Конечно, статистическая значимость гипотезы о причастности
"пингвинов" к возникновению фобии не вызывает никаких сомнений. Однако же
22 процента - это немало. И я вновь подверг материалы Мебиуса
многофакторному анализу по двадцати дополнительным параметрам, причем
параметры эти я выбирал, признаюсь, уже в значительной степени случайно,
не имея в запасе никакой даже самой сомнительной гипотезы. Например, у
меня были такие параметры: даты стартов с точностью до месяца, место
рождения с точностью до региона, хобби с точностью до класса... и так
далее.
Дело, однако, оказалось совершенно простым, и только извечная
убежденность человечества в изотропности Вселенной помешала доктору
Мебиусу обнаружить то, что удалось нащупать мне. Выяснилось же следующее:
"синдром пингвина" поражал людей, совершавших космические перелеты по
маршрутам на Саулу, на Редут и на Кассандру, иначе говоря, через
подпространственный сектор входа 41/02.
"Призрак-17-пингвин" был ни в чем не виновен. Просто подавляющее
большинство этих кораблей в те времена (начало 80-х годов) прямо со
стапелей направлялось на маршруты Земля - Кассандра - Зефир и Земля - Редут - ЕН 2105. 80 процентов кораблей на этих маршрутах были тогда
"пингвинами". Так объясняются 78 процентов доктора Мебиуса. Что же
касается остальных 22 процентов заболевших, то 20 из них летали по этим
маршрутам на кораблях других типов, и оставались только 2 процента,
которые не летали никуда и никогда, но это уже не играло принципиальной
роли.
2. Данные доктора Мебиуса, безусловно, неполны. Воспользовавшись
анамнезами, им собранными, а также данными архивов Управления космофлота,
мне удалось установить, что за рассматриваемый период по рассматриваемым
маршрутам переместилось в обе стороны 4512 человек, из которых 183
человека (главным образом члены экипажа) совершали полные рейсы
неоднократно. Более двух третей членов реферируемой группы в поле зрения
доктора Мебиуса не попали. Напрашивается вывод, что они либо оказались
иммунными к "синдрому пингвина", либо по каким-то причинам не сочли
необходимым обращаться к врачам. В связи с этим мне представилось крайне
важным установить:
были ли среди членов реферируемой группы лица, оказавшиеся иммунными
в синдрому;
если таковые были, то нельзя ли установить причины иммунности или
хотя бы биосоциопсихологические параметры, по которым эти лица отличаются
от пострадавших.
С этими вопросами я обратился к самому доктору Мебиусу. Он ответил
мне, что эта проблема его никогда не интересовала, но он склонен полагать,
что существование такого рода биосоциопсихологических параметров
представляется ему маловероятным. В ответ на мою просьбу он согласился
поручить исследование этой проблемы одной из своих лабораторий,
предупредив, что результатов следует ожидать не ранее, чем через два-три
месяца.
Чтобы не терять времени, я обратился к архивам медцентра Управления
космофлота и попытался проанализировать данные по всем 124 пилотам,
совершавшим регулярные полные рейсы по рассматриваемым маршрутам за
рассматриваемый период времени.
Элементарный анализ показал, что, по крайней мере для пилотов,
вероятность подвергнуться поражению "синдромом пингвина" составляет
примерно 1/3 и НЕ ЗАВИСИТ от числа рейсов, проделанных ими через "опасный"
сектор. Таким образом, представляется весьма вероятным, что а) две трети
людей иммунны к поражению "синдромом пингвина" и б) человек, лишенный
иммунитета, поражается синдромом с вероятностью, близкой к единице. Именно
поэтому вопрос об отличии иммунного человека от неиммунного представляет
особый интерес.
3. Считаю необходимым привести полностью примечание доктора Мебиуса к
его статье "Снова о природе "синдрома пингвина". Доктор Мебиус пишет:
"Любопытное сообщение я получил от коллеги Кривоклыкова (Крымский
филиал второго ИКМ). После опубликования моего доклада в Риге он написал
мне, что вот уже на протяжении многих месяцев видит сны, по сюжету
необычайно похожие на кошмары страдающих "синдромом пингвина", - он
ощущает себя висящим в безвоздушном пространстве, вдали от планет и звезд,
он не чувствует своего тела, но видит его, равно как и многочисленные
космические объекты, реальные и фантастические. Но в отличие от страдающих
"синдромом пингвина" он не испытывает при этом никаких отрицательных
эмоций. Напротив, происходящее кажется ему интересным и приятным. Ему
представляется, будто он самостоятельное небесное тело, движущееся по
избранной им траектории. Само движение доставляет ему удовольствие, ибо
движется он к некоей цели, обещающей массу интересного. Сам вид звездных
скоплений, мерцающих в бездне, вызывает у него ощущения неизъяснимого
восторга и прочее. Мне пришло было в голову, что в лице коллеги
Кривоклыкова я имею случай некоей инверсии "синдрома пингвина", каковая
представила бы большой теоретический интерес в свете изложенных мною в
статье соображений. Однако я был разочарован: оказалось, что коллега
Кривоклыков никогда в жизни не летал на звездолетах типа
"Призрак-17-пингвин". Впрочем, я не оставляю надежды на то, что инверсия
"синдрома пингвина" реально существует как психическое явление, и буду
благодарен любому врачу, который соблаговолит сообщить мне новые данные по
этому поводу".
Справка:
Кривоклыков Иван Георгиевич, сменный врач-психиатр базы "Лембой" (ЕН
2105), в рассматриваемый период неоднократно проходил по маршруту Земля - Редут - ЕН 2105 на звездолетах разных типов. Согласно данным БВИ в
настоящее время находится на базе "Лембой".
В ходе личной беседы с доктором Мебиусом я выяснил, что за последние
годы он обнаружил "положительную" инверсию "синдрома пингвина" еще у двух
человек. Имена их назвать отказался по соображениям врачебной этики.
Я не берусь комментировать явление инверсии "синдрома пингвина"
сколько-нибудь подробно, однако мне кажется очевидным, что носителей такой
инверсии должно быть заметно больше, чем это известно сейчас.
