Выдающиеся люди Вологодского края

Садовников Д. Наши землепроходцы : рассказы о заселении Сибири (1581-1712). - М., 1905

Д. Садовников

Наши землепроходцы.

Рассказы о заселении Сибири

(1581-1712)

Издание третье, исправленное

Москва

1905.

VI. Ерофей Павлов Хабаров

Недалеко от Киренского острога, на реке Лене, жил в описываемое нами время один зажиточный человек, по имени Ерофей (Ярко) Павлов Хабаров. Родился он крестьянином города Устюга Великого; держал одно время соляные варницы в Сольвычегодске, а потом, в 1636-м году, переселился с братом Никифором и сыном Павлом в Сибирь, на Енисей, где стал землю распахивать, сиять хлеб. Хабаров слыл за человека оборотливого, опытовщика. На Енисее долго он жить не остался: прошел слух о богатом соболином промысле на Лене, и Хабаров переехал промышлять деньги туда. Было это через два года после выхода из Руси.

Сборы на новые места были не малые. Нанял Хабаров 27 человек покрученников, т.е. таких работников, которым вперед уплачено; взял из казны 2.000 пудов муки, сети для рыбной ловли, бархатные кафтаны, куски сукон, несколько слитков меди, всего тысячи на две рублей. Поселясь на Лене, стал Хабаров торг вести, заниматься соболиным промыслом. На охоту посылались покрученники, человек по десяти; расходились они по лесам и подстерегали осторожного пушистого зверка.

Дела пошли хорошо, и Хабаров продолжал пытать дело, расширял его. Завелись у него пашни на реке Илиме, возле самого волока, на котором хабаровские люди занимались извозом до реки Лены. Это была тоже выгодная статья. Через два года после переезда на Лену завел было Хабаров солеварню и пашни на устье речки Куты, но завод скоро отобрали в казну. Хабаров однако не унывал. В 1641 году проезжал в Якутск воевода Головин, и он подал ему просьбу о дозволении завести пашни около устья другой речки (Киренги); он просил лишь об одном льготном годе, после которого обещал давать казни по десятому снопу. Может статься, хабаровские покрученники ходили до самой вершины реки Олекмы, что пала в Лену, или заносились слухи от других промышленных людей, бродивших в той стороне, только Хабарову известна была более короткая дорога на юг, к князю Лавкаю. О богатстве земель, лежащих по реке Шилке, много ходило россказней после Бахтеярова и Пояркова. Немудрено, что старому опытовщику запала в голову новая мысль. Взяться за большое дело Хабарову было с чем, а такого дела он искал давно. Одиннадцать лет выжил Ерофей Павлов в Сибири; на его глазах пытали дело казаки, ища новых землиц. Не приходилось такому деятельному и решительному человеку оставаться при старых занятиях на занятой уже русскими земле. Выгода и слава подсказывали ему идти в Лавкаево царство, обложить его людей ясаком, добыть великую прибыль и царю, и себе. И вот в 1649 году подал Хабаров челобитную новому якутскому воеводе Дмитрию Францбекову. В ней он писал, что в прежние годы послан был на князя Лавкая казак Еналей Бахтеяров, который не знал прямого пути и плыл не по той реке. Он же, Хабаров, ведает прямой (короткий) путь по Олекме, и просит дозволения набрать человек с полтораста или сколько доведется; содержать артель он берется на свой счет и даст ей денег, хлебных запасов, судов, фузей (ружей), зелья и свинцу.

Как в былые годы промышленные люди Строгановы указывали царю Ивану IV на выгоды от покорения Кучумова царства, так и промышленник Хабаров упоминал о великой прибыли царю Алексею, в случае ежели удастся объясачить захребетных государевых непослушников. В памяти, данной Хабарову, наказывалось идти на непослушника Лавкая и его улусных людей. Оружие дозволялось пускать в ход только в крайности, подчиненных наказывалось унимать от всякого дурна, потому что ясачные люди частенько жаловались на русских. На Шилке Хабаров должен был поставить острожек и из него ходить в походы, в особую книгу вписывать ясак и людей, принявших присягу по своей вере. Если выйдет бесчинство какое или своеволие, то просьбы слать в Якутск, к воеводе. Велено еще было, в случае если Лавкай и другие князья покорятся охотой, обложить их ясаком и оставить, как были, обещая государеву защиту. Вдобавок наказывалось описать всех живущих по реке людей и представить чертежи.

