Выдающиеся люди Вологодского края

Смирнов С. В. Учитель - имя твое : к 140-летию со дня рождения Ф. Ф. Фортунатова // Русская речь. - 1988. - № 1

Учитель - имя твое

С. В. Смирнов

Одним из виднейших ученых и педагогов конца XIX - начала XX века был Филипп Федорович Фортунатов (1848-1914). Окончив Московский университет в 1868 году в качество кандидата, он был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Пробыв два года за границей (Германия, Франция, Англия), Ф. Ф. Фортунатов защитил в 1875 году магистерскую диссертацию и стал преподавать на кафедре сравнительной грамматики индоевропейских языков. Свою первую лекцию Ф. Ф. Фортунатов прочитал 22 января 1876 года. В стенах Московского университета ученый создал свои замечательные курсы введения в языковедение, сравнительной грамматики индоевропейских языков, санскрита, готского, литовского и старославянского языков. В 1898 году он был избран ординарным академиком, и в 1902-м переехал в Петербург (подробнее о творческом и жизненном пути ученого см.: Русская речь. 1972. № 4).

Аудитория Ф. Ф. Фортунатова была невелика, но из нее вышли ученые, которые составили цвет русской науки. Среди них А. А. Шахматов, Г. К. Ульянов, В. К. Поржезинский, А. И. Томсон, В. Н. Щепкин, Б. М. Ляпунов, М. М. Покровский, Д. II. Ушаков, Е. Ф. Будде, А. М. Пешковский, М. Н. Петерсон и многие другие. Известный в России и за границей, Ф. Ф. Фортунатов привлекал внимание славянских и западноевропейских ученых. Слушать его лекции ездили в Москву немецкие, французские, шведские, норвежские, чешские, сербские, румынские языковеды.

На кафедре Ф. Ф. Фортунатов был воплощением чистого научного творчества. Атмосфера неутомимого поиска и строгой логичности наполняла аудиторию и вызывала особое внимание к его личности. По характеру Ф. Ф. Фортунатов был человеком сдержанным и молчаливым, отчасти потому, что с молодых лет страдал глухотой. В то же время он был простым и доступным, особенно для тех, кто серьезно интересовался наукой. Сам оп тщательно готовился к каждой лекции, ежегодно обновляя свои курсы и подвергая их критической проверке. Точность формулировок, отсутствие всего лишнего и случайного делали ого лекции компактными и содержательными.

Ф. Ф. Фортунатов читал лекции глуховатым, несильным голосом, без погони за внешними эффектами. По его мнению, прежде всего содержание должно говорить само за себя, а красивыми фразами не скроешь скудости мысли. Его неторопливая речь, в которой каждое слово стояло на своем мосте, без досадных заминок и поправок, удивительно гармонировала со стройностью и точностью изложения. Ф. Ф. Фортунатов стремился сообщать самое существенное и никогда не скрывал от слушателей своих сомнений. Как-то он пропустил очередную лекцию по готскому языку. Появившись через две недели, Ф. Ф. Фортунатов начал так: "Я убедился за это время в неправильности своего взгляда на дело; прошу считать прошлую лекцию несостоявшейся; взамен ее я прочту на ту же тему - другую". Однажды он сказал студентам, что второго часа читать не будет, так как не успел подготовиться, занятый оппонированием докторской диссертации Г. К. Ульянова.

Некоторые из его близких учеников говорили Филиппу Федоровичу, что хорошо бы читать начальные курсы попроще. Но он никогда с этим не соглашался, полагая, что будущие ученые должны с первых же шагов привыкать к трудной работе. В этом сказывалось и уважение к молодежи, и понимание ее устремлений вперед. Ведь любой молодой ученый, прежде чем вступить па путь самостоятельных исследований, должен пройти серьезную школу, обогатить себя широкими знаниями. Свои лекции Ф. Ф. Фортунатов стремился не перегружать разного рода гипотезами, а сообщал в первую очередь конкретные сведения, в том числе собственные выводы и теории.

