Аргументы откладывались в сознании Володи, как кирпичики. Кирпичиками мостилась дорога в звенящее и страшноватое счастье. Он почти физически ощутил дорогу под своими ногами.
      "Пройдет время, и она с детьми приедет к тебе, если вы оба захотите",- говорил Звягин.
      "Сорокалетний мужчина не может улететь к чертовой матери! В другую сторону! дело-то! весь мир так живет! Люди в одиночку океан переплывают! Ты червяк!" - гремел он.
      "Если ты несчастен с ближними, то их своим несчастьем счастливее не делаешь",- пожимал плечами.
      Капля точила камень. Да была та капля не воды родниковой, а концентрата серной кислоты, и била она с точностью и силой пули призового стрелка; да и камешек-то попался не гранит.
      Утром, заступая на дежурство, Звягин встретил на станции усталого после ночи Джахадзе.
      - Слушай анекдот. Начальник и подчиненный в поезде. Подчиненный вертится, кряхтит. "Ты чего?" - "Пить охота..." - "Так пойди напейся!" - "Вставать лень..." - "А принеси-ка мне стакан .воды!" - "Слушаюсь"."Принес? А теперь выпей. Теперь все в порядке?" - Пиратская физиономия Джахадзе выразила недоумение:
      - Этот анекдот я слышал от своего дедушки, но там был генерал и денщик.
      - Вечные сюжеты. Что я ценил в армейской системе: дан приказ - изволь выполнять, и никаких сомнений. А тут...
      - Кому и что ты хочешь приказать? - догадался Джахадзе.
      - Нельзя приказать быть свободным,- маловразумительно ответил Звягин.
      Джахадзе подумал, разъяснений не дождался и шагнул к дверям.
      - Ты знаешь, кто такой Шервуд Андерсен? - окликнул Звягин.
      - Пол Андерсен был штангист,- порылся в памяти Джахадзе.
      - Я тоже до вчерашнего дня не знал. Жена просветила. Ему было уже сорок лет, и он был владельцем рекламной конторы, когда однажды утром он посмотрел на стены, плюнул на пол, снял с крючка шляпу и вышел, не закрыв за собой дверь. И никогда в жизни в контору больше не возвратился.
      - А что с ним стало? - заинтересовался Джахадзе.
      - Стал знаменитым писателем. Ладно, езжай спать, у тебя под глазами круги.
      - Если б стать знаменитым писателем было так просто, все конторы стояли пустые настежь.
      - Картина слишком красивая, чтоб быть реальной. Я тут одному-то конторщику мозги не могу вправить, а ты бросаешься к мировым масштабам.
      Он скромничал. Володина жизнь теперь била ключом, и все, как говорится, по голове: мозги вправлялись. Дни складывались в недели, и ни одна неделя не обходилась без происшествий.
      Он филонил дома с привычной простудой, полеживал поутру с книжечкой, оставшись один, когда в дверь отчаянно зазвонили. Прошлепал в трусах:
      - Кто там?
      - Откройте, ради Бога, скорее,- задыхающийся женский голос.
      В дверном глазке - светловолосая девушка, пальтишко запахивает на горле, милая вроде, испуганная вроде... на площадке больше никого нет.
      - Пожалуйста, впустите меня, скорее!.. Володя растерянно протянул руку за своим пальто к вешалке, задрапировался им, и отворил. Девушка влетела молниеносно и бесшумно и захлопнула за собой дверь. Нашла взглядом и повернула выключатель.
      - Уф-ф...- с огромным облегчением перевела дух она.
      - Э-э... вы не объясните, в чем дело?..- спросил Володя, в меру ошарашенный этим явлением.
      - Простите. Сейчас все объясню, конечно,- благодарно произнесла девушка, налаживая дыхание.- Такое вторжение... Ну, бывают в жизни ситуации... понимаете?..
      Он начал понимать, кивнул с превосходством благополучного хозяина над застигнутым грозой гостем, и даже перестал стесняться своих голых ног из-под пальто.
