Выдающиеся люди Вологодского края

Кожинов, В.В. Двуединый свет : Размышления о преподобных Иосифе Волоцком и Ниле Сорском // Русская литература. - 1995. - № 1

В. В. Кожинов

ДВУЕДИНЫЙ СВЕТ

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРЕПОДОБНЫХ ИОСИФЕ ВОЛОЦКОМ И НИЛЕ СОРСКОМ

Предлагаемое сочинение имеет свою долгую предысторию. Полвека с лишним назад - еще до рокового сорок первого года, когда Иосифов Волоколамский монастырь претерпел тяжкие разрушения, - перед глазами предстал этот поистине небесный град, глядящийся в воды запруженной при преподобном речки Струги, и как бы вошел в живущее в воображении едва ли не каждого русского человека видение святого Китежа...

По прошествии немалых лет на книжных прилавках появился основательный труд одного из виднейших тогдашних историков А. А. Зимина,1 начавшего изучение Иосифова Волоколамского монастыря и деяний его создателя еще в 1940-х годах под руководством М. Н. Тихомирова. А. А. Зимин впервые открыл или хотя бы уточнил целый ряд существенных исторических фактов, и, несмотря на столь характерные для книг того времени дикие подчас идеологические догмы и шоры, перед внимательными читателями являлась громадность, мощь, многосторонность подвига святого. Становилось ясно, какая веками продолжавшая свое действие духовная воля воплотилась в истинно богатырском облике основанного им монастыря, - облике, вполне постигаемом даже и ныне, хотя обитель все еще нуждается в капитальной реставрации, - начиная с восстановления взорванной в 1941 году семидесятипятиметровой колокольни.

...В Нило-Сорскую пустынь судьба впервые привела намного позже, в 1970-х годах. Приплыв из Вологды через Кубенское озеро - мимо скорбных и все же светящихся руин уничтоженного в 1930-х годах Спасо-Каменного монастыря - к пристани города Кириллова, мы располагали всего несколькими часами стоянки теплохода, и тут выяснилось, что никакого транспорта до текущей в восемнадцати километрах отсюда малой реки с двойным прозваньем Сора-Сорка не имеется.

А между тем соприкосновенье с точкой Земли, где возникло это словно пронизанное святостью имя - "Нил Сорский", было главной целью предпринятого тогда путешествия...

Пришлось обратиться к местному начальству и, как оказалось, "решить проблему" мог только "первый" в городке человек, который, к нашей удаче, знал - или, может быть, сделал вид, что знает, - мои литературные опыты и выразил готовность помочь. Но, осведомись о месте, куда нужно доставить путешественников, он с удивлением вопросил: "Так ведь там же у нас только дурдом?"

Что тут следовало сказать? Для большей понятности ответ был таков: "Представьте себе, пятьсот лет назад там постоянно жил один из членов тогдашнего... Политбюро". И это нелепое и, не исключено, в чем-то кощунственное "разъяснение" подействовало: вскоре милицейский газик (ничего иного не нашлось) уже мчал нас по давно затравяневшей лесной дороге.

...На арке ворот, ведущих в обветшалый монастырек, действительно красовалась надпись "Психоневрологический диспансер", и идти туда не захотелось; к тому же было хорошо известно, что эти - Пусть и скромные - каменные стены никак не соответствовали духу Нилова скита и появились здесь только в XIX веке (согласно преданию, когда Иван Грозный решил воздвигнуть здесь каменный храм, преподобный явился ему во сне и запретил строительство). Мы предпочли просто помолчать в первозданной тишине этой в самом деле пустыни безмолвия, постоять на берегу проточного пруда, выкопанного первоначально самим преподобным.

А между тем из монастырских ворот появился человек с ведром в руке. Он шел и смотрел на нас, но явно сквозь нас. И мелькнула мысль: некогда здесь обитали люди не от мира сего, и ныне - так же, хотя те были выше сего мира, а нынешние, вероятно, ниже... Что-то таилось в этой смутно осознаваемой перекличке. А водонос, по-прежнему глядя в ничто, наполнил ведро и пошел обратно.

Тогда и мы, повинуясь какому-то зову, опустились на колена и ладонями черпнули воду из Нилова пруда. И глоток ее вызвал не испытанный дотоле трепет - будто и впрямь соприкоснулись мы с излученной здесь когда-то и уже неиссякаемой духовной энергией, которая в те времена без труда (и без всяких "средств информации") достигала расположенных за полтыщи верст отсюда Москвы и Новгорода, - о чем свидетельствуют тогдашние события...

Значение преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского в истории Русской Церкви и в истории Руси в ее целом поистине неоценимо. И это значение более или менее общепризнано. Почти в каждом научном и публицистическом сочинении, касающемся переломной и, безусловно, великой эпохи конца XV - начала XVI веков, с необходимостью заходит речь об этих деятелях Церкви.

Но - прискорбное "но"! - едва ли не преобладают или даже господствуют неверные, нередко грубо искажающие реальность представления о двух этих подвижниках, притом представления о преподобном Иосифе Волочком имеют чаще всего "очерняющий", или даже заведомо клеветнический характер.

Удивляться вообще-то нечему - достаточно вспомнить, что еще совсем недавно господствовало также восходящее к "либеральной традиции" XIX века стремление внедрить в души ложный "зловещий" образ Достоевского. Правда, это было легче преодолеть, ибо творения Достоевского гораздо более доступны, и сам он отделен от нас не столь долгим временем. Сквозь полутысячелетие разглядеть истину несравненно труднее.

В глубине сознания или, вернее, в своего рода полуосознанной исторической памяти (которая в той или иной степени присутствует в каждом человеке) преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский издавна представали для меня как идущие по своим особенным путям, но идущие все же к единой цели, - ни в коей мере не "отрицая", а дополняя, обогащая друг друга. Однако к концу 1970-х годов встала задача доказать это, и пришлось обратиться к длительному и сложному изучению источников и историографии; некоторые результаты этого изучения и излагаются далее.

На состоявшейся семь лет назад Международной церковной научной конференции "Богословие и духовность" митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим совершенно справедливо сказал: "С середины прошлого века и до наших дней преподобным Иосифу Волоцкому и Нилу Сорскому посвящено очень много работ. К сожалению, в большинстве из них... доминирует тенденциозная традиция либеральной историографии прошлого века, приверженцы которой настойчиво пытались представить преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского вождями двух противоборствующих направлений... Наступила пора демифологизировать схему либеральной историографии, почти заслонившую от нас живые лики святых".2

Это, повторяю, совершенно справедливые суждения, и стоит только оговорить, что в ряде новейших исторических трудов, созданных в 1950 - 1980-х годах, все же проступают (хотя такое утверждение может показаться неоправданным и противоречит "общепринятому" мнению) "живые лики святых", и проступают они даже не потому, что работы историков, о которых идет речь, лишены "тенденциозности" (это не так!), но потому, что в них в той или иной мере выразилось стремление досконально изучить реальные события и взаимоотношения далеких времен.

Это относится и к работам уже упомянутого А. А. Зимина, и - правда, в различной степени - к книгам и статьям таких исследователей, как Ю. В. Анхимюк, Ю. К. Бегунов, Н. К. Голейзовский, Р. П. Дмитриева, Н. А. Казакова, В. М. Кириллин, Я. С. Лурье, А. И. Плигузов, Г. В. Попов, Г. М. Прохоров, Н. В. Синицына, Р. Г. Скрынников (в дальнейшем многие из этих работ будут цитироваться).

Даже в тех случаях, когда "тенденциозность" вполне очевидна, объективно воссозданные исторические факты в сущности опровергают ее, делают ее бессильной. И, как ни странно такое суждение на первый взгляд, иные сочинения эмигрантских авторов, писавших о русской Церкви, с этой точки зрения сильно уступают работам, изданным в СССР. Например, в 1949 году в Париже, - а в 1993 году в Москве, - появилась книга эмигранта Петра Иванова (1876 - 1956) с многозначительным заглавием "Тайна святых. Введение в Апокалипсис", где речь шла и о преподобных Иосифе и Ниле. Анонимное предисловие к ее московскому изданию начинается такой фразой: "Перед нами удивительная, уникальная книга". И книга в самом деле удивительна и уникальна с той точки зрения, что в ней донельзя искажены многие исторические факты, и в результате преподобный Иосиф Волоцкий объявлен ни много ни мало "лжесвятым", который-де сумел "провести свои антихристовы идеи внутрь церкви Христовой".3

Кстати сказать, автор предисловия, по-видимому, понимал, что не так уж все ладно в представляемой им книге, и сразу вслед за цитированной фразой счел необходимым отметить: "Это не значит, что нужно соглашаться со всем, что в ней (книге. - В. К.) написано. Мы встречаем утверждения, по меньшей мере, сомнительные". Но дело здесь даже не в "утверждениях", а в незнании или же извращении исторической реальности. И нельзя не видеть, что ряд работ, изданных в СССР, отличается в лучшую сторону авторам - сочинений.

Характерно, что в своем фундаментальном труде "Очерки по истории Русской Церкви" (Париж, 1959) существенно отличающийся от многих своих собратьев эмигрант А. В. Карташев с сочувствием ссылался на ряд работ, созданных, по его выражению, "в подсоветской науке, чуждой старым предубеждениям" и основывающейся на "документальности";4 - в частности, имелись в виду работы о преподобном Иосифе Волочком. Правда, тут точнее было бы сказать не столько о "чуждости" этой самой "подсоветской науки" прежним "предубеждениям", сколько о настойчивом стремлении новейших историков России иметь дело с достоверными документами, а не с разного рода субъективными домыслами.

Но обратимся непосредственно к историческим фактам, относящимся к личностям и деяниям преподобных Иосифа и Нила. Начать уместно с того, что в новейших работах неоспоримо установлено: никаких хоть сколько-нибудь достоверных сведений о "противоборстве" Иосифа Волоцкого и Нила Сорского не существует, их попросту нет. Верно, что пути святых были различны; однако самостоятельность пути отнюдь не обязательно подразумевает борьбу, враждебность или хотя бы отчужденность. Между тем широко известный эмигрант (в молодости бывший активным членом РСДРП) Георгий Федотов уверенно писал в своей популярной ныне книге: "Суровый к еретикам, Иосиф проявлял суровость и к другим своим врагам. В их числе... преподобный Нил Сорский... В борьбе с Нилом Сорским... Иосиф разрушал традиции преподобного Сергия".5 Вообще, как ни удивительно, были и есть авторы, которые с прямо-таки патологической жаждой стремятся истолковать самобытность как своего рода обязательный повод для противостояния. Так, например, несмотря на то, что именно Пушкин впервые с невиданной щедростью опубликовал в своем журнале "Современник" два с половиной десятка стихотворений очень мало кому известного тогда Тютчева, а последний воспел Пушкина как "первую любовь" России, с давних пор и до сего дня пропагандируется не имеющая никаких фактических оснований версия, согласно которой эти великие поэты были чуть ли не врагами.6

Прежде чем обсуждать вопрос о своеобразии путей преподобных Иосифа и Нила необходимо точно и подробно выяснить, как и почему сложился "миф" об их "противоборстве", ибо без этого выяснения едва ли возможно действительно очистить "живые лики святых" от заслоняющего их лживого тумана.

В исторической действительности имело место определенное противоборство направлений, известных сегодня под названием "иосифлянство" и "нестяжательство" (хотя и здесь, как мы еще увидим, дело обстояло не столь уж просто, и граница между иосифлянами и нестяжателями далеко не всегда может быть четко проведена). Но это противоборство, начавшееся, как доказано, уже после кончины преподобного Нила Сорского (7 мая 1508), было неправомерно, без каких-либо фактических доказательств, перенесено на взаимоотношения самих преподобных.

