюну.
      - Может, нам лучше пойти? Машина слишком дорога. А у нас очень мало денег.
      - Это уж предоставьте решать мне, - ответил Беер.
      Они поехали к овчарне. Врач выслушал Рут. Та испуганно посмотрела на Керна и тихо покачала головой. Она не хотела с ним расставаться.
      Беер поднялся.
      - Ей нужно лечь в больницу. Плохо прослушивается правое легкое. Грипп и подозрение на пневмонию. Я заберу ее с собой.
      - Нет! Я не хочу в больницу! К тому же мы не сможем за нее заплатить!
      - О деньгах не беспокойтесь. А здесь вам оставаться нельзя. Вы серьезно больны.
      Рут взглянула на Керна.
      - Мы еще поговорим на эту тему, - сказал тот. - Я сейчас вернусь.
      - Я заеду за ней через полчаса, - сказал врач. - У вас есть теплая одежда и одеяла?
      - Только вот это...
      - Тогда я что-нибудь привезу с собой. Итак, через полчаса.
      Керн спустился с ним вниз.
      - Это действительно необходимо? - спросил он.
      - Да. Здесь ей оставаться нельзя. Ее нужно госпитализировать. И, притом, как можно быстрее.
      - Хорошо, - сказал Керн. - Но я хочу вам сказать, что это значит для нас...
      Врач выслушал его.
      - Вы думаете, что не сможете ее навещать? - спросил он потом.
      - Да. Через несколько дней пойдут всякие разговоры, и полиции останется только поджидать меня в больнице...
      - Понимаю. Вы можете прийти ко мне в любое время и все узнать.
      - Понимаю... У нее это опасно?
      - Может стать опасным. Ее обязательно нужно вывезти отсюда.
      Врач уехал. Керн медленно поднялся на сеновал. Он ничего не слышал, будто оглох. Бледное лицо Рут с темными пятнами глаз медленно повернулось к нему из сумрака.
      - Я знаю, что ты хочешь мне сказать, - прошептала она.
      Керн кивнул.
      - Иначе нельзя. Мы должны быть рады, что нам попался такой врач. Я уверен, что тебя вылечат бесплатно.
      - Да, наверное... - Она безучастно смотрела куда-то вдаль, а потом в испуге приподнялась. - О, боже ты мой, а как же ты, пока я буду в больнице? Где мы встретимся? Ты же не сможешь меня навещать! Иначе тебя арестуют!
      Он сел рядом с ней и взял ее горячие руки в свои.
      - Рут, - сказал он, - мы должны обдумать, как нам поступить, и вести себя благоразумно. Я уже все решил. Я останусь здесь. Крестьянин мне разрешил. Я просто буду ждать тебя. И лучше, если я не буду навещать тебя в больнице. Иначе об этом быстро заговорят, и меня схватят. Мы сделаем по-другому. Вечерами я буду подходить к больнице и смотреть на твое окно. Врач скажет мне, где ты лежишь.
      - В котором часу?
      - В девять.
      - Уже будет темно, и я не смогу тебя увидеть.
      - Я смогу приходить только, когда стемнеет. Днем слишком опасно. Днем мне нельзя показываться.
      - Тебе вообще нельзя приходить. Не приходи, так будет лучше.
      - Нет, я приду. Я все равно не выдержу... Ну, тебе пора одеваться.
      Он протер ей лицо платком, смоченным в воде. Губы Рут потрескались и были горячими. Она уткнулась лицом в его руку.
      - Рут, - сказал Керн, - давай обсудим все до конца. Может статься, что когда ты поправишься, меня уже не окажется здесь, а тебя вышлют. Тогда попроси, чтобы тебя отправили на границу к Женеве. Будем писать в Женеву до востребования. Так мы обязательно встретимся. Итак: Женева, главный почтамт. Мы дадим этот адрес и врачу, и если одного из нас схватят, он даст знать другому. Он обещал мне это. Все вести будут через него. Так мы наверняка не потеряем друг друга.
      - Хорошо, Людвиг, - прошептала она.
      - И не бойся. Рут. Я все это говорю на крайний случай, если меня схватят. Или возникнут препятствия с твоим выходом из больницы. Но я уверен, что тебя выпустят, и полиция об этом не узнает. И тогда мы просто продолжим наш путь.
      - А если узнает?
      - Тебя могут только выслать к границе. А я уже буду ждать тебя там. В Женеве. На главном почтамте.
      Он ободряюще посмотрел на нее.
      - Вот, возьми деньги. Спрячь их. Они могут понадобиться на дорогу.
      Он отдал ей то немногое, что у него еще осталось.
      - В больнице не говори, что у тебя есть деньги. Они тебе пригодятся после выхода из нее.
      Снизу их окликнул врач.
      - Ну, до встречи, Рут! - сказал Керн, обнимая ее. - И не теряй мужества!
      - Она прижалась к нему.
      - Постараюсь, Людвиг... И с нетерпением буду ждать встречи с тобой.
