Любомудров А. Святитель Игнатий Брянчанинов в полемике с либеральной интеллигенцией о христианском понимании свободы // Литература и история. – Вып. 2. – Санкт-Петербург, 1997. – С. 373-388.
A. M. Любомудров
СВЯТИТЕЛЬ ИГНАТИЙ БРЯНЧАНИНОВ В ПОЛЕМИКЕ С ЛИБЕРАЛЬНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ О ХРИСТИАНСКОМ ПОНИМАНИИ СВОБОДЫ
В 1988 г. Русской Православной Церковью был причислен к лику святых святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Кавказский и Черноморский (1807–1867, день памяти 30 апреля / 13 мая).
Он был канонизирован "за святость жизни, которая раскрывается в его творениях, написанных в духе подлинного Православного святоотеческого Предания. Они продолжают и ныне действенно оказывать свое благотворное влияние на всех, ищущих пути христианского спасения". Ценность сочинений святителя Игнатия в том, что они перелагают предшествующий святоотеческий опыт духовной жизни на язык, доступный современному человеку, мало знакомому с этой жизнью. Они являются в то же время не только плодом богословско-теоретических разысканий, но живым опытом деятельного подвижника, что придает его писаниям особенную духовную силу и убедительность.
В то время как русское образованное общество находилось под сильным влиянием идей западного рационализма, святитель Игнатий сумел преодолеть соблазны расцерковленной мирской культуры и вернуться к коренным традициям русской духовности. Наряду со старцами Оптиной Пустыни он изучал и возрождал в России начала восточно-православной аскетики, практику внутреннего "умного делания" – подлинной основы монашеской и общехристианской жизни.
Ныне аскетические творения епископа Игнатия изучаются и переиздаются. Менее известны и малоизучены взгляды Владыки Игнатия на историческое развитие России, на современный ему общественно-политический процесс, а также отношения его с миром русской культуры. Между тем эти взаимоотношения были широки и многообразны.
Прежде всего, сам святитель Игнатий обладал несомненным писательским талантом. В юности, учась в Инженерном училище в Петербурге, он посещал литературный салон А. Н. Оленина; его литературно-поэтические способности привлекли внимание А. С. Пушкина, И. А. Крылова, К. Н. Батюшкова, Н. И. Гнедича.
В литературном наследии святителя Игнатия немало сочинений, по жанру относящихся к лирическим размышлениям, эссе; есть и несколько стихотворений. Друзьями и корреспондентами Брянчанинова были М. И. Глинка, П. И. Турчанинов, К. П. Брюллов.
Отзыв святителя Игнатия о книге Н. В. Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями" можно считать классическим по точности и глубине мысли выражением православно-церковного взгляда на природу художественного творчества; среди писем Владыки встречается немало оценок и разборов тех или иных литературных и музыкальных сочинений, живописных полотен.
Удивительна судьба Владыки – офицера, получившего блестящее образование и ушедшего в монахи; его обаятельная, цельная и гармоничная личность описана Н. С. Лесковым в рассказе "Инженеры-бессребреники"; факты его биографии использованы Ф. М. Достоевским при создании образа старца Зосимы в романе "Братья Карамазовы".3 Публикуемые материалы раскрывают одну из интересных страниц русской общественной жизни XIX столетия.
В ходе подготовки крестьянской реформы 1861 г. епископ Игнатий, как управляющий Кавказской епархией, счел необходимым вступить в полемику с либеральными, псевдохристианскими воззрениями на крестьянский вопрос, а затем – и с представителем воинствующе-атеистического крыла русской интеллигенции А. И. Герценом. Эти документы отражают по сути столкновение двух принципиально противоположных воззрений на мир, на историю, на человеческую личность; борьбу идейных позиций, не стихавшую на протяжении всего Нового времени.
В самых общих чертах эти позиции можно определить так. Одна из них, либерально-просветительская, признает существующий мир и сложившиеся в нем отношения чем-то не должным, требующим переделки, исправления. Ей свойствен утопизм – надежда на построение счастливого человеческого общества в историческом будущем. Ее отличают также вера в социальный и нравственный прогресс, обожествление "прав и достоинства человека".
Религия если не отрицается вовсе, то допускается лишь в качестве инструмента для утверждения на земле начал добра и справедливости. Игнорируя онтологически присущую человеку греховность, эта идеология и порождаемая ею культура, естественно, вступают в принципиальный конфликт со всем вероучением Православной Церкви. Иное мировоззрение, церковно-христианское, в котором понятия греха и искупления являются центральными, видит главную цель человека в "обожении", т. е. во внутреннем очищении и просветлении души, свободном приобщении к высшей реальности.
