Выдающиеся люди Вологодского края

Свадковский Б. За строкой Толстого // Медицинская газета. - 1993. - № 97 (3 декабря).

За строкой Льва Толстого

"Как бы переносил граф болезнь любимой дочери... ежели бы он не имел возможностей рассказывать подробности о том, как Метевье и Феллер не поняли,

а Фриз понял и Мудров еще лучше определил болезнь".

Л. Н. Толстой. "Война и мир".

...Болезнь Наташи Ростовой. Названы имена врачей. Первые три - вымышленные. Они - обычные персонажи литературного произведения.

О Метевье известно многое. "В 1811 году, - читаем в романе, - в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз, и, как говорили в Москве, врач необыкновенного искусства". Он был принят в домах высшего общества "не как доктор, а как равный". И даже князь Николай Болконский, "смеявшийся над медициной... допустил к себе этого доктора и привык к нему". В вариантах романа сказано, что пациенткой доктора была графиня Элен Безухова, для которой врач был "домашним человеком". И вот оказывается, что даже такой доктор не понял болезнь Наташи.

Фамилия врача, в соответствии с его происхождением, французская. Однако прямой перевод ее на русский язык сделать не удается. Возможно, что она является производной от французского слова "метье", что означает "ремесло, профессия". Профессия в данном случае врача.

Иное дело - Феллер и Фриз. Они здесь в первый и последний раз упомянуты в романе. Но как о многом говорят их имена!

Феллер в переводе с немецкого означает "бельмо". И понятно, слепому доктору не дано распознать болезнь. Фриз означает характерную архитектурную деталь типа карниза. Тут уже есть что-то определенное, выразительное. Надо полагать, что врач, обладающий такими качествами, профессионально состоятелен и ему под силу разобраться в недуге пациента. И, наконец, назван Мудров - лицо реальное, известное в обществе. Матвей Яковлевич Мудров (1776-1831) - профессор Московского университета, основоположник отечественной научной терапии. Он был другом и домашним врачом Пушкиных, Чаадаевых, был знаком и близок с Н. Новиковым, И. Тургеневым, В. Жуковским, Н. Карамзиным, К. Батюшковым. И роковой уход из жизни - врач умер во время борьбы с эпидемией холеры в Санкт-Петербурге - стал его последним гражданским и медицинским подвигом. Толстой пишет: "Мудров еще лучше определил болезнь". Какой врач, и как хороша его фамилия! Она - олицетворение самой медицинской мудрости.

В эпизоде, посвященном болезни Наташи Ростовой, есть еще одна, косвенная, ссылка на М. Мудрова. Толстой утверждает, что "каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою ... болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т.д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений этих органов". Так писатель представляет учение о болезнях и принципы ученого: "Лечить не болезнь, а больного".

Но обратимся к записным книжкам Л. Н. Толстого к роману "Декабристы". Почему Толстой вновь обращается к М. Мудрову? Какое место занял бы врач в новом романе? Ответов на эти вопросы нет, так как роман "Декабристы" остался ненаписанным, и нет ни одной рукописи, в которой был бы упомянут врач.

Толстой читал биографию М. Мудрова, но в ней отсутствуют сведения о его связях с декабристами, следовательно, прямого отношения к теме романа биография врача не имеет.

М. Мудров был знаком с декабристами, многие из них могли быть его пациентами. Полагают, что врач содействовал разработке раздела "Человеколюбие" в уставе "Союза благоденствия". Труды Матвея Яковлевича, а возможно, его личная причастность, оказали влияние на составление П. Пестелем "Записки о государственном правлении" и "Русской правды". Врач был в близком знакомстве с семьей Н. Муравьева и прислал его жене, известной декабристке А. Муравьевой, медицинское оснащение для устройства больницы в Чите.

Во время работы над романом Толстой встречался с дочерью Н. Муравьева Софьей Никитичной, которая, по словам писателя, "пропасть рассказывала и показывала" о сибирской ссылке. Есть и другие свидетельства связи врача с декабристами. Может быть, они открылись Толстому, когда он расшифровывал пометы к роману, - имена самих декабристов?

Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о помете Толстого, относящейся к биографии врача. Не всегда поиск исследователя находит дорогу к замыслу писателя.

