В конце февраля 1801 г., незадолго до убийства Павла I, де Санглен, подобно многим опасавшийся ареста, вышел в отставку с намерением заняться сельским хозяйством, однако из этой затеи ничего не вышло и он перебрался в Нижний Новгород, где был избран местным дворянством в заседатели восстановленного Александром I совестного суда.
Вскоре Яков Иванович перебрался в Москву, где занял должность товарища советника удельной экспедиции, но и здесь не задержался надолго. В 1804-1806 гг. он - преподаватель Московского университета, где читал "тактические лекции". Затем вновь был принят на службу и определен к генерал-адъютанту князю Петру Михайловичу Волконскому, который в это время вместе с графом Х.А.Ливеном практически руководил военным ведомством. Сопровождал П.М.Волконского во время его путешествия по Европе, однако был отослан в Россию "по ненадежности".
По возвращении Санглен состоял при военном министре генерале от артиллерии графе Алексее Андреевиче Аракчееве. В это же время занимался написанием исторических и "тактических отрывков".
Вскоре, обиженный на то, что не ему было поручено издание военного журнала, он вновь подал в отставку.
Позднее де Санглен руководил иностранным отделением при военном губернаторе Петербурга генерал-адъютанте Александре Дмитриевиче Балашове.
После учреждения адрес-конторы де Санглен возглавил иностранное отделение при ней. За труды при учреждении адрес-конторы он был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени.
При учреждении Министерства полиции де Санглен по поручению министра А. Балашова написал устав вновь создаваемого учреждения. В начале 1812г. он был назначен директором особенной канцелярии Министерства полиции, но после "дела Сперанского", в котором играл ключевую роль, был переведен царем в военное ведомство и 14 апреля 1812 г. занял пост директора Высшей воинской полиции при военном министре.
Во время Отечественной войны он совмещал эту должность с обязанностями генерал-гевальдигера 1-й Западной армии (22 июля - 13 августа 1812 г.)
2 сентября 1812 г. вместе со своей канцелярией Яков Иванович был отправлен в Петербург, где до 1816 г. исполнял обязанности руководителя русской военной контрразведки.
23 марта 1816 года де Санглен вышел в отставку (с причислением к герольдии) и производством по 4000 рублей ежегодно.
В царствование Николая I он получил известность как сочинитель в московских литературных кругах. Оставил интересные мемуары, написанные в 1860 году и доведенные до 1831 года. В них дал себе следующую меткую и нелицеприятную характеристику: "Здоровья слабаго, темперамента пылкаго, воображения пламеннаго. В безделицах суетлив, в важных случаях холоден, покоен. Страстно всегда любил науки и никогда не переставал учиться. В душе всегда был христианином, однако же не покорялся слепо многим обычаям, но всегда был жарким антагонистом противников религии. Любил новое свое отечество Россию. Чтил государыню высоко, всем людям без изъятия желал добра, но всякое добро, мною сделанное, обращалось мне во вред, может быть от того, что каждый поступок мой был с примесью тщеславия и себялюбия. Был обходителен, но всегда скромен, делил последнее с ближним, редко с кем ужиться мог, надоедал часто и семейству своему, и бывало увижу только малейшее неблагородство, вспыхну, выхожу из себя. С начальниками, кроме адмирала Спиридова, был вечно в ссоре. Только что увижу темную сторону, человек, как бы высоко не стоял, мне огадится, и я в подобных случаях не умел даже в пределах должного приличия оставаться...
В мирном положении я скучен, недоволен собой и другими, в свалке с судьбою все хорошо. Врагов своих любил, почитал их лучшими своими приятелями, стражею у ворот моей добродетели, ибо исправлял себя, видя их недостатки. Величайшая вина моя состояла в том, что я до поздних лет не вникал в жизнь, принимал каждого человека за такого же прямодушного, каков был сам, и шел вперед, основываясь на правоте своей без оглядки. Искренно верил добру и нигде не подозревал зла. Предпочитал честь, даже страдания за истину святую, всем благам мира. За обиженных, невинных, стоял я грудью, но защищал их слишком нескромно, пятнал г.г. утеснителей, великих земли сей.
Эти недостатки изолировали меня от прочих людей, навлекли кучу врагов, подвергли ужаснейшей клевете; но не могли поколебать железной воли моей".
Умер Яков Иванович де Санглен в чине действительного статского советника в 1864 г.
Литература: Записки Якова Ивановича де Санглена // Русская старина. 1882. Т. XXXVI. Декабрь. С. 443-498; Русская старина. 1883. Т. XXXVII. Январь. С. 1- 46. Февраль. С.375-394; Русская старина. 1883. Т. XXXV11I. Март. С. 539-578.
* * *
КУРУТА Дмитрий Дмитриевич (1769 г., Константинополь, - 13 марта 1833 г.)
В 1815-1831 гг. возглавлял Высшую военно-секретную полицию.
Граф, генерал от инфантерии. Национальность - "греческого дворянства из архонских детей".
На службу поступил в 1787 году из Корпуса чужестранных единоверцев.
Карьера Куруты сложилась сразу же необычайно успешно, т. к. он был определен для обучения греческому языку восьмилетнего великого князю Константина Павловича. Это обстоятельство послужило отправной точкой всей его дальнейшей успешной карьере.
В том же 1787 году Курута произведен в подпоручики С.-Петербургского гренадерского полка, из которого в 1788 г. переведен мичманом во флот. В 1803 г. в чине подполковника был назначен в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части.
За отличие в Аустерлицком сражении Дмитрий Дмитриевич был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с бантом, участвовал в кампании 1807 г. в Пруссии.
В 1808 г. Д. Д. Курута был произведен в полковники, а с 1810 по 1811 г. состоял полковым командиром Дворянского полка.
В 1812 г. он исправлял должность оберквартирмейстера 5-го корпуса, в составе которого принимал участие в сражениях под Бородином и Красным.
За отличие, проявленное в кампании против французов, в декабре 1812 г. был произведен в чин генерал-майора.
После изгнания французов из пределов России Д. Д. Курута участвовал в заграничных походах 1813-1814 гг.: в сражениях под Бауценом, Дрезденом, Кульмом, Лейпцигом, Фер-Шампенуазом.
В 1815 г. Курута был определен начальником Главного штаба великого князя Константина Павловича в Варшаве, тогда же назначен директором 2-го кадетского корпуса и шефом Дворянского полка с оставлением при прежних должностях.
Одновременно, в связи с созданием в 1815 году в Варшаве Высшей военно-секретной полиции, генерал-лейтенант Курута фактически стал осуществлять непосредственное руководство ее деятельностью. На этом посту он проявил себя довольно разумным и энергичным руководителем, сумевшим эффективно привлечь к контрразведывательной работе не только непосредственно подчиненных ему воинских начальников, но также губернское начальство и местную полицию.
Дмитрий Дмитриевич неизменно проявлял заботу о своей агентуре. Так в мае 1821 г. он писал своему ближайшему помощнику управляющему отделением Высшей военно-секретной полиции в Варшаве полковнику Егору Гавриловичу Кемпену: "Его Императорское Высочество Цесаревич повелеть соизволил: агентам высшей военной полиции, здесь находящейся, Самуелю Шейнфельду, состоящему в Варшаве в сем звании от бытности г. генерал-фельдмаршала князя Барклай-де-Толли, и Яну Зглинскому, служащему уже седьмой год... в награду усердной и верной службы выдать каждому по 15, а всего 30 червоных".
А впрочем, это не было самым крупным вознаграждением. Агентов, выполнявших наиболее важные задания, поощряли и посолиднее. Так, работавший за границей во Франкфурте-на-Майне поручик Швейцер получил в апреле 1824 года через банкирский дом 207 червонцев, а некоему Вестермейеру в июле 1826 года было выдано 30 червонцев и 15 злотых.