Т. Глумов
(Конец Документа 3)
- - - - -
Документ 3 я привел здесь не только потому, что это был один из
наиболее обещающих рапортов, представленных Тойво Глумовым. Читая и
перечитывая его, я почувствовал, что мы, кажется, впервые напали на
настоящий след, хотя тогда мне и в голову не приходило, что с него
начнется та цепочка событий, которая сыграет решающую роль в моем
приобщении к Большому Откровению.
21 марта я прочитал доклад Тойво относительно "синдрома пингвина".
25марта Колдун устроил свою демонстрацию в Институте Чудаков (узнал я
об этом лишь несколько дней спустя).
А 27 марта Тойво представил мне рапорт относительно фукамифобии.
- - - - -
ДОКУМЕНТ 4
РАПОРТ-ДОКЛАД
N 013/99
КОМКОН-2
Урал - Север
Дата: 26 марта 99 года
Автор: Т. Глумов, инспектор.
Тема 009: "Визит старой дамы".
Содержание: фукамифобия, история поправки к "Закону об обязательной
биоблокаде".
Анализируя случаи возникновения массовых фобий за последние сто лет,
я пришел к выводу, что в рамках темы 009 для нас могут представить интерес
события, которые предшествовали принятию 2.02.85 года Всемирным Советом
известной поправки к закону о "биоблокаде".
Надлежит принять во внимание:
1. Биоблокада, она же Токийская процедура, систематически применяется
на Земле и на периферии около ста пятидесяти лет. Биоблокада - термин
непрофессиональный, принятый, главным образом у журналистов.
Специалисты-медики называют эту процедуру фукамизацией в честь сестер
Натальи и Хосико Фуками, впервые теоретически обосновавших и применивших
ее на практике. Целью фукамизации является повышение естественного уровня
приспособляемости человеческого организма к внешним условиям
(биоадаптация). В классической своей форме процедура фукамизации
применяется исключительно к младенцам, начиная с последнего периода
внутриутробного развития. Насколько мне удалось установить и понять,
процедура состоит из двух этапов.
Внедрение сыворотки УНБЛАФ (культура "бактерии жизни") на несколько
порядков увеличивает сопротивляемость организма ко всем известным
инфекциям, вирусным, бактериальным и споровым, а также ко всем
органическим ядам (это и есть собственно биоблокада).
Растормаживание гипоталамуса микроволновыми излучениями многократно
повышает способность организма адаптироваться к таким физическим агентам
внешней среды, как жесткая радиация, неблагоприятный газовый состав
атмосферы, высокая температура. Кроме того, многократно повышается
способность организма к регенерации поврежденных внутренних органов,
увеличивается диапазон спектра, воспринимаемого сетчаткой, повышается
способность к психотерапии и т. д.
2. Процедура фукамизации применялась до 85 года в обязательном
порядке согласно "закону об обязательной биоблокаде". В 82 году на
рассмотрение Всемирного Совета был внесен проект поправки,
предусматривающей отмену обязательности фукамизации для младенцев,
появляющихся на свет на Земле. Поправка предусматривала замену процедуры
фукамизации так называемой "прививкой зрелости", предназначенной для лиц,
достигших шестнадцатилетнего возраста. В 85 году Всемирный Совет
(большинством всего в двенадцать голосов) принял поправку к "закону об
обязательной биоблокаде". Согласно этой поправке обязательная фукамизация
отменялась, применение ее оставлялось полностью на усмотрение родителей.
Лица, не прошедшие фукамизацию в младенческом возрасте, получили право
отказаться впоследствии и от "прививки зрелости", однако в этом случае они
теряли возможность работать в профессиональных областях, связанных с
большими физическими и психическими нагрузками. По данным БВИ к настоящему
моменту на Земле живет около миллиона подростков, не прошедших
фукамизацию, и около двадцати тысяч, отказавшихся от "прививки зрелости".
По существу событий, которые привели в феврале 85 года к принятию
поправки к "закону о биоблокаде", мною установлено следующее.
1. За полтораста лет глобальной практики фукамизации не известно ни
одного случая, чтобы эта процедура причинила фукамизированному хоть
какой-нибудь вред. Неудивительно поэтому, что случаи отказа матерей от
фукамизации были до весны 81 года чрезвычайно редки. Подавляющее
большинство врачей, с которыми я консультировался, до указанного времени о
таких случаях не слышали никогда. Выступления же против фукамизации,
носящие теоретический и пропагандистский характер, имели место
неоднократно. Вот наиболее характерные публикации нашего века:
Дебуке Ш., "Построить человека?", Лион, 32.
Посмертное издание последней книги крупного (ныне забытого)
антиевгениста. Вторая часть книги целиком посвящена критике фукамизации
как "беззастенчиво-вкрадчивого вторжения в естественное состояние
человеческого организма". Подчеркивается необратимый характер изменений,
вызываемый фукамизацией ("...никогда и никому еще не удавалось затормозить
расторможенный гипоталамус..."), но главный упор делается на то
обстоятельство, что эта типично евгеническая процедура, освещенная
авторитетом мирового закона, вот уже на протяжении многих лет служит
дурным и соблазнительным прецедентом для новых евгенических экспериментов.
Пумивур К., "Ридер: права и обязанности", Бангкок, 15.
Автор, вице-президент Всемирной ассоциации ридеров, - сторонник и
пропагандист максимально активного участия ридеров в деятельности
человечества. Выступает против фукамизации, основываясь на данных личной
статистики. Утверждает, что фукамизация якобы неблагоприятна для
возникновения у человека ридер-потенции, и хотя относительная численность
ридеров за эпоху фукамизации не уменьшилась, однако за это время не
появилось ни одного ридера, по мощи сравнимого с теми, что действовали в
конце XXI и в начале XXII века. Призывает к отмене обязательности
фукамизации - вначале хотя бы для детей и внуков ридеров. (Все материалы
книги безнадежно устарели: в тридцатых годах появилась блистательная
плеяда ридеров невероятной мощи - Александр Солемба, Петер Дзомны и
другие.)
Август Ксесис, "Камень преткновения", Афины, 37.