С особенной очевидностью и резкостью эта "операция" выразилась в прямой подмене взаимоотношений преподобных совершенно иным "сюжетом" - взаимоотношениями преподобного Иосифа Волоцкого и "князя неоспоримо показывают факты, только после 1508 года.

Первое упоминание о князе-иноке Вассиане у Иосифа Волоцкого относится ко времени не ранее 1511 года, а, с другой стороны, современник свидетельствовал, что сам "князь-инок" начал публично заявлять о себе лишь после Ниловой кончины: "Как не стало старца Нила, и ученик его князь Вассиан Косой, княж Иванов сын Юрьевича, и нача сей князь вельми побарати по своем старце Ниле".7 Кроме всего прочего, нельзя не признать, что вообще чрезвычайно неправдоподобна версия, согласно которой князь-инок еще до 1509 года, т. е. находясь на положении ссыльного, сочинял и распространял свои достаточно острые послания и "слова".

В либеральной публицистике, начиная с середины прошлого столетия, фигура "князя-инока" (словосочетание звучит весьма романтично!) по существу почти целиком заслонила живой лик преподобного Нила Сорского, которому были без всяких оснований приписаны стремления, высказывания и даже поступки Вассиана Патрикеева (в этом соединении монашеского имени и мирского прозванья опять-таки заключена формула "инок-князь"). Поэтому необходимо пристально вглядеться в эту фигуру.

* * *

Князь Василий Иванович Патрикеев, родившийся, по-видимому, около 1470 года, был, без сомнения, умнейший и наделенный многими дарованиями человек, однако сближать его хоть в каком-либо смысле с преподобным Нилом Сорским едва ли правомерно. Он был сыном князя Ивана Юрьевича Патрикеева, являвшего собой первое по значению (после, разумеется, великого князя Ивана III) лицо в русском государстве конца XV века (к тому же он был крупнейшим землевладельцем). Карьера Ивана Патрикеева опиралась, во-первых, на предельно высокородное происхождение - его отец был правнуком самого Гедимина, к тому же по линии старшего сына последнего, Наримонта; с другой стороны, мать его была сестрой отца Ивана III, Василия II Темного, и он, таким образом, приходился первому Царю всея Руси двоюродным братом. Сын Ивана Патрикеева, князь Василий, с юных лет состоял при отце, а в 1490-х годах уже сам нередко играл руководящую роль в воинских, посольских, судейских делах и, надо думать, был уверен, что унаследует отцовское место в государстве.

Однако в 1499 году князей Патрикеевых постигло жестокое крушение: они, вместе с зятем (мужем дочери) Ивана Юрьевича князем Семеном Ряполовским, были приговорены к смертной казни, и лишь заступничество тогдашнего митрополита Симона спасло их от злой кончины (Ряполовский же был казнен...). Патрикеевых "в железах" постригли в монахи, и Василий под именем инока Вассиана оказался в Кирилло-Белозерском монастыре - по существу в заточении.

Причины краха Патрикеевых не выяснены до конца. Одни историки полагают, что они сделали ставку на внука Ивана III Дмитрия (сына его рано, в 1490 году, умершего старшего сына Ивана и Елены Волошанки), между тем как сам великий князь неожиданно решил все же наследовать власть своему второму сыну (от Софии Палеолог) Василию; другие - что Патрикеевы в качестве дипломатов совершили некое предательство, поступившись интересами Руси ради родины своих предков Литвы. По всей вероятности, и в том, и в другом объяснении есть своя доля истины. Но особенно основательное понимание причин острого конфликта Патрикеевых с Иваном III наметил еще В. О. Ключевский 8, а в наше время развил Р. Г. Скрынников: "После покорения Новгорода (т. е. после 1478 года. - B. К.) казна стала обладательницей огромных богатств... Следуя традиции, дума поначалу распределила конфискованные в Новгороде земли среди знати... Крупные владения достались двоюродному брату Ивана III боярину князю И. Ю. Патрикееву. Обширные земли получил зять Патрикеева C. И. Ряполовский" (оба они играли руководящую роль в покорении Новгорода). Однако позднее, в 1490-х годах, продолжает Р. Г. Скрынников, "власти приступили к организации поместной системы землевладения. Почти все бояре (Вельский, Патрикеевы, Ряполовский и др.) утратили новгородские владения".9

И именно эта ситуация легла в основу конфликта князей с Иваном III, а также в конечном счете определила позднейшую борьбу князя B. И. Патрикеева (уже в качестве "старца Вассиана") с монастырским землевладением. Как говорит в другой своей работе Р. Г. Скрынников, "Вассиан Патрикеев, в недавнем прошлом крупнейший землевладелец России, стал самым беспощадным критиком положения дел в монастырских селах",10 - то есть князя лишили его громадных земель, и он стал бороться против крупных землевладений Церкви...

Все эти - может быть, кажущиеся уводящими в сторону - факты необходимо знать для того, чтобы ясно увидеть глубочайшие различия (и даже несовместимость!) между князем-иноком и якобы близким ему преподобным Нилом Сорским.

В возрасте примерно тридцати лет, на взлете блистательной карьеры, князь Василий Патрикеев вдруг лишен всего и заточен в монастырь. Но, придя в себя, он, в сущности, начал свою новую, иную карьеру, в которой опирался на авторитет уже имевшего высшее признание святого старца Нила. Ему удалось завязать взаимоотношения с "безмолвствующим" в своем скиту старцем (в частности, получить от него послание), по-видимому потому, что в 1501 или 1502 году в Кирилло-Белозерском монастыре принял пострижение находившийся уже в преклонных летах (в 1503 году он, по всей вероятности, скончался) государев дьяк Андрей Федорович Майков - старший брат Нила Сорского (который в юности был вместе с ним на государственной службе). Майков не раз участвовал в посольствах, возглавлявшихся отцом и сыном Патрикеевыми и, надо думать, помог князю-иноку войти в доверие к своему уже обретшему высокое прославление брату. Объявив себя учеником и последователем преподобного, князь-инок устроил себе скит неподалеку от Нилова.

Однако Василий Патрикеев был, без сомнения, мнимым учеником скитского старца, - об этом совершенно ясно говорит все его позднейшее жизненное поведение. Ведь вскоре же после кончины преподобного, в 1509 году, он бросает свой скит и добивается "перевода" в Москву, в Симонов монастырь, - эту, по сути дела, придворную обитель, - где он сумел вступить в самую тесную связь с Василием III и заняться активнейшей "большой" политикой. И теперь, как свидетельствовал современник, "ядаше же мних Васьян приносимое ему брашно от трапезы великого князя".11 Все это абсолютно не соответствовало заветам Нила Сорского своим учеником... Речь, разумеется, не о том, чтобы вообще "осудить" князя-инока за его образ жизни после кончины Нила Сорского, но только о том, что при таком образе жизни он не имел оснований называть себя (как он постоянно делал) последователем преподобного.

Впрочем, еще и в Белозерском крае князь-инок Вассиан занимался деятельностью, чуждой истинным ученикам преподобного. Он сумел объединить вокруг себя в своего рода партию немалое количество местных людей Церкви, которых, по-видимому, очаровывали и знатность этого потомка Гедимина и недавнего верховного вельможи, и - одновременно - статус ученика святого старца Нила. Так, нельзя усомниться в том, что Вассиан заручился всемерной поддержкой влиятельного старца Кирилло-Белозерского монастыря Варлаама, который в 1506 году был призван в Москву, где стал архимандритом Симонова монастыря, куда явно не без рекомендаций Варлаама переселился и князь-инок, - впрочем, теперь уже "князь-старец". А в 1511 году Варлаам был возведен в сан митрополита - вероятно не без помощи самого Вассиана, быстро ставшего любимцем Василия III.

В Москве - в частности, перед Василием III - Вассиан предстал как негласный вождь целого направления церковных людей, которых публицисты XIX века назвали "нестяжателями"; современники же употребляли названия "кирилловские старцы" или - шире - "заволжские старцы". Одно из первых "нестяжательских" сочинений, связанное так или иначе с Вассианом и направленное против преподобного Иосифа Волоцкого, было озаглавлено именно как манифест целого направления: "Ответ кирилловских старцев".

До недавнего времени считалось, что этот "ответ" был написан будто бы еще при жизни преподобного Нила Сорского, но ныне А. И. Плигузов и Ю. В. Анхимюк показали, что в действительности "Ответ" появился не ранее 1510-х годов.12 Направление, возглавляемое Вассианом, было в то время в высшей степени угодно Василию III. Н. А. Казакова, много лет посвятившая изучению личности и сочинений Вассиана, писала, опираясь на специальные исследования С. М. Каштанова, что "правительство Василия III повело наступление на вотчинные права монастырей", и "Василий III нашел в Вассиане умного и деятельного сторонника политики ограничения феодальных прав церкви".13

Это означает, что Вассиан превратил глубокое духовное учение о "нестяжании", которое исповедовал преподобный Нил Сорский, в чисто политическую программу и даже в козырную карту в своей собственной борьбе за власть. В известном своем труде "Пути русского богословия" Г. В. Флоровский писал, что Вассиан и его сторонники "оказались запутаны и в политическую борьбу, и даже,в политическую интригу";14 однако про самого Вассиана правильно будет сказать, что он по своей собственной воле "запутал" себя в эту борьбу и интригу, - и добился на своем новом пути очень многого. Вместе с тем его успехи не имели, конечно же, никакого отношения к подлинному наследию Нила Сорского, хотя Вассиан постоянно взывал к имени преподобного. Н. А. Казакова, склонная к высокой оценке князя-инока, все же не могла не сделать следующий вывод: "В творчестве Вассиана вопрос о духовной жизни инока, о его внутреннем самоусовершенствовании (а это составляло основу учения преподобного Нила Сорского. - В. К.) по существу не занимает никакого места". В другой работе Н. А. Казакова отмечает, что "между Нилом Сорским и Вассианом Патрикеевым как писателями трудно найти что-либо общее". И действительно, даже сама идея "нестяжательства" у Вассиана не имела ровно ничего общего с заветами преподобного Нила Сорского. Вассиан кичливо писал в своем сочинении "Прение с Иосифом Волоцким": "Сие, Иосифе, на мя не лжеши, что аз великому князю у манастырей села велю отъимати и у мирскых церквей". Н. А. Казакова заметила по этому поводу: "Очевидно, Вассиан убедился в том, что церковники не расстанутся добровольно со своими землями и... взгляды Вассиана приобрели законченный и радикальный характер",15 т. е., в отличие от преподобного Нила Сорского (но - якобы - "развивая" его заветы), он выдвинул требование ("веление") насильственного отъятия земель у Церкви. Однако для преподобного Нила Сорского добровольный отказ Церкви от владения селами являл собой выражение высокого духовного совершенствования церковных людей; о насильственном же отъятии сел он и не помышлял, ибо никакого совершенствования при этом и не могло произойти - скорее, или даже наверняка, наоборот...

И тем не менее преподаватель истории религии в Московской духовной академии в 1993 году без каких-либо оговорок "констатирует": "...заволжский старец Вассиан (в миру - князь Василий Патрикеев), ближайший ученик преподобного Нила Сорского...".16 Руководствуясь этим заведомо несостоятельным представлением, те или иные действия и слова Вассиана совершенно неправомерно приписывают преподобному Нилу; тезис же о его "противоборстве" с преподобным Иосифом в сущности целиком и полностью исходит из поступков и высказываний князя-инока или, точнее, князя-старца.

