- Это Гэндальф, Теоден и его люди! - заметил Леголас. - Пойдемте им навстречу!
      - Идите осторожно! - предупредил Мерри. - Плиты вывернуты из своих гнезд и покрыты грязью: они могут подвернуться под вами, и вы провалитесь в яму.
      Они медленно и осторожно пошли по дороге от ворот к Ортханку. Всадники, видя их приближение, остановились в тени скалы и ждали. Гэндальф выехал вперед им навстречу.
      - Ну, у нас с Древобрадом был интересный разговор, и мы обсудили кое-какие планы, - сказал он. - К тому же мы все отдохнули. Теперь нам нужно снова двигаться в путь. Я надеюсь, вы тоже подкрепились и отдохнули?
      - Да, - ответил Мерри. - Но наш разговор начался и кончился в дыме. С некоторых пор мы лучше относимся к Саруману.
      - Неужели? - удивился Гэндальф. - Ну, а я нет. Перед отправлением у меня есть еще одно дело: нужно нанести Саруману прощальный визит. Опасный и, вероятно, бесполезный. Но визит должен быть сделан. Кто хочет может идти со мной. Но берегитесь! И не шутите! Сейчас не время для шуток.
      - Я пойду, - сказал Гимли. - Хочу взглянуть на него и проверить, похож ли он на вас.
      - А как вы узнаете это, мастер гном? - спросил Гэндальф. - Саруман может выглядеть мной в ваших глазах, если ему это понадобится. И достаточно ли вы мудры, чтобы разобраться во всех его ложных образах? Ну, посмотрим. Возможно, он не захочет показываться перед таким количеством свидетелей. Но я попросил всех энтов не подходить близко, так что, возможно, мы его убедим выйти.
      - А не опасно ли это? - спросил Пин. - Не выстрелит ли он в нас, не прольет ли огонь из окон, не наложит ли на расстоянии заклинание?
      - Последнее вполне вероятно, если вы пойдете к его дверям с легким сердцем, - сказал Гэндальф. - Мы не знаем, что он будет делать. Опасно приближаться к хищнику, загнанному в угол. А у Сарумана есть еще власть, о которой вы и не догадываетесь. Берегитесь его голоса!
      Они подошли к подножью Ортханка. Оно было черным, и скала блестела, как-будто была влажной. У многих камней были острые грани, словно их недавно высекли. Несколько крошечных трещин осталось на них, как следствие ярости энтов.
      На восточной стороне, высоко над землей между двумя устоями находилась большая дверь; над ней окно, выходящее на балкон, огражденный железными перилами. К порогу двери вел пролет из двадцати семи широких ступеней, высеченных чьим-то неведомым искусством из того же черного камня. Это был единственный вход в башню. В высоких стенах было прорезано множество окон. Сверху они казались маленькими глазками в лице из скал.
      У начала лестницы Гэндальф и король спешились.
      - Я поднимусь, - сказал Гэндальф. - Я бывал в Ортханке и понимаю опасность этого.
      - Я тоже поднимусь, - сказал король. - Я стар и больше не боюсь опасности. Я хочу поговорить с врагом, который причинил мне столько зла. Эомер пойдет со мной и присмотрит, чтобы мои старые ноги не споткнулись.
      - Как хотите, - сказал Гэндальф. - Со мной пойдет Арагорн. Пусть остальные ждут у подножья лестницы. Они достаточно увидят и услышат, если будет что видеть и слышать.
      - Нет! - сказал Гимли. - Леголас и я хотим взглянуть поближе. Мы одни представляем наши народы. Мы пойдем с вами.
      - Идите! - сказал Гэндальф и с этими словами начал подниматься по ступенькам. Теоден шел за ним.
      Всадники Рохана беспокойно сидели на лошадях с обеих сторон лестницы и мрачно смотрели на темную башню, опасаясь за своего повелителя. Мерри и Пин сели на нижнюю ступеньку, чувствуя себя незначительными и в тоже время ощущая опасность.
      - Полмили грязи отсюда до ворот! - пробормотал Пин. - Хотел бы я незаметно улизнуть обратно в караульную! Зачем мы пришли? Нас не звали.
      Гэндальф остановился перед дверью в Ортханк и ударил в нее посохом. Послышался глухой звук.
      - Саруман! Саруман! - воскликнул Гэндальф громким повелительным голосом. - Саруман, выходите!
      Некоторое время никакого ответа не было. Наконец окно над дверью приоткрылось, но в темной щели ничего не было видно.
      - Кто это? - послышался голос. - Что вам нужно?
      Теоден вздрогнул.
      - Я знаю этот голос, - сказал он, - и я проклинаю день, когда впервые услышал его.
      - Идите и приведите Сарумана, раз уж вы стали его лакеем, Грима Змеиный Язык! - сказал Гэндальф. - И не тратьте зря нашего времени!
      Окно закрылось. Они ждали. Неожиданно послышался другой голос, низкий и мелодичный, каждые его звук очаровывал. Те, кто слышал этот голос неподготовленным, редко могли вспомнить услышанные слова, а вспомнив, удивлялись, потому что в словах не было никакой особенной силы. Но обычно помнили только радость и счастье от этого голоса; все, что он говорил, казалось необыкновенно мудрым, в глубине души поднималось желание немедленным согласием доказать свою мудрость. Голоса других по контрасту казались грубыми. И если кто-то противоречил этому голосу, в сердцах слушателей возникало желание этого спорщика убить. Для некоторых очарование длилось, лишь пока голос обращался к ним; когда он обращался к другому, они улыбались, как человек, разглядевший грех фокусников, в то время как другие его не видят. Для большинства же достаточно было просто звука этого голоса, чтобы держать их под властью чар. Но для тех, кто был завоеван голосом, очарование его продолжалось долго, как будто он шепотом звучал в их ушах. Никто не оставался незатронутым им: никто не мог сопротивляться его просьбам и приказам без напряжения разума и воли, если только хозяин сохранял контроль над ними.
      - Ну? - мягко произнес этот голос. - Зачем вы нарушаете мой отдых? Почему не даете мне покоя ни днем, ни ночью?
      Он произнес это тоном доброго человека, огорченного незаслуженным оскорблением.