Руководимая Курутой Высшая военно-секретная полиция активно занималась контрразведывательной работой за рубежом. Ее сотрудники отслеживали на территории сопредельных с Россией государств вражеских агентов, засылаемых в империю. За подобными лицами немедленно устанавливалось наблюдение. Так, в 1828 году Дмитрий Дмитриевич писал начальнику 25-й пехотной дивизии генерал-майору Рейбницу: "Я предписал Вашему Превосходительству принять надлежащие меры к секретному наблюдению за некоим Лишамером... который по дошедшим ко мне из-за границы сведениям... подозревается, что он есть тайный агент австрийскаго правительства. По полученным ныне из-за границы же сведениям, я предлагаю Вам принять те же самые меры, как о Лишамере, и насчет некоего Траутфетера, который, подобно первому, отправился из Галиции в Россию. И обо всем, что окажется насчет его, Траутфетера, занятий, связей и переписки, мне немедленно с подробностию донести". Одновременно городскому почтмейстеру было послано распоряжение "обратить особое внимание на переписку сих двух лиц, рассматривая подробнейше все письма, к ним адресованные или от них отправляемые".
К делу разоблачения засылаемых в Россию агентов Курута успешно привлекал губернские власти.
Как пишет сотрудник РГВИА А.Канунников в своей статье, посвященной деятельности военно-секретной полиции России, в архивах сохранилась записка из гродненской губернской управы в отделение Высшей военно-секретной полиции об образе жизни некоего англичанина де Ласси, помещика этой губернии: "В Гродненской губернии деревни Аугустовки помещик англичанин де Ласси... живет весьма пышно, дом его невозбранный к приезду каждого и кто только приедет, хотя и незнакомый... Он, де Ласси, старается иметь короткую дружбу по большей части с знакомыми помещиками, военными и гражданскими чиновниками.
В тамошней окружности говорят, что его, де Ласси, доходы с имения не могли бы быть достаточными на все его расходы".
На записке стоит резолюция великого князя Константина Павловича, предназначенная генерал-лейтенанту Д. Д. Куруте: "По сей бумаге от меня секретно написать, что представляю на его (гродненского губернатора. - Авт.) благо-разсмотрение, буде разсудит разведать о шпионе".
Выполняя указание наместника, Дмитрий Дмитриевич писал гродненскому гражданскому губернатору Бобаринскому: "Как по обстоятельству сему нельзя с основательностию положиться на одних дошедших сюда слухах, то я об оном имею честь уведомить Ваше Превосходительство, предоставляя на Ваше благоразсмотрение, буде разсудите разведать о истине".
Внутреннее положение в Королевстве Польском постепенно обострялось по мере ограничения свобод, предоставленных полякам либеральной конституцией 1815 г. В польском сейме возникла легальная оппозиция так называемой группы "калишан", получившая такое наименование по имени округа Калиш, откуда происходило ядро группы. Братья Винцентий и Бонавентур Немоевские являлись активными сторонниками названной группы. По указанию наместника против оппозиционеров началась открытая и тайная война, которая особенно обострилась в 1825 году перед новым созывом сейма.
В преддверии созыва сейма генерал-лейтенант Д. Д. Курута писал командующему казачьими полками в Польше генерал-майору П. Н.Дьякову: "Его Императорское Высочество изволил повелеть, дабы предписано было г. Катасонову (подполковник Катасонов 2-й, командир Донского казачьего полка. - Авт.) разведать секретнейшим образом и сколько можно обстоятельней, куда оные Немоевские имеют свое направление. Для чего, где и у кого во время поездки будут останавливаться, равно и о всем, что до действий сих Немоевских относится и может быть по разведывании открыто".
Подполковник Катасонов энергично приступил к делу. За братьями Немоевскими было установлено наблюдение. Вся их деятельность отныне протекает под неотступным вниманием агентов военно-секретной полиции. Вскоре в Варшаву уходит эстафета с разработанным самим Катасоновым планом устранения депутата Бонавентура Немоевского от работы сейма.
План командира воинской части основывался на том, что незадолго до описываемых событий Бонавентур Немоевский выгнал из своего дома государственного чиновника, приехавшего описывать имущество за долги. Против него было возбуждено уголовное дело, но велось оно с обычной для того времени неторопливостью. Катасонов в связи с этим предлагал ускорить расследование и вынудить суд "полиции поправчей" принять по нему решение: "В то время суд, не нарушая законнаго порядка, может выставить доводы, обвиняющие его, Немоевского, и лишающие права участвовать в сейме".
Судя по всему, план был приведен в исполнение. Подтверждением тому служит то обстоятельство, что в Варшаву выехал один Винцентий Немоевский, без брата. Но и ему не пришлось присутствовать на заседании сейма. Власти, воспользовавшись тем, что Немоевского сопровождали и встречали у заставы города сторонники партии "калишан", обвинили его в организации подозрительного политического сборища. Некоторые из сопровождавших Винцентия были задержаны, а сам он выслан под надзор полиции.
Позднее, в 1830-1831 гг., Бонавентур Немоевский принял участие в восстании, а после его поражения бежал за границу и был заочно приговорен к смертной казни.
Кстати говоря, упомянутое польское восстание является ярким свидетельством того, что Высшей военно-секретной полиции, несмотря на все усилия, не удалось справиться со своей задачей - навести порядок на западных окраинах империи. Наместник едва не был убит в Варшаве в начале мятежа, с трудом ему удалось отступить с русскими войсками и отвести их в пределы империи, а затем соединиться с армией генерал-фельдмаршала графа Ивана Ивановича Дибича. Очевидно, это обстоятельство и послужило причиной роспуска Высшей военно-секретной полиции в 1831 году.
Между тем карьера самого Куруты складывалась довольно успешно.
В воздаяние заслуг в 1826 г. он был возведен в графское достоинство Российской империи.
В 1831 г. принимал участие в подавлении польского восстания, за что был награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Во время этого восстания великий князь Константин Павлович заболел холерой и вскоре скончался в возрасте 52 лет.
В 1832 г. Курута был назначен членом Военного Совета.
Умер Дмитрий Дмитриевич Курута 13 марта 1833 г. Похоронен в Стрельне на кладбище Спасо-Преображенской церкви.
Литература: В. Цвиркун. Биография Д.Д.Куруты в "Словаре русских генералов, участников боевых действий против Наполеона Бонапарта в 1812- 1815 гг." // Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.) Выпуск VII. - М.: Студия "ТРИТЭ" - "Российский Архив", 1996 . С. 439-440; А. Канунников. Военно-секретная полиция России // На боевом посту. 1994. № 4. С. 42-45.
ОСОБЕННАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
Фон ФОК Максим Яковлевич (1773 - 1831 гг.).
В 1819-1826 гг. - руководитель Особенной канцелярии Министерства внутренних дел.
Выходец из немецкого дворянского рода. Службу свою будущий специалист политического сыска в эпоху Александра 1 и Николая I начал в 1793 г. в лейб-гвардии Конном полку. Однако военная карьера его не прельщала, и через шесть лет он выходит в отставку. С 1802 по 1806 г. М. Я. фон Фок служит в департаменте Министерства коммерции, а затем, после двухгодичного "исправления письменных дел по милиции Московской губернии", 20 сентября 1811 г., определен в число чиновников Министерства полиции, где сразу попадает в Особенную канцелярию, руководителем которой тогда был Я. И. де Санглен. Под его руководством он осваивает искусство политического сыска, которому посвятит всю свою оставшуюся жизнь.
