Кино, как и любая сфера культуры, напрямую зависит от ощущения времени, чувства реальности — того, что происходит там, здесь и сейчас, что считается в обществе важным или случайным, что элита отказывается обсуждать или пытается переосмыслить. Определяющую роль в становлении этих представлений сегодня играет телевидение, и в первую очередь его новостные программы. Именно они задают «повестку дня», а значит, смыслы, контексты, способы восприятия и оценки текущих событий. Новости — не только основа всех медиа, но и фундаментальный механизм формирования общественных настроений.

В преддверии парламентских выборов «Искусство кино» предлагает зафиксировать те концептуальные изменения, которые в самое последнее время произошли в теории и практике информационного вещания. Размышления над природой этих изменений неотделимы от вопросов, с которыми сталкивается и современный кинематограф.

Мы публикуем материалы «круглого стола» «XXI век: новый информационный порядок», в котором приняли участие ведущие специалисты в области телевизионных новостей. «Круглый стол» был организован и проведен АНО «Интерньюс».

В.Познер. […] Итак, первый вопрос нашей дискуссии: глобальный мир — глобальные новости. Совместимы ли нигилизм информационной эпохи и общественное благо? Второй: кому служат новости — правительствам, владельцам, обществу? Третий: новости — это товар или «страж общественных интересов»? Четвертый: геополитика в прямом эфире — новое качество глобальных новостей или просто новый жанр реалити-шоу? Каковы связи между сенсацией, рейтингом и качеством информации? Можно ли считать новости развлечением? Ну, и наконец, что такое новая эстетика новостей (если таковая имеется)?

[…]

И самое последнее. Понятие «инфотейнмент» — infotainment — родилось в Америке. Оно обозначает, если угодно, брак между развлечением и информацией, совместное их существование. Когда нет ярких новостей, становится скучно. Был такой случай на известном немецком канале ZDF, втором после ARD в Германии, где придумали следующую новость: на севере страны в болотистой местности жители идут охотиться на жаб, потому что эти жабы при полнолунии потеют. И если слизать их пот, то, во-первых, невероятно омолодишься и, во-вторых, существенно повысишь — речь о мужчинах — свою половую потенцию. Журналисты исполнили все очень грамотно: нашли жабу, профессионально сняли. Картинка, звук — все получилось замечательно. Эта новость обсуждалась в течение недели, половина Германии ждала полнолуния, чтобы поехать лизать жабу. Я понимаю, это предельный случай, но тем не менее вполне реальный. И красноречивый.

Леонид Парфенов (НТВ). Как-то мне уже доводилось говорить Владимиру Владимировичу про ситуацию, когда его на телемостах с Америкой сменил другой человек. «Что» осталось прежним, а вот «как» оказалось другим. И телемостов больше делать не стали. Тот человек, сейчас не хочу называть его имя, навсегда получил прозвище Ещенепознер, и на этом как-то с жанром телемостов благополучно покончили. «Музыкальный киоск» с Элеонорой Беляевой и «Музыкальный обоз» Ивана Демидова с точки зрения «что» — одно и то же, но, по-моему, никто в здравом уме и трезвом рассудке не посчитает их одинаковыми программами. Что касается этого ужасного матюга «инфотейнмент», то я не вижу противоречия. У меня был один знакомый секретарь обкома партии, который по этому поводу говорил: «Скучно, не скучно — для пропаганды не критерий». Теперь он второй секретарь ЦК КПРФ — я говорю о Валентине Александровиче Купцове. Так что я двадцать пять лет все это слышу: «Развлекать — это несерьезно, но вашу несерьезность мы терпим, потому что в Пасху надо что-то показывать, чтобы люди в церковь не ходили». Так Сергей Георгиевич Лапин показывал Аллу Пугачеву в программах Евгения Гинзбурга, полагая, что есть tainment, а есть еще отдельно info. Но с помощью info не удержишь людей на Пасху. Какое противоречие в том, что информация интересная? Ведь это всего лишь означает, что она увлекательная и в этом смысле человека до известной степени развлекает. Потому что сам он, зритель, сидящий у телеэкрана, не ездит на саммиты Большой восьмерки, не спускается под землю, не летает в космос. Мне кажется, что критерий может быть только один — смотрят или не смотрят. Вот и всё. И отсюда вытекает: зарабатываются деньги или не зарабатываются. А убеждение, что люди всегда будут смотреть порнуху… так выяснилось, что не смотрят. Сколько уж у нас ее показывали после часа ночи — плохо она собирала. Народ не фраер, его не проведешь. Ну, давайте нести общественную миссию, еще чего-то, только к журналистике какое это имеет отношение? Спасайте русскую духовность, беседуйте о том, что подростки курят при свете абажура. Главное, чтобы люди смотрели, чтобы это было им нужно. А им ведь все, в общем-то, интересно. Вопрос лишь в том, чтобы уметь увлекательно подать материал.

