Уход Леонида Парфенова из эфира вызвал резонанс, сопоставимый с тем шумом, который в начале прошлого века произвел отъезд Льва Толстого из Ясной Поляны. Как и тогда, общественность выглядит взволнованной. Интерпретации следуют одна за другой. Как героические – форма протеста против произвола начальства, – так и презрительные: от «стильный мальчик», который когда-то позволил себя подкупить, до «капризный юноша», который бог знает что о себе возомнил.

Кстати, что же он о себе «возомнил» и что он есть на самом деле? То есть что нам Гекуба-Парфенов? И наоборот: что мы ему, Парфенову-Гекубе? Он начинал в рамках Авторского телевидения.

ATV – компания-телепроизводитель, основанная Кирой Прошутинской и Анатолием Малкиным еще в советское время, – возникла то ли как дополнение к молодежному «Взгляду», то ли как альтернатива ему. Скорее, последнее. «Взгляд» был провозвестником гласности и ее рупором. ATV изобретало язык, на котором можно было изъясняться с народом, дорвавшимся до гласности.

Публичная политика тогда – на рубеже 80–90-х годов – оказалась любимой игрушкой и взрослых, и детей. Это сейчас она тот предмет, коего без острой надобности касаться не рекомендуется. А в то время ничего интереснее, привлекательнее и увлекательнее, чем публичная политика, не было.

Ею и увлекся начинающий теледокументалист Леонид Парфенов. Он сделал публицистический фильм о демократах первой волны. Тогда же он сам вошел в кадр. Запомнился эпизод в фильме: со сцены Дома кино, сменяя друг друга, ораторствуют Афанасьев, Попов, Станкевич, Собчак – лидеры Межрегиональной группы депутатов, – а в зале Парфенов и Прошутинская вполголоса обсуждают и самих политиков, и их ораторское мастерство, и непривычную для нас их непринужденность.

Сегодня я уже не помню в подробностях содержание разговоров как на трибуне, так и в зале. Помню прием, то есть дистанцию между автором Парфеновым и персонажами его киноповествования. То был в зачаточной форме эффект остранения. Понятно, что он был сработан несколько грубо и чересчур зримо...

Зерно фирменной манеры Леонида Парфенова упало в почву, из коей и выросли впоследствии информационные «Намедни», потом – «Намедни» исторические и, наконец, «Намедни» информационно-аналитические.

Сначала он «остранял» своих героев, близкое и понятное ему советское время, набившую оскомину советскую эстраду, потом – современность, потом – далекую историю, Пушкина... Наконец «остранил» и самого себя. То есть сделал из себя «стильного мальчика».

Приемы были разные. Самый эффектный – уравнивание больших событий и незначительных подробностей: триумф Гагарина, туфелька-шпилька, рекордный прыжок Брумеля, мода на плащ-болонью, кубинский кризис, мини-юбка, отставка Хрущева и т.д.

В такого рода мельканиях уже заключался немалый заряд иронии. А еще был полиэкран, который позволял поиграть изображением, сталкивая в кадре сразу несколько картинок. А была еще чуть саркастичная улыбка Парфенова, его пафосно-ёрнические интонации. И были видеошутки вроде той, когда он, Леонид Парфенов, поворачивал штурвал Братской ГЭС или становился на ту трибуну, с которой Хрущев бросил клич: «За работу, товарищи!»

На историю можно смотреть не снизу вверх, а наоборот – сверху вниз. К истории можно относиться без патетического трепета, с ней можно фамильярничать, ее можно подначивать, над ней – подшучивать, словом, играть в историю. Можно уменьшить ее до макета на планшете и переставлять персонажей с одного места на другое. И можно себя поставить на то или иное место в порядке шутки.

Точно такие же шутки можно проделывать и с современностью. И вообще – со временем. Не у всех это, правда, получается. И не всем это сходит с рук.

Жизнь претерпела определенную трансформацию. Это не все заметили. Кремль как средоточие добра и зла перестал интриговать широкую общественность. Интересовал он в основном определенные бизнес-круги. Впрочем, трансформировалась и журналистика. Люди с НТВ, чьей профессией были новости, закаляясь в борьбе за правое дело Гусинского и Березовского, а заодно за свободу и независимость прессы, все больше напоминали бойцов из агитпроповского ударного батальона. Не стану ссылаться на личные впечатления, процитирую Виктора Шендеровича: «...ненависть крепко закупоривала сосуды. Евгений Алексеевич Киселев, например, прямо из телевизора назвал наших оппонентов «насквозь прогнившей кликой циничных негодяев».