Князь Василий Патрикеев в обличье "старца Вассиана" явно сумел надолго завоевать себе положение первого (или, по крайней мере, одного из самых первых) лица в государстве. Василий III, называвший своего любимца "старец Васьян княж Иванов" (то есть объединяя два "достоинства"), говорил о нем, - ни много ни мало! - что он "подпор державе моей... и наставниками".17

Власть "старца" в 1510 - 1520-х годах была поистине безграничной. Знаменитый придворный книгописец Михаил Медоварцев рассказывал позднее: "...блюлся есми... преслушати князя Васьяна старца, занеже был великой и временной человек у государя великого князя, и так и государя великого князя не блюлся, как его блюлся и слушал".18

Еще бы не блюсти! Это ведь только в XIX веке был сконструирован образ Вассиана - "либерала" и "гуманиста". Когда из Заволжья до Василия III дошла "грамота", в которой сообщалось, что среди тамошних церковных людей - сторонников Вассиана - завелась ересь, князь-старец настоял на допросе доставившего грамоту священника Серапиона: "И поп сказал так, как в грамоте писано. И старец Васьян князь попа просил на пытку, и попа пытали, и ногу изломали, и поп и умер, а не заговорил..." 19 Апологеты князя-старца стараются умалчивать о подобных его поступках; так, об этом предании священника жестоким мукам, окончившимся смертью, - причем молчание на пытке явно свидетельствовало, что священник говорил правду, - Н. А. Казакова в своей весьма подробной биографии Вассиана даже и не упоминает...

Нельзя не сказать и о том, что "либерал" Вассиан, прежде чем он начал распространять свои яростные сочинения против преподобного Иосифа, добился от Василия III запрещения преподобному отвечать письменно и даже устно на все хулы и обвинения князя-старца! И преподобный Иосиф тщетно просил близкого ему царедворца В. И. Челяднина "печаловаться" Василию III, дабы "ослободить противу его (Вассиана. - В. К.) речей говорити и писати".20 Впрочем, и многие позднейшие "либералы" - вплоть до наших дней - понимали свободу (liberte) как только исключительно свободу для самих себя и с этой точки зрения нередко превосходили самых нетерпимых деспотов...

Все это ясно показывает, что Вассиана недопустимо считать действительным учеником и последователем Нила Сорского, и тем более недопустимо судить о святом старце на основе поступков, стремлений и высказываний Вассиана, - в частности, приписывать преподобному Нилу ту борьбу с преподобным Иосифом, которую на самом деле развязал и вел Вассиан.

* * *

В связи с вышеизложенным целесообразно обратиться к той трактовке событий, которая представлена в ряде работ Я. С. Лурье. В отличие от преобладающего большинства историков, он отдает все свои симпатии тогдашним еретикам - "жидовствующим" (прежде всего посольскому дьяку Ф. В. Курицыну), рассматривая их в качестве выразителей "светлого ренессансного начала", противостоявших "мрачному" русскому средневековью. О ереси и борьбе с ней у нас еще будет идти речь; сейчас же затронем только вопрос об отношении преподобного Нила Сорского к еретикам.

Одним из первых Я. С. Лурье с полной убедительностью показал, что это отношение по существу ничем не отличалось от отношения к еретикам Иосифа Волоцкого. В новейшей своей книге (посвященной, в основном, еретику Ф. В. Курицыну, который высоко превозносится) Я. С. Лурье, исходя из действительных фактов, пишет, что "Нил Сорский еще в Кирилловом монастыре (Т. е. до создания своего скита. - В. К.) выступал против "растленных разумом" вольнодумцев и чтения "небожественных писаний" и что очень широко распространенное мнение об его "терпимости" к еретикам - выражение созданной историками (и в наибольшей мере, публицистами) XIX века "своеобразной легенды, чрезвычайно стойкой, но совершенно ни на чем не основанной... не известно ни одного случая, когда бы Нил выступал против наказания еретиков".21

Кто-либо может предположить, что эти высказывания Я. С. Лурье обусловлены стремлением, так сказать "дискредитировать" с либеральной точки зрения не только Иосифа Волоцкого, но и Нила Сорского.

Однако и современный исследователь совершенно иного направления, Г. М. Прохоров, подводя в написанной им "энциклопедической" статье итоги своего многолетнего - одновременно и подлинно глубокого, и предельно тщательного - изучения наследия преподобного Нила Сорского, перечислил целый ряд неоспоримых доказательств "положительного отношения Нила Сорского к литературной борьбе Иосифа Волоцкого с еретиками".22 Необходимо, правда, учитывать, что многозначительное выделение слова "литературной" едва ли уместно: ведь, если исходить из всех известных нам фактов, и Иосиф Волоцкий вел именно и только литературную борьбу с еретиками: никаким иным "оружием", кроме письменного и устного слова, он не пользовался. Это совершенно ясно, в частности, из подробнейшего исследования деятельности преподобного Иосифа в объемистой книге Я. С. Лурье,23 который - что в данном случае весьма важно - относится к преподобному с очевидным и даже крайним недоброжелательством, но все же в основном следует реальным фактам.

Вместе с тем, нельзя не сказать, что в последней книге Я. С. Лурье, где доказывается единство преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского с точки зрения отношения к ереси, намечена, с другой стороны, определенная "перекличка" в этом плане между еретиком Федором Курицыным (кумиром Я. С. Лурье) и князем-старцем Вассианом.

Я. С. Лурье утверждает, что Вассиан-де категорически выступал против казней еретиков и что, по мнению князя-старца, "даже нераскаявшихся еретиков не надо казнить". При этом-де "смелый и красноречивый человек, Вассиан высказывал свои мысли великому князю прямо и открыто... позволил себе оспаривать важнейшие приказы государя (арест неугодных людей в нарушение данной клятвы, насильственное пострижение в монахи надоевшей супруги)".24 Так же "смело", мол, высказывался Вассиан и против казней еретиков.

Приходится сказать, что суждение Я. С. Лурье о протестах Вассиана против клятвопреступного ареста в 1523 году новгород-северского князя Василия Шемячича (которому Василий III перед этим дал скрепленную своей подписью охранную грамоту) и против заточения в 1525 году первой жены Василия III в монастырь прямо-таки изумляет. Ведь Н. А. Казакова еще в 1960 году с полной убедительностью показала, что этих протестов не было 25 (хотя, вполне вероятно, Вассиан - как и почти все деятели Церкви, в том числе и иосифляне, - был недоволен или даже возмущен указанными поступками Василия III). Не исключено, впрочем, что к 1988 году Я. С. Лурье просто забыл об исследовании Н. А. Казаковой и повторил давние легенды апологетов Вассиана.

Но в самое последнее время - уже после выхода цитированной книги Я. С. Лурье - молодой исследователь Ю. В. Анхимюк неоспоримо показал, что и представление о Вассиане как принципиальном противнике казней еретиков не соответствует действительности.

Верно, что в ранних сочинениях, написанных Вассианом или хотя бы при его деятельном участии, - "Ответе кирилловских старцев" и "Слове ответном" - казни еретиков осуждаются. Однако в написанных несколько позже "Слове о еретиках" и "Прении с Иосифом" Вассиан не только недвусмысленно выступает за казни еретиков, но даже дает им солидное обоснование, ссылаясь на исторические примеры - казни еретиков христианскими, главным образом, византийскими императорами. И наиболее выразителен тот факт, что Вассиан явно взял эти самые примеры из сочинений преподобного Иосифа Волоцкого! Ю. В. Анхимюк сопоставляет Вассианово "Слово о еретиках" и созданное ранее 13-е Слово из "Просветителя" Иосифа Волоцкого и фиксирует прямые текстуальные совпадения!

"Итак, - не без огорчения резюмирует настроенный высоко ценить князя-старца Ю. В. Анхимюк, - если в отношении к проблеме монастырского землевладения Вассиан проделал путь от сравнительно ортодоксальных взглядов его учителя Нила Сорского (Выше говорилось о том, что на деле "взгляды" преподобного Нила и Вассиана на проблему землевладения были несовместимыми. - В. К.) ко все более радикальной программе, то его позиция в вопросе о наказаниях еретиков менялась в обратном направлении: от неприятия казней любого еретика или согрешающего к признанию их допустимости".26 Впрочем, слово "допустимость" явно неточно: Вассиан ведь недвусмысленно говорил в своем позднем сочинении о еретиках: "казнити царем и князем их подобает" 27 - то есть следует (а не "допустимо").

Ю. В. Анхимюк поясняет здесь же, что Вассиан шел к "сближению с позицией иосифлян. Нужно было и оправдать вел. кн. Василия III, в свое время казнившего еретиков". И Вассиан сделал "уступки (скорее всего вынужденные)... иосифлянской верхушке Московской митрополии".28

Таким образом, Вассиан, как оказывается, не считался с иосифлянами в вопросах монастырского землевладения, идя "ко все более радикальной программе", но "сближался" с ними в вопросе о казни еретиков, - хотя, между прочим, никакой острой борьбы с еретиками тогда, уже после кончины преподобного Иосифа, и не было!

Как же это понять? Ответ может быть только один: "позиции" Вассиана диктовались прежде всего стремлением угодить Василию III. В последние годы жизни преподобного Иосифа Волоцкого Василий III, как явствует из целого ряда бесспорных фактов, относился к нему враждебно или хотя бы с резким недовольством, - достаточно вспомнить о запрещении полемизировать с Вассианом! Поэтому великий князь не возражал, когда Вассиан обвинил преподобного в нетерпимости по отношению к еретикам. Но это обвинение нужно было и Вассиану, и Василию III именно и только как способ дискредитации Иосифа Волоцкого в глазах всегда склонных к всепрощению русских людей; после же кончины преподобного Василий III не желал осуждения казни еретиков, распоряжение о которой он сам и отдал. И Вассиан стал теперь писать, что царям и князьям "подобает" казнить еретиков...

Словом, Вассиан (пока Василий III против этого не возражал) использовал тему казней исключительно в качестве оружия борьбы с преподобным Иосифом. Я. С. Лурье убедительно сформулировал (хотя он в целом весьма сочувственно воспринимает Вассиана): "Опытный политик и талантливый полемист, "старец Вассиан" видел в споре о наказаниях еретиков прежде всего прекрасное средство для уязвления своих противников - иосифлян... Полемика против иосифлян была для Вассиана чисто тактическим приемом" 29 (Вернее, впрочем, было бы сказать, не "против иосифлян", а против самого преподобного Иосифа прежде всего и преимущественно.)

Все это приводит к естественному выводу: Вассиан был, выражаясь современным языком, беспринципным идеологом и деятелем. Целый ряд разнообразных фактов убеждает, что этот приговор не является напраслиной. Так, непримиримо воюя с преподобным Иосифом, Вассиан в течение долгого времени вполне мирно уживался с заведомым иосифлянином митрополитом (с 1522 года) Даниилом, - уживался, очевидно, именно потому, что тот являлся митрополитом, и с ним было опасно ссориться, а также и потому, что и сам Даниил (в отличие от преподобного Иосифа) не столь уж настаивал на "принципах". До нас дошел текст Василия III (1523 года): "А коли есми сию запись писал, и тогда,был у отца нашего Даниила, митрополита всея Руси, у сей записи старец Васьян, княж Иванов".30 В продолжение почти десятилетия Вассиан без каких-либо заметных стычек в сущности делил с Даниилом высшую (после, конечно, великого князя) власть.

Когда, например, в 1526 году архиепископ Ростовский Кирилл, занимавший третью ступень в официальной церковной иерархии (вслед за митрополитом и архиепископом Новгородским) осмелился в чем-то притеснить тех заволжских иноков, которые были сторонниками Вассиана, последний добился от Василия III специальной грамоты о неподсудности этих иноков архиепископу! 31

Можно бы привести и другие подобные факты. Вместе с тем, Даниила, конечно же, раздражало наличие рядом с ним своего рода второго митрополита, и в конце концов он сумел - в 1531 году - устроить суд над Вассианом, по приговору которого тот был сослан в Иосифов Волоколамский монастырь. Но это явно был исход борьбы за власть, за влияние на великого князя, а не столкновения принципиально различных убеждений.