Конечно, есть проблема телегеничности. Нельзя нагружать на телевизор то, чего он просто не вынесет. Опера по телевизору не идет — звук не тот, картинка, масштаб… У того же Дэна Разера, я был свидетелем минувшим летом, показывали наводнение в Центральной Европе — помните, вся гигантская бывшая Австро-Венгерская империя была залита водой. Выясняется, что в Праге никогда не было такого затопления. Получают картинку: на Карловом мосту скульптуры торчат из воды, как последние оставшиеся пенечки. Города уже нет совсем. А минут за сорок до эфира по информационным каналам прошел сюжет о том, что в Праге утонул слон. Был один, и тот утонул. Единственный вопрос, возникший в телестудии: «Картинка слона у нас есть?» «Есть». И «Слон» пошел первым сюжетом, потому что это посмотрит ее величество домохозяйка. Какой там Карлов мост, одна из главных достопримечательностей Европы! Надо понимать, что если мы ворвемся в квартиру обывателя и с порога (с экрана) брякнем: «Добрый вечер! Прага затонула так, что едва видны скульптуры», этот обыватель скажет: «Слушай, я сидел на диване, мне было хорошо, что ты…» Вот слон утонул, это, что называется, ежу понятно. Это рождает тот доходчивый образ, когда даже в далекой Аризонщине все посочувствуют Праге, о которой они, наверное, до этого момента ведать не ведали. Что касается потных жаб, то если бы они действительно потели, то это было бы замечательно. Вот в начале мая партия и правительство устроили четыре выходных дня — это являлось главной новостью.

Разве может быть новость в том, что новости нет? У зрителя есть пульт, он сидит, смотрит, «что-то неинтересно». Не будет нам объяснять, почему ему так показалось: «Неинформационно, недостаточный драйв подачи, плохо записали вторую дорожку, длинный синхрон, чувак уже все сказал, а они чего-то мямлят, метка была 18 секунд назад». Подумает: «Чего-то неинтересно» — и уйдет на другой канал, а скорее всего, будет смотреть видео. Или уйдет в Интернет, который, в принципе, нужно признать, занятнее среднестатистического российского телевидения. Так что, в конце концов, зритель давно руководствуется понятием «инфотейнмент». А поскольку человек у телевизора — главный критерий, я предлагаю руководствоваться тем же, чем и он.

В. Познер. Опять несколько уточнений. Очень известный американский новостник Сэм Доналдсон говорил, что самый большой грех в новостях на телевидении — это когда скучно. Никто с этим не спорит.

Л. Парфенов. Еще один классик говорил, что все жанры хороши, кроме вышеупомянутого. Инфотейнмент начал существовать задолго до телевидения.