Вскоре его непосредственный начальник вместе с министром полиции А. Д. Балашовым сумели убедить Александра I согласиться на арест М. М. Сперанского. Однако для обоих действующих лиц это достижение становится пирровой победой. Если А. Д. Балашов сохраняет за собой формально пост министра, то Я. И. де Санглен официально лишается своего влиятельного поста и на его место правителем Особенной канцелярии 26 марта 1812 г. назначается статский советник М. Я. фон Фок. Литератор Н. И. Греч, состоявший осведомителем у политической полиции, оставляет о своем хозяине самый восторженный панегирик: "Я был знаком с директором особенной канцелярии Министра внутренних дел (что ныне III Отделение канцелярии государя) Максимом Яковлевичем фон Фоком с 1812 года и пользовался его дружбой и благосклонностью. Он был человек умный, благородный, нежный душой, образованный, в службе честный и справедливый... Бенкендорф был должен ему своею репутацией ума и знания дела..." Подобной явно пристрастной характеристикой можно было бы пренебречь, если бы почти все мемуаристы того времени не отзывались положительно об этом деятеле политического сыска. Все знавшие его люди сходились в том, что это был "человек несомненно образованный и светский". О его незаурядном здравом уме свидетельствуют и составленные им документы, часть из которых будет процитирована ниже. Когда в 1819 г. Министерство полиции было слито с Министерством внутренних дел, то Особенная канцелярия во главе с М. Я. фон Фоком в полном составе переходит в новую структуру и продолжает там заниматься вопросами государственной безопасности. До тех пор, пока она не переходит в Третье отделение, бессменный руководитель этой канцелярии пережил на своем посту трех своих непосредственных начальников: В. П. Кочубея (бывшего министром внутренних дел в 1819-1823 гг.), Б. Б. Кампенгаузена (1823г.) и В. С. Ланского (1823-1828 гг.).
Восстание декабристов наглядно продемонстрировало всю неэффективность децентрализованной системы политического сыска александровской эпохи. Новый император взамен нее решает создать принципиально новый орган государственной безопасности, в основу которого был положен проект А. X. Бенкендорфа, поданный Николаю I в январе 1826 г. Однако эта записка будущего руководителя Третьего отделения решала вопрос в теоретическом плане и почти не касалась конкретных деталей создания нового органа. Т. Г. Деревнина отмечает: "Как показывают архивные материалы, дальнейшая подготовительная работа, связанная с разработкой более конкретных вопросов по созданию нового органа высшей полиции, велась непосредственно под руководством тех лиц, которые ранее имели отношение к различным органам секретной полиции и хорошо знали все ее механизмы и пружины. И здесь первое место по праву принадлежит М. Я. фон Фоку, который начал службу в Министерстве полиции в 1811 году..."
25 марта 1826 г. он подает А. X. Бенкендорфу записку относительно "высшей наблюдательной полиции". В первую очередь он критикует всю систему политического сыска эпохи Александра 1, которой было присуще отсутствие централизации, строгого контроля, бездеятельность и низкие моральные качества агентов полиции, которые "занимались... поручением в виде промышленности насущного пропитания, а часто и самого обмана, продавая сведения свои как товар". Поскольку М. Я. фон Фок великолепно знал всю эту систему изнутри, его оценке можно вполне верить. Покончив с критическим обзором предшествующего периода, автор переходит к позитивной части и при создании нового органа считает необходимым действовать так, чтобы "составить основное начало сосредоточия высшей наблюдательной полиции, облеченного покровительством правительства, состоящего при строгой ответственности и обеспеченного в существовании своем". Для создания полиции "по новому образцу" начальник Особенной канцелярии предлагает "на первый случай" перевести шесть "благонадежных и опытных" чиновников из Министерства внутренних дел в разряд "чиновников по особым поручениям", подчинить их непосредственно А. X. Бенкендорфу и поручить им создание новой агентурной сети, простимулировав их деятельность ежегодным жалованьем в 3 тысячи рублей каждому. Новая структура должна состоять из нескольких секретарей, служителей, управляющего и полностью подчиняться одному А. X. Бенкендорфу, имея бюджет в 42 тысячи рублей ассигнациями в год. На основе объединения предложений А. X. Бенкендорфа и М. Я. фон Фока в конечном итоге и создается Третье отделение, куда последний вместе с подавляющим большинством своих подчиненных и переходит из Министерства внутренних дел.
Один из первых исследователей архивов новой структуры государственной безопасности Б. Л. Модзалевский так характеризует роль бывшего начальника Особенной канцелярии МВД и описывает его взаимоотношения с непосредственным начальником: "...душою, главным деятелем и важнейшею пружиною всего сложного полицейского аппарата был неутомимый фон Фок, сосредоточивший в своих опытных руках все нити жандармского сыска и тайной агентуры. Его деятельность была поразительно обширна, он отдавался ей, по-видимому, с любовью, даже со страстью, в буквальном смысле слова не покладая рук. (...) Человек умный, хорошо образованный и воспитанный (бывший военный), он обладал знанием русского, французского, немецкого (ему родного) и польского языков и владел ими совершенно свободно. Своим большим образованием и кипучею деятельностью он как бы дополнял Бенкендорфа: человека малообразованного и вялого, ленивого; их отношения друг к другу были самые дружественные, хотя Фок в своих письменных сношениях с "шефом" никогда не терял тона почтительного уважения". М. Я. фон Фок и его опытные подчиненные быстро создают новую агентурную сеть для Третьего отделения, охватывающую все слои общества - от лакеев и извозчиков до генералов и лиц, близко стоящих к трону. Поскольку Николай I и А. X. Бенкендорф стремились облагородить политический сыск и привлечь в его ряды людей, которые с большей готовностью служили бы за чины, награды и благодарности, чем за денежное вознаграждение, бывший начальник Особенной канцелярии быстро приспосабливается к новым веяниям и уже в письме от 17 июля 1826 г. характеризует А. X. Бенкендорфу завербованных им новых агентов: "Г(осподин) Нефедьев имеет деревню под Москвой, где ему необходимо быть по домашним обстоятельствам. Это очень благоприятно для нашего дела. С этим господином не знаешь никаких затруднений: ни жалованья, ни расходов. Услуги, которые он может оказать нам, будут очень важны вследствие его связей в высшем и среднем обществах Москвы. Это будет ходячая энциклопедия, к которой всегда удобно обращаться за сведениями относительно всего, что касается надзора...
Нефедьев - статский советник и имеет орден св(ятого) Владимира 3-го класса, он честолюбив и жаждет почестей... Граф Лев Сологуб... может принести нам большую пользу в Москве, посредством своего брата и своих родных. С этим человеком также никакого жалованья, никаких расходов... Предложение его - действовать заодно с "надзором", цель же быть покровительствуемым во всем, что касается ведения интересующего его дела. Граф - человек скромный и способный выполнять даваемые ему поручения". Получая от своих секретных агентов информацию, М. Я. фон Фок обрабатывал их в виде докладов, передаваемых А. X. Бенкендорфу, который наиболее важные сведения доводил до Николая I.
Многочисленные письма и доклады своему начальству позволяют понять взгляды М. Я. фон Фока на самые разнообразные явления окружающей его действительности. Поскольку общественное мнение в ту эпоху представляло собой значительную силу, ближайший помощник А. X. Бенкендорфа подробно анализирует механизм его образования: "Существует небольшой кружок людей, стоящих очень высоко, которые искренне добиваются истины, глубоко все обдумывают и высказывают свои мысли на ухо очень немногим, способным понять их. Некоторые лучи этих мыслей спускаются ниже, но они редко сохраняют свою чистоту: почти всегда свет их получает отражение или преломляется. Более многочисленный кружок людей подхватывает их, но при этом извращает, или, пропустив их чрез свое невежество, свои предрассудки и свои страсти, люди эти воображают, что они сами думают, тогда как это не более, чем один заем; но то, что у первых выходило хорошо, у вторых выходит дурно. Между тем эти последние, постоянно повторяя то, чего не понимают - и составляют мнение большинства, которое говорит, не думая, и только извращает, - не создавая и не желая этого, - доходящие до него идеи, и без того не отличающиеся особенной чистотой". Подобный анализ был необходим, поскольку весьма скоро в поле зрения новой структуры попадают литераторы как генераторы общественного мнения.
