Выдающиеся люди Вологодского края

ПРИКАЗ: "НИКАКИХ РЕКОРДОВ!"

Через иллюминатор над головой рассматриваю космическое небо. Красивое, иссиня-черное, усеянное яркими немигающими звездами.

- Как небо? - спрашивают с земного командного пункта.

- Очень красивое, очень красивое,- отвечаю я. А сам склоняюсь, чтобы посмотреть в правый иллюминатор. Одна из моих особых привязанностей - восточные края нашей страны. Здесь весной 1945 года я начал служить в авиации. Здесь прожил одиннадцать лет. Сюда пришел нестреляным летчиком, а уехал в академию в Москву уже заместителем командира эскадрильи морских истребителей.

Смыслом жизни считал охрану рубежей нашей страны. Не раз в воздухе приходилось лицом к лицу встречаться с заокеанскими разведчиками. На Дальнем Востоке я встретил и девушку, которая стала моим другом и женой, матерью двух наших дочерей...

Почти вся земля покрыта облачностью. Лишь в редкие просветы проглядываются коричневые горы, зеленоватые массивы тайги и покрытые снегом равнины, Плывет перед глазами огромная географическая карта.

Поворачиваю голову влево: Алексей тоже смотрит в иллюминатор на Землю.

- Машина работает отлично,- слышим голос с командного пункта.- Координаты расчетные.

"Расчетные". Для космонавта это магическое слово. Ради него положено столько труда рабочих, ученых, ракетчиков. Когда на старте нам с Алексеем "передавали" ракету-носитель и корабль, один моложавый артиллерист сказал:

- Мы приложим все старание и умение, чтобы корабль успешно вышел на заданную орбиту...

Что ж, ракетчики выполнили свое слово.

Дальнейший успех полета и судьба всего задания в наших с Алексеем руках. Теперь все зависит от нашего старания и умения.

- Я двадцатый! Я двадцатый! - раздается спокойный, так хорошо знакомый нам голос Главного Конструктора.- Счастливого пути!

- Спасибо!

И тотчас же вспоминается предстартовое напутствие Главного. Это было у подножия ракеты.

"Дорогие мои,- сказал он.- Никаких рекордов! Науке нужен серьезный эксперимент. Если вдруг произойдут серьезные неожиданности, не стремитесь устанавливать рекорды, а принимайте трезвые, правильные решения".

СОЮЗНИК ИЛИ ВРАГ?

Наука с нашей помощью проводила гигантский опыт, который должен позволить приступить к новому этапу покорения космоса.

В свое время теоретически было обосновано, что человек может плодотворно трудиться в кабине космического корабля, несмотря на непривычное для землянина состояние невесомости. Экспериментально это подтвердил полет Юрия Гагарина. Полеты советских и американских космонавтов дали космической науке много других важных данных. Космонавты научились действовать в одиночку и целыми экипажами, в скафандре и в обычном костюме. И, тем не менее, прежде чем переходить к созданию орбитальных станций-лабораторий и планировать полеты к другим планетам, надо было "снять" еще множество вопросительных знаков, а это можно лишь с помощью новых опытов, новых полетов.

Около трех лет потребуется для полета и высадки на Марс. А знаете ли вы, что это значит? Вот расчет годовой потребности человека: 766,5 килограмма воды (семь большущих бочек), 313,9 килограмма кислорода и 296 килограммов различных органических веществ. Целый склад для одного космонавта! А горючее для полета?

Ясно, что такой склад прямо с Земли не поднимешь. Вполне возможно, что гигантские межпланетные корабли человек вынужден будет собирать в космосе, используя космические станции, где заранее будет заготовлено все необходимое, а сборка станций-лабораторий неизбежно потребует выхода космонавта в открытый космос. Безопасно ли это? Может ли человек работать, выйдя из космического корабля?

Конечно, и до нашего полета знали многое о том, что ждет такого смельчака. Спутники и автоматические станции позволили изучить условия внешней среды на различных высотах.

Теоретически представляли себе ученые и ощущение человека в состоянии невесомости в свободном пространстве.

Но как будет все это на практике?

НАШЕ "ВООРУЖЕНИЕ"

Нам предстояло вырвать у природы ответ на этот вопрос. Ученые вооружили нас белоснежными скафандрами новой конструкции. Что касается корабля, то Владимир Комаров, Константин Феоктистов и Борис Егоров дали ему самую высокую оценку.

