Выдающиеся люди Вологодского края

Поржезинский В. Ф. Ф. Фортунатов : некролог // Журнал Министерства народного просвещения. - 1914. - Ч. 54. Декабрь

Поржезинский В.

Ф. Ф. Фортунатов

(Некролог).

Филипп Федорович Фортунатов родился 2-го января 1848 года в гор. Вологде, где его отец занимал в это время должность инспектора местной губернской гимназии. Окончив гимназию на родине и имея всего 13 лет, он должен был ждать наступления 16 лет и только в январе 1830 г. поступил в Петроградский университет, где с большим успехом занимался древними языками. Степени кандидата был удостоен в 1833 г. и с 6-го ноября того же года получил назначение старшим учителем истории и статистики в родную гимназию. Мечты о подготовке к профессорской деятельности пришлось оставить вследствие выпавших на его долю забот об осиротевшей семье: отца и мать Федора Николаевича унесла холера. В формулярном списке сохранился следующий след его юношеских стремлений: "Из доставленного училищным комитетом 11-го дня 1835 г. сведения видно, что Фортунатов, посвятив себя филологии, был экзаменован в Академии Наук с 5-ью товарищами в языках греческом, латинском, французском и немецком и признан достаточно приготовленным для поступления в профессорский институт Императорского Дерптского университета и подающим надежду к успешному прохождению избранного им поприща". Как деятель средней школы, Федор Николаевич быстро выдвинулся: с 25-го января 1838 г. он был утвержден инспектором, а затем в 1852 г. был назначен директором народных училищ Олонецкой губ. после того, как в первой половине этого года ему пришлось исправлять ту же должность в Вологодской губ. Напомню, что в то время с этою должностью соединялись обязанности директора губернской гимназии. Кроме своих прямых обязанностей Федору Николаевичу приходилось исполнять поручения начальства (в 1842 г. министерство народного просвещения командировало его для осмотра Воронежской и Харьковской губернских гимназий), но, несмотря на то, что и обычная служебная деятельность брала у него много времени (напр., будучи инспектором, он преподавал, замещая учителей, русскую словесность с логикой, французский язык, историю, а до инспекторства в течение трех лет греческий язык), стремление юных лет к научной работа проявилось с возможною в глухой провинциальной обстановке полнотой. В конце января 1836 г. Федор Николаевич входит в состав Вологодского губернского статистического комитета в звании корреспондента и через три дня (с 1-го февраля) принимает на себя должность правителя дел, а с 7-го декабря 1838 г. обязанности редактора местных губернских ведомостей, где помещает заметки и статьи. Естественно, что ученый и деятельный педагог не мог не выступать в печати и c работами по вопросам, касающимся непосредственно его деятельности. Ср. его статьи: "Каков должен быть наставник" (в "Маяке" начала 40-х годов), "Источники успеха нравственного воспитания в общественных заведениях", "Историческая записка о пятидесятилетии Олонецкой гимназии" (Журнал Министерства Народного Просвещения, 1858 г.), "Историческая записка об открытии в Петрозаводске женского училища 1-го разряда" (там же, 1861 г.). Выйдя в 1863 г. в отставку, Федор Николаевич с семьей переселился в Москву, где в течение некоторого времени преподавал педагогику в Филаретовском епархиальном училище. В Москве им были написаны следующие работы: "О старинных русских костюмах в Грязовецком и Сольвычегодском уездах Вологодской губ." (Труды 1-го археологического съезда); "Памятные заметки Вологжанина" (Русский Архив, 1867 г.); "Воспоминание о Петербургском университете" 1830 -1833 гг. (Русский Архив, 1869 г.); "Воспоминание об архиепископе Иринее" (Вологодские Епархиальные Ведомости, 1868 г.), оставшееся незаконченным по требованию цензуры; "Заметки и дополнения Вологжанина к статье об А. П. Мельгунове" (Русский Архив, 1865 г.); "Празднование в 1775 г. июля 12-го в бывшей Устюжской семинарии Кучук-Кайнарджийского мира России с Турцией" (Вологодские Епархиальные Ведомости, 1870 г., № 13). Скончался Федор Николаевич в Москве 18-го ноября 1872 г. и погребен здесь же на кладбище Алексеевского монастыря.