Поскольку одной из важнейших функций Третьего отделения был надзор за существующим государственным аппаратом, М. Я. фон Фок рассматривает проистекающее от бюрократий зло. Соглашаясь в этом вопросе с общественным мнением, он пишет своему шефу: "Бюрократия, говорят, это гложущий червь, которого следует уничтожить огнем или железом; в противном случае невозможны ни личная безопасность, ни осуществление самых благих и хорошо обдуманных намерений, которые, конечно, противны интересам этой гидры, более опасной, чем сказочная гидра. Она ненасытна; это пропасть, становящаяся все шире по мере того, как прибывают бросаемые в нее жертвы... Начатые в этою целью исследования настолько же полезны, насколько и необходимы; в этом все согласны..." Впрочем, он реалистически смотрел на положение дел и в другом своем письме с сожалением отмечал: "Подавить происки бюрократии - намерение благотворное: но ведь чем дальше продвигаешься вперед, тем больше встречаешь виновных, так что, вследствие одной уж многочисленности их, они останутся безнаказанными. По меньшей мере, преследование их затруднится и неизбежно проникнется характером сплетен".
Активно участвуя в решении всех вопросов, стоящих перед Третьим отделением, М. Я. фон Фок до конца своей жизни оставался незаменимым помощником А. X. Бенкендорфа. Узнав о его смерти, А. С. Пушкин 4 сентября 1831 г. наряду с известием о взятии русскими войсками Варшавы записал следующее:
"На днях скончался в П.Б. фон Фок, начальник 3-го отделения государевой канцелярии (тайной полиции), человек добрый, честный и твердый. Смерть его есть бедствие общественное. Государь сказал: "Я потерял Фока; могу лишь оплакивать его и сетовать, что я не мог его любить". Вопрос: кто будет на его месте? важнее другого вопроса: что сделаем с Польшей?"
Литература: Деревнина Т. Г. Из истории образования III отделения // Вестник МГУ. Серия истории. 1973. № 4; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг. Б.м., 1908; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Пушкин А. С. Сочинения. М., 1949; Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. М., 1930.
ТРЕТЬЕ ОТДЕЛЕНИЕ СОБСТВЕННОЙ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КАНЦЕЛЯРИИ
(1826-1880)
БЕНКЕНДОРФ Александр Христофорович (23 июня 1781 г. (по другим данным 1783 г.) - 11 сентября 1844 г., на борту парохода "Геркулес" по пути из Амстердама в Ревель на широте о. Даго).
В 1826-1844 гг. - главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов.
Происходит из франконского дворянского рода, один из представителей которого, Андрей Бенкендорф, переселился в XVI в. в Лифляндию. Его правнук, Иоганн Бенкендорф (1620-1680 гг.), занимал пост старшего бургомистра Риги и был возведен королем Швеции в дворянское достоинство. Внук Иоганна переходит на русскую службу. Правнук последнего, Христофор Иванович Бенкендорф (1749-1823), дослужился до чина генерала от инфантерии и был в 1796-1799 гг. рижским военным губернатором. Он был женат на баронессе Анне Юлиане Шиллинг фон Капштадт, прибывшей в Россию из Вюртемберга вместе с будущей императрицей Марией Федоровной, вышедшей замуж за будущего императора Павла I. То обстоятельство, что мать будущего главы Третьего отделения была подругой юности императрицы, сыграло решающую роль в начале карьеры А. X. Бенкендорфа. Для получения должного воспитания он был отдан родителями в иезуитский пансион аббата Николя в северной столице, "где на науки обращалось мало внимания, а главное значение придавалось светскому воспитанию". По окончании пансиона в 1798 г. он поступает на службу в лейб-гвардии Семеновский полк унтер-офицером и в последний день этого года производится в прапорщики и назначается во флигель-адъютанты к императору Павлу I (императрица не забывала покровительствовать сыну своей приятельницы). Очевидно, именно этим обстоятельством объясняются и два возложенных на него приятных поручения: в 1800 г. А. X. Бенкендорф был командирован в герцогство Мекленбург-Шверинское, а в 1803 г. состоял при генерале Спренгпортене во время его путешествия по России, Греции и Средиземному морю.
Со следующего года начинается боевая служба молодого офицера на Кавказе. Уже 1 января 1804 г. он участвует в сражении с лезгинами, 3 января - во взятии Гянджи. За кавказскую кампанию А. X. Бенкендорф награждается орденами Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени и в 1804 г. командируется на о. Корфу. Там он под началом генерала Анрепа формирует легион из 600 сулиотов и 400 албанцев. 28 июля следующего года уже командует казаками в сражении при крепости Дзегаме, во время которого он разбил неприятельский авангард. На этом его служба на Кавказском театре военных действий заканчивается, и, получив чин штабс-капитана, он направляется с поручением к королю Пруссии и вскоре принимает участие в войне с гораздо более грозным противником - наполеоновской Францией. В том же году он сражается с французами под Увассельском, Маковом, Липштадтом, а в январе 1807 г. - под Прейсиш-Эйлау. За последнюю битву он награждается русским орденом Св. Анны 2-й степени и прусским "За заслуги", а также в феврале 1807 г. производится в чин капитана, а уже в марте того же года - в чин полковника. Когда Александр I заключает с Наполеоном Тильзитский мир, А. X. Бенкендорф 1824 г. по 14 марта 1825 г., получив в награду за свое усердие табакерку с портретом императора и 50 тысяч рублей.
Его поведение во время восстания декабристов предопределило его будущую судьбу и обеспечило признательность нового императора. 14-16 декабря 1825 г. А. X. Бенкендорф командовал войсками, расположенными на Васильевском острове, и безоговорочно выступает на стороне Николая I. По своей должности генерал-адъютанта он присутствовал при утреннем одевании монарха. Предчувствуя надвигающуюся опасность, император сказал ему тогда:
"Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг". Непосредственно в разгроме декабристов генерал участия не принимал, находясь весь этот критический день рядом с Николаем I, и только вечером 14 декабря он с шестью эскадронами кавалерии вылавливал прятавшихся на Васильевском острове участников восстания. 17 декабря А. X. Бенкендорф был назначен членом Следственной комиссии по делу декабристов, а 25 декабря за проявленную в решающий для императора миг верность награждается орденом Св. Александра Невского. Практически все источники отмечают, что во время следствия над декабристами А. X. Бенкендорф вел себя с арестованными вежливо и корректно. М. А. Фонвизин отмечает: "Из членов тайной Следственной комиссии всех пристрастнее и недобросовестнее поступал... князь Чернышев, допрашивая подсудимых, он приходил в яростное исступление, осыпал их самыми пошлыми ругательствами... Пристойнее вели себя князь Александр Николаевич Голицын и генерал-адъютант граф Бенкендорф, у которых вырывалось сердечное сочувствие и сострадание к узникам". А. Е. Розен приводит в своих воспоминаниях один эпизод, когда будущий глава Третьего отделения пришел на помощь декабристу Назимову, которого Чернышев загонял в ловушку своим вопросом: "Этот вопрос был так неловок, что Бенкендорф, не дав времени отвечать Назимову, привстал и через стол взяв Чернышева за руку, сказал ему: "Послушайте, вы не имеете права задавать подобный вопрос, это дело совести"". Хотя А. X. Бенкендорф и достойно вел себя во время допросов декабристов, многие из которых были его боевыми товарищами, тем не менее настаивал на предании смертной казни пяти заговорщиков для примера.
Активное участие в работе Следственной комиссии позволило генерал-адъютанту составить свое мнение по поводу побудительных причин, толкнувших декабристов на восстание. Наряду с масонским заговором он указывает на тот факт, что большая часть дворянских имений была заложена в государственном банке и император являлся не только первым дворянином своего государства, но и первым кредитором своего дворянства. В своем последующем отчете начальник Третьего отделения писал государю: "Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы людей "14-го" (декабристов. - Авт.), были ложные утверждения, что занимавшее деньги дворянство является должником не государства, а царствующей фамилии. Дьявольское рассуждение, что отделавшись от кредитора, отделываются от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила..." Понятно, что подобная точка зрения, сводящая сложное явление возникновения заговора декабристов к одной простой причине, была с готовностью принята официальной властью.