Для автора книги «Здесь было НТВ», из которой взяты приведенные выше слова, такие инвективы – всего лишь «вопрос стиля». Проблема же в том, что талантливая, субъективно честная журналистика превращалась на наших глазах в партию старого-нового типа.

До партии она все-таки не дотянула, а свой профессиональный статус в значительной степени утратила.

В тени идеологического конфликта меж партией автократической власти и партией демократической журналистики осталось довольно драматическое расставание Леонида Парфенова с командой Евгения Киселева. Вдогонку первому летели тяжелые письменные и устные обличения: «предатель», «конформист» и т.д. Снова цитирую Шендеровича: «Этот одинокий интеллектуал не мог больше участвовать в нашей массовой пошлости – собраниях и демонстрациях... Фальшь ранила его тонко организованную душу».

Парфенов вышел из «партии» и остался в телевизионной журналистике. И продемонстрировал ее класс в информационно-аналитической программе «Намедни». На своей площадке он выиграл у вернувшегося в эфир Евгения Киселева.

Вчерашний день телевизионной аналитики – монологическая конструкция, когда в эфире господствует заданная позиция ведущего и где прочие элементы носят подсобный характер – репортаж с места события иллюстрирует мысль ведущего, приглашенный гость развивает ее и т.д.

Политическая аналитика Леонида Парфенова – отдельный случай. Здесь ведущий оглядывает действительность с высоты птичьего полета. В немалой степени на это впечатление работает остраненная позиция самого ведущего, сдобренная чувством иронии. Его «Намедни» – это своего рода эстрадное ревю, это такой концерт с выигрышными номерами и впечатляющими аттракционами, где ведущий – не гуру-политолог, а маг-волшебник, достающий из эфира события, явления, обстоятельства, перемешивающий их на свой вкус, манипулирующий ими на свое усмотрение.

У Парфенова другие отношения с властью. Он ей себя не противопоставляет. Она для него не более чем рябь на воде. И уж, конечно, – не противник. Потому с нею и не бодается. Перед нами не тот романтический случай, когда дуэлянт (предположим, Виктор Шендерович с его «Бесплатным сыром»), если не упирается шпагой в грудь противника, то уже не способен устоять. Власть – не злой дракон, а костыль, на который Ланселот должен опираться и, отбросив который, тут же и валится.

Парфенов, в отличие от многих телевизионных коллег, способен к самостоянию. И «продукт» он создал самодовлеющий. Потому и может позволить себе роскошь стилистических и вкусовых расхождений с начальством.

Леонид Парфенов, уход которого был столь резонансным, объявился в эфире Первого канала с разовым проектом «О мир, ты – спорт!».

Так получилось, что парфеновское воспоминание об Афинской Олимпиаде последовало тогда, когда население страны еще находилось под непосредственным впечатлением «воспоминания» кинорежиссера Николая Досталя и сценариста Эдуарда Володарского об Отечественной войне – телесериала «Штрафбат».

Каким-то боком воспоминания соприкоснулись. Попробую объяснить, каким.

Первое, что сделал автор, – перевернул патетическую формулу де Кубертена «О спорт, ты – мир!». Новая формула вышла иронической: «О мир, ты – спорт!».

У де Кубертена «мир» в смысле «не война». У Парфенова «мир» – в смысле мироздание.

То есть Олимпиада теперь не столько символ примирения народов, их единения, сколько модель их сосуществования со всеми свойственными им социальными, межнациональными и индивидуально-психологическими драмами. И, надо признать, модель эта работает.

Другой принцип олимпийских состязаний – «Главное – не победа, а участие» – давно поставлен под сомнение уже самой практикой. Он совершенно пустой. В него, как в кубок, наливают шампанское и пьют за победу, которая стала главнее всего. В том числе главнее и здоровья атлетов-победителей, коими мы любуемся по телевизору.

И как раз на Олимпийских играх больше, чем где бы то ни было, народы занимаются национальным самоутверждением. И государственным тоже. И грань меж этими самолюбиями почти неуловима. Разумеется, для людей, живущих в условиях демократии. Для людей, поживших при тоталитаризме, она памятна.