При удивительной скромности, отсутствии стремления к личной известности и славе Ф. Ф. Фортунатов сравнительно редко выступал в печати и успел опубликовать немногое. В этом сказалась прежде всего чрезмерная требовательность к самому себе. Малейшие сомнения в чем-либо, даже в деталях, заставляли его откладывать печатание уже готовых работ. При этом он постоянно шел вперед, искал все новые решения занимавших его проблем. Уговорить его написать статью было почти невозможно. Оп полагал, что результаты исследования доставляют ученому личное удовлетворение, но с общественной точки зрения гораздо важнее, чтобы они послужили толчком к новым шагам в науке. Поэтому он всегда спешил сообщить о них своим ученикам и друзьям. Он не любил говорить о своих успехах, но бесконечно радовался, если его ученикам удавалось найти повое и удачное решение хотя бы частных вопросов на основе самостоятельных исследований, но без погони за оригинальностью.

М. М. Покровский, будущий профессор Московского университета и академик, в студенческом сочинении о латинском спряжении вступил в полемику с Ф. Ф. Фортунатовым. Некоторые знакомые и родные стали порицать юношу за такую смелость. Ему предсказывали полный крах или во всяком случае большие неприятности. Но Ф. Ф. Фортунатов остался очень доволен проявленной самостоятельностью, а главу о родительном падеже счел даже достойной напечатания. Но дело этим не ограничилось. Филипп Федорович еще раз прочитал работу и назначил М. М. Покровскому особый день для беседы, которая заняла несколько часов и принесла автору огромную пользу. Вообще Ф. Ф. Фортунатов считал, что людям, глубоко увлеченным наукой, никогда не следует отказывать. Датский славист Т. Торнбьернсон много занимался полногласием. Приехав в Москву, он обратился к Филиппу Федоровичу с просьбой сообщить ему свои взгляды па эту проблему. Он обещал подвергнуть их детальному анализу и в то же время предупредил, что иногда будет полемизировать с ним. Ф. Ф. Фортунатов по достоинству оцепил искренность своего коллеги и полностью удовлетворил его просьбу.

Особую страницу в истории языкознания занимают отношения между Ф. Ф. Фортунатовым и А. А. Шахматовым. Они познакомились в конце сентября 1879 года. 15-летний гимназист А. Шахматов, увлеченный наукой, отправился к маститому ученому. Он так писал родным о своих первых впечатлениях: "Минут через десять вошел человек среднего роста, некрасивой наружности, с некрасивою бородою, - на нем все было неуклюже, мешковато, - но с голубыми, добрейшими глазами. Первым вопросом, заданным мне, это было - что побудило меня заниматься именно языками? После моего не совсем удовлетворительного объяснения, он спросил, как я занимался сначала, и как теперь. Тут начался длинный разговор, который, конечно, был для меня совершение приятен и полезен в высшей степени; потом Фортунатов объяснил мне, как я должен продолжать постепенно свое учение... Это была первая половина разговора. Он главным образом говорил тогда, и притом тихо, мерно, понятно. "Теперь я вас проэкзаменую", - начал он после некоторого молчания. Сердце мое екнуло, мне стало страшно. Страх еще более увеличился, когда я увидел, что он принес славянскую грамматику, санскритскую грамматику и древнеиндийскую книгу для чтения... Каждое слово мы подвергали с ним вместе строжайшему анализу, строжайшей критике. Он не допускал ничего без подробнейшего доказательства, и я отвечал, все отвечал, сам удивляясь своему знанию" (Алексей Александрович Шахматов. Детство и юность по воспоминаниям сестры // Литературная мысль. 1925. III).