      Все смотрели вверх, удивленные, потому что никто не слышал его приближения. Они увидели фигуру, опирающуюся на перила и глядевшую вниз на них. Это был старик, одетый в большой плащ, цвет которого было трудно определить сразу, потому что он менялся, когда они переводили взгляд или когда сам старик шевелился. У старика было длинное лицо с высоким лбом, с глубокими темными глазами, выражение которых было трудно понять, хотя взгляд его был одновременно серьезным, благожелательным, немного уставшим. Волосы и борода его были белые, но в бровях и вокруг ушей сохранилось много черных волос.
      - Приятный и в то же время неприятный, - пробормотал Гимли.
      - Но продолжим, - сказал мягкий голос. - Двух из вас я знаю по именам. Гэндальфа и очень хорошо знаю и понимаю, что он ищет здесь помощи или совета. Но вы, Теоден, повелитель марки Рохана, известный своими благородными деяниями и еще более известный благородством дома Эорлов. О достойный сын Тенгела! Почему вы не пришли сюда раньше и как друг? Как я хотел увидеть вас, могущественный король западных земель, и особенно в эти последние годы, чтобы предостеречь вас от неразумных и злых советов окружавших вас! Но разве сей час пришел слишком поздно? Несмотря на нанесенное мне оскорбление, в котором, увы! Приняли участие и люди Рохана, я все еще могу помочь вам, спасти вас от неизбежной гибели, если вы и дальше пойдете по дороге, по которой начали идти. Я один могу помочь вам сейчас.
      Теоден открыл рот, как бы собираясь заговорить, но ничего не сказал. Он посмотрел на Сарумана, глядевшего на него темными торжественными глазами, потом на Гэндальфа; казалось, он колеблется. Гэндальф не сделал ни знака; он стоял молча, как камень, как человек, терпеливо ожидающий призыва, который еще не пришел. Всадники вначале зашевелились, одобрительно бормоча, потом тоже замолчали, очарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не говорил так прекрасно и достойно их повелителя. Грубыми и высокомерными казались теперь все его слова, обращенные к Теодену. И в сердцах воинов запала тень, страх перед гибелью Марки во Тьме, куда вел их Гэндальф, в то время как Саруман стоял у двери освобождения, и держа ее полуоткрытой давал пробиться лучу света. Наступило тяжелое молчание.
      Его внезапно прервал гном Гимли.
      - Слова этого колдуна стоят на головах, - заявил он, сжимая рукоять топора. - Если на языке Ортханка помощь означает разрушение, а спасение - порабощение, тогда все ясно. Но мы пришли сюда не как просители.
      - Мир! - сказал Саруман, и на короткое мгновение голос его стал менее мягким и вкрадчивым, в глазах блеснул огонек и исчез. - Я пока говорю не с вами, Гимли, сын Глоина! Ваш дом далеко, и вы не имеете отношения к беспокойствам и заботам наших земель. Но не ваша вина в том, что вы оказались вовлеченными в наши дела, поэтому я не осуждаю вас за ту роль, что вы сыграли, - а роль эта, несомненно злая. Но прошу вас: позвольте мне вначале поговорить с королем Рохана, моим соседом и некогда - моим другом.
      - Что вы скажете, король Теоден? Хотите ли сохранить мир со мной и использовать мои знания, собранные за много лет? Будем ли мы держать совместный совет против злых дней и возместить взаимные оскорбления совместными добрыми делами, чтобы ваши земли процветали?
      Теоден по-прежнему не отвечал. Поражен ли он был гневом или сомнением, никто не мог сказать. Заговорил Эомер.
      - Повелитель выслушайте меня! - сказал он. - Теперь мы чувствуем опасность, о которой нас предупреждали. Прибыли ли мы как победители или должны стоять удивленные старым лжецом с медом на раздвоенном языке? Так говорил бы загнанный волк, обращаясь к собакам, если бы смог. Уж такую помощь сможет оказать он вам! Все, что он хочет, это выпутаться из трудного положения. Но неужели вы будете вести переговоры с этим мастером предательства и убийства? Вспомните Теодреда у бродов и могилу Гамы в пропасти Хэлма!
      - Если говорить о ядовитых языках, то что сказать о вашем, юная змея? - сказал Саруман, и все почувствовали сдерживаемый гнев в его голосе. - Но подождите, Эомер, сын Эомунда! - продолжал он снова мягким голосом. - Каждый должен довольствоваться своим уделом. Ваш удел - сила рук и доблесть. Из-за них вы заслужили высокую честь. Убивайте врагов вашего повелителя и довольствуйтесь этим. Не вмешивайтесь в политику, которой вы не понимаете. Но, может быть, если вы станете королем, вы поймете то, что король осторожно и заботливо должен выбирать себе друзей. Дружбу Сарумана и могущество Ортханка не так просто отбросить в сторону, какие бы обиды, реальные или мнимые, не лежали между нами. Вы выиграли сражение, но не войну. В следующий раз вы можете обнаружить тень леса у своих дверей: он своенравен, бесчувственен и не любит людей.
      Но, повелитель Рохана, можно ли называть меня убийцей, если погибли в битве доблестные люди? Если вы начали войну без необходимости, потому что я не хотел ее, - тогда люди будут умирать. Но если я убийца из-за этого, в таком случае весь дом Эорла состоит из убийц: ваши предки вели много войн и убили множество противников. Но с некоторыми противниками был впоследствии заключен мир. Я говорю, король Теоден: пусть будет между нами мир и дружба. Теперь слово за вами.
      - У нас будет мир, - сказал Теоден наконец, хрипло и с усилием. Несколько всадников радостно воскликнули. Теоден поднял руку. - Да, у нас будет мир, когда исчезнете вы и все ваши создания - и все создания вашего черного хозяина, которому вы хотели предать нас. Вы лжец, Саруман, и растлитель человеческих сердец. Вы протягиваете мне руку, а я вижу только коготь лапы Мордора. Какая жестокость и какое лицемерие! Даже если вы бы вели войну только со мной - а это не так: будь вы хоть в десять раз мудрей, вы не имеете права руководить мной по своему желанию, - даже если так, что вы скажете о своих факелах в Вестфолде и о детях, которые лежат там мертвыми? Ваши слуги изрубили тело Гамы перед воротами Хорнбурга уже после его смерти. Только когда вы повиснете на виселице в собственном окне пищей для ворон, только тогда у нас будет мир с вами и с Ортханком. Я говорю от имени всего дома Эорла. Пусть я недостойный потомок своих предков, но я не буду лизать ваши руки. Попробуйте с кем-нибудь другим. Но, боюсь, ваш голос утратил свое очарование.