Из предложенного краткого очерка жизни и деятельности отца Филиппа Федоровича видно, что это был человек далеко незаурядный; незаурядной была и его семья: кроме знаменитого языковеда она дала еще двух ученых деятелей, пользующихся заслуженною известностью, Степана Федоровича, историка, и Алексея Федоровича, профессора статистики; Евгений Федорович (1841 -1866), рано умерший, готовил себя к профессорской деятельности по славянской филологии. Из дочерей Федора Николаевича выделялась своими талантами и широким образованием в философии, истории литературы и истории Екатерина Федоровна, которой многим обязан Степан Федорович в своем духовном развитии; припоминается мне, что и Филипп Федорович с благодарностью вспоминал об этой своей сестре, которую тяжелый недуг свел в преждевременную могилу в 1879 г. Многочисленная семья Федора Николаевича рано лишилась своей матери Юлии Алексеевны, умершей в 1857 г., когда Филиппу Федоровичу было всего 9 лет.

Гимназический курс Филипп Федорович проходил в Петрозаводске, а, по случаю переезда отца в Москву, кончал гимназии в этом последнем городе. Так как для него важно было продолжать курс в гимназии с греческим языком, которому он начал учиться еще в Петрозаводске, то была выбрана Московская 2-ая гимназия, по окончании которой в 1864 г. для него раскрылись двери Московского университета. Поступив на историко - филологически факультет, он усердно работал, изучая древнеиндийский язык, различные филологические дисциплины, связанные с языковедением, и это последнее. В то время в Москве не было правильного преподавания сравнительного языкознания, сделавшего такие блестящие успехи за границей и перенесенного на русскую почву в Москве, главным образом, Буслаевым. К сожалению, этот выдающийся ученый рано перешел на занятия народною словесностью и искусством, покинув лингвистику в ее применении к изучению истории русского языка. Официально созданная уставом 1863 г. кафедра сравнительной грамматики индоевропейских языков была замещена в Москве П. Я. Петровым, занимавшим до того времени полагавшуюся по уставу 1835 г. кафедру восточной словесности. Почтенный санскритолог был ученым старого типа: его интересы в нашей области не шли вообще дальше большой, впрочем, начитанности в санскритских текстах; ни Ведами, которые были в 60-ые годы предметом плодотворной работы на Западе, ни тем более самой сравнительной грамматикой индоевропейских языков он не интересовался серьезно и не мог быть поэтому руководителем в этой области. Правда, А. Л. Дювернуа с 9-го сентября 1867 г. по 10-е января 1869 г. был доцентом по нашей кафедре, но его специальностью была славянская филология, кафедру которой он и занял впоследствии. Для Филиппа Федоровича, который к концу университетского курса успел самостоятельно приобрести большую и солидную ученость в области языковедения, университет официально давал слишком мало, и неудивительно, что он, в особенности на старших курсах, даже вообще редко ходил на лекции. Припоминается мне, что он вспоминал о лекциях по греческой словесности Пеховского, несколько знакомого с выводами сравнительной грамматики по истории греческого языка, но те сведения, какие сообщались им слушателям, не были слишком глубоки и не шли вообще дальше пересказа соображений Бенфея. Ф. Е. Корш только начинал свою профессорскую деятельность преподаванием греческого языка на 1-м курсе, когда Филипп Федорович уже кончал курс, и с ним он впервые познакомился и сразу же близко сошелся на почве общих им обоим научных интересов только после возвращения из заграничной командировки.

После окончания в 1868 г. курса первым кандидатом Филипп Федорович был, по предложению проф. Петрова, оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию на 2 года с содержанием 400 руб. в год из суммы сбора за слушание лекций. Магистерский экзамен был сдан в 1871 г., и с 1-го октября того же года министерство командировало молодого магистранта за границу с казенным содержанием. Эту заграничную командировку Филипп Федорович использовал для очень интенсивной работы, результаты которой за 1872 и 1873 гг. сообщены вкратце в его "Отчете" (см. № 2 в списке трудов). Главными пунктами, где протекали его занятия, были Тюбинген, Берлин, Кенигсберг, Лейпциг, Париж и Лондон. В Тюбингене он под руководством лучшего в то время знатока Вед проф. Рота занимался Ригведою и Авестою, в Лейпциге слушал Курциуса и Лескина, в Берлине Вебера и Эбеля, в Париже Бреаля и Бергеня; в Кенигсберге занятия сосредоточивались на изучении рукописей и старопечатных книг на литовском языке1) [1) В статью, упомянутую в списке под № 3, вошли частью те сведения, которые сообщены в Отчете по поводу занятий в Кенигсберге]; в Париже и Лондоне, а частью и в Берлине они касались санскритских и ведийских рукописей; тогда же был изучен язык Пали (язык южноиндийских буддистов). В это же время собирался материал для магистерской диссертации, которая на стр. 1-180 заключаешь часть текста Самаведы, до того времени не изданную, с переводом на русский язык, введением и комментарием.