В противоположность секулярному утопизму это мировоззрение отличают эсхатологизм, надежда на преображение всего мира и человечества в конце времен. Все попытки обустроить земную жизнь политическими, социальными, экономическими средствами, но вне Церкви и не во имя Христово рассматриваются здесь как проявления человеческой самонадеянности и гордыни. Эта позиция не отрицает в принципе социальной активности, но требует смирения кичливого ума перед реальностью мира Божьего и неустанно напоминает, что ее главные цели лежат за пределами исторического бытия. До сих пор, как и в XIX в., эта позиция Церкви (в ней подчас видят оправдание рабства, безволия, покорности судьбе) вызывает у мирского разума недоумение, неприятие и порождает ожесточенную критику представителей различных бесцерковных политических систем – будь то революционеры-народники, большевики, либералы-демократы или ревнители "общечеловеческих ценностей".
Вопрос о рабстве и свободе в связи с предстоявшим освобождением крестьян от крепостной зависимости стал одним из основных пунктов полемики святителя Игнатия в предлагаемых вниманию читателя материалах. В них также последовательно выражено православно-церковное понимание исторического процесса, путей и способов социального реформаторства, духовных потребностей русского народа.
Публикуемые материалы не вошли в неоднократно переиздававшееся собрание сочинений епископа Игнатия; они были напечатаны в редких, не всегда доступных современному исследователю изданиях начала XX в. Между тем они представляют несомненный интерес с исторической, литературной и богословской точек зрения. Данная публикация преследует цель представить в едином комплексе все материалы (в том числе документы из архива Ставропольского края, фрагменты писем) святителя Игнатия, где так или иначе затрагивается крестьянский вопрос.
В 1857 г. архимандрит Игнатий был посвящен в сан епископа и с 1858 по 1861 г. управлял Кавказской и Черноморской епархиями. Эти годы совпали с интенсивной подготовкой крестьянской реформы.
В 1859 г. в Ставрополе был создан комитет по составлению проекта положения об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян губернии. Епископ Игнатий принял энергичное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы во вверенной ему епархии и, в частности, обратился к епархиальному духовенству с двумя Воззваниями. В первом из них, от 17 января 1859 г., он четко определяет то направление, которого должны придерживаться священники в беседах с прихожанами – крестьянами и помещиками.
Он предлагает руководствоваться в этих беседах ответом Иисуса Христа человеку, обратившемуся к Нему за советом о разделе имения с братом (Евангелие от Луки, гл. 12), и вносить всюду слова утешения и назидания.
Следуя примеру Самого Господа, духовные пастыри должны освещать все моменты, касающиеся крестьянской реформы, с точки зрения душевного спасения; сохранять свободное от страстей и мирное расположение духа и не вмешиваться в материальную, гражданскую сторону дела, как не относящуюся к компетенции духовенства.
Владыка ревностно заботился о том, чтобы это предписание претворялось в жизнь. Так, на рапорте Пятигорского градского благочинного протоиерея Макария Знаменского от 20 марта 1859 г., сообщавшего, как и многие другие священники, о получении Воззвания, святитель Игнатий наложил следующую резолюцию: "6 апреля. № 674. В Консисторию к сведению. Пересмотреть все подобные рапорты благочинных, и от тех священников и причтов, которые расписались только в чтении моего наставления духовенству по вопросу о улучшении быта помещичьих крестьян, изложенного в предложении моем Консистории от 17-го января за № 3-им, потребовать обязательства в неуклонном последовании моему наставлению, приказанию".
В 1859 г. в журнале "Православный собеседник", издаваемом Казанской Духовной академией, появились две статьи, посвященные вопросу освобождения крестьян. Эти статьи чрезвычайно обеспокоили святителя Игнатия, так как содержали, по его мнению, противоположные духу Церкви суждения об освобождении крестьян и искаженно трактовали евангельское учение. 25 апреля 1859 г. Владыка направляет в Кавказскую Духовную Консисторию следующее распоряжение: "В Кавказскую Духовную Консисторию. Так как в разных журналах появились статьи от имени Церкви, но не принадлежащие Церкви, о быте помещичьих крестьян, то я считаю нужным снова подтвердить духовенству, чтоб оно неуклонно руководствовалось тем направлением, которое изложено мною в предложении моем Консистории от 17-го января сего года за № 3, и согласно сему направлению руководствовало паству; для удобнейшего чтения препровождаю в Консисторию 170 печатных копий с упомянутого предложения, коими Консистория имеет распорядиться следующим образом: 1 экземпляр оставить в Консистории, препроводить 2 экз(емпляра) в Домовое управление для двух церквей, по 1-му экз. в Семинарское правление, в Ставропольское, Екатеринодарское и Моздокское духовные училища, в Екатеринодарское духовное правление, во все монастыри и во все приходские церкви Кавказской епархии. № 809. Игнатий, епископ Кавказский и Черноморский. 25 апреля 1859 года".
Тревога по поводу последствий подобных сочинений звучит и в письме Владыки к своему воспитаннику и другу епископу Дмитровскому Леониду (Краснопевкову) 4 мая 1859 г.: "На Вас лежит великая обязанность: примирять главные сословия отечества, которых разрознило европейское учение. Влиянию этого учения много подчинились и духовенство, и дворянство. Я читал с ужасом январские и мартовские статьи Казанского "Православного собеседника", в которых столкновение сословий выражено очень ярко".