Наш корабль был похож и не похож на "Восход-1": на "Восходе-2" была установлена шлюзовая камера - приспособление, которое позволит Леонову покинуть корабль. За месяцы подготовки к полету мы привыкли называть шлюзовую камеру коротко и любовно - ШК.

Появление ШК заставило внести некоторые изменения в оборудование корабля. Исчезновение третьего кресла в кабине было далеко не самым главным.

Над головой Владимира Комарова был один щит - пульт управления кораблем. Над моей появился второй - пульт управления шлюзовой камерой. Он размещен так, чтобы было одинаково удобно пользоваться обоим членам экипажа. С любого кресла отчетливо видны надписи: "Люк ШК", "Клапан ШК", "ШК". Мысленно нажимаю один из тумблеров и представляю, как медленно открывается входной люк ШК примерно в метр диаметром. Внутри матовый свет, а в глубине "дверь", которую предстоит открыть, чтобы Алексей смог шагнуть за борт.

В доли секунды в мозгу проносятся более 250 операций - эксперимент, призванный выяснить возможности работы человека в космосе, вне кабины корабля.

В середине второго пульта резко выделяется продолговатая черная ручка. Владимир Комаров уже несколько раз прибегал к ее помощи, чтобы ориентировать корабль в позиции, удобной для киносъемок Константина Феоктистова и опытов Бориса Егорова. Мне придется пользоваться ею чаще. Одна из задач командира - обеспечить такое солнечное освещение Леонова, чтобы наружная телекамера и кинокамера на срезе шлюза смогли показать Земле все движения космонавта за бортом.

Сверху на нас смотрят объективы еще двух телекамер и кинокамеры. С их помощью Земля видит все, что происходит в кабине. Сами по себе складываются строчки:

Земля все видит,

Земля все знает.

Мы с тобою не одни.

Но вот раздается металлический щелчок. Отброшена последняя ступень ракеты-носителя. Обнаруживаю, что руки, ноги, голова, все тело перестало весить. Наступило состояние, уже знакомое нам с Алексеем по летным тренировкам. Невесомость.

ВСЕ ПРЕДУСМОТРЕНО...

В кабине - почти полная тишина. Слышен лишь шум работающих вентиляторов да упрямое тиканье корабельных электрических часов. В такой тишине позывные Земли кажутся особенно громкими. Инстинктивно смотрю на приборную доску. Медленно вращающийся глобус (ровно в один миллион раз меньше земного шара) показывает, что под нами - тихоокеанские границы Родины. Знаю, что где-то там внизу, на одном из наблюдательных пунктов, среди прибрежных скал находится Герман Титов. А вот и его бархатистый тенорок:

- Как привыкаете к невесомости?

Значение его вопроса понятно. После полета Юрия Гагарина всем космонавтам для освоения невесомости отводился почти весь первый виток полета корабля. Наша программа построена иначе. Выход Алексея в открытое пространство решено осуществить в начале полета - на стыке первого и второго витков. На освоение невесомости у нас - чуть больше двух минут.

Освобождаюсь от привязных ремней. Без малейших усилий придвигаюсь к приборной доске. Температура, влажность, давление, состав дыхательной смеси - все в норме. Записываю в бортжурнал показания приборов и наблюдаю за Алексеем. Он тоже поднимается над креслом, тихонечко отталкивается и плывет в сторону шлюзовой камеры. Снова легкий толчок - Леонов возвращается к креслу.

Отведенные нам две минуты подходят к концу. Под нами проплывает Камчатка. Вот уже и самая восточная граница Советского Союза позади. Через несколько секунд корабль войдет в густую тень Земли. Глаза Алексея Леонова улыбаются: "Все в порядке, командир!"

Мы познакомились со своим "Восходом-2", когда он еще был в "пеленках" - на ватманских листах у Главного Конструктора. Мы даже участвовали в разработке некоторых эскизов - шлюза, шлюзовых систем. Присутствовали при испытаниях, сами испытывали почти все новые узлы.

На реактивном самолете проделали десятки опытных полетов. Работали в новых скафандрах с той же тщательностью, которая предстояла нам в космическом пространстве. И даже в термобарокамере наши тренировки значительно отличались от того, что делали наши друзья-предшественники.

Мы испытывали программу выхода человека при высокой степени разреженности атмосферы, с очень низкой или очень высокой - в зависимости от освещенности солнцем - температурой.