По возвращении в 1873 г. в Москву Филипп Федорович приступил к окончательной обработке своей магистерской диссертации, которую защитил 6-го октября 1875 г. Оппонентами выступали А. Л. Дювернуа и Ф. Е. Корш. По предложению последнего, поддержанному Ф. И. Буслаевым, Н. С. Тихонравовым, В. И. Герье и К. К. Герцем, Ф. Ф. был избран единогласно доцентом на вакантную кафедру сравнительной грамматики индоевропейских языков в заседании историко-филологического факультета 3-го ноября 1875 г. В совете баллотировка происходила 22-го ноября, при чем все присутствовавшие члены совета в количестве 35 положили белые шары 2) [2) В бумаги попечителя от 12-го декабря содержится сообщение об утверждении Филиппа Федоровича доцентом по кафедре сравн. Грамм. индоевр. яз. с 22-го ноября; в факультетских и советских бумагах эта кафедра неточно названа кафедрой сравнительного языковедения. Посвятив себя исключительно университету, Филипп Федорович преподавал в средней школе очень недолго: в 1874-1876 г. он читал Гомера с учениками частной гимназии Креймана, при чем остальные занятая по греческому языку вел А. Н. Шварц]. Вступительная лекция молодого доцента состоялась 22-го января 1876 г. (четверг) в 10 ч. утра, и с этого дня началась его преподавательская деятельность в родном Московском университете, продолжавшаяся беспрерывно до конца весеннего полугодия 1902 г. Докторской диссертации Филиппу Федоровичу не пришлось представить, так как он получил высшую ученую степень honoris causa почти одновременно от Киевского и Московского университетов.

В совете университета св. Владимира промоция Филиппа Федоровича состоялась в связи с празднованием юбилея университета; торжественный акт был 8-го сентября 1884 г., а заседание совета, в котором было заслушано соответственное предложение историко-филологического факультета, происходило 11-го мая 1884 г.; инициатором этого предложения был, насколько мне известно, А. И. Соболевский. В Москве соответственное дело возникло в факультете по почину Вс. Ф. Миллера 26-го апреля 1884 г., в совете же утверждение представления факультета состоялось 12-го мая того же года. Экстраординарным профессором Филипп Федорович был назначен с 1-го ноября 1884 г. (по уставу 1884 г. кафедра называлась кафедрой сравнительного языковедения и санскритского языка) одновременно с Вс. Ф. Миллером. Ординарным профессором он стал с 11-го декабря 1886 г., с 18-го июня 1897 г. оставлен на 5 лет по выслуге 25 лет, с 22-го ноября 1900 г. утвержден заслуженным ординарным профессором. Ординарным академиком (сверхштатным) по отделению русского языка и словесности был утвержден согласно избранию с 11-го апреля 1898 г., а с 1-го июля 1902 г. перешел в число штатных ординарных академиков названного отделения, в связи с чем переехал в Петроград, покинув московскую кафедру по выслуге 30 лет. 21-го октября того же 1902 г. здесь был отпразднован юбилей тридцатилетней ученой и преподавательской деятельности Филиппа Федоровича, при чем был поднесен "Сборник статей, посвященных учениками и почитателями академику и заслуженному ординарному профессору Филиппу Федоровичу Фортунатову по случаю тридцатилетия его ученой и преподавательской деятельности в Императорском Московском университете", Варшава, 1902 г. (Оттиск из "Русского Филологического Вестника"); это большой том в 720 стр., украшенный портретом юбиляра и содержащей 34 статьи русских и иностранных ученых. Описание юбилея дано (Э. А. Вольтером) в № 290 "С.-Петербургских Ведомостей" (от 23-го октября 1902 г.). В связи с этим юбилеем находится избрание Филиппа Федоровича в почетные члены Московского университета; предложение о том, чтобы этим актом "оценить по достоинству его великие заслуги перед наукой и перед родным университетом", было внесено в историко-филологический факультет М. М. Покровский 25-го сентября 1902 г. В совете избрание состоялось единогласно в заседании 25-го октября того же года1) [1) Сверх указанных почетных отличий Филипп Федорович был почетным доктором университета в Христиании, членом сербской и краковской академии наук, а также целого ряда ученых обществ; Петроградской академии он принадлежал с 1895 г., когда был избран членом-корреспондентом 2-го отделения; см. Памятную книжку Академии Наук].