Известный теоретик и проповедник ноофилизма посвятил свою брошюру
резкой критике фукамизации, впрочем, критике скорее поэтической, нежели
рациональной. В рамках представления ноофилизма как своеобразной
вульгаризации теории Яковица, Вселенная есть вместилище ноокосмоса, в
который вливается после смерти ментально-эмоциональный код человеческой
личности. Судя по всему, Ксесис абсолютно ничего не понимает в
фукамизации, представляет себе ее чем-то вроде аппендэктомии и страстно
призывает отказаться от столь грубой процедуры, калечащей и искажающей
ментально-эмоциональный код. (По данным БВИ после принятия поправки ни
один членов конгрегации ноофилистов не согласился на фукамизацию своих
детей.)
Тосивилл Дж., "Человек Дерзкий ", Бирмингем, 51.
Эта монография представляет собой достаточно типичный образец целой
библиотеки книг и брошюр, посвященных пропаганде свертывания
технологического прогресса. Для всех книг такого рода характерна
апологетика застывших цивилизаций типа тагорской или биоцивилизации
Леониды. Технологический прогресс Земли объявляется сыгравшим свою роль.
Экспансия человечества в Космос изображается как своего рода социальное
мотовство, обещающее в перспективе жесточайшее разочарование. Человек
Разумный превращается в Человека Дерзкого, который в погоне за количеством
рациональной и эмоциональной информации теряет в качестве ее.
(Подразумевается, что информация о психокосмосе обладает неизмеримо
высоким качеством, нежели информация о Внешнем Космосе в самом широком
смысле слова.) Фукамизация оказывает человеку плохую услугу именно потому,
что способствует перерождению Человека Разумного в Человека Дерзкого,
расширяя и фактически стимулируя его экспансионистские потенции.
Предлагается на первом этапе отказаться от растормаживания гипоталамуса.
Оксовью К., "Движение по вертикали", Калькутта, 61.
К. Оксовью - псевдоним ученого или группы ученых, сформулировавших и
пустивших в обращение небезызвестную идею так называемого вертикального
прогресса человека. Раскрыть псевдоним мне не удалось. Имею основания
полагать, что К._Оксовью - либо председатель КОМКОНа-1 Г._Комов, либо
кто-нибудь из его единомышленников в Академии социального прогнозирования.
Данное издание является первой монографией "вертикалистов". Шестая глава
посвящена подробному рассмотрению всех аспектов фукамизации - биологических, социальных и этических - с точки зрения вертикального
прогресса. Основная опасность фукамизации усматривается в возможности
неконтролируемого влияния ее на генотип. В подтверждение этой идеи
впервые, насколько мне удалось выяснить, приводятся данные о
многочисленных случаях передачи по наследству свойств фукамизированного
организма. Объясняются более ста случаев, когда механизм плода еще в
утробе матери начинал вырабатывать антитела, характерные для воздействия
сыворотки УНБЛАФ, и более двухсот случаев, когда новорожденные обладали
врожденно расторможенным гипоталамусом. Более того, зарегистрировано более
тридцати случаев передачи такого рода свойств уже в третье поколение.
Подчеркивается, что хотя такого рода явления и не представляют
непосредственной опасности для подавляющего большинства людей, они
являются красноречивой иллюстрацией того факта, что фукамизация далеко не
так хорошо исследована, как утверждают ее адепты. Нельзя не отметить, что
материал подобран с необычайной тщательностью и подан весьма эффектно.
Например: несколько впечатляющих абзацев посвящены так называемым
Г-аллергикам, которым расторможение гипоталамуса противопоказано.
Г-аллергия есть чрезвычайно редкое состояние организма, легко
обнаруживаемое у плода еще в материнской утробе и потому никакой опасности
не представляющее - такого младенца просто не подвергают второму этапу
фукамизации. Если же расторможенный гипоталамус будет передан Г-аллергику
по наследству, медицина окажется бессильной - на свет появится неизлечимо
больной человек. К. Оксовью удалось обнаружить один такой случай, и он не
жалеет красок для его описания. Еще более апокалиптическую картину рисует
автор, изображая картину будущего, в котором человечество под воздействием
фукамизации раскалывается на два генотипа. Эта монография издавалась
неоднократно и сыграла, по-видимому, не последнюю роль в обсуждении
поправки. Любопытно, однако же, отметить, что последнее издание этой книги
(Лос-Анджелес, 99) не содержит ни слова о фукамизации: надо понимать,
автор полностью удовлетворен поправкой, и судьба 99.9... процента
человечества, продолжающих подвергать своих детей фукамизации, его не
интересует.
Примечание: Заключая этот раздел, считаю необходимым подчеркнуть, что
подбор и аннотирование материалов для него я осуществлял по принципу их
нетривиальности, с моей личной точки зрения. Заранее приношу свои
извинения, если невысокий уровень моей эрудиции вызовет неудовольствие.
2. По-видимому, первый отказ от фукамизации, открывший целую эпидемию
отказов, зарегистрирован в родильном покое поселка Ксава (Экваториальная
Африка). 17.04.81 года все три роженицы, поступившие в покой на протяжении
суток, независимо друг от друга, в разной форме, но совершенно
категорически запретили персоналу производить им процедуру фукамизации.
Роженица А. (первые роды) мотивировала отказ желанием мужа, недавно
погибшего в результате несчастного случая. Роженица Б. (первые роды)
мотивировать отказ даже не пыталась, малейшие попытки разубедить ее
вызывали у нее истерическое состояние. "Не хочу, и все!" - повторяла она.
Роженица В. (третьи роды, протестовала впервые) была очень рассудительна,
спокойна и мотивировала отказ нежеланием решать судьбу ребенка без его
ведома и согласия. "Вырастет, пусть сам решает", - объявила она.
(Я привожу здесь эти мотивации потому, что они совершенно типичны. С
легкими вариациями "отказчицы" прибегали к ним в 95 процентах случаев. В
литературе принята следующая классификация. Отказ типа А: вполне
рациональная, но в принципе непроверяемая мотивировка, 25 процентов. Отказ
типа Б: фобия в чистом виде, истерическое, иррациональное поведение, 65
процентов. Отказ типа В: этические соображения, 10 процентов.