Итак, в корабле все хорошо знакомо. Все неоднократно проверено и опробовано собственными руками. Все проверено и предусмотрено даже для аварийных ситуаций.

Мой скафандр - дань этим маловероятным случаям. Опыт "Восхода-1" и наших тренировок говорил: разгерметизация корабля мне не угрожает. В отличие от Алексея, я мог бы поэтому лететь в таком же спортивном костюме, как и Володя Комаров. А скафандр - на всякий случай. Для страховки Алексея Леонова. В случае необходимости я могу покинуть корабль и прийти товарищу на помощь.

САМЫЙ СЕРЬЕЗНЫЙ ЭКЗАМЕН

Когда от имени ВВС генерал Николай Петрович Каманин характеризовал Государственной комиссии будущего командира корабля, он отмечал "умение преодолевать трудности", "способность не теряться в непредвиденных ситуациях", "настойчивость в достижении поставленной цели" и "спокойный характер".

Я слушал, и поначалу казалось, что речь идет о каком-то другом человеке: так непривычен взгляд на себя со стороны.

Ведь я прожил жизнь, обычную для моего поколения.

Родился в вологодском селе Челищево 26 июня 1925 года. Вскоре семья переехала в деревню Миньково, где прошло мое детство. Миньково растянулось вдоль большой дороги. Со всех сторон его обступают знаменитые вологодские леса. Густые, изобилующие всяким зверьем, дичью, ягодами и грибами. В перелесках - моховые болота, на которых в осеннюю пору появляются бледно-розовые островки клюквы и брусники. Лес для села был основным источником жизни. Взрослые работали на лесозаготовках. На полянах крестьяне собирали корм для скота; грибы и ягоды были тоже немалым подспорьем.

Охотились в нашем селе взрослые и дети. Я сам пристрастился к ружью еще до школы. Когда учился в пятом классе, меня уже считали профессиональным охотником. Шутка ли сказать - у меня уже были трофеи: зайцы, лисы, горностаи. Со взрослыми однажды ходил на медведя. Правда, вышло неудачно: медведь не появился там, где его ждали.

В школе больше всего любил часы, когда учительница Александра Ивановна читала нам приключенческие книги. До сих пор помню в деталях похождения Тома Сойера и Гекльберри Финна, приключения Травки.

В кладовке своего дома как-то натолкнулся на свалку вещей бывшего хозяина - кажется, священника. Там было много книг по истории России: "Оборона Казани" - из эпохи Ивана Грозного, "История Руси", "Петр I" и другие.

Придешь домой после лыж или охоты, поужинаешь, заберешься на широкую русскую печь или на полати, приспособишь керосиновую лампу и вместе с героями книги "вламываешься" в рукопашный бой у стен Казани или палишь ядрами по шведскому войску.

Читать никто не мешал. Отец - сельский фельдшер - почти все время проводил в больнице. И матери было не до меня: на руках - целая куча ребят, хозяйство, работа в колхозе.

В Минькове я научился многому.

Охота - это не только и не столько трофеи. Вообще говоря, не они главное для настоящего охотника. Охота роднит человека с красотой и целесообразностью природы, заставляет задумываться над ее тайнами. Она учит выдержке, терпению, выносливости, хладнокровию в минуту опасности. Всякий знает, что в детские годы не просто провести ночь в лесу у костра, когда в каждом треске сучка чудится движение зверя. В такие ночи приобретаешь опыт борьбы со страхом. А ведь мужество и есть привычка подавлять страх.

Книги научили меня вглядываться в жизнь, привили любовь к слову. Помню, как в конце четвертого класса даже начал писать "книгу" о ребятах нашего села. Отец, почитав мои наброски, мягко посоветовал накопить новые наблюдения, обдумать план... И "книга", конечно, осталась незаконченной.

В 1939 году наша семья переехала на Урал. Спустя год в Каменец-Уральске я сделал первую попытку попасть в авиацию: вместе с друзьями отправил просьбу зачислить в 12-ю спецшколу Свердловска. Выпускники этой школы, как правило, шли в летные училища. Но желающих было так много, что из других городов ребят не приняли. В Каменец-Уральске нас долго дразнили неудавшимися летчиками. Но эти насмешки не поколебали моего твердого решения связать жизнь с авиацией. Я заканчивал девятый класс, когда началась война. Школу закрыли, а мы пошли на завод. Работал токарем, перевыполнял норму. Когда вновь открыли школу, спросил отца:

- Может, мне остаться на заводе?