С переездом в Петроград прекратилась преподавательская деятельность Филиппа Федоровича, но на место этой последней стала работа, связанная с редактированием академических изданий, упомянутых в списке трудов, а также участие в различных работах отделения русского языка и словесности. Упомяну о его деятельности в комиссии по вопросу о реформе (упрощении) русского правописания, причем он состоял председателем подкомиссии, а по вопросу об упрощении русского правописания ему пришлось деятельно работать еще в Москве, где в 1899 г. при педагогическом обществе (ныне уже несуществующем) была образована для соответственной работы особая комиссия.

Скончался Филипп Федорович скоропостижно на руках горячо любимой жены Юлии Ивановны, с которою он прожил счастливо 27 лет, 20-го сентября текущего 1914 г. в д. Косолме в 32 верстах от Петрозаводска, где он, проводил лето по давнишнему своему обычаю среди красот озерного края, который он так любил. Там же на деревенском кладбище приготовили ему могилу.

Слишком рано ушел от нас незабвенный Филипп Федорович, ушел в полном расцвете своих духовных сил, оторванный от научной работы и от живого общения с многочисленными своими учениками. Наследие, оставленное им, чрезвычайно богато и ценно, и для полной его характеристики понадобилось бы немало страниц, во всяком случае, гораздо больше, чем может быть отведено для журнального некролога. К тому же нужно и время для того, чтобы разобраться, как следует, в связанных с такою характеристикою вопросах и относящихся сюда материалах. Однако уже теперь с большою ясностью выступают наиболее существенные моменты ученой и преподавательской деятельности покойного дорогого учителя, и я попытаюсь рассказать о них в нижеследующих строках.

Ученая деятельность Филиппа Федоровича проявилась в печати впервые в 1872 г., когда на страницах Московских университетских известий увидел свет сборник литовских песен, записанных им совместно с Вс. Ф. Миллером во время поездки в Литву летом 1871 г. В течение сорока слишком лет эта деятельность выразилась в тех печатных трудах, библиографические сведения о которых сообщены в приложении к настоящему очерку. Число их, конечно, не слишком велико, но зато очень велико их значение. То обстоятельство, что Филипп Федорович не дал в печати всего, что он мог дать, объясняется, с одной стороны, его редкою требовательностью к самому себе, а, с другой стороны, конечно, тем, как он относился к своим профессорским, а впоследствии к академическим обязанностям. Не гоняясь нисколько за ученою славой и не дорожа приоритетом научных открытий, покойный долго вынашивал свои труды, стараясь придать им возможную законченность и полноту. В его письменном столе хранилась не одна вполне готовая к печати работа, опубликованию которой помешало или новое, возникшее у автора сомнение, или чисто внешнее обстоятельство - появление в печати статьи, близко совпадавшей по содержанию с его мыслями. Так случилось, например, с статьей "Zur vergleicbenden Betonungslehre der lituslavischen Sprachen", появившейся в IV т. Arch. f. slay. Phil, и оставшейся без продолжения потому, что с Филиппом Федоровичем близко сошелся в существенных выводах de Saussure (ср. Bechtel, Die Hauptprobleme der idg. Lautlehre, 225). Вторая причина - чрезвычайная добросовестность, с которою Филипп Федорович относился к своим официальным обязанностям. Редкий университетский преподаватель так обрабатывает и отделывает свои лекции, редкий редактор ученых изданий посвящает столько внимания и времени исправлению не только типографских ошибок, но подчас и недочетов самого оригинала, а по этому поводу приходилось, понятно, сноситься с автором и вести с ним не раз длинную ученую переписку. Делалось это с удивительною скромностью и самозабвением. Все вышеуказанное мешало ему опубликовать свои университетские курсы, а дважды начиналось это дело в Москве (см. список трудов, №№ 22 и 35), в Петрограде же он приступил к печатанию своего курса сравнительной фонетики, но смерть прервала это начинание, несколько затянувшееся сравнительно с первоначальными предположениями.