18 апреля в той же больнице произошло еще два отказа, и новые отказы
были зарегистрированы в других родильных покоях региона. В конце месяца
случаи отказов насчитывались уже сотнями и были зарегистрированы во всех
регионах земного шара, а 5 мая пришло первое сообщение о случае отказа вне
Земли (март, Большой Сырт). Эпидемия отказов, то вспыхивая, то угасая,
продолжалась вплоть до 85 года, так что на момент принятия поправки общее
число "отказчиц" составило 50 тысяч (0.01 процента всех рожениц).
Закономерности эпидемии феноменологически исследованы очень хорошо и с
высокой степенью достоверны, однако сколько-нибудь убедительного
объяснения они так и не получили.
Например, было отмечено, что эпидемия имела как бы два географических
центра распространения: один в Экваториальной Африке, второй в
Северо-Восточной Сибири. Напрашивается аналогия с вероятными центрами
распространения человечества, но аналогия эта, разумеется, ничего не
объясняет.
Второй пример. Отказы были всегда индивидуальны, однако в пределах
каждого родильного покоя каждый отказ как бы порождал следующий. Отсюда
термин: "цепь отказов из Н звеньев". Число Н могло быть весьма велико: в
родильном покое Говекайской гинеклиники "цепь отказов" началась 11.09.83
года и тянулась до 21.09, вовлекая всех рожениц, последовательно
поступавших в покой, так что общая длина "цепи" составила 19 рожениц.
В некоторых больницах эпидемии отказов возникали и затухали
неоднократно. Скажем, в Бернском дворце младенца эпидемия повторилась
двенадцать раз.
При всем при этом в подавляющем большинстве родильных покоев Земли об
эпидемиях отказов и не слыхивали. Точно так же ничего не слыхивали об
отказах и в большинстве внеземных поселений. Однако в тех местах, где
эпидемии возникали (Большой Сырт, база Саула, Курорт), они развивались по
законам, типичным для Земли.
3. Причинам возникновения фукамифобии посвящена большая литература. Я
ознакомился с наиболее солидными работами, которые порекомендовал мне
профессор Деруйод из Лхасского психологического центра. Я недостаточно
подготовлен для того, чтобы сделать компетентный обзор этих работ, но у
сложилось впечатление, что сколько-нибудь общепринятой теории фукамифобии
не существует.
Поэтому я ограничусь здесь тем, что дословно приведу фрагмент моей
беседы с профессором Деруйодом.
Вопрос: Считаете ли вы возможным возникновение фобии у здорового и
благополучного человека?
Ответ: Строго говоря, это невозможно. Фобия у здорового возникает
всегда как следствие чрезмерного физического или психического
перенапряжения. Вряд ли такого человека можно назвать благополучным.
Другое дело, что человек, особенно в наше бурное время, не всегда отдает
себе отчет в том, что он надорвался... Субъективно он может считать себя
вполне благополучным и даже довольным, и возникновение фобии у него, с
точки зрения дилетанта, может выглядеть явлением необъяснимым...
Вопрос: И применительно к фукамифобии?
Ответ: Вы знаете, с определенной точки зрения беременность и сегодня
еще остается таинством... Достаточно сказать, что мы только совсем недавно
поняли, что психика беременной женщины есть психика бинарная, результат
дьявольски сложного взаимодействия вполне сформировавшейся психики
взрослого человека и антенатальной психики плода, о законах которой мы
сегодня практически ничего не знаем... А если добавить сюда неизбежные
физические стрессы, неизбежные невротические явления... Все это, вообще
говоря, образует благоприятную почву для фобий. Однако делать из этого
вывод, будто с помощью такого рода рассуждений мы хоть что-то объяснили в
этой поразительной истории... Это было бы опрометчиво. Это было бы крайне
опрометчиво и несерьезно.
Вопрос: Существуют ли какие-либо отличия "отказчиц" по сравнению с
обычными роженицами? Физиологические, психические... Такого рода
исследования проводились?
Ответ: Во множестве. Но ничего конкретного установить не удалось.
Лично я считал и сейчас считаю, что фукамифобия - это фобия универсальная,
как, например, фобия к нуль-транспортировке. Только нуль-Т-фобия есть
очень распространенное явление, страх перед первым нуль-Т-переходом
испытывает практически каждый человек, независимо от пола и профессии,
потом этот страх проходит бесследно... А фукамифобия - явление, к счастью,
чрезвычайно редкое. Я говорю "к счастью" потому, что излечивать
фукамифобию мы так и не научились.
Вопрос: Правильно ли я вас понял, профессор, что неизвестна ни одна
конкретная причина, вызывающая фукамифобию?
Ответ: Достоверно - нет. Разнообразных же гипотез предлагалось
множество, десятки.
Вопрос: Например?
Ответ: Например - пропаганда противников фукамизации. На
впечатлительную натуру, да еще в состоянии беременности, такая пропаганда
могла оказать определенное влияние. Или, скажем, гипертрофия материнского
инстинкта, инстинктивная потребность оградить свое дитя от внешних
воздействий, хотя бы и полезных... Вы собираетесь возразить? Не надо. Я с
вами совершенно согласен. Все эти гипотезы в лучшем случае объясняют
только очень узкий круг фактов. Никто не смог объяснить ни явление "цепи
отказов", ни географических особенностей явления... И уж совсем никто не
понимает, почему все это началось именно весной 81 года, причем не только
на Земле, но и очень далеко от Земли...
Вопрос: А почему это кончилось в 85 году - это объяснить можно?
Ответ: Представьте себе, да. Представьте себе, сам факт принятия
поправки вполне мог сыграть решающую роль в прекращении эпидемии.
Разумеется, и здесь остается много неясного, но это уже частности.
Вопрос: Как вы считаете, не могла ли эпидемия возникнуть в результате
каких-то неосторожных экспериментов?
Ответ: Теоретически это возможно. Но мы в свое время проверили эту
гипотезу. Никаких экспериментов, способных вызвать массовые фобии, на
Земле не производится. Кроме того, не забывайте, что одновременно
фукамифобия возникла и вне Земли...