Кстати сказать, один из типичных способов "очернения" преподобного Иосифа Волоцкого - возложение на него ответственности за неблаговидные поступки Даниила (совершенные уже после кончины преподобного), которого объявляют его главным и верным последователем. Так, в упомянутой выше книге эмигранта П. Иванова "Тайна святых" в целях дискредитации преподобного перечисляются грехи Даниила - этого, как там сказано: "преемника и лучшего ученика Иосифа Волоцкого".32 Перед нами яркий образчик невежества (или же фальсификаторства), ибо в предсмертном Иосифовом послании Василию III о том, "коим старцем приказати пригоже монастырь", названы десять имен монахов, достойных, по мнению преподобного, возглавить монастьгрь, однако имени Даниила среди этих десяти нет!33 Василий III, о чем уже сказано, враждебно или по меньшей мере с явным недовольством относился тогда к преподобному, и вопреки Иосифовой воле игуменом после него стал Даниил. В написанном Саввой Черным через тридцать с лишним лет после кончины преподобного житии рассказано, что Даниила избирали сами старцы монастыря - без какого-либо давления со стороны Василия III 34 Но это умалчивание преследовало цель не бросить тень на великого князя, и весьма примечательно, что даже и в этом рассказе избрание Даниила совершается без волеизъявления преподобного Иосифа, который только якобы соглашается со старцами. А через семь лет Василий III настоял, чтобы Даниил стал митрополитом.

Словом, склонный к безнравственным компромиссам Даниил (у которого, впрочем, были и немалые заслуги) являл собой, строго говоря, мнимого ученика преподобного Иосифа, как и Вассиан - преподобного Нила.

Естественно может возникнуть вопрос: почему же все-таки Вассиан, этот явно не желавший рисковать ради принципов карьерой человек, столь долго ладивший с иосифлянином Даниилом, тем не менее с такой яростью обрушивался на самого преподобного Иосифа?

Прежде всего следует иметь в виду, что Иосиф Волоцкий, в отличие от того же Даниила, не был склонен к каким-либо компромиссам, и Вассиан отнюдь не мог рассчитывать на продиктованное осторожной тактикой признание преподобным своей неожиданной верховной роли при Василии III. А между тем именно в то время, когда Вассиан сумел вернуться в Москву и начал завоевывать высшее положение при великом князе, имело место сближение (правда, кратковременное) преподобного с Василием III, который, в частности, поначалу целиком поддержал Иосифа Волоцкого в его прискорбном - до сих пор не очень ясном 35 - конфликте с архиепископом Новгородским святителем Серапионом. С другой стороны, преподобный Иосиф Волоцкий обладал тогда уже самым высоким признанием в церковных кругах, включая и митрополита Симона (чем, в частности, объяснялась и краткая благосклонность к нему Василия III) и в случае его противодействия Вассиан, вероятно, не мог бы обрести то положение чуть ли не второго митрополита, которое он вскоре и завоевал.

И только-только укрепившись в Москве, Вассиан тут же начал свою кампанию против преподобного. Как доказывал А. А. Зимин и вслед за ним Я. С. Лурье, первая его акция в этой борьбе заключалась в том, чтобы побудить Василия III отказаться от поддержки Иосифа в его тяжбе с Серапионом и принять сторону последнего.36 Уже в 1511 году цель была достигнута: Василий III в сущности совершенно неожиданно приказал преподобному Иосифу Волоцкому виниться перед лишенным своего сана святителем Серапионом, - чего преподобный, считая себя правым, не сделал и тем самым, очевидно, окончательно испортил отношения с великим князем.

Здесь нельзя не отметить, что по своим убеждениям святитель Серапион был самым последовательным иосифлянином (в некоторых отношениях он "превосходил" в этом даже и самого преподобного Иосифа Волоцкого!), и прискорбный разрыв между преподобным и святителем отнюдь не означал противостояния их убеждений. Поэтому горячая защита святителя Серапиона со стороны Вассиана предстает как еще одно выражение его "беспринципности": для борьбы с преподобным Иосифом любые средства и союзники хороши!

Нельзя не признать, что в этой борьбе Вассиан был весьма находчив и хитроумен. Так, в своем "Прении с Иосифом Волоцким" (написанном уже после кончины преподобного) он утверждал свое мнимое "единство" с преподобным Нилом Сорским не столько от себя лично, сколько устами своего усопшего противника. Он "заставил" преподобного Иосифа "обличать" преподобного Нила и себя, Вассиана, совместно, заодно:

"Иосиф. О еже како Нил и его ученик Вассиан похулиша... в Русской земли чудотворцев...

Вассиан. Сие, Иосифе, лжеши на мя и на моего старца Нила...

Иосиф. О еже како Нил и ученик его Вассиан глаголют и пишут..." 37

В упомянутой выше новейшей работе Ю. В. Анхимюка (который, кстати, относится к Вассиану весьма сочувственно) доказано (с опорой на предшествующий анализ А. И. Плигузова), что в Вассиановых сочинениях "высказывания" преподобного Иосифа отнюдь не представляли собою действительные цитаты; мнимое цитирование это, пишет Ю. В. Анхимюк, только "литературный прием" и даже, как далее определяет сам Ю. В. Анхимюк, "подложность",38 что, надо прямо сказать, гораздо более верно характеризует полемику Вассиана, нежели слово "прием".

Приписывание Иосифу Волоцкому обвинений в адрес Нила Сорского нужно было Вассиану для компрометации преподобного, который будто бы злобно обличал всеми чтимого святого старца. О действительном же отношении Иосифа к Нилу ясно говорят хотя бы следующие факты.

Во-первых, преподобный Иосиф написал часть своего "Просветителя" на основе одного из сочинений Нила Сорского; 39 далее, как недавно точно установлено, в библиотеке Иосифова Волоколамского монастыря сочинений Нила Сорского хранилось не намного меньше, чем сочинений самого Иосифа Волоцкого;40 наконец, ближайшие ученики преподобного Иосифа, Нил Полев и Дионисий Звенигородский в 1500-х годах отправились к преподобному Нилу Сорскому, создали поблизости свои скиты, долго пребывали здесь и, возвратившись (уже после кончины преподобного Нила) к преподобному Иосифу, Нил Полев привез с собой целый ряд рукописей Нила Сорского.41

Нельзя не сказать и о том, что, кроме заведомо подложных "сведений" Вассиана, мы располагаем известиями о всего лишь одном случае спора между преподобными Иосифом и Нилом - об их противоречивших друг другу выступлениях на церковном соборе 1503 года. Но даже и эти сведения не могут быть признаны вполне достоверными. Они содержатся в позднейших, отдаленных от времени собора несколькими десятилетиями источниках. Так, в известном "Письме о нелюбках", относящемся к 1530 или даже 1540-м годам, сообщалось, что Нил Сорский, прибывший на собор 1503 года вместе со своим учителем, Паисием Ярославовым, выступил с решительным протестом против монастырских сел, а затем его резко оспорил в своем выступлении Иосиф Волоцкий.42

Недостоверность этого сообщения проявляется уже в том, что Паисий, как точно установлено, скончался до собора. Далее, согласно более раннему и потому более достоверному источнику, "Слово иному", преподобный Нил не держал речь на соборе (такая речь, кстати сказать, явно не соответствовала самому стилю его поведения), а только высказал свое мнение в беседе с Иваном III: "Приходит же к великому князю и Нил, чернец з Белаозера, высокий житием еловый сый, и Денис, чернец Каменский, и глаголют великому князю: "Не достоит чернцем сел имети" 43

Открывший и опубликовавший "Слово иное" Ю. К. Бегунов писал, что в этом раннем, близком к самому событию источнике "ничего не говорится ни о полемике между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким, ни о выступлении последнего. Согласно "Слову иному", основные споры на соборных заседаниях развертываются не между "нестяжателями" и "иосифлянами", а между великим князем Иваном III и соборным большинством во главе с митрополитом Симоном... Против предложения о секуляризации решительно выступило большинство присутствовавшего на соборе духовенства. Автор "Слова иного" на первом месте называет Серапиона, игумена Троице-Сергиева монастыря (В будущем оказавшегося в распре с преподобным Иосифом. - В. К.) ...особенно подчеркивает значительную роль игумена Серапиона в деле сплочения соборного большинства против секуляризаторских намерений великого князя... Вскоре и архиепископ Новгородский Геннадий (Второе после митрополита лицо в церковной иерархии. - В. К.) начал говорить "противу великого князя" о церковных землях по наущению митрополита Симона. Речь Геннадия была решительно остановлена Иваном III" 44 - то есть особенно ему досадила, и не прошло и года, как святитель Геннадий был отстранен от своего поста и, по убеждению А. А. Зимина, известное "обвинение Геннадия в "мздоимании" лишь предлог, чтобы с ним расправиться". 45 В упомянутом выше позднейшем "Письме о нелюбках" дана совершенно неправдоподобная картина собора 1503 года (хотя целый ряд авторов использует ее и поныне как достоверную). Согласно "Письму", не Иван III, а Нил Сорский требует отъятия монастырских сел, и с другой стороны, возражает на это не сонм иерархов во главе с митрополитом, а один только волоколамский игумен.

Выше уже шла речь о том, что преподобный Нил Сорский никак не мог предлагать программу отъятия монастырских сел. Р. Г. Скрынников недавно с полным основанием писал (допуская, правда, что Нил Сорский вместе с Дионисием Каменским действительно держали речь на соборе, хотя и это маловероятно): "Нил и Дионисий отнюдь не предлагали насильственно изымать вотчины у монастырей. Они ставили вопрос в моральной плоскости: достойно или недостойно для иноков владеть вотчинами... и никогда не выступали в пользу секуляризации - насильственного вторжения государства в сферу имущественных прав церкви. Речь Нила клонилась к тому, чтобы убедить монахов добровольно отказаться от "сел"... Только на этом пути христианского самоотречения иноки и могли спасти себя". 46

Последняя формулировка, впрочем, едва ли точна. В глазах преподобного Нила полное "нестяжательство" иноков (то есть отказ не только от личной собственности - что было обязательным и с точки зрения преподобного Иосифа, - но и от "коллективной" собственности монастыря в целом) являло, так сказать, наилучшее, по убеждению Нила Сорского, условие истинного пути. Но в то же время преподобный Нил не считал, что нельзя "спасаться" в стенах таких богатых монастырей, как Троице-Сергиев, Соловецкий и, конечно, Иосифов Волоколамский. Мнение, согласно которому преподобный Нил вообще "противостоял" монастырям, нелепо уже хотя бы потому, что, как пишет наиболее основательный исследователь его пути Г. М. Прохоров, Нил Сорский "ограничил прием в скит требованием, чтобы человек предварительно прошел выучку в общежительном монастыре (в ските никого не постригали)". Сам этот порядок неоспоримо свидетельствует, что преподобный Нил отнюдь не "отрицал" иной путь; он полагал только, что избранный им путь - наиболее плодотворный (а такая убежденность естественна для любого самобытного деятеля). И "вообще, - заключает Г. М. Прохоров, - путь борьбы за исправление пороков окружающего общества, даже общества монашеского, был чужд Нилу Сорскому", - хотя, конечно, он придерживался мнения, что в условиях монастыря, ведущего большое хозяйство (как те же Троице-Сергиев, Иосифов Волоколамский, Соловецкий), жизнь оказывается "рассеивающей внимание и рождающей страсти".47

Но отсюда не возникал и не мог возникнуть тот острый конфликт, который пытались и пытаются выискать во взаимоотношениях Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Поэтому крайне сомнительна версия о резком столкновении преподобных на соборе 1503 года.

Что же касается характерного для позднейших источников превращения всего этого собора в спор между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким, оно, без сомнения, было обусловлено совершившимся к тому времени наивысшим признанием преподобных ("такие светила", - сказано о них в том же "Письме о нелюбках"), личности которых как бы затмевали все остальное.

