Княгиня, дочь генерала Н.Н. Раевского, жена декабриста С.Г. Волконского, друг А.С. Пушкина, который посвящал ей стихи. В 1827 году последовала за мужем в Забайкалье. Автор "Записок".
Славная аристократическая фамилия Волконских известна многим, особенно по женской линии. Вспоминается сразу Зинаида Волконская, имевшая литературный салон начала XIX века, где бывали Пушкин и Баратынский, и еще одна Зинаида - уже эмигрантка, оставившая воспоминания о Набокове. Но, пожалуй, самой значи тельной представительницей этого семейства, превзошедшей по славе даже своего отца, известного генерала Отечественной войны 1812 года Раевского, стала Мария Николаевна.
Дело, вероятно, не в том, что она одной из первых отправилась за своим мужем-декабристом Сергеем Волконским в Сибирь. И не в
том, что ее боготворил Пушкин. И уж, понятно, не в том, что она оставила интересные записки, рассказывающие о ссылке и каторге. А
может быть, разгадка ее популярности в словах собственного отца о
своей дочери: "Я не знал женщины более замечательной". Генерал Раевский был скуп на похвалы и сентиментальные чувства. Когда-то в памятном 1812 году он бросил совсем юных мальчиков, собственных сыновей, на самый опасный участок войны. Дочь тоже воспитывали в строгости и послушании.
Ю. Лотман однажды сказал, что необычайный всплеск русской духовности XIX века был подготовлен женщинами, дамочками, зачитывающимися любовными романами и грезившими жертвенными подвигами. Это они, невинные и неискушенные, создали рафинированные понятия чести, долга, совести; внушили эти понятия своим детям, но, к сожалению, под давлением практицизма и материализма тихо, без борьбы ушли в небытие. Мария Волконская из таких кристально чистых и высоких духом женщин. Она, возможно, воплощает неповторимый идеал, от которого сегодня сохранилось немного насмешливое и сожалеющее прозвище: "декабристка".
Марию выдали замуж без любви и без ее согласия. Не принято было в семье "тирана" Раевского интересоваться мнением "соплячки". Само собой разумелось, что свадьба играется для блага девушки, а уж она потом оценит "подарок" родителей. Мария, действительно, внимательно отнеслась к воле отца. Судя по всему, она ощутила себя свободной, став женой богатого помещика. И, видимо, решила, что принуждение к свадьбе будет последним принуждением ее жизни. Но свободу Мария понимала ни как случайную радость поступать по собственной прихоти, а как возможность в полной мере реализовать духовные ценности, о которых она имела вполне самостоятельное представление.
До декабрьского восстания 1825 года Мария видела мужа всего лишь три месяца из совместно прожитого года. Она не произнесла ни одного слова обиды, когда муж отвез рожать Марию в "медвежий угол" к ее родителям в деревню, где до ближайшего врача было 15 верст. Пережив тяжелые роды, Волконская немедленно стала интересоваться судьбой своего супруга и, узнав, что он арестован, отправилась в Петербург. О силе ее характера можно судить по тому, что она уехала с сильной болью в ноге и с младенцем на руках.
Ее подвижничество тем удивительнее, что оно не было продиктовано никакой конкретной целью - Мария не испытывала большой любви к мужу, не разделяла и не понимала она и политических взглядов декабристов, с большим пиететом относилась к существующей власти и даже боготворила милосердие Николая II. Ее самопожер твование продиктовано высочайшими ценностями, воспринятыми ею из книг и героических примеров. Не зря, приехав в столицу, первое,
о чем она справилась у знакомых, - не был ли ее муж замешан в заурядных махинациях или авантюрах с государственными деньгами. Она брезгала всем мелким, пошлым, нечистоплотным. Порядочность, честь, долг, возвышенные идеалы - вот ее ценности. Вероятно, она подсознательно радовалась, что судьба дала ее поколению испытание на прочность, что жизнь женщины их круга, наконец-то, вышла из тесного мирка балов, сплетен и пустых мечтаний.
Боялась ли Мария трудностей в Сибири? Конечно, невозможно себе представить человека, сколь романтичным бы он ни был, не страшащегося неизвестности и обреченности. Волконская же отправлялась на каторгу мужа надолго, скорее, навсегда, совершенно не представляя, что ее там ждет. На что она надеялась? Только на себя, на свои неоперившиеся ценности, на веру в доброту. Можно сказать, что она представляла жизнь гораздо лучше, чем она есть на самом деле. И чудо!.. Жизнь стала таковой.