Следует также отметить, что во время работы в Следственной комиссии будущий глава органа государственной безопасности детально познакомился с идеями Пестеля о создании могущественной жандармской организации для защиты революционной диктатуры. Первым обратил внимание на сходство идей этих двух представителей противостоящих лагерей в данном вопросе большевик М. Ольминский в 1919 г., а зарубежный исследователь С. Монас указал даже на некоторые текстуальные совпадения у Пестеля и Бенкендорфа. Суммируя свои ранние наблюдения за французской полицией, идеи, почерпнутые , у Пестеля, и свои собственные размышления на этот счет, А. X. Бенкендорф в январе 1826 г. подает Николаю I проект устройства "высшей полиции". Записка начинается критикой положения дел, существовавшего при прежнем императоре: "События 14-го декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более десяти лет эти события, вполне доказывают ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть по обдуманному плану, приведенному как можно быстрее в исполнение. Тайная полиция почти немыслима, честные люди боятся ее, а бездельники легко осваиваются с ней". Далее он выдвигает следующие принципы организации этой жизненно необходимой структуры: "Для того, чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали, и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника.
Он должен бы носить звание министра полиции и инспектора корпуса жандармов в столице и в провинции. Одно это звание дало бы ему возможность пользоваться мнением честных людей, которые пожелали бы предупредить правительство о каком-нибудь заговоре или сообщить ему какие-нибудь интересные новости. Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут, по крайней мере, знать, куда им обратиться.
К этому начальнику стекались бы сведения от всех жандармских офицеров, рассеянных во всех городах России и во всех частях войск. Это дало бы возможность заместить на эти места людей честных и способных, которые часто брезгуют ролью тайных шпионов, но нося мундир, как чиновники правительства, считают долгом ревностно исполнять эту обязанность". Понятно, что, рисуя идеальный образ главы государственной безопасности, внушающего всем уважение своими нравственными качествами, А. X. Бенкендорф имел в виду себя. Такого же мнения придерживался и новый император, который лишь отказался от предложения о возрождении Министерства полиции да для практической реализации его теоретических построений придал ему в помощь опытного М. Я. фон Фока. Когда контуры новой структуры были более или менее определены и различные предложения по этому поводу обобщены, 25 июля 1826 г. Николай I назначает А. X. Бенкендорфа главным начальником Третьего отделения его канцелярии, шефом жандармов и командующим Императорской главной квартирой. Император не забывал поощрять старательность и преданность и в декабре того же года делает его сенатором, жалует табакерку с собственным портретом и 25 тысяч десятин земли в Бессарабской губернии. Хотя значительную часть работы по организации новой структуры государственной безопасности провел М. Я. фон Фок, тем не менее и А. X. Бенкендорф стремился воплотить в жизнь заявленные в своем проекте положения о нравственных качествах сотрудников "высшей полиции". Достаточно объективный декабрист Н. В. Басаргин отмечает: "Это учреждение могло бы быть страшным орудием гибели при худых качествах исполнителей, но, к счастью, с самого начала граф Бенкендорф... будучи добрым человеком, старался принимать в свой корпус более или менее хороших людей..."
Ко времени руководства им политическим сыском Российской империи относится целый ряд различных, порой даже диаметрально противоположных, выразительных словесных портретов начальника Третьего отделения. Его личный адъютант А. Ф. Львов впоследствии вспоминал: "...Я непременно вышел бы из службы, если бы отличные качества благородной души Бенкендорфа меня к нему не привязывали более и более. Он был храбр, умен, в обращении прост и прям; сделать зло с умыслом было для него невозможность, с подчиненными хорош, но вспыльчив, в делах совершенно несведущ... к производству дел совершенно неспособен, разсеян и легок на все... Государь любил его как друга". Адъютант старательно подмечал слабые стороны своего начальника: "Я заметил, что Бенкендорф был совершенно чужд производству дел... Приказывал он всегда в полслова, потому что подробно и обстоятельно приказать не мог и не умел..." По поводу некролога на смерть шефа жандармов барон М. А. Корф отметил: "Вместо героя прямоты и праводушия, каким представлен здесь Бенкендорф, он, в сущности, был более отрицательно-добрым человеком, под именем которого совершалось наряду со многим добром, и немало самоуправства и зла. Без знания дела, без охоты к занятиям, отличавшийся особенно безпамятством и вечною разсеянностью, которая многократно давала повод к разным анекдотам... наконец, без меры преданный женщинам, он никогда не был ни деловым, ни дельным человеком и всегда являлся орудием лиц, его окружавших. Сидев с ним в Комитете министров и в Государственном совете, я ни единожды не слышал его голоса ни по одному делу, хотя многие приходили от него самого, а другие должны были интересовать его лично... Должно еще прибавить, что при очень приятных формах, при чем-то рыцарском в тоне и в словах, при довольно живом светском разговоре, он имел лишь самое поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно... Верным и преданным слугою своему царю Бенкендорф был, конечно, в полном и высшем смысле слова и преднамеренно не делал никому зла; но полезным он мог быть только в той степени, в какой это соответствовало видам и внушениям окружавших его: ибо личной воли имел он не более, чем дарования или высших взглядов. В жизни своей он много раз значительно обогащался, потом опять расточал все приобретенное и при конце дней оставил дела свои в самом жалком положении". Представитель революционного лагеря А. И. Герцен, не имевший никаких оснований замечать в своем противнике каких-либо положительных качеств, дает следующее описание своего противника, которого он видел в 1840 г.: "Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим. Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоявшей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, - я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица, - но и добра он не сделал, на это у него не доставало энергии, воли, сердца". Как видим, даже явные противники и недоброжелатели ставили в вину начальнику Третьего отделения не причиненное им кому-либо зло, а несовершенное добро. Совершенно противоположный отзыв о нем оставил полковник Гагерн, посетивший Россию в 1839 г.: "Он мне не понравился... Лицо его выразительно, и о нем самом я слышал лишь хорошее. Он шеф жандармов и начальник тайной полиции; эту трудную и неприятную обязанность он выполняет, как говорят, с большою добросовестностью и искусством. Говорят, что он многих предупреждает, никогда не возбуждает у государя подозрения по поводу незначительных доносов, но скорее его успокаивает. Он принадлежит к лицам, которые высказывают и смеют высказывать императору истину".
Под руководством А. X. Бенкендорфа и непосредственными стараниями его ближайшего помощника Третье отделение с самого момента его возникновения развивает активную деятельность. Взяв на вооружение образную формулу М. Я. фон Фока о том, что "общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией во время войны", шеф жандармов начинает эту карту тщательно составлять. Уже в "обзоре общественного мнения" на второй год своего существования Третье отделение дает весьма подробную картину отношения к правительству различных слоев общества. Отмечая наличие в придворном обществе двух группировок, обзор констатирует: "Мнение двора не представляет значения для правительства, так как оно не играет никакой роли в обществе". Столичное высшее общество делится на "довольных" и "недовольных". Если с первыми все ясно, то последние подразделяются в зависимости от причин своего недовольства: "Недовольные разделяются на две группы. Первая состоит из так называемых русских патриотов, столпом коих является Н. С. Мордвинов. Во вторую входят лица, считающие себя оскорбленными в своих честолюбивых замыслах и порицающие не столько самые мероприятия правительства, сколько тех, на ком остановился выбор государя. Душой этой партии, которая высказывается против злоупотреблений исключительно лишь потому, что сама она лишена возможности принимать в них участие, является князь А. Б. Куракин". Однако ни те, ни другие серьезной угрозы из себя не представляют. Средний класс (помещики, неслужилые дворяне, купцы первой гильдии, образованные люди и литераторы), кроме мелких жалоб, никаких причин для недовольства не имеет и является надежной опорой существующей власти.
