Матизен В. Леонид Парфенов, герой вечера
//Огонек. – 1995. – №44

– Почему в «Намедни» вы стоите?
– Потому, что это способствует краткости.
– А то, что способствует сестре, способствует ее брату?
– Надеюсь. Но я хотел сказать, что телепередача требует лаконичного комментария, а стоящему человеку естественно быть кратким, тогда как для сидящего это было бы противоестественно…

– Мое главное чтиво – субботний выпуск «Коммерсанть-DAILY» с разделом культуры. Я считаю, что отсчет нового стиля, которым говорят об искусстве, начался оттуда. В 90-м году, когда все начиналось, мы были близки с ними…

– Таким образом, вы стали работать не в просветительской, а в постмодернистской парадигме...
– Я таких слов не употребляю.

Л.Парфенов о первой программе «Намедни»
//Леонид Парфенов: «Желаю зрителям иметь возможность выбирать». – В газ.: Русский Север. – 1996. – 22 октября

Я бы не сказал, что это об искусстве, это про образ жизни, про стиль. И вот это то, что называется неполитические новости, это прежде всего культурные новости. Маловато в новостях той жизни, которая, живи мы более спокойно и более стабильно (в гражданском обществе), составляла бы большую часть телеинформации. Из-за этого западные новости нам пока кажутся очень скучными: как живут, чего покупают, как делают, как учатся – все это нам кажется ерундой, а делать про это мне интересно, кажется перспективно. Я уверен: в нашей жизни становится все больше стабильного, спокойного, и значит, будет возрастать потребность в подобного рода информации…
Да вы вообще представляете, как работают в «Намедни»? Вчера ушел в час ночи, а сегодня уже на работе в семь утра!

Леонид Парфенов любит родную Вологду и советскую историю
//Аргументы и факты. – 1997. – №38

Я совсем не хочу сказать, что все тогда было прекрасно, всем же понятно, что ничего хорошего в коммунизме как в режиме нет. Но поймите, это огромный период нашей истории, так много было нелепого, замечательного, трагического, милого, трогательного, смешного, наивного, ужасного – всякого. Но одно точно – это абсолютно неповторимо.
Знаете, это как понятие «сталинская архитектура», где слово «сталинская» – давно уже никакая не оценка, а просто определение стиля. И с «советским периодом»
– то же самое. Это определение стиля, причем стиля очень богатого, потому что он формировался в достаточной изоляции, в замкнутой такой системе. Это целый космос – от собственной моды до собственной тяжелой промышленности, от собственного быта до собственных отношений с Богом.

Азбука Парфенова: [извлечения из высказываний Л.Парфенова]
//Огонек. – 1998. – №31

Честно говоря, мне не особенно нужны чьи-либо оценки. Я всегда ощущал себя независимым человеком. Одному нравится одно, другому – другое, а белым медведям не нравится, что нет айсберга... Одно время я огорчался, когда читал глупость о себе, а теперь мне все равно.

Телевидение в некотором смысле – заложник своей аудитории. Сначала в обществе рождается нечто новое, часто не принимаемое и не понимаемое, а потом, когда оно появляется на телевидении, тотчас умирает. Хотя сам я стараюсь выйти за рамки этого правила. Телевидение не рождает новых идей, оно тиражирует то, что уже есть в обществе. Это прежде всего ремесло.

Моя эра началась для меня 38 лет назад в городе Череповце. Когда Гагарин в космос полетел, мне стукнул год. С этим событием я отходил в детский сад, а потом и в школу.

Леонид Парфенов: «Я же не сразу оборзел»
//Аргументы и факты. – 1999. – №27

– Машины не тормозили, люди пальцем не показывали, когда вы, изображая из себя Пушкина, шли по Невскому проспекту: в визитке, нафабренный, импозантный человек, который что-то там говорит?
– Ну, конечно, показывали. И, разумеется, гораздо лучше, когда этого нет, поскольку краем глаза ты все это замечаешь. Ну так что, топнуть ножкой и сказать: «Уйди, русский народ, ты мне мешаешь»?