Не исключено, что преподобные присутствовали на соборе и, может быть, сказали свое слово (правда, часть историков, как и А. А. Зимин, сильно сомневаются даже в том, что Иосиф Волоцкий держал речь, 48 а "Слово иное" сообщает только о беседе Нила Сорского с Иваном III, причем, последний, возможно, использовал затем высказывания преподобного о нежелательности монастырских сел в своих чуждых преподобному - секуляризаторских интересах).

Однако при всех возможных оговорках у нас нет сколько-нибудь серьезных оснований полагать, что на соборе 1503 года имела место "борьба" преподобных Нила и Иосифа. Версия об их столкновении, изложенная в "Письме о нелюбках", родилась, скорее всего, под воздействием "подложных" псевдоцитат в широко распространяемых сочинениях Вассиана (преподобный Иосиф сообщал, что Вассиан "рассылает... послания"):49 ведь весь дальнейший (после сообщения о соборе 1503 года) рассказ этого "Письма" говорит о споре Иосифа Волоцкого уже не с Нилом Сорским, а с Вассианом. И представление о том, что первоначально конфликт, обрисованный в "Письме", представлял собой столкновение между преподобными Иосифом и Нилом, было, скорее всего, внушено автору "Письма" сочинениями Вассиана.

* * *

Обратимся теперь к наиболее "острой" стороне вопроса о преподобных Иосифе и Ниле - их отношении к ереси жидовствующих. Ересь, как известно, была обнаружена в 1487 году архиепископом Новгородским святителем Геннадием. После достаточно длительного изучения ереси, в конце 1488 или в начале 1489 года, он отправляет послание своему единомышленнику, жившему вблизи Нилова скита в Ферапонтовом монастыре Иоасафу (до 1488 года - архиепископу Ростовскому и Ярославскому) с просьбой привлечь к расследованию ереси Паисия Ярославова и Нила Сорского. Либеральные публицисты XIX века, воспользовавшись скудостью сведений о преподобном Ниле (в частности, отсутствием известий о прямом его отклике на послание святителя Геннадия), утверждали, что он-де отказался от какого-либо участия в борьбе с ересью. Эта выдуманная версия постоянно повторяется до сих пор.

Между тем еще в 1950-х годах Я. С. Лурье, который не склонен "идеализировать" (с либеральной точки зрения) не только преподобного Иосифа, но и любых правоверных деятелей Церкви, показал, что имеющиеся в распоряжении историков достоверные сведения об участии преподобного Нила в борьбе с ересью весьма и весьма значительны: I) Святитель Геннадий предлагал в своем послании снабдить Нила Сорского потребными для его задачи книгами, и книги вскоре начали отправляться из Новгорода; II) В своем "Предании", составленном, по всей вероятности, в то же время, преподобный Нил недвусмысленно написал: "...еретическая учения и преданна вся проклинаю яз и сущий со мною";50 III) В 1490 году преподобный Нил вместе с Паисием Ярославовым участвует в противо-еретическом соборе в Москве, и нет ровно никаких оснований полагать, что он оспаривал решения собора; IV) Преподобный Нил сам написал определенную часть "Просветителя" (т. е. "Сказания о новоявившейся ереси"), основным автором которого был преподобный Иосиф Волоцкий. 51 К этому надо добавить, что, как установлено позднее Г. М. Прохоровым, преподобный Нил собственноручно переписал около половины глав ("слов") "Сказания о новоявившейся ереси".52 Кстати сказать, Я. С. Лурье комментировал - и вполне обоснованно - открытие Г. М. Прохорова так: "...Нил Сорский в начале XVI века никак писцом не был. Готовность Нила взяться за перо, чтобы изготовить парадный список "Просветителя", свидетельствует о том, что книга эта была ему близка и дорога" 53

Итак, едва ли возможно отрицать прямое участие преподобного Нила в борьбе с ересью, хотя, конечно, его роль была менее значительно, чем святителя Геннадия и преподобного Иосифа, которого, как и Нила Сорского, призвал к этой борьбе архиепископ Новгородский (в "Житии Иосифа Волоцкого", написанном Саввой Черным, сообщено: "И возвестиша архиепископ сие зло игумену Иосифу и просит помощи...").54

Правда, даже и признавая сам факт участия преподобного Нила в борьбе с ересью, нередко при этом категорически утверждают, что-де Нил Сорский был принципиальным противником казни еретиков. Между тем преподобный, как уже сказано, переписывал Иосифов "Просветитель", где достаточно ясно выражена мысль об уместности или даже необходимости казни еретиков, и к тому же начал это переписывание, вероятней, всего, уже после казней (ибо текст, который Нил Сорский переписывал, был готов в целом лишь незадолго до осудившего еретиков Собора 1504 года).

Поэтому те современные авторы, которые отрицательно или даже крайне отрицательно относятся к преподобному Иосифу прежде всего (а подчас и только) потому, что он был сторонником казни еретиков, должны, будучи последовательными, относиться так же и к преподобному Нилу...

Для того чтобы прийти к истинному пониманию сути дела, необходимо четко уяснить себе само явление казни еретиков, т. е. предание смерти людей, которые не совершили преступлений в точном, собственном смысле этого слова и были лишены жизни за выражаемые ими враждебные духовным устоям существующего общества идеи и за неприемлемое для этих устоев поведение (что было присуще и еретикам на Руси конца XV века, кощунственно искажавшим церковные обряды).

Ясно, что в современном мире казнь еретиков (как и вообще любых "инакомыслящих") воспринимается в качестве заведомо недопустимого и дикого, всецело бесчеловечного акта, который сам предстает теперь как тяжкое преступление. Но нельзя не учитывать, что в свое время еретики были в глазах борющихся с ними людей прямыми, реальными воплощениями сатанинского начала, откровенными врагами самого Бога (именно в силу представления об их одержимости дьяволом еретиков считали нужным сжигать на кострах, ибо иные способы убийства как бы не могли уничтожить поселившееся в еретиках сатанинское начало).

Тем не менее очень многие люди никак не склонны с этим считаться и не могут хоть в какой-то мере "оправдать" те столь далекие от нашего времени казни, хоть в каком-либо смысле "примириться" с ними. Более того, с этими казнями не могло примириться и множество вполне правоверных современников - людей начала XVI века! Преподобный Иосиф Волоцкий свидетельствовал об отношении к еретикам после их осуждения (он называет здесь еретиков "отступниками", т. е. отступившими от Христа): "...ныне, егда осудиша их на смерть, то христиане православнии скорбят и тужат, и помощи руку подают, и глаголют, яко подобает сих сподобити милости".55

Именно в отказе от милости обвиняют сегодня, - как и полтысячелетия назад, - преподобного Иосифа Волоцкого. Но совершенно необходимо осознать (хотя такое осознание очень редко имеет место), что в этом обвинении отражаются особенные, специфические русские чувство и воля (или, пользуясь модным словечком "менталитет"), почти не присуще, напримет,людям западной Европы.

Обратимся хотя бы к фигуре одного из величайших "учителей" (это его высокий титул) католической церкви - Фомы Аквинского (1225 - 1274). Он начал свою деятельность вскоре после возникновения в 1235 году инквизиции ("Святой инквизиции"), стал высшим авторитетом монашеского ордена доминиканцев, взявшего инквизиционное дело в свои руки, и в главном своем труде "Сумма теологии" дал хитроумное и весьма "убеждающее" обоснование абсолютной необходимости казней еретиков: "Извращать религию, от которой зависит жизнь вечная, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монету, которая служит для удовлетворения потребностей временной жизни. Следовательно, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков... Ибо, как говорит св. Иероним, гниющие члены должны быть отсечены, а паршивая овца удалена из стада, чтобы весь дом, все тело и все стадо не подвергались заразе, порче, загниванию и гибели. Арий был в Александрии лишь искрой. Однако, не потушенная сразу, эта искра подожгла весь мир".56

Фома Аквинский имел в виду, что один из известнейших в истории Церкви еретиков, Арий, был на Первом Вселенском соборе 325 года осужден не на казнь, а на изгнание и впоследствии сумел привлечь к себе множество сторонников, в результате чего арианская ересь (кстати сказать, в ряде моментов близкая той ереси, с которой боролся преподобный Иосиф Волоцкий) широко распространилась и просуществовала более трех столетий.

Руководствуясь "концепцией" Фомы Аквинского, святая инквизиция с XIII по XIX век отправила на костер десятки тысяч еретиков (последние инквизиторские казни состоялись в 1826! году, но, конечно, подавляющее большинство еретиков было казнено в более ранние времена); одна только испанская инквизиция сожгла, согласно наиболее достоверным подсчетам, 28 540 еретиков.57 И тем не менее святой Фома Аквинский всегда был и остается объектом всеобщего и безусловного поклонения; ему вообще не предъявляются обвинения, подобные тем, которые и в прошлом, и теперь обращают (нередко с крайней резкостью) к имени преподобного Иосифа Волоцкого, который - как и Фома Аквинский - дал обоснование казни еретиков.

И выходит, что 9 казненных на Руси в 1504 году еретиков 58 как бы гораздо тяжелее на чаше нравственных весов, нежели десятки тысяч казненных по "благословению" Фомы Аквинского.

Речь идет отнюдь не о предложении отказаться от непререкаемого русского неприятия казни еретиков вообще; это и невозможно, и совершенно нежелательно, ибо перед нами по-своему истинно прекрасное национальное качество. Речь совсем о другом - об объективном осознании самого этого качества, осознании, которое даст возможность понять, что казни еретиков - это одно из проявлений трагического несовершенства мира в его целом (к тому же выразившееся на Руси XVI века в неизмеримо меньших масштабах, чем в тогдашней Западной Европе), а не порождение "злой" воли русской Церкви или отдельных ее деятелей.

Нельзя не учитывать, в частности, и тот давно установленный факт, что в самом своем решении призвать к казни еретиков святитель Геннадий, первым начавший борьбу с ересью, опирался на известия о "деятельности" испанской инквизиции и, по всей вероятности, без такой опоры казни еретиков на Руси вообще не состоялись бы...

Для того, чтобы полнее уяснить сам феномен русского сознания, о котором идет речь, целесообразно напомнить о том, как это сознание превратило в будто бы совершенно уникального, не имеющего себе равных в мире тирана и палача Ивана IV Грозного (притом, превратило в глазах не только России, но и Запада!), между тем как английские, испанские и французские короли того же XVI века отправили на казнь в сто раз больше людей, чем наш грозный царь!59

* * *

Теперь необходимо хотя бы кратко сказать о самой ереси, с которой боролись преподобные Иосиф и Нил. Это достаточно сложное явление, и характеризовать его здесь во всех его аспектах невозможно. К тому же существует ряд работ, в которых более или менее верно и полно охарактеризована эта ересь. Здесь следует назвать содержательный раздел "Ересь жидовствующих" в трактате А. В. Карташева и замечательное - пусть и в некоторых моментах спорное - исследование Г. М. Прохорова; 60 в последние годы появилось несколько уточняющих те или иные стороны проблемы статей.61

Нельзя не отметить, что еще не так давно авторы "либерального" толка, как правило, стремились "оправдать" или даже возвеличить (как Я. С. Лурье) еретиков. Но сегодня положение явно изменилось. Так, уже упомянутый "либеральный" публицист Андрей Зубов говорит на страницах "московского" (также "либерального") "Континента", что ересь жидовствующих даже "затруднительно" называть "ересью": "Здесь не столько инакомыслие в сфере христианской веры, сколько полное ее отвержение, неприятие Нового Завета, непризнание Иисуса Мессией, убеждение, что единственно авторитетен Ветхий Завет. Иудаизм, смешанный с астрологией и обрывками проникших из ренессансных обществ Запада натурфилософских учений..." и т. п. И далее А. Зубов сообщает, что ересь "поразила... высшее белое духовенство крупнейших городов Русского царства, монашество, светскую интеллигенцию и придворные сферы, вплоть до самого великого князя и его ближайших сродников".62

Но, констатируя это, А. Зубов - как, впрочем, и большинство других авторов, - явно не отдает себе полного отчета в том, о чем он, собственно, сообщает. Ведь дело с очевидностью шло к тому, что православная вера, уже 500 лет определявшая судьбу Руси, могла превратиться по сути дела в "ересь"(1), от которой отказались и великий князь со своим ближайшим окружением, и наиболее влиятельные церковные иерархи.