- Война войной, а учиться надо,- ответил отец.

Весной 1942 года я окончил десятилетку и вместе с другом Васей Половневым отправился в райвоенкомат. Там сказали: "Гуляйте, нужно будет - вызовем". Вскоре Вася получил повестку. Мне не было. Но я собрал те же вещи, что и Половнев, и вместе с ним отправился на сборный пункт. Но райвоенком был неумолим.

- Не могу взять. Тебе еще нет восемнадцати,- заявил он, как отрезал.

Конечно же, бессовестно было в ту пору "гулять" в ожидании восемнадцатилетия. И я пошел на "свой" завод.

Работал, а мысль об армии гвоздем сидела в голове. Когда исполнилось восемнадцать, снова пошел в военкомат. Но оказалось, что заводских перестели брать в армию... Только к осени был принят в школу первоначального обучения летчиков. С той поры я твердо уверовал, что препятствия существуют для того, чтобы их преодолевать. При упорстве и настойчивости можно добиться всего. Надо только серьезно захотеть.

Летчиком, однако, я стал только в самый День Победы над гитлеровской Германией 9 мая 1945 года. В этот день в звании младшего лейтенанта я и отправился служить на Тихий океан.

Потребность летать стала для меня на Дальнем Востоке такой же настоятельной, как необходимость дышать, двигаться. Поэтому, поступая в академию в 1956 году, я думал об углублении теоретических знаний и знакомстве с новыми самолетами. Академия разожгла во мне тягу к новой технике. И когда перед окончанием курса спросили, готов ли я пойти в отряд космонавтов, ответил: "Готов, и с величайшей радостью".

Мне посчастливилось быть первым командиром отряда космонавтов. Но я был также и первым членом этого отряда, перед кем возникла угроза покинуть эту дружную семью, так и не повидав космоса. Это произошло в августе 1961 года, почти сразу же после полете Германа Титова. Во время затяжного прыжка с парашютом с высоты 1600 метров неожиданно налетел сильный ветер. Меня ударило о землю. В госпиталь привезли с двойным переломом ноги.

Вначале врачи решительно заявили, что необходима операция. Она могла стать концом моей новой мечты. И я решительно отказался от операции. Вопреки врачам, но при единодушной поддержке друзей по отряду.

Врачи вынуждены были уступить такому дружному натиску. Они предложили "пассивный" метод лечения - естественное сращивание сломанных костей без хирургического вмешательства. Надо было "лишь" лежать без движения с подвешенной ногой в гипсе и ждать. Ждать 40 дней. Как ни мучительно было это первое "лишь", меня ждала новая неудача: когда сняли гипс, сросшаяся нога оказалась чуть длиннее здоровой. - Придется все-таки оперировать,- отрезал профессор.- Правда,- сказал он, помедлив,- есть один выход.

Этим выходом были специальные физические упражнения. Болезненные, длительные. Но при удаче они обещали уплотнить костный шов. Может быть, для того чтобы развеяться, мне разрешили поехать домой. И родные стены помогли. Двадцать дней я стоял на больной ноге с грузом из двух двадцатикилограммовых гантелей. Больно? Адски. Трудно? Неимоверно. Но ведь трудности созданы для чего? Словом, нога укоротилась до нормальных размеров.

Физически все становилось как будто на свои места. А командование, врачи и тренеры опасались других последствий неудачного парашютного прыжка - психологической травмы. Боялись, что я не смогу заставить себя снова прыгнуть, а если решусь, то инстинктивно буду "подбирать" ноги при приземлении. Опровергать эти опасения мы отправились вместе с Юрием Гагариным. Прыгнул хорошо. После этого возобновились специальные тренировки. С Алексеем Леоновым начали готовиться к полету. И вот я в кабине космического корабля... ..."Восход-2" вошел в густую тень Земли. Включаю рабочее освещение. В кабине - светло, тепло и даже по-своему уютно. Переглядываемся с Алексеем и начинаем готовиться к самому серьезному экзамену.

ШАГАЙ, АЛЕКСЕЙ!

Каждое движение подчинено жесточайшему графику. Прежде всего, помогаю другу надеть ранец с запасом воздуха. Ему предстоит проверить подачу дыхательной смеси, "работу" скафандра. Моя обязанность - проверить шлюз и системы контроля за состоянием космонавта вне корабля.

