Это была последняя из тех многих наград, которыми Елизавета Петровна так щедро осыпала своего верного сподвижника и приближенного. Когда она 25 декабря следующего года умерла и высшая власть в государстве перешла к Петру III, смена власти поначалу не ослабила влияние партии Шуваловых. Что касается А. И. Шувалова, то уже на следующий день после своего воцарения новый император распорядился, чтобы тот присутствовал в Сенате только в особо важных случаях, когда в высшем правительственном учреждении находится и сам самодержец, а 28 февраля пожаловал ему чин действительного генерал-фельдмаршала и полковника Измайловского полка. Очевидно, он был в курсе и намерения Петра III, высказанного им 7 февраля 1762 г. в Сенате, формально уничтожить Канцелярию тайных розыскных дел, а фактически передать политический сыск в ведение Сената. 21 февраля по этому поводу был опубликован официальный манифест, а в апреле император освобождает А. И. Шувалова от обязанности надзирать за Иоанном Антоновичем и другими членами Брауншвейгской фамилии. 9 июня 1762 г., ровно за две недели до своего низложения, Петр III награждает А. И. Шувалова двумя тысячами крепостных за верную службу. Близость к новому императору естественным образом предопределила позицию бывшего главы Канцелярии тайных розыскных дел во время начавшегося 23 июня 1762 г. очередного государственного переворота, начатого гвардией в пользу Екатерины против ее мужа. Новоиспеченный генерал-фельдмаршал однозначно принимает сторону Петра III и, как заявляла впоследствии Екатерина II в своем письме к Понятовскому, взялся за дело, которое решительно должно было переломить ход событий: "Потом приехали тоже из Петергофа князь Трубецкой и граф Александр Шувалов; они хотели увериться в расположении войск и убить меня". Проверить в этом отношении утверждение новой императрицы мы никак не можем. Во всяком случае, увидев, что сила однозначно на ее стороне, оба эмиссара ее супруга поспешили ей присягнуть и, бросившись к ее ногам, стали молить о прощении, которое им и было даровано. Девятилетнее общение с Екатериной II в качестве гофмейстера и занятая во время переворота позиция не оставляли никаких шансов А. И. Шувалову на продолжение карьеры в новое царствование. В 1763г. он был окончательно отправлен в отставку со всех занимаемых им официальных должностей, получив напоследок от новой императрицы в подарок еще две тысячи крепостных. В отставке пятидесятидвухлетний бывший глава Канцелярии тайных розыскных дел прожил еще девять лет и скончался в 1771 г.
Литература: Анисимов Е. Дыба и кнут. М., 1999; Записки императрицы Екатерины II. М., 1990.
ТАЙНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМ СЕНАТЕ
(1762-1801)
ГЛЕБОВ Александр Иванович (26 августа 1722 г. - июнь 1790 г., с. Виноградове Московской губернии).
В 1761-1764 гг. генерал-прокурор правительствующего Сената.
По семейному преданию, дворянский род Глебовых происходит от касожского князя Редеди, убитого в 1022 г. князем Мстиславом Владимировичем Тмутараканским. "Зарезав Редедю пред полками касожскими", победитель взял в плен его семью и распорядился крестить двух его сыновей под именами Романа и Юрия. Праправнук Романа, Глеб Михайлович Сорокоумов, и стал родоначальником рода Глебовых, представители которого стали в конечном итоге Новгородскими дворянами. Родители выбирают для А. И. Глебова военную карьеру, и в возрасте пятнадцати лет он был определен сержантом в Бутырский пехотный полк. Там он во время царствования Анны Иоанновны принимает участие в очередной русско-турецкой войне и участвует в штурме турецкой крепости Очакова. Дослужившись до звания поручика, 17 августа 1739 г. А. И. Глебов во время сражения под Ставучанами командует уже небольшим отрядом, проявляя при этом завидную храбрость и смекалку. Однако эти качества не спасают его от тяжелого ранения, и, прослужив в армии еще десять лет, в 1749 г. он переходит на гражданскую службу.
Бывшему военному повезло войти в доверие графа П. И. Шувалова, взявшего его к себе на службу коллежским асессором. Покровительство могущественного представителя рода Шуваловых значило в тот период времени гораздо больше, чем формально занимаемое им место в бюрократической системе. О своих тогдашних служебных обязанностях будущий генерал-прокурор Сената впоследствии вспоминал так: "Десять лет назад по желанию графа Петра Ивановича Шувалова был определен в Сенат обер-секретарем. Он поручал мне делать по своим мыслям разные сочинения и определил меня в места разные сверх должности моей, яко то: членом в главную межевую канцелярию и в комиссию уложенную; потом, увидев мою к себе совершенную преданность и повиновение, с благодарностью делал мне многие поверенности". Еще одним местом, куда П. И. Шувалов определил своего подчиненного "сверх должности" его, было ни мало ни много родня императрицы. Стремясь укрепить свое положение при Елизавете Петровне, брат начальника Канцелярии тайных розыскных дел решил женить своего молодого, сметливого, привлекательного и лично преданного ему подчиненного на графине Марии Симоновне, урожденной Гендриковой. Она была вдовой прежнего гофмейстера великокняжеского двора Чоглокова и приходилась государыне двоюродной сестрой. Сам А. И. Глебов к этому времени также был вдовцом (его первая жена умерла в 1746 г.), так что никаких препятствий с этой стороны не было. Высокий покровитель действовал отнюдь не бескорыстно, и через "изрядную вдовушку", которая должна была стать женой его подчиненного, собирался "сведать все намерения и действия" двора.
Пустив в ход все свое обаяние, А. И. Глебов успешно сумел выполнить это внеслужебное поручение и влюбил в себя Марию Симоновну. Когда о помолвке стало известно императрице, та в сердцах воскликнула: "Сестра моя сошла с ума, влюбившись в Глебова, как отдать ее за подьячего?" Однако делать было уже нечего, и дочь Петра решила не разбивать сердце своей двоюродной сестры монаршим запретом. Чтобы хотя как-то сгладить неравность предстоящего брака, А. И. Глебову 10 декабря 1755 г., незадолго до свадьбы, был пожалован чин обер-прокурора Сената. Само бракосочетание произошло в январе следующего года в присутствии самой Елизаветы Петровны. Однако хитроумным замыслам покровителя нового обер-прокурора Сената так и не суждено было сбыться, поскольку счастливая молодая умерла от чахотки уже через полтора месяца после свадьбы. Тем не менее его протеже уже вошел в высший слой общества и получил причитающуюся ему долю монаршьих милостей: в ноябре 1758 г. он был награжден орденом св. Анны, а 16 августа 1760 г. был возведен в звание генерал-майора и назначен генерал-кригскомиссаром. Хотя на своей новой должности он не очень заботился о снабжении воюющей с Пруссией русской армии, но зато он сумел сделать гораздо более важное для своей будущей карьеры дело - войти в доверие и добиться расположения наследника престола великого князя Петра Федоровича.
О том, какое впечатление производил этот выскочка на тогдашнее русское общество, свидетельствует сочинение князя М. М. Щербатова "О повреждении нравов в России". Там князь давал далеко не лестную характеристику будущему генерал-прокурору Сената и его тогдашнему покровителю: "Глебов угодник графу Шувалову, умный по наружности человек, соединяющий в себе все пороки, которые сам он, Петр Иванович, имел". Эти двое присоединили к себе людей, которые ни в какой степени не могли претендовать на звание "законодателей и благотворителей своего отечества" и сочинили уложение, которое они наполнили "неслыханными жестокостями пыток и наказаний". Очевидно, родственная связь П. И. Шувалова с руководителем Канцелярии тайных розыскных дел здесь сыграла не последнюю роль, и автор законопроекта делал его под своего брата. Дочь Петра, уже готовая подписать представленный ей документ, случайно натолкнулась на главу, посвященную пыткам, "ужаснулась тиранству" и велела переделать уложение. "Таким чудесным образом, - отмечает М. М. Щербатов, - избавилась Россия от сего бесчеловечного законодательства". Тем не менее подобные качества А. И. Глебова нисколько не отталкивали Петра III, который 25 декабря 1761 г., в день своего вступления на престол Российской империи после смерти Елизаветы Петровны, немедленно назначил своего друга генерал-прокурором Сената, а в феврале следующего года наградил его орденом св. Александра Невского. В новом своем качестве он каждый день рано утром одним из первых являлся с докладом во дворец к императору и имел возможность оказывать на него определенное влияние. Генерал-прокурором составлялись почти все поручения, делающиеся императором Сенату, и некоторые из царских манифестов.