Недостаточно обращается внимания на тот факт, что заведомой еретичкой или, вернее, отступницей от Православия была Елена Воло-шанка - жена (с января 1482 года) старшего сына великого князя, наследника престола Ивана Молодого и мать родившегося в конце 1482 года Дмитрия, который после кончины (в 1495 году) его отца был провозглашен наследником престола. Если бы Иван III не переменил своего решения, после его смерти (в 1505 году) на русский престол взошел бы воспитанный Еленой Дмитрий... К этому следует добавить, что в юные годы Елены ее отец, молдавский господарь Стефан Великий был в близких отношениях с основоположником ереси "князем Таманским" Схарией 63 (позднее они, правда, резко рассорились) и даже собирался сделать его одним из своих вельмож, предоставив ему во владение "замок".64 Этот факт почему-то не привлек внимания исследователей, а между тем нельзя исключить, что Елена Волошанка стала непосредственной "ученицей" Схарии еще при дворе своего отца на рубеже 1470 - 1480-х годов. Более широко известно другое обстоятельство: литовский князь Михаил Олелькович, в свите которого Схария прибыл со своей "еретической миссией" в Новгород, был родным братом матери Елены, Евдокии (обручившейся со Стефаном Великим). Словом, настойчивые приглашения, которые Иван III с 1483 года обращал к Схарии (тот, правда, так и не решился приехать в Москву), возможно, были инспирированы Еленой. В последний раз Иван III распорядился о приглашении в Москву Схарии в 1500 году,65 а Елена Волошанка была отправлена в заточение в 1502 году. Нельзя не упомянуть и о том, что в 1483 - 1484 годах (в Молдавии или в Крыму) с "основоположником" Схарией, по-видимому, встречался во время своих посольских путешествий и еретик Федор Курицын, который в течение двадцати лет возглавлял все великокняжеское и думское делопроизводство.66

Но вернемся к самому феномену ереси. А. Зубов полагает, что ее и нельзя назвать ересью, ибо она означала полное отступление от христианства. Не будем забывать, что преподобный Иосиф в поздних своих сочинениях говорит не столько об "еретиках", сколько об "отступниках". Но слово "ересь" в своем прямом значении дезориентирует и в другом чрезвычайно существенном отношении. Ведь те ереси, с которыми боролась инквизиция в Западной Европе, захватывали обычно только те или иные отдельные слои населения, а на Руси рубежа XV - XVI веков дело шло о еретическом захвате высшей государственной власти и верхов Церкви... Еретиков как таковых было, очевидно, не столь уж много, но они находились на самых вершинах государственной и даже церковной иерархии, и их воздействие проявлялось в тогдашней русской жизни в целом, - о чем свидетельствовал преподобный Иосиф: "...ныне и в домах, и на путех, и на тържищих иноци и мирьстии и вси сомнятся, вси о вере пытают... Се уже прииде отступление" - отступление от Христа...67

Между тем большинство популярных сочинений, в которых так или иначе характеризуется эта "ересь", внушает абсолютно ложное представление о некоем "кружке" вольнодумцев, погруженных в свои "прогрессивные" искания, - кружке, с которым, мол, так неоправданно беспощадно расправились "злые" архиепископ Геннадий и игумен Иосиф... Речь же шла о том, чтобы удержать Русь от полного слома ее полутысячелетнего бытия, - слома, который, без сомнения, привел бы к катастрофическим последствиям.

И совершенно ясно, что длившаяся более полутора десятилетий борьба преподобных Геннадия и Иосифа была и подлинно героической, и воистину трагедийной (поскольку приходилось, в сущности, бороться со своим государством и даже в определенной степени Церковью, возглавляемой склонявшимся к ереси митрополитом Зосимой, а затем митрополитом Симоном, который не обладал необходимой в тогдашних условиях волей).

Говоря об этом противостоянии государству и, конечно, его главе - великому князю, нельзя обойти еще одно "обвинение", которое постоянно предъявляют преподобному Иосифу - что он-де стремился подчинить Церковь государству и даже, мол, добился этого. Как без всяких доказательств заявлял Георгий Федотов, "осифляне... работают над укреплением самодержавия и добровольно отдают под его попечение... всю Русскую Церковь".68

Что касается самого преподобного Иосифа, то по меньшей мере странно видеть в нем ревностного слугу "самодержавия", ибо, будучи в продолжение почти 36 лет (с 1479 по 1515 год) игуменом монастыря, 29 лет из них он находился в достаточно существенном и очевидном конфликте с "самодержцами", и только семь лет - с 1502 по 1509 год - в союзе с ними. Он исповедовал убеждение, что священство выше царства, и применявшееся к нему с 1930-х годов вульгаризаторское обозначение "воинствующий церковник" все же более соответствует истине, нежели причисление его к апологетам "самодержавия". Здесь уместно еще раз сослаться на работу противника преподобного - Я. С. Лурье, который все же основательно доказывает, что действительными сторонниками неограниченной власти самодержца были как раз главные враги преподобного Иосифа - Федор Курицын и Вассиан Патрикеев, которых, по словам Я. С. Лурье, "сближало... стремление провести задуманные преобразования сверху, путем чудодейственного подчинения государственной власти своим планам". Добиться всемерного "укрепления самодержавия" - именно такова была цель "Курицына, Вассиана и других близких к власти лиц".69 Этим они, в частности, и "покоряли" Ивана III, а затем его сына.

Между тем преподобный Иосиф никогда не пытался добиться реальной "близости" к власти (в отличие от курицыных и патрикеевых) или хотя бы занять высокое положение в Церкви. Он все силы отдавал созиданию своего монастыря - как одного из воплощений священства на земле. Его младший брат Вассиан еще при его жизни стал архиепископом Ростовским, а два племянника - епископами, но нельзя даже представить себе стремление преподобного Иосифа подняться по ступеням церковной иерархии; в этом отношении он, несомненно, следовал завету преподобного Сергия, никогда не имевшего намерений оставить свою обитель.

Мне могут, впрочем, возразить, что Георгий Федотов в цитированной фразе обвинил в "капитуляции" перед государством и самодержцами не самого преподобного, а иосифлян. Однако к верным последователям преподобного Иосифа это также неприменимо. Недоброжелатели иосифлян (в том числе и Георгий Федотов) высоко превозносят тех деятелей Церкви, которые самоотверженно воспротивились введению опричнины Иваном Грозным, но при этом, как ни нелепо, "не замечают", кто же именно выступал тогда против царя!

В 1542 - 1563 годах митрополитом был самый доподлинный иосифлянин Макарий и, как показывает в новейшей работе Р. Г. Скрынников, он многократно добивался, чтобы власть Ивана Грозного "не приводила к кровавым эксцессам".70 Сменивший Макария на посту митрополита близкий ему (хотя четких сведений об иосифлянстве этого митрополита не имеется) Афанасий пытался продолжить сопротивление, но он не имел авторитета своего предшественника, и через год царь учредил опричнину. Тогда Афанасий молча сложил с себя сан митрополита и удалился в монастырь.

Следующий митрополит, Герман Полев, принадлежал к знаменитой "иосифлянской" семье. И всего через два дня после своего переезда на митрополичий двор он предложил царю уничтожить опричнину и при этом "грозил страшным судом".71 Царь отставил непримиримого иосифлянина, и 25 июля 1566 года митрополитом стал игумен Соловецкого монастыря святитель Филипп.

Георгий Федотов, написавший о нем восторженную книгу, попросту умалчивает о том, что святитель Филипп был, вне всякого сомнения, иосифлянином. И дело здесь не только в том, что Соловецкий монастырь являл собой одну из богатейших обителей, славившуюся своей громадной хозяйственной деятельностью. С конца XV века самым авторитетным лицом в монастыре был игумен, а затем "лучший старец" Досифей, избравший своим наставником святителя Геннадия Новгородского.

Вполне закономерно, что "в Соловецкой библиотеке было пять списков произведений Иосифа Волоцкого" и в том числе "единственный известный в настоящее время составленный при жизни Иосифа Волоцкого список "Просветителя" и "Устава", имеющий вкладную дату 1514 г. и принадлежавший известному писцу Нилу Полеву".72 И, конечно же, строй и дух монастыря, в котором Филипп стал иноком, а позднее игуменом, были всецело иосифлянскими.

Святитель Филипп, став митрополитом, повел самоотверженную борьбу против злодеяний и бесчинств опричнины и самого царя. И в ноябре 1568 года он был низложен, отправлен в заточение и в следующем году убит. В защиту святителя решился выступить только его предшественник иосифлянин Герман Полев, и "через два дня после этого Герман Полев был найден мертвым у себя на московском подворье". 73

Все это ясно свидетельствует о заведомой, но все же очень широко Распространенной лжи об иосифлянах, которые изображаются в качестве чуть ли не "вдохновителей" опричнины (ложь эта восходит еще к князю Курбскому!) Конечно, и среди иосифлян не все были достойны своего учителя. Но верные его ученики и последователи руководились его заветом: "Аще ли же есть царь, над человеки царствуя, над собою же имат царствующа страсти и грехи... таковый царь не Божий слуга, но диаволь, не царь, но мучитель".74 И тут же преподобный Иосиф прямо завещает своим последователям: "И вы убо таковаго царя как князя да не послушавши, на нечестие и лукавство приводяща тя, аще мучит, аще смертию претить!" 75 (угрожает). Святитель Филипп - в чем трудно усомниться - прочитал эти слова в рукописи Соловецкой библиотеки.

* * *

Наконец, нельзя не затронуть проблему ценности сочинений преподобного Иосифа Волоцкого. Давно уже признана - пусть даже и не всеми ~ безусловная ценность сочинений преподобного Нила Сорского, о котором не так уж редко говорят как о великом и даже гениальном богослове, мыслителе, писателе. Но откровенно тенденциозное отношение к преподобному Иосифу диктует резко "критические" оценки и его воплощенного в слове наследия.

Так, в предисловиях к "Посланиям Иосифа Волоцкого", изданным в 1959 году, категорически заявлено, что "к числу выдающихся писателей своего времени (даже! - В. К.) Иосиф Волоцкий не принадлежит". Здесь же собраны высказывания различных авторов о том, что-де сочинения преподобного насквозь "компилятивны", состоят из святоотеческих "цитат" И не могут считаться плодом самостоятельного творчества.76

При этом как-то ухитряются не замечать, что сочинения преподобного Нила Сорского, которые обычно оцениваются достаточно высоко, насыщены "цитатами" в значительно большей мере, чем Иосифовы! А суть дела в том, что такого рода "критики" сочинений преподобного не обладают действительным знанием и, тем более, пониманием самой природы средневекового искусства слова, коренным образом отличающегося от новейшей литературы. Исчерпывающе знающий предмет и наиболее глубокий исследователь культуры средневековья М. М. Бахтин писал: "Роль чужого слова, цитаты, явной и благоговейно подчеркнутой, полускрытой, скрытой, полусознательной, бессознательной, правильной, намеренно искаженной, ненамеренно искаженной, нарочито переосмысленной и т. д., в средневековой литературе была грандиозной. Границы между чужой и своей речью были зыбки, двусмысленны, часто намеренно извилисты и запутанны. Некоторые виды произведений строились, как мозаики, из чужих текстов".77

Но такая "мозаика" вовсе не означала отсутствие или хотя бы ослабленность своего, самобытного смысла. И попытки как-то принизить за излишнюю "цитатность" сочинения преподобного Иосифа (а иногда - и преподобного Нила) свидетельствуют, таким образом, только о недостатке подлинной культуры у "критиков".