Чиновничество не внушает сколько-нибудь серьезных опасений, но "морально наиболее развращено". Третье отделение не закрывает глаза на отрицательные стороны жизни николаевской России и так характеризует бюрократию: "Хищения, подлоги, превратное толкование законов - вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы". От армии как от целого также не следовало ждать какой-либо опасности: если и нельзя утверждать, что она всем довольна, то, во всяком случае, она "вполне спокойна и прекрасно настроена". Единственную непосредственную угрозу на фоне всеобщего спокойствия представляет собой интеллигентская дворянская молодежь, причем здесь корень бед А. X. Бенкендорф видит в плохом воспитании: "Молодежь, то есть дворянчики от 17 до 25 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродств мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маскою русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые в них старшинами, иногда даже их собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достигнуть коих у них не хватает терпенья, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения. В этом развращенном слое общества мы снова находим идеи Рылеева, и только страх быть обнаруженными удерживает их от образования тайных обществ". Тем не менее страх этот удерживал далеко не всех, и в Москве Третье отделение раскрыло кружок братьев Критских, возбудило дело об антиправительственной деятельности студентов и преподавателей Нежинской "гимназии высших наук", пресекло попытку канцеляриста Д. Осинина во Владимире создать тайное общество и обнаружило в Оренбурге тайный кружок молодых офицеров. О живучести идей декабристов в определенной части общества наглядно свидетельствует и письмо главы политического сыска, направленное московскому генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну 19 февраля 1827 г.: "Секретно. Милостивый государь князь Дмитрий Владимирович! По важности обстоятельства, основанного впрочем на частном известии, которое я, однако, не осмеливаюсь оставить без уважения, я покорнейше прошу Ваше Сиятельство приказать справиться благовидным и неприметным образом от находящегося в Москве отставного Преображенского полка полковника Александра Николаевича Быкова, рассказывал ли он отставному подполковнику Алексею Янову, проживающему Калужской губернии в Мешовском уезде, что полковник Григорий Протасов говорил ему: "Стыдно быть так малодушным, пора перестать повиноваться и сбросить с себя оковы неволи!", что г. Быков отвечал: "Разве ты хочешь быть Пестелем, чтобы тебя повесили?" и что Протасов возразил: "Пестелю (надо) поставить памятник и приносить жертвы и пр.". Ежели сие окажете справедливым, то покорнейше прошу Ваше Сиятельство приказать узнать, кто именно сей Протасов и где он ныне находятся. В ожидании благосклонного уведомления Вашего о последующем, имею честь быть с совершенным почтением и такою же преданностью Вашего Сиятельства покорнейший слуга Бенкендорф". Третье отделение неуклонно стремилось установить тотальный (по тем временам) контроль за всеми недовольными элементами общества, и уже в 1828 г. А. X. Бенкендорф сообщал императору: "За все три года своего существования надзор отмечал на своих карточках всех лиц, в том или ином отношении выдвигавшихся из толпы. Так называемые либералы, приверженцы, а также и апостолы русской конституции в большинстве случаев занесены в списки надзора. За их действиями, суждениями и связями установлено тщательное наблюдение".
Пристальное внимание Третье отделение уделяет крестьянам ("так как из этого сословия мы вербуем своих солдат, оно, пожалуй, заслуживает особого внимания со стороны правительства") и совершенно справедливо считает крепостное право одной из ключевых проблем русской жизни: "Исследуя все стороны народной жизни, отделение обращало особенное внимание на те вопросы, которые имели преобладающее значение... Между этими вопросами в течение многих лет первенствующее место занимало положение крепостного населения. Третье отделение обстоятельно изучало его бытовые условия, внимательно следило за всеми ненормальными проявлениями крепостных отношений и пришло к убеждению в необходимости, даже неизбежности отмены крепостного состояния". Как видим, задолго до отмены крепостного права в 1861 г. на необходимости данного принципиального шага настаивали А. X. Бенкендорф и его сотрудники. Понятно, что к этому выводу они пришли, исходя из интересов своего ведомства, дававшего себе отчет, что в массу недовольных входит "все крепостное сословие, которое считает себя угнетенным и жаждет изменения своего положения". В отчете за 1839 г. Третье отделение напоминает власти, что градус недовольства низших слоев общества опасно повышается и "весь дух народа направлен к одной цели - к освобождению". В силу этого А. X. Бенкендорф и его подчиненные приходят к категоричному выводу о том, что "крепостное состояние есть пороховой погреб под государством".
Не упустило из зоны своего внимания Третье отделение и зарождающееся рабочее движение, вовремя просигнализировав, правительству и об этой новой опасности. По данным этого ведомства, в 1837 г. "на горных заводах Лазаревых в Пермской губернии некоторые мастеровые заводские... составили тайное общество, имевшее целью уничтожение помещичьей власти и водворение вольности между крепостными крестьянами", и даже выпустили по этому поводу прокламации. Подавляя антиправительственные элементы, Третье отделение не забывало и о необходимости социальной профилактики. В результате этого в 1835 г. был издан первый фабричный закон, а через шесть лет был сделан еще один профилактический шаг: "В 1841 году была учреждена под председательством генерал-майора Корпуса жандармов графа Буксгевдена особая комиссия, для исследования быта рабочих людей и ремесленников в С.-Петербурге. Представленные ею сведения были сообщены подлежащим министрам и вызвали некоторые административные меры, содействовавшие улучшению положения столичного рабочего населения. Между прочим, на основании предложений комиссии, по инициативе III Отделения, была устроена в С.-Петербурге постоянная больница для чернорабочих, послужившая образцом подобному же учреждению в Москве". Необходимо отметить и другие верные оценки главы Третьего отделения по различным вопросам. Так, в 1838 г. он выступил с предложением провести железную дорогу между Москвой и Петербургом, и 6 февраля следующего года был назначен председателем строительственного комитета по проведению между обеими столицами этого нового вида транспорта. Помимо этого. Третье отделение указывало на всеобщее недовольство рекрутскими наборами, в 1841 г. отмечало необходимость улучшения здравоохранения, а на следующий год доводило до сведения правительства всеобщее недовольство высоким таможенным тарифом.
Весьма непросто складывались отношения А. X. Бенкендорфа с видными представителями литературы того времени, неусыпный надзор за которыми он должен был осуществлять. Еще во время следствия каждого декабриста обязательно спрашивали: "С которого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей, то есть от общества ли, или от внушений других, или от чтения книг и сочинений в рукописях, и каких именно?" Обычно участники восстания называли иностранных философов или публицистов, а из отечественных сочинений в первую очередь называли вольнолюбивые стихи Пушкина. В связи с этим В. Л. Модзалевский отмечает: "У членов следственной над декабристами комиссии уже под влиянием одних этих ответов должно было сложиться определенное впечатление о Пушкине как об опасном и вредном для общества вольнодумце, рассеивавшем яд свободомыслия в обольстительной поэтической форме. С такою же определенной репутацией человека политически неблагонадежного и зловредного должен был войти поэт и в сознание одного из деятельнейших членов упомянутой комиссии - известного генерал-адъютанта Бенкендорфа; такое же представление сложилось о нем и у самого императора Николая I... Понимавший истинное значение поэта и его влияние на умы император с 1826 г. сам становится личным цензором А. С. Пушкина, а на долю не разбиравшегося в поэзии А. X. Бенкендорфа достается постоянный надзор за его повседневной жизнью и регулярные занудные поучения, когда "шалопай" переступал границы дозволенного. Принимая точку зрения своего повелителя, главный начальник Третьего отделения так писал императору о величайшем русском поэте: "Он, все-таки, порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно"". Если направлением речей и пера поэта занимался лично Николай I, то А. X. Бенкендорф допытывался у него, почему он читал "Бориса Годунова" посторонним людям до его официального разрешения, почему на балу у французского посла он находился во фраке, а не в мундире, позволял или запрещал то или иное передвижение по стране, давал разрешение на женитьбу и многое, многое другое. За 11 лет подобных "отеческих" отношений шеф жандармов писал А. С. Пушкину по различным вопросам 36 раз, а поэт ему - 54 раза. Перед ним он должен был оправдываться и по поводу всевозможных обвинений. Однажды С. С. Уваров, принявший на свой счет пушкинское стихотворение "На выздоровление Лукулла", подал на того жалобу в Третье отделение. Вызванный для собеседования к главе этого ведомства, А. С. Пушкин уверенно заявил, что это стихотворение не об С. С. Уварове. "А о ком же?" - удивился тогда шеф жандармов. "О вас, о вас", - радостно ответил Пушкин. Опешивший А. X. Бенкендорф горячо запротестовал и начал доказывать, что он никогда не воровал казенных дров и не нянчил чужих детей. На это развеселившийся поэт заметил: "Вот видите, вы на свой счет это не принимаете, а Уваров принял". Оценивший шутку глава Третьего отделения рассмеялся и сказал: "И поделом ему". Хотя, как видно из приведенного эпизода, А. С. Пушкин и признавал у начальника тайной полиции чувство юмора, однако в целом сравнивал с ним жженку, "потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок, влияние на желудок".