Хабарову удалось набрать только 70 человек охотников, и с этою небольшою толпой пустился он Леной, к устью Олекмы. Дело было весной 1649 года. Не миновал и Хабаров опасных сибирских падунов. Река Олекма была быстрая; идти приходилось против теченья, а потому тянулись медленно. На порогах совсем из сил выбились. Ерофей Павлов был грамотный; что великая редкость в то темное время, и вот как описывал он эту трудную бечеву: "В порогах снасти рвало, слопцы, *) [Так назывались корма и руль у судна] ломало, людей ушибало: но Божиею помощью и государевым счастьем все кончилось благополучно". До устья реки Тугира, что пала в Олекму с левой стороны, тянулись целое лето; наконец, добрались до Тугира и зазимовали. Когда подошел январь месяц, казаки понаделали нарты, поклали на них все свои припасы и весь борошен, собираясь идти льдом до Становых гор. Волоклись казаки с немалым трудом: на горах лежал глубокий снег, а на лыжах подниматься в гору не так-то легко. Хребет был из высоких; не раз заставала в горах непогода, не раз задували вьюги, того и гляди, что людей растеряешь или в какой овраг свалишься. Дорожные следы виднелись только позади, а перед глазами - нетронутые белые снега. Перевалив через Камень, хабаровцы скоро вышли и на Амур реку. Шел 1650-й год. Они угодили прямо к улусам Лавкая, которые стояли на берегу небольшой речки Урки. Хабаров, как думают, пошел левым берегом (на нем видны следы бывших городков).

По дороге встретили казаки сряду пять больших поселений. Это были настоящее города, обведенные стеной и окопанные рвом. Первый город был срублен из бревен, и шел вокруг него глубокий ров; в стене было пять башен, и в пятой широкие ворота; в стенах понаделаны были подлазы для вылазок. Город стоял на мысу, между Амуром и его небольшим притоком; к воде были сделаны тайники*) [Потаенные выходы]. Дома за стеной - все каменные; окна в них большие: вышиной в два аршина, шириной в полтора, а заместо слюды бумагой затянуты. В каждой такой светлице с бумажными окнами могло поместиться до шестидесяти и больше человек.

Не ожидали казаки такого хорошего города; особливо после своих-то острогов да городов он им знатным показался. Удивило только всех не мало, что в первом городе не было живой души, во втором и в третьем - то же самое. Это напоминало вступление Ермака в пустой Искер. В третьем городе Хабаров остановился отдохнуть после трудного и долгого пути. На всякий случай поставлены были караульщики, которые скоро оповестили, что к городу едут конные люди - пять человек. Стали с подъехавшими разговор вести через толмача. Один из конных людей был сам старик Лавкай, а остальные - два его брата, зять и холоп.

- Что вы за люди и откуда пришли? - спросил Лавкай.

- Мы пришли с вами торг вести; у нас много подарков, - отвечали казаки через толмача.

- Зачем обманываешь нас, - отвечал Лавкай, - мы казаков знаем: перед вами был у нас один казак, так он сказывал, что вас идет с полтысячи, а следом за вами еще люди. Вы нас побить всех хотите, ограбить наше добро, а жен с детьми полонить, - оттого мы и города бросили.

Хабаров спросил князя Лавкая, не хочет ли он идти русскому царю в подданство.

- Платите ясак, и вам русский царь защиту будет давать, - соблазнял толмач.

- Хорошо, - отвечал Лавкай, - посмотрим, что вы за люди.

Повернули иноземцы своих коней и ускакали. Только их и видели. После этой встречи Хабаров пошел берегом дальше. Целое днище шли до четвертого города, который был тоже пуст. На другой день, когда солнце вышло на середку неба, вошли в пятый брошенный городок. Только в одном доме разыскали, говорят, старуху, сестру Лавкая. Стали ее, по тогдашнему обычаю, пытать на огне, поджаривать, чтобы правду сказала, где брат и что замышляет. Узнали, что Лавкай со всеми родственниками, другими князьями и слугами ждет русских в двух неделях езды от города, в котором живет богатый князь Богдой. У Богдоя город земляной, на стенах - пушки; в городе торг по лавкам идет, и товаров много; хороший ясак берет Богдой со всех даурских *) [Дауры, жившие по Амуру, были одного племени с тунгусами, и вели торг с китайцами] князьков. У Богдоя, на его землях, есть руды разные - золотая и серебряная, камни дорогие, оружия многое множество: и пищали, и сабли - все с золотою, дорогою насечкой. Про соболей и говорить нечего. Ест и пьет Богдой все на золоте да на чистом серебре, и есть еще князь, которому сам Богдой покорен.

Дальше пятого города Хабаров идти не решился; он вернулся в первый и оставил в нем немного ратных людей, сам же поехал в мае 1650 года в Якутск. Донес он воеводе, что по Амуру живут даурские люди, что одни из них землю пашут, другие же скот пасут; что в реке Амуре рыбы много, особливо осетров, которые крупнее волжских, да и рыбы в Амуре больше, чем в Волге. По берегам его большие луга и поля, леса темные, большие, и столько всякого зверя, что можно хороший ясак брать с даурских людей. О хлебах доносил, что родится ячмень, просо, овес, греча, горох и конопляное семя. Хорошо отзывался Хабаров о Даурской земле, говорил, что места по Амуру не то, что по Лене реке, что хлеба у дауров много, и казаки не мало находили его по ямам. Как побежали иноземцы из своих городов, позабыли и про запасы, все бросили. Коли покорятся дауры, доносил Хабаров, и будут ясак платить, так в Якутск казне и хлеба не надо будет присылать: от Лавкаева города до острожка, что я на Тугире поставил, всего волоку сто верст, а из острожка до Якутска по плаву две недели; Амур будет прибыльнее Лены, да и во всей Сибири такого места украшенного и изобильного не найти.