В. Познер. Если главная задача — рейтинг, желание получить как можно больше зрителей, тогда это одна цель. И она побеждает, безусловно: «Ну, тут меня-то не грузят, тут меня развлекают». И даже критика говорит: «О, какое новое слово». Я, не скрою от вас, являюсь сторонником другого подхода, вероятно, более скучного. Возможно, это грех. Хотя, наверное, все зависит от исполнителя, от того, как он делает то, что делает. Если зритель не будет понимать, что происходит в стране по-настоящему, то со страной ничего хорошего не будет.

Л. Парфенов. Мы ведь все-таки работаем на телеканале, а не делаем некую отдельную передачу, существующую где-то вообще. Канал выполняет очень разные функции в очень разные отрезки времени. И зритель, естественно, подходит к телевидению, как и ко всему в жизни, с очень разным настроением. У него есть свое отношение к Большому театру и свое — другое — к пиву «Балтика». Не надо все к одному сводить. Телевизор ведь не единственное окошко в вашей комнате. Ну не надо нагружать наше скромное дело всем на белом свете. Для кого-то футбол заменил все. Не будем показывать футбол, ведь вырастет оболваненная нация. Давайте не все время воспитывать. Давайте закончим вот с этим: днем ты слесарь, но вечером будешь читать Стендаля — во что бы то ни стало…

В. Познер. Я абсолютный противник одной-единственной формы подачи. Форма может быть совершенно разной, но я думаю, что надо определиться с принципами. Например, должна сама форма контролироваться властью или нет, должна отражать точку зрения владельца этого канала или нет. Когда на американском телевидении несколько лет назад один из лучших ведущих новостей Питер Дженигас, заканчивая свою вечернюю программу, сказал: «А завтра мы расскажем вам такую-то новость», я просто упал. Оказывается, он уже знает, какие завтра будут новости. Это и есть инфотейнмент.

Эдуард Сагалаев (Национальная ассоциация телевещателей). На новости влияют и те, кто в эфире, кто преподносит их своей аудитории, маленькой или многомиллионной, и те, кто является владельцами телекомпании. Новости несут отпечаток личности людей, которые вообще далеко за кадром. Когда я смотрю сообщения CNN о событиях в Ираке, то я где-то далеко вижу героический облик президента Буша, а когда недавно смотрел новости на иных из наших каналов, видел за кадром демонический облик Бориса Березовского и добрые глаза Владимира Владимировича Путина. ТВ, с одной стороны, явление глобальное, общественное, с другой стороны, личное. Многое зависит в конечном итоге от людей, которые эти новости видят своими глазами и, преломляя через себя, преподносят их зрителям. Поэтому, прежде всего, нужно говорить о профессионализме и ответственности тех людей, которые занимаются подготовкой и выпуском новостей в эфир. Я считаю, что программа Леонида Парфенова «Намедни» расположена очень близко к понятию «инфотейнмент», хотя предлагаю еще и другой термин — «инфокалипсис», например. Это тоже подходит к многим новостным программам, потому что от начала до конца они представляют собой констатацию беды и гибели цивилизации.У меня вопрос к Леониду Геннадиевичу, это вы придумали и запустили программу «Страна и мир»?

Л. Парфенов. Я понимаю, что тон, которым это сказано, ничего хорошего мне не сулит, но в титрах стоит моя фамилия.

Э. Сагалаев. Я не всегда верю тому, что написано. С моей точки зрения, эта программа — не только ощущение телевидения на кончиках пальцев, которое, безусловно, есть у вас или, скажем, у Андрея Кнышева, суперпрофессионала, который книжек про телевидение не читал. Для него ТВ — просто пластилин. Как ребенок, он берет и что-то лепит из него, а мы долго теоретизируем по этому поводу. Но ведь можно взять и формировать из пластилина что-то другое: иную картинку, мироощущение. На мой взгляд, «Страна и мир» — это очень искусственный, придуманный формат, именно инфотейнмент. Хотели вы этого или не хотели, думали ли вы про это слово или нет. Наверное, нет, но подсознательно, в самом пропагандистском варианте это отражает координаты: Россия, 2003, телевидение. Я думаю, что Путин должен быть очень доволен вашей программой. Потому что весело она рассказывает о терактах в Чечне. Она вся выстроена на мажоре. Я же считаю, что понятия «мажор» или «минор» должны отсутствовать в информации. Я глубоко уважаю вас, Леонид Геннадиевич, как профессионала. И мне было бы интересно узнать, насколько результат совпадает с тем, чего вы хотели. И вообще, хотели ли вы, чтобы у зрителя создавалось, превалировало здоровое чувство оптимизма?