      Всадники смотрели на Теодена, как люди, очнувшиеся от сна. Хрипло, как карканье старого ворона, звучал в ушах голос их повелителя - после музыки слов Сарумана... Сам Саруман на время из-за гнева утратил контроль над собой. Он перегнулся через перила, как будто хотел ударить короля своим посохом. Многим показалось, что они видят змею, изготовившуюся для прыжка.
      - Виселица и вороны! - засвистел он, и все вздрогнули от этой отвратительной перемены. - Старый дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками? Слишком долго они сами избегали виселицы!.. Но петля приближается, медленно, но неотвратимо. Все вы будете висеть в ней! - Голос его изменился, как будто он медленно овладевал собой. - Не знаю, откуда я беру терпение для разговоров с вами. Мне вы не нужны, не нужны ваши адъютанты, убегающие быстрее, чем скачущий вперед Теоден, хозяин лошадей. Я уже давно предлагал вам союз, видимо превышающий возможность вашего разума. Предлагаю его снова, чтобы те, кого вы ведете по неверной дороге, могли увидеть правильный выбор. Вы хвастали, что нанесли мне оскорбление. Да будет так. Убирайтесь к своим хижинам!
      Но вы, Гэндальф! Вами я действительно огорчен, за вас я стыжусь. Как могли вы принять участие в такой компании? Вы горды, Гэндальф, и не без причины, у вас благородный ум и глаза, способные видеть далеко и глубоко. Даже сейчас неужели вы не прислушиваетесь к моему совету?
      Гэндальф шевельнулся и посмотрел вверх:
      - Что скажете вы такого, чего не сказали во время нашей последней встречи? - поинтересовался он. - Или вы хотите взять свои слова обратно?
      Саруман помолчал.
      - Взять назад? - пропел он, как бы в изумлении. - Взять. Я пытался дать вам совет для вашего же добра, но вы не пожелали меня слушать. Вы горды и не любите советов: у вас хватает собственной мудрости. Но в данном случае вы ошибаетесь, неправильно понимаете мои намерения. Боюсь, что в стремлении переубедить вас я потерял терпение. Я сожалею об этом. У меня нет к вам недоброжелательности. Вот даже сейчас, когда вы вернулись в обществе злобных и невежественных союзников. И почему бы мне желать вам зла? Разве мы оба не члены высокого и древнего союза, самого замечательного в Средиземье? Наша дружба выгодна нам обоим. Мы можем по-прежнему действовать вместе, излечивать недостатки мира. Давайте поймем друг друга и избавим этих младших собратьев от необходимости делать выбор! Пусть ждут нашего решения! Для общего блага я согласен забыть прошлое и принять вас вновь. Разве вы не хотите поговорить со мной? И разве вы не подниметесь ко мне?
      Так велика была сила голоса Сарумана, что никто, слышавший его, не мог остаться незатронутым. Но теперь очарование голоса было другим. Теперь это было мягкое увещевание доброго короля ошибающемуся, но любимому министру. Они слышали слова не предназначенные для них, непослушные дети или грубые слуги, подслушивающие беседу старших и размышляющие, насколько она будет определять их участь. Из возвышенного материала были сделаны эти двое, почтенного и мудрого. Неизбежен был их союз. Гэндальф поднимется в башню, чтобы обсудить глубокие мысли, недоступные их пониманию, в высоких комнатах Ортханка. Дверь за ним закроется, а они останутся снаружи и будут ждать назначенной работы или наказания. Даже в мозгу Теодена оформилась мысль, как тень сомнения: "он нас предаст, он пойдет, мы останемся".
      И вдруг Гэндальф рассмеялся. Наваждение исчезло, как дым.
      - Саруман, Саруман! - сказал Гэндальф, все еще смеясь. - Саруман, вы неверно выбрали путь в жизни. Вы должны были бы стать королевским шутом и зарабатывать на хлеб себе и на колотушки, передразнивая королевских советников. - Он помолчал, пытаясь справиться со своим весельем. - Понять друг друга? Боюсь, вы меня не понимаете. Но, Саруман, вас я понимаю теперь слишком хорошо. Я лучше помню ваши аргументы и дела, чем вы предполагаете. Когда я в последний раз навещал вас, вы были тюремщиком Мордора, и туда-то должен был быть послан я. Нет, гость, который был вынужден бежать с крыши, дважды подумает, прежде чем прийти снова. Нет, я не думаю, что поднимусь к вам. Но послушайте меня, Саруман, в последний раз! Не хотите ли вы спуститься? Изенгард оказался менее сильным, чем он вам представлялся. То же может произойти и с другими вещами, в которые вы верите. Не лучше ли оставить их на время хотя бы? Повернуться к новому, может быть? Подумайте хорошо, Саруман! Не хотите ли спуститься?
      Тень пробежала по лицу Сарумана, потом лицо его смертельно побледнело. Прежде чем он сумел справиться с собой, все увидели муку разума терзаемого сомнением, боящегося остаться и боящегося выйти из убежища. Секунду он колебался. Все затаили дыхание. Потом Саруман заговорил, и голос его был пронзителен и холоден. Высокомерие и ненависть звучали в нем.
      - Спущусь ли я? - насмехался он. - Неужели невооруженный человек выйдет за дверь к грабителям и убийцам? Я достаточно хорошо слышу вас отсюда. Я не дурак и не верю вам, Гэндальф. Они не стоят открыто на моей лестнице, но я знаю, где они скрываются и ждут вашего приказа, эти дикие лесные демоны.
      - Предатели всегда недоверчивы, - устало ответил Гэндальф. - Но вы можете не бояться за свою шкуру. Я не хочу ни убивать, ни повредить вам, как вы думаете. И у меня хватит власти, чтобы защитить вас. Я дам вам последнюю возможность. Можете свободно оставить Ортханк, если хотите.
      - Звучит хорошо, - усмехнулся Саруман. - Вполне в манере Гэндальфа Серого, очень снисходительно и ласково. Не сомневаюсь, что вы найдете Ортханк просторным и удобным, и потому мой уход устраивает вас. Но зачем мне уходить? И что вы понимаете под словом "свободно"? Я убежден, что у вас есть условия.