Одна беда - людей мало, добавил Хабаров воеводе в своем донесении о реке Амуре. Надо тысяч шесть, тогда можно покорить всю Даурскую землю.

Такого войска при сибирском безлюдье набрать было нельзя. Пришлось опять собирать охотников до приключений, людей терпких и готовых идти, куда поведут, лишь бы пожива была. Набралось больше полутораста человек. В Якутске и его окрестных местах многих расшевелил рассказ об амурских угодьях. Воевода отпустил с Хабаровым во второй поход 20 казаков, дал три пушки и зелья со свинцом, обещая, в случае нужды, прислать подмоги, сколько можно будет.

Осенью 1650 года Хабаров вернулся на Амур. Пустых городов он не нашел: дауры решили отпор дать, не пускать в свою землю казаков, и ясак им не платить. Люди, оставленные Хабаровым на Амуре, выдержали не одну осаду: дауры им не давали покоя, только сделать ничего не могли со своим лучным боем. Недалеко от городка Албазина встретил Хабаров даурских ратных людей. Завязалась драка с самого полудня и кончилась только к вечеру. 20 казаков было ранено, но русские выгнали дауров из городка и, найдя в нем много хлеба, остались в нем. Албазин стоял неподалеку от того волока, по которому лежал русским путь к Амуру. Укреплен он был справно, стоял на удобном месте.

За бежавшими из него даурами погнались на легких стругах больше сотни казаков. Напуганные дауры бросали свое жилье, зажигали его, а сами спасались на конях.

Встречаясь с ними, казаки забирали много скота, везде одерживая верх. Зимой построил Хабаров городок "в угожем месте, под волоком, где переходить русским людям пешею ногою только два дни". Оставлено было в нем 50 человек, из коих 20 должны были пахать землю, а остальные - сбирать ясак. Городок этот был, как думают, тот же Албазин, только Хабаров укрепил его получше и настроил в нем изб.

От полоненных родственников одного князька узнали хабаровцы, что по Амуру, начиная с его истоков, живет девять владельцев. Все они - данники богдойского *) [т.е. китайского] Шамшахана, а сам Богдой - данник другого, у которого имя еще мудренее.

Зимой Хабаров ходил на дауров сам, с казаками и нарядом, который везли на санках. В десятый день пути привелось биться с конными людьми с утра до ночи. Бежали конные люди. Во всем была Хабарову удача, старый опытовщик написал донесение воеводе Францбекову о том, что сделал в Даурской земле. Завладеть ею, писал Хабаров, можно, и будет эта земля великому государю вторым Сибирским царством. Если что, так можно, добавлял он, послать большое войско и на богдойского Шамшахана, и на того, кем он в ханы посажен. Прокормить в Даурской земле можно хоть 20.000 людей. Шамшахана подвести под высокую государеву руку выгодно, потому что в его царстве есть серебряная гора, и только 7 дней езды до нее с Амура; сторожей около горы стоит с полтысячи. Жемчугу еще много у Шамшахана и дорогого каменья; только справа с ним будет не такая легкая, как с даурскими людьми, потому что у него каменные и деревянные города есть с пушками, и на бой выходят с копьями и кривыми саблями, не считая луков. Около истоков Амура, в вершине его, живет все народ слабый, бежит он от русской силы к нижнему Амуру, поближе к сильным людям, которые, слышно, ясака никому не платят.

Весть о Хабарове дошла до Москвы. Посланы были на Амур 132 человека из служилых, охочих и промышленных людей; дали им 30 пудов свинцу, зелья столько же да еще стопу писчей бумаги (в то время товар этот был на редкость, потому что письменного дела меньше было); со стопой бумаги отправили к Хабарову и писаря. Казачьи начальники должны были, сдав людей, везти от воеводы грамоту к царю Шамшахану. В ней прописано было, что в таком-то году подвластные ему князьки, Лавкай и другие, хотели наших ратных людей побить, но что не могли устоять против царской грозы и нашего бою. Затем добавлялось к слову, что и Шамшахану против него не устоять и с русскими не сладить; что лучше, не гневя государя, прямо давал бы золота и серебра, и узорочья, каменьев дорогих и мехов, сколько в силу. "А наш государь царь Алексей Михайлович силен и велик и страшен, но милостив и праведен, кровей не искатель. А у государя в одном Сибирском царстве ратных людей многое множество, к ратному делу навычных, и бьются они, не щадя голов своих". Так стращала грамота. Посольство с ней не дошло: дауры убили русских дорогой.