Несмотря на свою близость и дружбу с Петром III, глава Сената верно определил реальную расстановку политических сил и в момент июньского переворота 1762 г. поспешил переметнуться к Екатерине II как более сильной стороне. Подобная изворотливость и беспринципность на некоторое время продлили его карьеру, и А. И. Глебов первоначально сохраняет свой высокий пост и при новой императрице. Во время его работы во главе Сената быстро раскрылись как его сильные, так и его слабые стороны. С одной стороны, он всегда быстро давал ответы на различные запросы Екатерины II, касающиеся различных аспектов хозяйственной и финансовой сфер, и по монаршей воле даже разработал специальное узаконение, направленное на борьбу с лихоимством судей и чиновников. С другой стороны, текущая работа была пущена генерал-прокурором на самотек. А. И. Глебов практически не занимался организацией работы подчиненных ему прокуроров, в результате чего "судебная часть, вверенная его надзору, представляла в себе тогда крайнее расстройство... Императрица неоднократно убеждала словесно и письменно не идти по следам своего предшественника князя Трубецкого... наконец, решилась удалить его от должности генерал-прокурора, назначив на его место князя Вяземского".
Однако это увольнение произошло через два с половиной года, а в начале правления Екатерины II реальные полномочия генерал-прокурора Сената даже расширились. Как уже говорилось выше, новая императрица целиком и полностью восприняла "сенатскую" концепцию организации в государстве политического сыска, доставшуюся ей по наследству от ее покойного мужа. Согласно ей эта деликатная область государственной деятельности маскировалась от глаз общества под крышей высшего правительственного учреждения Российской империи, каковым и являлся Сенат. Исходя из этого, Екатерина II своим рескриптом от 2 октября 1762 г. предписала также доставшемуся ей от нелюбимого мужа генерал-прокурору Сената А. И. Глебову вскрывать поступающие во вверенное ему учреждение бумаги о "первых двух пунктах", которые прежде должна была расследовать Канцелярия тайных розыскных дел, и по важным делам "определение чинить", а маловажные доносы жечь, "не делая на все то сенатских определений". Поскольку переметнувшемуся к ней от Петра III руководителю Сената новая императрица полностью не доверяла, то разбор дел по поводу государственной безопасности она повелела вершить ему не единолично, а совместно с тайным советником графом Н. И. Паниным, который и должен был контролировать эту сферу деятельности генерал-прокурора Сената.
В необходимости существования особой структуры, занимающейся политическим сыском взамен упраздненной Петром III Канцелярии, его жена убедилась очень быстро, поскольку уже 3 октября 1762 г. (т. е. уже на следующий день после упомянутого выше рескрипта А. И. Глебову) на основании ее устного приказа была создана особая комиссия для розыска по делу братьев Гурьевых и Хрущевых. Вошедшие в ее состав граф Разумовский, сенатор В. Суворов и генерал-поручик Ф. Вадковский начали, "секретно, по самой справедливости, ближайшими способами к открытию правды и без розысков" расследовать деятельность подозреваемых. Они выяснили, что гвардейские офицеры братья Гурьевы вместе с Петром Хрущевым и коллежским асессором Алексеем Хрущевым замыслили организовать новый дворцовый переворот для свержения Екатерины П и возведения на престол Иоанна Антоновича. Согласно приговору Сената все заговорщики были лишены чинов и большинство из них сосланы: братья Иван и Петр Гурьевы - в Якутск, С. Гурьев и П. Хрущев - в Большерецкий острог на Камчатку, а Алексею Хрущеву было предписано "жить в своих деревнях, не выезжая в столицы" (через два года императрица пересмотрела это решение и сослала его в Тобольск).
Создание единовременной следственной комиссии свидетельствует о том, что постоянный орган политического сыска, каким стала Тайная экспедиция при Сенате, к тому моменту еще не был реально создан. По мнению исследователей, окончательное укомплектование этой структуры штатами произошло только 10 декабря 1763 г., когда указом Сенату сенатский секретарь С. И. Шешковский был назначен состоять "по некоторым поручениям от нас делами при наших сенаторе т. д. с. Панине, генерал-прокуроре Глебове" с жалованьем 800 рублей в год. Указ называл и его ближайших соратников: "Да при тех же делах быть протоколисту Зотову, канцеляристам Зряхову и Волокову и копиисту Казину". С тех пор С. И. Шешковский становится фактическим руководителем Тайной экспедиции, надолго пережив в служебном отношении своего первого генерал-прокурора. Когда в 1763 г. возникает очередное дело, связанное с низложенной Брауншвейгской династией, его расследует уже не спешно созданная особая комиссия, а Тайная экспедиция. В поле ее зрения попал солдат Преображенского полка М. Кругликов, распространявший слухи о том, что целых пятьсот его однополчан "другую ночь не спят для Ульриха" - отца заточенного Иоанна Антоновича. Хотя слова солдата оказались чистым вымыслом, императрица встревожилась и в адресованной Панину записке дала следующее указание: "...при наказании оного служивого прикажите хотя Шешковскому, чтобы еще у кого спросили, где оные 500 человек собираются и видел ли он их или слышал от кого?" За вздорные слухи М. Кругликова наказали батогами и сослали в сибирский гарнизон.
В том же году службе политического сыска пришлось заниматься делом ростовского и ярославского митрополита Арсения Мацеевича. Этот обладавший недюжинными способностями человек родился во Владимире-Волынском в семье униатского священника и учился в иезуитской коллегии во Львове, а после принятия православия - в Киевской академии. Образованность и волевой характер помогли ему достичь поста митрополита сначала в Тобольске, а затем в Ростове и стать членом Синода. Поскольку у новых правителей Российской империи с немецкой родословной отчетливо прослеживались секуля-ризаторские тенденции, то, ратуя за права своего сословия, Мацеевич подает сначала Петру III, а затем и Екатерине II записку о том, что мирским людям нельзя захватывать церковные имения, а, наоборот, "Церковь содержать надо без скудности и обиды". В поданном новой императрице послании митрополит горько сетует на ее курс: "Приходит время, как видно, уже и до того, что все монастыри и дома архиерейские опустеют, когда уже не только настоятели, но и сами архиереи, не яко пастыри, не яко пленники, и пуще пленников, имеются; понеже от них до последнего куса требуют ответа, а власти их апостольской и дел... и в полушку не ставят". Подобное положение дел категорически не устраивало Мацеевича, требовавшего от светской власти полной независимости церкви или, как об этом в письме к Вольтеру рассказывала Екатерина II, "нелепое начало двоевластья". Возмущенная императрица приказала Синоду призвать мятежного митрополита к ответу за оскорбление царского величества и превратное толкование Священного Писания. Монаршее повеление было немедленно выполнено, и Мацеевича посадили под караул в московском Си-моновом монастыре. Наутро царица написала А. И. Глебову: "Нынешнюю ночь привезли враля, которого исповедывать должно, приезжайте уже ко мне, он здесь во дворце будет". Помимо Екатерины II и генерал-прокурора Сената при "исповеди" этого высокого духовного лица присутствовал еще и С. И. Шешковский. Однако митрополит оказался человеком далеко не робкого десятка и смело высказал в лицо самой государыне все, что он о ней думал. По слухам, "исповедь" кончилась тем, что Екатерина II заткнула уши, чтобы не слышать дерзостей в свой адрес, и велела "закляпить рот" наглецу. Хотя участь Арсения Мацеевича после этого разговора была предрешена, в апреле 1763 г. над ним состоялся формальный суд. Участников разбирательства особенно интересовали четыре вопроса: "I) с какого предприятия и умыслу писал он оскорбительные для Ее Величества доношения, 2) не было ли с кем сношений и совета по этому делу, 3) не разглашал ли о своем деле между другими, 4) почему дерзнул возражать на царские указы". Убедившись, что сообщников у митрополита не было, суд решил лишить его архиерейства и "сослать в отдаленный монастырь под крепкое смотрение, и ни бумаги, ни чернил не давать там". Мацеевича сослали в Карельский монастырь, однако упрямец не успокоился и там. Вскоре доброхоты из монастырской братии поспешили донести императрице, что бывший митрополит говорил им, что нынешняя власть разграбила православную церковь хуже турок и что "государыня наша не природная и не надлежало ей российского престола принять". Узнав про это, императрица велела расстричь дерзкого монаха, одеть его в мужицкую одежду и, назвав Андреем Вралем (прозвище это придумала сама Екатерина II), сослать на вечное поселение в ревельский каземат под караул иноземцев. Изоляция для узника предусматривалась абсолютная, и высочайше было ведено не допускать к нему "ни под каким видом не только для разговоров, но и для посмотрения никого, и так его содержать, чтобы и караульные не только о состоянии его, но ниже и о гнусном имени не знали".