Прежде чем дать Алексею команду, нужно убедиться и в том, что система ориентации корабля работает отлично. Руки сами находят нужные тумблеры, ручки, рукоятки, кнопки... Порядок!

Корабль, как получалось по расчетам, приближается к южному побережью Африки. Виден темно-голубой океан, желтый песок и яркая зелень джунглей. Пора начинать. Опускаю забрало гермошлема, надеваю перчатки. То же - и Алексей. Присоединяем к его скафандру трос, который будет удерживать его у корабля. Мы зовем этот трос фалом.

Герой повести К. Э. Циолковского "Вне Земли" так рассказывает о космонавте, который решился бы выйти из корабля без "привязи":

"Вы, конечно, знаете, что, вылетев из ракеты, помчитесь в ту сторону, куда оттолкнетесь при вылете. Сами остановиться вы не будете в состоянии. Вы можете пропутешествовать несколько лет, прежде чем встретите опять ракету. За это время и даже гораздо раньше вы умрете с голоду или даже еще раньше задохнетесь от недостатка кислорода".

Это грозило бы Алексею Леонову, если бы он вышел из кабины без фала. Фал служит одновременно и каналом связи Алексея со мной, а через меня и с Землей. Для этого в него вплетен шнур радиотелефонной связи. В фале имеются и электроканалы, по которым в кабину корабля будут поступать данные о сердцебиении Алексея и его дыхании.

- Ну, пошел, Алеша! - С этим словом легонько подталкиваю друга в направлении шлюзовой камеры.

Алексей машет рукой и плавно отделяется от кресла. Осторожно, головой вперед, вплывает в шлюзовую камеру. Я закрываю входной люк. Теперь Алексей один в камере, а я один в кабине "Восход-2". Нас разделяет сверхпрочный металл.

- Начинаем работу!

- Готов,- отвечает Леонов.

Смотрю на прибор, контролирующий давление в шлюзовой камере. Оно быстро падает, сравнивается с давлением за бортом корабля. Через фал поступают "известия" о том, что Леонов сохраняет полное спокойствие. Летим над Северной Африкой.

- Открываю! - говорю Леонову.

На экране корабельного телевизора вижу, что Алексей наполовину высунулся из наружного люка.

Мои руки лежат на пульте управления. Придаю кораблю такое положение, при котором Алексей лучше всего будет освещен солнцем.

- Погоди... Еще не время... Выйдешь, как положено, над Черным морем,- это говорю я, заметив, что Леонов уже потянулся, чтобы сделать первый шаг в космос.

Проходят секунды, которые кажутся часами. Наконец Черное море. Подаю команду:

- Выполняй задание!

Теперь все внимание приковано к экрану телевизора и приборам, контролирующие организм Алексея. Телевизор помогает мне видеть каждый его шаг, приборы - малейшее изменение в работе сердца, режиме дыхания.

- Самочувствие отличное,- докладывает Леонов.

Мне об этом больше, чем слова, говорит тон, с которым они произносятся: бодрый и, я бы сказал, какой-то задиристый, леоновский тон.

Красные огоньки над внутренними телекамерами говорят, что за нами внимательно следят с Земли. С нашей родной, дорогой Земли...

И хотя на Земле все видно, докладываю:

- "Заря", я - "Алмаз". Человек вышел в космическое пространство. Человек вышел в космическое пространство.

Человек! Наш, советский ЧЕЛОВЕК. Лешка Леонов. Наш дружок. Умная голова. Смелый летчик.

- Леша, снять крышку с объектива кинокамеры,- следует моя, совсем не уставная команда.

- Снял, снял крышку с объектива кинокамеры,- отвечает мой друг и добавляет: - Условия для работы нормальные. Нормальные условия!

За 10 минут пребывания Алексея в космосе я потерял его из виду лишь один раз. Когда он нырнул под корабль и вышел из поля зрения наружной телекамеры. Все остальное время видел его и слышал. Не только по каналу связи: мне было слышно, как он задевал ботинками за корабль, как шарил руками по стенке.

Ровно через 10 минут предупреждаю Алексея:

- Пора возвращаться!

Но он, казалось, не слышит моих слов. Вдруг отталкивается от шлюза и удаляется от корабля. Приходится повторять команду снова.

Возвращение - те же операции, но в обратном порядке. И вот Алексей вплывает в кабину. Мы укладываемся в кресла. Леша смотрит на меня:

- Ну как?

- Молодец!