      - Итак, до востребования, Женева, если все будет не так, как мы думаем. А если все будет в порядке, то я дождусь тебя здесь. И каждый вечер в девять часов буду стоять перед твоими окнами и желать тебе всего наилучшего, что только есть на свете.
      - Я буду подходить к окну.
      - Ты будешь лежать в постели, иначе я не буду приходить! Ну, улыбнись мне еще разок!
      - Вы готовы? - раздался снизу голос врача.
      Рут улыбнулась сквозь слезы.
      - Не забывай меня, Людвиг...
      - Как же я могу тебя забыть? Ведь ты у меня одна-единственная на свете. Больше у меня никого нет.
      Он поцеловал ее в сухие губы. Внезапно в люке появилась голова врача.
      - Ничего, ничего, - сказал он, заметив их смущение. - Но тем не менее пора ехать.
      Они помогли Рут добраться до машины и закутали ее одеялами.
      - Можно мне сегодня зайти к вам и узнать, как у нее дела? - спросил Керн.
      - Конечно!.. Вы останетесь здесь? Да, так будет лучше. Заходите ко мне в любое время.
      Машина тронулась. Керн провожал ее глазами, пока она не скрылась. Он стоял на одном месте, но ему почему-то казалось, что ураганный ветер несет его назад.
      В восемь часов он отправился к доктору Вееру. Тот уже был дома. Он успокоил Керна, сказав, что большой опасности нет, хотя температура остается высокой. По всей вероятности, небольшое воспаление легких.
      - Это надолго?
      - Если все пойдет хорошо, - недели две. Затем - неделя на поправку.
      - Как нам быть с платой? - спросил Керн. - У нас нет денег.
      Беер улыбнулся.
      - Сейчас она все равно лежит в больнице. А потом расходы возьмет на себя какое-нибудь благотворительное общество.
      Керн взглянул на него.
      - А ваш гонорар?
      Беер снова улыбнулся.
      - Оставьте при себе ваши несколько франков. Проживу и без них. Завтра можете снова зайти. - Он поднялся.
      - Где она лежит? - спросил Керн. - На каком этаже?
      Беер приложил к носу свой узловатый указательный палец.
      - Дайте вспомнить... Комната 35, на третьем этаже.
      - Какое это окно?
      Беер подмигнул.
      - Кажется, второе справа. Но вы ее все равно не увидите, она уже спит.
      - Я спросил просто так...
      - Конечно, я так и понял.
      Напоследок Керн расспросил доктора Беера, как найти больницу, и ушел. Больницу он разыскал довольно быстро и взглянул на часы. Было без четверти девять. Во втором окне справа света не было. Тем не менее Керн стал ждать. Никогда бы он не поверил, что пятнадцать минут могут тянуться так долго. Неожиданно в комнате Рут зажегся свет. Керн стал пристально всматриваться в красноватый четырехугольник. Когда-то он слышал о передаче мыслей на расстоянии и теперь попытался сосредоточиться, чтобы послать Рут свои пожелания. "Сделай так, чтобы она выздоровела, сделай так, чтобы она выздоровела!" - настойчиво думал он, не зная, собственно, кого он молит. Он глубоко вдыхал вечерний воздух, а потом медленно его выдыхал, вспомнив, что глубокие вдохи играют существенную роль в передаче мыслей. Так было сказано в одной из книг, которые он когда-то читал. Керн стиснул кулаки, встал на цыпочки, словно хотел подпрыгнуть, и продолжал шептать, устремив свой взор на яркий прямоугольник, светящийся в темноте. "Поправляйся скорее! Поправляйся! Я люблю тебя!"
      Свет в окне погас, и он увидел тень.
      "Она же должна лежать в постели", - подумал он, и тем не менее его обдало волной счастья. Она помахала ему рукой, и он отчаянно замахал в ответ. Потом он понял, что она его не может видеть. В отчаянии он огляделся, ища глазами фонарь или какой-нибудь другой источник света, чтобы встать рядом с ним, но не нашел ничего. И тут его осенило. Он выхватил из кармана коробок спичек, который получил утром к двум сигаретам, чиркнул и поднял спичку в руке.
      Рут замахала ему в ответ. Он осторожно махнул ей рукой с горящей спичкой, потом зажег сразу несколько спичек и поднес их к лицу, чтобы огонек осветил его. Рут замахала еще интенсивнее. Керн сделал ей знак, означающий, что она должна лечь. Она покачала головой, и он понял, что для того, чтобы заставить ее лечь, он должен уйти. Он сделал несколько шагов, показывая, что уходит, и подбросил горящие спички высоко в воздух. Они упали на землю и погасли. Некоторое время свет в окне еще горел, а потом погас, и окно это показалось Керну темнее, чем другие.
     
     
      - Поздравляю, Гольдбах! - сказал Штайнер. - Сегодня первый раз вы справились блестяще! Без единой ошибки, спокойно и обдуманно. Вы подали мне первоклассный знак, когда спичку спрятали в бюстгальтере, - а ведь это было действительно трудно.
