Отчего вы обратились к истории? Был ли на это заказ или инициатива принадлежала вам?

Первый настоящий проект про прошлое – «Намедни 1961–1991. Наша эра» – появился из желания «инвентаризировать» опыт, который нас всех формировал. Я уже делал «Старые песни о главном», уже снималась вторая серия «Старых песен» – при желании их тоже можно счесть «историческими» телефильмами. Там было перепевание советских киноархетипов – «председатель колхоза, женщина трудной судьбы», «продавщицы из сельпо, подружки-сплетницы», «солдат приехал на побывку, а девушка не дождалась» и т. д., сперва «сталинский жанр», потом «хрущевский романтизм» – «Не кочегары мы, не плотники», Шурик (еще Демьяненко был жив), «На тебе сошелся клином белый свет», «Голубой огонек» c «А снег идет» (музыка Эшпая, слова Евтушенко). Я был рад просто возможности, наконец, работать со всем этим как со стилем, вернуть это богатство в обиход, современно «отформатировав». Потому что уходило слово «совок» и люди переставали стыдиться советского происхождения. Мы с Костей Эрнстом тогда (в 1995–1997 годах) много про это говорили. «Заказ» был на одно – «весело встретить Новый год». На три часа после боя курантов Березовский, в ту пору распорядитель 1-го канала (ОРТ), готов был потратиться, другие бюджеты были скромными. Мы хотели выразить настроение – и выразили, «Старые песни…» имели огромный успех и породили новую моду. Но «Намедни 1961–1991» (потом было продолжение) я делал уже как журналистику – не «художественное вещание», а документальное. Хотя мотивы примерно те же и «заказ» был скорее «социальный», чем «начальство велело».

Какому образу политического мышления наиболее близки ваши передачи?

Надеюсь, либеральному – в широком смысле слова. Хотелось, по возможности, представить свободный взгляд на вещи. Если это, конечно, «образ политического мышления». Мне вообще часто «шили политику». Например, как же так – Пражская весна и появление мини-юбок у вас получаются равными историческими событиями! Во-первых, кто их соизмерял? Во-вторых, монтаж «встык» не означает равенства. В-третьих, мы телевидение, а не наука. Но и в учебнике истории интереснее давать поток «событий, людей, явлений». У меня эти диспуты вызывали смертную тоску, я потом от них уклонялся.

Могут ли политики апеллировать к ним, использовать этот материал в качестве аргумента?

Политики все могут использовать. Про «Старые песни…» в «Нью-Йорк таймс» на первой странице (!) была статья «Русские золотят коммунистическое прошлое», а в «Известиях» написали, что, мол, это песенное обеспечение победы КПРФ на выборах в Госдуму…

Вы стремились создать чисто развлекательную или познавательную передачу?

Развлекательную и познавательную, конечно, тоже. А иначе телесериал не выдержит многократного показа. Нужна насыщенность – эмоциональная, монтажная. Высокий темп. Нужен модный продукт – а визуальная мода меняется быстро. Ведь несешь ответственность за «непровал» в эфире, за нешуточные бюджеты, которые требуют повторов, а еще лучше – повторов и тиражей VHS и DVD.

Очевидно, что объективность – это химера. В связи с этим – какими принципами отбора исторического материала (персоны, события, документы…) вы руководствовались? Как вы видите роль человека в потоке истории – в частности, такого человека, который воплощается на экране в образе вашего героя?

Есть много принципов отбора – думаю, вы не представляете, как важна «телегеничность». Например, рукописи и гравюры на экране выглядят плохо, «картинку» не держат. Подряд – не больше секунд сорока. Зато хороши рельефы местности – если они сохранились. От полей сражений, например, исходит сильная эманация, и телеэкран ее вполне передает. Под чешским городком Славковым ляжешь навзничь, вверх камеру направишь, а второй betacam снимает визир первого через твою макушку – и пожалуйста, глядись вместе со зрителем в небо Аустерлица. Можно весь огромный толстовский абзац прочесть, и голос у тебя появляется соответствующий.

Какой образ российской истории, какие стереотипы вы хотели бы разрушить?