На следующее лето (1651 г.) Хабаров пошел опять вниз по Амуру, только не берегом, как в первый раз, а на судах. Дорогой много виднелось по берегам сожженных даурских поселений. К вечеру одного дня подошел Хабаров к уцелевшему городку князя Гуйгудара. Княжеские люди стояли у воды и не пускали казаков, а когда с судов выстрелили по ним и многих убили, тогда они побежали в свой городок и заперлись. Хабаровцы бросились за ними. Городок был тройной: около одного земляного вала шел другой, а около этого еще третий. Стены были из дерева, двойные, внутри землей набиты; под стенами - подлазы, а ворот нет. Подлазы понаделаны для того, чтобы можно было из одного городка в другой переходить, коли понадобится. Кругом тройного города - два рва по сажени глубиной, и в те рвы - тоже подлазы для напуска ратных людей. Скот и ясырь *) [Ясырями прозывались невольники, купленные на деньги или выменянные на товар. Было время, когда их продавали на базарах за небольшую цену: так, бабу ясырку можно было иметь за 10 рублей и дешевле] стояли во рвах.

В толпе врагов были и еще какие-то люди; биться они не бились, в городок не вошли, а стояли в поле и смотрели. Были на них надеты дорогие шелковые платья. Это хан богдойский прислал своих манджурских людей. Князь Гуйгудар хотел постоять за Даурскую землю и пустил такую тучу стрел, что казаки не могли подойти близко к первому городку. Хабаров через толмача уговаривал князя покориться и дать ясак.

- Мы даем ясак богдойскому (китайскому) хану. Какого еще вам ясака? Хотите такого что ли, который мы бросаем своим последним ребятам? - отвечал Гуйгудар.

Начали казаки, по приказу Хабарова, палить из ружей и пушек. Пушки били в башню, а ружья - в стены. Около городка, в поле, из даурских стрел словно нива стояла насеяна, по выражению Хабарова; но "свирепые дауры" не устояли. Рано утром, когда еще солнце только показалось, пробили башенную стену. Первые ворвались в городок кольчужники, а за ними и другие казаки со щитами в руках. Дауры ушли и заперлись сначала во втором городке, а когда их выбили и отсюда, то в последнем, третьем. Казаки и туда пробились. Стали драться на саблях и копьях, рукопашьем. Сколько ни было дауров, все остались на месте; а было их, говорят, больше шестисот человек. Хабаров не досчитал четырех казаков, да с полсотни было раненых. В городке полонили русские много девок и баб с детьми; скота всякого захватили голов с тысячу.

Полоненные сказывали, что люди в шелковых платьях с них ясак собирают. Присылает их Шамшахан, и живут они у них каждый год человек по 50-ти. На другой день один из манджуров пришел к Хабарову для переговора. "Платье у богдойского мужика было камчатное и малахай соболий", описывал после Хабаров. Трудно было вести разговор с иноземцем: язык был вовсе незнакомый, а переводить слова некому. Кое-как добились-таки смысла: царь Шамшахан не приказал воевать манджурским людям с русскими, велел только спросить их, зачем они пришли в эту землю. Ответить Хабаров ничего верного не ответил, зато угостил посла и подарков ему дал.

Полтора месяца выжил Хабаров в городке. В подданство ему никого привести не удалось. От провечиков узнали казаки, что в трех днищах пути с левой стороны впадает в Амур река Зея, и около ее устья стоят еще городки. Поплыли к одному из них и застали князей врасплох: сидели они на лугу, за городом, и пировали. Один бежал, но двоих полонили; пришли в город к присяге за своими князьями и люди их; принесли они с собой только 60 соболей, но обещались русским ясак платить. Мало принесли оттого, что не так давно Шамшахану много отослали, а за это время еще не наловили. Лучших людей Хабаров отобрал в залог. Только мало времени спустя одни улусники отказались от подданства и побросали свои улусы. Князья их были у Хабарова в руках, стало быть, бояться нечего, - вернутся. Вышло не так. Когда стали князьков спрашивать, почему их люди разбежались, те сказали, что они и знать не знают, почему, что приказу такого они им не давали, "на то их воля, а не наша", отвечали князья; "чем нам всем помереть (всему роду), так лучше мы одни помрем за свою землю, когда уж к вам в руки попали ".

Пытали князьков на огне, а добиться ничего не добились. С другими сибирскими народцами ничего такого прежде не случалось. Бывало, как возьмут князя в залог, так весь род и платит ясак, покорен становится. Дауры же не столь за князя своего стояли, сколько за свою землю, да за самих себя.

Зазимовать в покоренном городке было нельзя: с голоду умерли бы. Хабаров поплыл с казаками дальше, вниз по Амуру, а городок зажег и дым пустим. По берегам виднелись местами даурские улусы - в пять, в десять юрт *) [т.е. жилищ]. Четыре дня плыли смельчаки до крутых каменных утесов (щек), между которыми пробивался Амур к морю. Больше двух днищ плыли щеками, за которыми показались опять жилые места дучерских людей. Все это время казаки только и делали, что приставали к берегу, выходили и дрались. Доплыли до устья большой реки Шунгала. Дучеры были народ смирный, потому с ними не трудно было ладить казакам. Улусы заставали они пустыми; зато можно было в них поживиться и скотом, и хлебом. Казаки всю дорогу кормились грабежом; удержать их от этого было нельзя.