Само собою разумеется, что на протяжении сорока с лишним лет менялось многое в научных взглядах Филиппа Федоровича в связи, как с собственными работами, так и под влиянием общего прогресса науки. Само собою разумеется, что на "нескольких страницах из сравнительной грамматики индоевропейских языков" (приложение к его магистерской диссертации 1875 г.) мы видим следы совсем иной эпохи в истории нашей науки сравнительно, например, со статьею 1898 г. "Ueber die schwache Stufe der uridg. a-Vocale". Тем не менее, ранние статьи Филиппа Федоровича, в общем, устарели очень мало, и если отвлечься от различий в определении фактов индоевропейского праязыка и некоторых подробностей в их дальнейшей истории, связанной с крупным прогрессом науки с половины семидесятых годов, то нельзя не признать, что научное творчество покойного во всем объеме сохраняет самый живой интерес, доныне являясь источником поучения и вдохновения для дальнейшей работы. Во многих его произведениях рассеяны, к тому же сплошь и рядом в примечаниях, чрезвычайно ценные и плодотворные мысли, примыкающие к основной теме и ускользающие не раз от мало внимательного читателя. Ср., например, стр. 31-32 приложения к диссертации, где установлен, с возможною по тому времени полнотою, факт, что литовский творит, единственного числа женского рода основ на старое "а" имел некогда в окончании носовую: это - факт, с которым на Западе стали считаться много позже. Ср. далее примечание к стр. 50 статьи "Ueber die schwache Stufe der uridg. a-Vocale", где разбирается взгляд Розвадовского на i в русских "сидеть", "дитя", и где попутно высказывается с ссылкою на более раннюю статью "Zur vergleichenden Betonungslehre" мнение об условии сохранения долготы в польском и словацком языках, мнение, принятое наукою впоследствии (в части, касающейся польского языка, после статьи Лоренца о носовых гласных в Arch. f. slav. Phil. XIX, самостоятельно пришедшего к аналогичной мысли). Сказанное относится и к университетским лекциям Филиппа Федоровича. Во многом опережая западную науку, он излагал здесь не раз такие взгляды, своевременное опубликование которых имело бы самое широкое и глубокое значение. Ср., например, учение о двух видах долготы в индоевропейском праязыке, излагавшееся в лекциях с начала 80-х годов, тогда как независимо от него Бецценбергер, исходя из его соображений о старом происхождении различия между двумя видами литовского долгого ударения, высказанных в статье "Zur vergleichenden Betonungslehre", пришел к выводу о связи литовского восходящего ударения и греческого циркумфлекса в конечных слогах в статье, помещенной в VII т. редактируемого им журнала в 1883 г. С тех пор вопрос о двух видах ударения или интонации в индоевропейском праязыке, как называют это различие западные лингвисты, стал одним из коренных вопросов сравнительной фонетики. Ср. далее мысль о происхождении ведийского а, распадающегося на два слога, из старых долгих гласных с прерывистой долготой, высказанную в курсе спряжения 1883- 1884 г.; к подобной мысли пришел Бецценбергер в 1887 г. (Gott. gel. Anz. 1887, 415 Anm.). На это указал сам Филипп Федорович в примечаниях к своей статье "Об ударении и долготе в балтийских языках" (примеч. к стр. 185, 187; цитирую по немецкому переводу).