Совершенно иначе дело обстояло с П. Я. Чаадаевым, опубликовавшим в 1836 г. свое "Философическое письмо". Уже 22 октября того же года шеф жандармов получил рапорт начальника Московского округа жандармского генерала Перфильева, который сообщал, что чаадаевская статья "произвела в публике много толков и суждений и заслужила по достоинству своему общее негодование, сопровождаемое восклицанием: "как позволили ее напечатать?" В публике не столько обвиняют сочинителя статьи - Чаадаева, сколько издателя журнала - Надеждина, цензора же только сожалеют". В тот же день А. X. Бенкендорф приказал Голицыну выслать Надеждина в северную столицу для допроса, а Перфильеву было предписано взять у Чаадаева "все его бумаги без исключения" и доставить их своему главному начальнику. А. X. Бенкендорф вместе с другими видными деятелями той эпохи входит в следственную комиссию по Чаадаеву, которая благодаря собранным Третьим отделением материалам в ноябре провела быстрое, но подробное следствие. Как известно, автор статьи был высочайшим повелением объявлен сумасшедшим.
Когда в январе 1837 г. А. С. Пушкин погиб на дуэли, то М. Ю. Лермонтов сочинил стихи "На смерть поэта". 22 февраля временно командующий гвардейским корпусом генерал-адъютант Бистром прислал ходивший по рукам рукописный список этого стихотворения начальнику Третьего отделения, и молодой автор незамедлительно попадает в поле зрения этого ведомства. Уже 25 февраля того же года А. X. Бенкендорф уведомил военного министра Чернышева, что император приказал корнета Лермонтова перевести в Нижегородский драгунский полк, а чиновника XII класса Раевского за распространение крамольного стихотворения посадить под арест сроком на один месяц, а потом послать на службу в Олонецкую губернию.
Помимо своей основной деятельности А. X. Бенкендорф участвует в придворной жизни и неотлучно сопровождает Николая I. Почти немедленно столкнувшись с интригами высшего чиновничества, надзор за которыми также входил в его прерогативы, глава Третьего отделения в письме к Дибичу в марте 1827 г. так изложил свое кредо: "Пока только окажется возможным, я оберегу императора от каких бы то ни было неприятностей, я поседею от этого, но никогда не стану жаловаться. Когда интриги превзойдут меры моего терпения, я попрошу место моего брата в гвардии какой-либо кавалерийской части, там, по крайней мере, когда гремят орудия, интрига остается позади фронта". Случай отдохнуть от придворных интриг ему представился уже на следующий год, когда он сопровождал Николая во время очередной войны с Турцией и участвовал в осаде Браилова, переправе в мае 1828 г. через Дунай, за которую он заслужил императорскую благодарность, взятии Исакчи, а в сражении под Шумлой командовал двумя каре императорского прикрытия. За свои действия в этой кампании в сентябре того же года он был награжден орденом Св. Владимира 1-й степени. 21 апреля 1829 г. А. X. Бенкендорф получает чин генерала от кавалерии и в том же месяце сопровождает императора Николая I во время его поездки в Варшаву на коронацию. После этого торжественного события монарх со своим верным спутником посещают Берлин, а также Тульчин и Киев. 8 февраля 1831 г. руководитель Третьего отделения становится членом Государственного совета и Комитета министров, а в ноябре следующего года возводится, с нисходящим потомством, в графское достоинство Российской империи (ввиду отсутствия у шефа жандармов сыновей этот титул перешел к его родному племяннику Константину Константиновичу). В августе 1834 г. он опять сопровождает императора в его поездке в Пруссию и Австрию, на следующий год - в его путешествии по России, в 1835 г. - на маневры в Калиш.
Когда в 1837 г. А. X. Бенкендорф серьезно заболел, то Николай I каждый день посещал своего друга. Во время одного такого визита император дал высшую оценку деятельности главы Третьего отделения: "В течение 11 лет он меня ни с кем не поссорил, а со многими примирил". Поскольку примеру государя не замедлили последовать все придворные льстецы, то на протяжении всей болезни у дома руководителя государственной безопасности непрерывно теснились кареты многочисленных визитеров. В результате этого шеф жандармов проникся стойким убеждением, что является "едва ли не первым из всех начальников тайных полиций мира, смерти которого страшатся и которого не преследовали на краю гроба ни одною жалобою". Выздоровев, А. X. Бенкендорф в 1838 г. сопровождал императрицу Александру Федоровну, а в конце того же года - Николая I и герцога Лейхтенбергского в их путешествии из Петербурга в Москву. В 1839 г. шеф жандармов назначается почетным членом и попечителем Демидовского дома призрения трудящихся, а на следующий год становится членом комитетов о дворовых людях и по преобразованию еврейского быта. В мае-июне 1840 г. он сопровождает императора в его поездке в Варшаву и Пруссию, а в июле-сентябре того же года - в путешествии по России. С учетом специфики его работы в 1841 г. шеф жандармов назначается председателем комитета Общества попечения о тюрьмах, в мае вновь сопровождает Николая I в поездке по России, а в августе-сентябре - в путешествии в Пруссию. По возвращении оттуда он был немедленно командирован в Лифляндскую губернию для подавления крестьянских волнений, а в феврале следующего года отправляется в Ригу для присутствия при открытии дворянских заседаний о постановлении правил насчет крестьян в Лифляндской губернии. На 30 августа 1842 г. приходится последнее назначение А. X. Бенкендорфа - членом комитета по делам Закавказского края.
Здоровье начальника Третьего отделения неуклонно ухудшалось, и достаточно много хлопот доставлял ему прогрессирующий склероз, дававший обильную пищу для самых разнообразных анекдотов по этому поводу. Его помощник Э. И. Стогов впоследствии любил рассказывать о том, как шеф жандармов однажды "пошел пешком отдать визит посланнику (Франции. - Авт.), но его не было дома. Граф хотел отдать визитную карточку, но не нашел ее в кармане. Тогда граф говорит швейцару: запиши меня, ты меня знаешь? Швейцар был новый, отвечал: не могу знать, как прикажете записать? Граф вспоминал, вспоминал и никак не мог вспомнить своей фамилии. Досадуя на себя, пошел домой, обещая прислать карточку. По дороге встретил его граф Орлов и, сидя на дрожках, закричал: "Граф Бенкендорф!" Последний обрадовался, будто что-то нашел, махнул рукой Орлову и, повторяя про себя: "Граф Бенкендорф", вернулся к посланнику и записался". По настоянию врачей А. X. Бенкендорф в апреле 1844 г. выехал на заграничные минеральные воды. К осени главе Третьего отделения стало лучше, и он решил через Ревель вернуться в северную столицу и вновь приступить к своим служебным обязанностям. Однако 11 сентября того же года, находясь на борту парохода "Геркулес", он совершенно неожиданно скончался и был похоронен в своем имении - мызе Фалль около Ревеля в Эстляндской губернии. А. X. Бенкендорф был с 1817 г. женат на вдове П. Г. Бибикова Елизавете Андреевне Донец-Захаржевской (1788-1857) и от этого брака имел трех дочерей: Анну (1818- 1900), Софью (1824-1879) и Марию (1820-1880), дочь последней вышла замуж за сына декабриста С. Г. Волконского.