Здесь нет места доказывать, что сочинения преподобного Иосифа Волоцкого представляют собой выдающиеся творения русской мысли и слова, но не сомневаюсь, что это будет в ближайшее время сделано. Сейчас В. М. Кириллин занят необходимым (и столь запоздавшим!) делом - новым творческим переводом мосифова "просветителя" на современный язык и тщательным его комментированием. Осуществление этой задачи, без сомнения, во многом облегчит понимание и истинную оценку духовного творчества преподобного.

* * *

В заключение же целесообразно остановиться на одной из очень значительных и многое раскрывающих сторон жизни и деятельности преподобного Иосифа Волоцкого. Ныне общепризнано, что он - ближайший друг, наставник и вдохновитель гениального иконописца Дионисия и всей созданной им школы.

Дионисий был, по-видимому, ровесником преподобного Иосифа, родившегося в 1439 или 1440 году. Около 1470 года в Пафнутиев Боровский монастырь был приглашен для иконописных работ прославленный мастер Митрофан вместе с еще молодым Дионисием. Здесь Дионисий сблизился с иночествовавшим в монастыре уже в течение десятка лет преподобным Иосифом, который позднее обратит к нему свое "Послание к иконописцу". В 1480-х годах Дионисий возглавлял иконописную работу в Иосифовом Волоколамском монастыре, где он будет работать и в последний период своей жизни и деятельности - после 1503 года.

В наиболее подробном новейшем исследовании, посвященном Дионисию, которое принадлежит видному искусствоведу Г. В. Попову, есть специальный раздел "Дионисий и Иосиф Волоцкий", но, помимо того, имя преподобного присутствует на каждой второй странице этой работы.78 При этом важно отметить, что Г. В. Попов не принадлежит к тем исследователям творчества Дионисия, которые склонны видеть своего рода основу этого творчества в "конкретной" борьбе с ересью и, следовательно, в прямом "повторении" средствами иконописи того, что говорил о ереси преподобный Иосиф Волоцкий.

Конечно, в творениях Дионисия, - особенно в его ферапонтовских фресках, - есть и непосредственные "отклики" на ересь, о чем говорят такие серьезные исследователи, как Г. Н. Бочаров и В. П. Выголов, архимандрит Макарий Веретенников, Н. К. Голейзовский, И. Е. Данилова и др. Но тем не менее Г. В. Попов, надо думать, прав, когда утверждает, что "реакция" Дионисия на ересь, "как представляется, должна быть ограничена сферой эстетической, т. е. его деятельностью художника вообще. Творчество мастера отнюдь не подходит под определение иллюстрации общественной борьбы... Ответ Дионисия на острые вопросы современности носил предельно обобщенный и идеализированный характер, что обусловило его исключительную органичность".79

Упрощенный взгляд на искусство может квалифицировать этот "ответ Дионисия" как уход или хотя бы уклонение от прямой борьбы с ересью. В действительности же именно отдельные прямые отклики иконописца на ересь (например, указанные И. Е. Даниловой "композиции" в ферапонтовских фресках "Видение брата Леонтия" и "Видение Петра Александрийского", смысл которых "направлен против ереси") 80не могут и не должны быть поняты как доказательство действительно глубокого и мощного противостояния еретикам: ведь перед нами именно отдельные отклики, а весь прекрасный и богатейший мир ферапонтовских фресок в его целом оказывается как бы непричастным к этому противостоянию.

Существенно следующее суждение Г. В. Попова (к сожалению, им не развитое): "Предположение об отрицательном отношении Дионисия к иконоборческим тенденциям внутри еретического движения закономерно".81 Да, творчество Дионисия во всей его цельности было в сущности прямым противостоянием ереси, которая ведь отрицала иконопись - как и вообще Православие и его культуру.

И поистине замечательно, что в своем "Послании иконописцу" преподобный Иосиф Волоцкий, собственно говоря, вовсе не "призывал" Дионисия на "конкретную" борьбу с ересью: он стремился помочь ему во всей глубине понять величие его искусства - искусства, отрицаемого еретиками, которые утверждали, что поклоняться иконам - значит поклоняться бездушным "вещам".

"Пишуще же изъображениа святых на иконах, - возражал преподобный, - не вещь чтемь, но яко от вещнаго сего зрака възлетает ум наш и мысль к божественному желанию и любви... И сего ради ныне паче подобаеть покланятися всечестной иконе человеческого телесе Бога Слова, плотиу явльшагося и с человекы в рукотвореных пожити благоизволившаго... не вещь чтуще, но вид и зрак красоты божественаго оного изъображениа".82

Размышляя об этом, преподобный Иосиф непосредственно исполнял просьбу Дионисия; обращаясь к нему в начале "Послания" со словами: "възлюбленный мой брате", преподобный писал, что ты, мол, "множицею глагола ми о сем, и от многа времени требуеши от мене слышати слово, в душевную тебе поспевающи ползу".83

И это "слово" преподобного представляет собой отнюдь не предложение заняться борьбой, - борьбой, так сказать, помимо или сверх собственно художественной цели (и тем более вместо нее); напротив, искусство как таковое и есть противостояние ереси, и чем выше искусство, тем победительнее противостояние.

В связи с этим важно поразмыслить над одним тезисом цитированной работы Г. В. Попова. Он оспаривает утверждения ряда исследователей, которые доказывали, что Дионисий, много работавший в 1480-х годах в Москве, в кремлевских соборах, отправился в конце 1490-х годов в Заволжье, в затерянный в лесах Ферапонтов монастырь, из-за гонений или хотя бы помех со стороны влиятельных еретиков, сумевших настроить против иконописи и самого Ивана III, ранее высоко ценившего искусство Дионисия (о чем есть вполне достоверные сведения). В своей полемике Г. В. Попов ссылается на тот исторический факт, что в 1490-х годах в Москве "прекращаются... крупные живописные работы (комплекс кремлевских храмов конца 1470-х и 1480-х годов... расписывается уже в XVI в.). По этой причине поездка Дионисия на север где-то между 1495 и 1500 годом выглядит закономерной. Тем более, что Дионисий и его сыновья - не единственные столичные иконописцы рубежа XV - XVI вв. в Белозерском крае и его окрестностях".84

Итак, Дионисий (да и другие иконописцы) был вынужден покинуть Москву не из-за каких-либо частных отдельных гонений со стороны тех или иных лиц, но из-за прекращения иконописных работ вообще! Выше уже было отмечено, что слово "ересь" в применении к явлениям рубежа XV - XVI веков звучит неадекватно, ибо дело шло о надвинувшейся опасности перерождения или даже уничтожения самой православной Церкви и, соответственно, полутысячелетних духовных устоев Русского государства. И иконопись оказывалась вообще ненужной: воздвигнутые ранее московские соборы в течение долгого времени стояли с в той или иной мере голыми стенами... Поэтому в самом деле речь нужно вести не об отдельных фактах гонений на Дионисия, а об определенной всеобщей тенденции того времени.

Хорошо известно (об этом интересно говорит в своих работах и Г. В. Попов), что после 1502 года, когда Иван III начинает отрекаться от еретиков, Дионисий возвращается в Москву и создает свои прославленные иконы для главного на Руси Успенского собора - "Митрополит Петр" и "Митрополит Алексей", воплощающие торжество Православия.

Нельзя недооценивать и еще один аспект дела. Нам неизвестны какие-либо выступления Дионисия против ереси. Однако достоверно известно, что его сын и помощник Феодосии прямо и непосредственно вел борьбу с ересью, действуя рука об руку со своим духовным отцом преподобным Иосифом. Едва ли можно предполагать, что сын здесь как-то расходился с отцом; скорее уж Дионисий видел в сыне воина, вышедшего на бой и от имени отца.

Но возвратимся к преподобному Иосифу Волоцкому. Его длившееся в течение десятилетий братство - возлюбленное братство, как сказано им самим - с гениальным иконописцем чрезвычайно много о нем говорит. Он вдохновлял Дионисия и делился с ним своими духовными исканиями и в устном, и в письменном слове, - чего иконописец ждал и даже - как мы видели - "требовал". В своем монастыре преподобный собрал 87 икон Дионисия (и девять икон Андрея Рублева).85

Г. В. Флоровский в своем известном трактате без обиняков утверждает, что-де "при всей своей книжности Иосиф равнодушен к культуре..."86 и делает на этой основе разные горестные умозаключения... Но ведь искусство Дионисия, без сомнения, самое прекрасное и полнозвучное явление русской культуры времени Иосифа Волоцкого! Можно спорить о ценности творчества самого Иосифа Волоцкого, но о Дионисии спорить нельзя: высшая, непревзойденная ценность его искусства неоспоримо наглядна. Каждый, кто вообще способен воспринимать искусство, оказавшись в ферапонтовском соборе Рождества Богородицы, признает это. Г. В. Флоровский заслуживает уважения как мыслитель и исследователь, и в данном случае будем считать, что его подвела недостаточная осведомленность...

И еще одно: сам тот факт, что преподобный Иосиф был в возлюбленном братстве с Дионисием, лишнее доказательство его безусловной правоты в его борьбе с ересью.

В заключение решусь выдвинуть одно с давних пор волнующее меня предположение. В ряде исследований об искусстве Дионисия говорится о том, что он и его ученики вводили в свои иконы и фрески портреты знакомых им современников. Это, возможно, было нарушением канонов, но тем не менее... О таких Дионисьевых портретах говорит и Г. В. Попов, и особенно настойчиво - замечательный реставратор иконописи и искусствовед С. С. Чураков (он был, как известно, прообразом сына для изумительного полотна П. Д. Корина "Отец и сын" - этюде к "Реквиему"), - в специальной работе "Портреты на фресках Ферапонтова монастыря".87

Г. В. Попов, характеризуя знаменитую Дионисьеву икону "Дмитрий Прилуцкий", созданную, как он доказывает, в 1503 году, находит в чертах лица преподобного "то, что находили современники в Иосифе Волочком, рисующие его не изможденным постником, а совершенным представителем идеала красоты: лицом "уподобился древнему Иосифу" (Прекрасному), с темно-русыми волосами, с округленной, не слишком длинной бородой. Дмитрий сочетает кротость, внутреннее благородство с духовной силой. Аскетизм здесь подменяется строгостью... внутренняя собранность, напряженность".88

Однако все сказанное, как мне представляется, гораздо более уместно по отношению к гениальной ферапонтовской фреске Дионисия "Никола", и прежде всего описание самого облика преподобного, почерпнутое Г. В. Поповым из его жития. Между прочим сам Г. В. Попов говорит здесь же, что образ Дмитрия Прилуцкого "необычайно близок к полуфигуре Николы из конхи Рождественского собора, являясь едва ли не наиболее значительным результатом поисков воплощения характеристики духовного строителя, философа-учителя и практика, хозяйственного организатора" 89 - т. е. в сущности "характеристики" преподобного Иосифа Волоцкого.

Нет оснований отрицать, что, создавая образ преподобного Дмитрия Прилуцкого, Дионисий также вспоминал о своем друге и брате преподобном Иосифе. Но образ Николы (необычайно близкий по "характеру", как утверждает Г. В. Попов, к Дмитрию Прилуцкому), думаю, в гораздо большей мере связан с преподобным Иосифом Волоцким.