      - Причины для ухода вы можете увидеть из своего окна, - ответил Гэндальф. - Другие причины легко придут вам на ум. Ваши слуги уничтожены или рассеяны, соседи стали вашими врагами, вы обманули своего нового хозяина или пытались это сделать. И когда его глаз обратится сюда, это будет красный глаз гнева. Но когда я говорю вам "свободно", я имею в виду свободно - свободно от уз, от цепей или приказов. Вы сможете пойти куда угодно, Саруман, даже в Мордор, если захотите. Но в начале вы должны будете отдать мне ключ от Ортханка и ваш посох. Они будут залогом вашего поведения; я верну вам их позже, если вы того заслужите.
      Лицо Сарумана мертвенно побледнело, исказилось гневом, в глазах вспыхнул красный огонь. Он свирепо рассмеялся.
      - Позже! - воскликнул он, и голос его прозвучал, как вопль. - Позже! Да когда вы получите такие ключи от Барад-Дура, и короны семи королей и жезл пяти колдунов, и пару сапог, на много размеров больших, чем те, что теперь на вас. Скромный план. Но я не помогу вам в этом. У меня есть чем заняться. Не будьте глупцом. Если хотите иметь со мной дело, уходите и возвращайтесь более рассудительным! И не берите с собой головорезов и весь этот сброд, что цепляется за ваш хвост! До свидания!
      Он повернулся, собираясь уйти с балкона.
      - Назад, Саруман! - повелительным голосом сказал Гэндальф. К удивлению остальных, Саруман повернулся и как бы против своей воли подошел к перилам и повис на них, тяжело дыша. Лицо его исказилось и покрылось морщинами. Руки тяжело свисали по бокам и скорчились, как когти.
      - Я не разрешил вам уйти, - строго сказал Гэндальф. - Я еще не кончил. Вы стали глупцом Саруман, и мне вас жаль. Вы еще можете отвернуться от глупости и зла и послужить добру. Но вы выбрали другое - остаться и до конца пытаться осуществить свой подлый план. Оставайтесь! Но предупреждаю возврата не будет! Даже если к вам протянутся темные руки с востока, Саруман! - воскликнул он, и голос его звучал властно и повелительно. - Смотрите, я не Гэндальф Серый, которого вы предали. Я Гэндальф Белый, преодолевший смерть. У вас нет теперь цвета, и я изгоняю вас из совета!
      Он поднял руку и медленно проговорил ясным холодным голосом:
      - Саруман, ваш посох сломан, - послышался треск, посох в руках Сарумана раскололся, и верхняя часть его упала к ногам Гэндальфа. - Идите! - сказал Гэндальф.
      С криком Саруман упал навзничь и пополз к дверям. В тот же момент тяжелый сверкающий предмет, вращаясь, упал сверху. Ударившись о перила балкона и пролетев рядом с головой Гэндальфа, он ударился в ступеньку, на которой тот стоял. Железные перила зазвенели и прогнулись. Ступенька же треснула и раскололась. Но сам предмет остался невредимым. Это был хрустальный шар, темный, но сверкающий изнутри красным алмазом пламени. Он покатился по лестнице и направил свой бег к глубокой луже. Пин подбежал и подобрал его.
      - Мошенник! - воскликнул Эомер. Но Гэндальф стоял неподвижно.
      - Нет, это не Саруманом брошено, - сказал он, - и даже не по его просьбе, я думаю. Шар вылетел из окна высоко вверху. Прощальный подарок мастера Змеиного Языка, как мне кажется, но плохо нацеленный.
      - Может, он потому и нацелился плохо, что не мог решить, кого он ненавидит больше: вас или Сарумана, - сказал Арагорн.
      - Может быть и так, - согласился Гэндальф. - Мало приятного доставлял этот союз им обоим: они грызли друг друга словами. Но наказание заслуженное. Если когда-либо Змеиный Язык выйдет из Ортханка живым, это будет гораздо больше, чем он заслуживает.
      Эй, парень, я не просил тебя брать это! - воскликнул он, резко оборачиваясь и видя, как Пин поднимается по ступеням, медленно, как бы неся тяжелый груз. Он торопливо спустился навстречу хоббиту, взял у него темный шар и закутал его в свой плащ.
      - Я позабочусь об этом, - сказал он. - Не думаю, чтобы Саруман хотел выбросить эту вещь.
      - Но у него могут найтись другие вещи, - заметил Гимли. - Если разговор окончен, то пойдемте отсюда, пока нас не забросали камнями.
      - Разговор окончен, - сказал Гэндальф. - Идемте.
      Они повернулись спинами к дверям Ортханка и спустились по ступенькам. Всадники с радостью приветствовали короля и Гэндальфа. Чары Сарумана были разрушены: они видели, как Саруман повиновался приказу, как....
      - Ну, это сделано, - сказал Гэндальф. - Теперь я должен увидеться с Древобрадом, рассказать ему, как обстоят дела.
      - Он, вероятно, догадывается, - сказал Мерри. - Мог ли разговор закончиться иначе?
      - Маловероятно, - ответил Гэндальф, - хотя одно время равновесие висело на волоске. Но у меня были причины пытаться, и из-за жалости и по другим причинам. Впервые Саруман увидел, что власть его голоса слабеет. Он не может быть одновременно тираном и советником. Когда заговор созрел, он не может оставаться в тайне. Я дал Саруману последнюю возможность - отказаться и от Мордора и от собственных замыслов и возместить нанесенный ущерб, помогая нам. Он знает наши нужды. И он мог бы принести нам большую пользу. Но он предпочел отказаться и сохранить за собой Ортханк. Он не хочет слушать, хочет только командовать. Он живет теперь в ужасе перед тенью Мордора, но все еще надеется справиться с бурей. Несчастный глупец! Он погибнет, если власть Востока протянет свои руки к Изенгарду. Мы не можем разрушить Ортханк извне, но Саурон - кто знает, на что он способен?
      - А если Саурон не захватит Ортханк? Что вы с ним сделаете? - спросил Пин.
      - Я? Ничего! - ответил Гэндальф. - Я ничего с ним не сделаю. Мне не нужно господство. Что станет с Саруманом? Не могу сказать. Мне жаль, что так много прежде хорошего гноится в этой башне. Но для нас дела пока идут неплохо. Неожиданны повороты судьбы! Часто ненависть поражает сама себя! Думаю, что даже если бы мы смогли войти в Ортханк, вряд ли мы нашли бы что-либо более ценное, чем этот шар, который бросил в нас Змеиный Язык.