Святитель Игнатий считает необходимым вступить в прямую полемику с идеями "Православного собеседника" и 6 мая выпускает другое развернутое Воззвание к духовенству, 170 экземпляров которого также распоряжается разослать по епархии. Это Воззвание вылилось в развернутый трактат о происхождении рабовладения, истории крепостного права в России, о христианском понимании свободы.
Написанное с замечательной богословской эрудицией, оно отражает аскетическое настроение святителя Игнатия, его взгляды на участие Церкви в мирских делах, на будущее развитие России. Кроме того, в нем разъясняется сущность важнейших христианских догматов: вопрос о происхождении зла, о страдании, о соотношении Ветхого и Нового Заветов и др. "Православный собеседник", орган Казанской духовной академии, приобрел в конце 1850-х гг. широкую популярность не только в духовных, но и в светских кругах. Его редактор, ректор Академии архимандрит Иоанн (Соколов, 1818-1869; впоследствии епископ Смоленский) – один из основателей нового, публицистического направления в русском проповедничестве – публиковал в журнале материалы, затрагивающие острые вопросы современности.
В январской книжке журнала за 1859 г. была опубликована статья "Голос древней русской церкви об улучшении быта несвободных людей", представляющая собой доклад на торжественном акте Казанской духовной академии в память ее основания, прочитанный 8 ноября 1858 г. (в дальнейшем - "Голос..."); а в мартовской – "Слово об освобождении крестьян в день восшествия на престол Его Величества Государя Императора Александра Николаевича. 19 февраля 1859 г." (в дальнейшем – "Слово..."). Обе работы вышли без подписи.
В своих Воззваниях святитель Игнатий не упоминает имени авторов, которые, возможно, были в тот момент ему неизвестны. Работа "Голос..." принадлежала перу известного русского историка Афанасия Прокофьевича Щапова (1830-1876), бывшего в то время бакалавром (адъюнкт-профессором) Казанской духовной академии, где он читал лекции по церковной истории. К этому моменту уже получили известность его работы по истории раскола, в которых он утверждал, что раскол возник на почве демократических устремлений угнетаемого верхами народа (эта идея была затем подхвачена революционными слоями русского общества). В публикуемой нами полемике с А. И. Герценом и письмах 1860-х гг. Владыка Игнатий утверждал, что обе статьи принадлежали Щапову.
На самом деле вторая работа, "Слово...", написана самим ректором Иоанном, как свидетельствуют списки его трудов. Однако нужно иметь в виду, что обе статьи весьма близки по содержанию, в них цитируются одни и те же памятники древнерусской литературы. Известно, что статья "Голос..." была написана Щаповым по заданию архим. Иоанна и одобрена им; с другой стороны, сам ректор часто использовал при создании своих работ материалы, специально подготовленные для него преподавателями Академии, в частности Щаповым.
Таким образом, не исключено, что "Слово..." является плодом совместного творчества Щапова и архим. Иоанна.
Публицистическая направленность "Православного собеседника" обратила на себя внимание церковных властей: указ Св. Синода от 5 марта 1859 г. признал направление журнала несвойственным духовному изданию; в числе "несообразных" статей упомянут и "Голос...". Ректору Иоанну было сделано замечание, а все материалы предписано предоставлять в Московский цензурный комитет.
Каковы же были основные положения статей, вызвавших столь серьезную обеспокоенность святителя Игнатия? В работе "Голос..." предстоящее освобождение крестьян автор рассматривает как "высокий нравственный подвиг христианской любви, христианских идей о нравственном достоинстве, правах и благе человечества". Затем он рассказывает о темных веках русской истории, в которых господствовали "насилие" и "рабство"; в древнерусских литературных письменных источниках он слышит "горький плач, рыдание и вопль" угнетаемого народа. В частности, в "Молении Даниила Заточника" он находит "горькое недовольство угнетающею действительностию (...) смелый протест против бессмысленного оскорбления, наносимого (...) правам человека".
Щапов приводит также цитаты из древних документов, в которых Церковь "обличала жестокосердых рабовладельцев". Упоминает о святых подвижниках русского Севера - детях богатых родителей, отпускавших своих рабов на свободу. Из этого автор делает вывод, что "Церковь возвышалась до самой чистой идеи человеческого достоинства, гуманности...", однако "древнерусское общество с трудом мирилось с высокою идеею христианской, нравственной свободы и не созрело еще для полного осуществления ее".
XVIII же век, по мнению автора, век узурпаторства и материализма, был еще более мрачным, "одним из самых тяжких веков для нашего народа, для его низших классов". Современная Церковь, считает автор, должна "раскрыть, уяснить народу высокое нравственное значение свободы, развивать, воспитывать в духе истинной, нравственно-христианской свободы духовно-нравственную жизнь народа, раскрывать, вырабатывать и приводить в действие начала нравственного улучшения быта народного".