Помимо этого генерал-прокурору Сената и его подчиненному приходилось в основном заниматься разбором различных мелких дел. Так, например, московский крестьянин Захаров, сказавший о новой императрице в 1762 г.: "Села баба на царство и ничем народ не обрадовала", - был наказан плетьми и ссылкой на каторгу. Туда же отправился и солдат Рябинин, как-то сказавший о Екатерине II: "У нас-де баба и царством правит, нам дает жалованье слабое, а как на что другое, так у нее больше денег идет". То же самое наказание понес и крепостной Номестов, вздумавший обсуждать рост налогового бремени и личные пристрастия правительницы: "Вольна императрица на нас накладывать еще по рублю, она деньги промотала и в карты проиграла". Живейший интерес Тайной экспедиции вызывал и фольклор. Так, в 1764 г. московский генерал-губернатор П. С. Салтыков доносил о появившейся "между простым народом в употреблении новой песне" о взаимоотношениях императрицы со своим покойным мужем. В ней Екатерина II горько жалуется на Петра III: "Что гуляет мой сердечный друг // Со любимой своей фрейлиной // Лизаветою Воронцовою...// Что хотят они меня срубить, сгубить". Нечего говорить о том, что исполнителей этой песни также ждало серьезное наказание.
Тем временем над головой самого руководителя Сената постепенно сгущались тучи. К недовольству Екатерины II нерасторопным исполнением А. И. Глебовым своих основных служебных обязанностей и ее желанием видеть на посту генерал-прокурора высшего учреждения Российской империи человека, которому бы она полностью доверяла, прибавились сведения о финансовой нечистоплотности доставшегося ей от мужа главы Сената, которые стали известны императрице. Расследование, проведенное в Иркутске П. Крыловым, вскрыло грандиозную картину разнообразных злоупотреблений и хищений, особенно в сфере винного откупа в этом городе, в которых первое место принадлежало А. И. Глебову, занимавшемуся этими махинациями еще в бытность свою обер-прокурором Сената. По результатам расследования императрица заявила, что генерал-прокурор Сената в данном деле оказался "подозрительным и тем самым уже лишил себя доверенности, соединенной с его должностью". 3 февраля 1764 г. А. И. Глебов был уволен со своего высокого поста с особым предписанием Екатерины II "впредь ни на какие должности его не определять".
Тем не менее опала эта оказалась относительной, и сама императрица не смогла с первого раза довести до конца принятое ею решение. Утратив звание генерал-прокурора Сената, А. И. Глебов сумел сохранить за собой должность генерал-кригскомиссара, а в 1773 г., когда иркутское дело уже забылось и возмущение Екатерины II по его поводу улеглось, был произведен в генерал-аншефы. Он снова было начал входить в фавор, и в 1775 г. был назначен белгородским и смоленским генерал-губернатором. Однако новый виток его карьеры окончательно был пресечен случившейся в следующем году ревизией в Главном кригс-комиссариате. Проверка вскрыла серьезные злоупотребления и хищения в этом ведомстве как раз за тот период, когда им руководил А. И. Глебов. Для окончательного расследования этого дела императрица распорядилась создать специальную комиссию, а незадачливый генерал-губернатор в июне 1776 г. был вызван в столицу и отстранен наконец от всех своих должностей, "донеже по делам, до него касающихся, решение последует". Бывший генерал-прокуpop Сената в качестве обвиняемого был подвергнут допросам и суду. Следствие длилось достаточно долго, и окончательный приговор по делу был утвержден Екатериной II только 19 сентября 1784 г. Согласно ему А. И. Глебов был признан виновным "в небрежении должности", окончательно исключен из службы, а на его имения был наложен арест.
Оставшиеся шесть лет своей жизни бывший генерал-прокурор Сената доживал в своем имении в старой столице на Ходынке или в своей усадьбе в подмосковном Виноградове. Незадолго до своего увольнения он в третий раз сочетался браком со своей экономкой Д. Н. Франц. Когда императрица узнала о его женитьбе на женщине столь незнатного социального положения, то она немедленно распорядилась не допускать новую супругу А. И. Глебова к своему двору. В своем подмосковном имении бывший генерал-прокурор и скончался летом 1790 г.
Литература: Звягинцев А., Орлов Ю. От первого прокурора России до последнего прокурора Союза, М., 2001; Деревнина Т. Г. Из истории образования III отделения // Вестник МГУ. Серия истории. 1973. № 4.
* * *
ВЯЗЕМСКИЙ Александр Алексеевич (3 августа 1727 г. - 8 января 1793 г., Санкт-Петербург).
В 1764-1792 гг. - генерал-прокурор правительствующего Сената.
Древний русский княжеский род Вяземских берет свое начало от князя Ростислава-Михаила Мстиславовича Смоленского, умершего в 1136 г., который был внуком знаменитого князя Владимира Мономаха. Правнук князя Ростислава-Михаила, князь Андрей Владимирович, умерший в 1224 г., получил в качестве удела город Вязьму, что и дало название его потомкам. Они свой родовой удел хранили до 1494 г., после чего род захудал и его представители, хотя и служили по дворовому списку, думных чинов не имели. М. Вельяминов, местничаясь в XVII в. с князем В. Вяземским, заявил, что "искони... Вяземские князи люди городовые, а объявились только в опричные годы, и кою пору... князь Офонасий Долгой Вяземский посягал на крестьянскую кровь". Действительно, возвышение захудалого рода происходит благодаря А. И. Вяземскому, вошедшему в милость к Ивану Грозному и ставшему одним из организаторов и руководителей опричнины. Однако царская милость была переменчива, и когда царский любимец попробовал остановить запущенный им же маховик террора, то быстро лишился в 1570 г. не только милости, но и жизни. Тем не менее его потомки служили в дальнейшем воеводами, и к 1699 г. своими имениями владело 36 князей Вяземских. Удержавшись в среднем эшелоне правящего класса, представители этого рода долгое время не поднимались к подножию трона, и новое его возвышение к вершинам власти происходит при А. А. Вяземском.
Родители выбирают для него традиционную для того времени военную карьеру, и в 1747 г. будущий генерал-прокурор Сената оканчивает Сухопутный кадетский корпус. Находясь на военной службе, он участвует в Семилетней войне 1756-1763 гг., проявляя храбрость не только на полях сражений, но и во время выполнения специальных тайных поручений командования, которые чуть было не стоили ему жизни. Расторопность молодого офицера была отмечена руководством, и к концу Семилетней войны он уже был возведен в звание генерал-квартирмейстера. К этому периоду его жизни относится и его знакомство с Екатериной II, оценившей работоспособность и честность молодого генерала. Вскоре после вступления новой императрицы на престол у нее нашлось первое поручение для А. А. Вяземского. В 1763 г. на Урале восстали горнозаводские крестьяне, доведенные до отчаяния чрезмерной эксплуатацией хозяев заводов. Екатерина II поручила бывшему генерал-квартирмейстеру возглавить специальную следственную комиссию для усмирения волнений, установления их причин и улаживания взаимоотношений заводчиков и их работников. Для выполнения этой миссии князь был наделен самыми широкими полномочиями, которыми он пользовался достаточно осторожно, стараясь не перегнуть палку. Этим делом А. А. Вяземский занимался почти целый год, и его манера ведения дел пришлась по душе императрице. В декабре 1763 г. Екатерина II отзывает своего эмиссара в столицу, поручив генерал-майору А. И. Бибикову доводить до конца начатое им дело.
Убедившись в исключительной честности и неподкупности А. А. Вяземского императрица решает поставить его во главе Сената. Эта должность была одной из ключевых в системе управления всей Российской империи, и Екатерине II требовался человек, на которого она могла полностью положиться. Официальное назначение тридцатисемилетнего А. А. Вяземского на пост генерал-прокурора Сената произошло 3 февраля 1764 г. При этом торжественном акте государыня вручила новому начальнику высшего учреждения страны собственноручно написанное "секретнейшее наставление", в котором она четко перечисляла его обязанности. Екатерина II требовала от своего генерал-прокурора, чтобы он был с ней совершенно откровенен, поскольку "по должности своей обязывается сопротивляться наисильнейшим людям". В этом исключительно трудном противоборстве единственной опорой главе Сената может быть только императорская власть: "Совершенно надейтесь на Бога и на меня, а я, видя такое ваше угодное мне поведение, вас не выдам", - заверяла его Екатерина II. Взамен этого она запрещала новому генерал-прокурору ввязываться в придворные интриги и предлагала иметь только "единственно пользу отечества и справедливость в виду и твердыми шагами идти кратчайшим путем к истине". Императрица подчеркивала, что не ждет от своего подчиненного "ласкательства", но "единственно чистосердечного обхождения и твердости в делах". А. А. Вяземский строго придерживался "секретнейшего наставления", стараясь не отступать от него ни на шаг, чем и объясняется его рекордно долгое пребывание на данном посту.