      Резкий крик, неожиданно прекратившийся, донесся из окна.
      - Кажется, Саруман согласен со мной, - усмехнулся Гэндальф. - Идемте! Оставим их.
      Они вернулись к развалинам ворот. Не успели они войти под арку, как из тени под грудой камней, где они стояли, вышли Древобрад и еще дюжина энтов. Арагорн, Гимли и Леголас с удивлением смотрели на них.
      - Здесь три моих товарища, Древобрад, - сказал колдун. - Я говорил тебе о них, но вы их еще не видели, - и он назвал их одного за другим.
      Старый энт смотрел на них долго и внимательно и по очереди говорил с каждым. И последним он обратился к Леголасу.
      - Значит, вы пришли из Чернолесья, мой добрый эльф? Это был когда-то очень большой лес.
      - Он до сих пор большой, - сказал Леголас. - Но не настолько велик, чтобы мы, в нем живущие, не хотели бы видеть новые деревья. Я бы очень хотел побывать в лесе Фэнгорна. Я прошел только по его опушке, но мне очень не хотелось уходить от него.
      Глаза Древобрада блеснули от удовольствия.
      - Надеюсь, ваше желание осуществится до того, как эти холмы состарятся, - сказал он.
      - Я приду, если позволит судьба, - сказал Леголас. - Я договорился со своим другом, что если все кончится хорошо, мы с ним вместе посетим Фэнгорн - с вашего позволения.
      - Любой эльф, пришедший с вами, будет встречен с радостью, - сказал Древобрад.
      - Друг, о котором я говорю, не эльф, - сказал Леголас. - Я имею в виду Гимли, сына Глоина. - Гимли низко поклонился, и топор выскользнул у него из-под пояса и покатился по земле.
      - Хум, хм! Ах, вот оно что! - сказал Древобрад, глядя на него темными глазами. - Гном с топором! Хум! Я хорошо отношусь к эльфам, но вы просите слишком многого! Какая странная дружба!
      - Может она и странная, - согласился Леголас, - но пока Гимли живет, я не приду в Фэнгорн один. Его топор предназначен не для деревьев, а для орочьих шей. О Фэнгорн, хозяин леса Фэнгорн! Сорок два орка зарубил он в битве.
      - Ху! Эта история получше! - обрадовался Древобрад. - Ну, ну, дела пойдут так, как они и должны идти. Нет необходимости торопиться им навстречу. А сейчас мы должны на некоторое время расстаться. День приближается к концу, однако Гэндальф говорит, что вы должны уйти до наступления ночи, а повелитель Марки хочет поскорее вернуться в свой дом.
      - Да, мы должны идти, и идти немедленно же, - подтвердил Гэндальф. - боюсь, что нам придется забрать у вас ваших хранителей ворот. Но вы хорошо справитесь и без них.
      - Может и справлюсь, - сказал Древобрад. - но мне жаль расставаться с ними. Мы стали друзьями за такое короткое время, что мне показалось, будто я стал торопливым. Но ведь они были единственной новостью, которую я увидел под солнцем и луной за много-много лет. Я не забуду их. Я внес их имена в длинный список. И энты будут их помнить:
      @Энты рождены из земли, как горы,
      Они ходят широко и пьют воду.
      Голодны, как охотники, хоббиты-дети,
      Смешливый народ, маленькие люди. Они останутся нашими друзьями, пока обновляются листья. Прощайте! И если узнаете новости в вашей приятной земле, в Уделе, пошлите мне слово! Вы знаете, что я имею в виду: что-нибудь об энтийских женах. Приходите сами, если сможете.
      - Мы придем! - сказали Мерри и Пин вместе и торопливо отвернулись. Древобрад некоторое время молча смотрел на них, задумчиво покачивая головой. Потом обернулся к Гэндальфу.
      - Значит Саруман не уйдет? - сказал он. - Я так и думал. Его сердце прогнило, как у черного хуорна. Даже если бы я был побежден и все мои деревья уничтожены, я бы не стал прятаться один в темной норе.
      - Но вы ведь не хотели заполнить весь мир своими деревьями и задушить всех остальных живых существ, - сказал Гэндальф. - Саруман остается нянчить свою ненависть и плести новые сети, если сможет. У него ключ от Ортханка. Ему нельзя позволить сбежать.
      - Конечно, нет! Энты присмотрят за этим, - сказал Древобрад. - Саруман не сможет поставить ногу за пределами башни без моего позволения. Энты будут караулить его.
      - Хорошо! - согласился Гэндальф. - На это я и рассчитывал. Теперь я могу заняться другими делами, сняв с себя эту заботу. Но будьте бдительны! Вода сошла. Боюсь, что теперь недостаточно просто поставить часовых у башни. Я не сомневаюсь, что под Ортханком есть глубокие подземные ходы и что Саруман надеется вскорости выбраться незамеченным. Я прошу вас снова пустить воду и делать это, Пока Изенгард не превратится в стоячее озеро или пока вы не найдете сток. Когда все подземные проходы будут затоплены или выходы обнаружены, то тогда Саруману придется остаться в башне и смотреть из окна.
      - Предоставьте это энтам! - сказал Древобрад. - мы обыщем всю долину с начала до конца и заглянем под каждый булыжник... Деревья снова будут жить здесь, старые дикие деревья. мы назовем этот лес сторожевым. Ни одна белка не выйдет отсюда без моего ведома. Предоставьте это энтам! И пройдет семь раз столько времени, сколько он пытал нас, но мы не устанем сторожить Сарумана.
      11. ПАЛАНТИР
      Солнце опускалось за длинный западный отрог гор, когда Гэндальф со своими товарищами и король с всадниками Рохана выехали из Изенгарда. Гэндальф посадил перед собой Мерри, а Арагорн - Пиппина. Два королевских воина поскакали вперед и быстро скрылись из виду. Остальные ехали неторопливо.
      Энты торжественными рядами, как статуи, стояли у ворот, подняв свои длинные руки и не издавая ни звука. Проехав немного по извивающейся дороге, Мерри и Пин оглянулись. Небо было еще освещено, но длинные тени протянулись через Изенгард, серые развалины погрузились во тьму. Виден был один лишь Древобрад, на расстоянии похожий на пень от большого дерева. Хоббиты вспомнили свою первую встречу с ним далеко отсюда на краю леса Фэнгорн.