В очевидном смешении духовно-нравственных и социально-бытовых понятий, в неоднократно повторяющихся фразах о "правах человека и человеческом достоинстве", об идее "разумно-человеческой (...) свободы", об "истинном прогрессе человечества" нетрудно видеть отражение рационалистически-просветительских взглядов, ничего общего не имеющих с подлинно христианским евангельским призывом к духовному преображению "внутреннего человека" – что и стало одним из центральных пунктов полемики святителя Игнатия. В "Слове..." архимандрит Иоанн приводит слова Иисуса Христа: "Уразумеете истину, и истина освободит вас" (Ин. 8, 32). Но если в Евангелии говорится о рабстве греху и свободе от греха (Ин. 8, 34), т. е. в чисто духовном отношении, то автор, смешивая понятия, подверстывает к этим словам социально-правовое, внешнее понимание свободы следующим образом: "Не лучше ли понять, что если Спаситель мира освободил все человечество от нравственного рабства злу или греху и вывел всех людей на свободный путь добра, то этим самым уже подрывается сословное рабство в самом основании своем, которое есть нравственное зло?" Но евангельские слова действительно не дают никаких оснований к такому заключению.
Христианское учение говорит о полной независимости духовного пути человека от всех внешних условий и обстоятельств, и апостол Павел призывает: "Каждый оставайся в том звании, в котором призван (...) Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа" (I Кор. 7, 20, 22). Приведя этот фрагмент из Первого послания апостола Павла к Коринфянам и исказив текст (см. примечание "г" на с. 372 и детальный разбор этого фрагмента в работах епископа Игнатия на с. 348 и 366), автор утверждает, что именно сословное рабство препятствует осуществлению христианских целей в жизни, "так как препятствует нравственно-свободному развитию духа и высшим стремлениям деятельной жизни".
"Мы не судим ничьей совести", – заявляет архимандрит Иоанн, но далее следует гневная филиппика в адрес некоего средневекового "рабовладельца" в связи с его духовным завещанием, которое кажется автору недостаточно покаянным. Дворянским комитетам по крестьянской реформе он рекомендует воспользоваться ветхозаветными иудейскими законами о рабовладении, где все "просто, легко, нравственно и человечно". Затем автор обращается к крестьянам, призывая их направить даруемую им свободу на добро, сохранять верность православной вере и Церкви, и заканчивает свою статью пожеланием, чтобы священнослужители также направляли поселян на путь истины и добра.
Обращаясь к Воззванию святителя Игнатия от 6 мая 1859 г., следует, прежде всего, отметить, что Владыка никогда не участвовал в каких-либо идеологических спорах, не отвечал где-либо публично на разного рода антицерковные статьи, публиковавшиеся в светской печати. Но когда статьи с подобными тенденциями стали появляться в духовном журнале – счел необходимым немедленно показать ложность развиваемых там взглядов. Очевидно, святитель усматривал гораздо большую опасность в том, что секулярно-гуманистические воззрения проникали внутрь христианства, провозглашались от имени Церкви, создавая, таким образом, угрозу чистоте православной веры.
В истории России нередки случаи, когда труды духовных академий становились источниками учений, далеких от традиционного православия, а профессора-"богословы" зачастую оказывались разрушителями Церкви едва ли не более активными, чем откровенные революционеры-безбожники.
В своем Воззвании святитель Игнатий предупреждает, к каким гибельным для общества последствиям может привести искажение догматической стороны христианского вероучения, в частности игнорирование догмата о грехопадении.
"Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может. Это возвещено нам Словом Божиим; доказано опытом", – пишет он. В отличие от прогрессистского, "бытоулучшительного" направления "Православного собеседника" святитель Игнатий доказывает, что скорби и страдания, как последствия греха, не исчезнут из мира до конца времен, а попытки на практике осуществить идею вселенского счастья неизбежно приводят к социальным катастрофам: "Рационалисты чужды нищеты духа. Они рассуждают и умозаключают о естестве человеческом, отвергая или упуская понятие о его падении, они видят в этом естестве все возможные достоинства, никак не примечая, что в нем добро перемешано со злом, и потому самое его добро сделалось злом, как делается ядом прекрасная пища, перемешанная с ядом. (...) Из ложных идей вышли самые чудовищные действия и последствия. Представив человекам их естество не в том виде, в каком оно есть действительно (...) рационалисты произвели ужаснейшие беспорядки везде, где их учение было принято...".
Истоки этого течения, в котором Церкви отводится роль социального реформатора, а не врачевателя душ, святитель Игнатий находит в ветхозаветной идеологии: ""Собеседник" увлекся в статьях своих иудейским направлением: он хочет, чтоб учение Христово вмешивалось в гражданские дела, подавало свое мнение о гражданском рабстве и в гражданском смысле, а не в духовном, доставляло преимущество по плоти и делалось оружием земной цели (...) По этой причине "Собеседник" обратился к необязательным для христианства и неприменимым к христианству иудейским постановлениям, справедливо надеясь в них найти опору своему плотскому мудрствованию и неправедно навязывая их христианскому обществу". Здесь следует сказать, что важнейшим моментом во всех творениях Владыки Игнатия является мысль о падшем состоянии человека, его искаженном грехом естестве и свойственном ему "плотском мудровании".