      Гольдбах посмотрел на него благодарными глазами.
      - Откровенно говоря, я и сам точно не знаю, как это у меня вышло. Словно внезапно пришло просветление, после вчерашнего. Подождите немного, и я превращусь в хорошего медиума. Завтра начну подготавливать другие знаки.
      Штайнер рассмеялся.
      - Пойдемте лучше выпьем по рюмочке водки в честь этого радостного события!
      Он достал бутылку "марилленгейста" и наполнил рюмки.
      - Прозит, Гольдбах!
      - Прозит!
      Гольдбах поперхнулся и поставил рюмку на стол.
      - Извините, - сказал он. - Я отвык... Если вы ничего не имеете против, я лучше пойду.
      - Ну, конечно. Работа ведь наша уже закончена... А вы не хотите допить свою рюмку?
      - Да, конечно!
      Гольдбах послушно выпил.
      Штайнер протянул ему руку.
      - И не выдумывайте слишком много знаков. Иначе я запутаюсь в ваших хитростях и ничего не найду.
      - Нет, нет.
      Гольдбах быстро спускался по аллее, направляясь в сторону города. На душе у него было легко, ему казалось, что с плеч свалился страшный груз. Тем не менее это была легкость без радости. У него появилось такое чувство, будто кости его наполнены воздухом.
      - Моя жена дома? - спросил он горничную у дверей пансиона.
      - Нет... - Девушка рассмеялась.
      - Почему вы смеетесь? - спросил он, неприятно удивленный.
      - А почему бы мне и не посмеяться? Разве это запрещено?
      Гольдбах посмотрел на нее каким-то отсутствующим взглядом.
      - Я не это имел в виду, - пробормотал он. - Смейтесь себе на здоровье.
      По узкому коридору он направился к своей комнате. Дойдя до комнаты жены, он остановился и прислушался, Ни звука. Гольдбах тщательно пригладил волосы и отряхнул костюм. Потом все-таки постучал в комнату жены. "Может быть, она все-таки уже вернулась, и горничная ее просто не заметила", - подумал он. Он постучал" еще раз. Никто не ответил. Гольдбах осторожно нажал на ручку и вошел в комнату. У ночного столика горел свет. Он уставился на него, словно шкипер на маяк. "Скоро вернется, - подумал он. - Иначе бы свет не горел..."
      Но где-то в глубине своей души он уже знал, что она больше не вернется. Он чувствовал это в своем подсознании, но - подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, - со страшным упорством держался бессмысленного: "Она должна вернуться, иначе бы свет не горел! Она должна..."
      Потом ему бросилась в глаза необычная пустота в комнате. Перед зеркалом не было щеточек и баночек с кремом; дверца шкафа была приоткрыта, и в щели не было видно розовых и пастельных тонов ее одежды. Пасть шкафа, темная и покинутая, сонно глядела на него. В комнате остался лишь аромат - легкое дуновение жизни, но и тот был уже очень слаб; он лишь навевал воспоминания.
      Потом он нашел письмо и удивился, глядя на него притупленным взглядом, как он до сих пор его не заметил, - письмо лежало на столе.
      Прошло много времени, прежде чем он вскрыл письмо. Он и так уже знал все - так зачем же его распечатывать? Наконец он все-таки взрезал конверт забытой пилкой для ногтей, которая валялась на кресле. Он начал читать, но слова не проникали сквозь ледяную кору его мозга, они остались мертвы, - словно слова из какой-то газеты, книги, случайные слова, которые его совершенно не касались. Пилка в его руке была более живой, живее слов.
      Он спокойно сидел, ждал боли и удивлялся, почему она не приходит. Его охватило лишь какое-то чудовищное отупение, какое появлялось обычно в тот страшный момент перед сном, если он принимал слишком большую порцию брома.
      Он долго сидел так и смотрел на свои руки. Они лежали на коленях - белые и мертвые, словно два бледных бесчувственных спрута с пятью безжизненными щупальцами. Они больше не принадлежали ему. Он и сам больше не принадлежал самому себе, его тело было чужим, глаза обратились внутрь и уставились на парализованные, временами вздрагивавшие органы.
      Наконец он поднялся и прошел в свою комнату. Он заметил галстуки, лежавшие на столе, машинально взял ножницы и стал резать - тщательно, полоска за полоской. Он не бросал отрезанные лоскутки на пол, а педантично собирал их на ладони и складывал на столе в пеструю кучку. В самый разгар этой машинальной работы он подивился тому, что делал, и отложил ножницы в сторону. В то же мгновение он забыл о них. Он сделал несколько нетвердых шагов и уселся в угол. Там он и остался сидеть на корточках, непрерывно потирая себе руки необычно усталым старческим движением, будто ему было холодно и не хватало больше сил согреться.

К титульной странице
Вперед
Назад