Остается еще одна помета о М. Мудрове, о его набожности. Ее происхождение установлено. Толстой читал в третьей книге "Русского архива" за 1875 год воспоминания бывшего студента Московского университета Ф. Ляликова. Как-то, рассказывает автор воспоминаний, Матвей Яковлевич приехал в церковь ко всенощной. Профессор "у свечного ящика покупает большую свечу (так в рубль и больше) и сам, протискиваясь между народом, ставит свечу перед иконой в главном иконостасе, делает два-три поклона в землю и уезжает".

Почему столь обыденные для русского общества того времени религиозность врача и посещение церкви привлекли столь пристальное внимание Толстого?

Помета о набожности М. Мудрова была сделана накануне переломного в мировоззрении писателя 1881 года. Назревал конфликт с Богом и церковью. Толстой изучает богословские трактаты разных религиозных конфессий. Он еще посетит Троице-Сергиеву и Киево-Печерскую лавру. Пешком придет в Оптину пустынь. Состоятся беседы писателя со старцем Ювеналием и Амвросием, архимандритом Леонидом, высшими иерархами православной церкви в Москве.

"Я все больше еще укрепился а своем убеждении", - скажет Лев Николаевич. Но эта уверенность дается ему не легко, не просто. "Волнуюсь, мятусь, - признается он, - и борюсь духом, и страдаю". Идет поиск и его веры. Как бы исподволь, сокрыто. Так готовится вулкан к своему извержению. Христианскому чувству писателя, его вере противостоят и неверие, и "чувство правды и красоты"... "Как это соединяется, - пишет Лев Николаевич, - не знаю, не могу растолковать". Отношение к религии становится основной проблемой жизни писателя.

"Я, естественно, - напишет Толстой в "Исповеди", - обратился, прежде всего, к верующим людям своего круга, к людям ученым... и я ухватился за этих верующих и допрашивал их о том, как они верят и в чем видят смысл жизни". Одним из тех, за кого "ухватился" и "допрашивал" писатель, стал М. Мудров.

Не только из воспоминаний Ф. Ляликова, но и из биографии врача Толстой знал, что Матвей Яковлевич - сын священника Вологодского монастыря, что университету предшествовала духовная семинария и что деятельность врача-ученого не лишила его набожности.

В клинике М. Мудрова были по стенам развешаны списки святых, которым следовало молиться для излечения от различных недугов, а своих пациентов он пользовал реальными медицинскими средствами. Обращения к Богу сосуществовали с материалистическими представлениями об организме человека и его болезнях. М. Мудров отстаивал представления о целостности организма, о связи нарушенной при болезни функции с повреждением органов и тканей, и сделал это впервые в русской медицине. А как непримирим был Матвей Яковлевич к натурфилософии и витализму, сторонники которых "вместо того, чтобы из повреждения объяснить болезнь" искали "умственных причин, отвлеченных от материи формы" или пытались "основывать медицину на первых главах Бытия, на евангелии Иоанна Богослова и писании Святого Августина". И это сочетание набожности и религиозного вольнодумства врача было так близко и понятно Толстому. Но как это соединяется, предстояло "растолковать", и, кто знает, может быть, на страницах нового романа. И тогда эпизод со свечкой во время всенощной службы был бы еще одной художественной находкой Льва Николаевича, отдававшего предпочтение реальному событию жизни, а не вымыслу.

Придет Толстой к своей религиозно-нравственной вере. Она войдет в его жизнь, произведения, в его отношения с людьми. Войдет мятежно, страстно, непреклонно, порой противоречиво и даже парадоксально. Она будет противопоставлена официальной церкви, догматам богословского учения, будет свободна от обрядности, по выражению Льва Николаевича, как яйцо от скорлупы. Священный Синод объявит об "отпадении" Толстого от православной церкви. А уже в наши времена найдутся комментаторы, которые не без лукавства будут убеждать читателя в том, что религиозно-нравственная вера писателя - это просто-напросто этическое, нравственное учение, не имеющее никакого отношения к Богу.

Толстой еще не раз обратится к теме декабристов. Но так и не суждено будет состояться роману о них. А вот причастность выдающегося врача первой трети XIX века Матвея Яковлевича Мудрова к творческой истории произведений писателя - еще один штрих в отношении Толстого к врачам и медицине. Но это уже другое повествование.