Назначение на этот высший в государственной иерархии пост человека, который не был фаворитом императрицы и не блистал особыми заслугами, изумило современников. Это изумление было еще больше от того, что согласно господствовавшему в обществе мнению князь А. А. Вяземский был не слишком щедро наделен от природы умом. Самый умеренный отзыв по этому поводу принадлежит графу Румянцеву, который при случае с изрядной долей иронии сказал Екатерине II следующее: "Ваше величество делаете чудеса, из обыкновенного квартирмейстера у вас вышел государственный человек". Немалое удивление выразил и Н. И. Панин, продолжавший курировать расследование политических дел Тайной экспедицией и при новом генерал-прокуроре Сената. После разговора с ним учитель великого князя Павла С. А. Порошин записал в своем дневнике: "Никита Иванович Панин долго изволил разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокуроре князе Вяземском и удивляется, как фортуна его в это место поставила; упоминаемо тут было о разных случаях, которые могут оправдать сие удивление". Гораздо резче отозвался о нем А. М. Тургенев: "Скажут, что и при Екатерине видали людей со свинцовыми головами на важных государственных местах, например, генерал-прокурор князь Вяземский, от которого, по тогдашней организации управления империи, все зависело. Согласен, все знали, что Вяземский был человек с осиновым рассудком. По каким уважениям, по каким расчетам Екатерина держала Вяземского на столь важном посту в государстве угадать и объяснить трудно, скажу - решительно невозможно". Общепринятое мнение об интеллектуальных способностях ее назначенца было великолепно известно и императрице. Когда А. А. Вяземский заболел, то слова Екатерины II по этому поводу ее секретарь А. В. Храповицкий записал в своем дневнике 9 января 1790 года: "По болезни генерал-прокурора приказываю всем правителям экспедиций ходить с докладами. Я его должность разделю четверым, как после Баура. Знаешь ли, что ни из князей Голицыных, ни Долгоруких нельзя сделать генерал-прокурора. У них множество своих процессов. Жаль мне Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него выдержала, все называли его дураком". Д. Бантыш-Каменский в своем словаре перечислил главные достоинства руководителя Сената, благодаря которым тот почти тридцать лет продержался на своем высоком посту: "Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нем современники. В его петербургском доме находилась Тайная экспедиция, и он часто присутствовал при допросах".
Вскоре после вступления на новую должность А. А. Вяземскому пришлось как генерал-прокурору Сената принимать участие в расследовании крупного политического дела. В июле 1764 г. двадцатичетырехлетний поручик Смоленского пехотного полка В. Я. Мирович попробовал освободить из Шлиссельбургской крепости Иоанна Антоновича и возвести его на престол. Побудительными причинами для него стали многочисленные карточные долги и отказ императрицы возвратить принадлежавшие его предкам имения (дед В. Мировича был приверженцем Мазепы, после измены которого имущество всех его сторонников было конфисковано). Случайно узнав у отставного барабанщика из крепости, что там содержится "законный" государь, назначенный Анной Иоанновной своим преемником, В. Мирович загорается мыслью освободить его и поправить свои дела с помощью монарших милостей. Первоначально он вошел в сговор с поручиком А. Ушаковым, однако когда последний утонул во время выполнения служебного поручения, решает действовать в одиночку, на свой страх и риск. Дождавшись, когда Екатерина II уедет в Прибалтику, В. Мирович явился в Шлиссельбургскую крепость как караульный офицер Смоленского полка и, зачитав поддельный манифест, обманом заставил подчиненных ему солдат навести пушку на гарнизонную команду. Два караульных офицера, неотлучно приставленных к Иоанну Антоновичу, имели инструкцию убить секретного узника, если будет предпринята попытка его освобождения, и в сложившейся кризисной ситуации поспешили исполнить свой долг. Увидев, что предпринятая им попытка государственного переворота после этого потеряла всякий смысл. В. Мирович дал себя арестовать и предстал перед следственной комиссией. Разбирательство по столь опасному для императрицы преступлению вели со всей тщательностью, причем членов комиссии возмутила бесстрастность заговорщика - "примечена в нем окаменелость, человечество превосходящая". Пытки были отменены, однако обер-прокурор Синода передал Екатерине II мнение церковных иерархов, хотевших выслужиться перед императрицей: "Некоторые из духовенства приговаривают злодея пытать". Выяснив все, что они хотели, судьи приказали отрубить В. Мировичу голову, а тело сжечь.
Однако смерть в крепости Иоанна Антоновича побудила все недовольные правлением Екатерины И элементы избрать себе новое знамя для мятежа - ее собственного сына. Уже в 1769 г. по доносу майорской вдовы Анны Постниковой власти стало известно о намерении офицеров Преображенского полка Озерова, Жилина, Попова и Афанасьева свергнуть императрицу и провозгласить государем Павла Петровича. Следственную комиссию возглавил Н. И. Панин, и в нее вошли генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский, генерал-полицмейстер Чичерин и кабинет-секретарь И. П. Елагин. Расследование установило виновность офицеров, которые были лишены всех чинов, дворянства и звания, после чего одни из них были сосланы на вечные работы в Нерчинск, другие были приговорены к заключению в Дианементской крепости, а третьи отправлены на Камчатку. Тем не менее эта идея витала в воздухе и в материалах Тайной экспедиции при Сенате неоднократно встречаются дела подобного рода. Так, в 1772 г. это ведомство ведет следствие по делу капралов Преображенского полка Оловянникова, Подгорого, Чуфаровского, подпоручика Тобольского полка Селехова и группы солдат, которые хотели убить Екатерину II и короновать ее сына. Следствие установило следующие причины, побудившие солдат примкнуть к заговору: "1-е, будто хотят извести его высочество (т. е. Павла. - Авт.), 2-е, что гвардию хотят кассовать, 3-е, нет правосудия, 4-е, солдат бьют смертно без вины, 5-е, чернь вся пропала и 6-е, о графе Орлове, что он будет молдавским князем или императором, для чего он де под видом конгресса к армии поехал". Императрица, не на шутку встревоженная фактом повторного заговора в гвардии, пристально следила за следствием и дала ведущему его генерал-прокурору Сената следующее указание: "Я нахожу, сия шайка такого роду, что, конечно, надлежит всех, в ней участие имеющих, вывести в наружу, дабы гвардию, колико возможно, на сей раз вычистить и корень зла истребить". Все заговорщики были приговорены к смертной казни, которую милостиво заменили наказанием кнутом и ссылкой на работы в Нерчинск "навечно".
Подобные замыслы приходили в голову не только военным, но и гражданским: надворный советник Г. Рогов однажды сочинил манифест о вступлении на престол Павла Петровича и отнес его в Синод для оглашения по церквам. Члены Синода поспешили отослать опасную бумагу в Тайную экспедицию вместе с ее автором. Императрица со знанием дела предписала ведомству политического сыска "сделать о нем повальный обыск, кто с ним знался, куда хаживал и не болтал ли в кабаке, и старайтесь начать с жены его и людей... выведайте, почему он напал на сей умысел". С. И. Шешковский немедленно произвел у Рогова повальный обыск и изъял все письма и бумаги смутьяна. В кабаки, где бывал Рогов, был отправлен канцелярист Тайной экспедиции Шумов "для расспрашивания бесприметным образом между приходящими питухами, нет ли между ними какого вранья об известном пасквиле". Следствие быстро выяснило, что Рогов был не вполне психически здоров и действовал в одиночку, без каких-либо сообщников. Тем не менее самого автора пасквиля по личному распоряжению Екатерины II посадили в крепость, а двух его дочерей сослали в Сибирь.
Еще одним постоянным предметом надзора Тайной экспедиции при Сенате и возглавляющего ее генерал-прокурора были различные самозванцы, в изобилии появлявшиеся во время царствования Екатерины II. Еще до Пугачева законным императором Петром III объявляли себя беглый рекрут Евдокимов, украинец Колченко, беглый солдат Кремнев, капитан Кретов, солдаты Чернышев и Сенюшин, а уже после подавления последней Крестьянской войны им в 1797 г. объявил себя московский купец Летчиков. Самозванцы не зацикливались на одной лишь фигуре бывшего мужа императрицы, и в 1775 г. Елизавета Тараканова выдавала себя за дочь Елизаветы Петровны, купец Тимофей Кур-дюмов - за убитого Иоанна Антоновича, а сын пономаря Зайцева провозгласил себя в 1784 г. сыном Екатерины II великим князем Павлом Петровичем. Самозванцев обычно казнили или в лучшем случае немилосердно били кнутом, вырывали ноздри и отправляли на каторжные работы в Сибирь.