На всю жизнь Ф. Ф. Фортунатов стал для А. А. Шахматова авторитетом не только в области науки, но и в делах житейских. Отличавшиеся оба исключительной скромностью и деликатностью, они с глубоким уважением и даже нежностью обращались друг с другом. Но это нисколько не мешало им расходиться в некоторых научных вопросах. Однажды они вели горячий и продолжительный спор по крупной лингвистической проблеме и остались непреклонными. Недели через две к Ф. Ф. Фортунатову зашел один знакомый. Тот усадил гостя, подсел к нему поближе и с радостной улыбкой сказал: "А знаете, Алексей-то Александрович, - ведь он со мной согласился!" А.А.Шахматов в науке продолжил дело Ф. Ф. Фортунатова.

Чуждый научного тщеславия и эгоизма, Ф. Ф. Фортунатов никогда не только не подавлял своим авторитетом самостоятельности учеников, но и всегда был готов учиться вместе с ними, проверяя и вновь обсуждая в живой беседе уже продуманные им раньше мысли. Он не щадил себя и своего времени, охотно принимал всех приходивших к нему для научного общения, делился своими книгами, как и своими знаниями, и его хорошо подобранная библиотека была одновременно рабочей библиотекой его учеников.

Допуская и поощряя самостоятельное отношение учеников к решению научных проблем, Ф. Ф. Фортунатов никогда не "проявлял либерализма" и при всей симпатии к ним был требовательным и на диспутах весьма опасным оппонентом. Его письменные отзывы всегда были очень содержательны и полны научного значения. Они свидетельствовали о той громадной работе, которую он проделывал, читая диссертацию. Не касаясь деталей, Ф. Ф. Фортунатов подвергал тщательному анализу самое существенное, не раз давая иное освещение приведенным фактам. С особенным удовольствием он отмечал в трудах своих учеников новые мысли. В то же время указывал на слабые стороны и погрешности научных работ. Возражения учителя всегда были настолько продуманные и убедительные, что защиты диссертаций с его участием становились событием в жизни факультета и даже всей филологической Москвы, делом глубокого научного значения.

Особое впечатление оставляли знаменитые фортунатовские "четверги" - своего рода университет на дому, академия языкознания. Попасть на эти "четверги" и стать их постоянным участником было просто. Ф. Ф. Фортунатов сам выражал желание, чтобы к нему приходила молодежь, и даже поручал кому-нибудь из постоянных гостей привести новичка. Если на лекциях и семинарах речь ограничивалась определенным кругом проблем, то здесь шла непринужденная беседа на всевозможные лингвистические темы, тем более, что встречались люди с разной подготовкой и различным кругом интересов. И, несмотря на кажущуюся хаотичность бесед, молодежь училась, как бы незаметно накапливая знания.

80-90-е годы прошлого века были периодом расцвета фонетических исследований, поэтому некоторые ученые ничего не признавали, кроме фонетики. Разнообразие вопросов, которые обсуждались в доме Ф. Ф. Фортунатова, предостерегало молодых слушателей от этой узости и приводило к мысли, что многие разделы фонетики невозможно изучать вне связи с морфологией, словообразованием, историей языка. Научные споры, то спокойные, то бурные, оказывали на молодежь большое нравственное влияние. Они воспитывали убеждение, что в служении науке на первом месте всегда должна стоять истина.

Частыми участниками "четвергов" были А. А. Шахматов, В. Н. Щепкин, В. К. Поржезинский, М. М. Покровский и многие другие. Нередко приходили и зарубежные ученые, которые поражались широте научных интересов кружка, были тронуты радушным гостеприимством, товарищеской поддержкой. Немецкий славист Э. Бернекер, ученик лейпцигских профессоров А. Лескина и К. Бругмана, неоднократно заявлял, что Ф. Ф. Фортунатову он обязан не менее, чем своим непосредственным учителям. Это глубокое чувство симпатии к московскому ученому проявлялось во многих его работах по славянской филологии, выходивших в зарубежных журналах.

В редкой цельности натуры и гармонии выдающегося ума и доброго сердца лежит разгадка того влияния, которое Ф. Ф. Фортунатов оказывал на своих учеников, ставших затек украшением многих кафедр российских университетов.