Говоря об ударении и долготе, я затронул ту тему, которая так плодотворно была разработана Филиппом Федоровичем в ряде статей и в университетских лекциях. Хотя то, что известно в печати (см. ст. под №№ 9, 17, 23, 33 и некоторые другие статьи, где относящееся сюда вопросы рассматриваются попутно, особенно "Критический разбор сочинения Г. К. Ульянова"), и не представляете полного свода всего, что открыто покойным в области этого явления преимущественно в балтийских и славянских языках, тем не менее, внимательное изучение данного материала позволяет сомкнуть в одно целое многие звенья. Вполне законченная картина получается при знакомстве с университетскими курсами, сохранившимися в литографированных изданиях и записках его учеников; могу выразить уверенность, что все это предстанет в доступном для общего пользования издании в не столь отдаленном будущем. Напомню пока об одном: ко всему, что дано Филиппом Федоровичем в печати об ударении и количестве, нельзя обращаться за случайными справками: это его наследие должно быть изучаемо и сводимо, насколько это возможно, в одно целое, иначе мы рискуем частью впасть в недоразумения, частью же не придать надлежащей цены отдельным разъединенным частям, ссылаясь на их догматичность.

Весьма большую долю своей ученой работы посвятил Филипп Федорович вопросам о значении глагольных основ. Его "Критический разбор сочинения профессора Г. К. Ульянова" обратился в целую монографии (158 стр.), в которой он изложил свои глубоко продуманные взгляды на видовые значения славянского и балтийского глагола, высказавши много ценных наблюдении и по другим вопросам, ср., например, стр. 39 сл. (о происхождении литовских основ в формах прошедшего времени на старые а и ё), стр. 54 сл. (о связи между образованием основы настоящего времени и гласными а и б в суффиксе основы в литовском прошедшем и славянском имперфекте, стр. 154 сл. (по истории литовского ударения).

Признавая за сочинением Г. К. Ульянова большую ценность, частью приняв, а частью подвергши критике его выводы, Филипп Федорович, как я уже сказал, дал не только разбор, но и результаты большого лично проделанного труда. Необходимо, однако, иметь в виду, что впоследствии Филипп Федорович пришел к несколько иным определениям совершенных и несовершенных видовых значений, рассматривая их как определенные и неопределенные (см. № 32). Статья под № 26, небольшая по объему, но очень глубокая по содержанию, посвящена залоговым значениям русского глагола.

Других вопросов исторической грамматики славянских и балтийских языков, частью некоторых проблем более филологического характера касаются работы под №№ 6-8, 14, 15, 25, 29, 1, 3, 5, 13, 19, 21, 28, 31, 34. Нельзя не отметить, что все крупные статьи последних лет разбирают факты старославянского языка, проливая на них новый свет. В статье о старославянском - те в связи с объяснением этого окончания (в нем Филипп Федорович видит местоимение tos, примкнувшее к личной форме с суффиксом исторических времен, оканчивавшимся некогда на -t) попутно разбираются вопросы о судьба конечных z и h, а частью и внутри слов; об z и h говорится и в №№ 28 и 31, причем в исследовании о составе Остромирова Евангелия мы находим ценные наблюдения не только по основной теме, но и по другим пунктам (ср. о наречиях на -гда и -гzда). Последний печатный труд, вышедший при жизни автора, "О происхождении глаголицы" должен послужить источником нового обсуждения давнишней темы славянской филологии. Последовательное привлечение к исследованию коптского нижне- египетского письма составляет заслугу автора. Мысль о родстве глаголицы (Филипп Федорович высказался определенно в пользу старшинства ее перед кириллицей) с этим (по происхождении греческим, дополненным демотическими знаками) письмом явилась у него в конце 90-х годов, в последние годы его пребывания в Москве, и не может быть вполне опровергнута, хотя, вероятно, некоторые выводы подвергнутся модификации. Большим затруднением для дальнейшей разработки деталей является то, что нижнее- египетский коптский курсив пока мало нам известен по памятникам.