Бесспорно, самым крупномасштабным розыском, ведшимся Тайной экспедицией, было расследование о Крестьянской войне под предводительством Е. Пугачева, также принявшего имя Петра III. Им данное структурное подразделение Сената, московская контора Экспедиции, губернские канцелярии районов, где проходило восстание, а также Оренбургская и Казанская секретные комиссии из гвардейских офицеров и чиновников Тайной экспедиции занимались почти весь 1774-1775 год. Низовые подразделения составляли на свои следственные дела экстракты, которые отправляли в Сенат, где по ним после получения соответствующих указаний от императрицы Тайная экспедиция выносила окончательные решения, которые выполнялись на местах. Согласно сохранившейся документации, самым первым по времени было дело солдата лейб-гвардии П. Бабаева, который после взятия Сорочинской крепости восставшими при всех называл вождя Крестьянской войны "Величеством Петром Федоровичем... целовал у него руку. А после, смотря на него пристально и по разным сходным с покойным государем Петром приметам, признал его точно за истинного Петра, о чем всюду и всем сказывал и уверял". Преступление было публичным - публичным было и наказание: старого солдата били кнутом в четырех местах и напоследок в той самой Сорочинской крепости, где и были сказаны крамольные слова. В 1774 г. в Москве происходило множество дел в связи со слухами и чаяниями, связываемыми крепостными, дворовыми людьми и другими представителями простонародья с приближающимся к старой столице Пугачевым. Так, например, Ф. Гориянов, дворовый человек отставного поручика Усова, на вопрос целовальника, почему у него сапоги худы, ответил: "Дай Бог здоровья Петру Федоровичу, а у него сапоги будут". Следствие выяснило, что и другие дворовые часто говорили между собой о самозванце, что он действительно Петр III, что у него много войска и он скоро будет в Москве и "они все будут за него стоять, и если бы они были отданы в солдаты, то они бы все пошли к нему на службу". Повар Ремесленников добавил, что Пугачев не только скоро будет в Москве, но и что он еще "белопузых дворян всех перерубит". Крестьянин У. Филатов называл Пугачева своим государем и говорил: "Он всех бояр будет казнить, и ежели бы де была его, Филатова, воля, и он бы боярский род перевел". Своим знакомым крепостной говорил: "Слава де Богу, недолго нам за господами жить, потому что ныне идет к нам Петр Федорович и всех крестьян отпишет на себя, а господ перевешает". Господа также не питали особых иллюзий по поводу верности своих слуг, и А. Болотов писал в своем дневнике: "Мысли о Пугачеве не выходят у всех у нас из головы и мы все удостоверены были, что вся... чернь, а особливо все холопство и наши слуги, когда не въявь, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали, и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и пламя. Пример бывшего незадолго в Москве страшного мятежу был у нас еще в свежей памяти, мы не только подобного тому опасались, но и ожидали того ежеминутно... Мы на верность и самих наших слуг не могли никак полагаться, а паче всех их, и не без основания, почитали еще первыми и злейшими нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых местах со своими господами, и как всех их либо сами душили, либо передавали в руки и на казнь..."
Далеко не все сочувствующие восстанию ограничивались одними разговорами, и многие переходили к непосредственным действиям. Так, в июне 1774г. из села Долгие Колодцы Ливенского уезда от своего помещика убежала целая группа крепостных крестьян. Неустроев, один из беглецов, после поимки показал, что они "пришли к городу Казани дня за два до разорения того города. Пугачев дал им каждому по два пистолета, по сабле и по казачьему платью, да денег по 20 рублей". Снарядив пришлых, вождь Крестьянской войны послал "его, Неустроева, и еще помещичьих беглых людей шесть человек в разные места с письмами уговорить народ, чтобы собирались и приходили к нему. Почему они все семь человек и поехали, а именно: первый - в Малороссию с письмом от Пугачева и от майора Савенкова, а к кому - не знает, второй - к Тамбову в деревню помещика Исакова, третий - в Воронеж к однодворцам, четвертый - в Орловский уезд в деревню прапорщика Скорятина, пятый - в Рыльский уезд, шестой - в Чугуевский и изюмский уезды в слободу Гнилую к сотнику Мирошкину. А он, Неустроев, поехал с такими же письмами в Полтаву". Будучи на Украине, этот эмиссар Пугачева "встречающимся людям в разговорах сказывал, чтобы шли к Пугачеву, уверяя их, что там и денег много дают и будет всем воля, чем и сманил трех человек". В сентябре того же года, когда армия восставших уже потерпела крупное поражение, был пойман крестьянин дворцового села Тамбовского уезда Иов Мосякин, выдававший себя за убитого супруга Екатерины II. Собрав вокруг себя группу сторонников, новый самозванец взялся активно выдавать крепостным вольные от помещиков. Когда нового Петра III поймали, то Тайная экспедиция по согласованию с императрицей вынесла ему следующий приговор: "оного злодея казнить в Воронеже огрублением наперед рук и ног, а потом головы и положить злодейский труп его на колесо, а голову и руки, и ноги отослать в село на колесе, воткнуть на спицы". Наблюдалось дезертирство и из армии. В мае 1774 г. Тайная экспедиция приговорила солдат Нарвского пехотного полка Д. Казакова и Н. Копнина за намерение бежать к Пугачеву к наказанию шпицпрутенами "через полк шесть раз". Солдаты элитного Преображенского полка Ляхов, Мясников и Филиппов не только собрались бежать к восставшим, но и бежали и были пойманы уже в Новгородской губернии. Все они были наказаны плетьми и отправлены на каторгу в Таганрог с предписанием употребляться "в тяжких казенных работах". Изредка Тайной экспедиции попадались и дела дворян, перешедших на сторону мятежников. За присягу Пугачеву и сдачу Самарской крепости это ведомство в феврале 1774 г. осудило к лишению всех чинов и дворянского звания, записанию в солдаты и наказанию шпицпрутенами поручика И. Щипачева, прапорщика И. Черемисова и подпрапорщика Б. Бутревича.
Когда Крестьянская война была подавлена, то правительство начало расправу с ее участниками. Почти все предводители восставших, начиная с самого Е. Пугачева, были казнены. Крестьян обычно били кнутом и отправляли к своему помещику или на каторгу в Таганрог и Рогервик, где их должны были всю жизнь "содержать в оковах", или в сибирскую ссылку. Весьма оперативно Тайная экспедиция при Сенате вынесла решения по 685 розыскным делам. Из них казакам было посвящено 246 дел, крестьянам - 177, священникам - 140, башкирам, татарам, чувашам и другим инородцам - 55, дворянам - 29, работным людям - 22 и солдатам - 13. Поскольку к окружению руководителя Крестьянской войны было приковано самое пристальное внимание, то в августе 1776 г. киевский генерал-губернатор Байков прислал в Тайную экспедицию его родного брата Дементия Пугачева. Следствие установило,что Дементий "с Пугачевым ни малейшего в действиях его участия не имел и служил во время турецкой войны порядочно, с должной верностью". К чести Екатерины II, она не стала наказывать казака за один лишь факт родства, а велела его освободить и отправить в войско донское с тем, "чтобы его впредь в войске Пугачевым не называть, а именовать Дементием Ивановым... Ему же, Иванову, за доброе его поведение и верную службу выдано в награждение сто рублей".
Хотя восстание и было подавлено, а Пугачев прилюдно казнен, тем не менее отзвуки этого события еще долго бродили по просторам Российской империи - народ отказывался верить в смерть своего любимого вождя. В мае 1775г. в Тайной экспедиции оказался яранский купец М. Потехин, утверждавший, что "хотя перепела и поймали, но соловушка еще жив". За распространение слухов в том, что император Петр III все еще жив, туда же попали татарин Ш. Андрюшин и украинец Попович. Еще в 1786 г. крестьянин Я. Хрипунов подговорил бежать дворового человека Ф. Алексеева, убеждая его, что он "был на линиях Иртышских пять лет и что-де около Барнаула, в степи, верстах в 100, стоит лагерем на 80 верст великая команда, при коей и царь Петр Федорович". Склоняя Алексеева к бегству, Хрипунов говорил ему, что когда они придут к государю, то "ты-де будешь со мною дома и холопом не будешь, да и все холопы будут вольные".
