Выдающиеся люди Вологодского края

Что в Корчеве родится? Морковь! Так и та потому, что сеяли свеклу, а посеяли бы морковь - наверняка уродился бы хрен... Человеку промышленному, предприимчивому ездить сюда незачем.

М.Е. Салтыков-Щедрин. Современная идиллия (о сельце Едимонове Корчевского уезда Тверской губернии)

Фамилия Верещагиных всемирно известна - главным образом благодаря Василию, гениальному художнику-баталисту, сыну череповецкого уездного предводителя дворянства.

Однако блеск его дарования почти совершенно затмил его братьев: талантливым художником был рано погибший брат Сергей, очень способным беллетристом - брат Александр. Но совершенно особое место в русской истории принадлежит старшему брату - Николаю, практически в одиночку создавшему целую отрасль русской промышленности.

"Не мог приучить себя переносить морскую качку..."

Николай Васильевич Верещагин родился в Новгородской губернии, в городе Череповце 13 октября 1839 года. Поначалу казалось, что быть ему "морским волком" - окончил морской корпус, начал службу, воевал в Крымскую войну... Но морская служба требует железного здоровья, а его-то как раз у Верещагина и не было: в отставку он вышел - "по расстроенному здоровью" - в возрасте всего лишь 22 лет от роду и стал мировым посредником в своем родном уезде. "Не мог я приучить себя переносить морскую качку", - писал он. Работа располагала к частым поездкам и, естественно, к наблюдениям за окружающей жизнью. Каковая и убедила молодого чиновника в том, что самая перспективная отрасль отечественного сельского хозяйства - молочная. "В нашем хозяйстве при обилии леса и поемных лугов на реке Шексне и также при совершенно песчаной почве по мне представлялся один выход - развивать молочное скотоводство", - записал он для себя. Три года собирался Верещагин с мыслями и средствами, получил существенную моральную и материальную поддержку от отца и...

Много лет спустя один из многочисленных учеников Верещагина вспоминал: "До вступления в 1864 году Николая Васильевича на поприще русского сельского хозяйства в России почти не существовало молочного хозяйства и русского молочного скотоводства в европейском смысле этого слова. Русский скот выполнял лишь позорную роль производителя навоза, а "молочные скопы" ограничивались лишь топленым и сметанным маслом. Европейское же молочное хозяйство представляли несколько десятков швейцарцев, производивших швейцарский сыр и державших эти производства в строгой тайне. Потребность же в сырах и сливочном масле пополнялась их ввозом из-за границы и из Финляндии".

"...А нам, швейцарцам, делать будет нечего"

По соседству с Череповецким уездом, в пределах уже вологодских, была сыроварня, хозяином которой как раз был швейцарец. Поначалу он согласился взять в обучение молодого Верещагина, но потом попросту выгнал его, сказав: "Научи вас, русских, делать сыр, так нам, швейцарцам, вовсе нечего делать будет!" Делать нечего - отправился Верещагин в Петербург, где, по слухам, в Царском Селе работал один русский сыровар, обучавшийся за границей. "Стажировкой" у этого сыровара Верещагин был сильно разочарован. "Его сыр, - вспоминал он, - выходил неважный, со множеством очень мелких глазков, и сам сыровар жаловался, что мастер обучил его, да не вполне, не желая открывать всех своих секретов".

Тут-то и явилось письмо от брата Василия, который сообщал, что во время поездок по Швейцарии нашел он несколько сыроварен, хозяева которых никаких секретов из своего ремесла не делают. И Верещагин-старший поспешил отправиться в альпийскую республику, где пробыл полгода: "Изучил я приготовление сыров жирных, полужирных и тощих и приготовление масла по швейцарскому способу".