За дучерами пошел другой народ - ачаны; потянулись их улусы. Ачаны рыбачили и были похитрее, да и похрабрее своих соседей-пахарей. Они везде давали отпор. Сентября 22-го Хабаров доплыл до одного большого селения и решил провести в нем зиму. На скорую руку срубили город и перенесли в него все, что было на судах. Ачаны вызвались платить русскому царю ясак, притворились покорными, а на самом-то деле хотели они высмотреть, сколько русских, какое у них оружие, ладно ли укреплен городок. В припасах у Хабарова оказалась недостача, и он отправил вниз по Амуру сотню людей промыслить у ачан побольше рыбы. Народ этот почитай что одной рыбой и жив-то был.

После отъезда казаков рано, чуть свет ачаны напали на русский городок. Было их сот восемь. Дучеры еще на подмогу пришли. Если бы не часовые, так русские и не услыхали бы ничего: спали крепко. Ачанам было на руку, что одна сотня наших уехала рыбу промышлять; только страшно было идти на приступ, лезть на стену: знали ачаны и дучеры про пищали и пушки. Принесли они с собой соломы да разной суши и хотели подпалить русских. Тогда вышло из города 70 человек казаков, и начали они ачан рубить и колоть, а со стен ядра кидали, из пищалей громили, "и напал на них, собак-иноверцев, страх Божий, и против царской грозы и нашего бою устоять не могли, и побежали врозь, а мы за ними побежали и в тыл их многих побили и языков *) [Языками звались полоненные люди, у которых можно было выведать о неприятеле] многих перехватили, и в струги они, иноверцы, побросались, и на великую реку Амур отгребали, а струги у них большие и с выходами, и крашеные, а в один струг садится по 50-ти, по 60-ти человек".

Так писал Хабаров.

Прозван был городок Ачанским городком. Посланные за рыбой вернулись благополучно, и казаки еще сильнее укрепили свое зимовье. Ачан видно не было; попадались только их зимние пути, по которым они ездили на собаках. Стали по этим путям следить и поймали двух важных людей. Ачаны снова понесли русским свой ясак. В таких делах прошла у хабаровцев вся зима.

Можно догадаться, как вели себя казаки с приамурскими людьми; ачанам, что называется, житья от них не было. Хабаров был не виноват, что его люди делали им разное лихо: углядеть, как я говорил, за ними было нельзя, да и сам опытовщик, как говорят, многое позволял себе при своем горячем и подчас самоуправном характере. При случае, он нещадно бил провинившихся палкой, а то просто расправлялся кулаком; сила же, по слухам, была у него порядочная. Не имея возможности справиться с пришельцами, ачаны пошли к манджурскому князю подмоги просить. Шамшахан, велел князю Исинею собрать 2.000 конных людей, взять с собой 6 пушек, 30 ружей многоствольных, только без замков, несколько глиняных, начиненных порохом ядер (пинард) *) ["А в тех пинардах порох кладен, а кладет пороху в тех пинардах по пуду", писал Хабаров] для того, чтобы стены рвать и захватить русских живьем.