Одновременно с занятием политическим сыском генерал-прокурор Сената с усердием исполнял многие другие поручения, дававшиеся ему Екатериной II. В 1765 г. А. А. Вяземский был назначен начальником Межевой канцелярии, а в 1767 г. председательствовал в Комиссии по составлению нового Уложения. В 1769 г. он был назначен членом Совета при высочайшем дворе, а в 1775 г. при его участии вводятся в действие учреждения для управления губерниями, которые подробно регламентировали права и обязанности местной прокуратуры, деятельностью которой генерал-прокурор активно руководил с помощью "предложений" и "ордеров", направляемых местным прокурорам. К началу 80-х годов XVIII столетия сфера компетенции князя и соответственно его власть существенно расширилась и помимо Сената он руководил финансами, юстицией и внутренними делами. В течение ряда лет А. А. Вяземский возглавлял Экспедицию о государственных доходах и исполнял обязанности государственного казначея, был директором Ассигнационного банка, а затем заведовал всеми денежными делами за границей, впервые введя строгую отчетность в финансовых делах. Генерал-прокурор Сената был автором проекта выпуска в России бумажных денег, известных тогда под названием ассигнаций, а также занимался всеми вопросами, связанными с продажей соли и вина на территории империи. Помимо этого, с 1771 г. он занимался финансовой отчетностью по Синоду и губернскому управлению, с 1775 г. возглавлял Канцелярию опекунства над иностранными подданными, руководил осушением болот под Петербургом, строительством театра в северной столице и Екатерининского канала.
За "прилежание, усердие и ревность к пользе службы" на своих многочисленных постах А. А. Вяземский был награжден императрицей орденами св. Анны 1-й степени, св. Александра Невского, св. Владимира 1-й степени (1782г.), св. Андрея Первозванного (1773 г.). Когда в 1775 г. в стране праздновался мир с Турцией, генерал-прокурор Сената получил от государыни две тысячи крепостных крестьян в Белоруссии "за попечение чтобы во время войны денежные платежи исправно текли". Он также был возведен в воинский чин генерал-поручика, а на гражданской службе с 1774 г. числился действительным тайным советником. В 1768 г. А. А. Вяземский женился на княжне Елене Никитичне Трубецкой (1754-1832 гг.), дочери генерал-фельдмаршала и генерал-прокурора Сената елизаветинских времен князя Н. Ю. Трубецкого, и имел от этого брака четырех дочерей: Екатерину, Анну, Прасковью и Варвару. С начала 1790-х годов он из-за тяжелой болезни отходит от дел и в сентябре 1792 г. окончательно увольняется в отставку, прожив после этого менее полугода. Когда на 66-м году жизни он скончался, то был похоронен в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры северной столицы.
По словам графа А. Р. Воронцова, с А. А. Вяземским было "трудно бороться" не только в силу неизменного благоволения к нему императрицы, но и потому, что он "и в отсутствие правит своей канцелярией". Способности подбирать себе достойных помощников отмечал у него и Д. Бантыш-Каменский, однако ближайшего своего помощника и фактического руководителя Тайной экспедиции генерал-прокурор Сената подобрал не сам, а унаследовал от своего предшественника. Это был печально знаменитый в екатерининскую эпоху Степан Иванович Шешковский, которого А. С. Пушкин назвал "домашним палачом кроткой Екатерины". Предками его были поляки из Гродно. Во время Северной войны дед его был взят в плен, вывезен в Россию и там умудрился попасть в число дворцовой прислуги Петра I, став при царе комнатным постельничным сторожем. Иван Емельянович Шешковский, отец будущего главы политического сыска Российской империи, провел на государственной службе сорок лет, дослужился до чина коллежского регистратора и в 1751 г. уволился. Однако на заслуженном отдыхе служаке не сиделось, и в 1752 г. в возрасте 63 лет он стал опять проситься на службу и в конечном итоге устроился полицмейстером в Коломне. Поскольку сам И. Е. Шешковский жил до этого назначения в Москве, а хлопотать о новой должности надо было в северной столице, то по приезде в Петербург он останавливается на временное жительство в доме начальника Канцелярии тайных розыскных дел графа А. И. Шувалова. Это обстоятельство, как мы увидим впоследствии, и сыграло решающую роль в судьбе его сына.
Сам будущий фактический руководитель Тайной экспедиции при Сенате родился 20 ноября 1727 г. Отец отдал его в греко-латинскую школу, но поскольку он учился там только до десятилетнего возраста, то образование у него было самое поверхностное. В 1737 г. школа сгорела, и с одиннадцатилетнего возраста начинается долгая государственная служба С. И. Шешковского. Первоначально отец пристроил его в Сибирский приказ, где с 1740 г. он числится среди приказных недорослей. В ведомости этого учреждения за тот же год напротив фамилии Шешковского была сделана любопытная отметка : "при делах в тайной канцелярии находится". Хотя это была явно временная командировка (в 1742 г. он опять указывается в бумагах как копиист Сибирского приказа "в канцелярии набора драгунских лошадей"), тем не менее она предопределила всю последующую судьбу С. И. Шешковского. Бесцветная работа в Сибирском приказе ему отныне решительно не нравится и отныне его заветной мечтой становится попасть в таинственную и могущественную Канцелярию тайных розыскных дел. В феврале 1743 г. он бросает свою прежнюю службу и исчезает из Москвы. Это был более чем серьезный проступок для мелкого служащего, однако у отца в Петербурге всегда были неплохие связи. Через несколько месяцев С. И. Шешковский спокойно возвращается в Москву, и из Сибирского приказа шестнадцатилетний юноша "по указу сената был взят в контору тайных розыскных дел" - филиал органа государственной безопасности в старой столице. Мечта молодого служащего сбылась, и в 1746 г. он уже числится подканцеляристом в московской конторе. Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба мелкого чиновника, находившегося отнюдь не в гуще политических событий, если бы его отец не был лично знаком с самим главой Канцелярии тайных розыскных дел. Как уже говорилось, в 1752 г. он по своим делам едет в Петербург, останавливаясь в доме А. И. Шувалова, и в том же году его сына переводят из Москвы в Петербург и назначают на должность архивариуса столичного ведомства политического сыска. Верный приближенный Елизаветы Петровны первым обратил внимание на способности С. И. Шешковского во вверенной ему сфере деятельности. После первого знакомства он дает сыну своего знакомого такую характеристику: "Писать способен и не пьянствует и при делах быть годен". А. И. Шувалов остался доволен усердием своего нового подчиненного и менее чем через два года, в феврале 1754 г., доносит в Сенат, что "в Канцелярии тайных розыскных дел имеется архивариус Степан Шешковский, безпорочно и состояния доброго и во исполнении важных дел поступает добропорядочно и ревностно, почему и достоин быть он, Шешковский, протоколистом". Сенат утвердил представление, и С. И Шешковский передвинулся на следующую ступеньку в служебной лестнице. Следует отметить, что должность протоколиста была достаточно важна в этом ведомстве, поскольку требовала умения точно и сжато изложить в протоколе содержание допроса и на его основе грамотно составить подаваемые вышестоящим лицам вплоть до самой императрицы экстракты и проекты приговора по делу. Одновременно с этим эта должность давала и весьма богатый опыт ведения допросов подозреваемых. С. И. Шешковский вкладывает в работу на новом поприще всю свою душу, и через три года о его усердной службе начальник докладывает уже самой Елизавете Петровне. Примерная старательность была оценена, и императрица "всемилостивейше пожаловать соизволила тайной канцелярии протоколиста Степана Шешковского за добропорядочность его при важных делах поступки и примерные труды в тайную канцелярию секретарем". Секретарю Канцелярии тайных розыскных дел подчинялся весь немногочисленный штат этого ведомства, и в структуре данного органа государственной безопасности он был вторым по значимости после поста самого начальника. С этого же года протеже графа А. И. Шувалова время от времени начинает делать личные доклады по наиболее важным делам самой государыне.
Смерть в 1761 г. дочери Петра и ликвидация ее преемником Канцелярии тайных розыскных дел никак не отразились на его карьере, и уже 25 февраля 1762 г. С. И. Шешковский становится сенатским секретарем в учреждаемой Петром III Тайной экспедиции при правительствующем Сенате. Свержение и смерть очередного императора также не поколебало его положения, поскольку Екатерина II остро нуждалась как в политическом сыске, так и в опытных кадрах для его проведения. В 1763-1764 гг. он активно участвует в расследованиях по делам митрополита Арсения Мацеевича и В. Я. Мировича (как отмечает А. И. Корсаков, в переписке по делу о попытке освобождения Иоанна Антоновича между сенатором И. И. Неплюевым и графом Н. И. Паниным одно письмо сенатора было написано рукой С. И. Шешковского). За усердное участие в обоих этих делах 12 апреля 1764 г. бывший подчиненный А. И. Шувалова получает чин надворного советника и завоевывает полное доверие новой императрицы. Связь с государыней, стремившейся постоянно быть в курсе расследования политических преступлений и давать по ним свои руководящие указания, он чаще всего поддерживал через своего непосредственного начальника генерал-прокурора Сената А. А. Вяземского или через статс-секретаря Екатерины, хотя неоднократно делал ей и личные доклады ("имел я счастие всеподданнейше докладывать Ея императорскому величеству", - писал об этих случаях "домашний палач" императрицы). Показательно, что Екатерина II все-таки стыдилась перед обществом своего общения с ним и на тайные заседания по делам политического сыска, проходившие в личном кабинете императрицы, С. И. Шешковского проводили тайно, пряча его от посторонних глаз.