Л. Парфенов. Понимаю. Во-первых, я много раз слышал про «Намедни», что у нас получается слишком оптимистично. Даже с учетом количества претензий, высказываемых нашей программе, особенно во времена Бориса Йордана, у меня как-то не было впечатления, что это уж такая веселуха. Или выполнение какого-то там безумного социального заказа. Во мне самом, человеке существенно старшем, чем Хреков, Бордовских, Пивоваров и Вацуева, живет ощущение, что жить-то все-таки стоит. Да, наши главные координаты: 2003 год, Россия, телевидение. Находясь во всем этом, живешь перегрузками. Вместе с тем, для тех, кто вписался в рынок, наше время представляется шансом. Несмотря на войну в Чечне, бездарный парламент… Есть класс оптимистов, какой-то такой стихийный, живущий за счет того, что все активные люди у нас молоды и все как-то покатило, все в кайф. Я думаю, что они не очень анализируют — почему. Чувствуют бoльшую независимость, мы все это чувствуем. Вотум недоверия правительству ведь уже не может привести к исчезновению стирального порошка с магазинных полок. Это уже независимость от политики. Люди живут частной жизнью. Имеют возможности для самореализации, естественно, это наполняет их социальным оптимизмом, которого прежде не было, поскольку не было и такой возможности. Телегеничные, достаточно эмблемные лица, характеры, типы — им надо было дать возможность делать новости. Тем более на канале, где поздним вечером нужно делать что-то другое. Стало ясно, что десятичасовой выпуск как клон семичасового больше не работает. А то, как это получается, и тот оптимизм, который есть, несмотря на Чечню и чеченку в кадре, так это разлито и в самой жизни. Ведь именно самая успешная часть нашего общества скептичнее всего относится к партии «Единство», к Верхней и Нижней палатам и вообще к власти. Она как бы отодвигает это от себя, старается не участвовать, но при этом вполне лояльна к существующему режиму.

[…]

И. Мишин. Мы обсуждаем только развлекательную функцию новостей. Скажем, фильм ужасов — это развлечение? Да, но для человека со сбалансированной психикой. У нас складывается опасная тенденция: новости начинают развлекать через нагнетание ужаса. И журналисту кажется, что чем трагичней, кровавей, катастрофичней он подаст эту новость, тем больше она привлечет внимания. Он сам засветится, повысится рейтинг телекомпании. Так новость превращается в маленький фильм ужасов, а конкретный репортаж — в историю ужаса. Я как раз и говорил о том, что надо всегда думать о впечатлении, которое твоя передача производит на зрителей, думать, усиливает ли твоя работа социальную напряженность или нет. Тот же Чернобыль можно было подавать как крах, а можно — как драму, нуждающуюся в разрешении. У очень большой части журналистов тогда явно присутствовало желание сказать, что во всей стране наступила ядерная зима. Так что тенденция превращения информации в инфотейнмент идет не только через веселье, но и через кошмары.

Л. Парфенов. Давайте прекратим употреблять это страшное слово. Это раз. Во-вторых, давайте все-таки вернемся к тому, с чего начинали: новость должна быть интересной. Мне кажется, что это, в конце концов, гуманно не только по отношению к зрителю. Мы его уже не заставим сейчас смотреть то, что скучно. Это дает нормальный, человеческий критерий самому телевещанию. Как только ты пытаешься делать интересно, ты поневоле будешь все проводить через человека, который интереснее обобщенной и абстрактной постановки проблемы.