Когда шла «холодная война» между Западом и соцлагерем, олимпийские ристалища становились ее продолжением, а итоговые командные зачеты – ее выражением.

Теперь другая геополитическая реальность, и распределение олимпийского золота меж странами ее вполне адекватно отразило.

На табличке, где расписаны все медали, мы видим, какая страна достигла статуса державы. Какая держава – сверхдержава все еще. Какая – уже. А какая – на самой низкой ступеньке этого пьедестала.

Парфенов затрагивает сию тему, правда, не слишком пространно. Но он ее зацепил. Афины в фильме показаны и рассказаны с видами на Пекин. Если китайские атлеты уже сейчас обошли нас и вплотную подобрались к Штатам но «золоту», то что же будет через четыре года в их родных стенах?

Будет новая геополитическая реальность? Или только ее предвестие? Или торжество китайского спорта на следующей Олимпиаде будет всего лишь означать преимущество государственной машины, штампующей медалистов, перед характерной для Запада методы выращивания суперспортсменов-индивидуалистов, основанной на рыночной инфраструктуре? Может, Китаю удастся то, что не далось Советам? Мы-то, сколько ни пыжились, всегда были вторыми.

А где сейчас постсоветская Россия? Этим вопросом как раз и задается автор. У него есть и ответ.

Но прежде о том ответе, который дан в телесериале «Штрафбат». Он потому так живо и остро был прочувствован зрителями всех поколений и всех убеждений, что не просто приоткрыл потаенные страницы минувшей Отечественной войны, но и стал метафорой современной России.

Люди в штрафбате воевали за страх и за совесть, победили Гитлера за совесть и за страх. Оттого, наверное, мы и ощущаем, что эта великая и многострадальная на всех одна победа таит в себе до сих пор невысказанное противоречие: фашизм одолела страна-штрафбат.

И сегодня есть ощущение, что мы живем за страх и за совесть. Так что: «О Россия, ты – штрафбат?»

...Фильм, придуманный и сделанный на досуге Леонидом Парфеновым в сотрудничестве с журналистом Андреем Лошаком, не вообще о прошедшей Олимпиаде, не о природе и истории олимпийского движения. Там кое-что, конечно, есть и о том, и о другом, но чуть-чуть. А больше о наших олимпийцах – об их триумфах и провалах. По первому ощущению это и соль на раны болельщиков, и бальзам на их души одновременно.

Видеокамера по возможности коллекционирует все сколько-нибудь заметные проявления человечности наших олимпиоников – слезы, боль, радость и т.д. Елена Исинбаева на внутриолимпийской вечеринке спела гимн страны как лирическую задушевную песенку.

Парфенов резюмирует свои впечатления. Большой спорт в России стал делом личным, индивидуальным, симптомом чего явились успехи наших соотечественников на теннисных кортах. В индивидуальных дисциплинах мы чаще выигрываем, чем в коллективно-игровых. Юрий Борзаковский на беговой дорожке обогнал всю Африку, наши девушки-прыгуньи, хоть с шестом, хоть без шеста, хоть в длину, хоть в высоту, перепрыгали остальной мир. И только в одном командном виде мы не ударили в грязь коллективным лицом – в синхронном плавании. Но ведь это не столько спорт, сколько шоу и цирк.

Очевидно, что к идее коллективизма надо подъезжать с другой стороны. Теперь нам мало на всех одной победы; теперь нам надо много разных индивидуальных побед, которые можно было бы сложить в одну общенациональную копилку. Штрафбат как модель жизни и самоутверждения нам уже не в силах помочь.

В этом смысле, может, действительно пора бросить клич: «О Россия, ты – спорт!» В этой модели все есть: пот, кровь, эстетика, поэзия, есть место для индивидуального, а также для коллективного подвига, повод для гордости великоросса.

...На церемониях открытия и закрытия Олимпиады любо-дорого было видеть, как побатальонно шагают лучшие люди планеты, физкультурные сливки человечества. Наш батальон смотрелся неплохо, тоже ведь сливки: белые кепочки, белые пиджаки. Парфенов, человек-стиль, назвал это концептуальным ретро. Ему, конечно, виднее.