П. А. Радищев, сын автора знаменитого "Путешествия из Петербурга в Москву", попавшего за него в Тайную экспедицию и там познакомившегося с фактической главой этого зловещего учреждения, описывает его со слов отца так:
"Низкий происхождением, воспитанием и душевными качествами, Шешковский был грозою столицы... ему была препоручена Тайная Канцелярия и этот Великий инквизитор России исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания. Шешковский сам хвалился, что знает средство вынуждать признания; а именно, он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой под самый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и повыскакивают. Ни один обвиняемый при таком допросе не смел защищаться, под опасением смертной казни. Всего замечательнее то, что Шешковский обращался таким образом только с знатными особами, ибо простолюдины были отдаваемы на расправу его подчиненным. (...) Наказание знатных особ он исполнял собственноручно. Розгами и плетьми он сек часто. Кнутом он сек с необыкновенной ловкостью, приобретенной частым упражнением". Согласно самым приблизительным подсчетам современников, фактический руководитель политического сыска высек не менее двух тысяч человек за долгие годы своей службы. Среди них были генералы и даже дамы, хорошо известные в обществе. Согласно слухам, среди последних особ пострадали Елизавета Петровна Дивова (урожденная графиня Бутурлина) и Анна Алексеевна Турчанинова (урожденная графиня Эльмпт). С помощью С. И. Шешковского императрица жестоко расправлялась с теми придворными дамами, которые осмеливались отпускать шутки по ее поводу или обсуждать женские достоинства самой государыни. Когда генерал-майорша М. Д. Кожина своими сплетнями разозлила Екатерину II, та не только приказала своему "домашнему палачу" наказать ее, но и дала четкие указания по поводу предстоявшей операции:
"она всякое воскресенье бывает в публичном маскераде, поезжайте сами и, взяв ее оттуда в Тайную экспедицию слегка телесно накажите и обратно туда же доставьте со всею благопристойностью". Поскольку объем подобной приватной работы постоянно увеличивался, С. И. Шешковский воспользовался плодами технического прогресса и в своих апартаментах приказал соорудить особое кресло. Когда провинившийся садился на него, механические зажимы схватывали его туловище, кресло с жертвой спускалось под пол и там подручные кнутобойцы, не видя лица наказываемого, обнажали нижнюю часть его тела и приступали к экзекуции. Старый камердинер фактического секретаря Тайной экспедиции перед смертью поведал, что не проходило и дня, когда в кабинете С. И. Шешковского кого-нибудь не истязали.
При всем при этом "домашний палач" отличался крайней набожностью и ханжеством, за что и получил в обществе кличку "духовник". Комната для истязаний в Тайной экспедиции была сплошь увешана иконами, а когда С. И. Шешковский беседовал с допрашиваемыми или просто провинившимися, то в его устах непрерывно звучали библейские тексты. Когда же по его приказу людей начинали сечь или пытать, то под их крики и стоны он с особенным умилением начинал петь акафист Сладчайшему Иисусу или Божьей Матери. Когда же очередного "посетителя" вводили в его комнату, то первое, что бросалось ему в глаза, был большой портрет императрицы в золоченой раме с характерней подписью:
"Сей портрет величества
Есть вклад верного ее пса -
Степана Шешковского".
Исправно исполняя свое кнутобойное ремесло, он стремился сделать так, чтобы ни одно многолюдное сборище в столице не прошло без его надзора. Рассказывая о С. И. Шешковском, историк П. Ф. Карабанов отмечал, что "он везде бывал, часто его встречали там, где и не ожидали. Имея, сверх того, тайных лазутчиков, он знал все, что происходило в столице: не только преступные замыслы, или действия, но и даже вольные и неосторожные разговоры". Нечего и говорить, что о них тотчас становилось известно Екатерине II. Такая старательность не могла остаться незамеченной, и 4 января 1767 г. он производится в коллежские советники и уже официально получает должность обер-секретаря Тайной экспедиции при Сенате.
Почти за полтора десятилетия ревностной службы С. И. Шешковский стал хорошо известен императрице, и когда наконец был схвачен Е. Пугачев, то у Екатерины не было сомнений, кого посылать для допроса своего мнимого мужа. По поводу поимки самозванца она написала генерал-майору П. С. Потемкину в Симбирск следующее письмо: "Повелеваю вам, по получении сего, перенести пребывание ваше в Москву и тамо, под дирекциею князя Михаила Никитича Волконского, продолжать разбирательство дела сего важного колодника. Для лучшего же узнания начала и всех концов сего злодейского дела советую вам Чиху из Казани перевести в Москву, также из Оренбурга Почиталина с товарищами, если еще в живых, как я думаю, находятся. Прочих колодников, дел менее важности имеющих и их самих, можете поручить человекам двум гвардии офицерам и передайте им тайной экспедиции секретаря Зряхова, который в Оренбурге, и весьма к сим делам привыкшего и то под моими глазами многие годы, а в Москву теперь я отправляю Шешковского в тайную экспедицию, который особливый дар имеет с простыми людьми и всегда весьма удачно разбирал и до точности доводил труднейшие разбирательства". Как видим, дознавательские способности фактического руководителя политического сыска Российской империи получили высочайшую оценку из монарших уст. Одновременно с этим письмом императрица пишет и другое, адресованное находящемуся в старой столице князю Волконскому. Информируя его, что предводитель Крестьянской войны наконец схвачен и по ее распоряжению отправлен в Москву, она сообщает и о скором прибытии туда своего "домашнего палача": "...куда сверх того отправляю вам отселе тайной экспедиции обер-секретаря Шешковского, дабы вы в состоянии нашлись дело сего злодея привести в ясность и досконально узнать все кроющиеся плутни, от кого родились и кем производимы и вымышлены были, дабы тем наипаче узнать нужное к утверждению впредь народной тишины и безопасности, в чем да поможет вам Бог. Что происходить будет, вы не оставьте мне уведомить почаще, дабы я вас снабдить могла иногда нужными наставлениями". Наряду с обычными в подобных случаях вопросами бывшую жену Петра III больше всего интересовало, сам ли Е. Пугачев решил объявить себя покойным императором или же его кто-либо подбил на этот поступок, а также как к восставшим попало настоящее голштинское знамя.