Понятно, что начинать дело Верещагину хотелось в родных местах. Да не тут-то было. Своего стартового капитала у него не было, а в петербургском Экономическом Обществе сообщили, что располагают они свободными средствами для одной лишь Тверской губернии, каковые когда-то были пожертвованы на развитие сельского хозяйства двумя помещиками-доброхотами, Яковлевым и Мордвиновым. Делать нечего - местным патриотизмом пришлось поступиться, и более чем на тридцать лет имя Верещагина оказалось связанным с тверскими землями.

В 1866 году Верещагин открывает артельную сыроварню в селе Отроковичи Тверского уезда и на свои деньги печатает многочисленные брошюры, доказывающие преимущества именно артельных хозяйств. Вторая сыроварня открывается в селе Видогощ, на левом берегу Волги. На сыроваров учились местные крестьяне, дело было новым и трудным, а посему поселился Верещагин не в самом селе (дабы не смущать неофитов), а неподалеку, но с производства, что называется, глаз не спускал. "Мастерами-сыроварами, - подтвердил очевидец, - были местные крестьяне, обученные Николаем Васильевичем, а все управление лежало на выбранном крестьянами старосте. Видогощенские крестьяне были просто в восторге от своей сыроварни".

Но обучить крестьян в каждом селе одному Верещагину было просто невозможно. Тем более что сам он успел съездить и в Голштинию, где прошел курс обучения у лучших маслоделов, а одну семью, лучших специалистов "по маслу" уговорил даже переехать в Россию...

"Я не показывал всех моих расходов..."

Требовалась специальная школа. Верещагин, окрыленный поддержкой "сверху" (в 1869 году за свои труды он был пожалован орденом св. Анны III степени), а именно - министра финансов Рейтерна, 1 июня 1871 года открыл на базе созданной тремя годами ранее сыроварни первую школу молочного хозяйства в селе Едимонове Корчевского уезда. (Находится оно на берегу нынешнего Московского моря, почти напротив древнего села Городня.) Немалую помощь оказал Верещагину при ее открытии и великий химик Менделеев. Школа, как признавали современники, являла собою нечто совершенно особенное в русском образовании и в русском сельском хозяйстве. Никакой муштры, никаких "артикулов", никакой строгости. Даже продолжительность обучения - и та не была точно зафиксирована. Курс обучения занимал около двух лет, но если человек хотел учиться дольше - никто не препятствовал. Учеников учили варить сыры: русско-швейцарский, голландский, честер, дерби, чаддар, зеленый, бакштейн, мягкие французские, - делать высококачественную сметану, масла: сливочное, парижские, сладко-соленое, голштинское, экспортное...

А за обучением следовал не только набор новых поколений сыроваров и маслоделов, но и поездки за границу - уже не за опытом, а на международные выставки, где продукция "едимоновцев" стяжала не одну золотую медаль. О появлении доныне знаменитого во всем мире вологодского масла его "отец" писал очень скромно: "Север России, сколько мне было известно, уже тогда доставлял на столичные рынки русское топленое масло. Улучшенное маслоделие увеличило выход масла, подняло ценность последнего и удвоило доход от коровы. Вот причины, по которым так быстро развилось маслоделие на нашем Севере".

Но дело шло вовсе не так гладко, как могло показаться со стороны. Сам Верещагин, во-первых, по деловой хватке был откровенно слабоват. Потом он вспоминал, что, когда министр финансов Рейтерн предлагал ему на создание едимоновской школы 25 тысяч рублей кредита, он по скромности взял всего 15 и испытывал потом значительные финансовые трудности. "Обращаясь за помощью к правительству, - вспоминал впоследствии сей "рыцарь без страха и упрека", - я не показывал всех моих расходов, опасаясь отказа и очень надеясь, что впоследствии, когда виднее будут результаты моих трудов, правительство оценит их и возвратит мне мои расходы". Таким наивным человеком Верещагин был, увы, всю жизнь - не только в пору создания школы.