Весной 1652 года подошло манджурское войско под Ачанский городок, и хабаровцы проснулись от неожиданного страшного грома. То палили манджурские пушки, только пушкари около них были плохие, и никакого вреда не могли сделать своими орудиями. Русские в первый раз столкнулись с людьми огненного боя. Вышел сильный переполох. Вот как красно описывал Хабаров битву под Ачанским городком: "Марта, в 24-й день, на утренней заре, сверх Амура реки славныя ударила сила из прикрыта на город Ачанский, на нас казаков, сила богдойская все люди конные и куячные, и наш казачий есаул **) [Небольшой чин в казачьих войсках] Андрей Иванов, служилый человек, закричал в город: "братцы казаки! ставайте на скоре, и оболокайтесь (одевайтесь) в куяки крепкие!" И метались казаки на город в единых рубашках на стену городовую, и мы казаки чаяли из пушек из оружия бьют казаки из города, ажно ***) [а наместо того] бьют из оружия и из пушек по нашему городу казачью войско богдойское. И мы казаки с ними, богдойскими людьми, войском их дрались из-за стены с зори до схода (всхода) солнца, и то войско богдойское на юрты казачьи пометалось, и не дадут нам казакам в те поры пройти через город, а богдойские люди знаменами стену городовую укрывали. У того нашего города вырубили они, богдойские люди, три звена стены сверху до земли. И из того их великого войска богдойского кличет князь Исиней царя богдойского и все войско богдойское: не жгите и не рубите казаков, емлите (берите) их, казаков, живьем! И толмачи наши те речи князя Исинея услышали, и мне, Ярофейку, сказали, и услыша те речи у князя Исинея, оболокали мы казаки все на ся (на себя) куяки и яз (я), Ярофейко, и служилые люди, и вольные казаки *) [Сибирское казачье войско составилось из потомков товарищей Ермака на реке Иртыше], помолясь Спасу и Пречистой Владычице нашей Богородице и Угоднику Христову Николаю Чудотворцу, промеж собой прощались и говорили то слово яз, Ярофейко, и есаул Андрей Иванов и все наше войско казачье: умрем мы, братцы казаки, за веру крещеную и постоим за дом Спаса и Пречистые и Николы Чудотворца и порадеем мы казаки государю и великому князю Алексию Михайловичу всея Руссии и помрем мы казаки все за один человек против государева недруга, а живы мы казаки в руки им богдойским людям не дадимся. И в те стены проломленные стали скакать те люди богдоевы, и мы казаки прикатили тут на городовое проломное место пушку большую медную и почали из пушки по богдойскому войску бити и из мелкого оружия учали стреляти из города и из иных пушек железных бити ж стали по ним богдойским людям. Тут и богдойских людей и силу их всю, Божиею милостью и государевым счастием и нашим раденьем (стараньем), их, собак, побили многих. И как они богдои от того нашего пушечного бою и от пролому отшатились прочь и в ту пору выходили служилые и вольные охочие казаки сто пятьдесят шесть человек в куяках на вылазку богдойским людям за город, а пятьдесят человек осталось в городе, и как мы к ним богдоям на вылазку вышли из города, и у них богдоев тут под городом приведены были две пушки железные, и, Божиею милостью и государевым счастием, те две пушки мы казаки у них богдойских людей и у войска отшибли и у которых у них богдойских людей у лучших воитинов (ратных людей) огненно оружье у них взяли. И нападе на них богдоев страх великий, покажись им сила наша несчетная и все достальные богдоевы люди от города и от нашего бою побежали врозь. И круг того Ачанского города смекали мы, что побито: богдоевых людей и силы их шестьсот семьдесят шесть человек наповал, а нашие (нашей) силы казачьи от них легло от богдоев десять человек, да переранили нас казаков на той драки семьдесят восемь человек".

Хоть и осилили казаки богдоевых людей, и не в привычку этим людям было, как видно, обращаться с народом, только плыть дальше вниз по Амуру показалось Хабарову небезопасным. У богдойского царя *) [у китайского богдыхана] войска много, казаков он в господа на своей земле не пустит, вышлет ежели войска еще более прежнего, - что тогда? От полоненных узнали, что царю Шамшахану, который был наместником у китайского государя, была на казаков жалоба. "Русские нас бьют и грабят, жен с детьми отнимают, - говорили дучеры, - а сделать против них мы ничего не можем". И на самом деле казаки не имели жалости к иноверцам, они смотрели на них как на рабочую скотину, глядели, как бы побольше пользы от нее добыть.

Говорили еще полоненные в бою, что в походе они были три месяца, что к востоку от Шамшахановых земель лежит еще земля и есть в ней золотые и серебряные руды, а по рекам жемчуга много, и ломают те руды железными ломами. И шелк есть, и бумага хлопчатая в той земле; делают из шелка атласы, а из бумаги - кумачи.

Без малого через месяц после осады Хабаров поплыл с казаками вверх по Амуру, назад. Было это весной, в апреле 1652 года. Тянулись хабаровцы на шести дощаниках.

VII. Приключения Нагибы. - Возвращение Хабарова. - Онуфрий Степанов

Долго не было вестей от Хабарова, и из Якутска послали ему небольшую подмогу. Не сразу нашла она смелого опытовщика. Тренка Чичегин, который вел казаков, послал весной одного из них, Ивана Нагибу, с товарищами искать Хабарова по Амуру. Вот чем кончились Нагибины поиски: каким-то случаем Иван Нагиба разъехался с теми, кого искал. По островам, которых очень много на Амуре, он оставлял заметки или записки на всякий случай, а сам с товарищами плыл по реке все дальше и дальше. Много было приключений дорогой. Раз его окружили со всех сторон дучеры и натки, и не давали им, казакам, ни к берегу пристать, ни на остров выйти. По берегу ездили иноверцы на конях, а по реке - на стругах. Стругов было больше двадцати, и в каждом сидело человек 40, а то и больше. На этот раз даурские люди не напали, а после были с ними бои; напускали дауры из острожков по двожды и по трожды, скрадывали в ночное время людей.

Надо полагать, что и в этот раз, несмотря на свою малую силу, казаки, плывя по Амуру, хозяйничали, потому что просили Нагибу плыть дальше, вниз к самому устью. Нагибе же велено было плыть не больше десяти дён.