Следом за отправившейся в путь Марией Николай I выслал гонца с бумагами, в которых предписывались самые строгие меры для жен декабристов. Власть хотела сломить строптивых. Женщины теряли свои дворянские права, и государство более не отвечало не только за их безопасность, но и человеческое достоинство. Что было страшнее для этих моралисток? Может быть, только то, что тяжелым бременем ложилось на их материнские плечи - дети, прижитые в Сибири, "поступали в казенные крестьяне".
Потрясенный Сергей, увидев жену в тесном каземате благодатс-кого рудника, бросился к Марии, но она опустилась на колени и прежде, чем обнять мужа, поцеловала его кандалы. В этот поступок вместился весь смысл ее жизни, смысл жизни женщин ее поколения. Слабый пол переставал быть только тенью своих мужей, он вступал на путь общественного самосознания, на путь активного участия в происходящем. Можно спорить о пользе и необходимости свободы женщины, но то, что эмансипация в России начиналась со "слабеньких барынек - декабристок", не вызывает сомнений.
Женщины, приехавшие в Сибирь, скоро выросли из безропотно молчащих пленниц. Они с энтузиазмом отстаивали права не только своих мужей, но и вообще всех бесправных узников. Однажды Волконская увидела, что заключенные выходят из тюрьмы, едва прикрыв свою наготу: без рубашек, в одном исподнем белье. Тогда Мария купила холста и заказала несчастным одежду. Начальник рудников, узнав об этой вольности, рассердился: "Вы не имеете права раздавать рубашки; вы можете облегчать нищету, раздавая по 5 или 10 копеек нищим, но не одевать людей, находящимся на иждивении правительства". Волконская парировала: "В таком случае, милостивый государь, прикажите сами их одеть, так как я не привыкла видеть полуголых людей на улице". Начальнику пришлось извиняться за слишком резкий тон. Мария настолько высоко несла чувство собственного достоинства, что среди отбросов общества, годами селекционированных в Сибири - убийц, пройдох, насильников - никто ни разу не позволил дурно обойтись с нею, хотя единственной защитой была только она сама, слабая бывшая княгиня.
С годами жены декабристов создали какое-то подобие общественного комитета, который распределял приходившие в частном порядке денежные средства, помогал хлопотать об амнистии или смягчении участи, заботился о неженатых, хоронил и женил товарищей по несчастью. Они стали огромной духовной силой. В Иркутске до сих пор не изгладилось это влияние. То и дело то там то тут вспоминают о добрых делах декабристской колонии.
В 1829 году из столицы пришла радостная весть: заключенным разрешили снять кандалы, это была первая ласточка надежды на послабление участи. Однако годы шли, а суровое наказание оставалось в силе. Вначале Мария думала, что государь смилостивится через пять лет, потом она ожидала амнистии спустя десять, слабый лучик оставался и через пятнадцать лет ссылки. Через 25 лет Волконская смирилась. Единственное, о чем она молила Бога - вызволить из Сибири ее детей. Однако, когда маленькому Мишеньке исполнилось семь, Николай решил позаботиться о государственных преступниках и предложил по желанию матерей забрать детей на попечение царствующего дома. Волконская наотрез отказалась, решив, что дети во что бы то ни стало должны сохранить свои корни и память о родителях.
При всей силе духа Волконской поражает ее стремление остаться женщиной. Порой доходило до парадокса, словно общественный долг велел поступать ей, как бесполому существу, а природа расставляла все по своим местам. В Петровском Заводе они добились от начальства разрешения на проживание прямо в камерах мужей. Долго боролись (даже писали письма в столицу) за то, что бы в стенах, наконец, пробили маленькие окошечки. Мария купила крестьянскую избу для своей девушки и человека, приходила туда привести себя в порядок - причесаться, помыться, одеться. В камере же она сама обтянула стены шелковой материей, поставила пианино, шкаф с книгами, два дивана. "Словом, -писала она, - было почти что нарядно".
Волконским повезло, они все-таки дожили до освобождения из ссылки. Из Сибири Мария Николаевна вернулась в 1855 году. Перед смертью она написала знаменитые "Записки", полагая своими читателями детей и внуков. Но молва о существовании воспоминаний распространилась быстро. Первым пожелал ознакомиться с записками Н. Некрасов, задумавший поэму о подвиге русских женщин. Он обратился к сыну Волконской, однако Михаил Сергеевич, не желая предавать огласке воспоминания матери, с трудом согласился прочитать поэту часть текста. Только в 1904 году "Записки" были опубликованы и поразили читателей глубокой порядочностью и скромностью автора.