Эта мысль остается главной и в Воззвании. "Плотское мудрование" – слова из послания апостола Павла к Римлянам, характеризующие поврежденный грехом, необлагодатствованный, мирской разум человека. Ему противопоставляется "мудрование духовное" – восприятие мира в свете божественного откровения, оно достигается только через очищение от страстей, через "нищету духовную", преображение личности божественной благодатью. Святитель Игнатий, опираясь на Св. Писание, широко привлекая труды многих святых отцов, показывает, в чем именно состоит искажение "Собеседником" православного понимания свободы.
Излагая учение Церкви о власти, о рабстве и рабовладении, святитель Игнатий решительно разделяет свободу внутреннюю, духовную и внешнюю – социально-правовую, между которыми "нет ничего общего". "Подчинение власти не подрывает благочестия"; "имеющий духовную свободу нисколько не нуждается в гражданской: он - в рабстве, в тюрьме, в оковах, в руках палача – свободен..." Более того, стремление освободиться от скорбей и неудобств, восстать против обстоятельств, в которые человек промыслительно поставлен Богом, – есть страшное преступление, отвержение Креста Господня. Приведя слова Спасителя о несении своего креста (Мф. 10, 38), святитель замечает: "Слыша эти решительные слова Христовы, лучше плакать пред Ним о своей немощи, нежели витийствовать земным плотским мудрованием и витийством против Креста Христова и против того тесного пути, того единственного пути, который вводит во спасение".
К числу таких "витий" Владыка относит и Даниила Заточника, чье знаменитое "Моление" (XIII в.), исполненное жалоб на нищету и едких характеристик бояр, сочувственно цитирует Щапов. Сочинение Даниила вызывает у святителя Игнатия совершенно иную реакцию: "Все земные бедствия ничего не значат пред душевным бедствием: пред отчуждением ума и сердца от Богом преданного нам смирения. На голос Даниила Заточника Церковь может отозваться только голосом болезненного плача о этой заблудшей и омрачившейся душе, которую да покроет милость Божия".
Гражданское освобождение крестьян, конечно, приветствуется святителем Игнатием как "дело милости, дело братской христианской любви", благословленное Церковью. Для современного же читателя особенный интерес представляет заключительная часть "Воззвания", из которой видно, что Владыка трезво оценивал будущее Российского государства: он предвидел быстрое материальное развитие страны, активное проникновение европейских начал и усиленное вторжение разнообразных религиозных учений, от "папизма" до атеизма. Все это, предрекает святитель, повлечет за собой постепенное охлаждение народа к христианской вере и неизбежное умаление влияния духовенства на государственную и общественную жизнь. Одна из копий Воззвания епископа Игнатия от 6 мая 1859 г. попала к издателям "Колокола", и 15 августа 1859 г. в этой газете, издаваемой в Лондоне, появился памфлет А. И. Герцена "Во Христе сапер Игнатий".
Как известно, Герцен был одним из самых ожесточенных противников православной веры в России середины XIX столетия. В начале того же 1859 г. Св. Синодом было рассмотрено и одобрено предложение митрополита Санкт-Петербургского Григория об отлучении Александра Герцена от Церкви, однако Император Александр II воспрепятствовал его утверждению. Примечательно, что сам Герцен выразил сожаление, что предание его анафеме не состоялось.
Евангельское учение было приспособлено Герценом для обоснования новой "религии социализма", а слова Христа он перетолковывал как призыв к борьбе с государственной властью, к утверждению свободы и всеобщего равенства.
Особенное глумление Герцена вызывало все, так или иначе связанное с русской Православной Церковью. Номера "Полярной звезды" и "Колокола" наполнены кощунством над церковными таинствами, святынями, обрядами, а также уничижительными отзывами о множестве русских духовных деятелей.
В этом же ряду находится и заметка "Во Христе сапер Игнатий". В ней отчетливо видны приемы, с помощью которых церковные лица превращались под пером Герцена в гротескные фигуры "крепостников" и "апологетов рабства". Познакомившись с заметкой Герцена, Владыка Игнатий пишет к ней несколько кратких эмоциональных примечаний-опровержений. На их основе он создает в феврале 1860 г. развернутую статью "Замечания на отзыв журнала "Колокол" к Кавказскому епископу Игнатию", где говорит о себе в третьем лице.
К этой работе Владыка вернулся более чем через год и дополнил ее несколькими примечаниями. В них он сообщает о событиях, подтвердивших справедливость опасений и предостережений Владыки, содержавшихся в его Воззваниях и первоначальном тексте "Замечаний..." (имея в виду крестьянские волнения после опубликования Манифеста, политическую деятельность и арест Щапова: о них см. ниже).