Через три недели после описанной встречи с даурами Нагиба плыл уже Гиляцкою землей, близко от моря. "Иноземцы, - говорится в донесении, - скоп учинили во многих стругах и со щитами от улуса до улуса провожали". Кто-то сказал казакам, что Хабаров в Гиляцкой земле, и за это ложное известие Нагиба с товарищами чуть не поплатился жизнью. В одном месте он был обсажен гиляками со всех сторон, так что нельзя было двинуться ни взад, ни вперед. Пришлось выстоять середи реки две недели. Инородцы были не из храбрых: ровно четырнадцать дней смотрели они на небольшое казачье судно, которое с горстью казаков стояло на якоре, и не решались напасть. Гиляки были в своих рыбачьих лодках на воде; когда казацкие припасы все вышли и настал голод, нужда заставила смельчаков собраться с последними силами и пробиться за кормом на берег. Смелость города берет, а тут еще в подмогу ей порох со свинцом, и пробился Нагиба со своими к берегу, человек 30 уложил, выкрал у гиляков много провесной рыбы (из-за нее и бой-то весь был), и опять на воду. Расправа с иноверцами была у казаков обычная: "мужиков с улусу сбили и юрты с конца зажгли", писалось в одном донесении; "и мы их в пень рубили", говорилось в другом.

Дня через три выплыл Нагиба к морю, в широкое устье Амура. Хабарова с казаками нигде не было, надо было ворочаться назад. Старою дорогой смельчакам ехать не хотелось. Смастерили казаки новое судно, и порешили плыть Охотским морем до речки Ульи. Казацкая нужда в походе Пояркова во время его плавания по неприветной соленой воде их видно не испугала. Перед отплытием еще раз довелось отбиваться от гиляков, которые кинулись на русских в своих легких лодках. Одну из них казакам удалось пробить, человек сорок иноверцев легло на месте.

На море ждала Нагибу с товарищами новая беда. Никуда она от казаков не уходила во время разведки да расчистки обширной Сибири. О морской нуже осталось донесение такого рода: "И оттуда (из устья) мы, холопи государевы, пошли по морю на гребях (на веслах ) и выгребли из губы *) [Губа - небольшой залив. Здесь же надо под губой разуметь широкое устье Амура] на море, и понесло нас, холопей государевых, во льду на море и носило нас во льду 10 дней и принесло на берег, на пустое место, и тут нас, холопей государевых, к берегу льдом (притерло), раздавило судно, и судно потонуло, и мы, холопи государевы, на берег пометались душою да телом. Хлеб, и свинец, и порох потонул, и платье все потонуло, и стали без всего. И оттуда мы, холопи государевы, пошли пеши, подле моря, и шли мы, холопи государевы, пешею ногой, подле моря, 5 ден, а питалися мы ягодами и травою и находили на берегу по край лося *) [Лось - зверь из породы оленей, только много крупнее, с широкими и большими рогами. Жить любит в лесных и болотистых местах] битого, зверя морского нерпу **) [Нерпой зовется в Сибири тюлень] да моржа, и тем мы душу свою оскверняли, нужи ради питалися, и дошли мы, холопи государевы, до речки и тут мы стали суднишко делать и пошли по морю".

Из этого видно, что Нагиба первою неудачей не пронялся, и опять пустился морем, на авось, отыскивая речку Улью. Ветер на этот раз не унес казаков от берега, и полунагие плаватели, голодные и перемерзшие, добрались до какой-то другой речки. Дорогой они отнимали у тунгузов рыбу. Казаки, видно, мало походили на людей, потому что пугали поморцев и не встречали у них отпора. На речке Нагиба провел осень, осеновал. Отсюда с великим трудом добрался до Камня (Становых гор), перевалился через него, на вершине одной реки построил опять судно и водным путем вышел в Лену. Шли казаки через волок больше месяца.

Не мало служилых людей терпело такие мытарства, как Иван Нагиба, не мало еще нам встретится их впереди, а о скольких казаках не доходили вести, сколько имен пропало вместе с бумагами, в которых описывалась казацкая нужа.

Подмогу, высланную из Якутска, хабаровцы встретили, пройдя амурские щеки. Но не велика была помощь от небольшой горсти людей да одной пушки; вернуться вниз нечего было и думать: там, по словам Хабарова, вся земля была в скопе. Около самого устья Шунгала ждало их большое манджурское войско, тысяч в шесть, с пушками и ружьями. Не подуй ветер-попутник, не избыть бы Хабарову беды. На счастье подул, да еще сильный, и казаки на всех парусах прошли серединой Амура. Дорогой забирали кое-кого из иноверцев и слышали от них недобрые вести: кто говорил, что собирается на русских войско в 10.000, а кто - и еще того больше. По слухам, Шамшахан хотел вовсе выгнать казаков из своей земли и набирал для этого людей - ни мало, ни много 40.000. Полоненных пытали и выведали от них, что даурские люди ясака платить не хотят. Жаловались дауры так же, как и брацкие люди, что ясак казакам отдашь, а казаки все-таки грабят. "Соберем войско там, где они зимовать станут, тысяч десять либо больше, и давом их задавим", говорили дауры.