Небольшая по объему статья "L+dental im Altindischen", обросла целой литературой, которая в свою очередь дала Филиппу Федоровичу повод разобрать возражения, выдвинутые против его правила о переходе I+зубная в древнеиндийском языке в церебральную согласную, в довольно большой уже работе "Индоевропейские плавные согласные в древнеиндийском языке". Опровергнув блестяще эти возражения, автор сообщил в печати свое учение, излагавшееся уже в течение ряда лет в его лекциях, о необходимости принять для индоевропейского праязыка третью плавную ("неопределенную", так как точно неизвестно, было ли это I, или г особого вида), которая в европейских языках нашей семьи дала I, а в древнеиндийском языке - r. Интересно отметить, что в 1911 г. в Лунде вышла диссертация Петерсона, посвященная пересмотру вопроса о "правиле Фортунатова" (Herbert Petersson, Studien zu Fortunatovs Regel); автор соглашается в общем с Филиппом Федоровичем, но по вопросу о третьей плавной с ним расходится, видя в древнеиндийском r перед зубной = европейскому I частью продукт нефонетического явления, частью же в группе r+зубная является старое г. Вообще он принимает, что г вместо I (а таких случаев, по его мнению, только три есть) или результат влияния диалекта ведийского типа, если тенденция "ротацизма" праархийская, или результат того, что изменение I+зубная захватило не все индийские диалекты. Если Петерсон теорию третьей плавной считает малообоснованной, то этот отзыв применим к его собственному объяснению с гораздо большим правом. Вопрос о третьей плавной все-таки неисчерпан.

Последние страницы статьи "Индоевропейские плавные согласные в древнеиндийском языке" посвящены изложении взглядов Филиппа Федоровича на историю иррациональной гласной, получавшейся из сокращения кратных е, о, а в индоевропейском праязыке, и примыкают к статье "Ueber die schwache Stufe der a-Vocale", написанной автором для дополнения к немецкому переводу статьи о плавных. Здесь в системе изложены взгляды Филиппа Федоровича на чередование сильного и слабого звукового вида гласных е, о, а и их сочетаний в индоевропейском праязыке.

Под №№ 24 и 27 в списке трудов Филиппа Федоровича стоят две его работы, занимающие особое место. Первая из них - это составленный им доклад для совещания по вопросу о реформе средней школы, происходившего в Москве в 1899 г. Здесь отстаивается мысль о необходимости перенести на старшие классы теоретическое изучение грамматики, тогда как в младших классах нужно практически знакомить только с тою суммою сведений, какая необходима для правописания и элементарного разбора. Статья под № 27 была прочтена в виде лекции на 1-м съезде преподавателей русского языка в военно-учебных заведениях. Посвящена она главным образом раскрытию грехов школьной грамматики, но имеет и положительное содержание: это отдел о предложении, который приобретает тем большую важность, что Филиппу Федоровичу не суждено было дать в печати более подробное и обширное изложение своих глубоких воззрений на этот отдел синтаксиса, а здесь именно раскрывались его продуманные и самостоятельные взгляды на многие вопросы философии и психологии.

0бшие свойства научного творчества Филиппа Федоровича, поскольку оно отразилось в печати, ярко выступают уже при первом с ним знакомстве. Глубокое проникновение в самую суть трактуемого вопроса, точность в определении фактического материала, обыкновенно извлекаемого автором из первоисточников, острота взгляда, подмечающего то, что ускользало от других, сила мысли и творческой концепции - вот основные черты, характерные для Филиппа Федоровича. Недаром почти каждая его работа была целым событием, недаром к нему постоянно обращались с настойчивыми просьбами о статьях. Многие ученые Запада знали только те из них, которые появились на немецком языке, и свое знакомство с Филиппом Федоровичем дополняли сведениями, почерпаемыми частью из бесед с его учениками русскими и иностранцами, частью из их произведений, содержавших ссылки на мнения и воззрения учителя. Несмотря на некоторую фрагментарность и скудость такого рода источников, в крупнейших центрах лингвистической науки Европы знали, с каким оригинальным и большим дарованием они имели дело в лице создателя и главы московской школы. При более полном знакомстве с его научным творчеством, которое так цельно и блестяще раскрывалось в университетских чтениях и занятиях, иностранные ученые, приезжавшие в Москву к Фортунатову, становились обыкновенно тем более горячими его поклонниками.