Владыкой была подготовлена беловая рукопись, состоящая из заметки Герцена и "Замечаний..." (см. текстологический комментарий). Неизвестно, предполагал ли святитель где-либо публиковать этот материал. Скорее всего, по смирению не счел нужным публично отвечать на откровенную клевету и злословие.
В своих "Замечаниях..." Владыка неоднократно ссылается на книгу "Искандер Герцен", составленную Н. В. Елагиным и вышедшую в Берлине в 1859 г. Она представляет собой сборник анонимных статей, где с позиции православного христианина анализируются взгляды Герцена на государство, религию и Церковь, приводятся обширные цитаты из публикаций "Полярной звезды" и других сочинений Герцена, в которых "отвергается бытие Бога, предается поруганию христианская вера, явно проповедуется безбожие, и все направлено к ниспровержению государственного благоустройства в России". Немалое место уделено в книге полемике по вопросу о личной свободе. Свобода, пропагандируемая Искандером, говорится в одной из статей, "породила ужасы революций и в потоках крови человеческой потопила и сама себя"; человек, обретя такую "свободу", "легко может сделаться рабом страсти, рабом какой-нибудь злой привычки". "Кажется, достаточно опытов революций XVIII и XIX вв., чтобы убедиться, что всякое преобразование общества, совершаемое не во имя Иисуса Христа, строится на песке и (...) кончается гильотиною или расстреливанием на баррикадах, не достигая цели".
Далее в книге приводятся уже цитированные евангельские слова (Ин. 8, 31-32, 36) и следуют рассуждения, весьма близкие мыслям святителя Игнатия из его Воззвания: "Истина Христова освободит от ложных идей и увлечений, которыми порабощается свобода человека (...) Свобода христианская такова, что она равно сохраняется ненарушенною и на троне, и в узах, и в темнице; потому что дух, которому принадлежит свобода, не подлежит этим внешним ограничениям". "Самые ожесточенные враги свободы – это громогласные проповедники либерализма, – замечает автор. – Они не терпят себе никакого противоречия (...) Деспотическое господство их мыслей, их идей – вот предмет их стремлений и усилий; истребление всего и всех, что не нравится им, какими бы то ни было средствами – вот их девиз. Это ли свобода?"
Ответ святителя Игнатия в сопоставлении с заметкой Герцена ярко характеризует их личности, приемы и методы полемики, нравственную позицию и вместе с тем открывает те мировоззренческие полюса, между которыми существовала русская культура XIX в.
Отзвуки этой полемики можно обнаружить и в письмах Владыки Игнатия, и в заметках Герцена на протяжении первой половины 1860-х гг. Так, Герцен дважды упоминает имя святителя в статье "Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ", посвященной обретению нетленных мощей святителя Тихона Воронежского в 1861 г. Эту работу, пронизанную откровенным глумлением над святынями православной веры, сам Герцен называл своей любимой статьей: "Думать надобно, что известный читателям "Колокола" крепостник и во Христе сапер Игнатий заведовал земляными работами" (имеется в виду поднятие мощей); "Мы помним (...) молодого архимандрита Казанской академии Иоанна, поместившего в январской книжке "Православного собеседника" "Слово об освобождении"; но статья его тотчас вызвала дикий и уродливый ответ во Христе сапера".
Мнение епископа Игнатия о Высочайшем Манифесте 19 февраля 1861 г., его оценки деятельности Искандера видны из письма Владыки к бывшему Ставропольскому губернатору А. А. Волоцкому от 22 марта 1861 г., написанного через два дня после торжественного объявления Манифеста в Ставропольском кафедральном соборе: "Манифест великолепен! Выслушан был с величайшим вниманием и благоговением, произвел на все сословия самое благоприятное, спасительное впечатление. Общественное мнение о деле было искажено проникнувшим во все слои общества журналом "Колокол" и различными печатными статьями в направлении "Колокола". На этом основании многие ожидали Манифеста если не вполне в том же направлении, то, по крайней мере, в подобном или сколько-нибудь близком. Является Манифест! Высокое направление его, величие и правильность мыслей, величие тона, необыкновенная ясность взгляда на дело, прямота и благородство выражения, точное изображение несовместимости и несвоевременности устаревшей формы крепостного права и вместе публичное оправдание дворянства (которое подлые завистники его старались унизить, оклеветать, попрать и даже уничтожить при помощи софизмов по поводу крестьянского вопроса), проповедь Манифеста об истинной свободе с устранением своеволия и буйства, которые невежеством и злонамеренностию смешиваются с идеею о свободе, – все это доставило Манифесту необыкновенную нравственную силу. Понятия ложные, явившиеся и расплодившиеся по причине глупых и злых разглашений, рассеялись и ниспали. Состояние недоумения, обымавшее умы, заменилось состоянием ясного разумения, спокойствия, доверенности и глубокого уважения к действиям правительства.