В. Т. Георгиевский в своем основополагающем труде "Фрески Ферапонтова монастыря" заметил, что образ Николы, "данный Дионисием, совсем не похож на... распространенный в нашей иконописи, который... в тысячах копий был повторен на Руси".90

Г. Н. Бочаров и В. П. Выголов отметили другую весьма существенную сторону дела: "Фрески дьяконника с приделом Николая Чудотворца... выпадают из общей росписи храма" 91 - то есть Дионисий ставил перед собой в создании образа Николы особенную, очень важную для него цель, решившись ради нее нарушить единство росписи собора.

Итак, Дионисьев Никола "совсем не похож" на типичные воплощения этого образа, а, с другой стороны, "выпадает" из богатейшей целостности ферапонтовских фресок. Притом "выпадает" не только монументальная фреска с образом Николы в дьяконнике собора, но и перекликающиеся с ней небольшие фрески - сцена Первого Вселенского собора, в которой, согласно житийному описанию, "святитель Николай, пламеневший ревностью ко Господу, даже заушил лжеучителя" 92 - т. е. еретика Ария; далее фреска "Видение Петра Александрийского", где этому патриарху явился Христос в ризах, разодранных тем самым Арием, и, наконец, фреска "Арий в темнице".

Арий был для преподобного Иосифа Волоцкого своего рода главным "ересиархом", и он не раз называл его в своих полемических сочинениях и, конечно, в беседах с Дионисием. И введенная в мир ферапонтовских фресок - по сути дела "выпадающая" из него тема борьбы Николы с Арием (которая, кстати сказать, не стоит на первом плане в "общепринятом" представлении о Николае Чудотворце), - может быть понята как своего рода ключ к монументальному образу Николы в Рождественском соборе.

Конечно, это именно предположение, но все же нельзя исключить, что Дионисий, сотворяя свой проникновенный образ, вложил в него и видение, и понимание своего "возлюбленного брата" - преподобного Иосифа Волоцкого.

В лике Николы воплощено предчувствие трагических грядущих испытаний и готовность к ним, но вместе с тем в нем проступает убежденность в конечном торжестве Истины...

И если даже мое прямое соотнесение Дионисьева Николы и преподобного Иосифа будет оспариваться, невозможно оспорить то, о чем говорит в уже цитированных словах Г. В. Попов: в образе Николы воплощен характер "духовного строителя, философа-учителя и практика, хозяйст-. венного организатора", а именно это "находили современники в Иосифе Волочком". Т. е., если и не считать это творение Дионисия портретом в прямом смысле слова, все же сей прекрасный образ имеет глубокую связь с преподобным Иосифом Волоцким и исключительно много дает для восприятия и понимания "живого лика" одного из величайших русских святых...

1Зимин А. А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV-XVI в.). М., 1977. (Об Иосифо-Волоколамском монастыре).

2Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковная научная конференция "Богословие и духовность". М., 1989. С. 75.

3Иванов П. Тайна святых. Введение в Апокалипсис. М., 1993. С. 510, 512.

4Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. М. 1991. Т. 1. С. 415

5 Федотов Г. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 184.

6 См. об этом главу "Тютчев и Пушкин" в кн.: Кожинов В. Тютчев М 1994

7Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 367.

8 См.: Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957. Т. 2. С. 284 - 285.

9Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 72.

10Скрынников Р. Г. Государство и Церковь на Руси XIV-XVI вв. Новосибирск, 1991.

C. 188.

11Послания Иосифа Волоцкого. С. 279.

12Анхимюк Ю. В. Слово на "Списание Иосифа" - памятник раннего нестяжательства // Записки отдела рукописей. М., 1990. Вып. 49. С. 129; здесь же ссылки на работы А. И. Плигузова.

13Казакова Н. А. Очерки по истории русской общественной мысли. Первая треть XVI века. Л., 1970. С. 104, 106.

14Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 21.

15Казакова Н. А. 1) Цит. соч. С. 152; 2) Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.; Л., 1960. С. 117, 279; 3) Очерки по истории русской общественной мысли. С. 132.

16Зубов А. Пути России // Континент. 1993. № 75. С. 133.

17Послания Иосифа Волоцкого. С. 279.

18Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М., 1971. С. 106.

19Послания Иосифа Волоцкого. С. 368.

20Там же. С. 228.

21Лурье Я. С. Руссские современники Возрождения. Книгописец Ефросин. Дьяк Федор Курицын. Л., 1988. С. 116, 117.

22Прохоров Г. М. Нил Сорский // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV-XVI в. Л., 1989. Ч. 2. С. 138.

23Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV-начала XVI века. М.; Л., 1960. С. 532.

24Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. С. 140, 141.

25 Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. С. 65 - 72.

26Анхимюк Ю. В. Указ. соч. С. 137.

27Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения.

28Анхимюк Ю. В. Указ. соч. С. 137, 138.

29 Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV-начала XVI века. М.; Л., 1955. С. 219. Здесь и далее курсив мой. - В. К.

30Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М  Л 1950. С. 415. '

31Казакова Н. А. Очерки по истории русской общественной мысли. С. 119.

32Иванов П. Указ. соч. С. 514.

33Послания Иосифа Волоцкого. С. 239-240.

34 Житие преподобного Иосифа Волоколамского. Сост. Саввою, еп. Крутицким. М., 1865. С. 11.

35Поскольку вообще принято "обличать" преподобного Иосифа, в историографии господствует мнение о его полнейшей неправоте в конфликте со святителем Серапионом. Между тем проблема достаточно сложна. В начале 1507 года, в обстановке тяжких притеснений и насилий, чинимых волоколамским князем Феодором, преподобный Иосиф перевел свой монастырь под патронат Василия III. При этом он нарушил церковный канон, так как должен был прежде получить разрешение архиепископа Новгородского Серапиона. Позже преподобный отправил своего доверенного старца в Новгород за разрешением, но из-за "морового поветрия" старец прибыл туда с большим опозданием, и оскорбленный архиепископ не принял посланца, а затем, весной 1509 года, по наущению волоколамского князя отлучил от Церкви преподобного Иосифа и его монастырь. Мера эта явно была чрезмерно суровой, и святителя Серапиона сместили с его поста. Решить со всей определенностью вопрос "кто виноват?" не представляется возможным. История эта особенно прискорбна потому, что преподобный Иосиф и святитель Серапион были безусловными единомышленниками.

36Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. М., 1972. С. 127-133.

37Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. С. 280.

38Анхимюк Ю. В. Указ. соч. С. 121.

39Прохоров Г. М. Нил Сорский. С. 139.

40Книжные центры Древней Руси. Иосифо-Волоколамский монастырь как центр книжности. Л., 1991 (по указателям).

41Прохоров Г. М. Нил (в миру Николай Васильевич Полев) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV-XVI в. Л., 1989. Ч. 2. С. 129 - 131

42 Послания Иосифа Волоцкого. С. 367.

43 Бегунов Ю. К. "Слово иное" - новонайденное произведение русской публицистики XVI в. о борьбе Ивана III с землевладением Церкви // ТОДРЛ. 1964. Т. 20. С. 351.

44 Там же. С. 355, 356, 360.

45 Зимин А. А. Россия на рубеже XV - XVI столетий (Очерки социально-политической истории). М., 1982. С. 201.

46 Скрынников Р. Г. Государство и Церковь на Руси. С. 171, 172

47 Прохоров Г. М. Нил Сорский. С. 135, 136.

48 См.: Зимин А, А. Россия на рубеже XV - XVI столетий. С. 205, 207, 208

49Послания Иосифа Волоцкого. С. 228.

50Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения. С. 128 - 129,

51 Там же. С. 129.

52 Прохоров Г. М. Нил Сорский. С. 138

53 Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. С. 118.

54Житие преподобного Иосифа Волоцкого. С. 12.

55Просветитель, или обличение ереси жидовствующих. Творение преподобного отца нашего Иосифа, игумена Волоцкого. Казань, 1903. С. 533.

56Цит. по: Богош Ю. Фома Аквинский. М., 1975. С. 45, 46.

57Григулевич И. Р. История инквизиции. М., 1970. С. 271.

58Достоверны сведения именно о девяти казненных. Ю. В. Анхимюк сослался на одну из поздних - XVI века - летописей, где указано иное количество - 27 казненных, но здесь скорее всего речь идет об осужденных за ересь вообще (см.: Анхимюк Ю. В. Указ. соч. С. 121).

59 См. об этом: Кожинов В. Судьба России. Вчера, сегодня, завтра. М., 1990. С. 50 - 54, 196-200.

60 Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. С. 489 - 505; Прохоров Г. М. Прение Григория Паламы "с хионы и турки" и проблема "жидовская мудрствующих" // ТОДРЛ. 1972. Т. 27. С. 329-369.

61 См., например: Туриков А. А., Чернецов А. В. 1) Отреченная книга Рафли // ТОДРЛ. 1985. Т. 60. С. 260 - 344; 2) К культурно-исторической характеристике ереси "жидовствующих" // Герменевтика древнерусской литературы XI - XVI века. М., 1989. Сб. 1. С. 407 - 429; Дмитриев М. В. Православие и реформация. М., 1990. С. 48 - 52, 63 - 64 (здесь широко привлечена зарубежная литература по этой проблеме)

62 Зубов А. Пути России. С. 132.

63 Я. С. Лурье пытался представить Схарию некой вымышленной фигурой, но А. А. Зимин, опираясь, в частности, на исследования Г. М. Прохорова, убедительно опро верг эту тенденциозную версию (см.: Зимин А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. С 82-83, 286-287).

64См.: Еврейская энциклопедия. Свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем. СПб., 1910. Т. 6. С. 215.

65Лавров Л. И. К истории русско-кавказских отношений XV в. // Учен. зап. Адыгейского науч.-исслед. ин-та языка, литературы и истории. Майкоп, 1957. С. 25-26.

66См.: Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. С. 493-494.

67Послания Иосифа Волоцкого. С. 162.

68Федотов Г. Святые Древней Руси. С. 186.

69Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. С. 122 - 128.

70 Скрынников Р. Г. 1) Царство террора. С. 170; 2) Государство и Церковь на Руси. С 292.

71 Федотов Г. П. Святой Филипп, митрополит Московский. М., 1991. С. 33.

72 Кукушкина М. В. Монастырские библиотеки Русского Севера. Очерки по истории Книжной культуры XVI - XVII веков. Л., 1977. С. 131.

73 Дмитриева Р. П. Герман Полев // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XV - XVI в. Л., 1988. Ч. 1. С. 153

74Просветитель, или обличение ереси жидовствующих. С. 346.

75Там же.

76Послания Иосифа Волоцкого. С. 3, 68 и др.

77Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975.

78 Попов Г. В. Живопись и литература Москвы середины XV - начала XVI века. М., 1975. С. 80 - 83 (см. также указатель имен).

79 Там же. С. 42.

80 Данилова И. Е. Иконографический состав фресок Рождественской церкви Ферапонтова монастыря // Из истории русского и западноевропейского искусства: Материалы и исследования. М., 1960. С. 120.

81 Попов Г. В. Указ. соч. С. 42.

82"Послание... начало художнику божественных и честных икон" Иосифа Волоцкого цит. по: Казакова Н. А. Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси. С. 334, 335, 336.

83Там же. С. 323.

84 Попов Г. В. Указ. соч. С. 43.

85См.: Казакова Я А. Сведения об иконах Андрея Рублева, находившихся в Волоколамском монастыре в XVI в. // ТОДРЛ. 1958. Т. 15. С. 310.

86Флоровский Г. В. Пути русского богословия. С. 19.

87Чураков С. С. Портреты на фресках Ферапонтова монастыря // Советская археология. 1959. № 3. С. 99-113.

88Попов Г. В. Указ. соч. С. 114.

89Там же.

90Георгиевский В. Т. Фрески Ферапонтова монастыря. СПб., 1911. С. 116.

91Бочаров Г., Выголов В. Вологда. Кириллов. Ферапонтово. Белозерск. М., 1979. С. 286.

92Настольная книга священнослужителя. Месяцеслов (сентябрь-февраль). М., 1978. 2. С. 368.