      Они подъехали к столбу с белой рукой. Столб стоял по-прежнему, но рука была сброшена и разбита на мелкие куски. прямо посредине дороги лежал указательный палец; ноготь его, ранее бывший красным, почернел.
      - Энты уделили внимание даже мелким деталям, - сказал Гэндальф.
      Они ехали дальше, и вечер опустился на долину.
      - Мы будем ехать всю ночь, Гэндальф? - спросил некоторое время спустя Мерри. - не знаю, как вы чувствуете себя, когда на вас цепляется мелкий сброд. Но сброд устал и был бы рад перестать цепляться и полежать.
      - Значит, ты слышал это? - спросил Гэндальф. - Не мучься. Будь доволен, что другие слова не были нацелены в тебя. Он хорошо разглядел вас. Если тебя это утешит, могу сказать, что ты и Пин занимаете его мысли больше всех нас. Кто вы, как вы оказались здесь и почему, что вы знаете, были ли вы захвачены, и если это так, как же вы спаслись, если все орки погибли - именно эти маленькие загадки беспокоят великий ум Сарумана. Можете даже считать это комплиментом, Мериадок. И можете считать честно, что он задумался о вас.
      - Спасибо, - сказал Мерри. - Но гораздо большая честь - цепляться за ваш хвост, Гэндальф. Из-за того, что в этой позиции можно задать вопрос вторично, если в первый раз не получишь ответа. Мы будем так ехать всю ночь?
      Гэндальф засмеялся.
      - Неукротимый хоббит! У всех колдунов должны быть под присмотром одни-два хоббита, чтобы думать над своими словами и правильно выражать свои мысли. Прошу прощения. Надо уделить внимание даже таким мелким проблемам. Мы будем ехать несколько часов, не торопясь, пока не проедем к концу долины. Завтра мы поедем быстрее.
      Вначале мы думали прямо из Изенгарда направиться в королевский дом в Эдорасе по равнинам. Поездка потребовала бы несколько дней. Но потом мы изменили план. Вестники направлены в пропасть Хэлма. Они предупредят, что король вернется завтра. Оттуда он со множеством воинов направится по горной тропе в Дунхарроу. Отныне никто не будет передвигаться по равнинам вдвоем или втроем, если этого можно избежать.
      - Ничего или двойная помощь - вот ваш обычай! - сказал Мерри. - Боюсь, что нас не ждет постель этой ночью. Где пропасть Хэлма и что это такое? Я ничего не знаю об этой стране.
      - Тогда вам нужно узнать кое-что, если вы хотите понять, что произошло. Но не сейчас и не от меня: мне нужно подумать о более важных вещах.
      - Хорошо, я перехвачу Бродяжника у лагерного костра: он менее раздражителен. Но к чему вся эта таинственность? Я думал, что мы выиграли битву.
      - Да мы выиграли, но это лишь первая победа, и она увеличила нашу опасность. И существует какая-то связь между Изенгардом и Мордором, которую я пока еще не установил. Не знаю, как они обмениваются новостями, но они делают это. Я думаю, что глаз Барад-Дура нетерпеливо смотрит на Долину Колдуна и Рохан. Чем меньше он увидит, тем лучше.
      Дорога медленно тянулась, спускаясь извилистой лентой по долине. Изен тек то дальше, то ближе в своем каменистом русле. С гор опускалась ночь. Весь туман рассеялся. Подул холодный ветер. Луна, близкая к полнолунию, заполнила восточную часть неба бледным холодным светом. Горные отроги справа от них постепенно превратились в голые холмы. Перед ними открылась широкая равнина.
      Наконец они остановились. Свернув в сторону от дороги, они выехали на поросшее мягкой травой место. Проехав милю на запад, они попали в небольшую лощину. Она открывалась на юг, переходя в склон Дол-Барана, последнего холма северного отрога поросшего вереском. Края поляны заросли прошлогодним папоротником; среди него кое-где пробивались сквозь приятно пахнущую землю свежие листья. На низких склонах росли густые колючие кусты; под их прикрытием путники устроили лагерь за два часа до полуночи. Они разожгли в углублении костер меж корней большого куста боярышника, высокого, как дерево, скорченного от старости, но крепкого и здорового. На каждой его веточке набухли почки.
      Решили дежурить по двое. Остальные после ужина завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты легли в уголке в зарослях старого папоротника. Мерри хотел спать, но Пин, казалось, не испытывал никакого желания уснуть. Папоротник трещал и шуршал, когда он вертелся и копошился.
      - В чем дело? - спросил Мерри. - Не лег ли ты на муравейник?
      - Нет, - ответил Пин, - но мне почему-то неудобно. Интересно, давно ли я спал в постели?
      Мерри зевнул.
      - Посчитай на пальцах, - сказал он, - Но нужно знать как давно мы вышли из Лориена.
      - Ах, это! - сказал Пин. - Я имел в виду настоящую постель в спальне.
      - Ну, тогда Раздол, - заметил Мерри. - Но я сегодня могу спать где угодно.
      - Твое счастье, Мерри - тихонько сказал Пин после долгого молчания. Ты ехал с Гэндальфом.
      - Ну и что?
      - Узнал от него какие-нибудь новости.
      - Да, узнал. Больше, чем обычно. Но ты все это или большую часть этого слышал; ты ехал близко, а мы говорили не опасаясь... Можешь поехать с ним завтра, если думаешь, что узнаешь от него больше - и если он захочет ехать с тобой.
      - Хорошо! Но он ведь не изменился совсем?
      - Конечно, - сказал Мерри, просыпаясь ненадолго и начиная удивляться, что беспокоит его товарища. - он что-то озабочен. Я думаю, он может быть и добрей и строже, веселее и торжественней, чем раньше. Он изменился, но мы еще не знаем, насколько. Вспомним последнюю часть его разговора с Саруманом! Ведь когда-то Саруман был начальником Гэндальфа, главой Совета, что бы это не означало. Он был Саруман Белый. а теперь Гэндальф Белый. Саруман пришел по его приказу и его жезл был сломан; и он ушел только тогда, когда разрешил ему Гэндальф.
      - Ну, если Гэндальф и изменился, то он стал более скрытным, - сказал Пин. - вот этот, например, стеклянный шар. Похоже, он доволен этим происшествием. Он что-то знает или догадывается. Но сказал ли он нам что-нибудь? Нет, ни слова. Но ведь я подобрал шар, я спас его, иначе он утонул бы. "Я возьму его" - и все. Интересно, что это такое? Очень тяжелое...