Прежде всего – скучный. Телевидение конкретно – а наши учебники написаны очень отвлеченно. Они совершенно «безoбразны». Мы ведь старались снимать журналистику про прошлое – с командировками, с информацией как в репортаже: кто, где, что, почем. Хорошо помню ужас перед надвигавшимся 200-летием Пушкина: «до дня рождения Александра Сергеевича ничего не осталось». Ну, нельзя же было показывать гусиное перо и колеблемое пламя свечи на подоконнике. И самому тошно. и другим. К тому же на другом канале, как сейчас помню, шел в это время сериал «Сыщик Коломбо». Вот заказ – производственная необходимость: как по-НТВ-шному отметить пушкинский юбилей. Наш пятисерийник начинался с Эфиопии – чтоб сразу было видно: “разрушали стереотипы”. А вообще-то стереотипы очень учитываются в нашем деле. Их публика уже знает и благодарна, если ты – опять-таки разрушая их – показываешь «арапов Петра Великого», «табакерку Зубова» или границу «черты оседлости», за которую высылали Левитана. Это же все исторические «бренды», подлинные или мнимые, разрушаемые или подтверждаемые при ближайшем рассмотрении. Сигналы, знакомые аудитории, – овладев вниманием, можно вести ее дальше.

Какой образ российской истории должен после ваших передач оставаться в сознании зрителя?

Богатый – прежде всего. Среднестатистический россиянин знает – не на уровне науки, а просто как сумму имен и событий – свою историю гораздо хуже, чем знают свою англичанин или француз. А «воочию» обычно вовсе ничего не представляет – познавательный туризм у нас почти на нуле. Люди нигде не бывают, местного краеведения обычно тоже нет. В каком городе ни снимаешь – обязательно подойдут, спросят: это вы? А что тут у нас такого есть для ваших съемок?

На какую аудиторию вы ориентируетесь, создавая свои передачи на исторические темы? Проводились ли социометрические замеры аудитории, совпадают ли их результаты с намерениями?

Как на кассетах пишут: без ограничения по возрасту. Я работал только на коммерческом канале и только в прайм-тайм (премьеры). Кого-то тема привлечет, кого-то тон рассказа, кто-то «приколется» на монтипайтоны – это такая анимация в «Российской империи». Семейный просмотр – для пионеров и пенсионеров. А как иначе может жить Александр III в будний день в 22.30?

Смотрите ли вы исторические передачи, идущие сейчас на ТВ, – авторские программы, сериалы, хронику… Как вы к ним относитесь?

…

Как вы полагаете, лучше ли представляет себе среднестатистический российский телезритель собственное прошлое после просмотра телевизионных передач?

Надеюсь, что лучше. По крайней мере, мы многое показали – на телеканале, в наше время – впервые.

Полагаете ли вы, что своими передачами вы приближали историю к современному зрителю или, наоборот, как бы разделывались с ней, освобождались от нее? Иначе говоря, должен ли зритель после просмотра передачи в какой-то мере отождествить себя с прошлым страны, исполниться гордой уверенности в себе и своем народе, или он дистанцируется от этого (тяжелого, порой страшного) прошлого (= «хорошо, что я живу теперь, а не тогда»), чувствует освобождение для новой жизни в общей – европейской, всечеловеческой – семье? Т. е. вы хороните прошлое нашей страны или возрождаете его?

Надеюсь, зритель скорее захочет «в какой-то мере отождествить себя с прошлым своей страны». Всегда ли возникает «гордая уверенность»? Я в «Российской империи» все повторял, что она (империя наша) жива, поскольку для одних она ответ на вопрос «что делать?», а для других – ответ на вопрос «кто виноват?». Но «отождествляют себя», я думаю, и те и другие, хоть и с разной «гордой уверенностью». Это все игра в слова – «хоронить или возрождать прошлое»… будто мы вольны от него «освобождаться». Его можно и не знать, а оно все равно в нас сидит. Я себе не представляю «гордой уверенности» по поводу коллективизации. Можно и не знать про протоколы к пакту Молотова – Риббентропа – у большинства россиян и без того пренебрежительное отношение к суверенитету стран Балтии. А война с Финляндией в наших учебниках – «агрессия» только по оценке Лиги Наций. Повторю, мое главное настроение: наша история богата. Правда, коротка – все-таки большинством воспринимаются как «наши» только последние триста лет. И много фанфаронства в отношении «славного прошлого». Один Солженицын написал беспощадно: XX век мы проиграли. Хотя какие-то уроки все же извлекаются – у меня на родине корпоративный университет «Северстали» опубликовал доклад «Почему Россия не Финляндия?» Для «новой жизни», по-моему, не нужно «освобождать» себя ни от этого вопроса, ни от ответа на него.

В связи с этим: какую роль играет ваш экранный образ элегантного, холодноватого, ироничного, чуть скучающего, хотя и любопытствующего джентльмена и денди, вполне чуждого хроникальным кадрам и проч.?

Это, конечно, вам судить. Но чаще я слышал про свою пристрастность и что в ней чуть ли не самая сильная энергетика в российском эфире и т.д. Ирония, по-моему, вообще единственная краска, на которую имеет право журналист.