      - Ну, как мужчина женщину, вы меня можете понять, наверное?.. Я была... в гостях... ну, у человека... и тут...
      Володя сочувственно кивнул и улыбнулся осторожно. Девушка была определенно мила. Лет двадцати пяти, не старше. Глазки карие, ресницы мохнатые, ручки маленькие,- это он рассмотрел уже в комнате, куда они как-то незаметно переместились.
      - Вы садитесь,- предложил он, и она села.
      - Короче, пришлось удирать,- она состроила комическую гримасу, а сама еще подрагивала.- Простите,- сказала она,- колотит еще. У вас не нашлось бы капельку чего-нибудь выпить?
      - Если вас устроит дешевый портвейн...- промямлил Володя.
      - Обожаю его как память о студенческих годах. "Сколько же ей лет?.." Он полез в стенной шкаф и из старой коробки со щетками и кремами извлек завернутую в газету бутылку - заначка профессионала. На кухне открыл ее, нацепил быстро штаны и свитер, прихватил рюмки.
      - А можно ударную дозу? - невинно спросила она. Он улыбнулся, пожал плечами; применили стаканы, и удачно применили, просто сказочно славно день начинался.
      - Если уж за знакомство - меня зовут Марина.
      - Володя. Что же вы не снимаете пальто? давайте, я повешу в прихожей.
      - Меня все еще трясет. Можно, я посижу пока так? Бутылка кончилась быстро, и Володя воспарил в высокие выси, любуясь красавицей. Если вам доведется пить в обществе, найдите взглядом самую некрасивую женщину и не отводите глаз на протяжении всего времени; в тот момент, когда она покажется вам милой и желанной - встаньте и идите домой: вы пьяны; так гласит древний английский рецепт. Но Марина была в самом деле красива, и ясный блеск глаз, нежный поворот шеи, изысканная впадинка под скулой - все было всамделишным, а не алкогольной иллюзией.
      - Вам не жарко? - спросил Володя, невинно желая (кроме естественного гостеприимства, да и невоспитанно, в конце концов, сидеть в гостях за столом - в пальто) увидеть чуть больше, чем позволяла угадывать мохнатая бежевая ткань на жесткой, очевидно, подкладке.
      Марина достала из кармана длинную красную пачку, вытащила тонкую коричневую сигарету, душисто пыхнула от поднесенной им спички и просто сказала:
      - У меня под ним ничего нет. Не успела.
      - А? - идиотски спросил Володя, раскрывая рот набок, как хваченный кондрашкой.
      - Хотя и жарко,- улыбнулась Марина, встала, расстегнула пуговицы, глядя ему в глаза, сняла пальто и повесила на спинку соседнего стула.
      На ней были чулки и туфли.
      Она была безупречна; а все подробности потрясенный Володя пожирал выпученными глазами по отдельности и в совокупности, и чувство реальности покинуло его, а вместо него появилось другое чувство, как нельзя более естественное. Она села, закинула ногу на ногу и продолжала курить.
      - Сейчас я бы с удовольствием выпила кофе,- улыбнулась она.
      Володя деревянно кивнул, не своим голосом идиотски сказал:
      - Естественно,- хотя что ж тут было естественного, с другой стороны, и, шарахаясь и задевая стены, пошел на кухню. Там он уронил ряд предметов кухонной утвари и сварил кофе.
      - Надеюсь, я вас не очень шокирую,- просто и дружественно произнесла Марина, прихлебывая.
      - Н-нет,- проблеял он, тщетно изображая, что все в порядке.
      - А душ тоже можно принять?
      - П-пы-пожалуйста. Через минуту она высунулась из ванной, где шумел душ:
      - Володя, извините, вы не заняты? Можно вас на минуточку?
      Он пошел на зов, с трудом храня равновесие в карусели грез, видений, мечтаний и прочих вожделений.
      - Я злоупотребляю вашим гостеприимством, но если бы вы были так любезны потереть между лопаток,- она была сама вежливость, воспитанность и простота, и от этого контраста ее тона и ситуации, к которой этот тон применялся, у Володи заклинивало мозги.