Мы должны быть информативны. Кто хочет академичности, может сам все прочитать и узнать. Мы делаем свои передачи, чтобы было интересно и подросткам. Телевидение не может быть немодным. Нужны «камешки в сегодняшний огород», требуется сегодняшняя интонация. И скорость сегодняшняя.

Я после съемок компьютерной графики для «Намедни», где меня «врисовывали» в кадры кинохроники, уже ничего усталостью не считаю. Устаешь ведь от монотонности. Для ролика с Фиделем Кастро 64 раза прикуривал сигару. Я некурящий вообще! Я был на месте Брежнева, нужно было подняться, правильно повернуться, правильное количество времени задержаться, точно перекрывая Брежнева, успеть пыхнуть. Я после этого смог только снять костюм и прямо в студии лег затылком на холодный бетон, и все.

У меня узкая специализация – писание вкадровых и закадровых текстов на неполитические темы, мне же никуда больше не устроиться, только здесь.

Леонид Парфенов: «У меня никогда не было комплексов»
//Премьер. – 1999. – 1 декабря

Я всегда понимал разницу моей природы и Саши [Башлачева]. Помню, он пытался мне привить любовь к Генриху Гессе и его произведениям. Я всегда был более прямодушным, жизнерадостным человеком и не был готов идти так далеко. По отношению к себе, творчеству, жизни – вот таким максималистом от Бога с высоким ощущением задачи я никогда жить не мог.

Кабанова О. Весь Парфенов – это «Намедни»
//Известия. – 2000. – 17 февраля

– Я же не отсебятину делаю. «Фактологическое телевидение» – такое понятие придумал Добродеев.
– Получается, факты – ваша профессия?
– В широком смысле слова «факт».

Мое отношение к материалу в том, что, например, в «Пушкине» о «Послании в Сибирь» сказано вскользь, а о том, кем и сколько выпито в России «Вдовы Клико» урожая 1824 года – именно такие три бутылки Пущин привез в Михайловское, – подробно.

Главное для меня – сделать модный телепродукт, не поступаясь темой.

Я знаю, как надо снимать и что делать, чтобы человек эту историю про империю смотрел в прайм-тайм, когда по другим каналам идут детективы или концерт Игоря Крутого.

Мне кажется, что вы представляете какой-то советский подход к истории. Мне ближе по Довлатову «сочувствие жизни в целом». Смена фикусов на традесканции, бархатных штор на льняные, оттоманки на журнальный столик – это эпоха. Мое отношение к ней складывается в отборе фактов, в отделении важного от неважного. Хочется ухватить суть, понять, что в событии было феноменального, что оно добавило нового к нашему общему опыту. Мне еще про прошлые «Намедни» говорили: как вы могли мини-юбки поставить рядом с Пражской весной? Но мне, правда, кажется, что когда страна переходит с подгузников на памперсы – это событие не менее значительное, чем прием России в МВФ.

– Ваш любимый город?
– Вот это трудно сказать. По-разному бывало. Есть какие-то непростые отношения с Питером, любил Венецию и город Белозерск Вологодской области.

Ланкина Е. Информация против аналитики: [Интервью с Леонидом Парфеновым]
//Итоги. – 2001. – №40

Я не понимаю, как телевидением можно заниматься не целиком. У меня никогда ни на что больше не хватало ни сил, ни времени, ни желания.

Федотова Е. Намедни с Леонидом Парфеновым
//Вологодская неделя. – 2002. – 21-28 февраля

Я не знаю, чем я руководствуюсь при отборе. Это касается и людей, и тем для программы. Все чисто интуитивно. Жизнь сама определяет какие-то повороты, соображения, как это может быть и что с этим делать. Это моя профессия – выбирать и полагать, что нужно сейчас, а что нет. Например, те же «Старые песни о главном» (Леонид Парфенов один из авторов этого проекта). Когда мы их задумали, огромное количество людей говорило: «Да вы что, с ума сошли, кому сейчас нужны какие-то советские песни!» А стоило все это очень дорого – 800 фунтов стерлингов один съемочный день. Ответом на все возражения было только одно: «Я чувствую, что это пойдет, что зрителям понравится». Или это будут смотреть, или я не знаю аудиторию, не понимаю Россию, не понимаю законы жанра, не понимаю, что сегодня модно, в лучшем смысле этого слова. И если не понимаю, – то надо уходить.