Вопрос: А какого рода эксперименты могли бы вызвать фобии?
Ответ: Вероятно, я выразился не совсем точно. Я могу назвать вам
целый ряд, так сказать, технических приемов, с помощью которых у вас,
здорового человека, можно было бы вызвать какую-нибудь фобию. Обратите
внимание: именно какую-нибудь. Например, я стану облучать вас в
определенном режиме нейтринным концентратом, и у вас возникнет фобия. Но
что это будет за фобия? Страх пустоты? Страх высоты? Страх страха? Я не
могу сказать этого заранее. А о том, чтобы вызвать у человека такую
специфическую фобию, как фукамифобия, страх фукамизации... Нет, об этом не
может быть и речи. Разве что в сочетании с гипнозом? Но как реализовать
такое сочетание практически?.. Нет-нет, это несерьезно.
4. При всей своей географической (и космографической)
распространенности случаи фукамифобии оставались все-таки явлением
чрезвычайно редким в медицинской практике, и сами по себе они вряд ли
привели бы к каким-либо изменениям в законодательстве. Однако эпидемия
фукамифобии очень быстро из проблемы медицинской превратилась в событие,
носящее социальный характер.
Август 81. Первые зарегистрированные протесты отцов, пока еще носящие
частный характер (жалобы в местные и региональные медицинские управления,
отдельные обращения в местные Советы).
Октябрь 81. Первая коллективная петиция 129 отцов и двух
врачей-акушеров в Комиссию по охране материнства и младенчества при
Всемирном Совете.
Декабрь 81. На XVII Всемирном конгрессе Ассоциации акушеров впервые
выступает против обязательной фукамизации группа врачей и психологов.
Январь 82. Создается инициативная группа ВЭПИ (названная по инициалам
учредителей), объединяющая врачей, психологов, социологов, философов и
юристов. Именно группа ВЭПИ начала и довела до конца борьбу за принятие
поправки.
Февраль 82. Первый митинг противников фукамизации перед зданием
Всемирного Совета.
Июнь 82. Формальное образование оппозиции к "закону" в составе
комиссии по охране материнства и младенчества.
Дальнейшая хронология событий, на мой взгляд, особенного интереса не
представляет. Время (три с половиной года), потребовавшееся Всемирному
Совету для всестороннего изучения и принятия поправки, является достаточно
типичным. Зато нетипичным представляется мне соотношение между
численностью массовых сторонников поправки и численностью
профессионального корпуса. Обычно массовые сторонники нового закона - это
как минимум десяток миллионов человек, профессиональный же корпус,
квалифицированно представляющий их интересы (юристы, социологи,
специалисты по данному вопросу) - всего несколько десятков человек. В
нашем же случае массовый сторонник поправки ("отказчицы", их мужья и
родственники, друзья, сочувствующие, лица, примкнувшие к движению по
религиозным или философским соображениям) никогда не был по-настоящему
массовым. Общая численность участников движения не превышала полумиллиона.
Что же касается профессионального корпуса, то одна только группа ВЭПИ к
моменту принятия поправки включала в себя 536 специалистов.
5. После принятия поправки отказы не прекратились, хотя их число
заметно уменьшилось. Самое же главное - на протяжении 85 года изменился
сам характер эпидемии. Собственно, это явление уже нельзя назвать
эпидемией. Какие бы то ни было закономерности ("цепочки отказов",
географические концентрации) исчезли. Теперь отказы носят совершенно
случайный, единичный характер, причем мотивировки типа А и Б вообще не
встречаются, а превалируют ссылки на поправку. Видимо, поэтому нынешние
врачи вообще не рассматривают отказы от фукамизации как проявления
фукамифобии. Замечательно, что многие женщины, в свое время категорически
отказавшиеся от фукамизации и принимавшие активное участие в движении за
поправку, ныне совершенно потеряли интерес к этому вопросу и при родах
даже не пользуются правом ссылаться на поправку. Из женщин, отказавшихся
от фукамизации в период 81-85 годов, при следующих родах отказались едва
12 процентов. Третий отказ от фукамизации - это и вообще полная редкость:
за 15 лет зарегистрировано всего несколько случаев.
6. Считаю необходимым особенно подчеркнуть два обстоятельства.
А. Почти полное исчезновение фукамифобии после принятия поправки
обычно объясняется хорошо известными психосоциальными факторами.
Современный человек приемлет только те ограничения и обязательства,
которые вытекают из морально-этических установок общества. Любое
ограничение или обязательство иного рода воспринимается им с ощущением
(неосознанной) неприязни и (инстинктивного) внутреннего протеста. И
естественно, что, добившись добровольности в вопросе о фукамизации,
человек утрачивает основание для неприязни и начинает относиться к
фукамизации нейтрально, как к любой обычной медицинской процедуре.
Полностью принимая и понимая эти соображения, я тем не менее
подчеркиваю и возможность иной интерпретации - представляющей интерес к
рамках темы 009. А именно: вся изложенная выше история возникновения и
исчезновения фукамифобии прекрасно истолковывается как результат
целенаправленного, хорошо рассчитанного воздействия некоей разумной воли.
Б. Эпидемия фукамифобии хорошо совпадает по времени с появлением
"синдрома пингвина". (См. мой рапорт-доклад N 011/99).
Сапиенти сат.
Т. Глумов
(Конец Документа 4)
- - - - -
Сейчас я могу с полной определенностью утверждать, что именно этот
рапорт-доклад Тойво Глумова произвел в моем сознании ту подвижку, которая
и привела меня в конце концов к Большому Откровению. Причем, как ни
забавно звучит сейчас, сдвиг этот начался с того непроизвольного
раздражения которое вызвали у меня грубые и недвусмысленные намеки Тойво
на якобы зловещую роль "вертикалистов" в истории поправки. В оригинале
рапорта этот абзац украшен мною жирными отчеркиваниями; я прекрасно помню,
что собирался тогда устроить Тойво взбучку за неумеренное фантазирование.