      - Я бы советовала вам раздеться, а то всю одежду намочит,порекомендовала она, изгибаясь всем задним фасадом под его рукой с намыленной губкой.
      Шнур догорел. "Не может быть!!" - взорвался в мозгу динамитный патрон, и Володя, ослепнув от предощущения невозможных наяву блаженств, бросился в море любви.
      Это оказалось весьма бурное море, ласковое и нежное, где шторм и штиль сменяли друг друга, а качка бросала до небес, отделяя душу от тела, и неизвестно, сколько именно алмазов можно насчитать в упомянутых небесах, но море было бескрайне и неутомимо, и Володя сосчитал все алмазы, или во всяком случае гораздо более, нежели мог предполагать.
      - Откуда ты взялась?..- неземным голосом вопросил он, с трудом всплывая в реальность, где через полчаса дочка должна была вернуться из школы.
      - С улицы, отвечал Гаврош.- Она поцеловала его, встала с измочаленной постели и пошла в душНет-нет, теперь я сама.
      После душа влезла в пальто, из другого кармана извлекла косметичку и стала набрасывать грим.
      - А теперь - еще кофе и пару бутербродов.- Скомандовала. Ласково, но скомандовала.
      Он неверными руками напялил домашний наряд и выполнил приказ, плывя в сладком изнеможении.
      - Послушай... почему? Она проглотила кусок и улыбнулась ему.
      - Я что... нравлюсь тебе?..
      - Кокетка,- сказала она.- А что, такой мужчина, как ты, может не нравиться женщине?
      - Да чем, собственно?..- Он добросовестно осмотрел себя взором глаз и взором мысленным, и пожал плечами.
      - В тебе масса мужества, которое только и жаждет реализации,пояснила она.- И настоящая женщина это всегда чувствует. А этому, знаешь, очень трудно противиться. Володя сглотнул.
      - У меня никогда в жизни так не было,- сказал он.
      - У меня тоже,- с некоторым укоризненным назиданием прозвучал ответ.
      Она взглянула на настенные часы и встала уходить, и он ее не удерживал, а даже воспринял предстоящий уход с благодарностью, потому что до прихода дочери оставалось минут десять, пожалуй.
      - Телефон дай,- попросил он в прихожей.
      - Не надо,- покачала она головой.
      - Почему?!
      - Это было так хорошо... и неожиданно... как сказка... так в жизни даже не бывает...
      - Я не могу больше не увидеть тебя!!! - он был опять сбит с ног, ошарашен, смят.
      - Ну что ты,- она ласково поцеловала его в щеку.- У тебя, конечно, много женщин... ты донжуан, ловелас, бабник, трахальщик, что там еще...
      - Нет!!! - закричал Володя.
      - Не смеши меня, милый, я не девочка. Будем это считать просто приключением. Но это было самое замечательное приключение в моей жизни,- с искренностью и страстью прошептала она.
      - Ты мне позвонишь?
      - Не надо.
      - Почему?!
      - Потому что еще одна такая встреча - и я не смогу без тебя жить. За эти несколько часов все во мне перевернулось, понимаешь? У женщин это не так, как у мужчин.
      - У меня тоже перевернулось!
      - У тебя семья. Дети.
      - Я все равно уеду! - вырвалось у него.
      - Куда?
      - В Америку! - отчаянно выдал он.
      - Говорят, там женщин еще больше, чем здесь,- улыбнулась она и открыла дверной замок.- Мне пора бежать, милый. И только тут он спохватился:
      - Но куда же ты... так?.. Она махнула рукой:
      - Схвачу машину... ничего, не простужусь.- И, выскользнув из его объятий, исчезла, защелкнув за собой дверь.
      Володя добрел до постели и рухнул в полубессознательном состоянии. Он щипал себя и мотал головой,. но на столе стояли две чашки, и два стакана, и окурки в пепельнице были тонкие, коричневые, и ныло тягуче и сладко внизу живота.