      Голос у Пина затих почти, как будто он говорил с собой.
      - Так вот что тебя беспокоит, - сказал Мерри. - Ну, Пин, не забывай слова Гилдора - их часто цитировал Сэм: "Не вмешивайся в дела колдунов, потому что они раздражительны и скоры на гнев".
      - Но наша жизнь на протяжении многих месяцев была сплошным вмешательством в дела колдунов, - возразил Пин. - Я хотел бы встречаться не только с опасностью, но и с информацией. Мне хочется еще раз посмотреть на шар.
      - Спи! - сказал Мерри. - раньше или позже ты получишь достаточно информации. Мой дорогой Пин, ни один Тук не мог превзойти Брендизайка в любознательности; но что же в этот раз, спрашиваю я тебя.
      - Ладно, что плохого в том, что я высказал свое желание: я хочу взглянуть на камень. И не могу этого сделать, потому что старый Гэндальф сидит на нем, как курица на яйцах. А от тебя не дождешься другого, только: "Этого нельзя - спи!"
      - А что я еще могу сказать? - удивился Мерри. - Мне жаль, Пин, но тебе действительно придется подождать до утра. После завтрака я буду так же любопытен, как и ты, и помогу, если можно будет, в уговаривании колдуна. А сейчас я больше не могу. Если я зевну еще раз, у меня разорвется рот до ушей. Доброй ночи!
      Пин больше ничего не сказал. Он лежал спокойно, но сон был от него по-прежнему далеко. И его не особенно утешало мягкое посапывание Мерри, который уснул через несколько секунд после того, как пожелал ему спокойной ночи. По мере того, как все успокаивались, мысль о темном шаре, казалось, становилась все навязчивей. Пин снова ощущал в руках тяжесть шара, видел его таинственные красные глубины, в которые заглянул на мгновение. Он повернулся и старался подумать о чем-нибудь другом.
      Наконец он понял, что больше не выдержит. Он встал и огляделся. Было холодно, и он плотнее завернулся в плащ. Луна сияла холодно и бело, кусты отбрасывали черные тени. Все спали. Двоих караульных не было видно: они, возможно, поднялись на холм или спрятались в зарослях. Привлекаемый какой-то силой, которую он сам не осознавал, Пин пошел туда, где лежал Гэндальф. Колдун, казалось, спал, но веки его не были полностью закрыты; под длинными ресницами блестели зрачки. Пин торопливо сделал шаг назад. Но Гэндальф не шевельнулся, и, почти вопреки своей воле, Пин снова придвинулся. Колдун завернулся в одеяло, а поверх него - в плащ; и рядом с ним, между его правым боком и согнутой рукой, было возвышение - что-то круглое завернутое в темную ткань. Рука Гэндальфа, казалось, только что соскользнула с возвышения на землю.
      Едва дыша, Пин фут за футом подползал ближе. Наконец он наклонился. Крадучись протянул руку и медленно поднял шар; он казался не таким тяжелым, как он ожидал. Связка каких-то ненужных вещей, - подумал он с облегчением, но не положил сверток назад. Мгновение он стоял, сжимая его. Затем ему в голову пришла идея. Он на цыпочках отбежал, нашел большой камень и вернулся.
      Он быстро снял ткань, в которую был завернут шар, завернул в нее камень и положил рядом с колдуном на прежнее место. А потом взглянул на предмет который лежал в руках. Это был он - гладкий хрустальный шар, теперь темный и мертвый. Пин поднял его, торопливо закрыл собственным плащом и повернулся, чтобы идти к свой постели. В этот момент Гэндальф шевельнулся и пробормотал несколько слов, они были на каком-то незнакомом языке: рука его сжалась и ухватилась за завернутый камень, потом Гэндальф вздохнул и больше не шевелился.
      - Идиот! - выругал себя Пин. - ты добьешься больших неприятностей. Положи его назад! - Но он увидел, что колени его дрогнули и он не смеет снова подойти к колдуну или притронуться к свертку. - Теперь мне не удастся положить его назад, не разбудив Гэндальфа, - подумал он, - по крайней мере пока я немного не успокоюсь. Лучше уж вначале взглянуть на шар.
      Он прокрался в сторону и сел в кустах недалеко от своей постели. Через край лощины на него светила луна.
      Пин сидел с шаром, зажатым меж колен. Он низко наклонился над ним, похожий на жадного ребенка, склонившегося над тарелкой с едой в уголке, тайком от остальных. Снял плащ и посмотрел на шар. Воздух вокруг него, казалось, затвердел. вначале шар, был темным, черным, как агат, и лишь лунный свет отражался на его поверхности. Затем в его глубине что-то слабо засветилось и зашевелилось. Вскоре все внутри было охвачено огнем; шар завертелся, или скорее всего огонь в нем закрутился. Неожиданно огни погасли. Пин задрожал и попытался бороться, он остался согнутым, сжимая шар обеими руками. Ниже и ниже наклонялся он и потом застыл, губы его беззвучно зашевелились. Потом со сдавленным криком он упал на спину и остался лежать неподвижно.
      На его пронзительный крик из зарослей выбежали караульные. Вскоре весь лагерь был на ногах.
      - Значит, вот кто вор! - сказал Гэндальф и торопливо набросил свой плащ на шар. - Но ты, Пин! Какое печальное открытие! - Он наклонился над телом Пина; хоббит неподвижно лежал на спине, его невидящие глаза были устремлены в небо. - Дьявольщина! Какой вред нанес он себе и всем нам!
      Лицо колдуна было угрюмым и изможденным.
      Он взял Пина за руку и приблизил лицо к его лицу, прислушиваясь к дыханию. Потом положил ладонь ему на лоб. Хоббит вздрогнул. Глаза его закрылись. Он закричал и сел, в изумлении глядя на лица собравшихся вокруг него, бледные в лунном свете.
      - Это не для вас, Саруман! - закричал он пронзительным, но выразительным голосом, отшатываясь от Гэндальфа. - Я пошлю за ним немедленно. Понимаете? - Он попытался было встать и убежать, но Гэндальф мягко, но крепко держал его.
      - Перегрин Тук! - сказал он. - Вернись!
      Хоббит расслабился и лег, вцепившись в руку колдуна.
      - Гэндальф! - воскликнул он. - Гэндальф! Простите меня!