Но тут до меня дошли сведения о визите Колдуна в Институт Чудаков, меня
наконец осенило, и мне стало не до взбучек.
Я оказался в жесточайшем кризисе, потому что мне не с кем было
поговорить. Во-первых, у меня не было никаких предложений. А во-вторых, я
не знал, с кем мне теперь можно поговорить, я с кем уже нельзя. Много
позже я спрашивал своих ребят: не показалось ли им что-нибудь странным в
моем поведении в те жуткие (для меня) апрельские дни 99 года. Сандро тогда
был погружен в тему "Рип Ван Винкль" и сам пребывал в состоянии
ошеломления, а потому ничего не заметил. Гриша Серосовин утверждал, будто
я тогда был особенно склонен отмалчиваться и на все инициативы с его
стороны отвечал загадочной улыбкой. А Кикин есть Кикин: ему уже тогда было
"все ясно". Тойво же Глумова мое тогдашнее поведение, безусловно, должно
было бесить. И бесило. Однако я и в самом деле не знал, что мне делать!
Одного за другим я гнал своих сотрудником в Институт Чудаков и каждый раз
ждал, что из этого получится, и ничего не получалось, и я гнал следующего
и снова ждал.
В это время Горбовский умирал у себя в Краславе.
В это время Атос-Сидоров готовился снова лечь в больницу, и не было
уверенности, что он вернется.
В это время Даня Логовенко впервые после многолетнего перерыва
напросился ко мне на чашку чая и целый вечер занимался воспоминаниями,
болтая сущие пустяки.
В это время я еще ничего не решил.
И тут разразились события в Малой Пеше.
В ночь с 5 на 6 мая меня подняла с постели аварийная служба. В Малой
Пеше (на реке Пеше, впадающей в Чешскую губу Баренцева моря) появились
какие-то чудовища, вызвавшие взрыв паники среди населения поселка.
Аварийная группа направлена, расследование проводится.
Согласно существующему порядку я обязан был направить на место
происшествия кого-нибудь из своих инспекторов. Я послал Тойво.
К сожалению, рапорт-доклад инспектора Глумова о событиях и о его
действиях в Малой Пеше утрачен. Во всяком случае, мне не удалось его
обнаружить. Между тем мне очень хотелось бы показать по возможности
подробно, как Тойво проводил это расследование, и потому придется мне
прибегнуть к реконструкции событий, основываясь на собственной памяти и на
беседах с участниками этого происшествия.
Нетрудно видеть, что предлагаемая реконструкция (а также и все
последующие) содержит, кроме совершенно достоверных фактов, еще и
кое-какие описания, метафоры, эпитеты, диалоги и прочие элементы
художественной литературы. Все-таки мне надо, чтобы читатель увидел перед
собою живого Тойво, каким я его помню. Тут одних документов не достаточно.
Если угодно, впрочем, можно рассматривать мои реконструкции как
свидетельские показания особого рода.
- - - - -
МАЛАЯ ПЕША. 6 МАЯ 99 ГОДА. РАННЕЕ УТРО.
Сверху поселок Малая Пеша выглядел так, как и должно было выглядеть
этому поселку в четвертом часу утра. Сонно. Мирно. Пусто. Десяток
разноцветных крыш полукругом, заросшая травой площадь, несколько стоящих
вразброс глайдеров, желтый павильон у обрыва над рекой. Река казалась
неподвижной, очень холодной и неприветливой, клочья белесого тумана висели
над камышами на той стороне.
На крыше клуба, задравши голову, стоял человек и следил за глайдером.
Лицо его показалось Тойво знакомым, и ничего удивительного в этом не было:
Тойво знал многих аварийщиков, наверное каждого второго.
Он посадил машину рядом с крыльцом и выпрыгнул на сырую траву. Утро
здесь было холодное. На аварийщике была уютная куртка с множеством
специальных карманов, с гнездами для всяких баллонов, регуляторов,
гасителей, воспламенителей и прочих предметов, необходимых для исправного
несения аварийной службы.
- Здравствуйте, - сказал Тойво. - Базиль, кажется?
- Здравствуйте, Глумов, - отозвался тот, протягивая руку. - Правильно. Базиль. Что это вы так долго?
Тойво объяснил ему, что нуль-Т здесь, в Малой Пеше, почему-то не
принимает, его выбросило в Нижней Пеше, и пришлось ему взять глайдер и
лететь лишних сорок минут по-над рекой.
- Понятно, - сказал Базиль и оглянулся на павильон. - Я так и думал.
Понимаете, они в панике эту нуль-кабину свою до такой степени
изуродовали...
- Значит, никто до сих пор так и не вернулся?
- Никто.
- И больше ничего не происходило?
- Ничего. Наши закончили осмотр полтора часа назад, ничего
существенного не нашли и отбыли домой делать анализы. Меня оставили, чтобы
я никого не пускал, и я все это время чинил нуль-кабину.
- Починили?
- Скорее да, чем нет.
Коттеджи Малой Пеши были старинные, постройки прошлого века,
утилитарная архитектура, натурированная органика, ядовито-яркие краски - от старости. Вокруг каждого коттеджа - непроглядные кусты смородины,
сирени, заполярной клубники, а сразу же за полукольцом домов - лес, желтые
стволы гигантских сосен, серо-зеленые от тумана хвойные кроны, а над ними,
уже довольно высоко, - багровый диск солнца на северо-востоке...
- Что за анализы? - спросил Тойво.
- Ну, здесь осталось довольно много следов... Эта пакость вылезла,
видимо, вон из того коттеджа и поползла во все стороны... - Базиль стал
показывать руками. - На кустах, на траве, кое-где на верандах осталась
подсохшая слизь, какая-то чешуя, комья чего-то такого...
- Что вы видели сами?
- Ничего. Когда мы прибыли, здесь все было вот как сейчас, только
туман над рекой стоял.
- Значит, свидетелей не осталось?
- Сначала мы думали, что удрали все поголовно. А потом оказалось:
нет, вон в том домике, крайнем, на берегу, благополучно процветает в
высшей степени пожилая особа, которая и не подумала удирать...
- Почему? - спросил Тойво.