      Окурки. Он взглянул на часы и стал быстро прибираться, успев даже постелить чистую простынь: "Был жар, вспотел..."
      Ну, пот-то высох, и был смыт душем, и видение рядом под душем колыхалось помрачающе; а вот жар не вовсе исчез, прижился в глубине, как рдеющий уголь под пеплом и золой, способный в любой миг дать пламя, яркое, с треском, только раздуй его.
      Пришло вдруг письмо от однокашника из Штатов. Однокашник расписывал прелести своего житья и осведомлялся иезуитской вкрадчивостью, насколько счастливо Володя живет, не мрет ли еще с голоду Питер, и не задумывался ли его старинный друг (вот те раз! ужели друг? а в общем и верно друзьями вроде были - так показалось Володе сквозь ностальгическую дымку годов) насчет сменить место пребывания, рвануть в большой мир?
      Володя перечитывал письмо, запивал информацию портвейном, всю суррогатную мерзость которого вдруг явственно ощутил, словно сам побывал в пресловутом "большом мире" и контраст тамошнего и нашего пойла ушиб его, и бетонная мрачность боролась в нем с огненными выбросами надежды.
      Уверенность в себе кристаллизовалась в нем, странным образом одновременно увеличивая и мнительность, но мнительность эта была какая-то отстраненная: он изучающе ловил взгляды детей, и ему определенно казалось, что его несчастность распространилась и на них, он обделил их радостями жизни, и они только терпят его, тяготясь.
      А в институте замдиректора при встрече виновато вздохнул и посочувствовал: скверно выглядите, не развернуть вам здесь своих возможностей... да что поделать, приличных вакансий не предвидится, более того - реорганизация, экономическая самостоятельность, сокращение штатов, поскольку профиль сужается.. так что если вас куда-нибудь приглашают, будем рады, не стесняйтесь!..
      Жена при очередном скандале (муж стал выдержаннее, высокомерен стал даже - к р е п к о в а т, еще смеет таким быть!) отрезала прямо: так дальше жить нельзя, это не жизнь,- надо что-то решать. Он мысленно ухватился за эту фразу, как за брошенный ему спасательный круг (сама толкнула!).
      Но это был еще не толчок - так, легкое колыхание, лишь слабое предвестие землетрясения. Каковое и не замедлило разразиться.
      - Володя, обсчет нулевого цикла по проекту УЛАН-2 можете сейчас срочно занести? - позвонил на его этаж замдиректора.
      - Но вы же знаете, я работаю над этим дома... и творческий день мне под это и дан.
      - Да, помню. Дело срочное, тут заказчик позвонил, вылетает. Вот что - возьмите мою машину, шофер сейчас спустится, быстренько домой - и обратно. И прошу в... в половине первого, успеете, ко мне.
      Открыв дверь квартиры, Володя был парализован странным звуком. Звук вошел игольчатым металлом в мозг его костей, и тело утеряло способность двигаться. Но слух кое-как действовал, и слух подсказывал, что звук доносится из спальни.
      Мысли рванули с отрывистой скоростью пулеметной очереди. Что он открыл дверь не к себе. Но - вешалка в коридоре: их вещи. И еще что-то. Вроде плаща. Незнакомого. Или куртки. Чужой. Что - сын еще слишком юн; ах подлец! Нет... Кто здесь?! Марина?! С кем? Чушь... Но... Не может быть!!! А почему, собственно, не может... Удар ножом в живот: жена; и одновременно - печальное уважение к ней: значит, она может быть и такой, она может, только не с ним, а он не знал; и смертная тоска; и страх; и растерянность; и праведная бешеная злоба; и поразительное облегчение - значит, не больно-то он ей и нужен...
      Он обнаружил, что может дышать, и что ноги его держат. А руки лезут в карманы, достают сигареты и спички, правая вставила сигарету в рот и чиркнула спичкой по коробку, который держит левая. Он затянулся, подумал, выпустил дым, подумал, ощутил свое лицо, подумал, придал ему спокойно-суровое или, по крайней мере, сколько-то живое выражение, что плохо удалось при одеревенелости всех мышц, и лицевых тоже,- и стал переставлять ноги попеременно таким образом, чтобы двигаться в спальню.