1-го августа 1652 года Хабаров остановился около устья реки Зеи и стал казаков спрашивать, где бы город поставить. Вышла разноголосица; одни ответили: "где будет годно и где бы государю прибыль учинить, тут и город станем делать", а другие разохотились грабить - "радеть своим зипунам и нажиткам", - сели на три посудины, а на судах была казна государева, пушки, порох, свинец, куяки казацкие, и уплыли вниз по Амуру. Переманили непослушники-воры, а может статься и силком взяли человек 30 вольных казаков; две пушки кинули: одну - на берег, другую - в воду; часть казны тоже покидали. Всех уплывших было 136 человек. Два казака, не желая быть заодно с беглыми, кинулись с судна в воду и выплыли на берег к товарищам. Хабаров остался с какими-нибудь двумя сотнями. Полтора месяца пробыл он на Зее реке, и сзывал инородцев; только не шли они, не давали русским людям веры, не глядели и на то, что аманаты были у них в руках. "Вы все нас обманываете, - говорили инородцы; - вот и теперь ваши люди уплыли и наши земли громят".

Беглые казаки много повредили хабаровскому делу. Ерофей Павлов, не зная, как выйти из беды, послал четверых в Якутск - донести воеводе, что "воры учинили государевой службе поруху, иноверцев отогнали и земли смяли". Посланцы должны были сказать, что людей у Хабарова мало и с ними взять землю сил нет: людей на земле живет много; опять же у которых и бой огненный есть, а без царского указа Хабаров уйти не смеет.

Казаки тем временем подвигались вверх по Амуру и собирали, где можно, ясак. Последний раз получена в Якутске весть о Хабарове от 5-го августа 1652 г. Он просил подмоги. Если повести на дауров шесть тысяч войска, так можно всякую даурскую силу погромить, доносил Хабаров. Неизвестно, что после этого делал он в Приамурском крае и где провел зиму: в бумагах якутских ничего об этом не найдено.

Весть о дальнейших подвигах устюжанина Ерофея Хабарова уже давно успела дойти до Москвы. Из нее велено было отправить на Амур 3.000 стрельцов и воеводу. Наперед послали дворянина Зиновьева, наказавши раздать смелым казакам не одну сотню золотых денег, 50 пудов пороху и привести людей. Кром того, должен он был узнать, велика ли вражья сила, приготовить место для стрельцов и позаботиться об еде. Из Москвы до Якутска год ходу. За это время широко прошла молва про амурские богатства. Около ленской вершины и реки Илима жили русские переселенцы. На далекое расстояние друг от друга разбросаны были по обширным пустырям их поселения, в какие-нибудь две-три избы. У русских людей за привычку стало землищ искать, только бы земли были хлебородные. Немудрено, что как только заслышали они про Амур, так и припала им охота переселиться на него. На Лене житье было плохое: и холодно, и не сытно. Иные взяли жен с детьми, побросали свои избы и ушли на Амур. Посылали за ними людей в погоню остановить; но посланцы зачастую пропадали и сами, шли заодно с беглыми все туда же. Вышел приказ на Олекме заставу устроить, и людей на Амур не пускать. Дорогой дворянин Зиновьев нашел таких беглых человек со сто. Они промышляли тем же, чем в старые годы товарищи Ермака и сам Василий Тимофеев. Нашел Зиновьев Хабарова около устья Зеи. Много довелось старому опытовщику вынести от московского посланца. Зиновьев бранился, драл Хабарова за бороду, говорил, что он казну утаил, далее велел ему ехать в Москву. Говорят, что будто даже вез его до нее скованного по рукам и ногам. Неизвестно, насколько виноват был Хабаров; но причины обвинения могли быть разные: Зиновьев просто из зависти мог начать целое дело. О Хабарове он слышал как о человеке не знатном, но богатом. По некоторым известиям, Хабаров жил в свое удовольствие, любил пышно одеваться: кафтаны носил бархатные, шапки из дорогих соболей; он ни в чем не любил себе отказывать и был что называется полным господином на Амуре. Поперек сказанное слово могло рассердить царского посла, а Хабаров, как известно, был из горячих.

Казакам Зиновьев не понравился. Пороху со свинцом он им не привез (зарыл где-то по дороге), роздал 320 золотых денег, и больше от него казаки никакой милости и ласки не видали. Вел себя с ними Зиновьев самовластно, отдавал строгие приказы, а это было вольным казакам не по вкусу. Так, велел он им три острожка поставить и землю пахать. До этого казаки хлеб у дауров брали, а тут работай: паши да еще строй. Обращение Зиновьева с атаманом им тоже не было по сердцу.

Приехал Хабаров в Москву зимою 1655 года. Прошел суд, и старого опытовщика признали невиновным. Пожалован был Ерофей Павлов сыном боярским и сделан государевым приказчиком *) [Приказчик - управляющий, исполнитель воеводских приказов] над поселениями по Лене], но на Амур его не воротили. Умер Хабаров, кто говорит, в Верхне-Илимске **) [Теперь заштатный город Иркутской губернии], а кто - в Хабаровске, на Лене, недалеко от городка Киренского, - дело темное. Хабаров оставил по себе память у сибирских поселенцев и много чудных рассказов о своих подвигах; но, пока не нашли его отписей к воеводе, многие из ученых людей думали, не сказки ли ходят о каком-то Хабарове, и не верили даже, жил ли он когда на свете. Потомки его есть в Сибири и теперь.