Под нами вновь восточные границы СССР. Докладываю на Землю:

- Задание по выходу в космическое пространство и возвращению космонавта в корабль выполнено полностью. Параметры в кабине находятся в пределах нормы. Дальнейшие работы идут строго по программе полета.

Снова смотрю на Алексея. Он лежит тихо. Лицо его светится счастьем и немного усталостью. В моих глазах всплывает незабываемая картина, когда Алексей плыл на фоне земного горизонта. Чистейшая фантастика, если бы я не видел все это собственными глазами!

ДЛЯ БУДУЩИХ ПОДВИГОВ

Триумф советской науки и техники заключался не только в самом факте выхода Леонова в открытый космос, но и в методе - в шлюзовании.

Выход можно осуществить и просто через люк в стенке корабля. Так сделали, например, американские космонавты через несколько месяцев после нашего полета. Но тогда корабль полностью разгерметизируется, заполняется, если можно так выразиться, космосом. А это далеко не самый лучший вариант, если исходить из будущих задач космоплавания.

Ведь выходить из корабля или орбитальной станции будут, наверное, не все члены экипажа: одни наденут скафандры и выйдут через шлюз, другие смогут работать в кабине в прежних условиях.

И еще задача: соединение кораблей на орбите. Конечно, их можно подвести друг к другу так, что они сойдутся "люк в люк". Но это довольно трудно. Легче соединить их с помощью какого-нибудь шлюза, такого, допустим, типа, какими соединяются вагоны пассажирских поездов. Тогда просто будет организовать и переход космонавтов из одного корабля в другой, и передачу инструментов или запасных частей. Система шлюзов, как нам кажется, является перспективной.

На операции с выходом Леонова каша программа не завершилась. Я продолжил начатую Константином Феоктистовым и Владимиром Комаровым на "Восходе-1" работу по определению положения корабля без помощи с Земли. Это очень важно для будущих полетов - дня того, чтобы командиры кораблей могли точно определять момент включения тормозной установки для посадки в заданном районе.

Мы изучали самостоятельное изменение орбиты своего корабля. При полете на Луну и другие планеты это делать придется, видимо, не один раз.

Вместе с Алексеем мы продолжили и метеорологические наблюдения, провели много медицинских исследований. В частности, мы изучали реакцию нервной системы в условиях невесомости. Я проводил опыты на Алексее, Алексей - на мне.

БЫВАЮТ И НЕОЖИДАННОСТИ

Мы привезли на землю много ценных данных, но наш опыт был так тщательно подготовлен и продуман, что не принес ученым особых неожиданностей.

Не так было со мной. Неожиданным для меня оказался, например, сам облик космоса. Сколько ни слышал о нем от своих товарищей, все же был потрясен до глубины души космическим величием.

Полной неожиданностью оказалась для меня и картина ночной грозы над Землей. Мы наблюдали ее неистовство, пролетая над Юго-Восточной Азией. Представьте себе, что далеко под вами, внизу, сплошной мрак. И вдруг его одновременно пронизывают несколько ослепительных молний. За семь секунд мы с Алексеем насчитали их полтора десятка. Казалось, что Земля охвачена пламенем.

Свирепствовавшая внизу гроза вдруг показалась отблеском другой, земной трагедии. Казалось, что это бомбами и напалмом рвут и сжигают американские бомбардировщики землю Вьетнама.

Неожиданной для меня оказалась и встреча с искусственным спутником. Он проходил примерно в километре от корабля. Хорошо были видны его антенны.

Но главная новость ожидала нас на последнем, шестнадцатом витке полета.

На предыдущем витке в кабине раздался голос Главного Конструктора:

- Я - "Заря-20". Я - "Заря-20". Как слышите меня?

- Я - "Алмаз-1", слышу вас хорошо,- ответил я.

- Прошу подготовиться к заключительному этапу полета. До встречи на Земле. С нетерпением ждем вас!

Предупреждение делалось не зря. Нам напоминали, что нужно снять киноаппараты и фотоаппараты, кассеты с пленками, приборы для различных научных исследований и все это уложить в контейнеры.

Мы с Алексеем лежим в креслах. Привязные ремни пристегнуты. В иллюминатор вплывает пышно-зеленый Мадагаскар. Гляжу на приборы, контролирующие спуск корабля. Хотя наша посадка по программе будет осуществлена без моего участия, автоматически, командир должен внимательно следить за работой приборов.