Манифест решительно отделился характером своим от всех мелких писаний по крестьянскому вопросу и затмил их светом своим: так при появлении солнца скрываются звезды. Они не уничтожаются, продолжают существовать и присутствовать на небе, но их уже не видно. Манифест, служа разумным изображением нашего правительства, не может не изливать истинного утешения в сердца всех благомыслящих и благонамеренных, фактически доказывая, что правительство русское шествует по пути самому правильному, самому благонадежному.
Мне было очень приятно увидеть, что два "предложения" мои, данные Кавказской Консистории, еще в бытность Вашу в Ставрополе, для преподания духовенству Кавказской епархии должного направления в крестьянском вопросе, решительно сходствуют и по духу своему и по мыслям с Манифестом, предупредив его двумя годами. Против "предложений" были здесь разные толки, особливо после появления ругательной статьи против меня в "Колоколе". Эти противные толки, в которых главную роль играла бессовестнейшая клевета, поневоле заставили духовенство обратить особенное внимание на "предложения", как получившие особый интерес по возбудившейся вследствие них полемике. "Предложения" были подробно рассмотрены, а потому изучены, и Манифест, явившись, нашел уже духовенство к себе подготовленным.
В то время как весь народ благословляет Государя Императора за глубоко разумный Манифест, надо полагать, что издатель "Колокола" с небольшим числом едино-мысленной братии своей придет в бешенство и ударит в свой опошлившийся набат. В Манифесте, именно, упомянуты слова св. апостола Павла к Римлянам, по поводу которых исступленный Искандер сказал, что апостол Павел, произнесши их, сделал "больше зла, чем Иуда Искариотский, предавши Христа". У вас есть копия с моих "предложений". Во втором из них, от 7 мая 1859 года, Вы увидите развитие понятий о "вопросе", точь-в-точь тех же, какие развиты в Манифесте (стр. 4, 5, 13, 20). В Манифесте с первого слова до последнего выражен принцип монархический – залог общественного порядка и благоденствия России. (...) Слава и хвала Богу, хранящему Россию! Хранение Богом России явствует для всякого, способного видеть, из Манифеста".
Личность профессора А. П. Щапова также вызывала пристальный интерес обоих оппонентов, тем более что вскоре его имя стало известно всей России. Щапов все более сближался с либерально-демократическими кругами.
С 1860 г. он, оставаясь в звании бакалавра Духовной академии, одновременно читает лекции в Казанском университете, пользующиеся успехом у молодой аудитории. В апреле 1861 г. студенты Казанской духовной академии и Казанского университета организовали демонстративную панихиду по убитым при усмирении крестьянского выступления в селе Бездна. Присутствовавший на панихиде Щапов выступил с речью, в которой христианское учение трактовалось им как политическая демократическая доктрина. Это дело получило широкую огласку.
Щапов был арестован, но затем взят на поруки управляющим Министерством внутренних дел графом П. А. Валуевым и определен им на службу в свое Министерство. Св. Синодом в отношении Щапова было принято чисто формальное решение об отстранении его от должности и исключении из духовного звания. Однако по представлению Главного комитета Государь Александр II распорядился выслать Щапова в монастырь.
Случайно или нет, местом пребывания опального профессора был выбран Николо-Бабаевский монастырь Костромской губернии – тот самый монастырь, куда только что прибыл святитель Игнатий, оставивший управление Кавказской епархией и по его просьбе отправленный на покой в эту обитель, где он и провел свои последние годы.
Вот как прореагировал Владыка на это распоряжение Св. Синода (в письме к брату П. А. Брянчанинову от 15 января 1862 г.): "Сюда назначили г. Щапова для вразумления его. Какая поздняя мера! Когда сочинения его разошлись по России, были читаны, а вероятно, и теперь читаются большинством с восторгом и увлечением; когда Щапов дело свое вполне совершил, – тогда присылают его в монастырь. Монастырь для лица, если к нему есть милость Божия, может быть полезен; но это лицо уже чуждо своему делу, получившему собственные и значение, и самостоятельность. Оба воспитанника Кавказской семинарии, посланные при мне в Казанскую академию, замешаны в деле. Это жертвы; жрецы в стороне. Всякий пустяк, который ныне выходит печатно, пропитан революционным духом. Направление сделалось всеобщим. Вопрос крестьянский сделался вопросом всероссийским. Умаление средств у помещиков отозвалось на благосостоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы; цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их".
Однако же и эта, запоздалая, по мысли святителя, мера наказания не была осуществлена. Под нажимом ряда влиятельных лиц и "голоса общественности" Александр II вынужден был отменить решение о высылке Щапова. "В конце февраля получил уведомление, что г. Щапов прощен Государем Императором и в Бабаевский монастырь не прибудет", - пишет епископ Игнатий брату 10 марта 1862 г.