Действительно, Филипп Федорович печатал сравнительно мало, главным образом потому, что он, как уже было указано выше, относился с чрезвычайной добросовестностью к своим профессорским, а впоследствии академическим обязанностям; поэтому, влагая в свои тщательно обработанные лекции всю глубину своих познаний и мыслей, он давал возможность познакомиться со своими взглядами в достаточно полном объеме только своим непосредственным слушателям. В своих курсах по различным отделам индоевропейского языковедения (а такими являлись курсы по общей части науки о языке, по сравнительной фонетике и морфологии древнеиндийского, греческого, латинского и старославянского языков), а также в лекциях по отдельным языкам (литовскому, старославянскому и готскому) 1) [1) В 1876-78 гг. Филипп Федорович вел занятия по древнеиндийскому языку для начинающих и для продолжающих; в 1877-78 гг. элементарный курс санскрита перешел к Вс. Ф. Миллеру, вступившему в число доцентов в 1877 г.; в следующем году он вел занятия и с продолжающими] и на практических занятиях Филипп Федорович не только не шел на помочах за состоянием лингвистической науки на Западе, но, наоборот, во многом опережал ее успехи; ср., напр., те сведения, которые сообщены выше по поводу печатных его трудов. Ср. далее, напр., его курс литовского языка, о котором можно иметь слабое представление по начальным страницам, напечатанным в Русском Филологическом Вестнике. Когда этот курс появится в печати в более полном виде, те, кто не слушал его непосредственно, узнают, какое огромное научное значите имеют эти чтения не только в отделах, где рассматривается история фактов литовского языка (напр. сопоставление литовского ударения с латышским восполняют ненапечатанную часть статьи "Об ударении и долготе в балтийских языках"), но и в первой вводной части, содержащей драгоценный свод всего, что было известно Филиппу Федоровичу о диалектах литовского языка; эти сведения были исчерпывающими, и основаны они были частью на непосредственном изучении говоров (кроме поездки в Литву 1871 г. Филипп Федорович в Москве постоянно имел общение со студентами-литовцами, уроженцами различны к частей Литвы), частью на тщательном обследовании печатных первоисточников и диалектологических описаний и заметок вплоть до произведений, появлявшихся в малодоступных провинциальных изданиях.

Своими лекциями Филипп Федорович будил молодую мысль учеников, указывая на неясности и недочеты научных гипотез и на неточности в самом определении фактов. Особенно ценили они всегда его безукоризненную откровенность: при возникновении малейшего сомнения он посвящал в него свою аудиторию, не скрывая и не затушевывая решительно никаких деталей. Даже молодые первокурсники, еще плохо разбиравшиеся в глубинах лингвистической науки, инстинктивно чувствовали, что перед ними не заурядный профессор, а крупнейший авторитет и самостоятельный мыслитель, не только излагавший, но и творивший науку.

Влияние Филиппа Федоровича не ограничивалось стенами университетских аудиторий: он не щадил своего времени для личных бесед со своими слушателями. Желавших учиться у него и имевших достаточные данные для того (а таких было много и в Москве, и в других городах, и за границей) он встречал особенно приветливо. Его четверги были дополнением и продолжением его университетской деятельности; их посещали и молодые студенты, и молодые ученые, и товарищи, и друзья гостеприимного хозяина. Для всех участников этих собрании они останутся навсегда в благодарной памяти. В скромной квартире Филиппа Федоровича скоро образовалась своего рода академия по языковедению, и влияние этих собраний было глубоко и благотворно; все более и более разрастаясь вширь, оно захватывало и многих иностранцев, приезжавших в Москву для личного знакомства с Филиппом Федоровичем.

Однако, одних высоких качеств ума мало для того великого дела, какое совершил Филипп Федорович. Он был исключительною натурою и по своим сердечным качествам, по своей искренней доброте и гуманности. Притягательная сила этих его черт была необычайно велика, и все, близко стоявшие к нему, знают, чем они обязаны этим именно свойствам своего незабвенного учителя. Будучи цельною и законченною натурою, в которой гармонически сочетались высокий ум и нежное, любящее сердце, Филипп Федорович был в глазах ближайших своих учеников высшим нравственным авторитетом. Они шли к нему, как к близкому, бесконечно дорогому человеку, не только за наукою, но и за советом и словом одобрения в жизни. То, что было нечестно и фальшиво, Филипп Федорович осуждал совершенно прямо и откровенно, и все знали, что суждения его были неподкупны.

Филипп Федорович ушел от нас, далеко не исчерпав своего духовного богатства, но и то, что он дал, слишком велико и значительно и обеспечивает ему прочное и почетное место в летописях науки и родного Московского университета, славе которого он способствовал в высокой мере.