Но что такое? Мы уже давно на финишной прямой, а показатель спуска не работает. Тормозная установка не включается.

Не прошла команда с Земли? Или решили?..

На мгновение представляю, как проделать все операции по посадке корабля вручную. Начинаю рассчитывать, на каком витке это лучше сделать. На следующем? Нет. Это невозможно. Будет слишком густонаселенный для приземления район: не мудрено сесть и на чью-нибудь крышу. На восемнадцатом? В районе знаменитых северных лесов? Ну что ж, это подходит. Тайга не страшна ни мне, ни Алексею.

Смотрю на глобус. Он показывает, что мы над территорией Советского Союза. Включаю связь с Землей и говорю:

- "Заря"! "Заря"! Я - "Алмаз". Как меня слышите?

- "Алмаз"! Я - "Заря"! - раздается немного взволнованный голос Юрия Гагарина, дежурного по КП.

Юра просит сообщить показания некоторых приборов. Передаю. Короткая пауза. Затем снова голос Гагарина:

- "Алмаз"! "Алмаз"! Я - "Заря". Вам разрешена ручная посадка. Вам разрешена ручная посадка на восемнадцатом витке.

Вот она и пришла, та самая командирская пора! Отвечаю Земле:

- "Заря"! Я - "Алмаз-1". Вас понял. Нам разрешена ручная посадка на восемнадцатом витке.

Отвечаю и смотрю на Алексея. Читаю в глазах его радость. То же чувство испытываю и я.

По расчетам надо включить тормозную двигательную установку в 11 часов 35 минут 44 секунды московского времени. Такую же точность я должен соблюдать при выполнении всех других операций. Нужны спокойствие и сосредоточенность.

Снова финишная прямая. С помощью ручной ориентации стабилизирую корабль в нужном для спуска положении. В расчетное время включаю тормозную установку. Она моментально приходит в действие.

Мгновенно прекращается состояние невесомости, и начинают расти перегрузки. Нас вдавливает в кресла. Через некоторое время с металлическим лязгом от кабины отделяется приборный отсек. Машем ему руками: хорошо поработал, до свидания...

За стеклами иллюминаторов розовеет. Корабль входит в атмосферу. Розовой цвет сменяется цветом пламени в доменной печи. Слышно, как под накалом в несколько тысяч градусов потрескивает тепловая изоляция корабля. Начинается вибрация. Такое ощущение, будто ты не в космическом корабле, а в автомобиле, который неожиданно вылетел с гладкого асфальта на булыжник.

Проходим звуковой барьер в обратном направлении. Снижение скорости корабля до звуковой сопровождается резким падением перегрузок. Затем - привычное состояние земного тяготения.

Идем сквозь облака. Корабль снижается устойчиво. Отлично срабатывает и система мягкой посадки. Никакого толчка. Чувствуем лишь, как под собственной тяжестью корабль погружается в глубокий снег. Открываем люк, выпрыгиваем. Снег до пояса. Вокруг огромные ели и березы. Снег чистый-чистый. На нем видны заячьи и беличьи следы.

Обнимаемся с Алексеем и поздравляем друг друга с возвращением на родную Землю. Забираюсь в кабину и достаю портативный передатчик, чтобы сообщить друзьям координаты приземления. Алексей начинает разводить костер...

Костер освещает троих - Леонова, "Восход-2" и меня. Несмотря на разницу в возрасте, у каждого свой, как говорит Герман Титов, "путь к звездам". Каждый за последние 24 часа на космической орбите сделал важные шаги.

Леонов - в открытом космосе. "Восход-2" "блеснул" своей шлюзовой камерой, используя которую земляне когда-нибудь выйдут из межпланетного корабля на поверхность другой планеты.

Мне тоже удалось сделать свой шаг на пути человека к звездам. Впервые проделаны те операции, которые потом для командиров всех будущих межпланетных кораблей станут обыденным делом.

Костер ярко пылает. Тепло его огня напоминает лесные костры моего детства в вологодских лесах. Как и в те далекие годы, у костра легко мечтается. Ясно вижу, что за первыми шагами каждый из нас троих обязательно сделает другие, столь же нужные для развития космоплавания. И неважно где - в космическом пространстве или на Земле. Увидев космос и испытав в нем свои силы, каждый из нас будет служить Родине с еще большей настойчивостью.

Мечтания прерывает звук вертолета. Это за нами. Нас ждут в Москве.