Я вообще против, когда в разговорах о журналистике появляется тема способностей. Журналистика – это очень технологичное дело с большой долей ремесла.

– Родители сейчас живут в деревне Улома, под Череповцом. А Череповец и Вологодская область для меня – это представление о России, потому что Россия – это не Москва и не Петербург. В провинциальных городах свой стиль жизни, и он не меняется в зависимости от города, от того, например, что Череповец молодой, а Вологда – древняя. Я люблю Север, и очень не люблю юг России, Харьков там или Одессу…

Это звучит, конечно, пижонски. Но для меня между съемками в Венеции и съемками в Псковской области разницы нет никакой, – везде один и тот же ритм, утром плотный завтрак, а потом съемки до конца светового дня. Потом ранний ужин или поздний обед, за которым обсуждается, что отсняли, а что еще надо отснять, и дальше опять.

2003 год

Ничего никогда нельзя исключать. Никогда не говори «никогда»

Информация к развлечению: [материалы «круглого стола»]
//Искусство кино. – 2003. – №11

Мне кажется, что критерий может быть только один – смотрят или не смотрят. Вот и всё. И отсюда вытекает: зарабатываются деньги или не зарабатываются... Ну, давайте нести общественную миссию, еще чего-то, только к журналистике какое это имеет отношение? Спасайте русскую духовность, беседуйте о том, что подростки курят при свете абажура. Главное, чтобы люди смотрели, чтобы это было им нужно. А им ведь все, в общем-то, интересно. Вопрос лишь в том, чтобы уметь увлекательно подать материал… зритель давно руководствуется понятием «инфотейнмент». А поскольку человек у телевизора – главный критерий, я предлагаю руководствоваться тем же, чем и он.

Люди живут частной жизнью. Имеют возможности для самореализации, естественно, это наполняет их социальным оптимизмом, которого прежде не было, поскольку не было и такой возможности... Как только ты пытаешься делать интересно, ты поневоле будешь все проводить через человека, который интереснее обобщенной и абстрактной постановки проблемы.

Не надо нас учить родину любить. Я 25 лет профессионально работаю журналистом, 25 лет я слышу: «Не время, брат, не время...» Во-вторых, надо наконец понять: информация самоценна. Она не бывает вредной, полезной, бесполезной.

Леонид Парфенов: Информация должна быть бизнесом
//Известия. – 2004. – 2 июня

Бывают, конечно, темы изначально заманчивые. Но чаще всего – про то, что в XXI веке живы вера, надежда, любовь. А как делать – это вопрос профессии: понимать – нужно или нет, «держит» или нет, будут или не будут смотреть.

2004 год

Не надо учить меня родину любить

Интервью с Леонидом Парфеновым. – В ж.: Отечественные записки. – 2005. – №1

– Какому образу политического мышления наиболее близки ваши передачи? – Надеюсь, либеральному – в широком смысле слова. Хотелось, по возможности, представить свободный взгляд на вещи. Если это, конечно, «образ политического мышления». Мне вообще часто «шили политику». Например, как же так – Пражская весна и появление мини-юбок у вас получаются равными историческими событиями! Во-первых, кто их соизмерял? Во-вторых, монтаж «встык» не означает равенства. В-третьих, мы телевидение, а не наука. Но и в учебнике истории интереснее давать поток «событий, людей, явлений». У меня эти диспуты вызывали смертную тоску, я потом от них уклонялся.