      - Простить вас? - сказал колдун. - Вначале скажите мне, что вы сделали.
      - Я взял шар и взглянул в него, - запинаясь, проговорил Пиппин, - и увидел зрелище, которое испугало меня. Я хотел уйти, но не смог. А потом пришел он и начал меня расспрашивать. И он глядел на меня и... и... это все, что я помню.
      Пин закрыл глаза и задрожал, но ничего не сказал. все молча на него смотрели, кроме Мерри, который отвернулся. лицо Гэндальфа оставалось жестким.
      - Говори! - сказал он.
      Тихим нерешительным голосом Пин начал, и постепенно слова его становились яснее и сильнее.
      - Я увидел темное небо и высокую крепость, - сказал он. - и крошечные звезды... Казалось, это находилось очень далеко, но видно и слышно было очень хорошо. Затем звезды исчезли, их закрыли крылатые существа. Я думаю, они были очень большие. Но в стекле они казались похожими на летучих мышей, вьющихся вокруг башни. Их было девять. Одно полетело прямо на меня, становясь все больше и больше. Это было ужасно - нет, нет! Я не могу говорить!
      Я попытался убежать: Мне показалось, что сейчас оно вылетит. Но когда оно закрыло весь мир, оно исчезло. Потом пришел он. Он не говорил, я не слышал его слов. Он просто смотрел, и я его понимал.
      - Итак, вы вернулись? - говорил его взгляд. - Почему вы не докладывали так долго?
      Я не ответил. Он сказал:
      - Кто вы?
      Я по-прежнему не отвечал, но это причиняло мне ужасную боль. И когда он приказал еще раз, я ответил:
      - Хоббит!
      Неожиданно он, казалось увидел меня и рассмеялся. Это был жестокий смех. Меня как будто резало ножами. Я боролся. Но он сказал:
      - Подожди, мы еще встретимся. Скажи Саруману, что это лакомство не для него. Ты понял? Скажи это!
      Он пожирал меня глазами. Я чувствовал, что распадаюсь на кусочки. Нет! Нет! Я не могу больше говорить. Я больше ничего не помню.
      - Смотри на меня! - сказал Гэндальф.
      Пин посмотрел прямо ему в глаза. Колдун некоторое время удерживал его взгляд в молчании. Потом лицо его смягчилось и на нем появилась тень улыбки. Он ласково положил руку на голову Пиппина.
      - Хорошо! - сказал он. - Больше ничего не говори! В твоих глазах нет лжи, как я опасался. Он недолго говорил с тобой. Дурак ты был, дураком и остался, Перегрин Тук. Но ты честный дурак. Более мудрый, возможно, на твоем месте причинил бы больше вреда. Но запомни! Ты и твои друзья спаслись благодаря редкой удаче. Ты не можешь рассчитывать на нее вторично. Если бы он тебя расспрашивал дальше, ты рассказал бы все, что знаешь, на погибель всем нам. Но он был слишком нетерпелив. Ему нужна была не только информация, ему нужен был ты, немедленно, он хотел не торопясь поговорить с тобой в Башне Тьмы. Не дрожи! Если ты вмешиваешься в дела колдунов, будь готов думать и о таких вещах. Но хватит! Я прощаю тебя. Успокойся! Дела обернулись не так плохо, как могли бы.
      Он осторожно поднял Пина и отнес на его постель. Мерри пошел следом и сел рядом с другом.
      - Лежи и отдыхай, если можешь, Пин, - сказал Гэндальф. - Верь мне. Если ты снова почувствуешь зуд в ладонях, скажи мне. Я позабочусь о тебе. Но во всяком случае, мой дорогой хоббит, больше не суй мне камень под бок! Теперь я оставлю вас двоих ненадолго.
      - Опасность пришла ночью, когда мы меньше всего ждали ее, - сказал Гэндальф. - Мы едва спаслись!
      - Как хоббит Пин? - спросил Арагорн.
      - Думаю, теперь все будет хорошо, - ответил Гэндальф. - Он недолго подвергался испытанию. К тому же у хоббитов поразительная способность к восстановлению. Воспоминание о этом ужасе у него скоро исчезнет. Может быть, слишком быстро. Не возьмете ли вы камень Ортханка, Арагорн, и не будете ли его хранить? Это опасное поручение.
      - Конечно, опасное, - согласился Арагорн. - Но я возьму его по праву. Ибо, несомненно, это палантир из сокровищницы Элендила, доставленный сюда королями Гондора. Мой час приближается. Я возьму его.
      Гэндальф взглянул на Арагорна и затем, к удивлению остальных, поднял завернутый камень и, поклонившись, протянул его Арагорну.
      - Примите его, повелитель! - сказал он, - в залог всего остального, что должно быть возвращено вам. Но если я могу посоветовать, не используйте его - пока! Будьте осторожны!
      - Когда ждешь и готовишься столько лет, не станешь торопиться и не будешь неосторожным, - ответил Арагорн.
      - Не споткнитесь в конце дороги, - заметил Гэндальф. - И храните эту вещь в тайне. Вы и все остальные, стоящие здесь! Прежде всего не должен знать о том, где находится этот камень, хоббит Перегрин. Зло при его посредстве может прийти вновь. Ибо, увы! Он держал его и глядел в него, а вот этого не должно было случиться! Он не должен был притрагиваться к нему в Изенгарде, я должен был бы действовать там чуть быстрее. Но мой мозг был занят Саруманом, и поэтому я не сразу догадался о природе камня. Потом я устал, и, когда я лежал в задумчивости, сон овладел мной. Теперь я знаю!
      - Да, не может быть сомнений, - сказал Арагорн. - Теперь мы знаем, как осуществлялась связь между Изенгардом и Мордором... Многое объяснилось.
      - Странными силами обладают наши враги, и странной слабостью! - сказал Теоден. - Но уже давно было сказано: часто зло вредит злу.
      - Это повторялось много раз, - сказал Гэндальф. - Но на этот раз нам удивительно повезло. Может, этот хоббит спас меня от грубой ошибки. Я раздумывал, не попробовать ли воспользоваться этим камнем самому. Если бы я сделал это, я был бы открыт перед ним. Я не готов к такому испытанию... Если я вообще буду когда-либо готов к нему. Но даже если бы у меня хватило сил отшатнуться, было бы губительно, если бы он просто увидел меня. Пока еще не пришло время открывать тайны.

К титульной странице
Вперед
Назад