- Понятия не имею! - ответил Базиль, задрав брови и разведя руки. - Представляете? Кругом паника, все мечутся в ужасе, дверцу нуль-кабины
выворотили с корнем, а ей хоть бы хны... Прилетаем мы, разворачиваем свои
боевые порядки, шашки наголо, багинеты примкнуты, и вдруг она выходит на
крыльцо и этак строго просит нас вести себя потише, потому что своим
галдежом мы мешаем ей спать!..
- А была ли паника?
- Ну-ну-ну! - сказал Базиль, предупреждающе подняв ладонь. - Здесь
было восемнадцать человек, когда все началось. Девять человек драпанули на
глайдерах. Пятеро бежали через кабину. А трое без памяти кинулись в лес,
заблудились там, и мы их еле нашли. Так что не сомневайтесь, была паника,
была... Паника была, чудовища какие-то были, и следы остались. А вот
почему старушка не напугалась, этого мы не знаем. Она вообще, какая-то
странная, эта старушка. Я своими ушами слышал, как она объявила командиру:
"Слишком поздно вы сюда прибыли, голубчики. Ничем вы им теперь не
поможете. Все они уже погибли..."
Тойво спросил:
- Что она имела в виду?
- Не знаю, - произнес Базиль недовольно. - Я же вам говорю: странная
старушка.
Тойво посмотрел на ядовито-розовый коттедж, содержащий в себе
старушку. Садик у этого коттеджа выглядел заметно более ухоженным. Рядом с
коттеджем стоял глайдер.
- Я вам не советую ее беспокоить, - сказал Базиль. - Пусть лучше сама
проснется, и уж тогда...
В этот момент Тойво почудилось за спиной движение, и он резко
повернулся. Из дверей клуба выглядывало бледное лицо с широко раскрытыми
испуганными глазами. Несколько секунд незнакомец молчал, затем бескровные
губы его шевельнулись, и он проговорил сипловатым голосом:
- Глупейшая история, правда?
- Стоп-стоп-стоп! - добродушно заговорил Базиль, двинувшись на него
выставленными вперед ладонями. - Прошу прощения, но сюда нельзя. Аварийная
служба.
Незнакомец тем не менее переступил через порог и сразу же
остановился.
- Я собственно, и не претендую, - сказал он и откашлялся. - Но
обстоятельства... скажите, Григорий с Элей уже вернулись?
Выглядел он достаточно необычно. На нем была меховая доха, под полами
которой виднелись богато расшитые меховые сапоги. Доха была расстегнута на
груди и открывала пеструю летнюю рубашку из микросетки, какие тогда
предпочитали жители степной полосы. На вид ему было лет сорок - сорок
пять, лицо простоватое и славное, только слишком уж бледное - то ли от
испуга, то ли от смущения.
- Нет-нет, - ответил Базиль, надвинувшись на него вплотную. - Никто
сюда не возвращался, здесь идет расследование, и мы никого сюда не
пускаем...
- Подождите, Базиль, - сказал Тойво. - Кто это - Григорий с Элей? - спросил он у незнакомца.
- Кажется я опять не туда попал... - проговорил незнакомец с каким-то
даже отчаянием и оглянулся через плечо, где в глубине павильона
отсвечивала полированными поверхностями кабина нуль-Т. - Простите, это...
м-м-м... ах ты, Господи, я опять забыл... Малая Пеша? Или нет?
- Это Малая Пеша, - сказал Тойво.
- Ну тогда вы же должны знать... Григорий Александрович Ярыгин... Как
я понял, он живет здесь каждое лето... - Он вдруг обрадованно закричал,
тыча рукой: - Вон же, вон тот коттедж! Вон на веранде мой плащ висит!..
Все тут же разъяснилось. Незнакомец оказался свидетелем. Звали его
Анатолий Сергеевич Крыленко, и он был зоотехником, и работал он
действительно в степной полосе - в Азгирском агрокомплексе. Вчера на
ежегодной выставке новинок в Архангельске он совершенно случайно носом к
носу столкнулся со своим школьным другом Григорием Ярыгиным, с которым не
виделся вот уже лет десять. Естественно, Ярыгин потащил его к себе, сюда,
в эту... эх, опять вылетело... ну да, в Малую Пешу. Они провели прекрасный
вечер втроем - он, Ярыгин и жена Ярыгина Эля, катались на лодке, гуляли по
лесу, часам к десяти вернулись домой, вон в тот коттедж, поужинали и
расположились пить чай на веранде. Было совсем светло, с речки доносились
детские голоса, и тепло было, и удивительно пахла заполярная клубника. А
потом Анатолий Сергеевич Крыленко вдруг увидел глаза...
В этой самой важной для дела части своего рассказа Анатолий Сергеевич
стал, мягко выражаясь, невнятен. Он словно бы тщился пересказать некий
жуткий, запутанный сон.
Глаза глядели из сада... Они надвигались, но все время оставались в
саду... Два огромных, тошнотворных на вид глаза... По ним все время что-то
текло... А слева, сбоку, был еще третий... или три?.. И что-то валилось,
валилось, валилось через перила веранды и уже подтекало к ступеням...
Причем двинуться было совершенно невозможно... Григорий пропал куда-то,
Григория не видно. Эля где-то здесь, но ее тоже не видно, только слышно,
как она истерически визжит... или хохочет... Тут дверь в комнату
распахнулась. Комната по пояс примерно была заполнена шевелящимися
студенистыми тушами, а глаза этих туш были там, снаружи, за кустами...
На этом трагедия кончилась, и началась скорее уж комедия.
Нуль-транспортер выбросил Анатолия Сергеевича в поселок Рузвельт на
острове Петра Первого. Это в море Беллинсгаузена, на градуснике минус
сорок девять, скорость ветра восемнадцать метров с секунду, поселок по
тамошнему зимнему времени пуст.
Впрочем, в клубе полярников автоматика задействована, тепло, уютно...
Анатолий Сергеевич в своей пестренькой рубашечке и шортах, еще мокрый
после чая и пережитого ужаса, приходит в себя. И когда он приходит в себя,
его прежде всего, как и следовало ожидать, охватывает непереносимый стыд.