Мы ведь старались снимать журналистику про прошлое – с командировками, с информацией как в репортаже: кто, где, что, почем. Хорошо помню ужас перед надвигавшимся 200-летием Пушкина: «до дня рождения Александра Сергеевича ничего не осталось». Ну, нельзя же было показывать гусиное перо и колеблемое пламя свечи на подоконнике. И самому тошно, и другим. К тому же на другом канале, как сейчас помню, шел в это время сериал «Сыщик Коломбо». Вот заказ – производственная необходимость: как по-НТВ-шному отметить пушкинский юбилей. Наш пятисерийник начинался с Эфиопии – чтоб сразу было видно: "разрушали стереотипы". А вообще-то стереотипы очень учитываются в нашем деле. Их публика уже знает и благодарна, если ты – опять-таки разрушая их – показываешь «арапов Петра Великого», «табакерку Зубова» или границу «черты оседлости», за которую высылали Левитана. Это же все исторические «бренды», подлинные или мнимые, разрушаемые или подтверждаемые при ближайшем рассмотрении. Сигналы, знакомые аудитории, – овладев вниманием, можно вести ее дальше.

Мое главное настроение: наша история богата. Правда, коротка – все-таки большинством воспринимаются как «наши» только последние триста лет. И много фанфаронства в отношении «славного прошлого».

Леонид Парфенов: «Вместо телевидения предпочитаю читать газеты».
//Аргументы и факты. – 2005. – №3

Лично для меня таков главный исторический вывод: Россия, вопреки представлениям, по духу либеральная страна и непредсказуемое разнообразие сильных талантов, которые проявляют себя совершенно неожиданно, – это главное богатство и главная надежда.

– Это моя страна, моя родина, моя судьба. У меня нет другой. У меня нет той профессии, которая позволяла бы мне жить за границей и чувствовать себя востребованным. У меня всегда было очень острое чувство и своей страны, и своей родины – той, что называют малой. Я из Вологодской области, поэтому мне даже внутри России в другом климатическом поясе уже непросто. Вынося за
скобки особенности профессии, я просто по-человечески не смог бы жить в Черноземье или на юге. Из-за другого темперамента людей, говора, да чего угодно. Для меня это какая-то другая Россия. В населенном пункте без реки или в степи я бы не смог жить. Если за последним домом не стоит глухой стеной лес, это для меня непонятно.

– Бабушка говорила: что ни творится – все к лучшему! У меня стихийно именно такое оптимистичное убеждение. Хотя понимаю, никаких рациональных аргументов в его пользу нет. Но уныние – страшный грех.

Красный Север. – 2008. – 2 сентября

– Как часто вам удается приезжать на родину в течение года?
– Ну, несколько раз в год я приезжаю сюда, чтобы навестить мать, которая живет сейчас в деревне Улома, где находится наше родовое гнездо.

Свинаренко И. Редкая птица Леонид Парфенов
//Российская газета. – 2009. – 7 мая

Ну просто жалко мне, когда время просто так проходит! В принципе вся работа журналистская держится на интересе – и тогда все получается. А иначе, как себя ни настраивай, ни накручивай – ничего не выйдет.

Я считаю, что в России очень сильны либеральные инстинкты. У очень значительной части населения. Это не очень проявляется, по крайней мере пока, но уровень внутренней свободы у русских очень высокий. Своенравие в людях, самоуважение, огораживание каких-то кусков жизни, чтоб туда не лезли партия и правительство – этого всего было много еще и в 70-е годы. Я считаю, главный подвиг советского народа – это то, что в условиях социализма он отвоевывал шаг за шагом личное пространство. Он уходил от госмонополизма.

– Кстати, о языках и аристократизме. Ты так и не выучил английский? И права до сих пор не получил?
– Нет. Потому что у меня, как видишь, довольно напряженный рабочий график.
– Вот это меня восхищает – посреди современного мира не знать английского и не водить авто. Какая в этом есть прекрасная беспечность! Я бы даже сказал – аристократическая безнаказанность! Типа извозчик (шофер) довезет, а гид переведет или пусть сам выучит русский. Куда ж он в самом деле на Лазурке без русского денется. Это роскошный замах на барство!