Литература: Деревнина Т. Г. Из истории образования III отделения // Вестник МГУ. Серия истории. 1973. № 4; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг. Б.м., 1908; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Проект гр. А. Бенкендорфа об устройстве высшей полиции // Русская старина. 1900. № 12; Рац Д. "Отрицательно-добрый человек" // Факел. Историко-революционный альманах. М., 1990; Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. М., 1930; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПб., 2001.
* * *
ОРЛОВ Алексей Федорович (8 октября 1786 г., Москва - 9 мая 1861 г., Петербург).
В 1844-1856 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф жандармов.
Знаменитый род Орловых происходит от Владимира Лукьяновича Орлова, бывшего в 1613 г. губным старостой Бежецкого верха. Его внук Иван Никитич служил сначала стрельцом, а затем перешел в регулярную армию Петра I. Сын его Григорий Иванович Орлов (1685-1746 гг.) уже в 1722 г. дослужился до чина полковника Ингерманландского пехотного полка, был губернатором Новгорода и умер в звании генерал-майора, оставив после себя пятерых сыновей - Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира. Братья Орловы сыграли решающую роль в дворцовом перевороте 1762 г., доставившем престол Екатерине II, а один из них, Григорий Орлов, был любовником императрицы. Государыня никогда не забывала, что своей короной она обязана отваге и преданности пяти братьев, и именно во время ее царствования происходит возвышение рода Орловых, щедро осыпанного разнообразными милостями. Впрочем, будущий глава Третьего отделения имел не совсем прямое отношение (по правовым понятиям того времени) к этому прославленному графскому роду - он был не законным, а внебрачным сыном генерал-аншефа Федора Григорьевича Орлова и вдовы камер-фурьера Л. С. Попова Елизаветы Михайловны Гусятни-ковой (по другим данным - полковницы Татьяны Федоровны Ярославовой). Наряду с другими внебрачными детьми А. Ф. Орлов официально числился "воспитанником" своего отца. В апреле 1796 г., незадолго до своей смерти, Ф. Г. Орлов уговорил Екатерину II даровать своим "воспитанникам" права потомственного дворянства и фамилию Орловы, однако графского титула своего отца они не унаследовали, и А. Ф. Орлову его пришлось добывать самому. Будущий глава государственной безопасности Российской империи получил домашнее образование, а затем учился в уже упоминавшемся пансионе аббата Николя в Петербурге. По его окончании с января 1801 по май 1804 г. служил юнкером в Коллегии иностранных дел, где и приобрел дипломатические навыки, неоднократно пригодившиеся ему впоследствии. 8 мая 1804 г. был переведен в лейб-гвардии Гусарский полк в чине юнкера и в октябре того же года произведен в корнеты. Уже на следующий год молодой корнет принимает участие в кампании против Франции и 20 ноября 1805 г. отличился в знаменитом сражении под Аустерлицем, за что и получил орден Св. Анны 4-й степени. Через год он производится в чин поручика и в 1807 г. вновь участвует в войне с наполеоновской Францией. За проявленную отвагу на полях сражений под Гейльсбергом (29 мая) и Фридландом (2 июня) А. Ф. Орлов награждается золотой саблей "За храбрость". В 1809 г. в чине штаб-ротмистра он переводится в лейб-гвардии Конный полк, в списках которого "продолжал числиться до конца жизни. Нашествие Наполеона на Россию в 1812 г. будущий начальник Третьего отделения встречает в чине ротмистра и участвует в сражениях под Витебском, Смоленском, Красным и в знаменитой битве под Бородино, во время которой он продемонстрировал незаурядную отвагу и получил шесть сабельных ран в голову и удар пики в бок. За эти сражения 1812 г. А. Ф. Орлов награждается орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. С января следующего года он назначается адъютантом к великому князю Константину Павловичу и участвует в сражениях под Люженом (в авангарде отряда М. А. Милорадовича) и под Бауценом. За эти два сражения ему в мае 1813 г. присваивается орден Св. Анны 2-й степени и чин полковника (30 августа того же года). Все в том же году он участвует в сражениях под Кульмом и Дрезденом (за них он получает алмазные знаки к ордену Св. Анны), Лейпцигом (за него полковник удостаивается русского ордена Св. Георгия 4-й степени и прусского Железного креста). В кампанию 1814 г. А. Ф. Орлов форсировал Рейн, сражался под Бриенном, Труа, Арсисюр-Об, Фер-Шампенуазе и, наконец, под столицей Франции. Заслуживает упоминания тот факт, что именно внебрачный сын Федора Орлова, Михаил Орлов, брат Алексея, был тем парламентером, который подписал предварительные условия сдачи Парижа русским войскам. За этот исторический акт он получает русский орден Св. Владимира 3-й степени, баварский орден Максимилиана, прусский орден "За заслуги" и австрийский орден Леопольда 4-й степени. С окончанием войны с Наполеоном полковник подает в отставку и 31 августа 1814 г. увольняется с военной службы.
Тем не менее мирная жизнь оказалась в тот момент не по нему, и почти ровно через год он подает прошение о возвращении на военную службу и вновь зачисляется в кавалерию. Во время последней войны с Наполеоном А. Ф. Орлов находится в составе отдельного отряда, действовавшего против французских партизан. По окончании этой кампании он 12 апреля 1816 г. становится флигель-адъютантом императора Александра I, а через год получает чин генерал-майора. 16 января 1819 г. он назначается командиром своего лейб-гвардии Конного полка (с оставлением в императорской свите) и в том же году А. С. Пушкин, собиравшийся тогда на военную службу, посвящает ему свое стихотворение, начало которого показывает, как высоко ценил поэт человеческие качества будущего начальника Третьего отделения в бытность его боевым генералом:
О ты, который сочетал
С душою пылкой, откровенной
(Хотя и русский генерал)
Любезность, разум просвещенный;
О ты, который, с каждым днем
Вставая на военну муку,
Усталым усачам верхом
Преподаешь царей науку,
Но не бесславишь сгоряча
Свою воинственную руку
Презренной палкой палача,
Орлов, ты прав...
О своем же намерении вступить на военную службу величайший русский поэт говорил следующим образом:
Когда ж восстанет
С одра покоя бог мечей
И брани громкий вызов грянет,
Тогда покину мир полей;
Питомец пламенной Беллоны,
У трона верный гражданин!
Орлов, я стану под знамены
Твоих воинственных дружин;
В шатрах, средь сечи, средь пожаров,
С мечом и с лирой боевой
Рубиться буду пред тобой
И славу петь твоих ударов.
Надеждам А. С. Пушкина о военной карьере под началом А. Ф. Орлова не суждено было сбыться, а последний 4 июня 1820 г. был назначен генерал-адъютантом императора. Со своими обязанностями он справлялся неплохо и 27 августа следующего года стал командиром первой бригады 1-й Кирасирской дивизии, оставаясь при этом командиром Конного полка, а 18 сентября того же года был награжден орденом св. Анны 1-й степени.
14 декабря 1825 г. становится переломным днем в судьбе А. Ф. Орлова. В условиях восстания декабристов, когда не только корона, но и сама жизнь Николая I висела на волоске, он первым из полковых командиров привел к новому императору свой лейб-гвардии Конный полк, также первым присягнувший на верность Николаю I под влиянием своего командира. В тот достопамятный день будущий начальник Третьего отделения проявил исключительную активность и с оружием в руках во главе своего полка несколько раз ходил в атаку на восставших.