В архиве Верещагина - множество писем компетентным лицам, несколько писем на высочайшие имена с просьбами о списании долгов, о материальной помощи, о выделении ссуд (несколько раз закладывал и перезакладывал Верещагин Петровку, свое имение). Доказывал, что никаких растрат не допускает и дело делает при минимальном расходе средств. Власти благоволили, ценя "отца" русской молочной промышленности, - долги списывали, деньги выделяли, выплату кредитов отсрочивали. На содержание едимоновской школы отпускалось ежегодно из казны до 18 тысяч рублей (правда, в 1881 году школа содержалась исключительно на собственные деньги Верещагина). Но даже деликатнейший Николай II как-то не выдержал: "Ну нельзя же быть таким непрактичным!"

"По отношению к чистоте оставалось желать многого..."

Бессребреничество Верещагина было далеко не единственной трудностью. Огромные убытки поначалу приносили ему транспортные расходы. Ну не приспособлены были неторопливые русские железные дороги к перевозке столь деликатных и скоропортящихся продуктов, как сыр и масло! Система сбыта - как на отечественном, так и на зарубежном рынке - полностью отсутствовала, ее пришлось создавать с нуля. Как пришлось создавать и специальную посуду для молочных продуктов - многим в тогдашней России это казалось совершенной дикостью и причудой "богатого" барина.

А производителя приходилось учить самым элементарным вещам. Верещагин пишет об этом вполне сдержанно, но чувствуется, что у автора записки крепко наболело: "При занятии делом мало-помалу выяснились громадные трудности при обработке сборного молока (для производства сыра. - Г. О.) из крестьянских хозяйств. Самый продукт, молоко, оказывался достаточно содержательным по жиру и творожине, но по отношению к чистоте оставалось желать многого, ибо хотя большинство крестьян обходится бережно с выменем и молоком... встречаются и такие, которые относятся к этому делу небрежно, у которых всякая посуда, из-под чего бы то ни было, оказывалась годною и под молоко... Ни угрозы, ни советы не помогали".

Однако же итоги двадцатилетней деятельности Верещагина говорили сами за себя. В порядке самого простого перечисления. Сыроделание перестало быть тайной. Владельцы небольших стад получили возможность свободного выхода на рынок. Производство всех сортов масла и сыров переведено в Россию и приспособлено к местным условиям. Более того, открыт их широчайший экспорт за границу, они превратились в одну из главных статей русского экспорта. Все принадлежности для молочного производства и молочная посуда стали производиться на месте. Значительно продвинулось вперед развитие отечественного скотоводства. В едимоновской школе получили образование более тысячи человек.

То же самое - языком цифр. До Верещагина вывозилось в год за границу всего лишь 200 - 300 тысяч пудов почти исключительно топленого масла. В 1894 году экспорт составил 3 126 тысяч пудов. Экспорт сыра - в том числе в Швейцарию - достиг 60 тыс. пудов. В 1906 году, в предпоследний год жизни Николая Верещагина, Россия, еще не до конца оправившаяся от последствий проигранной войны, вывезла более 3 миллионов пудов масла на сумму 44 миллиона рублей. Верещагин, скончавшийся в марте 1907 года, не успел узнать, что за этот год произведено было молочной продукции в России более чем на 120 миллионов рублей. А в 1910-е годы - это подсчитано точно - только экспорт масла (без учета сыра) дал русской казне столько же средств, сколько все золотые прииски.

Верещагин-старший, несмотря на всю свою непрактичность, от природы обладал теми качествами, которым людей подолгу учат в бизнес-школах: четким пониманием жестких связей нового производства с новыми технологиями, на нем применяемыми, с образованием, с продвижением на рынок новой продукции, с новой системой организации труда, пониманием важности активной пропаганды новой философии хозяйствования. Феномен Верещагина состоит как в том, что он в равной мере (несмотря на всю свою непрактичность!) принадлежит как истории отечественной культуры, так и истории отечественного бизнеса, так, к сожалению, и в том, что, как и многие творцы-новаторы, принесшие пользу Отечеству, он умер фактически в нищете...