По прибытии в Москву С. И. Шешковский первым делом явился к М. Н. Волконскому и получил от него новые сведения по поводу главаря восстания. 5 ноября 1774 г. в девять часов утра в старую столицу привезли Е. Пугачева, которого посадили на Монетном дворе и приковали к стене надежными цепями. Уже через час к нему явились князь Волконский и обер-секретарь Тайной экспедиции при Сенате. После первого допроса, продолжавшегося до двух часов дня, формальный глава следствия уехал, поручив всю черновую работу своему старательному помощнику. Оставляя с руководителем Крестьянской войны С. И. Шешковского, князь Волконский приказал, чтобы последний все "от начала его мерзкого рождения со всеми обстоятельствами до того часа, как он связан, записал" - правительство интересовали все подробности грандиозного народного восстания. Первоначально обер-секретарь Тайной экспедиции думал окончить это дело за 60-70 часов, однако не смог уложиться в этот срок. Составляя донесение Екатерине II на четвертый день непрерывных допросов, князь Волконский сообщал императрице, что допрос Пугачева окончить, "по пространству его гнусной истории и скаредных его злых деяний", никак не удается и в лучшем случае он завершится дня через два. Отвергая обвинение в излишней медлительности, он рисует следующую картину напряженного труда следственной комиссии: "Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день и ночь злодеев гисторию, но окончить еще не мог". Несмотря на оптимистические прогнозы М. Н. Волконского и самого исполнителя, следствие в действительности затянулось еще на месяц. Императрица все это время была в курсе процесса и периодически направляла его в нужное русло. Так, например, 6 декабря Екатерина II пишет Волконскому: "Дополнительные допросы я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванчество - сам ли злодей, или иной кто... Я весьма желаю, чтоб дело это скорее к окончанию приведено было, и жду теперь обещанных от вас допросов, по получению которых отправлю отселе генерал-прокурора с моими повелениями об образе суда..." Наконец на все интересующие императрицу вопросы были получены ответы, и следствие было завершено С. И. Шешковским с такой полнотой, что Екатерина II осталась наконец довольна. Об этом она сообщила Волконскому: "Ваше письмо от 16-го декабря я сего утра получила, и теперь уже к сведению моему ничего не достает". На основании собранных С. И. Шешковским сведений суд над Е. Пугачевым состоялся в Москве 29-31 декабря 1774 г. и приговорил его к смерти. Казнь состоялась 10 января следующего года. Примечательно, что в санях, в которых вождя Крестьянской войны подвезли к эшафоту, его сопровождали священник и обер-секретарь Тайной экспедиции, бывший там на тот случай, если перед смертью тот захочет сказать что-то важное. За активнейшее участие в следствии по делу Е. Пугачева С. И. Шешковский награждается 8 декабря 1775 г. чином статского советника. По возвращении в северную столицу фактический глава Тайной экспедиции начинает заниматься своими привычными розыскными и "воспитательными" обязанностями. Наибольшую известность в послепугачевскую эпоху получили его действия по расследованию дела Натальи Пассек, ради которого он вновь ездил в Москву, по доносу на иркутского наместника Якобия; следствие по книге Радищева, секретаря коллегии иностранных дел надворного советника Вальва, подозреваемого в шпионаже; дела Новикова и студентов Невзорова и Колокольникова. За эти и многие другие дела С. И. Шешковский в 1781 г. получает чин действительного статского советника и становится кавалером ордена св. Владимира 2-й степени, в 1791 г. - "при особо порученных от ея императорского величества делах" - чин тайного советника, а в 1793 г., по случаю заключения мира с турками, получает ежегодную пенсию в две тысячи рублей. Следует отметить, что материально "домашний палач" Екатерины II был обеспечен достаточно хорошо - имел свой дом в Петербурге, принадлежавший раньше Бирону, и имения в четырех губерниях. К этому же периоду относятся два описания его внешности. Селиванов, бывший тогда молодым кадетом, впоследствии вспоминал: "...Шешковский появился у нас в саду; как теперь помню его небольшую мозглявую фигурку, одетую в серый сюртучек, скромно застегнутый на все пуговицы и с заложенными в карманы руками". Гораздо более подробное писание принадлежит майору Бехтереву, побывавшему "в гостях" у фактического руководителя Тайной экспедиции: - "За столом, заваленным грудами бумаг между двух восковых свечей, я разглядел прямо сидевшую против меня добродушную фигуру невысокого, сгорбленного, полного и кротко улыбавшегося старика. Ему было под семьдесят лет. В таком роде я встречал изображения некоторых, прославленных тихим правлением, римских пап. Жирный, в мягких складочках, точно взбитый из сливок, подбородок был тщательно выбрит, серые глаза глядели вяло и сонно; умильные, полные губы, смиренно и ласково сложенные, казалось, готовы были к одним ободряющим привет и ласку словам. Белые сквозящие жиром руки в покорном ожидании были сложены на животе..." Однако эта неказистая фигурка внушала трепет окружающим, великолепно осведомленным о творимых им делах. Когда, например, А. Радищеву при аресте сказали, что его делом будет заниматься Шешковский, тот упал в обморок. Следует отметить, что в этом деле императрица проявила незаурядные способности сыщика. Критикующая царский деспотизм и крепостные порядки книга "Путешествие из Петербурга в Москву" была издана анонимно, и в первую очередь надо было определить ее автора. То, что найти и наказать его необходимо, Екатерине II стало ясно после прочтения первых тридцати страниц сочинения, которое сразу после этого получило следующую монаршую оценку: "Тут рассевание заразы французской; отвращение от начальства..." Внимательный анализ текста сочинения дал царственному сыщику довольно много. В одном месте книги говорилось, что ее автор получил научные познания, и императрица немедленно очертила круг подозреваемых: "Кажется, сие знание в Лейпциге получено и доводит до подозрения на господ Радищева и Чалищева, паче же, буде у них заведена типография в дом, как сказывают". В другом месте говорилось о хитростях торговцев, и Екатерина II констатировала: "108 страница, знание имеет подробностей купецких обманов, чево у таможни легко приглядеть можно". Наблюдения государыни были исключительно точны, поскольку Радищев действительно учился в Лейпцигском университете, заведовал петербургской таможней и отпечатал крамольную книгу в своей домашней типографии. Когда арестованному автору С. И. Шешковский передал слова императрицы о том, что она считает его бунтовщиком хуже Пугачева, и показал ему орудия пыток, тот был морально сломлен и немедленно признался и раскаялся во всем. Информируя Екатерину II о ходе следствия, фактический руководитель Тайной экспедиции так оценивал состояние Радищева: "В себе иного не содержит, как он описал гнусность своего сочинения, и кое он сам мерзит". Благодаря этому смертный приговор обвиняемому был заменен ссылкой в Сибирь.
Некоторым литераторам везло еще меньше. Так, например, императрица велела своему верному псу допросить драматурга Я. Княжнина. Как пишет Д. Бантыш-Каменский, Княжнин "был допрашивай Шешковским в исходе 1790 года, впал в жестокую болезнь и скончался 14 января 1791 года". До последнего своего дня служа Екатерине II с собачьей преданностью, фактический глава Тайной экспедиции при Сенате пережил своего непосредственного начальника всего лишь на один год. Умершую ищейку похоронили на Невском кладбище северной столицы между могилами писателей Фонвизина и Лукина, на надгробном камне была высечена следующая надпись: "Под сим камнем погребен Тайный Советник и Святаго Равноапостольного Князя Владимира второй степени кавалер Степан Иванович Шешковский. Жития его было 74 года, 4 месяца и 22 дня. Служил отечеству 56 лет. Скончался 1794 года. Майя 12 дня". Благодарная императрица через два месяца после его смерти пожаловала семье руководителя своего политического сыска десять тысяч рублей.
Литература: Анисимов Е. Дыба и кнут. М., 1999; Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева. М.; Л., 1952; Звягинцев А., Орлов Ю. От первого прокурора России до последнего прокурора Союза. М., 2001; Ефремов П. А. С. И. Шешковский // Русская старина. 1870. Т. 2. Кн. 12; Корсаков А. Н. Степан Иванович Шешковский // Исторический вестник. 1885. Декабрь; Радищев П. А. Степан Иванович Шешковский // Русская старина. 1870. Т. 2. Кн. 12; Старцев А. Радищев: Годы испытаний, М., 1990.
* * *
САМОЙЛОВ Александр Николаевич (1744-1814 гг.)
В 1792-1796 гг. - генерал-прокурор правительствующего Сената.
Служебная карьера графа А. Н. Самойлова началась в 1760 г., когда он в шестнадцатилетнем возрасте был определен рядовым в лейб-гвардии Семеновский полк. В составе этого элитного подразделения он участвовал в войне с Турцией и за "храбрые и мужественные дела при Силистрии" был награжден орденом св. Георгия четвертого класса. Военная карьера молодого офицера складывалась достаточно удачно, и параллельно с ней начиналась его карьера при императорском дворе. В 1775 г. Екатерина II назначает А. Н. Самойлова камер-юнкером, и очень скоро он становится правителем дел Совета при высочайшем дворе, которую он занимал двенадцать лет. Продвигаться вверх по служебной лестнице, находясь почти все время перед глазами императрицы, было сравнительно нетрудно, и очередную русско-турецкую войну 1787-1791 гг. А. Н. Самойлов встречает уже в чине генерал-поручика. Отправившись в действующую армию, которой командовал Г. А. Потемкин, он принимает участие в основных сухопутных сражениях той войны. Во главе воинской колонны генерал-поручик 6 декабря 1788 г. вносит свой вклад во взятие мощной турецкой крепости Очаков, за что и получает орден св. Георгия 2-го класса. После этого он участвует в штурмах крепостей Каушаны, Килии и Бендеры. За проявленное в этих операциях личное мужество А. Н. Самойлов награждается орденом св. Александра Невского. За участие во взятии крепости Измаил 12 декабря 1790 г. он становится кавалером ордена св. Владимира 1-й степени. Под конец войны, когда в 1791 г. в Яссах умер Г. А. Потемкин, то по поручению императрицы именно А. Н. Самойлов вел мирные переговоры с турками до прибытия А. А. Безбородко. Следует отметить, что своей придворной карьерой генерал-поручик был во многом обязан умершему всемогущему фавориту Екатерины II. Причина подобной благосклонности крылась в том, что Н. Б. Самойлов, отец будущего генерал-прокурора Сената, был женат на родной сестре Г. А. Потемкина. Очевидно, что во многом благодаря его содействию молодой камер-юнкер еще в январе 1775 г. был возведен в графское достоинство. Когда завершивший кровопролитную войну с Турцией мир был все-таки заключен (по его условиям Российская империя получила Очаков и земли до Буга), именно А. Н. Самойлов в январе 1792 г. привез Екатерине II известие об этом важнейшем событии. На радостях по этому случаю императрица лично пожаловала гонцу орден св. Андрея Первозванного и подарила 30 тысяч рублей.