      Дверь была приоткрыта, и стоны и рычание достигали верхних нот. Володя, не зная зачем, трижды постучал сильно в дверь и распахнул ее, встав на пороге в позе средней между статуей Командора и абстрактной скульптурой.
      Произошло именно то, что в драматургии именуется немой сценой. Выразительность сцены заставила бы позеленеть от зависти любого знаменитого режиссера. Откровенность же сцены сией была вполне в духе нашего смелого времени.
      Первой обрела дар речи та сторона любовного треугольника, которая в этот момент, как бы это выразиться, занимала наиболее активную жизненную позицию. Сторона оказалась крепким приятным парнем лет тридцати.
      - Явление следующее: те же и муж,- невозмутимо и даже назидательно произнес он, мельком взглянув на Володю, прямо в лицо Володиной же жене, не меняя при этом упомянутой позиции. После этой сакраментальной формулы он, однако, счел приличествующим позицию сменить, и невозмутимо уселся на краю постели.
      Жена задернула простыню и закрыла глаза: спряталась. Она не умела так быстро применяться к неожиданным обстоятельствам.
      - Та-ак,- якобы со смыслом, а на самом деле абсолютно бессмысленно произнес Володя другую сакраментальную формулу подобных ситуаций, и умолк, потому что никакого дальнейшего текста не мог придумать. Гость, если можно его так назвать, пришел ему на помощь.
      - Могу в утешение рассказать анекдот,- непринужденно обратился он, разряжая своей непринужденностью обстановку.- В одесском суде слушается дело о разводе. Вопрос мужу: так почему вы все-таки разводитесь? Она меня кретином обозвала, отвечает муж. Ну, разве это веская причина, укоризненно говорит судья. Она в контексте обозвала, упорствует муж. Это как, удивляется судья. А так: прихожу я домой, а она в постели со здоровенным мужиком, увидела меня и говорит: смотри, кретин, как это делается.
      В своей вполне эффектной мускулистой мужественности он встал и, сделав шаг навстречу, протянул Володе руку:
      - Саша.- И, видя, что руки навстречу не протягивается, показал большой палец: - И я вот такой парень! Жена полуистерично хихикнула и открыла глаза.
      - Сука,- просипел Володя.- Совет да любовь,- пискнул он.
      - Дай даме одеться, она стесняется,- сказал Саша.
      - Ну что, он лучше? - яростно пропел Володя. На лице жены отразилось очевидное ему самому: конечно лучше.
      - Конечно лучше,- подтвердил Саша, разведя руками, расправил плечи, выпятил грудь и бросил взгляд на себя вниз. Оглушенный Володя поведал искренне:
      - Встречу - убью! - и выкатился вон, грохнув дверьми - прощальный орудийный залп над бренными останками когдатошного семейного счастья.
      Внизу он прошел мимо замдиректорской машины, совершенно не имея в сознании, зачем он в этот час очутился дома и почему. Ноги двигались куда-то сами по себе, он шел на автопилоте, и заложенная программа уткнула курс в родимую, свою, спокойную шашлычную.
      Под тентом излюбленной шашлычной Володя и был прихвачен с бутылкой вина (купленного у магазина за двенадцать ре) безжалостными дружинниками. Сопровождаемый в отделение, он не мог видеть на тенистой дорожке у кронверка знакомую фигуру, провожающую его холодным дальнозорким взглядом.
      Следствием явился штраф и довольно позорное сообщение на работу, как нельзя более некстати.
      Город, на равнодушие которого он недавно жаловался, стал выталкивать его ощутимо, как вода пробку.
      - Как же я туда попаду? - спросил он Звягина.- Лет мне сорок, английский практически не знаю, инженеры моей квалификации не больно там и нужны... кто меня впустит?