Он понимает, что бежал в панике, как последний трус - о таких трусах ему
приходилось разве что читать в исторических романах. Он вспоминает, что
бросил Элю и по крайней мере еще одну женщину, которую заметил мельком в
соседнем коттедже. Он вспоминает детские голоса на реке и понимает, что
детей этих он тоже бросил. Отчаянный позыв к действию овладевает им, но
вот что замечательно: позыв этот возникает далеко не сразу, а во-вторых,
возникнув уже, он довольно долго сосуществует с непереносимым ужасом при
мысли о том, что надо вернуться туда, на веранду, в поле зрения кошмарных
текучих глаз, к отвратительным студенистым тушам...
Ввалившаяся с мороза в клуб шумная компания гляциологов застала
Анатолия Сергеевича тоскливо ломающим руки: он все еще не мог ни на что
решиться. Гляциологи выслушали его рассказ вполне сочувственно и с
энтузиазмом приняли решение вернуться на страшную веранду вместе с ним.
Однако тут же выяснилось, что Анатолий Сергеевич не знает не только
нуль-индекса поселка, но и само название его. Он мог сказать только, что
это недалеко от Баренцева моря, на берегу небольшой реки, в полосе
заполярных сосняков. Тогда гляциологи спешно обрядили Анатолия Сергеевича
в соответствии с местным климатом и сквозь свистящую пургу поволокли в
штаб поселка напролом через чудовищные сугробы в компании звероподобных
псов... И вот в штабе, перед терминалов БВИ, кому-то из полярников пришла
в голову весьма здравая мысль о том, что дело-то не шуточное. Чудовища
эти, безусловно, либо вырвались из какого-нибудь зверинца, либо - страшно
подумать! - из какой-нибудь лаборатории, конструирующей биомеханизмы. В
любом случае самодеятельность, ребята, тут просто неуместна, надо сообщить
в аварийную службу.
И они сообщили в Центральную Аварийную. В Центральной Аварийной их
поблагодарили и сказали, что принимают сообщение к сведению. Через полчаса
дежурный Аварийной сам позвонил в штаб, сказал, что сообщение
подтверждается, и попросил на связь Анатолия Сергеевича. Анатолий
Сергеевич в самых общих чертах описал, что с ним произошло и как он
оказался у берегов Антарктиды. Дежурный успокоил его в том смысле, что
пострадавших нет, супруги Ярыгины живы и здоровы и что утром, вероятно, в
Малую Пешу можно будет вернуться, а сейчас ему, Анатолию Сергеевичу, лучше
всего принять что-нибудь успокоительное и лечь отдохнуть.
И Анатолий Сергеевич принял успокоительное и тут же в штабе прикорнул
на диване, но не проспал и часу, как снова увидел текучие глаза над
перилами веранды, услышал истерический хохот Эли, и проснулся от
невыносимого стыда.
- Нет, - сказал Анатолий Сергеевич, - они не удерживали меня. Видно,
поняли мое состояние... Никогда не думал, что со мной может такое
случиться. Я, конечно, не Следопыт и не Прогрессор... но и у меня в жизни
были острые ситуации, и я всегда вел себя вполне прилично... Я не понимаю,
что со мной произошло. Пытаюсь объяснить это самому себе, и у меня ничего
не получается... Словно наваждение какое-то... - Он вдруг заметался
глазами. - Вот сейчас говорю с вами, а внутри все ледяное... Может, мы все
здесь чем-нибудь отравились?
- Вы не допускаете, что это была галлюцинация? - спросил Тойво.
Анатолий Сергеевич зябко передернул плечами и посмотрел в сторону
Ярыгинского коттеджа.
- Н-не знаю... - проговорил он. - Нет, ничего не могу сказать.
- Ладно, пойдемте посмотрим, - предложил Тойво.
- Мне с вами? - спросил Базиль.
- Не обязательно, - сказал Тойво. - Я тут буду долго ходить
туда-сюда. А вы держите крепость.
- Пленных брать? - спросил Базиль деловито.
- Обязательно, - сказал Тойво. - Пленные мне нужны. Все, кто хоть
что-нибудь видел своими глазами.
И они с Анатолием Сергеевичем двинулись через площадь. Анатолий
Сергеевич вид имел решительный и деловой, но чем ближе он подходил к дому,
тем напряженнее становилось его лицо, явственнее выступали желваки на
скулах, а нижнюю губу он закусил, словно бы преодолевал сильную боль. И
Тойво счел за благо дать ему передышку. Шагах в пятидесяти от живой
изгороди он остановился - будто бы для того, чтобы осмотреть окрестности,
и принялся задавать вопросы. А был ли кто-нибудь вон в том коттедже,
справа? Ах, там было темно? А слева? Женщина... Да-да, помню, вы
говорили... Одна только женщина и больше никого? А глайдера тут поблизости
не было?
Тойво задавал вопросы. Анатолий Сергеевич отвечал, а Тойво кивал с
важным видом и всячески показывал, как существенно для расследования все
то, что он слышит. И постепенно Анатолий Сергеевич приободрился,
расслабился внутренне, и они вступили на веранду уже почти как коллеги.
На веранде был беспорядок. Стол стоял косо, один из стульев
опрокинут, сахарница закатилась в угол, оставив за собой дорожку сахарного
песку. Тойво потрогал чаеварку - она была еще горячая. Он искоса глянул на
Анатолия Сергеевича. Тот опять был бледен и играл желваками. Он смотрел на
пару сандалий, сиротливо прижавшихся друг к другу под дальним стулом.
По-видимому, это были его сандалии. Они были застегнуты, и непонятным
казалось, как это Анатолию Сергеевичу удалось выдрать из них ноги.
Впрочем, никаких потеков ни на них, ни под ними, ни где-нибудь рядом Тойво
не видел.
- Домашних киберов здесь, видимо, не признают, - произнес Тойво
деловито, чтобы вернуть Анатолия Сергеевича из мира пережитого ужаса в мир
будничного быта.
- Да... - пробормотал тот. - То есть... Да кто их сейчас признает?..
Видите мои сандалии...