В свою очередь Герцен рассказывал читателям "Колокола" о речи Щапова, его аресте и последовавших мерах (заметки "12 апреля 1861",23 "Профессор Щапов" и др.).
Осенью 1861 г. Герцен прислал Щапову приветственное письмо, положившее начало их переписке. Щапов устанавливает связи с издателями "Колокола" с первыми организациями "Земли и воли". В 1864 г. он был сослан в Сибирь, где разрабатывает новую "социально-антропологическую" теорию исторического процесса, сложившуюся под влиянием идей Бокля и Писарева. В 1876 г. он скончался от чахотки и алкоголизма.
Ход крестьянской реформы, либеральный дух 1860-х гг. волновали Владыку Игнатия и после его удаления на покой. "Великое дело освобождения крестьян сопряжено с значительными трудностями, для преодоления которых, во-первых, нужна особенная помощь Божия, а потом – самая мудрая, недремлющая человеческая деятельность", – замечал он в письме 22 января 1862 г., а спустя четыре года после объявления Манифеста, в письме от 6 января 1865 г., высказывает крайнюю обеспокоенность духовным состоянием крестьянства: "Заезжал ко мне протоиерей из того села, в котором живут потомки Сусанина, человек довольно умный. Он сказывал, что крестьяне пропились и обнищали донельзя, что этого тока ничем удержать нельзя, потому что вдавшиеся в пьянство будут пить водку и тогда, когда бы вздумали повысить на нее цену. Это доказано опытами. Вместе с разгульною жизнию явилось особенное охлаждение к Церкви и духовенству. Кутилы из крестьян кутят и впали в индифферентизм по отношению к религии; некутилы обращаются в большом количестве к расколу. Дворянство бедно и не может помогать церквам и духовенству, как помогали прежде. Содержание духовенства скудеет и скудеет. Протоиерей, имеющий практический взгляд, говорил, что этому положению не видно исхода и что последствия этого положения должны быть многоплодны. Прогресс идет изумительно быстрыми шагами. Кто остановит его?"
Архимандрит Иоанн, ректор Казанской духовной академии, подвергшийся резкой критике со стороны митрополита Московского Филарета в связи с "делом Щапова", к 1864 г. вернул благорасположение Московского Владыки. В марте 1864 г. он был назначен ректором Петербургской духовной академии, в январе 1865 г. посвящен в сан епископа Выборгского, с 1866 г. был епископом Смоленским.
Откликаясь на эти известия, Владыка Игнатий в письмах к брату вспоминает: "Иоанн по открытости своей нравился мне более, нежели современные ему академисты. И тогда многие баре восхищались его проповедями, направленными к освобождению крестьян, не поняв, что Иоанн отнюдь не духовный проповедник, а рьяный фанатик сословный и что у него замаскирована мысль о резне дворян и о предоставлении своей пастве первенства и в гражданском и церковном служении. Другие, имея эту же мысль, лучше скрывают ее, а потому Иоанн, как откровеннее других высказывающийся, нравственно выше других" (письмо от 29 января 1865 г.).
Спустя месяц, в письме от 24 февраля Святитель вновь упоминает имена епископа Иоанна и Щапова: "Относительно моего примирения с Преосвященным Иоанном, то оно, если совершится, будет для меня событием самым приятным. Расположению его к монашеству очень рад и нахожу, что по открытости и прямоте его характера он очень способен к принятию истинного монашества и даже к благодатному ощущению милости Божией, от чего является в человеке живая вера. Я и не ссорился с Иоанном, а только дал отзыв на статьи г. Щапова, которые на Кавказе так разгорячили, что "потребовали крови".
Сколько неправилен и вреден образ мыслей в этих статьях, доказали опыты и еще докажут. Именно, статьи забыты, но в духе их и пишется и говорится, – дух и направление получают огромный объем".
Действительно, во многих письмах святителя Игнатия, написанных в последние годы жизни, виден горестно-прозорливый взгляд на перспективы идейной эволюции русской интеллигенции: "Из выходящих в свет сочинений видно, что все образованное общество во всех сословиях приняло новое направление, долженствующее иметь соответствующие себе результаты". "Очевидно, что отступление от веры православной всеобщее в народе. Кто открытый безбожник, кто деист, кто протестант, кто индифферентист, кто раскольник. Этой язве нет ни врачевания, ни исцеления. Спасаяй, да спасает свою душу!"
"Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется уже давно, поколеблется страшно и быстро. Некому остановить и противостать. Предпринимаемые меры поддержки заимствуются из стихии мира, враждебного Церкви, и скорее ускорят падение ее, нежели остановят. Опять скажу: буди воля Божия! Что посеют, то и пожнут!"
В полной мере пожинать эти плоды русскому народу пришлось спустя полвека после кончины епископа Игнатия.
Источник: Любомудров А. Святитель Игнатий Брянчанинов в полемике с либеральной интеллигенцией о христианском понимании свободы // Литература и история. – Вып. 2. – Санкт-Петербург, 1997. – С. 373-388.