      - Заруби себе на носу простую истину: мы нигде никому не нужны.
      - А что ж делать?
      - А спроси себя: а они тебе нужны? Ясно, что ты хочешь взять. А что ты хочешь д а т ь?
      - Перед консульством толпа... и анкет-то нет, к близким родственникам по два года ждут въезда...
      - Заруби вторую простую истину: чтоб ты был кому нужен - сделайся нужным. Чтоб другие были нужны тебе - при этом условии ты можешь сделаться нужным им.
      - У меня нет оснований для постоянки... А отсюда на работу в какую-то фирму устроиться - как?..
      - У тебя и денег нету.
      - Нету. На зарплату можно купить пятнадцать долларов, да и те по закону вывезти нельзя.
      - А ты пойди к американскому посольству, разбегись и стукнись головой об стенку,- посоветовал Звягин.
      - И что будет? - простодушно заинтересовался Володя.
      - Если пробьешь ее - окажешься на американской территории,- объяснил Звягин. Володя обиделся.
      - Я не прошу никакой помощи...
      - Да уж, твоим гарантом я выступать не могу. И веса в сенатской комиссии у меня недостаточно, боюсь. Что - хотел насладиться видом мира с горной вершины, да рюкзачок тяжеловат и стенка крутовата?
      - Я работы не боюсь.
      - Ты лямку тянуть не боишься. А автономного плавания - боишься. Не приучен. Короче - лезь в долги, иди на интенсив английского, когда устроишься - позвони. Могу кинуть адресок.
      Володя устроился на курсы до удивления оперативно - и позвонил, разумеется.
      - Ну - еще не придумал, как туда попасть?
      - Нет...
      - Ну не балда ли. Приезжай к шести в Катькин садик. И под памятником императрице, не спрашивающей советов, как вздеть на свою немецкую голову российскую корону, он поведал несчастному советскому мышонку почтенного возраста, что всех делов - устроиться на работу в контору, которая может выписать командировку в США - и на как можно более длительный срок. При доверительных отношениях - конторе ведь это ничего не стоит.
      - А на что я там буду жить? Валюты не дадут... И права работать там у меня не будет...
      - Тебе Америку в бумажку завернуть, или так кушать будешь? Потолкаешься в Нью-Йорке среди наших эмигрантов, поешь супцу для бедных, поночуешь в ночлежках, схватишься за любую поганую временную работенку у мелкого хозяйчика - что-нибудь всегда подвернется. Стоишь чего-то - поднимешься. Не стоишь - ну, значит ты дерьмо, и так тебе и надо. Возвращайся обратно и ищи работу вроде прежней. Останется ли к тому времени выпивка и закуска - не обещаю.
      - А что вы сами-то не едете, Леонид Борисович?
      - Надоест - уеду,- пожал плечами Звягин.- Мне-то лично интересно именно здесь. Дети, правда... Посмотрим.
      - А билет? Загранпаспорт нужен, а потом еще очередь на год...
      - Иди продавцом в кооператив! Лови собак на шапки! Жри хлеб с водой и, копи деньги! Толкайся в очередях, собирай слухи, суй взятки, заводи связи! Ты, парень, из тех, кого в парашютный люк надо вышибать пинком под зад! О, как вы все мне надоели!..
      - Кто - все?..
      - Недоделки.
      Кооператив помещался в нежилом подвале. Дом выглядел сущим бараком, пережившим все наводнения и пожары СанктПетербурга, но подвальная дверь была бронирована и поблескивала хромировкой сейфовских замков.
      - Мне бы Александра Ивановича,- просительно сказал Володя, когда после долгих звонков звучно переговорили между собой запоры и усатый толстяк в грязном фартуке мрачно воззрился на него.
      В Александре Ивановиче роста было два метра ровно, и кавалергардские бакенбарды его мели люстру, когда он двигался по кабинетику.
      Под люстрой тосковал прохиндейского вида работяга и подвергался экзекуции.
      - Запомни,- гудел Александр Иванович (а ведь ему не больше тридцати двух-трех, подумал Володя),- мнений здесь существует два: одно - мое, второе - неправильное. Понял, Борис?
      - Понял, Александр Иванович,- изнывая от усердия, отвечал прохиндей.
      - За испорченные оттиски вычитаю с тебя. За краски, за бумагу и за потраченное время. И премию на месяц замораживаю.
      - Так точно, Александр Иванович,- убито кивал тот.
      - Сколько я тебе обычно плачу?
      - Семьсот рублей.
      - Врешь! Ты в среднем восемьсот тридцать-восемьсот пятьдесят получаешь! За что?
      - За работу...
      - За что?!
      - Ну... чтобы все було как надо...
      - А за как не надо - что?
      - Не должен получать...
      - И запомни: еще раз - и вылетишь с треском, и ни одна контора тебя не возьмет! Ты меня знаешь.
      Прогнав нерадивого работника заглаживать грехи, босс уселся за потрепанный стол и сидя протянул руку Володе:
      - Садитесь. Леонид Борисович мне о вас говорил.- Подумал; крикнул: - Машенька! Свари-ка нам кофейку. Нет, в бункер подай.
      В "бункере" (диваны, зеркала, рядом - весьма шикарная ванная) он угостил Володю "Кэмелом", плеснул кальвадоса из треугольной бутылки; взял быка за рога:
      - Значит, так. Я тебя оформляю. Сейчас напишешь заявление, я подпишу. Трудовая с собой? Портишь нам процент непенсионеров, но уж... Леонид Борисович просил. Командировку сделаю на полгода. До этого несколько месяцев будешь работать, раньше все равно не оформишься. Получать будешь двести рублей. Разницу - расписываешься в ведомости и отдаешь мне. Это, я думаю, ясно?
      - Ясно,- сказал Володя с чувством благодарной зависимости.
      - Теперь так. Мы тебе даем с нашего счета валюту на командировочные. Три тысячи долларов. На это составляем потом отдельный договор: в случае невыполнения командировочного задания ты обязуешься вернуть все до последнего цента в течение года. Через год после того, как окажешься в Штатах, три тысячи кладешь на наш счет. Понятно?
      - Не совсем,- признался сбитый с толку путешественник.
      - Мне, как ты понимаешь, тоже нет никакого интереса брать неизвестно кого с улицы и его отправлять в Америку так, за здорово живешь. Верно? Я тебе такую услугу оказываю. Такая услуга стоит денег, ты со мной согласен?
      - Согласен.
      - Ну вот. Если не отдаешь - достанем тебя через Интерпол, и платишь по суду плюс судебные издержки, либо садишься там, а самое верное - высылаешься к чертям обратно, и садишься уже здесь. Понял? Так что ты это обдумай. Это - мое условие.
      - Так а те три тысячи, что даете...
      - Остаются нам. Согласись, это небольшая сумма для американца за то, что он окажется в Америке.
      - А с чего же отдам-то?..
      - Заработаешь. Учти еще: с очередью на билеты - поможем. Я тебе помогу. Своими связями. Это - тоже стоит, правда? И пойми еще: у меня работают люди, твоя командировка тайной ни для кого не останется,- это тоже трудности для меня, так? Согласен - пиши заявление. Нет - значит, разошлись, как в море корабли.
      Ветреным и солнечным октябрьским утром он позвонил с Московского вокзала:
      - У меня два часа до поезда, Леня. Завтра утром - авиацию в воздух!
      - Сейчас возьму такси,- сказал Звягин. Володя похудел сильно, скулы и подбородок выдавались жестко, короткая стрижка скрадывала пролысинку; он полегчал в движениях и потяжелел в жестах. В том, как прислонился к цоколю вокзала, как подставил лицо легкому осеннему солнцу, сквозило что-то новое, иное. Жирок слез с души, оценил Звягин. Не только с тела.
      - Помолодел,- сказал он. Толкнул носком сияющей туфли портфель: - Весь багаж?

К титульной странице
Вперед
Назад